…Одесса, мой солнечный город. Об Одессе поют те, кто в ней жил, и те, кто только когда-то, в незабвенные годы посетил ее, пусть даже совсем ненадолго. И даже маленькие, совсем незначительные происшествия, случившиеся там, почему-то хранятся в памяти долго. Такая вот аура у этого города, и какие города ни посети в жизни, и в каких ни живи сколько угодно лет, Одесса хранится в тебе, а почему, кто знает…

В Одессе можно не только жить, или посещать ее с туристической целью, в Одессе еще можно поступать в институт. Вернее, пытаться поступить. Хотя с равным успехом (или не равным – как повезет, или как карты выпадут) можно это же самое делать в своем, или в ближайшем к твоему захолустью, городе.

В незапамятные времена жаждущая высшего образования молодежь повадилась мотаться по Союзу – по крупным городам, конечно, и штурмовала приемные комиссии, то ли стремясь умотать подальше от родительских очей, то ли потому, что другой город всегда кажется краше и лучше собственного. Все куда-то рвались – ехать, ехать! Ну и Вика – чем она хуже, подалась из родных пенат, и подалась далеко – сначала из Тбилиси поездом до Батуми, потом из Батуми теплоходом по морю до Одессы. Нешуточное путешествие и недешевенькое. Но как откажешь единственной дочери, мама и не отказала. В долги влезла, но чадо отправила. Что делать – не пожелало чадо поступать в институт в славной столице Грузии. И то верно – русских факультетов раз-два и обчелся, конкурсы сумасшедшие, и ходят верные слухи – без взятки не суйся. Чадо неглупое, аттестат приличный, даст Бог, справится.

А что чадо не справилось, так то ж море виновато. Черное, чудное море. Хотя Вика и до своей поездки в Одессу море видела, и неоднократно. Куда поехать в мамин отпуск – на море! Куда отправить ребенка, т. е. Вику летом – в пионерлагерь на море! До моря езды – ночь в поезде, и утром, в шесть часов высунешься из вагона поверх оконной рамы, и трепет пронизывает от макушки до тапочек – вот оно, голубенькое, зелененькое, к горизонту темно-темно- синее море! Тихое, почти гладкое, колышется совсем рядом, в трех шагах от шпал, мелкие прозрачные, не волны – волнишки медленно набегают на пустынную гальку, и не терпится пробежаться босиком по мокрым камешкам, а поезд уносит, уносит, сворачивает в сторону, но все равно уже скоро море будет пред тобой, а ты перед ним, на целый месяц!

Вика море любила до безумия. Но она тогда не знала, что море морю рознь.

Теперь, волею судьбы, живя на побережье Средиземного, купаясь в нем, или просто с долей скепсиса и равнодушия наблюдая за подминающими под себя купальщиков волнами, она никак не может понять, почему это море, будто тоже красивое и тоже сине-зеленое, но не такое, совсем не такое, как Черное! И вода не такого вкуса, и совсем не пахнет оно морем, и песок не такой, и гальки нет. Хотя, если вспомнить, на гальке лежать было не слишком приятно, а встанешь – на спине розовые пятна: надавили камешки. Но что-то такое есть в том Черном море, что отличает его от Средиземного, или это всего лишь щемит ностальгическое воображение. И вот оно-то и уводит Вику от этих берегов – к другим, давно скрывшимися за всеми горизонтами.

Ах, Одесса, жемчужина у моря! Если бы Одесса не была у моря, она бы и «жемчужиной» не называлась. Запах моря, этот неописуемый запах, потому что его трудно описать словами, чувствуешь издалека, еще и моря самого не видно, оно где-то там, за домами и улицами и, чем ближе подходишь, запах острее, свежее – кажется, его не только вдыхаешь – заглатываешь, пропитываешься им, хочется бежать, лететь, чтобы увидеть скорей эту сверкающую синь и упасть в нее. Близость моря кладет отпечаток на всё и на всех, житель ли ты, или временный гость. Вика была временным гостем, гостем радостным и не обремененным заботами, напичканная романтическими мечтами от самого, еще по-детски гладкого лобика до новеньких дешевеньких босоножек. Она приехала из тьму-тараканной высокомерной республики поступать в метеорологический институт. Ну не в «пед» же – это добро и дома есть, а денег на взятку хоть в «пед», хоть в «мед» – нет, да и стыдное это дело – взятки давать. Россия взяток не берет, есть ум в голове – поступишь, а нет… Как это – нет!? Аэрозонды, метеорологические станции за Полярным кругом и, разумеется – удивительные исследования (интересно, чего – утренней и вечерней температуры воздуха?), и прочая и прочая романтическая дурь плавала в голове, пока Вика вместе с новой подружкой, приехавшей из Севастополя, плавала в море. Подружка Галя избытком романтики не мучалась, просто ее старший брат был метеорологом, и ей вздумалось основать династию. Морем она была сыта в своем Севастополе, но охотно присоединялась к Вике. Иногда Вику одолевали сомнения – люди-то, запоем зубрят, из палаток не вылезают. А! – отмахивалась Галя, - что выучено, то выучено, больше не влезет. Поступим, не бойся! Но пасаран!

