ПРЕДАТЕЛЬ Повесть 1 - Кто пролил молоко, а?!! – истошно заорал дед во дворе, - Ведь целое ведро было, растудыть вашу тудыть! Изверги проклятые, последнего заработка деда лишили! Хучь бы седину-то героя Советского Союза уважили! А чем я отцов ваших поить буду, коль сегодня приедут! Паршивцы! – продолжал с новой силой дед, надвигаясь из дверного проема на внуков, одиннадцатилетнего Андрея и семилетнего Димку, – А ну сознавайтесь, чьих рук дело, а то обоих выпорю, и отцов ждать не буду, – уже спокойнее произнес дед по пути в кладовую. Вдруг стало тихо-тихо. Иногда слышалось квохтанье кур да кряхтение деда за стеной. Утренний, прохладный ветерок и солнечные лучи, заглянувшие в открытую (почти всегда) дверь старого деревенского дома, щекотали мальчишкам ноги. Утро было прелестное, не считая того, что дед был в плохом настроении еще до инцидента с молоком. Вообще отлупить ребят старый вояка грозился по несколько раз на дню, но никогда не принимал таких мер по строгому наказу братьев Корсариных, его сыновей и отцов Андрея и Димки. Но сегодняшнее молоко, которое случайно толкнул Андрей, когда убегал от Димки, сильно взбесило деда. - Чаво встали как вкопанные! Отвечайте, кто пролил, быстро! – взревел дед, не выходя из кладовой, - Димитрий, подь суды! Димка еще не успел испугаться, но, бодро заскочив к деду в кладовую, оказался в его толстых, крепких руках. Держа в одной руке старые вожжи, а поперек другой извивающегося Димку, Василь Корсарин уселся на соответствующий его габаритам березовый пень, служивший табуретом. У Димки к тому времени обмякло все тело, заскребло в горле, и ручьем потекли слезы и бессвязные слова: - Деда… не надо… я …расскажу все… завтра… папке… он приедет… пожалуйста… пусти… это не я! Пока Димка сквозь слезы мямлил слова, которые казались писком комара у уха слона, дед ловко сдернул лимонные махровые шортики и хлестнул вожжами, пока, по его мнению, слегка. Приведя Димкино тело в вертикальное положение, Василь загудел: - Не ты говоришь, а кто? Я что ли? Ревя в голос, Димка честно поведал, что произошло с ведром, после чего вылетел не без помощи деда обратно. Андрей и дед взаимно молчали. Димка притих, но ничего не слышал, кроме монотонных шлепков. Андрей молчал, а деду это не нравилось… А Андрей молчал. И дело было не в том, что Димкин отец, хирург Иван Корсарин, в отличие от брата Сергея, полкового командира, не то что «экстренных», а никаких мер никогда не предпринимал. Андрей даже с некоторым достоинством прошагал мимо притихшего кузена и тихо, сквозь зубы, но четко (у отца научился) процедил: - Предатель… Дед появился не скоро, заметив на полу внука, он подошел, присел на корточки и поднял дрожащий подбородок: - Что, протрепался да?! Эх, … Отцы-то ваши друг за друг горой стояли, а их я не так драл… А ты и вовсе трус, разнюнился не из-за чего… Дед, кряхтя, встал и пошел к выходу. Потом оглянулся, вроде хотел что-то добавить, но только махнул рукой… Следующее утро было такое же солнечное и бодрящее. Димка проснулся оттого, что услышал шум подъехавшей машины. Он выскочил во двор, в чем был, и бросился за калитку и с разбега запрыгнул на папу. Сидя на плечах у отца, поздоровался с дядей. Хотя Димка был в тот момент гораздо выше Сергея Корсарина, «здрасьте» получилось какое-то слишком тихое и как будто виноватое. Димка подавил вчерашний комок в горле и, «опустившись с небес», побежал умываться. Краем глаза он увидел, что Андрей уже поздоровался с отцом и тоже шел умываться. К Димке опять подкралась какая-то тревога, но, окунув голову в кадушку с ледяной водой, он успокоился. Тем временем Василь Корсарин сел с сыновьями попить чайку и стал разводить а-ла-лы о том, о сем. Речь зашла и о молоке: - А олухи ваши весь вчерашний удой на траву вылили. У меня уж терпение лопнуло, выпорол я их. (Иван погрозил отцу пальцем). - Ты старику пальцем-то не грози, надо будет, и сейчас с тебя штаны сниму, – продолжал дед (Иван сделал вид, что испугался), - Ты вот сынка-то много чему научил, обо всем предупредил, только трус он и есть трус, от страха тут же брата и выдал. Разок шлепнул, а он уж давай реветь, все выложил, что, мол, Андрюшка об ведро с молоком споткнулся… Вспомни, себя с Сергеем. Вы за дружбу ой-ой-ой как держались, а Димитрий твой – слабак, пороть его надо! - Дед, я сам знаю, что надо, а что нет. Не малой уже. И по тише выражайся. Но «Остапа понесло»: - Стыдно, Иван, тебе должно быть за сына! Не силен ты, прямо скажем. Пацана пороть надо! А то вот стыдоба! Сынок – трепло, предатель!.. - Ну, уж хватит! Ты мне, конечно, отец, но оскорблять своих детей и тебе не позволю! За языком своим следи!– вскипел Иван Корсарин и выскочил из-за стола. - Перебрал ты, батя. Не надо было так, – вступился Сергей. Дед ничего больше не сказал, дожевал, почмокивая, сухарь, размоченный в чае, и, кряхтя, удалился. В дверях Иван столкнулся с сыном: - Дим, ты иди, поешь, а потом… в рощу сходим, поговорить надо. Димка угукнул в ответ (в горле опять заскребло). Иван дождался, пока дети войдут в дом, и закурил. Небольшая деревушка Змеевка Воронежской области, где жил вдовец Василь Корсарин находилась на высоком берегу речки с таким же названием. Говорят, раньше змей действительно было много, сейчас делись куда-то, но скорее сначала речку так назвали из-за извилистого русла, а потом уж деревня здесь выросла. Дом Корсариных стоял у шоссе, на окраине. За дорогой начинался спуск к речке: сначала более пологий, на нем стояла небольшая березовая рощица, а потом он делался все круче и круче. Уже от дороги видны были и спускающаяся к воде тропинка, и речка-ленточка со всякими загогулинами, островками и с двумя мостами (деревянный, ближе к роще, и чугунный, далеко, для машин), соседняя недодеревушка (а, может, продолжение Змеевки), кладбище и старая полуразрушенная часовенка на противоположном берегу, и даже железнодорожная станция, пути и часто пробегающие с радостным постукиванием «тух-дух, тух-дух» и веселым гудением поезда-сороконожки. После завтрака Димка вышел во двор, но там никого не было. Он огляделся и увидел, что папа стоит у дороги и, покуривая, смотрит вдаль сквозь белую решетку берез. Иван Корсарин очень любил эти места, они вселяли в него детскую беспричинную радость и озорство, хотелось разбежаться, цепляясь руками за гладкие стволы, чуть не падая слететь с горы и, не пробуя воду, плюхнуться в реку. Сейчас он старательно пытался обнаружить отсутствие какого-нибудь предмета в этом пейзаже, но все было на месте. Иван только был не в своей тарелке, будто не здесь, а в другом похожем месте, поэтому вздрогнул, когда за руку его взял сынишка. - Пошли, - напряженно сказал Иван. Сначала тропинка была узкая, Димка с папой шли гуськом, но постепенно она стала шире, Иван с сыном шли уже рядом, тогда Иван начал: - Дим, расскажи, что у вас там произошло с этим молоком. - Ну, мы с Дрюнчиком в салки играли. Он от меня убегал и споткнулся об это дурацкое ведро… - Ты говоришь «МЫ играли», значит, вам обоим весело было?… - Ну, да… - замялся Димка. - Во-первых, перестань «нукать», не запрягал, а во-вторых, мало того, что Андрей от тебя убегал, ему еще и досталось одному. - Неправда, мне тоже… досталось… Знаешь… как дед… - Димка вспомнил свою беспомощность и стал всхлипывать. - Прекрати реветь! – рявкнул отец, так неожиданно, что Димка даже вздрогнул, - Не смеши меня, досталось ему… Ты не знаешь, как нам с Сергеем «доставалось»! У деда тогда от войны сердце-то еще не оттаяло, за каждую мелочь… «доставалось». А сейчас он уже обмяк, да еще мы… - Иван запнулся, - я его предупреждал. - Папа, он меня тоже… вожжами… Иван опять оборвал сына: - А ты стерпеть не мог? В слезы сразу, и сейчас вот тоже, правду дед сказал, слабак ты у меня. - Папа, ну ведь Дрюнчик же пролил. Я же правду сказал… - пытался оправдаться Димка. - Дрюнчик, говоришь… Ты не понимаешь, или притворяешься, что не понимаешь? А представь, если бы ты спихнул это чертово ведро, а Андрей все выложил деду? Димка молчал. Иван тоже перестал говорить. Они уже спустились к реке, отец разделся и, как в детстве, не трогая воду, нырнул. Димка тоже хотел, но не стал, да и, папа, наверно бы, не пустил. Он сел на камень и стал наблюдать, как энергично и быстро двигался отец. Когда Иван вышел из воды, он тоже сел на камень рядом с сыном. Вода была холодная, впрочем, августовское утро никогда не отличалось теплой водой, она немного охладила Ивана: - Дима, я тебя не понимаю. Ну да, я никогда тебя не наказывал…такими способами, но неужели легче было выдать брата, чем… не выдать? Я помню, мы с Сережкой даже делили все это, он как-то двоек нахватал в начале года, да еще полез на яблоню, а она вся в плодах была, и тот сук, на который он сел, подперт не был. Вообщем, он вместе с этим суком и приземлился. Ему за оценки должно было попасть о-го-го как, пришлось мне яблоню на себя взять, а ведь я тоже младший… Димка не отвечал, тогда отец продолжил: - Я не знаю, о чем ты думал в тот момент и о чем ты думаешь сейчас, но все-таки это предательство с твоей стороны. А мне вот теперь тыкают, что сын – трепло и предатель. Приятно думаешь? – опять начал взвинчиваться отец, - Говорят: «Тебе стыдно должно быть за сына», а, по-моему, стыдно должно быть тебе! А Димка и сам не знал, о чем думает. Ему, действительно сейчас было стыдно, но не за то, что брата сдал, а за то, что отношения с папой дошли до таких унизительных разговоров. Раньше, он никогда не видел папу таким. - Хватит рассиживаться, пошли. Там у деда еще дел невпроворот, сейчас ворчать начнет, что мы прохлаждались где-то… - Иван встал и быстрыми шагами стал взбираться в гору, так что сынишка еле поспевал за ним, - Ты вообще, понимаешь, что такое «стыдно»? Я в русском языке не силен, сформулировать определение тебе не смогу, а так, на пальцах если объяснять, это когда боевой ремень вместо того, чтобы поносить дать пацану пару минут, к заднице примеряют! Я когда еще мелкий был, в том доме, где сейчас Лизавета Ильинична Саланская с Машунькой живут, там отцов друг жил, боевой товарищ. У него ремень был, в котором он всю войну прошел, а уже в Берлине ремень этот его от смерти спас, шальная пуля в пряжку попала. Ему эта пряжка, дороже, чем любая медаль, а сынишка его, когда еще совсем малыш был, года четыре, тайком эту пряжку с ремня снял, во дворе похвастаться, а потом потерял, благо в собственном огороде. Мать его, когда за клубникой полезла, отцу и сказала, что, мол, ты свои «медали» в огороде разбрасываешь. Отец мальку ничего не сказал, он пряжку назад приделал, во двор вышел, прямо на глазах у нас штаны с сына снял да отлупил этим ремнем. И ты знаешь, мальчишка этот, Игорек его звали, не ревел, и сам позже признавался, будто бьет ремень совсем не больно, широкий потому что, обидно только, что потом он всем сыновьям и даже сестренке его этот ремень померить дал, перед зеркалом покрутиться, по дому походить (на двор похвастаться не выпустил), а ему отрезал: «Недостоин!» А мы все тогда очень любили в войну играть, в разведчиков там всяких, ну сам понимаешь, время еще не очень много прошло. Эх, - отец махнул рукой назад (они опять шли гуськом), а понимаешь ли? Ты вон молчишь все! Дальше они шли молча до самого двора. Только у дороги отец сказал: – Руку дай! Димка дал, конечно, но возвращаться к дому не хотелось. Он бы лучше остался здесь, в роще, или опять спустился бы к реке. Не отпуская Димкиной руки, которая явно подавала знаки, что ей хочется отцепиться, отец прошел в огород к деду: - Батя, где у тебя старый военный ремень? Дед пристально посмотрел на Ивана, затем поплелся в дом (он не давал никому рыться в его вещах). У двери отец освободил Димкину руку: - Подожди меня здесь. «Не может быть, нет, папка не такой, он не будет, - пронеслось в голове у Димки, - это просто так, проверяет, наверное…» Вдруг его кто-то крепко взял за руку повыше локтя. Димке сначала показалось, что это дед, но, оглянувшись, он увидел отца. В другой руке он держал дедов фронтовой ремень с блестящей пряжкой. Посмотрев на нее, Димка невольно представил, как было бы здорово надеть его. Тут он заметил, что стоит перед домом, посреди двора. Димка растерялся и с надеждой посмотрел снизу вверх прямо в глаза отцу. Иван, случайно поймав Димкин взгляд, заторопился… В доме было тихо. Вдруг послышались шаркающие шаги, дед шел в кухню. Иван затушил сигарету и, не отрывая взгляда от облюбовавшей старый огромный корявый каштан ребятни, спросил: - Где он? - А ты сам-то вспомни, где отсиживался после экзекуции? – ухмыльнулся дед. - На чердаке?! – Иван узнал себя в сыне и как-то сначала обрадовался в душе, но это тут же прошло, - Все еще плачет? - А чего же ему еще делать? – пробубнил старик, удалившись с кухни. «Ох, сволочь я какая! - опять начал Иван, - что ж на меня нашло-то такое. Наслушаешься этого старого пердуна, а потом хоть в омут головой кидайся. Осел! А Ольга приедет, ей-то я что скажу: «Папа мне сказал выпороть, и я выпорол!» Придурок! Врач, называется, великий спаситель!» В этот момент кухню посетил Сергей: - Слышь, воспитатель! Я что, один должен эти несчастные кусты ликвидировать! Кто из нас хирург, ты или я?! А ну пошли! – а по пути в сад добавил, - Такое ощущение, что тебя самого выпороли! - Да ты знаешь, лучше уж самого! – не выдержал Иван. - Ладно тебе! Переживет, зато запомнит… - Что запомнит? – перебил Иван, - как ему отец все утро примеры из детства приводил, нотации читал, а потом пришел и как последнего шпаненка выдрал у всех на глазах? А главное, за что? Ты не подумай, я знаю, что друзья так не поступают, что Димка не прав был и так далее. Жалко конечно, что у них с Андрюшкой так вышло. Но ведь он весь вчерашний день на чердаке сидел, дед сказал. А сегодня молчал все утро, пока со мной… «гулял». Ну не тупой же он! И так, я думаю, все понял. Он всегда меня и без этих дедовских способов отлично понимал. Нет, надо было все испортить! Какое теперь доверие, какое понимание, все прахом пошло. Насоветовали! - Ты все сказал? - Не знаю… - выдохнул Иван. - Тогда продолжай копать. - Что? - Что! Что! Куст… старый, неплодоносящий, а соответственно, ненужный, рябина черноплодная называется, перед тобой стоит! А то ты только и знаешь, что себя перекапывать! - Ох, Сережка, не кричи. И так тошно, - Иван плюхнулся на траву, - Может, поговорить пойти с ним? Я ж ему и в глаза-то посмотреть боюсь. А вдруг не простит? Чего мне тогда делать-то?! Ох, мать моя… Кто предатель, так это я! - Перестань скулить! Заколебал ты меня! – прошипел брат и сел рядом, - Слушай. Унижаться и подлизываться не надо. Мне бы тоже не хотелось, но, преследуя совершенно эгоистические интересы: самому отдохнуть, могу пойти в качестве посла. - Ой, Серж, ты гений! А