Над Северной стороной Севастополя плыли облака , обещая дождь.Стояло то знойное время года , когда исстрадавшейся крымской земле влага была жизненно необходима. Но дождя не было. - Может, переждёте? - сказал возница Фету. - У меня кладбищенский сторож в знакомцах ходит , у него и пересидеть можно...Несусветный ливень намечается... Возница - старый севастопольский унтер - в Крымскую кампанию служил под началом поручика Льва Толстого , о чём он немедленно доложил Фету , как только тот сошёл с парома , - большой Севастополь с Северной стороной был разделён бухтой! - и стал искать извозчика. Мог ли Афанасий Фет отказаться от такого сопровождающего , хотя тот и запросил намного дороже? Не мог. Хотя и не в обычаях Фета было переплачивать - скуповат был старик! По дороге к кладбищу возница сообщил Фету о последнем бое на Малаховом кургане , - географическая точка известная всему миру! - и о том , что только благодаря геройству унтера , то есть его геройству , поручику Льву Толстому удалось избежать гибели. В последнем бою на Малаховом кургане Толстого не было. Об этом Фет знал точно. Как-никак , был он близок с графом. «Пусть врёт , - подумал Фет , - надо будет не забыть рассказать об этом унтере Льву Николаевичу...» - Так как, Ваше благородие , пересидите дождь? - Дождя не будет , служивый , не должно сейчас быть дождю. Бывший унтер взглянул на иссохшую под июньским зноем землю, на порыжелые бока кладбищенских кипарисов и согласился: - Точно, может и не быть. Давно дождя ждём... Афанасий Фет снял фуражку и подставил лысую голову тёплому ветру. - Пойду , служивый , ты меня не жди... А Льву Николаевичу я непременно поклонюсь от тебя... Фет вошёл за кладбищенскую ограду и остановился. Его «встретил» памятник генералу Хрулёву. Мрамор памятника успел потускнеть , но надпись светилась золотом: «Хрулёву - Россия». Фет подошёл вплотную к мраморной колонне и , подслеповато щурясь , прочитал слова , заставившие сжаться его сердце: «Пораздайтесь, холмы погребальные, потеснитесь и вы, благодетели.Вот старатель ваш пришёл доказать любовь свою, дабы видели все, что и в славных боях и в могильных рядах не отстал он от вас. Сомкните же теснее ряды свои, храбрецы беспримерные, и героя Севастопольской битвы окружите в вашей семейной могиле». «Благодетели» , «старатель»... Фет знал - это были любимые слова Степана Александровича Хрулёва. «Благодетели» , - говорил он всегда о своих солдатах. «Старатель наш» , - отзывались они в свою очередь о генерале. Почему же тогда , когда их произносил живой Хрулёв они не затронули поэтическую душу Афанасия Фета , а сейчас , повторенные в камне , заставили сжаться его сердце!?. Фет был знаком со Степаном Александровичем Хрулёвым и знал , что в жесточайшем бою за Малахов курган 8 сентября 1855 года Хрулёв был ранен. Ранен в том самом бою , последнем за Севастополь , о котором упоминал старый унтер. Но не умер тогда генерал от ран , а дожил до седых волос и скончался в Петербурге в 1870 году . Выполняя волю покойного , Хрулёва похоронили здесь , на Братском кладбище...Потеснились «благодетели», пропуская своего «старателя»... Фет идёт мимо надгробных плит , и увлажненные глаза непроизвольно выхватывают черные точечки букв , буквы складываются в фамилии рядовых и офицеров , названия рот и батальонов. Впоследствии Афанасий Афанасьевич Фет напишет у себя в дневнике: «... Нигде и никогда не испытывал того подъёма духа , который так мощно овладел мною на Братском кладбище. Это тот самый геройский дух , отрешенный от всяких личных стремлений , который носится над полем битвы и один способен стать предметом героической песни...» И родится стихотворение, которому Фет даст название: СЕВАСТОПОЛЬСКОЕ БРАТСКОЕ КЛАДБИЩЕ Какой тут дышит мир! Какая славы тризна Средь кипарисов , мирт и каменных гробов! Рукою набожно сложила здесь отчизна Священные тела своих сынов. ... Из