К счастью, Вика не поступила. А то болталась бы до самой пенсии неведомо в каких краях и условиях, хотя, может быть, приткнулась бы со временем в контору какого-нибудь северного райцентра, составляла бы аккуратно погодные сводки и перевоспитывала мужа-алкоголика (нашла ли бы в этом райцентре приличного мужика?). Да и как было поступить – такие безумные конкурсы в те годы! Повальное стремление к образованию. Зубрить, зубрить, конечно, следовало, но как тут зубрить, когда море рядом, на самом берегу жили, в палаточном городке для абитуриентов, с утра грелись на черных горячих камнях, купались до синих пупырышек на коже, а вечером гужевались в палатках «по интересам». Песни, сухое дешевое вино, обсуждение шепотом чужих скороспелых романчиков, тайная, щекочущая еще не испорченное воображение зависть к парочкам, бредущим по берегу под тихий шелест волн…

Но кто сумел отмежеваться от соблазнов, и головой в учебник, те сдавали на четверки-пятерки. Но не Вика с подружкой Галей. И вот они, разнесчастные и убитые полученными тройками (но с тайной надеждой – вдруг случится недобор, и они таки увидят себя в списках), шатаются по Дерибасовской, по Карла-Маркса, пялятся то на великолепие Оперного, то с почтением на Дюка (читали-читали, а как же, грамотные), спускаются по славной лестнице, выдумывают себе маленькие развлечения (о них после) – делать-то нечего, надо ждать финального конца, когда все группы сдадут экзамены, и вывесят списки, и вдруг они там, в конце, несмотря на тройки, обозначатся, какой почет и уважение они получат дома! – и эта не высказываемая вслух надежда витает – не в голове даже, не в мыслях, а в неизвестно каких местах глупого и самонадеянного организма.

Да чем же они хуже других, такие замечательные умные девочки, приехавшие издалека, они могут ведь не выдержать крушения своих мечт, умрут, утопятся в теплых волнах Черного моря!

Но, конечно, никто ни на йоту об этом не задумался, в списках их не оказалось, и они не утопились.

Но пока еще списки не вывешены, и они гуляют по Одессе, вспоминая вчерашнюю палаточную вечеринку, подогревая самих себя впечатлениями о флирте – громко сказано! – одни переглядывания и обсуждение вдвоем этих переглядываний. Да, он так на меня посмотрел! Что ты говоришь, а с виду одна скромность, а тот, дылда, ну, ты знаешь, о ком я, он так и зыркал весь вечер, выпьет и зыркает, выпьет и опять, как ты считаешь, я должна ему что-то вечером сказать, ну, на место поставить? Что ты, что ты, ни слова, а то вообразит, что ты в него влюбилась! Да… вот они-то на пятерки сдают, и «твой», и «мой» (произносится со значением), они поступят, а мы…

Дальше тяжелые вздохи и поникшие долу лица, с запоздалой раскаянной влагой на ресницах – зубрить надо было, а не на пляжах валяться!

Но в Одессе грустить долго неприлично, тем более что всё уже было непоправимо, и по улицам ходят такие – все абсолютно! – веселые люди, как-будто у всех отпуск, и на загорелых физиях подружек сами собой распускаются улыбки. Они слоняются по городу, подсчитывая на ходу скудные грошики в своих тощих кошельках. Начитавшись ранее о разгульной одесской жизни и наслушавшись в палатке разных хулиганских песенок, Вика с Галей твердо решили вкусить разврата. Разврат – это пьянка и сигары. Начали со второго.

