Головокружение.

 

При движении снег хрустит под ногами, как будто я, разминая кожаные краги, приподнимаюсь на носки. Хрум–хрум, хрум-хрум. Изо рта валит пар. Тёплое пальто, рукавицы и нахлобученная по самые брови шапка не дают замёрзнуть. Да и мороз пока ещё только примеряется, как и за что ему получше ухватиться. Не мороз, а морозец. Шалун! Засыпал всё вокруг ледяной крупой, а «взрослое» солнце её высеребрило, заиграло на ней. Как много приятных ощущений! Хруст, блеск, ослепительная белизна. Лицо приятно пощипывает. Здорово! И эти упоительные зимние запахи! Почему-то на них особенно обращаешь внимание накануне Нового года: свежий - хвои, романтичный - апельсинов, сытный – пельменей. От желаний, вызванных запахами, кружится голова, а сердце замирает в предвкушении скорого праздника.

Хочется поозорничать, порезвиться. Мне – семнадцать, самое время почувствовать себя авантюристом. На носу первая зимняя сессия, а я согласился по-дедморозить. А что - заработаю немного – встречу Новый год, как люди.

 

В комнате у Надьки пахнет по-особому. Когда-то похожий запах я слышал в гримёрке Дворца пионеров. Сегодня Надежда поможет мне стать Дед-Морозом.

Я стою перед ней, ещё румяный.

- Да тебя и гримировать не надо, - шутит моя помощница. До сих пор я в упор её не видел. Ходит себе по университетским коридорам девушка как девушка. Ничего особенного. Впервые она стоит так близко ко мне. Слышу её дыхание и ощущаю всю. Прямо жаром пышет… Интересно, все девушки такие горячие? Подняла ко мне лицо. Взяла одной рукой за подбородок, чуть приподняла вверх, а другой стала плавными движениями, едва касаясь, что-то втирать в лоб и щёки. Приятно – не то слово!.. В школьном театре мы гримировали себя сами. Наш «грим» лишь слегка подправляла взрослая тётенька - руководитель нашего кружка. А тут – девушка… Сердце ёкнуло и упало вниз. Усиленно смотрю на люстру. Упавшее сердце колотится как сумасшедшее. Животом ощущаю мягкие прикосновения. От них учащается дыхание, и мне кажется, что Надька сейчас заметит, точнее, почувствует, с моей стороны ответные и вовсе не мягкие прикосновения… Она учится на четвёртом курсе и старше на шесть лет. Успела поработать до поступления, сходить замуж и развелась всего год назад. Мне почему-то стыдно показаться ей мальчишкой. Хотя – что в этом стыдного? Я и есть мальчишка. Но ведь она обязательно расскажет кому-нибудь, как я краснел, дышал, и стеснялся, и ничего не делал, когда это… ну, в общем… А я перед сокурсницами хочу слыть видавшим разные виды и смело действующим в любых ситуациях – филфак всё-таки. У нас на курсе из семидесяти студентов всего пятеро парней… Хотя какое дело Надьке и её четвертому курсу до нас? Мы для них ещё неоперившиеся птенцы…

Ладони сами собой ложатся на изящные изгибы, расширяющиеся к низу. Талия? Угум-с.

- Дедушка Мороз, убери, пожалуйста, ручки. А то Снегурочка будет сердиться…

- Извини, Надя. Вдруг упаду – хотел подержаться.

Надежда ещё какое-то время раскрашивает моё лицо. Приносит усы, бороду. Она решила не цеплять их на резинку, а приклеить. Чтобы всё было по-настоящему. Вдруг я ощущаю, что мягкие прикосновения стали плотнее. Надя прильнула ко мне всем телом. Одну руку она согнула в локте и положила мне на плечо, в другой кисточка. Она не то мажет виски клеем, не то наносит грим. Теперь двумя руками действовать неудобно – слишком близко. Не могу же я, ни с того, ни с сего, обнять Снегурочку. Разве что по-родственному… Кладу правую руку на то место, где Надькина спина прогибается и плавно переходит в… чёрт! как же назвать это место?.. и, неожиданно осмелев, прижимаю девушку к себе. Она смотрит мне в глаза долгим-долгим… бесконечным взглядом. Приподнимается на цыпочки и… и… тянется ко мне губами. Они горячие, мягкие и такие нежные. М-м-м… Долго целую каждую губку в отдельности, потом припадаю к ней, и пропадаю…

Вдруг Надя отрывается от моих губ и прячет голову у меня на груди:

- Постой. У меня голова кружится.

Я испуган. У неё даже голос тоньше стал, и звучит так жалобно. Смотрю за спину Наденьки, вижу стул и осторожно усаживаю мою Снегурочку.

- Дать воды? Тебе плохо?

- Ничего. Сейчас пройдёт…

Подаю стакан и вижу искорки в мелькнувшем Надькином взгляде. Что это? Насмешка?