ведь идея! Сходишь, а?! - Только на одном условии: ты будешь КОПАТЬ! – рявкнул Сергей. Димка дал волю чувствам, только когда забрался в самый дальний угол на чердаке. Он обнял свои коленки и тихо затрясся. Постепенно дрожь перешла в какие-то невротические подергивания туловища, пальцы вцепились в икры, голова долбилась об колени, сам Димка ни о чем не думал. Спустя некоторое время, он устал сидеть в одной и той же позе, и хотя двигаться не хотелось, Димка переполз к чердачному окну. Солнечные горячие лучики стали приятно щекотать руки и ноги. Посмотрев в окно, Димка невольно обрадовался, так как не видно было ни двора с Андреем, ни огорода с дедом, ни сада с отцом и дядей, видна была дорога и роща… Димке не было больно, то есть боль была, но не физическая, а какая-то другая. Он не знал, был ли кто-нибудь во дворе кроме деда, дяди и Андрея. Он и их-то не видел, а уж еще кого-нибудь и вовсе не заметил. От мысли, что кто-то еще мог видеть это, становилось еще больнее. На лестнице послышались шаги. Вскоре на чердаке возник дядя: - Димк, ты где? Ответа не последовало. Сергей не стал искать, он закрыл люк и сел на старенькую табуретку: - Дим, не бойся, я не буду читать лекцию по поводу ваших с Андреем отношений. Сами разберетесь. В конце концов, вам обоим пошло это на пользу. Ты, лучше об отце подумай. Понимаешь, он считает, что поступил не правильно, хотя, ты, наверно, догадываешься, что у меня несколько другая точка зрения. Просто я предупредить хотел: когда отец к тебе зайдет, скажи, что он был прав, если даже тебе так не кажется. Ты ведь знаешь, у него сердце иногда… не совсем нормально работает. Так что постарайся его успокоить, а лучше, спустись с чердака. Слышишь? Ну ладно, как хочешь, только запомни, что я попросил… Димка снова остался один. Теперь он думал об отце, но не о сердце и не о том, что попросил дядя. Димка не злился, он просто пришел к некоторым выводам. Во-первых, когда отец привез сюда Димку в начале лета, то он сказал, что поговорил с дедом «по поводу этого», и обещал забрать Димку домой, если «это» все же произойдет. Но сейчас уже было понятно, что последнюю неделю августа Димка проведет здесь. Во-вторых, это не он, Димка, а отец первый нарушил их традиционные отношения. Почему в данном случае равноправный мужской разговор был заменен безмолвной унизительной процедурой, Димка не понял. И развитие этой мысли испугало его: «А вдруг это теперь будет всегда!» В-третьих, дядя сам бы не пришел, видно, отец попросил, а значит он тогда тоже слабак, раз не мог сам прийти. Потом Димка подумал, что было бы, если приехала мама? Наверно, ему было бы стыдно, сам не стал рассказывать… А отец? Он бы тоже не стал, ему тоже стыдно должно быть, за себя… Зато мама, наверное, могла придумать, как можно помирить их с папой, и вернуть все на свои места… Но раз уж она не приехала с отцом на машине, то ничего этого не будет… Димке опять стало обидно и хотелось плакать, только беда в том, что все уже выплакал… И хотелось кушать. «Во, - Димка посмотрел в окно (Иван и Сергей переходили дорогу), - купаться пошли, значит, обед скоро». Теперь его занимал другой вопрос: спуститься или нет? Тем временем братья Корсагины уже дошли до речки, разделись и плюхнулись в воду. - Ну, чего боишься, знаю же, что волнуешься, спрашивай давай… - заговорил Сергей, вынырнув из-под воды. - Чего вы так долго-то? - Долго? Да я уж с Андреем картошку почистить успел для обеда! - А я кусты копал, да! И вообще, раз ты у нас такой проницательный мог бы прийти и рассказать! – возмутился Иван - Да чего рассказывать. Сидит и молчит. - Ну, чего ты ему там говорил-то? - А это уже наше личное дело. Тебе знать не обязательно. - Слушай, Сергей, это же важно, ну-ка говори. Сергей почему-то не отвечал и тихо улыбался, глядя куда-то вперед. Ивана это разозлило, он бросился на брата и курнул его под воду. Вынырнув, Сергей заорал отплевываясь: - Псих! Ты че делаешь! Глаза-то разуй, посмотри на берег-то! Ненормальный! На берегу на камне, обнявшись со своим рюкзаком, сидела маленькая очень привлекательная спортивная женщина лет 35 – 40 и звонко смеялась. - Ольга! Лелик! – завопил Иван и, оглянувшись на брата, добавил, - Раньше сказать не мог! Иван вылез из воды и хотел обнять жену, но она с визгами отскочила: - Ванька! Мокрый же весь! И холодный! Не трож меня! Сергей вылез из воды и вежливо удалился, а Димкины родители задержались немного у реки. - Ты что, передумала на дачу ехать? Надо было тогда с нами с Серегой, с утра, - удивился Иван. - Да нет, Вань. Вике друзья позвонили, они же на пикник собирались, чей-то день рождения отмечать, помнишь… - Помню… Только причем здесь наша дача? - Какой-то парнишка у них там со своими родителями толком не договорился, вот Виктория и говорит: «Мам, выручай!» - О, Боже! Они же ее на кирпичики разберут! – схватился за голову Иван. - Не волнуйся. Я ее отдала на том условии, что они выполнят вместо меня сегодняшнюю норму работ! - Дак они тебе там все перепашут, они же сорняки от нормальных растений не отличат! – опять испугался Иван. - Ну, Вика-то разбирается, вот с нее потом и спросим! - Ладно, успокоила. Иван уже обсох, оделся, и они поползли в гору. - А чего Димкенс на речку не пошел? (Такая вариация имени – Димкенс – возникла в их семье давно. Когда Димке было года четыре, он просто не расслышал в разговоре старшей сестры и мамы иностранную фамилию Диккенс. То, что Димке послышалось, его приятно удивило, и вечером он поинтересовался: «Пап, а кто такой Димкенс?» Сначала вместо ответа раздался гомерический хохот, который повторился еще пару раз, когда папа рассказывал этот анекдот маме, а затем сестре. Насмеявшись вволю, Димке дали подробный ответ на его вопрос. Выяснилось, что Диккенс – это английский писатель, а Димкенс – это, скорее он сам, Дима Корсарин. Новое имя ему понравилось. Спустя некоторое время, Димка уже сам с удовольствием рассказывал этот анекдот.) Я так соскучилась! Вон дома пирогов напекла, думала, тут времени уж не будет, зато Димкенс и Андрей вкусненького поедят! Носятся, небось, где-нибудь? - Не совсем… - Иван вспомнил про Димку и, сам того не желая, переменился в лице. - Что-то случилось? – забеспокоилась Ольга. - В общем-то,… да, - Иван опять становился нервным и угрюмым. - Что значит «В общем-то»! Иван! Что ты молчишь! Что с ним? Поссорился, подрался, ушибся, покалечился… Что?! – Ольга остановилась. Иван тоже остановился, посмотрел ей в глаза и понял, что, глядя в лицо жене, не сможет это сказать. Он отвел взгляд, повернулся к реке. Родной и любимый пейзаж по-прежнему казался чужим. Иван тихо, медленно, но твердо проговорил: - Я. Его. Выпорол. - Зачем?! – опешила Димкина мама. - Не знаю, - честно признался Иван и плюхнулся на траву. - Ваня, как это не знаешь. Должна же быть какая-то сверхпричина! Мы с тобой договаривались, что в нашей семье этого никогда не будет! Можешь на меня обижаться, но тебе просто противопоказано общение с твоим родителем, твой отец на тебя плохо влияет! - Сам знаю, - Ивану не хотелось разговаривать, хотелось зарыться куда-нибудь и умереть. - Ваня! Ну, ты расскажешь мне, что произошло или мне спросить у сына? - Пусть Димка сам тебе лучше скажет, все, что он обо мне думает. - Отлично. Потрясающе, - Ольга направилась к дому, но, пройдя немного, остановилась и крикнула: - Либо ты сейчас идешь со мной, либо мы можем пойти в разные стороны! Иван покорно встал и пошел за ней. Нет, он не испугался, она не уйдет, просто, если он не двинется, уйдет что-то другое… Мама нашла Димкенса на чердаке, голодного, холодного, забившегося в самый дальний угол: - Привет Димкенс! Говорят, ты тут уже долго сидишь, может, на солнышко вылезешь погреться, а то смотри какой холодный весь? – мама села по-турецки на пол рядом с Димкой, - Не хочешь? Ну ладно… Димкенс, ты мне расскажешь, что у вас с папой случилось? Димка отвернулся. Он не ожидал, что такое чудо, как приезд мамы может случится. Он увидел ее еще в окно: они с отцом быстро шли к дому с недовольными лицами и иногда перекидывались словами. «Видимо, он ей уже все рассказал», - подумал тогда Димка. Но зачем мама задала этот дурацкий вопрос? Значит, не смог? Слабо? Димка тоже не смог. До этого он держался, но при маме, расслабился. Он вспомнил все, что произошло с утра, и у него опять потекли слезы, тихие и незаметные, для кого-нибудь другого, но не для мамы. Она распрямила ноги, молча, подтянула к себе обмякшего Димку, посадила на колени и прижала к себе. Так они дождались обеда. На обед Димке пришлось спуститься. Он ни на кого не смотрел, быстро съел, что полагалось и, взяв с собой по куску от каждого пирога (от несладкого и от сладкого), утек обратно на чердак. Все остальные тоже разбрелись по углам. Андрей хотел стрясти грушку себе на десерт и направился в сад, но, услышав голоса, остановился: - Сережа, - заговорила Димкина мама, - Может, хоть вы мне поведаете, что произошло сегодня между моим мужем и сыном? Они молчат оба: один глаза отводит, другой плачет… - Оля, ну, вы то хоть не плачьте. Не так страшен черт, как его малюют… и, в конце концов, все образуется. Вы только постарайтесь правильно все понять… И потом, лучше на них обоих не давите, хорошо? С Димой-то вы точно общий язык найдете, вы же все-таки мать. А Иван, вообщем, тоже никакой ходит, переживает сильно, хотя я особых причин не вижу… Что касается сути происходящего, то начинать надо со вчерашнего дня… Дальше Андрей слушать не стал. Он хотя и вышел «победителем» из всей этой истории, слушать ее еще раз не хотел, особенно в исполнении родителя. К тому же его начинала пробирать зависть, так как все внимание было приковано к Димке. Завидно было еще и потому, что он видел в отношениях между Ольгой и Иваном, между родителями и сыном какую-то незнакомую, но нужную нежность, трепетность, трогательность… Андрей представил, как сейчас будет охать Димкина мама, стало противно, и он ушел. Ольга не охала. Она молчала: молчала, пока говорил Сергей, молчала и потом. Наконец она выговорила: - Сережа, я, кажется, впервые в жизни не знаю, что делать… Ладно, придумаем что-нибудь, спасибо еще раз, пойду я… Иван лежал в большой комнате на диване лицом к стене. Ольга заметила, что он не спит, и подсела с краешка: - Иван, ты с Димкенсом не говорил еще? Иван сел рядом и посмотрел ей в глаза: - А-а…, ты теперь все знаешь. Слушай, сделай со мной что-нибудь, - безнадежно вздохнул Иван. Ольга, что было силы, влепила ему пощечину. Иван, в действительности, не ожидал такой быстрой и бурной реакции, потер щеку и сказал: - Спасибо, то, что надо. - Хорошо, что ты сам попросил. Сама бы я не стала, а так хотелось. Так ты не говорил с Димкенсом? Может его домой забрать? - Нет, я еще не говорил. А как ты его домой заберешь? Мы зачем ремонт в Викиной комнате делали, мебель новую покупали!? Это же сюрприз к 1 сентября! Тьфу, ч-черт, теперь этот сюрприз как компенсация какая-то, отдариваемся как будто. - Во-первых, если уж на то пошло, то «отдариваешься», а не «отдариваемся». Во-вторых, сюрприз от всех: от меня, от Илоны и от Виктории в том числе. Помнишь, сколько я ее уговаривала комнату Димкенсу отдать, поскольку она учиться аж в Москву уезжает! В-третьих, сейчас я пойду к нему и спрошу на счет отъезда домой, а заодно подготовлю к разговору с тобой. Вопросов, полагаю, нет? – заявила Ольга. - Есть. Что мне ему сказать? - Если ничего оригинальнее не придумаешь, прошения попроси, - издевательски огрызнулась Ольга и отправилась к сыну. Подойдя к лестнице, она подняла голову и бодро крикнула в открытый люк: - Димкенс! Ты еще здесь?! Отзовись, пожалуйста, лишний раз лезть неохота! - Здесь, - раздалось из глубины. Ольга забралась на чердак и подсела к Димке: - Ты все сидишь тут и сидишь. Может, домой в Воронеж сидеть поедешь, а? Предложение было заманчивое, но… Димка решил, что если он сейчас «сбежит», то так и останется в глазах брата трусом. Он собрался и твердо заявил: - Нет. - Димкенс, ну, я же вижу, что тебе хочется поехать. Может, передумаешь? – настаивала мама. - Нет. – Как заведенный повторял Димка. - Вообщем, ты еще подумай. Мы же не сейчас уезжаем. И вот еще что… Папу прости, пожалуйста… Он правда, по-моему, не хотел… Я мечусь между вами, как между двумя огнями. Ты плачешь и молчишь, он отворачивается и молчит. Я уж не знаю, что вам такое сказать. Ведь оба хотите, чтоб все как раньше… А сами молчите. Димкенс, а может, ты к нему первый подойдешь? Ответа не последовало. Мама покачала головой и ушла. Через какое-то время Димка опять услышал шаги. На чердак поднялся Иван. Он подошел к сыну и сел рядом. Несколько минут посидел молча, обдумывая еще раз, с чего бы начать. Когда Димка увидел отца, лицо его было таким же напряженным, как и утром. Димке не хотелось «прощать» такое лицо. Вместо всяких просьб, он вспомнил свои «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих». Димка напружинился от разыгравшейся злости, гордости и превосходства. В этот момент он услышал голос отца, причем, сначала даже не понял, что это говорит папа: голос был очень тихий, кажется, чуть-чуть охрипший и какой-то дрожащий: - Дим, поехали домой… - Нет. – Отрезал Димка. - Ну ладно. Тогда через неделю увидимся... Мы, скорее всего, в пятницу вечером приедем… Хорошо? Дим, прости меня. Болван я! Прости, ладно? Не дождавшись ответа, отец поднялся с пола и пошел к люку, потом вернулся, подумал и добавил: - Деда я на всякий случай предупредил, хотя, я думаю, он бы и так не стал… - Теперь-то зачем! Мне уже все равно! – Взорвался Димка и опять заревел. Иван метнулся к сыну, попытался обнять его, но тот отбрыкался и отскочил в другой угол. Отец чертыхнулся и ушел. Вскоре загудела во дворе машина, потом выехала на дорогу… Димка внимательно посмотрел им вслед: Отец – за рулем, справа – дядя, мама с заднего сиденья, кажется, помахала рукой… 2 Через рощу Маша шла не по тропинке, а по траве между березами. Корзинка и пакет были уже полные, поэтому под ноги она не смотрела. Но, заглядевшись на качающиеся у самого неба вершины берез и закружившись между полосатыми стволами, она едва не споткнулась о сидящего на травке морячка. - Ой, - смутилась Маша, - Извините, пожалуйста. Молодой человек молчал и по-прежнему смотрел в даль, будто никого и не было. Маша растерялась: то ли извиниться еще раз, погромче, то ли тихо уйти. Ну, как тут уйдешь! А если он к кому в гости приехал, деревня-то маленькая, будет потом говорить, что, мол, у вас тут за невежи в роще бродят: сначала на человека наступят, а потом убегают, не извинившись. Стоя за спиной у морячка, она тихо произнесла: - Красиво у нас, правда? Молодой человек не обернулся, только кивнул головой в знак согласия. Тогда Маша тоже села на траву, слева и