Слава Болеева, культорг ДК газовщиков, заангажировала Никифора Шпалу на роль Деда Мороза для проведения новогодних спектаклей и утренников. Утренник, собственно, должен был быть только один, для детей работников газовой сети. Сама Слава взяла на себя роль Снегурочки для того, чтобы во время мероприятий быть поближе к Никифору. Он ей нравился. Он играл в любительском театре при клубе. Он играл плохо, но другого актера на роли героев-любовников все равно не было. Зато он пел под гитару и рассказывал сравнительно свежие и довольно смешные анекдоты. Никифор был душой компании.

Пять спектаклей прошли как по маслу. Дед Мороз появлялся только в самом начале, затем его похищали разбойники, а потом всякие добрые герои его освобождали. Тогда он снова появлялся на сцене, уже в самом конце спектакля, зажигал елку, читал какие-то праздничные стишки и... И на этом представление заканчивалось.

Разбойников и кукол, бежавших из шоу Карабаса-Барабаса играли ребята из цирковой студии. Сценарий был гибкий, за кулисами стоял столик с водкой, цирковые импровизировали кто во что горазд, а Никифор со Славой целовались в костюмерной. Начиная со второго спектакля. Слава все правильно рассчитала.

В общем, все были довольны, включая маленьких зрителей, которых в особый восторг повергал главарь шайки разбойников в исполнении руководителя студии, силового жонглера Зенона Кременецкого. Время от времени он незапланированно прерывал выступления своих учеников, эквилибриста Буратино, канатоходки Мальвины, иллюзиониста Арлекина и делал все сам, намного превосходя мастерством положительных героев. Ближе к завершению спектакля Кременецкий все больше входил в раж, а бутылка за сценой все пустела...

И еще спектакль очень нравился Грише Штильману, директору ДК. Больше всего ему, однако, нравился отнюдь не пьяница и фигляр Кременецкий, а нравилась ему юная Розанна Глейзер, которая такое вытворяла на своем канате, что сорокалетний Гриша едва удерживался в сознании. Ну и что, что Розанне только пятнадцать? Через месяц ей будет 16 и ее родители согласны. А Гриша положительный и при деньгах. Гришиными стараниями Розанна уже одета с ног до головы. У Розанны кольца и серьги с бриллиантами - гришин подарок. Розанна ведет себя скромно, но гришины подарки принимает. То ли родители ей так приказали, то ли Гриша ей-таки нравится. И сегодня ее ждет сюрприз - катастрофических размеров букет неправдоподобно белоснежных роз и совершенно титанический бегемот - мягкая игрушка. Это Гриша шутит: сам он полноват, хотя и импозантен.

Сегодня - это 30 декабря, напряженный день. Утренник, потом зарплата, потом спектакль. Гриша и Слава с наибольшим волнением ждут спектакля. Любовь, любовь, ты правишь миром... Артисты вожделеют по поводу рассчета за работу, а дети газовщиков предвкушают веселый утренник с елкой, Дедом Морозом и подарками. Они, конечно, не догадываются, что подарки заранее принесены их родителями и уложены с утра в дедморозовский мешок. Каждый снабжен клочком бумаги с именем и фамилией ребенка.

С утра не пили, потому что, во-первых, деньги кончились, вот получим за елки, тогда... Во-вторых, утренник тебе не спектакль, надо и к детям наклоняться, и стишки слушать, и хороводы с ними водить. Вот получим рассчет, а за шесть спектаклей и утренник Деду Морозу полагалось поллимона, тогда...

Цирковые в утреннике не участвовали, поэтому с утра их в клубе не было. Гриша сидел в кабиненте, перекладывал какие-то бумажки. Слава веселила детей как могла. Никифор тоже дурачился: то притворялся глухим, когда какой-нибудь малыш читал стишок, то наоборот, начинал подпевать «в лесу родилась елочка», перекрывая своим баритоном альток маленького исполнителя. Но хвалил он детей за их выступления от души, затем участливо спрашивал фамилию и имя выступавшего, рылся в мешке и извлекал долгожданный подарок.

Все шло без накладок, если не считать случайно услышанного Никифором детского голоска: «А зачем Дедушка Мороз себе бороду приклеил? У него же есть своя!» Голосок принадлежал Але, дочери осветителя, который носил кличку Ах-Вот-Ты-Где-Сволочь. Кличку он получил после одного спектакля, в ходе которого героиня должна была выйти с монологом на абсолютно темную сцену. Осветителю надо было «поймать» ее «пистолетом», специальным фонарем, дающим узкий пучок света. Но, поскольку, он был, по своему обыкновению, пьян, то луч долго метался по порталам и заднику, прежде чем случайно выхватить из темноты актрису. Публика приняла метания «пистолета» за режиссерский ход и притихла в ожидании монолога. И тогда в гробовой тишине разнесся злой шепот с осветительского балкона: «Ах вот ты где, сволочь!»

Сегодня Ах-Вот-Ты-Где выпустил как обычно дочь в зал: пусть попляшет с детьми, а я пока похмелюсь. Он всегда таскал Алю с собой. Аля хронически кашляла, в садик ее не брали, а дома оставлять было не с кем, Ах-Вот был вдов.

Никифор смутился на алино замечание, незаметно почесал свою натуральную аккуратно подстриженную черную и совсем не дедморозовскую бородку и продолжил раздачу подарков. Слава Богу, реплик от юной публики больше не поступало.