- Всё. Спасибо.– Она прокашлялась. – Так. Ну-ка садись за стол. Молодец. Я уже почти закончила тебя гримировать. Сейчас займусь собой, а ты пока повторишь текст.

На её щеках, даже на носу, на шее – следы ярких дедморозовских поцелуев…

 

Утренник в детском саду, потом ещё один. Хороводы вокруг сверкающих огнями разукрашенных ёлок. Конкурсы, вручение подарков. Потом нас везут в детский дом. Там программа повторяется.

Уф-ф… На сегодня всё. Мы устали. Приезжаем обратно. Надька холодна. А я жду продолжения! Я ждал его весь день! Утренний поцелуй растревожил моё воображение. Но Снегурочка протягивает флакон со смывкой, вату и отворачивается к своему зеркалу.

- Надь! Пойдем вечером на танцы.

- Как же сессия?

- Да куда она денется?

- Твоя, может, и не денется, а мне надо заниматься. Завтра утром приходи, как договорились. Помогу тебе загримироваться.

Это звучит как обещание! Обнадёженный, ухожу. Вечером не могу уснуть, кручусь, вздыхаю. Вспоминаю запах Надькиной кожи и вкус поцелуя. Я целовался с женщиной, не с девчонкой какой-нибудь. Она знает, чего хочет. А я? Вдруг облажаюсь в самый ответственный момент?

 

Завтра всё повторяется, правда, с некоторыми приятными отличиями. Мои руки не просят убрать с талии. И поцелуи начинаются значительно раньше. Они длятся также долго и томительно-сладко. Но едва мои пальцы начинают двигаться по направлению к груди, Надька снова отстраняется, и я опять слышу:

- Постой… постой. Голова сильно кружится.

Снова сажу на стул, даю воды. На этот раз опускаюсь перед ней на корточки, кладу руки на её коленки и смотрю в глаза. Но она старательно прячет взгляд.

И снова - утренники, утренники, утренники.

 

Надька согласилась встретить вместе со мной Новый год! Ура!

Хотя и не вдвоём. Да и к лучшему. Что с ней делать – вдвоём-то?.. На этаже народ разбился на смешанные компании. Вместе держатся только девчонки из Киргизии. Они пригласили в гости парней из города, закрылись, и мы их не видели до вечера 1 января. Наша комната на пять человек опустела. Трое уехали по домам в область. Серёга Охотников, мой сосед, позволил уговорить себя третьекурсницам. Он со своей гитарой и в обычные дни нарасхват. Вечерует только с теми, кто ему приятен. Если разговор не нравится, или не Серёга вдруг оказывается в центре внимания, обрывает музыку на середине песни, встаёт и уходит. Сегодня Серёга, судя по составу компании, засидится допоздна. Девчонки в 536–й совершенно без комплексов. Чёрт! Зачем же он ключ от комнаты уволок? И куда я дел свой? Ладно, потом разберусь…

 

Весело у старшекурсниц. Вроде, небольшая у нас разница в возрасте, а не сравнить с вчерашними школьницами. Даже комнату украсили так уютно, что и уходить не хочется. Салфетки повсюду вышитые. На постелях – красивые покрывала. На книжных полках – разноцветные маленькие фигурки из прозрачного стекла. На столе – не кухонная клеёнка, а домашняя тканая скатерть. И посуда не общепитовская, а тонкой работы. Ёлочные украшения вроде, тоже развешены, но мишура, шары, гирлянды подобраны совсем иначе, да и висят по-другому, не как у всех. В чём отличие? Да по-взрослому как-то… Даже выпивка, закуска – не то, что у нас. Никаких тебе килек в томатном соусе и портвейна «три семёрки». А наши вчерашние школьники даже на Новый год портвейн закупили. Шампанского взяли всего пару, а дешёвых «огнетушителей» набрали, кто сколько унёс…

Посидели мы, встретили Новый год, покричали, позагадывали желания, поели-попили. Включили музыку, зажгли свечи. Танцы.

Прижимаю к себе Надю, касаюсь губами её волос над ухом.

- Надь, а Надь… а у меня в комнате никого нет. Пойдём ко мне?

Она молчит какое-то время. Смотрит, чем занимаются девчонки. Убедившись, что они не обращают на нас внимания, слегка пожимает мне руку. Танцуя, мы потихоньку приближаемся к двери и быстро выскальзываем в коридор.

Моя комната - у окна в самом конце. Держу Надину ладошку в своей. Идём не спеша. Только бы никто не встретился. Потом замучают вопросами – что, да как… Со всех сторон – музыка, взрывы смеха, звон посуды. Почти дошли. Опа! Распахивается дверь напротив и, гремя гитарой, в коридор выплывает Серёга. Подхожу к нему.

- Серый, где ключ?