чуть-чуть повыше на бугре. - Земляники хотите? – вновь заговорила она. В ответ только березы зашелестели над головой, наверное, хотели. Она не стала навязываться и уж было собралась уходить, но решила напоследок представиться: - Меня Маша зовут… Неожиданно морячок вскочил и подтянулся (ему не хотелось разговаривать, но не ответить на приветствие было нельзя): - Мичман, Талич… - постарался бодро начать молодой человек, но запнулся. Во-первых, он отдал честь, но тут же понял, что фуражка по-прежнему лежала на траве. Во-вторых, Маша заметила, как блестели его глаза; ему стало неловко, и ей тоже. Он медленно опустил руку и закончил: - Дмитрий Таличенко, - затем отвернулся и сел. - Простите, я... лучше пойду… - заторопилась девочка, но услышала за спиной тихий голос: - Маш, ты же еще не ушла? Останься, пожалуйста, если не спешишь, конечно… А то черт знает, что я сейчас могу сделать… - на последней фразе голос совсем стих. Маша не спешила. Она поставила корзинку на место и села там же, где и раньше. Морячок оглянулся и с виноватой улыбкой спросил: - Маш, можно земляники? - Да, конечно, я же предлагала… Берите, пожалуйста. - засуетилась Маша. Ей стало приятно, что ее все-таки слышали. Морячок взял спортивную сумку, фуражку и сел выше, рядом с Машей, потом потянулся к корзинке. - Берите, берите, не стесняйтесь. – Маша осмелела, - А вы к кому-то в гости приехали? Просто, фамилия незнакомая… - Да, в гости… - мичман с удовольствием жевал ягоды, - в гости, к деду. - К родному? А… в каком доме он живет? – на лице девочки выразилось удивление. - Тут, крайний дом, у дороги. - К Корсарину? – Маша что-то поняла и заволновалась, - Вы что? Дима? У вас тогда еще… давно… родители на машине… разбились, - тихо закончила она, так как вспомнила его глаза и поняла, что ляпнула не то, что надо. Молодой человек молчал. Маша опять засуетилась: - Извините, я не хотела..., то есть я как-то не подумала. Ой, дура! Я все-таки лучше… - Маш, ну что ты как маленькая! – Вдруг повернулся и твердо заговорил морячок. – Да, я тот самый Дима. Родители… - он запнулся, - …тоже все правильно ты сказала. Ну что ж теперь сделаешь… И вообще, какой я тебе «Вы», я тебя всего на три года старше! – Димка сделал вид, что все в порядке, сел и подождал, пока ошалевшая Маша тоже сядет рядом, затем продолжил: - Баба Лиза-то как там? Волноваться не будет? А-то ждет, небось? - Баба Лиза больше никого не ждет. Не извиняйся, - поспешила добавить Маша, - Теперь мы квиты. - Вот осел! – в сердцах бросил Димка. - А дед твой, наверно, уж точно ждет! Ты ведь прямо с вокзала? Господи, человек, голодный, а я тебя тут держу. - Во-первых, держу тебя я. Насколько я помню, ты уже два раза собиралась уйти. – Димка усмехнулся (Маша тоже). - А во-вторых,… Он… живой? - Кто? – Испугалась Маша. - Дед. - Конечно. А ты думал, что… - Ну, мало ли… - Дак он не знает, что ты приедешь? - Нет. - Значит, перспектива следующая. – Раскомандовалась Маша. – В доме – грязно. В холодильнике – пусто. В огороде – густо, от сорняков. - У деда? Не верю. - Конечно, ты его каким запомнил-то… А после того, как сыновья умерли… Ох, прости, Дима, что я дура такая… Сперва всем говорил: «Я виноват». Ну, вообщем, он замкнулся потом как-то, не до чего ему дела не стало… Скотину у него соседи выкупили, глядя, что он не ухаживает, и то почти задаром. В огороде тоже копаться перестал: посадит все, а потом туда больше и не влезает. В магазин только за хлебом ходит. Да и ослаб он, похудел, болеть стал часто. Ему последнее время дрова колоть помогают, продукты приносят. - М-м-да… - выдохнул Димка. - Чего-чего, а такого я не ожидал… Ладно, пошли. А то правда есть ужасно хочется. Димка едва узнал дом. Он стал какой-то маленький, старенький, некогда яркая синяя краска поблекла, кое-где и вовсе облетела. А, вообще-то, половины дома и вовсе видно не было, вокруг такие джунгли образовались: черноплодка со стороны дороги почти доросла до чердачного окошка, в саду – трава по пояс, яблони некоторые посохли и стояли теперь либо вовсе без листьев, либо полуголые, огород зарос малиной, крапивой и осокой от ограды до самого сарая. Только во дворе было прилично, видимо, кто-то периодически здесь траву косил. Димка дернул дверь. - Он давно уже перестал дверь открытой держать, стучать надо и погромче, лучше ногой, а то он не услышит. – Объяснила Маша. Димка постучал, как было велено, потом оглянулся и попросил: - Маш, ты лучше иди… Только не обижайся… Я лучше… - Все, поняла, - не дала договорить Маша, - Уже ушла. Она повернулась и помаршировала домой, по дороге захохотала, оглянулась, весело подмигнула Димке и рванула к дому. «Боже мой, - подумал, глядя ей вслед, Димка, - какая же ты, Машка...» В этот момент заскрипела дверь, и на пороге возник незнакомый дряхлый старик с облезлой, как у старого козла, бородой, в замусоленных, протертых до дыр штанах и соответствующего вида фланелевой рубахе навыпуск. Димка остолбенел, дед сначала тоже, но потом, как-то странно засопел, ничего не говоря, буквально затолкал гостя в дом, по привычке, запер дверь и запричитал: - Спасибо, Господи. Боже мой, Димочка, сынок, я уж думал, никогда тебе и не увижу! Вот радость-то какая! Проходи скорей, чего ж в дверях-то стал! - увидев, что Димка снимает ботинки, дед чуть ли не закричал, - Да Бог с тобой, внучек! Я уж пол-то век целый, поди, не мыл! Так проходи!.. Они прошли в большую комнату: пыль, паутина, немытая неизвестно с каких пор посуда… Димка мысленно поморщился: «Кошмар, я же за 2 недели это все не разгребу!» Дед тем временем суетливо искал покрывало, чтобы набросить на неубранную с утра, а может и гораздо дольше, постель. Потом усадил внука на диван, и сам пристроился рядом. Он не спускал с Димки влажных глаз и молчал, потом плаксивым голосом выдавил: - Димочка, расскажи, где ты, дела какие? - Я в Калининграде живу, у маминых родителей. Там учусь в военно-морском училище. Сейчас увольнение, а потом на практику, - Димка повернулся к деду и стал отчитываться, как первоклассник о первом школьном дне перед родителями. Вытирая глаза и улыбаясь, дед одобрительно кивал головой. Он не отрывал глаз от внука, заглядывал в его глаза, как заглядывает изголодавшаяся уличная шавка в глаза человеку, обратившему на нее внимание. Будто сам себе дед шептал: - Господи, как на папку-то, на Ивана мово похож! Красивый-то какой! Теперь, спустя десять с небольшим лет, дед не казался таким огромным и, тем более, сильным: то ли сам Димка вырос, то ли дед усох. Посмотрев в блестящие стариковские глаза, он понял, что теперь его, Димкина, очередь говорить, и говорить нужно было твердо, иначе дед опять начнет всхлипывать и причитать. Димка заговорил: - Да ладно, дед. Хватит тебе. Какой-то ты чудной стал. Запустил и себя, и дом, и хозяйство… - Димка пребывал еще в некоторой растерянности и не знал, что говорить. - Да вот, сынок. Нечего в оправдание свое сказать и не могу. От того деда, который десяток лет назад из-за молока шум поднял, ничего и не осталось. - Дед, давай об этом не будем..., по крайней мере, сейчас. Я, например, так есть хочу, я ведь с утра кроме Машкиной земляники ничего не ел. У тебя молочка в холодильнике не найдется? – с натянутой улыбкой спросил Димка. - Ох, батюшки! Что ж ты раньше-то не сказал! И я-то, изверг, не подумал, что человек есть хочет… - приободрился дед, но побежал не к холодильнику, а отпирать дверь (кто-то постучал). Димка не хотел показываться, но, услышав знакомый голос, подскочил к двери. - Вот, Димочка, помнишь Машуньку? Она ко мне кажен день почти заходит, продукты с рынка приносит, да с огорода кой-чего. - Помню, помню, - улыбнулся Димочка, подождал, пока дед уйдет с продуктами на кухню, и сказал: - Маш, ну зачем! Я бы сам сходил! - Ты по дому уже походил? Димка непонимающе кивнул. - Я думаю, тебе работы и так хватит, а мне все равно делать нечего, сам понимаешь, - грустно улыбнулась Маша, - так что на базар я сама ходить буду. А сейчас ты еще к нему в огород слазь, там среди сорняков и помидоры найти можно, и огурчики иногда, картошки, мелкой, правда, но накопаешь. - Какая же ты, Машка, хорошая! – Закончил Димка оборванную ранее мысль (только теперь уже вслух). Маша смутилась и поспешила уйти под тем предлогом, что во дворе ее малышня ждет, хотят, чтобы она с ними поиграла. Димка понаблюдал некоторое время за ними: похоже, Машка очень любила детей, не только этих, а вообще всех; а им с ней было интересно и весело. На счет огорода она оказалась права, дед даже не поверил, что это в его траве выросло. А вообще, он как-то оживился, в кухне начал убираться, но быстро выдохся и пошел прилечь. Димка досыта наелся (еще и на ужин осталось), но валяться не хотелось. Начать работу решил сегодня же, хотя дед протестовал, но он уже не был здесь хозяином… Сад и огород казались Димке более приятным легким занятием, их он оставил на десерт, а сперва взялся за душный, темный и пыльный дом. Вечером, приведя в божеский вид добрую половину дома (большую комнату, дедову и кухню), Димке захотелось искупаться, но поскольку одному идти было скучно, он пересек двор и постучался в дверь старого, но отлично выглядящего (благодаря Маше) бабы Лизиного дома: - Маш, это я, Димка. Не хочешь на речку сходить? - Погоди, переоденусь, - донеслось из-за двери. Вода оказалась достаточно теплой. Когда они вылезли из речки, в воздухе уже витала приятная свежесть и тишина. Димка и Маша взобрались на гору, но домой не пошли, а остались посидеть в роще. Березки не шелестели, как днем. С речки уходила задержавшаяся ребятня, а вместо них приходили рыбачить мужики, их лодки, почему-то большинство из них были зеленые или синие, застывали посреди реки, и сверху, с горы казались то кувшинками, то листиками от ветлы. От остывающей воды уже начинал подниматься пар, а к нему примешивался запахи свежескошенных трав и горячей земли. Проходя мимо станции, прогудел очередной «южный» поезд. Но видно его не было: там, на западе, где он отстукивал свою незамысловатую музыку, прощаясь, размахивало своими огненными лучами солнце и ослепляло Димку и Машу. Димка повернулся к Маше и хотел заговорить, но, подумав, не стал нарушать тишину, тем более что Маша задумалась и не заметила, что Димка смотрит на нее. Он впервые за сегодняшний день рассмотрел ее толком. Рядом сидела невысокая, тощая девчонка-пружина, готовая в любой момент вскочить, золотисто-пшеничные, солнечного цвета, пушистые, но спутавшиеся (после купания) волосы едва доставали до прожаренных солнцем плечей. Глубокие голубые блестящие глаза, чуточку на выкате, будто она все время была удивлена, маленький слегка курносый носик в еле заметных веснушках, пухленькие, веселые скулы, красивый, большой, казалось, улыбающийся, рот – все ее личико выражало такую доброту, чистоту, детскую непосредственность и искренность, что с ней непременно хотелось заговорить. У Димки промелькнула мысль: «На маму чем-то похожа»; он вспомнил Машкину ненавязчивую заботливость (если бы он хорошо помнил маму, то представил бы ее). Вдруг он заметил, что Маша поежилась, и по коже побежали мурашки, а светлые волоски озорно вздыбились. Ему вдруг тоже ужасно захотелось о ком-нибудь заботиться, защищать, нести ответственность. Этот маленький пушистый человек подходил как нельзя лучше. Димка взял расстеленную на траве занавеску, выстиранную в речке и уже высохшую, и накинул на Машку. - Спасибо, - отозвалась она. - Может, домой пойдем, а то совсем замерзнешь? - Нет, что ты! Здесь сейчас так здорово! - Детством пахнет… - Куда уходит детство, в какие города, и где найти нам средство, чтобы попасть туда… - тихо, чисто, без всякого напряжения в голосе запела Маша. Димка хотел выразить свое удивление, но не стал перебивать: ему понравилось, да и песня кстати была. Только, когда она закончила, он спросил: - Маш, я и не знал, что ты так здорово поешь! - Да ладно тебе, - застеснялась Маша, но потом опять стала пружинкой и ехидно заметила, - По правде говоря, мы вообще мало что друг о друге знаем! – Она опять поежилась и вздохнула, - Надо идти домой. Внука дед устроил на диване в большой комнате, а сам перебрался в маленькую, туда, где он раньше спал. Димке сначала не спалось: еще раз и еще в голове проносился долгий, но все-таки закончившийся день, всплывали сказанные и несказанные сегодня и тогда слова. Тем временем, усталость постепенно брала свое: Димка расслабился и уже не мог сопротивляться наползавшему сну. Утром Димку разбудил дед: - Внучек, утро доброе, я бы не стал будить, - начал оправдываться дед, - да тебя Машунька зовет. Сонный Димка выполз на крыльцо, уселся на ступеньки и вопросительно посмотрел на Машу. Она затараторила: - Что ты спишь так долго, уже 10 часов! Пошли искупнемся, а потом я на базар сбегаю, а ты домом дальше займешься. - М-м-а-ш-а-а! – промычал Димка, - Это не я долго сплю, это ты жаворонок. Ну, дала бы человеку хоть в первый день отоспаться. А купаться – вода, небось, еще леденющая. И на базар я сам схожу. - Тогда я домом займусь! – она приперла его к стенке. - Ладно, лучше уж на базар иди, если ты такая неугомонная. - Но сначала купаться! Я хочу купаться! – соврала Машка. Сама-то она еще раньше воду попробовала и купаться не стала. - Вот заладила! Сейчас, подожди… – Димка уполз обратно в дом. Вода действительно была не подарок, но Машка буквально спихнула туда не проснувшегося Димку. Он потом за ней до самого дома гнался, и, остановившись перед захлопнувшейся дверью, сказал: - Погоди, ты еще сегодня искупаешься! Царевна-лягушка! В ответ за дверью раздался звонкий смех. Димка улыбнулся сам себе и пошел «дальше заниматься домом». На сегодня у Димки остались самые тяжелые места: сарай, подвал, кладовка и чердак. С первым он управился довольно быстро: выгреб пыль и землю на улицу, вытащил проросшую сквозь доски малину, да, вообщем, больше там делать было нечего. Подвал тоже трудностей не вызвал: та же грязь, да какие-то древние заготовки, которыми питаться могло уже только помойное ведро. Потом он открыл кладовую и осторожно вошел. Димка не знал, что ожидал там увидеть, но ничего похожего на глаза не попалось и он начал убираться. Пол был не очень грязный, видимо, дед все же иногда сюда заходил, поэтому Димка только подмел. В углу скопились разнообразные орудия труда. Наиболее старые или ненужные, он оставил лежать на том же месте, а те, что могли пригодиться, вытащил во двор, почистил и оставил в саду на примятой траве. Затем он снял с полок паутину, перемыл кое-какие емкости и уже собирался уходить, но увидел за дверью то, что, наверное, и боялся увидеть. Димка снял с гвоздя вожжи, покачал на руке и со злостью швырнул в темный угол. И вот надо было еще в этот момент войти деду! - Все, здесь я