Что хочет автор. Литературные конкурсы

Чтец душ некогда был тайно влюблен в Божественную, давно - далеко на заре своей юности, а сейчас перед ним - усталая женщина, за маской неприступности скрывающая семейные проблемы и тревоги приближающегося заката. Но Чтец по-прежнему не отказывал себе в удовольствии любоваться точеным профилем, береженной от солнца кожей, темными миндалинами глаз, южной припухлостью губ. Наверное, он немного любил ее и сейчас.

Но давно не боготворил - Чтец душ слишком хорошо знает чужие души. Смертные, боги... все они из одной глины.

- Мои сыновья... - в спокойном, размеренном голосе Чтец без светильника читал тоску и безысходность. - Старшему отдай трон, среднему армию, младшему храм. А если младший смотрит на бога и царя так, словно убил бы, позволь Апоп? Если при смертных спорит с величеством? Если я то и дело жду, что еще преподнесет нам Сет?

Чтец Душ вздохнул. История стара, как мир.

- Старшие дети растут правителями, младшие - бунтарями. У смертных, у богов. Старший наставляет, младший желает наставлять. Нут, как старый друг советую: оставь сыновей в покое.

- Сегодня казнят моего среднего сына, - каково матери говорить о таком горе, таком позоре... Камень в царственном голосе крошился известняком. - Но предки с ним, со средним. Сет, Сет меня сильней беспокоит - все держит в себе: о чем думает, что затевает... Когда-нибудь это выплеснется - позавидует Хапи!

Чтец молчал. Даже царице надо выговориться.

- Скажи, зачем только я пошла к Тоту?.. Лучше б осталась бесплодной, как выхолощенная блудница! - холеные пальцы перебирали бахрому платка. Лотос давно излохматился и лежал у ступней Божественной. Точеные ногти ало сияли. Чтец невольно залюбовался узкими ступнями, заключенными в невесомые сандалии. Нут давно уже не была его богиней, но оставалась прекрасной.

- ... вспыхивает, как огонь. Зачем я родила его таким рыжеволосым? - Чтец, похоже, пропустил мимо ушей половину сентенции. А, он и сам много чего мог сказать о сынках царицы! Если о ком из них и не следовало беспокоиться, так как раз о младшем. Старших - слюнтяя и повесу - в провинцию, к дядьям-военачальникам, в Куш, в действующую армию!

Старшего, впрочем, уже никуда не пошлешь. Его целостность, здравие и невредимость сам теперь пошлет кого хочешь хоть в пасть Апопу.

А ответил, конечно, максимально дипломатично:

- Рыжие волосы - не самая страшная ошибка иероглифов. Бывает, иероглифы обшибаются опасней: рождаются уроды или идиоты...

Нут как-то странно взглянула на него, вишневая губа дернулась:

- Это вы так шутите или на Осириса намекаете?

- Братоубийца, цареубийца, богоубийца! - Осирис побелел от ярости и вопил так, что приближенные сжимались в три погибели, стараясь стать незаметными, как муравьи. Скандал в тронном зале разгорелся нешуточный. Боги затерялись среди колонн, издали посмеиваясь над перебранкой.

- Ваша целостность, невредимость и так далее. Ваше... гм... душевное здравие своим идиотизмом привели к тому, что имеем то, что имеем. Пенять не на кого.

- Урод!

- Сеющий - да пожнет.

- Скот! Смертная тварь!

- Ты же убийца, ты понимаешь, ты ведь убийца, - Сет говорил почти ласково, но по затылку с парика стекала ароматная струйка, а Сету казалась - горячее олово; такое не забывают.

- Я царь. А ты - червь и пыль у ног моих, - Ос попытался придать голосу приличествующую весомость, но тут же сорвался, - Заткнись, рыжеволосый ублюдок, подкидыш, ошибка иероглифов, пока я!..

- В твоем сердце пустыня, бог, и ты сеешь вокруг пустыню, - Сет знал, как его спокойствие раздражает брата.

Трижды казненный Гор откровенно усмехался. Молочный брат Осириса, Анубис, при всей своей патологической верности едва сдерживал улыбку: молодой офицер застыл с неподвижным выражением лица и только глазами делал знаки Сету, чтоб тот прекратил измываться над царем. И только велеречивый голос Ипусера вступился за царя по всем канонам красноречия:

- Величие величества слишком велико, чтоб невеликий выступал против величайшего!

- Неубедительное убеждение не убедит неубежденного в неубедительности неубедительного, - отрезал Сет. Он был образован не хуже.

Пикировку прервал Чтец Погоды: вбежал, распростерся ниц, ловя губами сандалию. Осирис нетерпеливо отпихнул сановника.

- Говори, с чем пришел, ничтожество!

