Шаман, свой бубен над огнём держа, Да позвонками зверя на верёвке Треща, бросал в огонь коренья ловко. Огонь метался желтогривый и, дрожа, Бил в бубен золотой своей подковкой. К нему шла дева, как по лезвию ножа. Вот дева у костра. Шаман взор поднял. Буравит взгляд до глубины души. Молчит шаман. Куда ему спешить? Он - душ разлучник и сердец - он сводник. В своей пещере у огня в глуши Он во вчера зрит, в завтра и в сегодня. Морщинист лик его, темна на лике кожа От времени да копоти костра. Коса седая, как копьё, остра; Глаза черны, любого в гроб уложат, Хламида старая, как летний луг, пестра. А рядом дикий волк кость чью-то гложет. "Что надобно тебе, прекрасна дева, В забытом богом логове моём"?- Шаман спросил, так глянув на неё, Что чуть не пала наземь дочка Евы, Полна предчувствий страшных до краёв, Бежать готовая в туман из мрачна зева. Но нет. Любовь сильнее всё ж испуга. Стоит она, не смея глаз отвесть От колдуна, что ей благую весть Обязан принести про мила друга. Как стал янтарным он? Иль чья-то злая месть Сковала янтарём его, иль вьюга? "Скажи, шаман, уж коль мы встретились с тобою, Кто юноша янтарный милый мой, Что с моря мой отец привёз домой? Нельзя ль мне оживить его любовью? За то, чтоб мой любимый был живой. Я всё отдам! Готова клясться кровью!" "Ну что ж, - сказал шаман с усмешкой. - Я расскажу тебе, Виола, не тая, О днях далёких и затопленных краях. Там человек в руках судьбы был пешкой, Что жертвовали боги в их боях. На острове народ жил жизнью грешной. И жили там все в роскоши да в лени, Всё реже к небесам свой обращая взгляд. Рабы трудились на возделанных полях. Забыл народ, что плоть подвластна тленью. Не знала горя та далёкая земля Во времена ушедших поколений. Богам посмели бросить дерзкий вызов! Вселился в них гордыни мерзкий бес! Забыв о гневе яростных небес, Расслабились в струях морского бриза. И торговали совестью на вес, Да и в разврате уж дошли до низа. И ночь пришла... И небеса разверзлись. И грянул гром. И молний ярких сонм Ударил по стране, ушедшей в сон. И статуи богов с крыш храмов сверглись; И лава из вулканов, под уклон Катясь, сжигала города за дерзость. В богатых портах воды закипали, И корабли о скалы шторм крушил; Казалось людям - мир их нерушим, Да боги по-другому посчитали. Всё - суета сует, кроме души Да мудрости веков, что предки знали. И солнце над их миром не всходило. Лишь пепел вулканический из мглы Летел, кружась, на чёрные скалы. А море к берегам валы катило Да омывало пляжи от золы. Страну в агонии предсмертной било. На день седьмой вдруг на дыбы восстало На горизонте море вдалеке. От моря вспять теченье шло в реке... Ещё темнее над страною стало. Жизнь острова, что в крепком кулаке Цунами сжал, едва уж трепетала. И в брани грудью море сшиблось с сушей, И закипело море у вершин; И океан могучий довершил Разгром народа, что богов не слушал. Ни храма, ни дворца и ни души Не пощадили боги, гнев с небес обрушив. Теперь на месте острова туманы Да вдаль плывёт ленивая волна. Забыто уж, что здесь была война Богов с людьми. Хотя то и не странно... Таит от нас седая старина О мире правду и о поле бранном." Виола молвит: "Я, шаман, тебе внимаю. Занятен сказ твой. Ни прибавить, ни отнять. Но как смог юноша янтарным стать? Хоть бог убей, никак не понимаю! Стихиям все подвластны: и святой, и тать... Ведь адом стал клочок земного рая". Шаман прошамкал ей: "Там боги превратили Кого-то в пепел, в камень, а кого-то в дым. Лишь ветер жаркий выл на все лады И сеял смерть да пепел там на мили. А юноша погиб твой молодым В смоле горячей, что деревья лили. Так остров райский вмиг исчез из виду В глубинах мрачных волею богов. Закон судьбы был к возгордившимся суров. И кто теперь уж вспомнит Атлантиду?! Лишь статуи, что подпирают кров, Известны миру, как атланты и кариатиды". Виола пала пред шаманом на колени: "Я богом заклинаю, помоги Мне оживить его, не видящей ни зги. Пусть хоть потоп потом! Ведь сохранён от тленья Любимый мой... Да и с небес враги Давно забыли уж о злом своём свершенье". "Ну что ж, Виола... Уж не терпишь коли Ты боли сердца любящего мук, Кому-то всё ж придётся одному, Кто любит из живых тебя всех боле В твоём далёком на брегу дому, Отдать мне душу", - молвил он Виоле. "Согласна ль на условие шамана? - Старик, в глаза ей глядя, вопросил. Виола села на бревно без сил, Терзаньями полна в