убрался, - буркнул Димка, и, толкая перед собой деда, вышел из кладовой и направился на чердак. Туда давно никто не заходил. Люк разбух и сначала не хотел открываться, но, наконец, поддался Димкиному напору. Наверху было душно, но чисто, как и прежде, только в некоторых местах были темные круглые пятна, наверно, крыша протекала. Даже вещи: какие-то коробки, ящики – все было на своих местах. Димка подошел к окошку и сел. Солнечные лучи через мутное стекло приятно щекотали ноги. Все было как тогда: дорога, березы, машины… Когда по шоссе проносился вишневый жигуленек, Димка замирал, переставал дышать, а сердце наоборот начинало биться чаще… Но ни одна машина не завернула во двор… Дед, видимо, догадался о чем-то и вскоре появился на чердаке. Димка заметил его не сразу, и, думая, что тот только что пришел, сделал вид, что убирается. - Сынок, не надо ничего убирать. После тебя здесь никто не был. – Тихо заговорил он. - Зачем ты сюда залез, тяжело ведь по лестнице карабкаться, - Димка не хотел переходить к той теме. - Внучек, прости меня, - у деда потекли слезы, - Это я во всем виноват. Я оставил молоко во дворе. Я вас с Андрюшкой… поссорил. Я Ивана разозлил, до приступа довел, вот он и не выдержал… А ты тут не причем, ты же совсем малек был! - Да что ты, дед, теперь все смертные грехи на себя брать будешь что ли? Может, и не было никакого приступа! Да успокойся ты, если б я тебя виноватым считал, я б сюда и не приехал! - Сынок, ты себя не вини, ты малек еще был! Это я виноват… - от расстройства деда заклинило на одних и тех же словах. Димка усадил его на какой-то ящик, а сам опять устроился у окна. - Перестань, дед, слышишь? А то сейчас получится, что я тебя до приступа довел… - Димка оглянулся. Старик уже не плакал, можно было продолжать: - Ты вот заладил «виноват», «виноват»… А я, например, сейчас совсем о другом думал: Я ведь родителей отсюда, из этого окошка последний раз видел… и мне вот это твое окошко дороже любой фотографии… - Димка запрокинул голову, зажмурил глаза и сглотнул: «Нет, сейчас нельзя… Слабак… Вообще больше нельзя…», потом посмотрел еще раз на дорогу: «А вдруг все-таки приедут!», потом на жалкого чахлого старика, сидевшего на ящике, и выдохнул: - Давай спускаться, кушать пора, небось, уж часа четыре. Что ты там на обед сварганил?! После обеда Димка вытащил в сад покрывало, бросил его на траву и, посмотрев немного сквозь яблоневые ветки на голубое небо с маленькими безобидными облачками, закрыл глаза. Но заснуть он еще не успел, когда на живот ему плюхнулось яблоко. Димка открыл глаза и погрозил яблоне пальцем, после чего услышал заразительный смех. - Машка! Хулиганка! – он приподнялся на локтях и сморщил лоб, - Ну, Джек-тормошитель?! Куда теперь надо идти, я вроде уже купался сегодня?! - У деда в доме что, одни только занавески?! - Ох, лучше бы они были одни, - Димка вздохнул и поплелся в дом, волоча за собой покрывало. - Покрывало-то оставь, его тоже освежить не мешает! - Ну, со сна я. – Оправдывался Димка. - А я березка! – послышалось вслед. Димка подошел к дремавшему деду: - Мы с Машей занавески стирать пойдем, и покрывало. Ты не волнуйся, если мы долго, хорошо? - Да понял я, понял! – с хитрецой посмотрел дед, - Вчера тоже занавески стирали! Ты, сынок, смотри, не обижай девчонку, она ж одна совсем… - Дед, ты меня за кого принимаешь! – возмутился Димка. Вода в реке потеплела по сравнению с утром, и занавески никак не хотели вытаскиваться. Наконец, Димка извлек их и поволок наверх, так как сидеть прямо на берегу было не интересно. Вид, открывающийся с бугра, оказывал на людей какое-то умиротворяющее воздействие. Машка и Димка замолчали. Наконец Димка сказал: - Маш, может, ты еще что-нибудь споешь, как вчера. - Ладно тебе. Обойдешься. – Димка поторопился: прошло еще слишком мало времени, чтобы пружинка утихомирилась. – Ты лучше скажи, почему у тебя фамилия другая! - Сменил, – сухо произнес Димка и, не дожидаясь дополнительных вопросов, рассказал, - когда паспорт получал, на мамину, девичью. Ты, наверно, не поймешь и будешь смеяться, но я посчитал… - он помолчал, будто раздумывая, говорить или нет, и выпалил, - …что не достоин! - Как же, не пойму, - возмутилась Маша, - Я же знаю, почему вы с Андреем тогда поссорились, а потом с отцом! Ой! – Маша стихла. Димка тоже молчал. После этих слов он уткнулся головой в колени, сжал зубы, и, проехав растопыренными пальцами по еще мокрым волосам, вцепился в них. Спустя некоторое время он заговорил: - И многие это помнят? Правду только скажи… - Некоторые помнят, но никогда не вспоминают. – Попыталась успокоить его Маша. Димка и вправду немного остыл. Он подумал немного, обидеться или нет, и, решив, что не стоит, сказал: - Вот видишь. Ты про меня все знаешь. А вчера говорила, что нам мало друг о друге известно. - Ты прав, но не совсем. Я не знаю, что было дальше. – Без всякой скромности заявила Машка. - Ох, и нахалка ты! - Знаю! - Дальше? А что дальше… Два года у маминых родителей пожил в Калининграде. А потом сестра старшая, Виктория, уговорила там же в военно-морское училище пойти. (А она в Москве в институт поступила, но когда это случилось, пришлось в Воронеже остаться и на работу пойти, ведь Илонка, вторая моя сестра, еще школьница была). Я ей пытался сопротивляться, что, мол, не достоин я. Она, конечно, слушать не стала… Сначала трудно было, а потом вроде ничего, понравилось даже. Так вот и закончил… Дальше поступил в «вышку»… - Куда? – переспросила Маша. - Высшее военно-морское училище. Один курс отучился. Сейчас на АПЛ направили… - Куда? - На атомную подводную лодку, на практику. А пока увольнение дали. Можно похвастаюсь? - Ну?! - Там сначала месяц просто практики будет, туда вся наша группа приедет. А потом еще пол месяца – учения. На них только пять человек из наших останутся, как самые способные. Я в том числе! - Здорово! Хорошо, что сестра тебя тогда не послушала! – искренне обрадовалась Машка. - Ну вот, а теперь я здесь… - Надолго? - У меня три недели. Но ехать на место долго, в Мурманск, а оттуда еще до Заозерска. И все-таки заранее надо прибыть. Да я еще у Виктории в Воронеже пару дней побыть обещал. - А Андрей где? – поинтересовалась Маша. - Не знаю. Я их с матерью с тех пор не видел. Вроде они во Владивосток, к родственникам уехали. - А хотел бы увидеть? - Не знаю… Просто они, наверное, тоже считают, что я виноват… - А кто еще так считает? - Я сам. Маш, давай не будем… Я сегодня с дедом уже наговорился по этому поводу. - Хорошо, теперь, наверное, моя очередь, да? – сказала Маша. - Как хочешь. – Отозвался Димка, еще погруженный в воспоминания. - Хочу. Только тут надо с самого начала, наверное. Ты слушаешь? - Конечно, Маш. - Родителей я не знаю. Ни отца, ни мать. У бабушки мамины фотографии были, но живьем я ее не видела. Она меня своей матери принесла, мне еще месяца не было, и уехала. А потом… ну, мы с бабушкой жили, ты знаешь. Когда мне семь лет было, она умерла. Дядя мой в Воронеже живет. Он меня там в школу искусств устроил. Это интернат при Академии искусств. Мы из интерната туда без экзаменов проходим. Ты только не путай, это не детский дом… - Да я и ничего не говорю, - удивился Димка. - Ну, вот. Там у большинства девчонок, например, и семьи благополучные, просто их в балетное училище не взяли. - А, значит, ты тоже балетом занимаешься. – Димка оживился, - У меня сестра, не Вика, а средняя, Илона, балерина, Воронежское училище окончила. Она тут, в России, в солистки не выбилась. А когда на гастролях были в Америке, ею там парень какой-то заинтересовался, сначала как балериной, пригласил к себе в труппу. Ну а деньги-то там совсем другие, да и работа, вроде бы интереснее, перспектива есть, не то, что тут: из кордебалета уже не вылезешь. А этот, Эрик вроде бы, потом еще и как женой заинтересовался. У Илонки губа не дура (хотя, я ее толком и не знаю, всего пару раз видел, пока она в России жила), замуж вышла. Детей нет пока: все танцует, обещает приехать как-нибудь. - Повезло же, а! – завистливо вздохнула Машка. - Дак я тебе это к чему говорю, похвастаться что ли! Она же тебе потом может с трудоустройством помочь! - Какое трудоустройство, что ты! Ты, конечно, угадал, у меня хореография – профиль, но мне же только в деревенском клубе детишек танцевать учить. Да и не хочу я в Америку. - Ну хотя бы денег заработать: американских детишек учить будешь, им много не надо. И вообще, - расфантазировался Димка, - Илонка если, ну как специалист, посмотрит, может в труппу в свою устроит танцевать. Ты ведь в балетное училище не поступала, а вдруг бы взяли! - Какое училище! Ты не перегрелся!? Меня сюда-то по знакомству устроили! - Да ладно, Пружинка, не кипятись! Посочинять не дашь. - Не дам! Я еще не закончила. Кроме хореографии, у нас еще и вокал, и живопись, и куча специальных предметов. Может я еще решу на искусствоведение пойти. - Ничего. Это американским детишкам тоже не помешает, - подковырнул ее Димка. - Ну, конечно, - обиделась Маша, - как тебя, так слушай, да еще лишних вопросов не задавай, а меня послушать не хочешь. - Маш, прости, пожалуйста. Я уже заткнулся. - Я тоже. Они замолчали. Оказывается, все вокруг тоже уже молчало. Все было немного не такое как вчера: не было слепящих лучиков, не было золотистых отблесков на крышах и на воде, не бежала даже зеленая сороконожка на западе, вместо нее по рельсам громыхал грузный товарняк, а ему поддакивала грозовая тучка, в которой утонуло солнце. Димка потрогал выстиранные вещи: - Занавески уже высохли, а покрывало еще не совсем… Маша молчала. Димка подумал: «Вот дед! Накаркал: «не обижай», «не обижай», а она взяла и обиделась!» - Маша, можно я кое-что спрошу? – осторожно начал Димка. - Спрашивай что хочешь, - равнодушно отозвалась Маша. - Ты не обидишься? - Дальше некуда. - Тогда спрашиваю: ты хотела бы найти своих родителей? Маша удивленно посмотрела на него: - Ты что, мысли читаешь? Я как раз недавно об этом еще раз думала. И пришла к отрицательному ответу. - А почему? Ведь интересно, наверно, какие они сейчас? - Интересно? Да… Но представь. Напишу я в «Жди меня», пошлю фотографию, ее найдут, а может, и его тоже. Я приеду. Кваша приведет какую-нибудь жирную тетку, ничем не похожую на ту девчонку на фотографии, или пропитого мужика. Они начнут меня перед камерами обнимать и целовать: «Ах, какая ты взрослая! Ах, какая красивая! Ах, как же так получилось, ты прости нас, доченька! Мы всегда о тебе помнили!» Потом из студии выйдут и скажут: «Зачем ты нас нашла! У нас и без тебя дома целый выводок! И ты, взрослая уже, а туда же, в нахлебницы!» Да я и сама им ничего хорошего не смогу сказать. Так зачем искать? Чтобы поругаться?! Уж так всяко лучше: не знаешь ничего и ладно, а разочаровываться не хочется. Димка не ожидал такого конкретного, продуманного ответа, что-то говорить было бесполезно. Они опять замолчали. Грозовая туча все громче напоминала о себе, а на бугре стало как-то неприютно и мрачно. Перед тем, как лечь спать, Димка спросил у деда: - У тебя нигде будильника не завалялось? - А зачем тебе, внучек, ты что же, уезжать собрался? – забеспокоился старик, однако, направился к шкафу. - Да нет, я же говорил: к тебе я недели на две; а будильник, это я утром хотел попробовать рыбу половить, я на чердаке удочки нашел, - выкрутился Димка. Дед, тем временем, выудил из шкафа старенькие часики: - Не знаю, будут работать ли? Димка взял часы, завел, но тикать они не желали, будто специально: захочешь, мол, сам встанешь. Пришлось понадеется на себя самого. Сначала Димка опять никак не мог уснуть: вспоминался чердак, окошко, родители… Потом он отключился на пару часов, но посреди ночи проснулся, посмотрел на свои наручные часы (было около трех). Теперь Димка боялся проспать. Он доворочался до пяти утра, потом взял удочку, лопату, банку, ведро и пошел к реке. На самом деле, он не собирался ловить рыбу, не знал, где место получше, да и не стремился его найти. И все-таки ему повезло: попались два сонных карасика, причем довольно быстро. На этом Димка успокоился, отнес домой все рыболовное добро и, благо дед еще не проснулся, пошел обратно. Он не стал спускаться, а пошел вдоль рощи. Луг, на котором, Маша собирала землянику, оказался скошенным. Пришлось идти дальше, почти до второго моста. Димка искал не ягоды, хотя полакомиться он бы не отказался. Просто он не знал, как сделать так, чтобы Маша не обижалась, потому ничего оригинальнее цветов не придумал. Трава была высоченная, чтобы увидеть какие-то цветы, приходилось разгребать траву. Сначала на глаза попадались какие-то невзрачные, мелкие цветы, но постепенно Димка освоил искусство икебаны. Букет получился ужасно громадный, но как показалось Димке, достаточно красивый и душистый, чтобы понравиться Маше. В деревню он вернулся около девяти, мокрый от росы почти по пояс и замерзший. Димка заскочил домой перевязать букет, переодеться и заодно спросил у деда, не заходила ли Маша. - Нет, - ухмыльнулся дед, глядя, как суетиться внук. - Отлично, - сказал сквозь зубы радостный Димка, так как перекусывал нитку, которой обмотал стебли цветов. Затем, глянув на себя в зеркало, пошел к Машкиному дому. Димка поднялся на крыльцо и постучал в дверь: - Вставай, засупоня! Сегодня я иду на базар с тобой, так как на очереди сад, а трава еще мокрая. - Между прочим, я не собираюсь идти на базар, я вчера все купила, - послышался сонный, но уже вредный голос. Димка расстроился, но виду решил не подавать. Через некоторое время дверь открылась. - С добрым утром! – шагнул навстречу Маше букет. - Ух, какой здоровый! – Машка обхватила цветы и нырнула в них носом, - А запах! - Ну что, на базар-то идем? – Димка не без надежды в голосе напомнил о себе. - Как я уже сказала, - высокомерно начала Маша, выглядывая из-за букета, - все, что мне нужно, я уже купила вчера, но поскольку вас, молодой человек, всюду нужно сопровождать и всему учить, я готова пожертвовать своим свободным временем. – Окончание этой великолепной фразы слегка смазалось, так как юная леди уже не могла сдержаться и залилась обворожительно звонким смехом. Вернувшись с прогулки на рынок, Димка в саду стал брать у деда уроки кошения травы, а Маша со своего крыльца, где играла с двумя маленькими девчонками, наблюдала за этим зрелищем. Когда дед оставил Димку наедине со все еще неукрощенной косой, Маша подошла к ним и спросила: - Вам не помочь? - Нет, мы с косой уже почти подружились. – Гордо заявил Димка. - Тогда, может, я в огород влезу? - Какой еще огород? Что ты из меня эксплуататора какого-то делаешь! – возмутился укротитель кос. - Дим, ну мне же хочется что-нибудь поделать, - жалобно протянула Маша, - хоть травку порву в огороде. - Ха! Травку нашла! Там такие джунгли, что и