Купили по толстой темнокоричневой гаванской сигаре с золотым ободком – запах потрясающий, это тебе не дешевенькие болгарские сигареты без фильтра, которые курила бедная абитуриентура! Вернулись в палаточный лагерь и в поисках уединенности влезли на большой зеленый холм. Торжественно приступили, щурясь в клубах едкого дыма на сверкающее в солнечных лучах пресинее море, которое почему-то постепенно заволакивалось странным туманом… Галя мужественно одолела половину сигары, а Вика и того меньше – её уже подташнивало, а Галина бледность, быстро перешедшая в зеленоватость совсем ее испугала. Вдруг Галя со стоном повалилась в траву и закрыла глаза. Вика кинулась спасать подружку, трясла, хлопала по щекам, Галя открыла глаза, криво улыбнулась и села. С отвращением отбросив подальше недокуренную сигару, она сказала: «Зато попробовали! Дома во дворе расскажу девчонкам – обзавидуются! Но скажи – какой кайф!» Вика согласно кивнула головой: – «Еще бы!» и добавила: «Какая мерзость!»

Но еще одно мероприятие было у них в запасе – пьянка. Настоящая, чтоб больше тридцати градусов, и чтобы вкусно было. Снова пересчитав деньги (разумеется, не в тот же день, двойной подвиг было бы не осилить), купили маленькие фарфоровые бутылочки с ликером и отправились на то же место.

Любуясь на море – теперь оно не туманилось, а синело всё ярче и ярче, тянули по глоточку сладкую, приятно пахнущую густую жидкость, скоро бутылочки опустели, а подружки улеглись на траву и уснули. Проснулись, когда уже стало смеркаться. «Вот это кайф был!» – сказала Галя, потянувшись, и они спустились с холма, с головной болью, но чрезвычайно довольные собой и совершенно забыв про недавние переживания по поводу полученных троек.

Уже все группы экзамены сдали, и молодежь успокоилась – что будет то и будет, списки повесить обещали через два дня. В лагере царило веселье, из задернутых палаток слышны были звон стаканов и хулиганские песни. Что там «Мурка», гвоздем сезона была насмешливо-ядовитая песня про замечательную жизнь советских людей, а в припеве, под который все азартно хлопали, повторялись слова «Кара-Мара, Фридри-Энга!» Ниспровергатели идеалов бездумно веселились, а потом, уже учась в этом, или в другом институте, усердно строчили конспекты про «Кару-Мару» и заискивающе заглядывали на экзамене в глаза преподавателю – только бы не двойка! Но преподаватели общественных дисциплин были, как правило, людьми снисходительными и ставили четверки (сами, небось, уже терпеть не могли эту навязшую в зубах Кару-Мару вместе с их прогнившим капиталом).

По лагерю разносился клич: «На танцы!» Да, действительно, надо же было посмотреть, что и как танцуют в Одессе. Абитуриенты своими горячими телами и радостными эмоциями заполнили весь трамвай, изрядно потеснив и придавив возмущенных аборигенов. Вике на танцы не очень хотелось, точнее, не хотелось вовсе – она танцевала так себе, но Галя настояла – там же курсанты будут! К курсантам, или к их красивой форме она питала явную склонность, даже на улице оглядывалась. «Смотри, смотри, какой!» – дергала она Вику, вынуждая посмотреть. Мало ли какой, а мы-то при чем? – притворно сердилась Вика, ей самой нравилась морская форма.

Обе презирали танцы «шерочка-с-машерочкой», то есть, девушка с девушкой, и стояли возле скамеечки – сесть, тогда и вовсе никто не заметит, и обе ждали объявления «белого танца», заранее присматривая себе подходящий объект – такой, на который не бросится куча девчонок, желательно выбрать объект поскромнее – будет счастлив, что его пригласили. Но все равно, чтобы симпатичный был. Наконец, объявили. Галя тут же рванула куда-то, и через секунду уже танцевала с мужественным, в смысле лица, курсантом. Вика не очень решительно, но все же двинулась, через всю площадку… Тот, которого она приметила, уже исчез, увели, а на его месте стоял высокий худой матросик, тоже ничего, уже почти все танцуют, а он стоит.