дыму дурмана. Шаман ей прямо в сердце угодил Стрелой вопроса, разбередив раны. "Уж немощен отец мой, - дева мыслит. - И еле-еле по утрам встаёт. С трудом улов из лодки достаёт. Пред смертью жизнь его на шатком коромысле Всё меньше весит да позиции сдаёт. И крылья смерти уж над ним нависли. Что жизнь ему? Зачем влачить остаток Последних дней своих на склоне ветхих лет? Да был ли в жизни его тяжкой хоть просвет? И был ли день один в семье достаток? Возможно, рад бы отойти на тот он свет, Коль этот свет так горек и так шаток?" Любовь всегда предательству подпиткой Служила да и служит до сих пор. Жадна любовь... Какой быть может спор? Ей всё отдашь, что не дал бы под пыткой, Пусть страх струится, кровь да пот из пор. Довериться в том можно древним свиткам. Уж тут-то постаралась мать-природа: С рожденья в наших отпрысках живёт Сокрытая измена и зовёт Их из дому для продолженья рода. Ах, как заманчиво любовь поёт, Свой спрятав лик под маскою свободы! Коварство да любовь - одной цепочки звенья. Разрыв судьбу вмиг обращает в прах. Как часто чувством нашим правит страх Вдруг потерять любовь в одно мгновенье. И вот в любовных пламенеющих кострах, От боли корчась, гимны мы поём измене. "Согласна я, шаман, - Виола молвит тихо. - Душа, что любит боле всех меня, В отце моём живёт, меня храня Как талисман, спасающий от лиха. Он стар уже. И уж того огня, Что был в нём в молодости, нет и блика." "Понятно, дева, мне в ночи твоё желанье, - Шаман ей молвил, пристально взглянув" - Я суженого к жизни вмиг верну. Ты лишь в туман вошла, готов я был к камланью." Старик, кореньев горсть в костёр швырнув, Ударил в бубен вдруг морщинистою дланью. Завыл шаман, бросая в рот горстями Грибы поганые, да в бубен бил, визжа. За ним Виола наблюдала, вся дрожа, Стыдом терзаясь, страхом да страстями. Лишь дикий волк угрюмо возлежал На выходе пещеры пред костями. В дыму Виола ядовитом громко стонет. Шаман то прыгнет чрез огонь, то запоёт, То зелье колдовское жадно пьёт, То вдруг из дыма он шагнёт, то в нём утонет. Виола то становится как лёд, То пот стирает жаркою ладонью. Но вот и утро светлым солнечным вином Туманное наполнило ущелье. На шкурах спал шаман, а рядом зелье Дымилось в чаше над угаснувшим костром. Виола очи приоткрыла еле-еле, Не помня, как забылась тяжким сном. "Восстань, старик, - Виола тихо плачет. - Я передумала. Была я не права. Вчера от страсти я едва была жива, Но нынче уж я думаю иначе!" Но тишина в ответ... Шамана сон сковал. Была поставлена и решена задача. Терзаясь мыслями о горестном исходе, Бредёт Виола к дому по тропе. Петух хохлатый уж давно пропел, Лишь эхо отразилось в небосводе. Вдруг зрит картину, вмиг оторопев, Когда с трудом на брег она выходит. Янтарный юноша стоял на кромке моря, На солнце яростном сверкая, как клинок. Старик-рыбак лежал у его ног, А рядом бил прибой в слепом задоре В привязанный к столбу пустой челнок. Над телом сыновья застыли в горе. Как юноша прекрасен в ярком свете! Струится свет янтарный в синеве. Горит златой шлем на его главе, Тунику развевает резвый ветер. Бредёт Виола на слепящий этот свет Да ждёт, когда ж он на любовь её ответит. Он обернулся, звук шагов заслышав. Бесстрастен лик да взор поверх голов. Нет чувства в нём и нет любовных слов... К нему ли чувство грудь её колышет? Да это ли свершенье её снов? В немых страданьях дева еле дышит. Что жив он, что он мёртв - одно и то же. Презренье к низшим да любовь к себе, Да равнодушие к чужой судьбе Таятся под янтарной хладной кожей. Вниманья ноль - к Виолиной мольбе. Он - не попутчик ей, случайный лишь прохожий. Прошла минута лишь. Вдруг замерла природа. Погасло солнце. Вмиг стал чёрным небосвод; Стих ветер. Гладь зеркальных вод Вдруг напряглась, как женщина при родах. Пал на колени на брегах народ, И звёзды закружились в хороводах. И в непроглядной ночи чьи-то очи Вдруг загорелись гневно в небесах, И северным сияньем волоса Творца Вселенной запылали середь ночи. Архангелы стояли на часах: Взор скорбен, строг и очень озабочен. Он звёзды вмиг закрыл могучей дланью. Раздался гром. Мир устоял едва. Три молнии, три огнегривых льва, К земле рванулись, как за трепетною ланью. Не скроют ни пещеры, ни трава, Ни тщетное вокруг огня камланье! А на скале высокой в ярком свете Середь летучих сонмища мышей С улыбкою открытой до ушей Стояла смерть - трагедий всех свидетель