каменных гробов их голос вечно слышен , Им внуков поучать навеки суждено , Их слава так чиста, их жребий так возвышен , Что им завидовать грешно... Так напишет Афанасий Фет 4 июня 1887 года , через восемь лет после посещения Братского кладбища. Но неужели эти строки написал тот самый «сладкозвучный» Фет , которому принадлежат такие строки: Ночную фиалку лобзает зефир, И сладостно цвет задышал... « Истины нет, говорит Фет, мы ничего не значим, поэзия есть не что иное как безумие, а потому она ближе к истине...» Из письма Полонского к Майкову. Неужели эти гражданские стихи написал тот самый Афанасий Фет, стихи котрого лучшие композиторы России превратили в романсы: «Я тебе ничего не скажу» , «Сияла ночь. Луной был полон сад», «Опавший лист дрожит от нашего движенья»? Тот и не тот. Каждое поколение прочитывает больших поэтов заново. Евгений Винокуров сказал как -то о Фете: «Через всё творчество Фета , то затихая , то громко звуча , проходит одна отчаянная , рыдающая нота , одна звонкая трагическая доминанта... Не идиллик , как принято считать , а поэт напряжённый , динамичный , дерзкий...» «Дерзкий» - не винокуровское определение. Понятие это принадлежит Льву Толстому. В одном из своих писем он заметил: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берётся такая непонятная лирическая дерзость , свойство великих поэтов?» Значит , не только последующие поколения прочитывают поэта заново , но и для современников он разный?.. «Если бы Фет (или Шеншин Аф.Аф.) не был оригиналом и притом не был бы чем -то цельным и единым , несмотря на сотни противоречий и софизмов , трудно было бы с ним ужиться...» Всё из того же письма Полонского к Майкову. ... Над часовней Братского кладбища продолжали плыть низкие пузатые облака и казалось , что стоит им опуститься чуть-чуть ниже , они зацепятся за полированный каменный крест и прольются дождём. Но ни капли не упало на сухую жаждующую землю. Фет дошёл до часовни. Оттуда доносилось заупокойное пение - отпевали защитников обороны , которые пережили своих товарищей и умерли тихой смертью.... Постояв несколько минут , Фет направился к выходу , где его поджидал знакомый возница - старый унтер. Старик был слегка пьян и радостно бросился к Фету - хотел дорассказать некоторые подробности о военной жизни графа Толстого! Но , увидев воспалённые веки Фета , борозды от слёз на измятом пыльном лице , всклокоченную бороду , остановился и произнёс , словно извиняясь: - Жалеете , Ваше благородие , нашего брата...Где-то и мне здеся отведут местечко... Фет промолчал , видно не расслышал. А возница продолжал: - Эх , побили мы тогда бусурманов, крепко побили , но и нам , что там говорить, перепало...А поручик Лев Николаевич Толстой - геройский был офице р, что тебе из пистоли стрелял , что шашкой рубал... Фет вздохнул , хотел сказать: «А брехун , ты, братец!», но сдержался, ещё до парома не довезёт!.. До самого причала ехали молча , и лишь когда к дощатой пристани подошёл паром , Фет сказал вознице , вкладывая в свои слова иронию: - Передам от тебя привет Льву Николаевичу...Помнит , небось , своего геройского унтера... Возница отвернулся. Пробубнил: - Не служил я под его началом , Ваше благородие. Ныне многие на графе зарабатывают... - Не служил? - Так точно , не служил. А служил я под началом майора Эраста Абазы - тоже геройского командира. - Неужто того самого , что написал музыку к словам Тургенева «Утро туманное, утро седое»?.. - Уж не знаю , тот или не тот , только погиб он. На Братском и похоронен... Фет только сейчас заметил , что на груди у старого унтера кресты да медали. И только сейчас Фет увидел , что вместо ноги у возницы деревяшка. - Прости , братец , - сказал Фет, - а я о тебе Бог знает что подумал. Прости великодушно... Над Северной стороной многострадального Севастополя плыли пузатые облака и тучи , обещая дождь , но дождя не было... |