Желающих спеть, сплясать или рассказать стишок больше не находилось и раздача подарков пошла просто так. Никифор очень хотел запить свой конфуз свежей водкой, но, тем не менее, работал честно, дети, все-таки. Каждому ребенку надо было уделить хоть каплю внимания, назвать по имени, поздравить с праздником, погладить по головке и, конечно, вручить подарок.

Когда мешок опустел, Никифор заметил, что автор замечания по поводу бороды стоит у него по правой руке, а в глазах автора стоят слезы. Желая предупредить провокации по поводу своих многочисленных бород, Никифор обратился к девочке и спросил: «А тебя как зовут?» - «Аля Быкова» - «А-ля Бы-ко-ва» - на распев произнес Никифор, чтобы потянуть время. На языке вертелись две фразы. «Разве ты не получила подарок?» и «А твои родители положили подарок мне в мешок?» Произносить эти фразы, конечно, было нельзя. Но больше произносить было нечего. Из-за плеча возникла Снегурочка и зашептала: «Это Аля, осветителева дочь, он ее провел, чтобы поиграла с детьми, а подарка ей не дал, он все пропивает...» У Али в глазах стояли слезы, но не проливались на бледные щечки. Потому что, по логике, у Дедушки Мороза должен быть подарок, потому что Дедушка Мороз, безусловно, настоящий, у него под приклеенной есть настоящая борода. Но пятилетний жизненный опыт подсказывал, что нет для Али подарка, потому что так всегда - для всех детей есть, а для Али нет. Поэтому слезы стояли. И Никифор понял, что этим слезам нельзя позволить пролиться, потому что такие детские драмы не забываются никогда в жизни. Если даже настоящий Дед Мороз про тебя забыл, то никому ты в жизни не нужен.

«Слава, займи ребенка, я сейчас» - прошептал Никифор, не зная еще толком, что, собственно, «сейчас». Слава пошла по самому простому пути: начала анкетировать девочку на предмет где ты живешь, сколько тебе лет, ходишь ли ты в садик...

Никифор летел на второй этаж и думал: главное - ни о чем не думать, ничего не придумывать и не выкручиваться. Если просто войти и взять, то получится, а если думать, то ничего не получится. Все же перед директорской дверью он остановился: как? Но тут же подумал: главное - не думать.

«Привет, Гриша, я на секунду.» Никифор схватил бегемота за шиворот. «Я сейчас, Гриша, сейчас...» Хлопнул дверью. Вероятно, Гриша оторопел и от «секунды» и от «сейчаса». Вероятно, он стал рассуждать, с чего это Никифор нагло спер розаннин подарок. Никифор старался об этом не думать. Он летел по ступенькам вниз, цепляя перила марлевым тулупом и думал он только об одном: главное - ни о чем не думать.

Слезы все-таки пролились. Еще бы! Первый раз за такую долгую жизнь наконец-то произошло настоящее волшебство. Дед Мороз оказался настоящим, я же знала!

Ах-вот, щелкая за сценой рубильниками, гасил лампы, в гардеробе родители суетливо одевали детей. В полутемном пустом зале клуба газовщиков плакали три человека: девочка пяти лет и двое по-карнавальному одетых взрослых. Впрочем, плакали бесшумно, потому что во-первых, от радости громко и не плачут и, во-вторых, потому что настоящим Деду Морозу и Снегурочке плакать вообще не полагается.

 

30 декабря темнеет рано и поэтому Никифор бежал по кукольной улице иллюминированного города неразгримированный, только бороду отцепил и пальто накинул. Он нашел в Детском Мире аналогичного бегемота. Проклятый зверь стоил ровно поллимона, так что перчатки подождут, а вот водка не подождет. Потому что человеку после такого выпить надо, а ребята, конечно же нальют. Что там Слава мелет Грише? Господи! Мороз! Перчатки!

 

Новогодний спектакль шел своим чередом. Пока Добрая Фея под предлогом поиска волшебной палочки удалилась закулисы пить водку, хорошие куклы отвлекали плохих разбойников, заточивших Деда Мороза и Снегурочку, веселым цирковым представлением. Заключенные за сценой тоже времени не теряли, а пили водку. Публика принимала хорошо, но за судьбу Деда Мороза и Снегурочки не очень-то переживала, потому что жизненный опыт подсказывал, что и эта сказка кончится хорошо. Переживал только один зритель. Он, вернее, она, потому что это была девочка, знала, что жизненный опыт тоже может подвести, а где кончается сказка и начинается жизнь, она теперь не знала.

А за сценой совершенно успокоившийся Дед Мороз вяло отбивался от господина директора: «Да бог с ним, Гриша, какие рассчеты! Я у тебя зверя спер, я тебе его и вернул. Остальное - мои проблемы.» Сперва директор настаивал: «Я-таки приказываю тебе взять свою зарплату, потому что это именно зарплата, а девочка просто получила подарок от клуба. И я-таки не позволю, чтобы мои работники ходили без зарплаты!» Но вскоре упорство Никифора надоело господину директору, он пошептался о чем-то с культоргом, что-то ей вручил незаметно от Деда Морза и поспешил в зал, чтобы успеть на выход Мальвины.

В стороне от выпивающих артистов, возле щитка с рубильниками, сидел наконец-то похмелившийся Ах-вот-ты-где и бормотал: «Я-то что, я - отец, тоже за дите отвечаю. А что, пусть поиграет с детями, куда я ее дену? Да я за нее глотку перегрызу...»