И исполнитель... И не выгонишь взашей С косой старуху, коли в сердце метит. Вот молния одна бьёт по ущелью, Где спал шаман, исчадье Сатаны, И тяжко маялась в оковах у стены Душа рыбацкая, взывая к отмщенью. Дни рыбака уж были сочтены, Виола же осталась без прощенья. В пещере взрыв! И ослепительное пламя Сжигает мигом всё внутри дотла. Завален вход. Лишь тишь, зола да мгла - Последствия удара Бога длани За злые да постыдные дела - Пантерой чёрной затаились после брани. Вторая молния бьёт в юношу у кромки Прибоя, что застыл, как в забытье. Фонтан огня...! И в огненной струе Со свистом резким и шипеньем громким Летят в небытие на много лье Янтарные горящие обломки. А третья молния Виолы грудь пронзает. Белее мела девы стал безумный лик! Издав от боли тихий тонкий вскрик, Она последний взгляд на мир вокруг бросает И навзничь на песок упала вмиг. А на груди чернела линия косая. И снова солнце в небе синем появилось, И свежий ветер над волною полетел. Застыли братья скорбно возле тел Отца с сестрой, что впала вдруг в немилость Творца Вселенной за греховность своих дел. Спит вечным сном Виола, будто притомилась. Отца да дочь похоронили в тихом месте, Стоят над ними два дубовые креста. Вдали от них земная суета. Жизнь разделила, смерть свела их вместе. И прокляты те мрачные места: Бредущий странник грудь во страхе крестит. Века прошли, но солнце так же светит. И океан всё так же бьёт волной. И так же наполняет стариной Мне грудь да разум бесшабашный ветер. Я как-то брёл той дальней стороной, Пока тот брег пустынный я не встретил. Был вечер. Солнце уж тонуло в океане. Ручья журчанье нагоняло сон. И разносился тихий колокольный звон В крадущемся сквозь сумерки тумане. Взошёл задумчиво я на скалистый склон И отдохнуть присел на хладный камень. Остатки свай глодали жадно волны. Темнел в волнах разрушенный причал. Вокруг царила тихая печаль... Не здесь ли дом несчастной был Виолы? Как тяжка ты, проклятия печать! И как сурова жизни нашей школа! Увы, под нашею луной ничто не ново. И вроде бы в преданьях старины Читаем о сердцах, что влюблены Для счастья иль для смерти, всё же снова В силки страстей мы попадаем, как во сны, Что воплотить любой ценой готовы. Да кто ж измерит мрачные глубины Страстей, готовых на предательство пойти? Здесь истины извилисты пути, И в воркованье пары голубиной Вовеки нам ответа не найти: Нам друг любовь? Иль враг неистребимый? Да так ли жил я? И служил я так ли Тем ценностям, что не померкнут никогда? Как часто оставляли в холодах Родных мы наших, вырывая клочья пакли Для нашего семейного гнезда Из дома их, избы иль ветхой сакли. Так размышлял я... Сквозь туман лик лунный Задумчиво лил на лагуну свет. Забытых предков хороня завет, Спокойно спали у лагуны дюны... Вдруг силуэт в туманной синеве Явился златовласой девы юной. Как будто не было прошедших лет трагедий, Она брела по брегу у воды. И волны слизывали все её следы. Был скорбен девы облик да лик бледен, Туман клубился клочьями, как дым. То ль в яви был в ту ночь я, то ли бредил... И изредка к кусочкам янтаря склоняясь, Она сбирала их во влажную ладонь. Ужель пленил её тот отрок молодой На веки вечные, любви не обещая? Надежда тщетная ведёт её с собой? Иль тащит колдовская сила злая? А к брегу с океана лодки призрак Плыл с рыбаком под парусом во мгле. И тлели звёзды, будто уголья в золе, Над грешными верша веками тризну. На брег старик зрил, будто на земле Искал кого, со скорбной укоризной. Они встречались у разрушенного мола, Два призрака бесплотных: дочь с отцом. Спал океан расплавленным свинцом, Стояли скалы, сторожа подходы к долам. И под терновым брёл старик венцом , Шепча во мраке: "Что ж ты сделала, Виола?" Смотрел на них я. Колдовство и холод Сковали разум с плотью, чувства, речь. Нельзя в слова картину ту облечь, Той скорби вековой один осколок И горечь бесконечных этих встреч... Лишь шёпот эха шелестел: "Виола-ола-ола-ола-ола..." Туман коварный в море уползал С грабителем брегов морских приливом. В том месте, Богом проклятом гневливым, Мне океан легенду рассказал: О жизни, о любви, о доле несчастливой, О смерти, что так много лет назад, По воле Бога посетила эти долы. С тех пор я, глядя на святые образа, Вдруг девы вспомню синие глаза, И эхо тихо шепчет мне: "Виола-ола-ола-ола..." Москва зима 1998 г. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
