Когда траурный марш одиночества в небе звучал, Кто-то мог быть счастливым и знал, куда нужно идти. Ну а я разбазарил мечты, и себя потерял, И остался один, позабытый на этом пути. Я всегда ненавидел притворство – и стал отставать. У меня был свой план: я хотел растоптать этот лед, Но я верить устал в обреченность куда-то бежать И не видел, где смысл такого движенья вперед. Обескровив презренье, я принял навязанный бег, Но предательство комом застряло в моей голове. И, забросив накатанный путь для убогих калек, Я пошел наугад по ухабам и пыльной траве. Оставались надежды одна за другой позади, А мой мозг задыхался от глупости новых идей. Я пытался понять, предвкушая, что ждет впереди: То ли жить я спешил, то ли сердце стучало быстрей. Я бесцельно врываться в неясную тьму не хотел. От сомнений все чаще трясло и бросало в озноб. Лихорадило душу и голос от крика немел, Когда дождь мне соленую жадность швырял прямо в лоб. Уходили друзья, выбирая покой в стороне, Но мне чаще казалось: а были ли это друзья? Словно старец слепой, я все шарил рукой по стене И, пытаясь уйти, находил только слово «нельзя». Я решил для себя пересилить судьбы вертикаль, И с разорванным сердцем свою я дорогу искал. И плевался кровавой слюной, натыкаясь на сталь, И мечтал об одном: лишь бы только никто не мешал. Было приторно больно, когда начинали жалеть, И обида коробила нервы мне ржавым ножом. Становилось везде неуютно и трудно терпеть, Тяжелели шаги – я встречал черный ветер лицом. Мне казалось: вот-вот доберусь до последней черты, Но все дальше опять уносила ее пустота. Это время лавиной обрушилось вниз с высоты, Заметая следы, оставляя печаль у креста. И, зажав воспаленную совесть в дрожащих руках, Я смотрел на огни догорающих в памяти снов И себя ненавидел за слабость, бессилье и страх, За секунды раздумий и за нерешительность слов. И, когда мне под ноги печаль волкодавом легла, Я нашел себя в городе детства смертельно больном. Среди сгнивших камней, осторожность сжигая дотла, Захлебнувшись, я умер затем, чтоб воскреснуть в живом. |