заблудиться недолго! А тебе вообще только цветочки и сажать! - Хорошо! Цветочки так цветочки! – обрадовалась Маша и побежала к себе. Через некоторое время она вернулась с какими-то пакетиками: - Я смотрю, вы уже успешно вырубили часть здешних джунглей, милорд. Могу ли я получить лопату и лейку, чтобы посадить на этом месте астры, ромашки и прочие прекрасные растения. - Миледи, - подыграл ей милорд Димка, - Неужели вы решили, что я позволю вам замарать ваши белые ручки. - Ах, милорд! Мне так скучно! Позвольте мне украсить ваш сад! – продолжала актерствовать миледи Машка. - Что ж, если вы так настаиваете, миледи, посадить цветы вы можете, но, умоляю вас, укрощение лопаты и лейки предоставьте мне. - Ах, какой вы добрый и смелый, милорд! – договорила миледи и присоединилась к давно уже хохотавшему милорду. Время до обеда прошло в таком же духе, и совсем незаметно. Когда дед, именовавшийся все это время старым кардиналом, напомнил, что пора бы заканчивать и садиться за стол, половина джунглей было вырублено, а у веранды были посажены «бархатцы и ромашки и прочие прекрасные растения». На приглашение старого кардинала милорд ответил: - Уважаемый кард… - Димка запнулся и, оглядываясь на Машку, засмеялся, - Тьфу, совсем ты меня запутала! – потом повернулся к деду, - Давай через полчасика! – затем опять повернулся к Машке: - Дорогая миледи, не откажитесь ли вы отобедать у меня, а заодно и отужинать? - Ах, милорд, мне так приятно ваше приглашение! Но, боюсь, я не могу принять его. - Почему миледи?! Давайте же теперь трапезничать вместе. Вам же так скучно сидеть одной за огромным столом в вашем замке, верно?! - Как вы догадливы, милорд! Тогда я сейчас же пойду и приведу себя в порядок! Вот отнесу только лопату и лейку. - Миледи, я же просил вас не трогать эти вещи! Ступайте с Богом, и не опаздывайте! Из сада опять послышался дружный хохот. Работа была закончена; Машка убежала к себе, Димка, убрав косу, лопату и лейку в кладовую, тоже пошел «приводить себя в порядок». Обед получился просто шикарный: борщ на свежекупленных копченых ребрышках, жареная картошка с укропом и луком, изумительный салат, приготовленный за каких-то полчаса, который принесла Машка и, напоследок, квас. После этакого пиршества дед улегся отдохнуть у себя, а Димка и Машка еле доползли с покрывалами до сада, плюхнулись во второй, необработанной его половине, и продолжили свою великосветскую беседу. Они теперь часто так разговаривали: это было интересно и смешно, однако, скрываясь за шуткой, можно было говорить ту правду, которую не всегда скажешь в глаза. Однажды, где-то в конце второй недели Димкиного пребывания в Змеевке, после обеда было решено пойти на станцию. Билетов до Петербурга не было, сказали, что билеты на север надо заранее брать или в центр ехать. Опаздывать Димке было нельзя, он решил подстраховаться и уехать в Воронеж на пару дней раньше, а то вдруг и там в кассах билетов не будет, а ведь еще от Петербурга до Мурманска надо. Машка, конечно, расстроилась. Чтобы как-то развеселить ее, Димка перешел на «мушкетерский», как они называли, язык: - Миледи, не плачьте, ради Бога! Я же не навсегда покидаю вас! - Дорогой милорд, но когда вы вернетесь? Через год? Я же умру, дожидаясь вас, - Машке пришлось перевоплотиться в миледи. - О, не говорите так! Я буду писать вам письма! Вы дадите мне адрес ваших апартаментов? - Конечно! Я буду с нетерпением ждать весточки от вас! Я тоже буду писать вам! - Моя прекрасная миледи, только не волнуйтесь, пожалуйста, если сначала от вашего покорного слуги не будет писем, и еще в первой половине сентября! Сами понимаете, учения, а ведь служба королю и родине превыше всего! - О да, я поняла вас! Милорд, а ведь старый кардинал тоже расстроиться, узнав о вашем отъезде! – опомнилась миледи - Вы как всегда правы, миледи, мне еще предстоит успокаивать и его! – милорд покачал головой. - Не волнуйтесь, милорд, я уже почти спокойна! - О, это радует меня! И вообще, обворожительная миледи, когда я вижу вас, моя душа ликует! И я готов ради вас на любой поступок! – воскликнул милорд, поднял миледи на руки (миледи завизжала), и продолжил, шагая по деревянному мосту. – Не бойтесь, вы не замочите ваши очаровательные ножки, я готов нести вас так хоть через океан, хоть целую вечность! Преодолев «океан», милорд поставил миледи на землю, оглянулся (вокруг никого не было) и опустился на колено: - Миледи, позвольте припасть к вашей нежной руке! Я, кажется, по уши влюблен в вас! - Дак вам кажется, милорд, или нет? – миледи отдернула руку. - Миледи! Не терзайте мое сердце, вы же видите, как я страдаю! Я люблю вас, люблю, миледи, слышите, люблю… - Милорд, не меняя своей позы, сорвал первую попавшуюся ромашку, что росла у тропинки, (она оказалась отцветающей и какой-то чахлой), и протянул миледи. – Я теряю голову, когда вижу вас! - Ах, милорд, как я рада, что наши чувства взаимны! – миледи, нюхая ромашку, подала милорду руку для поцелуя, но снова заговорила, только уже полушепотом. – Милорд, милорд, прекратите, что вы делаете! Нас могут увидеть! Вставайте же скорее! Вон чья-то карета на мосту! По деревянному мосту через речку Змеевку шагал человек и тянул за собой небольшую тележку. Милорд вскочил и, не отпуская руки миледи прошептал: - Боже, как мы неосторожны! По стране и так ходят всяческие слухи про нас! Уходим… 3 Димка любил поезда, но одному все-таки ехать было скучно. Он занимал себя тем, что вспоминал эти две недели, за которые его как будто взболтали. Не сказать, чтобы он был не рад этому, но только теперь в поезде стало немножко грустно. За окном поливал серый осенний северный дождь, но где-то глубоко внутри сидел огонек, от которого по всему Димке расходилось тепло. В Мурманск поезд пришел рано утром. На улице было холодно и настолько влажно, что Димка сначала не мог по-человечески дышать, потом, правда, привык. С вокзала он направился в часть, доложил о своем приезде и пошел в экипаж «располагаться». До начала практики была еще пара дней, и от нечего делать, Димка начал писать письмо, пока в Змеевку: «Привет Маша! Я доехал, все нормально (Деду передай привет). Погода тут совершенно омерзительная: еще только начало августа, а всего восемь градусов тепла и жуткий туман, просто молоко какое-то. Что-то я даже не знаю, что писать. Ну, ребята все наши, и из других городов тоже есть (Из Санкт-Петербурга, местные мурманчане). Живем в береговом экипаже (на флоте так называют казармы). Ты лучше расскажи, как у тебя там дела. Жарко, наверно!? Я когда в поезде ехал, так скучно было, даже на «мушкетерском» языке ни с кем не поговорить! Миледи, я так соскучился! Если бы я умел писать стихи, наверное, что-нибудь бы наваял! Но, к сожалению, я только как чукча из анекдота: что вижу, то и пою! Миледи, не скучайте! Я подумал, может зимой приехать получиться, если деньги будут. Что-то я уже совсем разучился на нашем языке говорить! Вот что значит, практики мало! Ну, все, любимая миледи, целую! Жду ответа (пиши пока сюда, в Заозерск)! Счастливо! Ваш милорд» Август пролетел незаметно. Димке понравилось служить на подлодке. Хотя он и раньше бывал на атомоходах, сейчас все было интереснее, потому что по-настоящему: вахты, погружения, маневры… На неделю они уходили в море, потом возвращались на сутки в порт, разбирали выполнение заданной программы, изучали следующую и снова отправлялись в море. Димку настолько увлекла эта жизнь, что впечатления от посещения Змеевки постепенно стали стираться. До начала сентября оставалось всего несколько дней, практика была уже завершена, всем выдали аттестационные листы, и большинство ребят уехало. Зато на общие учения приехали другие: из Севастополя и Владивостока. Когда все уже были на месте, провели собрание. Сначала слово взял уже знакомый Димке по практике капитан первого ранга Питько Виктор Павлович: - Здравствуйте товарищи моряки! Не буду скрывать, я очень доволен, что сегодня, второй год подряд, мы проводим такие, так сказать, четырехсторонние учения. Напомню, здесь сидят представители Калининграда, Севастополя, Владивостока и Мурманска. Я вижу некоторых участников прошлогодних учений. Однако, молодежи тоже очень много! Возможно, им, в первую очередь, эти учения покажутся крайне сложными, в общем-то, таковыми они и являются. Программа сегодняшних учений составлена в связи с последними событиями. Ну, конкретно об этом расскажет мой коллега, так сказать, автор идеи, Корсарин Андрей Сергеич, – и, обращаясь к выше названному лицу, Питько добавил, - Пожалуйста, Андрей Сергеич! - Я так же хочу поприветствовать всех сидящих в этом зале, - заговорил благородным басом достаточно молодой человек, но явно знающий себе цену. – Итак. Сначала по поводу последних событий. Я, признаться, думал, Виктор Палыч, - он оглянулся на Питько, - вы сами раскроете эту тему, ну раз уж так получилось… Некоторое время назад в Чечне в результате спецоперации в селах Новые и Старые Атаги были найдены документы из тайника убитого президента, так называемой, Чеченской республики Ичкерия, Джохара Дудаева, которые свидетельствуют о намерении чеченских сепаратистов в 1995-1996 годах захватить атомную подводную лодку. Захват должна была произвести хорошо подготовленная группа из семи человек славянской наружности. Командование назвало этот план нереальным. По их словам, такое "может быть лишь в фантастических иностранных боевичках, но в жизни это - обреченный план". Однако как стало ясно после 11 сентября, - медленно, но верно проговаривал Корсарин, - и «фантастические иностранные боевички» иногда обращаются в реальность. Конечно, все вы знаете, что в России действует повышенная система охраны ядерных объектов, в том числе - в местах базирования атомных подводных лодок. Все они находятся под усиленной многоуровневой круглосуточной вооруженной охраной. Но в том случае, если эти «семеро боевиков славянской внешности» давно находятся среди офицеров-подводников, лично я не могу быть уверенным, что план Дудаева будет обречен. Итак, к чему я все это говорю! – молодой офицер попытался привлечь внимание утомившейся аудитории. Во-первых, программа учений составлена с соответствующим уклоном. Она экспериментальная, каждый получит персональное задание, завтра. Сразу добавлю, что я тоже участвую в учениях, а потому не буду иметь никакого отношения к распределению заданий, я так же, как и все остальные, получу свое завтра от Виктора Павловича. Предупреждаю: персональные задания не разглашать, иначе учения не имеют смысла! Во-вторых, сокурсники будут разбиты по разным экипажам, для их же пользы, для обмена опытом. В-третьих, вы все помните «Курск», но, возможно, не знаете, что на борту находились два штатских человека совсем даже не славянской внешности, и их роль в проводимых тогда учениях весьма сомнительна. - Андрей Сергеич, будьте, пожалуйста, осторожнее в высказываниях, - шепнул ему Питько. - Да, да, Виктор Палыч, я уже закончил… - отмахнулся Корсарин, - лишь хочу добавить, что во время учений лодку захватить проще всего, поэтому прошу подойти к организации учений очень ответственно и крайне строго… Но Димка ничего этого не слышал и не слушал. Мысли были настолько разные и спутанные, и с такой скоростью проносились в Димкиной голове, что у него даже на время потемнело в глазах: «Господи, нет, таких совпадений не бывает! Это он, точно он! Но что он здесь забыл? И с Питько они, кажется, хорошо знакомы! – рассуждал Димка, уставившись в одну точку, - Он же…, я знаю, тогда он уехал во Владивосток. Не дай Бог в один экипаж с ним попасться! Хотя, почему? Интересно, он меня узнает или нет… А что я ему скажу, если узнает… Стоп. А что он скажет?!» Собрание закончилось. Все встали и начали уходить, Димка не двигался с места. - Диман, ты что, уснул что ли? Хотя не мудрено было! – услышал он голоса сокурсников, встал и пошел за ними: - Люди, расскажите, что там говорили, а то я что-то задумался. Когда Димка пришел в экипаж, оказалось, что пришло письмо от Маши. Ему опять вспомнилась Змеевка, дед, чердачное окошко, роща, земляника, поезда на горизонте, солнце, Машкины волосы… Ее письмо тоже было коротким, как и первое Димкино, не о чем. Он тут же стал писать ответ, так как теперь было, что рассказать. Во второй половине дня Корсарину позвонил Питько: - Дрон, слушай, твое задание – рассекретить шпионов на лодке. - Да ты что, с ума, что ли, сошел! По знакомству, так сказать, назначил! – полез в бутылку Корсарин. - Дурак! Это выгодная роль! Приходи сейчас ко мне, только лучше, чтоб тебя все-таки не видели. Что-то мне подсказывает, что ты изменишь свое отношение к этой роли, особенно если заранее узнаешь, кто в вашем экипаже будет играть роль шпионов. Через пару минут они сидели вместе в кабинете у Питько и, попивая кофе, просматривали анкеты «кандидатов» в шпионы. - Я думаю, надо, в эту «диверсионную группу» включить кого-нибудь из старых, пацанов брать не стоит. – Питько посмотрел на Корсарина, рассматривающего чью-то фотографию на анкете. - Да ладно тебе, если даже не справятся, то «проявить» себя смогут. – Оба захохотали, затем Корсарин продолжил. – Хотя бы одного поставь, вон, например, Таличенко. Отличники – прирожденные шпионы! – из кабинета опять донесся хохот. После встречи с Корсариным, Питько скрепил анкеты с соответствующими заданиями, погасил свет, закрыл кабинет и ушел. В учебный центр за своим заданием Димка отправился с самого утра, чтобы не встретиться с Андреем. - Товарищ капитан, разрешите представиться: Таличенко Дмитрий, курсант Калининградского высшего военно-морского училища. – Отбарабанил Димка, войдя в кабинет. - Та-ак. – протянул Питько, копаясь в стопке анкет, затем подал Димке несколько печатных листов и сказал, - Если что будет непонятно, подойдете завтра до полудня. Пригласите следующего. Вернувшись в экипаж, Димка с интересом взялся за изучение полученных документов. После того, как перечитал задание несколько раз, отложил его и продолжил писать письмо: «…Маша, сегодня получил задание. Сидел все утро врубался, что я должен делать. Вообще, чувствую, фигня какая-то, а не учения. Экспериментальные, видите ли! Я вхожу в так называемую «диверсионную группу», которая должна выяснить всякие подробности про лодку и про некую предстоящую операцию. Совершенно дурацкое задание, правда? Ну, почему его именно мне дали, других отличников нет что ли! Не хочется быть шпионом каким-то! В общем, ты понимаешь, как это противно…мне! Пойду завтра, попробую поменять, хотя вряд ли получится!