- Я... я вынужден просить прощения... - лепетал вельможа. - Я принес удручающие новости... Медленные изменения погоды свидетельствуют... уже через несколько тысячелетий вокруг Вечного вместо зелени трав и садов будут простираться пески! Я бы рад ошибиться, Ваше целостность, здравие, невре...

- Маат!!! - заорал царь.

Слепую вывели в центр тронного зала. Долгое время она стояла недвижимо, вглядываясь в видения будущего, и лишь когда закат позолотил плиты пола, Маат, уставившись невидящими очами прямо в напряженное лицо правителя, ответила.

- Я вижу Вечного среди песков. Его тело иссечено песчинками. Его лицо стерто и заменено иным. Я вижу тысячелетия. Вижу людей из-за Северного моря, о царь. Они несут раскаленный свинец и отбивают им куски от лика Вечного...

- Неееееет! - верещание царя резануло душный, заполненный ароматами духов и жаровен воздух. - Я, я же тебя породил! Я, я следил, чтобы лучшие плиты привозили для твоего тела! Чтобы лучшие рабы умирали, тебя созидая! Я растил сады и цветы вокруг тебя! Я просчитывал математические символы, чтоб звезды отражали мое величие! Уууаааа... - завыл бог.

На величество было жалко смотреть. Он был так погружен в проект, так захвачен строительством Сфинкса, который простоит тысячелетия! Уже дожди смоют лик Осириса, а сфинкс будет стоять, вечный и неколебимый. Но мечты царя пошли прахом, и его величество рыдало и хлюпало, размазывая слезы.

Идиот. Предки, и он еще говорит об ошибке иероглифов!

Сет усмехнулся. Он отдал бы глаз, чтобы другим увидеть человека, который посмеет поднять руку на Вечного.

III

- Встать.

Сети оторвал лоб от тростниковой циновки, почтительно поднял глаза. Сорок подростков разогнули спины, следя за намерениями учительской палки. Недоеденные за перемену финики рассыпались по полу, и Яхмос нахмурился, отшвыривая подкатившийся к сандалии плод, но выяснять имя виновника не стал. Дама позади Яхмоса, похоже, улыбнулась.

- Сесть, - насмешливый голос разбежался по классу стеклянными бусами.

Сорок голов внимательно склонились над дорогим папирусом - это вам не остраконы марать. Четвертая лекция о каре, постигнувшей смертных - всего их намечалось столько, сколько браслетов на руках Сохмет. Военачальников награждали за победу широкими браслетами, но для них у Львицы слишком мало рук. Зато тонких золотых обручей с каждым годом становилось все больше.

- Вы - будущие правители этой земли. Вы должны уметь держать в кулаке смертную чернь. Вот так, - Сохмет до боли стиснула тонкие пальцы, черные льдинки глаз были непроницаемы. Льдинка - это такой камень, знал Сети. Его делают из воды, и тогда он становится похож на стекло. Но глаза Сохмет были обсидианом. И сама она - как жертвенный обсидиановый нож в руках жреца на ступенях великих пирамид, что по ту сторону бесконечного морского простора к западу от саванны.

- Мы собрались здесь, чтобы изучить, как лучше наказывать рабов, чтобы не смели бунтовать против богов и величества...

Прошло уже время полудня, а богиня твердым звоном роняла слова. Сети хотел бы часами любоваться хищным точеным профилем Истребительницы - но на голом черепе учителя прыгали солнечные блики, отчего строгий Яхмос походил на золотую статую неотвратимого возмездия. Поэтому Сет старательно записывал стратагемы подавления бунта и способы казней и пыток для населения.

- Зачем? - внезапно спросил он.

- Что?

- Зачем мы их казним? Смертные никогда не бунтуют.

- Ты хочешь, чтоб бунтовали?

- Нет... но мы караем, если у них неурожай и они не платят налогов, вырезаем деревню, если кто-то по глупости сказал непочтительное, и раз в год убиваем каждого десятого мужчину и каждого сотого младенца в назидание тем, кто осмелится ослушаться... Но они не разу не посмели! Разве можно карать до преступления?

- И это спрашивает внук царя? - тонкая бровь изогнулась. Пальцы щелкнули, Сети похолодел. Его, примерного ученика, еще ни разу не наказывали.

Свистнула палка, и мальчик забился в руках слуг. Сети сглотнул.

Маленький раб терпел молча.

- Оставьте! Отвечать буду я, - откуда только нашлось столько храбрости - взглянуть в черный лед?

Сохмет, не отрываясь, смотрела на Сета. Растет щенок. Оскал царя. Опасен, ох, опасен наследнику.

- Казнить.

Сверкнул металл, голова покатилась по циновкам, у будущих номархов перехватило дыхание.

По груди Сета текли струйки крови.

"Это всего лишь брызги".

Отчего же смеются черные глаза Сохмет?

