А вот в каком году произошла Эта история, в 1992-м или в 1993-м, я не помню. Помню только: был я тогда чистой воды малолеткой и, как любой малолетка чистой воды, считал себя весьма взрослым человеком. А попробуй-ка тут не посчитай. Школу закончил, целых десять классов; в институт не поступил – поступил на работу (о, эта тема для отдельного повествования!), курить и пить научился, и давно, равно как пропадать по ночам, т. е... ... был я тогда малолеткой, у которого была девушка. Звали девушку – Вероникой. И приехала однажды к Веронике ее двоюродная сестра из города Дно, что в Псковской области. (Названия как города, так и области говорят сами за себя: скобариха, словом, да еще и со Дна.) И захотелось этой сестре маленько пожить культурной петербургской жизнью. Ну, а раз захотелось, то и пожила (скобари долго не думают). Заодно и мы с ней, я и Вероника, пожили. Началось все, разумеется, с самой главной достопримечательности Санкт-Петербурга – универсального магазина Гостиный двор. Уже в те, не самые хлебные годы, чего там только не было! Я не знаю: чего там не было, - но знаю: что у меня была девушка, у девушки была двоюродная сестра – псковитянка, у псковитянки было желание посмотреть, как живут люди, чем они пользуются, на чем и в чем спят, в какие игрушки играют их детки, во что писают... - Ой, Вэроныко! А это что такое? - Памперсы. - Как? - Так. Используются вместо трусов. Можно сходить под себя и остаться сухим. Памперсы впитывают влагу. - Ой, Вэроныко! А давай купим! - Зачем? - Мне надо! Я их деду Егору подарю. А то весь дом его саками провонял. - Нет, Светка, - заулыбалась Вероника. – Деду Егору памперсы не подойдут. - Почему? - Во-первых, они будут ему малы, во-вторых, они одноразовые: разок опростался – выбросил. - Ой, жалко, - искренне посетовала сестра (видимо, очень уж резок на запах был ее дедушка), но тут же, мгновенно и навсегда позабыв о памперсах, перевоплотилась и радостно заверещала: - Ой, Вэроныко! Глянь! Что это? - А это ты у Паши спроси. - Павлик, что сые значит? - Сые, Света, значит – презерватив. Предупреждаю заранее: деду Егору он без надобности. Дед Егор, судя по всему, свое отпрезервативил. Ты лучше скажи, твой дед музыку любит? - Ой, обожает! Еще до войны первым гармонистом на всю округу был! Сейчас уж куда: стар больно. - Но ходить-то он может? По дому-то сам передвигается? - А то нет. Он еще и на рыбалку шастает, за скотыной ухаживает. - Ну, тогда купи ему вот это. - Ой, Павлик, да ты что! – хохотнула и тотчас засмущалась псковитянка. – Сые же горшок! - Правильно, горшок. Но не простой горшок, а музыкальный. - Как? - А вот так. Садишься на него, делаешь пи-пи – горшок начинает воспроизводить мелодию. Купи. Дедушка больше никогда в неположенном месте не оконфузится. - Ой, правда, что ли? - Конечно, правда. - Не слушай его, Светка. – Укротила мое насмехательство Вероника. – Давай купим бусы, которые ты приглядела, и пойдем в Эрмитаж. - Не пойду в Эрмитаж. - Не поняла. Ты же сама говорила: хочу в музей сходить. Эрмитаж – это и есть музей, причем самый лучший. - Знаю, в школе проходили. - Так в чем дело? - Ой, Вэроныко! Да там одни картины, статУи, барокки всякие – скукота! Пойдем лучше в этот... Где штучки интересные... - В Кунсткамеру? - В какую, к черту, Кунсткамеру! – пришла моЯ пора укорачивать. – В Зоологический ей надо! Там у слонов и бизонов такие интересные штучки – закачаешься! - Ой, точно! – крикнула Света и, со свойственной ей непосредственностью, чмокнула меня в щеку. – Молодчина, Павлик! Я в кино видела! Там еще этот... толстомордый режиссер... как его... Рюкзаков, что ли... на бегемоте спал! Хочу туда! - Ну, туда - так туда, - будучи сама не большой любительницей всяких барокк, подытожила Вероника. – Пошли. Штучки гостье понравились. Обладателям штучек была дана высшая оценка. В исполнении Светланы это прозвучало так: - Ой! Как им не стыдно! После музея состоялась экскурсия в Макдоналдс. Трехэтажные котлеты сестра отвергла: - Я не крокодил – в мой рот это не влезет, - зато с удовольствием поела горчицы. - Это американская сгущенка? К счастью, Вероника в тот момент отсутствовала, по весьма естественной причине (джин-тоник долго в желудке не