…» Димка и вправду пришел на следующий день к Питько, представился и заговорил: - Товарищ капитан, я изучил мое задание, и оно показалось мне крайне сложным. Нельзя ли… - Нельзя! – оборвал Питько, он явно был сегодня не в духе. – Товарищ Таличенко, вы, кажется, не в детском саду! А в таком случае вы должны понимать, что прочитанное вами задание никому другому я дать уже не могу и не стал бы этого делать, если бы даже имел на это право! Вы должны быть благодарны, - продолжал срывать неизвестно откуда взявшееся зло капитан, - что именно вам дали возможность работать эти две недели в одной группе с профессионалами. Я считал, что вы сможете проявить себя, но, видимо я ошибся в своем выборе! Вопросы есть? «Да, товарищ Питько, вы, действительно, ошиблись в своем выборе» - хотелось ответить Димке, но вместо этого он сказал: - Нет, вопросов нет, товарищ капитан. - Тогда вы свободны! Димка вышел. Он не думал, что все так получится, и уже жалел, что пошел сегодня в учебный центр. Придя в экипаж, он дописал письмо: «…Машка! Из моей попытки ничего хорошего не вышло! Обругали меня, только и всего! Слава богу, хоть Андрея не встретил! Ну все, миледи, до свидания! Пишите мне в Калининград! Счастливо! Ваш милорд» Весь оставшийся день Димка посвятил своему ненавистному заданию. Когда начались ученья, случилось то, чего Димка боялся больше всего: он оказался в одном экипаже с Андреем. Сначала общаться как-то не приходилось, потом отношения складывались по формуле «Выполняйте приказ» - «Есть, товарищ старший лейтенант». Димка не понимал, узнал его Андрей или нет, а сам себя не обнаруживал. Находясь, таким образом, в неустойчивом равновесии, ни о каком выполнении задания не могло быть и речи: надо было втираться в доверие и выяснять необходимые подробности, но Димка физически делать этого не мог. Естественно, «товарищ старший лейтенант» разоблачил «диверсионную группу» и заработал всяческие похвалы. «Профессионалы» из этой самой группы в своих отчетах показали, что все до последнего момента было сделано в соответствии с заданием. На заключительном собрании Димка узнал, что он «…оказался слабым звеном группы и никак себя не проявил…» После разбора полетов, к нему подошел Андрей: - Что ж, поздравлять с боевым крещением не буду, оно у тебя уже было, раньше… Не расстраивайся, в следующий раз все получиться. «Узнал…» - подумал Димка, но сказал другое: - Спасибо, товарищ старший лейтенант. Приятно было с вами работать. - Дим, перестань мне «выкать», у тебя в глазах все отражается… Они вышли из учебного центра и пошли вперед по улице. Мокрый снег быстро опускался с серого неба на такой же серый асфальт и таял. Димка тоже чувствовал, что таял. Около почтового ящика он остановился, бросил письмо, и они пошли дальше. - Кому письмо? – поинтересовался Андрей. - Машку из Змеевки помнишь? - Конечно, а ты что, у деда часто бываешь? - Нет. Этим летом первый раз приехал, на две недели. - И уже Машку подцепить успел! Молодец! «Почему он не спрашивает про деда?» - мысленно удивился Димка и ответил: - Нет, просто мы сошлись как-то. Она ведь тоже одна, баба Лиза умерла уже давно. А Машка в Воронеже учится. - Какая она, интересно, сейчас стала. – Будто сам с собой рассуждал Андрей. - Красивая, очень красивая. И внешне, и внутренне, - разболтался Димка. - Ты, случаем, не влюбился? Может, еще и жениться хочешь. – Попытался пошутить Андрей. - Да ты что, она еще школьница! - Можно подумать, ты такой взрослый! – засмеялся Андрей. Димке начинал надоедать этот странный разговор, и он, устав ждать соответствующего вопроса от брата, сказал: - Дед совсем другой стал. Дряхлый такой, не узнать прям. Все хозяйство забросил. - Я почему-то думал, что он уже умер. – Равнодушно произнес Андрей. - Я тоже боялся, когда ехал, что там уже никого не будет, - поделился Димка. - Надо тоже навестить как-нибудь. Как ты думаешь, он обрадуется? - Не то слово. На какое-то время наступила тишина. Андрей нашел тему для разговора первым: - А почему ты фамилию сменил? «Тебе то что! Будто не догадываешься!» - проговорил про себя Димка, а Андрею, глядя наивными глазками, соврал: - У меня всегда такая была. Это мамина, девичья. - А-а, понятно… – машинально протянул Андрей. – Значит, ты в Калининграде живешь. Меня, скорее всего, в ближайшее время тоже туда переведут. - Да, я у маминых родителей. А вы же во Владивосток уехали? - Да, правильно. Я там и учился. Потом сюда на службу приехал. – Андрей говорил как-то нудно, похоже, он уже потерял интерес к разговору. Оба опять замолчали. Дойдя до своего экипажа, Димка сказал: - Ладно, пойду собираться, а то мы уезжаем сегодня вечером. - Ну, иди. Свидимся как-нибудь в Калининграде, надеюсь. 4 В поезде опять было скучно, только изнутри грел огонек. Когда Димке надоело смотреть на пробегающие мимо окна хмурые леса, черные поля, сырые деревеньки и серые города, он решил написать письмо Виктории. Секретов от сестры у Димки не было: она уже знала про деда, про Машу, а теперь он писал ей про учения и про брата. Однажды, в конце октября, уходя в увольнение, Димка встретил Андрея. Но тот был не один, с ним приехал Питько. Братья переглянулись, Димка поздоровался с обоими «как положено» и пошел дальше. Но на этом радости субботы не окончились: дома на тумбочке его ждало Машкино письмо. Она по-прежнему ничего особенного не писала, да и что у нее могло произойти. А Димке было не важно, какого объема письмо, главное, что оно просто пришло. Он, вообщем, и жил от письма до письма. «Привет Маша! – сразу взялся писать ответ Димка, - «Как здорово, когда приходишь домой, а тут письмо! Мне тебе столько нужно рассказать, что я даже не знаю с чего начать. Во-первых, я не сказал, чем закончились учения, но я думаю, ты сама догадываешься: моим полным провалом! Ведь мне нужно было выведывать все у собственного брата! Да, кстати, он узнал меня, но не подавал виду, аналогично вел себя и я. А после того, как учения закончились, Андрей подошел ко мне и сказал, мол, что ты «выкаешь», у тебя все на лбу написано. Ну, мы поболтали немного, пока шли до экипажа. Но разговор какой-то сухой получился. Не знаю, может, потому что первый раз за столько лет. Да, и вот он мне тогда еще сказал, что его тоже в Калининград переведут. А сегодня я его встретил, когда из училища уходил. Но мы не разговаривали, Андрей, наверно, не хочет, чтобы знали, что мы братья. Он был с Питько, это тот, который меня тогда оборал, когда я задание поменять захотел. Они, похоже, с ним друзья. Вот. А нет, еще не все. После тех учений с чьей-то легкой руки за мной закрепилось прозвище «шпиончик». Звучит все равно как предатель. Я не обижаюсь, то есть виду не подаю, но ты понимаешь, чего мне это стоит. По поводу Андрея я вот что еще вспомнил. Разговор наш тогдашний, может, и не такой сухой был, но я иногда не мог понять, искренне он говорит или притворяется… …Машка, а ты молодец! Хорошо у тебя так получается на «мушкетерском» говорить, тренируешься, что ли, с кем-нибудь? Я тут как-то подумал: у вас в Академии искусств театральный факультет есть? А то тебе бы стоило туда пойти, у тебя получится!… …Миледи, ваш милорд очень соскучился! Следующего вашего письма надо ждать, полагаю, не раньше конца ноября! Вы мне, кстати, недавно приснились, миледи! Наверное, скучаете?! Или нет?! Ладно, обворожительная миледи, я шучу, не обижайтесь, вы же знаете, как я вас люблю. До свидания! Пишите поскорее! Ваш милорд P.S Миледи, когда у вас именины (день рождения, в смысле)? Еще раз ваш милорд» Димка оказался прав, следующее письмо пришло только в самом конце ноября. Как всегда, ответ он написал незамедлительно: «Машик, привет! У меня все хорошо. Я очень рад, что у тебя тоже. Ты пишешь, что ездили на гастроли. Слушай, может, вы как-нибудь и до Калининграда доедете, а? Ваш милорд так соскучился, сил нет! Ты знаешь, мы с Андреем за это время сошлись гораздо ближе. Я его уже к себе домой в гости приглашал. Болтаем свободно обо всем, только ту тему не трогаем. Но все равно, чувствуется, что кто-то из нас «играет» в брата. Я, вроде бы, уже нет. Значит он? Или у него вообще манера общения такая, не пойму я никак. Машик, до Нового года остается совсем мало времени, поэтому уже точно известно, что приехать я не смогу. (Миледи, не расстраивайтесь раньше времени) Но я говорил с Андреем: во-первых, у него будет отпуск в январе, во-вторых, он хочет деда навестить. Понимаешь? Напиши, будешь ли ты на зимних каникулах в Змеевке, наверное, еще успеешь. Я тогда следующее письмо с ним пришлю, а заодно небольшой сюрприз. Удачно же вы родились, миледи, хочу я вам сказать, чуть-чуть до Рождества не дотянули, святая вы моя!… …Ладно, переживать из-за «шпиончика» не буду, уговорили, милая миледи! Вы довольны, миледи? Я очень рад, если так. С нетерпением жду вашего письма! Целую вас, любимая миледи! До свидания! Ваш милорд» Димка зря волновался целый месяц: Машино письмо успело прийти: «Привет, дорогой милордик! Ты не представляешь, как я расстроилась, что тебя, простите, вас не будет на праздновании моих именин. Однако я смотрю, вы умеете находить достойный выход из ситуации: мне интересно будет посмотреть на графа Андрея, и сравнить вас. (Не обижайтесь, милордик!) …Гастроли были просто замечательны. Нас отлично принимали сначала в Тамбове, потом в Туле, а затем в Курске. К сожалению, выезда в ваш далекий Кенигсберг не планируется. Что касается зимних каникул, то я всегда провожу их в моем поместье в Змеевке. Вы, верно, сочтете это странным, но мне там нравится: спокойствие, уединение, мудрые люди, иногда дети приезжают к ним в гости, а я очень люблю детей… Ладно, о чем это я?… …Ах да, пусть ваш граф Андрей приезжает. А вы, мой милорд, заинтриговали свою миледи! С нетерпением жду сюрприза! С Новым годом! С Рождеством! Со старым Новым годом! Счастья тебе, Димка, успехов, удачи и добра. Всего, всего, всего, всего, всего… Маша» Словами «всего» Машка исписала всю оставшуюся часть листа. Димка прочитал их все, не пропустив ни единого слова, но даже этого количества ему показалось мало, поэтому он прочитал письмо еще раз. Еще внутри была новогодняя открытка. Вечером в гости зашел Андрей. Димка передал ему полиэтиленовый пакет с бандеролькой для Маши, в которой лежал сюрприз (большая зеленая лягушка в пачке и в балетных тапочках) и письмо: «Здравствуй Машик! Твое письмо пришло как раз во время! К Новому году! Спасибо за поздравления! И за открытку! Машик, я тебя тоже поздравляю! Пусть Новый год будет необыкновенно счастливым! Пусть все будет по-новому, по-другому! С Рождеством тебя тоже и со Старым Новым годом! А еще, Машик, С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! Теперь тебе ведь уже 18 лет, ты совершеннолетний (ну, совершенно летний) человек! Поэтому я хочу вот что сказать! Только дочитай до конца, пожалуйста! Это очень важно для меня! Маша, мы с тобой почти одни в этом мире. У нас нет родителей, чтобы они любили нас, и их уже никто и никогда не заменит. Да, родственники есть, но это не то… …Вообщем, я раньше придумал, как это все написать, но уже забыл, поэтому, скажу прямо: МАША, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ! Маша, я понимаю, это очень неожиданное предложение для тебя. Но я думаю об этом с тех пор, как уехал из Змеевки. Нет, даже раньше. Я все очень хорошо обдумал! Жить будем, если ты захочешь, конечно, у моих дедушки и бабушки в Калининграде, они не против, я им все объяснил. Здесь тоже есть институт культуры, есть факультеты хореографии, искусствоведения. Есть театральный. Ты можешь закончить интернат, а потом поступить сюда на хореографию, раз у тебя это профиль, без экзаменов, я уже все узнал. Маша, решать тебе! Можешь думать сколько угодно: час, день, неделю, месяц, год, пять лет и т. д. - я буду ждать, мне не нужен никто другой! Счастливо! Очень жду ответа просто на письмо! С праздниками! Твой милорд!» 5 На самом деле Андрею не хотелось никуда ехать. Просто надо было быть не хуже Димки. Ну, конечно, в какой-то мере любопытно было взглянуть на деда и на Машу. В запасе у него было десять дней, но если считать, что дорога туда и обратно займет, в целом, шесть дней, то побыть в Змеевке оставалось только четыре. Это вполне устраивало Андрея. В Змеевку он приехал под вечер. Он никогда не был здесь зимой, все было незнакомое, чужое. Такое же впечатление произвел и дед. Он весь вечер бегал за внуком, пытаясь чем-то угодить. Андрею хватило одного вечера, чтобы устать от предка. В уме он решил, что уедет раньше. К Маше он сразу не пошел, а деду сказал: - Меня тут еще, вроде бы, никто заметить не успел, так что ты никому пока не говори, что я приехал, если даже будут спрашивать. Я отдохнуть хочу, выспаться, понимаешь? Дед закивал в ответ головой. Андрей проснулся часа в два от того, что кто-то стучал в дверь. Он услышал, как дед открыл дверь, потом услышал звонкий женский голос, затем дверь закрылась. - Кто приходил? – пробурчал сонный Андрей. - Машунька заходила, продукты принесла с рынка. - А-а, понятно… - протянул Корсарин младший, - А она ни чего не спрашивала? - Нет, ничего, внучек, ничего. - А на улице очень холодно? – осведомился внучек. - Да, сегодня морозец-то приударил, не дай Боже. - Дед, а у тебя телек работает? - А как же! Два канала берет, мне Димочка еще летом сделал! – похвастался дед. - Да, Димка умеет… Привет тебе, кстати, от него. Он сам приехать не смог, хотя очень хотел, - сказал Андрей, уползая обратно на диван, к телевизору. Сегодня он решил никуда не выходить. Следующее «утро» было точь-в-точь похоже на предыдущее, мороз, правда, чуть-чуть спал. Приведя себя в порядок, Андрей вышел на улицу. Снег был настолько ярким от солнца, что ослепил Андрея. Все кругом было белое-белое, все: земля, деревья, дома превратились в гигантские сугробы, из которых тянулся белый дымок. Во дворе никого не было. Неожиданно около Андрея возникла девочка в старом тулупчике, в белой шапочке, из-под которой торчали светлые волосы. «Только крылышек не хватает, - подумал Андрей, - «Господи, в раю я что ли!» - Извините, вы, случайно не Андрей Корсарин? – зазвенел ангелочек. - Да, это я… А как вы… Ну да, вы, наверное, Маша? - Да, я Маша Саланская, у меня бабушкина фамилия – улыбнулась девочка, и продолжила, - А я на крыльце снег убирала, смотрю, кто-то незнакомый стоит. Я так сразу и подумала, что это вы. Андрею Маша понравилась, было в ней что-то не совсем детское, но и не совсем взрослое: - А вы крыльцо уже убрали? А то я мог бы помочь? – галантно заговорил он. - Нет, спасибо! Я уже почти закончила. – Маша опять улыбнулась. - Ну, «почти» это означает, еще не совсем закончили. – Решил поиграть Андрей. Ему удалось настоять и немного покидать снег у Машиного крыльца. Про посылку брата он решил «случайно забыть», на время, конечно. Маше жутко хотелось спросить про Димку, про сюрприз, но делать это сразу было как-то неприлично. Она решила, что испечет завтра пирог, пригласит Андрея на