Цикл «Парадоксы творчества» Искра Божия не знает Ни заботы, ни труда. В голове она сверкает И мечтает о тогда, Вдруг когда случится чудо, И поэта из села Все признают не оттуда, А из общего котла. *** Не живет поэзия без «ты» -сячелетий, прожитых попарно. …гласную в костюме безударной я не выдам, так же, как кресты вместо подписей в контрактах брачных не сломаются и в самых мрачных тауэрах бесполой духоты, где уже поэзия – без «я» -вления народу и без хлеба из камней – возносится на небо, руки-ноги со стыдом тая, ибо нынче модны только крылья. Что тебе до сора, эскадрилья бабочек, и что до бытия, где не есть поэзия без «лю» -бой из двух десятков древних истин, что цепляют за душу когтистей якоря, иному кораблю не дающего сорваться с рейда – даже в бурю, даже в снах по Фрейду, где на аннотациях пилюль писано: поэзия без «боль» -шого мира, где ее не надо, – Кремль без Александровского сада (красота без воздуха), фа-соль в супе – и без помысла о Верди, «Тоска» с ударением на верном слоге, бесхарактерная роль. Отпусти поэзию. Пускай ходит кабаками, менестреля, голой вылезает из постели, посмотреть: не взломан ли сарай? – а не обязательно – на Геспер. Пусть излечит сифилис и герпес, прежде, чем – в неизлечимый рай. *** Мысль не размножается в неволе. Но жиреет. Вот и любит нормы. Без аркана не бывает поля- полюшка. А наш концлагерь формы не мучителен: не двинут в спину – сам придешь в казенную квартиру строф! Где надзиратель с гордой миной демонстрирует порядок миру во своей тюрьме и ждет награды: воры и убийцы – что ягнята. Улыбаются, как будто рады тихому покою каземата. Пусть под дыхом догорают штормы – лица – статуи a-la Romania. Показательной тюрьмою формы мы еще и не таких заманим. *** Окна критикам за Мастера выбивала Маргарита. Одностишие Для высылки Вам Вашего оплеванного фото пришлите мне конверт с обратным адресом и деньги. Хотите, чтоб обиделась? – платите. Отчего-то обиду все бесплатною считают, к сожаленью. Обидеться легко. Когда непрошена обида. Обидеться легко. Когда – так походя и просто – бросают грязи ком, теряя тут же тех из виду в кого попали – сном ли вспомнят, духом ли?... Несносна обида, если жертвуешь собой – в ответ: «Не надо». А также, если жертвуешь другими – а не стал бы, когда бы не был… Снайперу – особая «награда»: обида на убитого, за то, что жив остался сам. Да, еще обида бьет, что пуля в переносицу, когда родная мать тебя не любит – генетически. Все остальное – чушь. А потому мне не напросится ни критик на обиду и ни целый взвод критический. Хотите – конструктивно обстригайте строкам перышки. Хотите – сыпьте грязь – хоть пятитонными повозками. Спасибо и за это. Все полезно. Лайте, сворушки. Молчите? Аль обиделись? Благослови вас Господи. *** Все субъективно. И то, и это. Этот – буддлив, а тот – христианен. Я – половине! – Больших Поэтов: «Ну, и на что ты мне, графомане!» Каждый по-своему прав – и не прав же. Всем не отдашь себя на закланье. Мне – половина меня читавших: «Ну, и на что ты нам, графомане!» О, простота временных прелюдий Нашему веку, и чем ты манишь? Пушкин, сегодня япомнючудя, Тоже услышал бы: «…графомане!» Чем субъективнее, тем и чаще Я-чневой кашей исавить станем. Если есть Бог, человек творящий Знает, что все мы здесь «…графомане». *** …на безмузье, где и мусор – Муза… …три шкуры с Муз драть… Мое, из поэмы-пародии «Пиитика» Муза – крохотный тюбик элитного