держится). Я ответил: - Да, - и чуть не подавился со смеху. А вообще Светлана мне понравилась: живая, непринужденная, по-детски наивная и открытая. Не то, что некоторые. - Молодой человек, вы не в гусарском полку! Ведите себя прилично. А я и вел себя прилично. Подумаешь: - Я сейчас обоссусь! – сказал. Не обоссался же. А постольку, поскольку жил я во времена тех достопамятных событий загородом, причем жил с самого рождения, то нет никаких оснований удивляться моему появлению на следующий день, после Гостиного двора, Зоологического музея, "Макдоналдса" и не только, на Московском вокзале, в компании со своими, скажем так, односельчанами, давным-давно и хорошо мне знакомыми. - Пахан, кончай дурака валять – пойдем! - Нет, пацаны, не могу. Кто знает, что еще этой Свете взбрело за ночь в голову. Может, я срочно нужен. - А ты позвони. - Верно. Ты давай – звони, а мы с Лехой пока сигарет купим. Монета есть? - Сейчас посмотрю... Пока смотрю, сообщаю: ни о каких мобильных средствах связи в 1992-м, равно как в 1993-м, ни я, ни Леха, ни Рустам, наш третий товарищ, даже не слышали. - Есть. - Вот и отлично. Звони. Отмазывайся всеми правдами и неправдами. Леха, ты в туалет не хочешь?.. - Хочу, конечно! – сказал я спустя пару минут после начала своего общения по телефону. – А куда? - Мы еще не решили. Наверное, в "Октябрьский". Если билеты достанем. Светке, в принципе, все равно. Лишь бы... - На концерт? На чей? – не поскупился на вопросы Рустам, как только был посвящен в мои ближайшие планы. – Ты с ума сошел? Во сколько? - Что "во сколько"? - Начало во сколько? Леха, дай сигарету. - В семь, наверное. Я через час должен либо приехать, либо перезвонить, чтобы узнать точно. - Держи. - Разумеется, перезвонить. Спасибо, Леха. В семь, говоришь? - Ну да. - Так чего же мы стоим? Пошли скорее. - В поликлинику? Или сразу под капельницу? – Леха тоже любил спрашивать. - Разумеется, сразу. Пахан, не отставай. - Рустам, ты ё... Ты чокнулся? - Не ссы. Мы по чуть-чуть. До семи еще три с половиной часа. Сто раз протрезветь успеешь. - Точно, - подтвердил Леха. Через десять минут нас уже встречали под капельницей. - А-а, ребятишки! – обрадовано заверещал Савелич, завсегдатай сего злачного места. – Решили прокАпаться? Дело! Дело в том, что как справа, так и слева от Московского вокзала (поясняю на случай исхода данного сочинения из Санкт-Петербурга) располагается Невский проспект. Справа, если встать к югу задом, а к северу передом, - т. н. Старо-Невский, слева – собственно Невский, без каких-либо "Старо...", "Ново..." и прочая. И там и там, и в 1992-м и в 1993-м, было множество питейных заведений, среди которых были и две относительно дешевых разливухи (закусочных или что-то вроде этого), нареченных народом поликлиникой и под капельницей. И там и там поправляли здоровье, т. е. лечились. Но если в поликлинике лечились, преимущественно, слегка (все же – Невский, "интурист с ментом туда-сюда шлындают", - как объяснял нам, салагам, Савелич), то под капельницей вылечивались по полной, случалось - и навсегда (Старый Невский – это уже "...окраина - чужие здесь не ходят"). - Эх, - видимо, на основании собственного скорбного опыта тяжело вздохнул Савелич, - не доведут эти бабы нашего брата до добра. Еще Горький, Алексей Максимыч, подметил: Женщина – это вековечный враг мужчины, враг, который только и ждет удобного случая, чтобы поработить и высосать кровь.* ___________________ * Неточная цитата из рассказа "Горемыка Павел" М.Горького - ЗдОрово! – оценил Леха. - Вот и я говорю, - поднимая очередную рюмку, согласился с Савеличем, а заодно и с Горьким Рустам. – Пахан, не будь дураком. Плюнь ты на них. Оставайся с нами. С нами веселей. Сейчас это допьем... – На столике – едва початый литр. - ... погуляем. Выцепим кого-нибудь – в кино сходим. В поликлинику забежим. - В поликлинику не суйтесь, - строго предупредил Савелич. – Там сегодня Верка "Ассорти" работает. Узрит, что хорошо поддатые – в лучшем случае, спиртом дешевым разбодяжит. - А в худшем? - А в худшем... Ну, за отсутствующих здесь дам! – Тостующий выпил, "хукнул", занюхал хлебцем и, не дожидаясь, пока выпьют остальные, - я, Рустам и Леха, - продолжил: - А в худшем – водой... Хотя, это