чай, и тогда уже спросит. Маша с таким нетерпением, будто Димка сам должен был приехать, ждала следующего дня, что уснула только под утро. Естественно, встала очень поздно. Пока сходила на рынок за маргарином и дрожжами, пока прибралась, пока провозилась с пирогом, было уже около шести часов вечера. Она подошла к Корсаринскому дому и постучала. Открыл как всегда дед. Маша вручила ему часть пирога, а Андрея позвала к себе, ведь не будешь же так нагло выспрашивать про Димку на глазах у деда. Про сюрприз она не напоминала, однако, Андрей взял с собой какой-то кулек. - Маша, это вам просил передать Дима, - Андрей протянул ей сверток. - Спасибо большое, что согласились привезти, - поблагодарила Маша, отложив бандерольку в сторону и усадив гостя за стол. - Да не за что, мне не тяжело. Можете тоже, если хотите, что-нибудь послать ему? – предложил Андрей - Я подумаю! Спасибо, что предложили! – обрадовалась Маша. - Ох, какой же у вас великолепный пирог! – стал восхищаться Андрей. - Да ладно… - смутилась Маша и улыбнулась. На самом деле ей стало смешно, так как она поняла, что ей напоминает весь этот разговор! Ей даже показалось, что говорит не с Андреем, а с Димкой, только на «мушкетерском». Но ведь Димкин брат не знал их языка, и, кажется, всегда и со всеми говорил только так. «Значит, вот что имел в виду Димка, когда писал, что не понять, притворяется Андрей или говорит искренне! Да, темная лошадка!» - подумала Маша, но не стала зацикливаться на этом. Гораздо важнее было сейчас узнать как дела у Димки и т. п., что она и сделала. Андрей отвечал на все ее вопросы, но все также, продолжая играть. Когда темы для беседы иссякли, Андрей начал рассыпать комплименты (это ему хорошо удавалось): - Маша, вы знаете, я спрашивал у Димы, какая вы сейчас стали. Он говорил мне, что вы очень красивая и изящная, но я едва узнал вас, я не думал, что вы настолько прекрасны! Маша окончательно смутилась и уже не знала, что на все это отвечать. Она только тихо улыбалась и, уставившись в пол, ждала, когда же это все закончится, тем более что не терпелось открыть сверток. Но Андрей, кажется, не собирался останавливаться: - Маша, я помню, когда вам было еще четыре года, вы очень любили танцевать. Дима говорил, вы и сейчас танцами занимаетесь. Это так замечательно, когда девушка хорошо танцует, - Андрей иногда переходил на совсем какие-то кошачьи интонации, - У меня в училище тоже преподавали танцы, бальные. – Андрей подошел и включил радио, но музыки не было, - Жалко, что здесь нет музыки, а то бы я пригласил вас на танец. Ну, ничего, - Андрей приближался к Маше, но она не заметила этого, так как глубоко задумалась о другом, - можно заняться чем-нибудь другим. Когда я говорил с Димой… - услышав это имя, Маша подняла голову, и, оказалось, что Андрей стоит вплотную перед ней, - Так вот, я говорил с Димой, и он меня заверил, что ничего страшного, если мы с вами, так сказать, познакомимся поближе… - последние слова не понравились Маше, она встала со стула, но было уже поздно, - Он говорил, что вы очень добрая, никому ни в чем не отказываете, - Маша рванулась в сторону, но цепкие сильные руки ее не пустили, - Дима сказал, что мне вы тем более с удовольствием окажите небольшую услугу… Кто-то постучал в дверь. Маша вздрогнула и открыла глаза: из окна бил яркий солнечный свет. Она уже подумала, что ей это приснилось, но стук раздался вновь. Открывать не хотелось, и Маша решила не вставать. В дверь постучали еще несколько раз, а потом послышался голос, от которого Машу снова передернуло: - Маша, это Андрей. Если ты хочешь что-нибудь передать Диме, то советую поторопиться, так как через два часа я уезжаю… Надеюсь, еще свидимся когда-нибудь… Андрей зашел к Димке прямо по пути с вокзала. - Ну, как там дела? Как дед? Как Машка? Ты ей передал посылку? Что она сказала? Мне что-нибудь передала? – Димка засыпал брата вопросами. - Да не волнуйся ты так. Все там в порядке! Дед живой, здоровый! Маша меня чаем с пирогом угощала, хорошо посидели, поговорили. Посылку она взяла, но при мне не распечатывала. Поблагодарила, конечно, но тебе, к сожалению, ничего не передала. – Андрей увидел, как Димка погрустнел, и добавил, - Да не расстраивайся, брат! Я же видишь, раньше уехал, на другое число билеты только купейные были, а я подешевле взял, плацкарт. Она не успела, наверное, просто письмо сочинить, по почте пришлет! Жди недели через две-три, обязательно пришлет! Димка только угукнул в ответ. Через две недели ничего не пришло, через три – тоже. Через полтора месяца, в начале марта, Димка сам послал письмо, и в колледж, и в Змеевку: «Здравствуй Маша! Что случилось? Почему не пишешь?… …Прости, я не подумал, что ты можешь обидеться на мое предложение. Прости меня, пожалуйста, я, правда, не хотел тебя обидеть. Маша, ответь, пожалуйста. Напиши хотя бы одну строчку, неважно какую. Напиши, например, что ты смертельно обиделась и т. д. Мне и то полегче как-то станет. По крайней мере, я буду знать, что ты жива, здорова. А лучше напиши, как мне загладить мою вину? Маша, слышишь, ответь! Маша, я люблю тебя… Дима» Димка подождал еще два месяца, но и в мае ответа не было. Он послал еще письма… Бабушка, видя, как мучается внук, пыталась его успокоить, что его Маша, наверное, считает, что ей еще рано замуж, и правильно делает, а не пишет, так как любит и боится обидеть отказом. Надо сказать, что Димка не отвергал эту версию. Дедушка тоже не оставался равнодушным и уверял, что если Димка настоящий мужик, то должен набраться терпения, так как все женщины без исключения капризны и любят, чтобы их добивались. Андрей тоже заметил перемены в брате, и, не зная, что было в той посылке, предполагал, что у Маши сейчас выпускные экзамены, и ей некогда. 6 Так, кое-как, Димка дожил до июля, до отпуска… Он не знал, будет ли Маша в Змеевке, или она в городе, поступает, но зеленая сороконожка несла его вперед и вперед мимо залитых летом лугов, полей, лесов, мимо шумных от ребячьих голосов деревенек и опустевших городов. В Воронеж Димка приехал рано утром. Можно было бы зайти в гости к Виктории, но он помчался на пригородную электричку. Чем ближе была Змеевка, тем медленнее, казалось, движется транспорт. Когда за окном появились первые знакомые места, хотя до станции было еще далеко, Димка вскочил и вышел в тамбур. Он не мог больше сидеть и ждать, он вообще не понимал, как он не бросил все и не уехал раньше. Наконец, раздался гудок, заскрипели тормоза, и автоматические двери выпустили Димку на свободу. Словно пытаясь нагнать упущенное где-то в дороге время, он зашагал со станции, постепенно убыстряя ход. По бугру Димка уже почти бежал, но, взобравшись наверх, все же чуть-чуть приостановился: во-первых, он просто выдохся, а во-вторых, увидев дедов дом, он понял, что бежать сразу к Маше нехорошо. Дед, естественно, обрадовался приезду внука, опять начал причитать, утирая слезы, но по сравнению с прошлым летом эмоций было гораздо меньше. Димка заставил себя посидеть, поговорить немного, попить чаю, но, не выдержав больше, сказал: - Дед, ты не обижайся, наговоримся еще. Я пойду к Маше схожу, хорошо? – он внимательно посмотрел на деда. Тот ничего не ответил, только кивнул, и, вроде бы, не обиделся. Димка встал из-за стола, еще раз оглянулся, а потом вышел и побежал через двор к противоположному дому. Дверь была открыта, но на стук никто не откликнулся. Димка постучал еще раз, погромче. На этот раз откуда-то из-за дома донесся знакомый приветливый голос: - Кто там? Проходите в сад, пожалуйста. Я в саду. Обрадовавшись, Димка ринулся к калитке, стремительно прошел вдоль дома и завернул за угол… На скамейке, приделанной к стене дома сидела Маша. Какой угодно спустя год он мог представить ее, но не такой. Он решил не подавать виду, что шокирован, и поторопился нарушить наступившую тишину: - Привет! Машик! Я так соскучился! Маша отвернулась и совсем тихо произнесла: - Уходи. - Почему? Муж здесь, он сейчас прийти должен? – попытался предположить Димка. Маша посмотрела на Димку своими удивленными глазами и снова отвернулась, кажется, по щекам потекли тихие слезы: - Уходи, слышишь. - Маша, ну, прости меня, пожалуйста, я никогда больше на эту тему говорить не буду. Я же не знал, а ты мне не писала ничего. Маша, мне все равно, какая ты, главное, что ты есть. Ты, наверное, думала, что я не захочу больше с тобой общаться? Маша молчала, тогда Димка продолжил: - Маша, ну скажи хоть что-нибудь. Почему ты не ответила на письмо, которое было в посылке, которую я с Андреем передал? Маша упорно молчала. - Маш, помнишь, ты так ждала эту посылку, ты мне в письме писала. А еще ты хотела меня с Андреем сравнить, я даже слегка обиделся, прочитав это. Как тебе Андрей? Ты сравнила? - Да! Сравнила! – истерически заорала Маша, - Как мне Андрей, говоришь?! Как мужчина – не знаю, он у меня первый, а как отец моего ребенка – мертв! А ты, ты! Убирайся! Предатель несчастный! Шкура продажная! Как был предателем, так им и остался! – Маша зарыдала в голос. - Маша, прекрати! Перестань! Не надо так, остановись! Пожалуйста, Маша! Я не понимаю, причем тут я! – не сдержался Димка. - Ах, ты не понимаешь!? Я тебе не шлюха, сутенер проклятый! Убирайся, слышишь! – задыхаясь от слез, выкрикивала сорвавшимся голосом Маша. Димка отошел к ближайшей яблоне, прислонился к стволу лбом, потом повернулся и тихо опустился на землю: - Подонок! Подонок! Я убью его! Скотина! Подонок! Убью! – твердил он сквозь зубы, изо всех сил вцепившись руками в волосы. Димка поднял глаза и увидел, что Маша откинулась к стенке и дышит ртом так, словно пытается захватить побольше воздуха. Он подскочил к ней: - Маша?… О, Господи, прости меня, пожалуйста. Спокойно…, не волнуйся…. Димка помог ей подняться, отвел в дом, уложил на кровать и принес стакан с водой: - На, попей! Только, ради Бога, скажи, как ты себя чувствуешь? Может, врача надо? - Нет, не надо. Еще рано, - она посмотрела на встревоженного, даже испуганного взъерошенного Димку, а потом опять стала смотреть в потолок, - Просто, в глазах потемнело немножко, так бывает. - Может, ты голодная? Давай я приготовлю что-нибудь. - Нет, лучше просто у-хо-ди. - Теперь уж я точно никуда не уйду, даже не мечтайте, миледи! – Димка решил поддержать немного Машу и заговорил на «мушкетерском», хотя потом это показалось глупым и ненужным. Она больше ничего не ответила, только вновь внимательно посмотрела на него удивленными глазами. Они посидели какое-то время в тишине, затем Димка встал со стула и сказал: - Я пошел обед готовить. Маша никак не отреагировала. Когда она проснулась, в доме чем-то вкусно пахло. Маша тихо прошла на кухню и увидела Димку, вдохновенно колдующего над плитой. Она тихо присела на табуретку и стала наблюдать за приготовлением хитрого блюда «яичница с помидорами». Через пару минут Димка повернулся, чтобы взять из холодильника овощи для салата и увидел Машу: - Ой! Вы уже встали, миледи! С добрым утром, то есть вам хорошо спалось? Маша не понимала, зачем это все теперь, и разговаривать не хотела. - Все понятно… – Димка просто больше не нашел, что сказать, - Сейчас все будет на столе. И вправду, перед Машей тут же возникли тарелка с супом, второе и на третье, чай и печенье. На самом деле, она очень обрадовалась, что ей самой не надо стоять у плиты, но виду не подала, а Димке сказала: - Сам-то поешь. - Нет, я не хочу, я не голодный. Потом они опять замолчали. Так прошло несколько дней: Димка все делал для Маши, пытался разговаривать на отвлеченные темы, а она молчала. Наконец, она не выдержала и в какое-то утро задала тот вопрос, который не давал ей покоя: - Дима, скажи, зачем тебе все это надо? - Все очень просто, Маша: я люблю тебя, я очень сильно тебя люблю. - Зачем теперь эта дурацкая любовь, что теперь с ней делать? – С грустью выдохнула она. - Как что! – обрадовался такому вопросу Димка, - Разве ты не читала моих писем!? - Нет, я их сжигала. – Неожиданно ответила Маша на риторический вопрос. - Ладно, ничего страшного. Каждое из них я уже и не вспомню. А главная мысль того, что было в посылке такая: «Маша, мы с тобой почти одни на этом свете. Я тебя люблю. Выходи за меня замуж». – Высказав все это, глядя ей в глаза, он поспешил добавить, - Все, что я писал тогда, остается в силе и сейчас. Только… - Димка запнулся. - Говори, - приказала Маша. - Я понимаю, что тебе тяжело вспоминать, но мне нужно знать, как это произошло, и что наговорил этот… подонок. - Дим, не сейчас, пожалуйста, - она умоляюще посмотрела на него. - Да нет, что ты, я и не просил сейчас. У меня две недели… осталось. На самом деле столько времени не понадобилось – Маша все рассказала этим же вечером. Димка не стал говорить ей, что этого так не оставит, что отомстит и т. д., он вздохнул и произнес другое: - Маш, постарайся поскорей забыть это, пожалуйста, и выходи за меня замуж. - Ты думаешь, что у меня получится забыть, даже если его папой будешь ты? – она погладила свой живот. - Я надеюсь… Маша, ты согласна? - А что мне остается, дорогой милордик! – Димка впервые увидел Машину улыбку за все то время, пока был тут. - Тогда нам надо кое-что обсудить, угу? - Угу. - Слушай сюда, - Начал деловым голосом Димка. - Подожди минутку… Я сначала… извиниться хочу. Прости меня, что я тебя так обложила. - Маша, ну ты что еще придумала! Ты все правильно сделала! Это я несдержанный такой! Это ты меня прости! - Ладно. Квиты. - Тогда слушай. Вариант первый: мы вдвоем едем к моим бабушке и дедушке в Калининград. Они согласны, чтобы мы жили у них, все уже обговорено. Я тебе писал, что там есть институт культуры и театральный, но теперь в ближайший год это точно не понадобится. Вариант второй: мы остаемся в Воронеже, сначала у моей сестры, но на этот счет мне нужно еще договориться, я поеду один, потом привезу тебя к ней, а сам поеду в Калининград, попрошу уволить меня «по семейным обстоятельствам», тогда в ближайший год я буду с тобой, а потом придется дослуживать в армии год. - Дима, извини, но я не хочу в Калининград, тем более что там твой брат… - Он мне не брат! - Пусть так. А в Воронеже мы так и будем у Виктории жить? У нее, небось, тоже личная жизнь… - Да, во втором варианте вообще слишком много «но». Могут и с училища не отпустить, мол, дослужи, а потом езжай куда хочешь; Вика может не согласится, но я постараюсь ее уговорить; а на счет своего жилья – выход один: продать здесь либо твой, либо дедов дом. - Ой, Димочка, ты, умница какой, все продумал! Но не хочется как-то с бабушкиным домом расставаться. - Тогда дедов продадим, а его в твой переселим. - Он не согласится. Да и ваш дом больше, и чердачное окошко твое там… Лучше мой. Но только не в Калининград. - Хорошо. Я не против. Время, правда, поджимает, надо