После разговора с Нут Сет был зол и раздражен. С матерью в последнее время ни один разговор не ладился. Нут подсовывала ему молоденьких рабынь, дарила чудесных соколов. Откуда ей знать, как понять, что его боль не усмирит ни любовь, ни охота, ни вино!

Вот и сейчас Сет вскипал, корпя над докладной запиской. О медных рудниках отчет он уже составил. Теперь надо было изложить соображения о вариантах формирования представлений о загробном мире для смертных.

Сет знал, что Осирис разозлится. Но Сету казалось, что высшие силы, в которых верят и сами боги, и для смертных должны быть мудрыми и справедливыми, и обещать тучные поля умершему независимо от количества сваленных в гробницу драгоценностей.

А по мнению Оса, смертные должны знать, что и за гробом есть рабы и землепашцы, вельможи и боги. Нечего надеяться на перемены. А не нравится - добро пожаловать в пасть милой бегемотихи. Сет был уверен, что пожирателя сердец могло придумать только извращенное воображение его невменяемого братца. Уж кому-кому, а Осирису не следовало беспокоиться насчет своего сердца: давно усохло, как у Сохмет.

Опять Сохмет!.. Сет отогнал непрошенные мысли и углубился в работу.

К закату он подробно изложил свое веское мнение, хотя на десять десятых был уверен, что Осирис от своей идеи не отступится. Апоп с ним, пусть сидит рядом со своим чудищем и считает ушебти покойников.

Сет не заметил, как вошла Маат, и оглянулся, только когда слепые глаза пронзили его насквозь.

- Ты просил, чтоб я взглянула на будущее.

- Да. Родится ли новая Кемет, если боги не будут править людьми?

- Родится.

- И будет она едина? И исчезнет Кемет - страна номов и жалких хижин, и родится великая Кемет?

- Это так.

- Чем мне придется платить?

Маат долго молчала. Наконец медленно, четко произнесла:

- Пойдешь против брата - кончится эра богов. Смертные сами будут править собой. И воцарится хаос, и будут вспыхивать мятежи, и катиться головы правителей, и надвое раскалываться великие страны. Брат пойдет на брата, сын на отца.

- Я буду бороться против смерти - и сеять смерть?! Ты смеешься, Маат!

- Ребенок рождается в крови, Сет.

Сет опустил голову, тихо спросил:

- Если не я?

- Другой. Люди не смогут всегда быть скотиной божественных. Но это будет через столетия или тысячелетия, когда родится другой Сет. Кто-то должен быть первым.

Сет с тоской глядел в темную ночь за прозрачной занавеской. А может, и подождут эти люди, подождут еще несколько тысячелетий? Стекла прохладная струйка, а Сету показалось - горячее олово. Как тогда, когда он стал носить парики.

- Сет, ты уверен, что настолько ненавидишь брата?

- Мой брат давно мертв, Маат. Осирис умер, а я и не заметил, когда. Власть ослепила его, как песчаная буря ослепляет путника.

Сет провел рукой по черному, как смоль, парику.

- Но кто сеет песок - пожнет бурю.

Маат кивнула.

Как же хорошо иметь старшего брата!

- Ос, а когда все боги умрут, кто будет править?

- Боги.

- А зачем убивает смертных Сохмет?

- Львица следит за безопасностью. Если б не она, смертные давно смешали бы нас с пылью, вместо того, чтобы целовать следы наших сандалий, глупыш, - темные глаза Осириса мягко смеются.

Он такой умный, его старший брат! Он так здорово разбирается в охоте, математике, искусстве, медицине, поэзии, астрономии! Что не спроси - все знает. Сети, когда вырастет, станет таким!

Вот только он никогда не станет таким смуглым, красивым...

Ох, странную шутку сыграли с Божественной духи мироздания. Тайные иероглифы, которые своим сочетанием решают, быть ли тебе кушитом или хеттом, кудрявым или смуглокожим, посмеялись над Нут. Где-то далеко-далеко на севере есть страна, где живут люди, у которых волосы не бывают черными, а глаза отражают волны, а не ночь. Говорят, с далекого севера привезли мать ее единокровного брата и мужа Геба. Девушка была бела, как священный бык. Однако Геб смугл, ибо иероглифы юга сильнее северных! Но Мироздание шутит порой над богами и смертными: вот и на младшего показывают пальцами. Смеются: над глазами цвета неба, не ночного, а ясного полуденного; над медью, что бледнеет перед его детской косичкой. Как жаль, что нельзя выбрить ребенку весь череп!

- Смотри, малыш, мы летим над Кемет. Видишь тесьму? Это Хапи.

- Хапи!.. Отчего же он так мал? Ты обманываешь меня!