кому как, - услышали мы после кратковременной паузы. – Кому лучше уж водой, чем паленкой. - Во-во, не преминул вставить Рустам, большой любитель поблевать. - Не каждому человеку, - досказал завсегдатай, - нутро позволяет Веркины коктейли стаканАми кушать. Особенно вам, молодежи... А ты, Павлуша, чего не допил? - Он у нас постоянно не допивает. - Причем здесь это? Просто... - О чем я Вам и толкую, - перебил Рустам. – Совсем пацан обабился. Под женатика-интеллигента косит. Леха, дай сигарету. - Ни под кого я не кошу. - Косишь, косишь... И спичку. - Это называется: из курительных принадлежностей у меня есть только губы? - Точно так. Спасибо. – И вновь, говоря обо мне: - Вчера в музее был, сейчас на концерт собирается... - На концерт? Концерт есть вещь одухотворенная! Помню... Но если Савелич действительно помнил – помнил из своего одухотворенного прошлого многое, то я помнил только то, что ровно в 18.00 я должен был встретиться с Вероникой и ее сестрой возле гостиницы "Октябрьская". Приблизительно в 18.30 я очнулся в фойе концертного зала "Октябрьский": ни Вероники, ни ее сестры, ни Лехи, ни Рустама, ни Савелича рядом со мной не наблюдалось. Наблюдалась очередь в гардероб, сам гардероб, гардеробщица, кожаная скамеечка, на которой я, аки придурок пучеглазый, сидел и изумленно озирался по сторонам, но так и не находил (и не нашел) хоть мало-мальски знакомой мне физиономии. - Простите... – ничего умнее не придумал я, кроме как подойти к гардеробщице, полным ходом обменивающей номерки и бинокли на куртки и пальто, подойти и спросить: - Извините, пожалуйста. Вы не видели, куда пошли две девушки, с которыми я сюда пришел? - Молодой человек, удивляюсь, как только вас сюда пропустили? - Я и сам удивляюсь. - Вопросики задаете, хоть стой, хоть падай. - Все ясно, - кажется, сказал я и, что абсолютно точно, добавил: - А чей концерт-то? И вот тут-то ваш непокорный и изрядно подвыпивший слуга стал объектом пристального внимания первой половины очереди. Вторая присоединилась к первой тогда, когда я на чей-то ответ: - Малежика, - не подумавши (чем мне было думать?) ляпнул: - Какого Малежика? Одна лишь девочка лет семи, подобно остальным не прыснула, не подняла меня на смех, а по доброте и чистоте своей детской души разъяснила: - Вя-чес-ла-ва! Тут уж и Вероника со Светланой подоспели. - Слава богу, очнулся. Спустя минуту, вдали от любопытных глаз: - Ой, Павлик, - как и приличествует коренной жительнице города Дно Псковской области, весело протарабанила Светлана. – Ты был настолько пьяный! Настолько пьяный! Мы тебя еле через контролеров провели! - Каких еще контролеров? - Она имеет в виду билетерш, - объяснила, как и положено аборигену якобы культурной столицы, Вероника. – Хорошо – народу много, они особо не всматривались. - Кто? - Кто-кто – дед Пихто. Знаешь такого? У тебя совсем ума нет? Где ты успел так надраться? - Ничего я не надирался. Просто устал. - Ой! Наш дед Егор... "Шла бы ты со своим дедом Егором", - помню, родилось во мне. - ... то же самое говорит, когда его, каждую субботу, еле живого волоком из чайной притаскивают. - Ладно, сейчас не время выяснять отношения. Ты как? - Нормально. - Ты хоть немного протрезвел? - Немного протрезвел. Где тут буфет? - Никаких буфетов. - А вот... - Я сказала: никаких буфетов! - Да я соку! Соку – и всё. - Соку мы тебе купили. На – возьми. Бутерброд будешь? - Нет. - Ну, как знаешь. - Можно, я пива баночку выпью? - Павел! - Ой, Павлик, ты что?! Пива ни в коем случае нельзя! Оно такое мочегонное! - Слышишь, что тебе говорят? После концерта выпьешь. Пошли. - Господи! Взяли в оборот! Со всех сторон обложили! Покурить-то хоть я имею право? Покурил. А потом действительно был концерт, - концерт Вячеслава Малежика, - который я доблестно, соответственно своему состоянию и положению друга Рустама, Лехи и Савелича, проспал. И все же, в самом конце, мне пришлось-таки проснуться. Очень уж сильно захотелось по-маленькому: выпил-то я и без пива не мало. Я почти добрался до выхода, когда со сцены пророчески прозвучало: И еще до старости двести лет, Потому что старости вовсе нет. "Совершенно верно", - сказал я про себя и вышел. Тогда до старости оставалось все триста... |