срочно к Вичке ехать, потом, если все получится, тебя к ней переправить, расписаться, чтобы мне уже можно было бумажкой перед носом у начальства помахать. - Дим, наверное, и справка, что я беременна и скоро рожу может понадобиться. - Золото мое, чтоб я без тебя делал! А, кстати, когда тебе… это. - «Это» мне, дорогой милордик, в середине октября. - А не раньше? А то… ты уже такая большая! - Так врачи сказали. Они еще много что про отца спрашивали: чем болел, чем его родители болели – а я даже ни группы крови, ни резуса не знаю! Мне так стыдно было, ты не представляешь! - Вот видишь! Значит надо еще раз к врачу сходить, я им все скажу. - Ты-то откуда знаешь?! - Ну, что знаю, то знаю. А вообще, они что говорят, как там ребенок? - Мальчик, здоровый, вроде бы. - Ой, как замечательно! Хотя от девочки я бы тоже не отказался! Еще пару дней Димка побыл с Машей в Змеевке, а потом поехал в Воронеж. Виктория очень обрадовалась визиту брата, да и вообще, как показалось Димке, она была в подходяще хорошем настроении. - Димка! Я уж и не ждала, ты же теперь прямо в деревню едешь, к Маше к своей! Что это тебя, интересно, ко мне привело?! – Виктория всегда брала быка за рога, не отходя от кассы. - От тебя не скроешься, я действительно по делу приехал, по очень серьезному, между прочим, - сознался Димка, - но ты меня у порога-то хоть не пытай, с Бабы Яги пример бери: накорми, напои, а потом кушай! – он едва увернулся от ее руки. - Раз в год приезжаешь, да еще и обзываешься! – взвизгнула Виктория и все-таки, схватив брата за рубашку, потащила его на кухню. За чаем Димка рассказал все с того момента, когда он написал новогоднее письмо и передал посылку Андрею до сегодняшнего дня. Потом еще целый день и даже часть ночи обсуждались подробности «второго варианта». Утром, отправляя брата «за женой», Виктория очередной раз наказала: - Чтобы завтра оба были здесь! И никаких там «неудобно»! Ясно? - Так точно, товарищ Баба Яга! – отчеканил Димка и поспешил скрыться в лифте. На следующий день они с Машей и вправду были в Воронеже. Отдохнув немного у Вики, было взято направление на ЗАГС, затем они отправились к врачу на консультацию. «Свадьба» была назначена через неделю, так как Димке скоро надо было уезжать. За это время Виктория, не слушая отпирающуюся Машу, перешила свое выпускное платье, и, не обращая внимания на Димкин протест, закупила кое-какие продукты, «чтобы все было не по кустарному, а как полагается». (На самом деле все было даже лучше, чем «полагается»). С беседой у генетика дела обстояли хуже: дело в том, что у Андрея резус отрицательный, а у Маши положительный, из-за этого при родах могут возникнуть проблемы, да еще у Маши бедра узкие, а плод большой, это еще дополнительные трудности. Естественно, «родителей» заверили, что все должно быть хорошо. Сами они друг другу вида не подавали, но Виктория-то знала, что Маша боится, а Димка волнуется, так как выслушивала каждого и впитывала все как губка. Однако две недели скоро кончились, и Димка уехал осуществлять, пожалуй, самую сложную часть «второго варианта». 7 В Калининград он приехал в субботу днем, забежал домой, вкратце описал все происходящее и пошел в училище. Коридоры были пустые, курсанты все в увольнении, но сидящее по кабинетам начальство застать, наверное, еще можно было. Димка шел, глядя в окно и слушая свои одинокие гулкие шаги. Совершенно неожиданно хлопнула дверь какого-то кабинета, и в коридоре появился старший лейтенант Корсарин. Почти поравнявшись с ним, Димка резко распрямил руку-пружину, кулак с силой уперся в китель Корсарина. Тот согнулся, но Димка не уходил, на зубах так и скрипела ненависть и злость: - Свинья! – начал он, когда кузен выпрямился, - Подонок! Чтоб ты сдох, сука,… - теперь Димка двинул выше, по скуле. Корсарин пошатнулся, но Димка тут же почувствовал ответную реакцию: - Заткнись,…, сопляк. Девки что ли жалко было для брата,… - понес Андрей. - Какой я тебе брат! – Димка набросился на Корсарина и физически, и на словах, - Тварь! У меня нет брата, и не было никогда! Мразь! Свинья! - Пошел ты… Предатель! Убирайся отсюда,…, пока живой, иначе в штрафной упеку! – Андрей знал, чем и куда бить. Но уходить было уже поздно. В коридоре вышел Питько и закричал: - Что здесь происходит? Таличенко! Корсарин! Димка подобрал фуражку и вытянулся, Андрей сделал тоже, но гораздо медленнее и ленивее. - Так! Если ты, Таличенко, не хочешь пойти в штрафной батальон, то советую забрать поскорее документы из училища и идти служить на флот матросом! – продолжал Питько. - Виктор Павлович, я и пришел, чтобы документы забрать,… по семейным обстоятельствам. – Спокойно выговорил Димка. - Молчать! Вам кто-нибудь разрешал говорить! – кипятился пузатый капитан, - Я только ради вашего же блага сделаю вид, что ничего не было, но убирайтесь как можно быстрее! Топая дальше по коридору, Димка ухмыльнулся: «Ха-ха, «ради вашего блага»! Ясно дело, кого ты выгораживаешь!». А офицеры прошли в кабинет и сели: - Ты че, совсем сдурел! Че вы сцепились то прямо в здании! Раз уж тебя с этими аккумуляторами прищучили, ты решил тихо не уходить? – Питько ждал объяснений. - Да это так, не поделили сферу влияния, - отмахнулся Корсарин, но на лице выразилось беспокойство, - А…, откуда тебе про аккумуляторы известно? - Я тебе не хотел сегодня говорить, но позвонил некий аноним и доложил, что «старший лейтенант Корсарин причастен к исчезновению списанных с подводной лодки аккумуляторов». - Ч-черт! Это Петелин, небось, сука, подставил! Слушай, а он еще кому-нибудь сказал про это? - Не знаю, а что это ты, Дрон, так забеспокоился? Правда что ли, мурманские аккумуляторы «неизвестно куда» благодаря тебе ушли? – Питько прищурился. - Палыч, ты ж не выдашь, а! – Корсарин испугался. - Да, успокойся ты, я-то не выдам, но контракт тебе лучше разорвать. Денег, конечно, много потеряешь, но если не уйдешь, то потеряешь еще больше! - А где я тогда работу найду? - За это не волнуйся, я за ниточки подергаю, найдут тебе достойное занятие. - Ох, как у тебя, Витек, легко все… – выдохнул Корсарин. Придя домой, Димка тут же бросился к телефону: - Вик, привет, Машу позови!… Машик, привет! Я приехал и уже сходил заявление написал, все документы отдал. Но сказали, что результат будет только через месяц! И меня, поэтому, на ученья отправляют! - Ой, Димкенс, как жалко-то, я же умру тут с тоски! – из трубки глухо зазвенел Машин голосок. - Ну ладно, ты же с Викторией, а в сентябре я приеду. А про «Димкенса» она уже успела тебе растрепать?! - Да, но ты не сердись! Мне так понравилось! - Хорошо… Правда, это всегда только мамина… привилегия была… - Ой, прости, Дима, я же не знала. А Виктория не предупредила. Я не буду больше. - Нет, Маш… У тебя хорошо получается, почти как у нее… Маш, але! Ты меня слышишь? Ты что, плачешь? Маша, да я же тебе пока каждый день звонить буду! - Да нет, я не плачу, просто чихнула в сторону… - Чихнула?! Я тебе дам «чихнула»! Еще чего придумала! Смотри, чтобы мой сын здоровый был! Слышишь, Маша! - Да, я поняла. Ну все, Дим, пока, а то бабушка с дедушкой не расплатятся за переговоры! - А почему не «Димкенс»? - Пока, Димкенс! - Счастливо, Машунька, не болей смотри! Ой, Вику еще дай. - Чего Дим? – спросила Виктория. - Ты о Маше там позаботься, ага?! - Ну, естественно! - Ладно, пока тогда! - Ну, давай, мы тебя ждем. В конце августа Корсарину позвонил Питько: - Дрон? Здорово, как у тебя дела! - Да, ничего Витек… Давно ты мне не звонил. - Я же обещал, что свяжусь, когда дело будет. Тебе работа нашлась, думаю, отказываться не стоит. - Где? Какая? - В Чечне… - Палыч, ты че, рехнулся! Не поеду я туда! - Дослушай сначала. Тебе же с автоматом бегать не надо. Сиди себе в штабе у морских пехотинцев и бумажки пиши, халява, а деньги все равно как за «горячую точку». Записывай, кому надо позвонить… - А, щас… Все, Витек, давай… Учения Димке опять не понравились, хотя были уже нормальные, без всяких экспериментов, но зато весь месяц в море, в порт не разу не заходили, неоткуда даже было Машке звякнуть. Когда вернулись в Калининград, сразу разбор устроили, а после Димка к начальству побежал, узнавать про увольнение. Там сказали, что «по семейным обстоятельствам» давать отсрочку не будут, так как есть возможность пройти по месту жительства три года альтернативной службы. Димка очень обрадовался и совершенно невесомый и крылатый полетел сначала на вокзал, за билетом, а потом домой, звонить. К телефону подошла Маша: - Да? - Маши-и-ик! Привет! Это я! – завопил Димка. - Ой, когда ты приехал? - Сегодня, Машик! Как там у вас дела? - Ждем тебя! - А ты как?! - Хорошо, на диете сижу. - Зачем? - Зачем-зачем! Толстая слишком! - А-а, понятно. Я уже и по поводу увольнения сбегал: сказали, можно уезжать в Воронеж и проходить альтернативную, не отрываясь от семьи! - Здорово! Когда приедешь? - Завтра утром уезжаю, я уже билет взял, только собраться осталось. А тебе бабушка с дедушкой не звонили, пока я плавал? - Звонили! Мы познакомились. Не знаю как я им, но они мне вроде бы понравились, по голосам, по крайней мере. - Это хорошо, они так правнучка ждут! А Вичка где? - Она в магазин ушла. - А как с твоим домом дела? - Мы решили, что ты сам, когда приедешь, этим займешься. Виктория сказала, пока деньги есть. - Ну ладно, раз у вас все так хорошо, пойду собираться. - Давай! Счастливо доехать, я так соскучилась, Димкенс! - Я тоже, миледи Пружинка. Я так люблю вас! Поезд как всегда тащился медленно. Казалось, Димка сам бы добежал быстрее. Но ехать было весело: соседние места занимала молодая семья с полугодовалым малышом. Димке доставляло такое удовольствие наблюдать за ними за всеми, иногда даже становилось завидно: «Поскорей бы у нас с Машкой так все было»! В Воронеж Димка приехал рано утром, с трудом отыскал бабульку-цветочницу, купил букетик из полевых цветов, такой, как тогда в Змеевке сам собрал, только маленький, и поспешил домой. Дверь открыла Вика. Она явно не выспалась, поэтому как-то вяло улыбнулась. Димка разделся, прошел на кухню, где Виктория уже успела налить чай и себе, и брату, и спросил: - Манька и Животик еще спят? - Дим, послушай – начала сестра и вдруг… заплакала. - Вика! Ты что! Что с тобой? - Дим, не со мной… - пролепетала она, вытирая лицо. Димка побледнел, вскочил и побежал обыскивать трехкомнатную квартиру, через некоторое время он вернулся и тихо сел на табуретку: - Где они? - Дима, у нее роды начались вчера рано утром, но ты же помнишь, что врачи говорили: резус разный, бедра узкие, плод большой… Мальчик в родовых путях… - Виктория глотала слезы, - да еще этот резус, кровь ведь смешалась… Они сказали, что в таких случаях в первую очередь мать спасают… Маше кесарево начали делать… Но она… не смогла… - Вика упала на стол и зарыдала. Димка уже ничего не слышал. Он вышел на балкон и хлебнул солнечного свежего воздуха. Ему очень захотелось полететь в этом воздухе, под этим солнцем, с этим ветром… Вдруг его кто-то осторожно взял за руку. Димка вздрогнул, как будто проснулся, и обернулся… В дверях стояла Виктория: - Дима, пошли в дом… Не надо здесь стоять, я боюсь… Может, ты лучше в Змеевку съездишь? - Нет, только не туда. Да и вообще, мне в военкомате надо появиться… - Димка направился в прихожую, оделся и вышел. По дороге он хорошо продумал речь, которую произнесет. Там была очередь, но когда-то она кончилась, и в кабинет прошел Димка: - Здравствуйте. Я Дмитрий Иванович Таличенко. По моей просьбе меня уволили из Калининградского Высшего военно-морского училища в связи с тем, что моя жена должна была родить в октябре ребенка. Я должен был проходить в Воронеже альтернативную воинскую службу еще три года. Я только сегодня приехал и узнал, что жена умерла при родах, мой сын тоже, завтра похороны. Я прошу вас направить меня проходить службу куда-либо подальше, на Кавказ, в Чечню… Эпилог Уже заканчивался август, но к деду никто не приезжал. Когда было особенно скучно, он включал телевизор. Вторая программа показывала как-то плохо, поэтому сегодня дед смотрел первую. Сначала программу «Время», потом еще более скучную передачу – спать все еще не хотелось, деда часто мучила бессонница. Следом началась третья передача: «Здравствуйте – железным голосом начал ведущий. – В эфире «Независимое расследование», и я, Николай Николаев, приветствую вас на ОРТ. Сегодня наша передача посвящена событию, произошедшему в Чечне пол года назад. Посмотрите, пожалуйста, подготовленный нами сюжет». – На экране замелькали кадры, а голос за кадром продолжил, - «9 января недалеко от станицы Шелковской произошел бой между подразделением российских бойцов и группой боевиков, несколько из которых погибли, а остальным удалось скрыться. Пятеро русских ребят получили ранения, а вот еще один, Дмитрий Таличенко пропал без вести! Пока оставим эту тему, к ней мы еще вернемся! В результате боя в руки наших военных попало три кассеты, содержание которых всех поразило. На пленке запечатлено, как один из якобы «мирных» чеченцев передает своему главарю материалы о предстоящих действиях российских войск от некого Дрона.» - репортаж закончился и на экране вновь появился ведущий, - «В результате уже проведенного расследования было выяснено, что Дрон – это работник одного из российских военных штабов на территории Чечни Андрей Сергеевич Корсарин. Сегодня он находится в предварительном заключении, но у нас в студии присутствует его адвокат, Георгий Павлович Питько, полностью уверенный в невиновности Корсарина. Теперь вернемся к пропавшему рядовому Таличенко, который проходил в Чечне по собственной просьбе воинскую службу после того, как уволился из Калининградского военно-морского училища. Как мы выяснили, Таличенко и Корсарин приходились друг другу двоюродными братьями! И встречались во время учений в Мурманске и в Калининграде! Так где же сейчас Таличенко? Ребята из сражавшегося под Шелковской подразделения, их представители также сидят в нашей студии, утверждают, что он взорвал себя и еще нескольких боевиков, спасая все подразделение. Кстати, они направили президенту Путину просьбу посмертно наградить Дмитрия Таличенко званием героя России! Но, замечу, что тело рядового не было найдено. Ребята также утверждают, что Таличенко не общался с братом, так как по личным причинам был с ним в ссоре. Однако не было ли это всего лишь прикрытием?! Адвокат Корсарина утверждает, что Таличенко подставил Корсарина, назвавшись его именем. Итак! Связаны ли были Корсарин и Таличенко?! Виновен ли Корсарин?! Погиб ли Таличенко?! Получит ли он медаль, или будет объявлен в розыск?! Все это вы узнаете после рекламы на ОРТ». Дед ничего «после рекламы на ОРТ» не узнал… Февраль 2002. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