Серёга смеётся и качает головой, склоняясь над гитарой. Надюха стоит рядом и с иронией разглядывает его. Серёга подмигивает ей, делает мне знак приблизиться и шепчет на ухо:

- Я буду здесь. Покараулю… Сейчас девчонки подойдут.

Благодарю друга и вместе с Надей исчезаю в комнате. Посредине стоит маленькая ёлочка. Молодец Пашка! Уехал домой, а о друзьях позаботился. Она только начинает оттаивать, и щедро пахнет морозом и смолой. Эти ароматы – единственное украшение нашей комнаты.

На всякий случай изнутри подпираю дверь столом. Теперь я уже не могу не видеть его обшарпанную до ветхости поверхность. В центре стола стоит большая оплетённая бутылка из-под «Гымзы» с сырой водой. Рядом в куче хлебных крошек лежит чёрствая полубулка хлеба, к которой мы с ребятами припадали ещё сегодня утром.

Забираемся с Надей на сдвинутые кровати. Она быстрым движением пододвигает подушку к центру. Я делаю то же самое. Мы ложимся лицом друг к другу.

- Прямо как на супружеском ложе…

Луна заглядывает в окно, и я вижу Надину чуть горькую улыбку. Ляпнул, не подумавши: человек же недавно развёлся. Ещё решит, что я намекаю, воспримет, как издёвку. Глажу её по волосам, провожу по щеке. Она ловит мою руку и целует ладонь...

Вскоре у неё снова закружилась голова. Но на этот раз я не иду за водой. В конце концов, она лежит в постели, значит, не упадёт. Правда, начинаю переживать, что мои дальнейшие действия могут быть восприняты, как подлость: я собираюсь в полной мере воспользоваться её слабостью. Неожиданно Надя сама тянется ко мне, шепчет:

- Глупый…

…Сколько времени мы проводим в путешествиях друг по другу, сказать невозможно.

Вдруг – грохот! Кто-то пытается открыть дверь. Грубо так ломится.

- Стой! Не лезь туда! Там целуются.

Серёгин голос. Получив такую ценную информацию, неизвестный обрушивается на дверь всем телом. Стол отъезжает в сторону. Я не успеваю прикрыть ни себя, ни Надюху. Вспыхивает свет. Виталий. Тот самый! Вот гад! Он учится с Надей на одном курсе. Парень неприятен многим. Глаза хищно смотрят из-под густых бровей. Длинный нос. Губки неестественным бантиком. К тому же сильно пьёт, и когда напивается, вечно затевает драки. Словно катапульта выбрасывает меня из кровати. Хватаю стул и с размаху обрушиваю его на Виталия. При этом из меня изрыгаются жуткие матерные слова, которые я успел выучить за месяц пребывания на практике в колхозе. Серёга вытаскивает ошеломлённого Виталю в коридор и закрывает за собой дверь. Смотрю на Надежду и понимаю, что произошло непоправимое. Она такая бледная... Заправляет нарядную белую блузку в наспех надетую юбку, одновременно пытаясь попасть ногами в туфли. Поправляет волосы и быстро направляется к двери.

- Надя!

Резкий поворот в мою сторону, колкий взгляд.

- Guo licet Jovi, non licet bovi…

Смыл незнакомых слов не доходит до моего сознания, но заставляет остаться на месте. Это по-английски? Немецки? Французски? А! скорее всего, это латынь. У нас латынь только началась. Мы ещё не дошли до пословиц и поговорок. Дурацкая ситуация. После такого трепетного отношения – мат. Конечно, девушка обиделась.

 

На утро раздобыл у девчонок со второго курса тетрадку с пословицами. Вот! «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». Кто Юпитер – Виталий? Или он – бык? И если ему позволено материться и вламываться, то почему я должен это терпеть? А, может быть, это я Юпитер и мне не позволено материться?.. Оно, конечно, ни тому, ни другому не позволено… А что, если Виталий и Надька… И она расстроилась из-за… Не может быть!..

Эх, чёрт возьми! Что нынче за головокружительный Новый год. Не знаешь, радоваться или огорчаться.

 

…Почему-то первого января снег под ногами хрустит не так вкусно. Солнце по-прежнему играет с морозом. Но первого января оно серебрит ледяную крупу уже равнодушно, буднично как-то. Блеск закончился у светила, или подустало? Или морозец подрос, и играть с ним теперь не так интересно? Острые запахи хвои и апельсинов притупились и сильно отдают бензиновыми выхлопами, табачным и водочным перегаром. Пельменный дух валит из каждой закусочной и вызывает отвращение. Да, мороз, действительно, нашел себе точку опоры и жёстко давит на землю. Особенно достаётся всему живому. Тёплая одежда не спасает. Всё тепло сосредоточилось в области сердца. А в сердце - Надюха. «Ах, Надя-Наденька, мне за двугривенный в любую сторону твоей души», - доносится из общежитских окон. Если бы так!

____________________________