крема, за который зарплату – не меньше! – отдали. Как еще ты выносишь любовную тему, о, читатель? – и тискали, и выжимали до граммулины, и ковыряли иголкой, и пластали, как злые студенты – лягушку – наизнанку изнанки. Кайлом и двустволкой... И под танком давили, и матом из пушки… Но из ста миллилитров не сделаешь триста, даже дай этот тюбик в лапищи Володи Маяковсковысоцкого. Ценно монисто – но конечно. И Брики, и Влади… И вроде были – МУЗИЩИ! Кончились. Даже такие вылюбляются. Что уж о нас-то гутарить? Мне хватило и года, чтоб выжать в стихи и даже прозу всю музность твою. Как в угаре, я писала, тебя ни на грош не жалея. Сразу сотнею скалок ворочала тесто. Хориямбом – по почкам, анапестом – в шею, птеродактилем – в самое музное место. И, похоже, ты труп. Хоть все так же красив: и загляденье-глаза, и весь прочий в порядке, и любовь не махнула мне вольною гривой на прощание… Только мои строкогрядки лишь на са-амую чуть плодородней асфальта – вот, прорезалась эта поэзка, что зубик. Не находишь, в ней что-то снятого скальпа… С корнем выдрать чудовище! Выбросить тюбик! Но... а дальше? Безмузье страшнее безмужья. На безбричье безбрачье покажется сластью. Остаются лишь звезды – кому-нибудь нужно? Ну, хотя бы одна!... Да не с нашим-то счастьем. *** Все, кто пишет стихи, почитают сегодня стихи. На больницу нас много таких, – видно, замкнуто время. А пространство разомкнуто – листья его, лопухи, слишком застят глаза наши – карие стихотворенья, серо-синий размер, светло-чайные рифмы, еще эти черные жгучие образы старой цыганки… Я мечтаю о желтом, который не жжет, не печет. Я желаю зеленых, которым неведомы банки. Я читаю стихи, мне кричат: ничего не понять, слишком умно, нежизненно, сложно и сложно и сложно, а у мальчика Васи, подумаешь, рифма на -ядь, но зато так правдиво! …Я перелистну осторожно душу мальчика: яди его походульней моих фаэтических образов, он и во сне их не видел. Просто болестно это. И ломится, ломится стих в дверь больницы: пространство на яди и яды, и иды и наяды, и ямы, и ямбы, и бабы-яги раскололось, сложилось – и, кажется, снова всем шиз… нет, все, кто пишет стихи, прочитают сегодня стихи в мир непишущих бросят простые и сложные жизни. *** Пусть лучше так, чем точно знать, когда Вновь упадет туман на наши плечи, И будет вечер вспышечен и клетчат, И будет вечность в ожиданье «да»… Пусть лучше так: все кончилось сейчас И больше никогда не повторится. Я справлюсь: рифмоплеточные блицы В губах – бах-бах! – кровинками стучат… Ты видишь, что творят они, когда Я воедино с хлестким полуночьем? Тебе, с полисестрией, многодочьем, И тещами – такого не создать. Пусть лучше так: очередной фуршет – И – взглядов полынья во льду бокалов… Для будущих поэм – уже немало, Когда бы не – затасканный сюжет… Бессонница по-достоевски Сколько мыслей – и все без смысла. Темнота норовит в окно... Мне от книги подарок прислан в упаковке под лентой, но у шкатулки – замок с секретом. Хоть об пол ее, чтоб узнать всех загадок ночных ответы. Да и об пол – не разгадать. Бог бессонницу дал «громадам», «глыбам», гениям, чтоб у них было время писать романы, а короткий, как выстрел, стих – не ответ на: «А вы могли бы?», что разгадывает душа. Я не сплю – значит, в чем-то «глыба»? Иль таблеткой меня – и ша? …Эти толстые книги – совесть. А не веришь – прочти: узришь ужас деятельных бессонниц… Вот, читатель, и ты не спишь. |