- Нет, просто мы очень высоко, Сети. Вокруг Хапи - номы и номы: помни, им нельзя соединиться. Разделяй и властвуй, Сет, разделяй и властвуй.

Сколько же надо учить, чтобы знать столько, сколько Осирис! Ничего, осталось выучить каких-то полсотни иероглифов. Он почти такой же грамотный, как Гор. И скоро ему тоже вручат меч, как Гору. А потом он вырастет и станет таким, как Осирис.

- Я вырасту и буду истреблять смертных, как Львица Сохмет! - кричит маленький Сет, влюбленными глазами глядя на старшего брата.

- Только оставляй достаточно на расплод - ты же не режешь к обеду всех коров? - тихо смеются детской отваге глаза Осириса.

- Я бог. Моя воля священна. Мои слова неоспоримы. Мои решения...

Опять его величество спорит с братом. Неподвижной статуей замер страж величества Анубис.

Ос орал в мертвенной тишине. Эхо разносило его слова между колонн. В зале царила тревожная тишина. Даже смертные замерли, почувствовав то пугающее, что разлилось в похолодевшем воздухе.

Наконец и величество прервал свои вопли.

Напряженную тишину разорвал пронзительный свист тревоги.

... На том месте, где вчера бушевали травы и поднимались города, расстилалась пустыня. Кое-где песок оплавился, застыв стеклянной массой. Мироздание, какие силы здесь правили пир?!.

Львица, конечно, была тут; она уже закончила свое дело и рассеянно помахивала опустевшим кубком.

- Вина!

Сет встретился взглядом с Сохмет; она все еще была в пылу от схватки; утихавшее возбуждение выдавал блеск черного льда под ресницами. Сохмет не отвела взгляда и откровенно усмехнулась окаменевшему от ярости царевичу. От нее остро пахло кровью и страстью: с пылающими городами пылали ее чресла. Новый браслет звякнул на точеном запястье. Сохмет повернулась спиной к Сету, рассеянная насмешка скользнула по губам. И любовь, и ненависть Сета также мало беспокоили Истребительницу, как соображения совести: средства оправдывает безопасность, кровь смывает вино.

Святое Мироздание, а ведь дай он волю своему сердцу - бросила бы Кемет к ногам любимого, убила слюнявого братца, посадила на трон, и пусть себе сюсюкается со своими смертными, дарует им милосердие! Но даже бог слеп...

... Сет брел по пустыне, подбирая выживших. Едкая струйка пота стекала по затылку раскаленным оловом. Убитая мать сжимала запястье ребенка, покрытого ядовитыми язвами от мертвого воздуха.

- Пить... тошнит...

Чего они хотели? Убрать таможни между провинциями? И за эту униженную петицию выжил один из тысячи?!

Сет наклонил кувшин, струйка потекла в сверкающую чашу. В отполированной меди отразилось скелетообразное тельце и лоб Осириса. На лоб падали волосы цвета выбеленного холста.

VII

- Эта стервь не иначе, как околдовала всех мужчин по обе стороны Хапи! - если уж даже нежная и тихая Нефтида начала ругаться такими словами... О Мироздание, пусть бы он женился на этой гордячке, только бы не мучил себя!

Мягкие руки сестры прикоснулись к плечу. В красивом языке Кемет одно слово для сестры и возлюбленной. Отчего же он любит эту убийцу Сохмет? Почему заставляет страдать сестру?

- Выходи за Гора, Неф. Он только притворяется безалаберным, я-то знаю.

Ароматические жаровни тихо потрескивали в небольшой спальне Сета.

- Нельзя так жить, Неф. Кто человек? Пыль на ногах бога - отряхни, не заметит. А мы ведь - такая же глина, как люди, мы их братья, только мы старше и потому возгордились.

- Никто не простит того, что ты задумал, Сети. Не будут благодарить. И люди... не оценят, проклянут.

- Сам знаю.

- Осирис - наш брат. Неужели ты совсем не любишь его?

- Я?! Неф, я ведь молился на него! Он был для меня всем! Богом, царем, идеалом! Видят предки, как тоскую я по Осирису... по давно умершему Осирису.

- Сети, мой Сети... - в глазах сестры застыла боль, тревога и любовь. Совсем как в детстве, когда он разбивал коленку или локоть.

- Это не убийство, Нефтида, это казнь.

VIII

Где-то впереди шумит море, но отсюда, в пяти ночных переходах до берега, его не слышно.

- Дядя, почему тебя называют Рыжим?

Раскаленная пустыня впитала кровь, а Ипусер давно написал речение, которое будут переписывать тысячелетия.

- Видишь песок? Он пришел и забрал цвет моих волос, Хори. Он очень жестокий, этот песок, он побеждает время; его боятся даже сфинксы и боги.

Вместе с эпохой богов он уничтожил себя. У него был шанс. Конечно, был.