Вика тихо пролепетала свое приглашение, почему-то уже чувствуя, что что-то не так… Матросик посмотрел на нее со своей высоты и, не выпуская из губ сигареты, процедил: «Я с маленькими не танцую». Вика отступила, ошеломленная и красная, наверное, до самых пяток. В жизни не бывало такого унижения. На школьных вечерах ни один мальчишка бы не посмел, да и кто их приглашал, много чести. И не такая уж она маленькая, на физкультуре еще две девочки после нее стояли. Да, это страшное оскорбление Вика запомнила на всю жизнь, как и ничтожно-высокомерное лицо этого матросика – нет, конечно, лицо не запомнила, но образ остался.

Она вернулась на свое место, но уже пошла не через всю площадку, а обошла танцующих сбоку. Щеки еще долго пылали. Галя только мельком глянула на нее и снова унеслась с полюбившимся курсантом. Вику тоже пригласил один, но она резко отказала, даже не подняв глаз. Только так и надо, мстить им всем. Отказывать, отказывать и отказывать. Но больше не пришлось – никто не приглашал. Одесские парни – ничтожные людишки, как говорил Паниковский.

- Пойдем на танцы в Морской клуб, - предложила на следующий день Галя, - там одни офицеры!

Вчерашний Галин курсант после двух танцев переметнулся к высокой блондинке, и больше не возвратился. Гале хотелось взять реванш.

- Отстань! Я же говорила тебе, что не люблю танцевать. Лучше пойдем гулять, а то… - Вика не договорила. И так ясно – скоро всему конец, завтра вывесят списки, и…

С горячими чебуреками в руках свернули с Ришельевской и зашли в скверик. Сидели, молчали, доедая последние кусочки и облизывая жирные пальцы.

- Я не наелась, - заявила Галя и добавила мечтательно: - Сейчас бы в ресторанчик, и севрюжки, и картошечки фри, и вином белым запивать…Ты была когда-нибудь в ресторане?

Вика хотела ответить «А как же!», но честно призналась: - Нет, не была.

- А я ходила дома в Морской клуб, и меня с подругой после танцев пригласили в ресторан… Два мичмана! Вку-у-сно было…

- А потом? – Вика спросила, не глядя на Галю, прокручивая в голове «веселенькие картинки».

- Ничего потом. Убежали. – Галя расхохоталась.

- От чего убежали? - Картинки мгновенно растаяли.

- Не от чего, а от кого. Ясно же, чем должно было всё это вкусное кончиться. Ну, мы и драпанули! Смотри, смотри, кажется, к нам мылятся… Курсантик-то ничего…

Двое парней, один высокий, штатский, а другой, пониже, в синей форме, стояли напротив и шепотом переговаривались.

- Распределяют, - хихикнула Галя.

- Что распределяют? – не поняла Вика.

- Нас, нас делят…

Парни вдруг поменялись местами и подошли, курсант с несколько смущенным лицом встал напротив Вики, а штатский, не тушуясь, смело обратился к Гале. – Скучаете? – спросил он.

- Нет, - сказала Вика, хотя спрашивали не ее.

- А что? – спросила Галя, глядя при этом кокетливо расширенными глазами вбок, на курсанта.

Распределение ролей ее явно не устроило.

- Вы в каком училище? – перла она напролом.

- Меня зовут Толик, - невпопад сказал зарозовевший курсант, обращаясь к Вике, и сел возле нее.

- Ну, ладно… - Галя встала со скамейки. – Вы тут почирикайте, - с отсутствующим лицом сказала она, - а я пройдусь… - И, обогнув штатского, как явно ненужный предмет, она пошла по аллейке, ступая очень прямыми ногами, с задранной головой и усиленно покачивая узкими бедрами, тесно обтянутыми короткой белой юбкой. Штатский растерянно смотрел ей вслед, видимо, догадываясь, что девушки с такими киношными походками не снисходят до случайных знакомств. Он потоптался, отошел в сторону и встал там, подпирая дерево, возможно, навсегда потеряв свой бойкий кураж.

Вот так убивают мужчин, одной походкой. Вика была восхищена и растеряна. Встать и пойти за Галей? Ну, так идти у нее никогда не получится. Если остаться, не будет ли это предательством?

- Давайте, все-таки, познакомимся… Бросьте так переживать, ваша подруга большая шутница.

Хорошо ему так рассуждать. Галя очень гордая и обидчивая. А глаза у этого Толика красивые, синие, а ресницы длинные, как у девчонки. И форма ему очень идет. Хотя, в форме все красавцы. Ну, что он всё спрашивает и спрашивает… А что отвечать?..

Да, приежая. Да, издалека. Поступала в институт. Да, поступила, конечно, за тем и приехала. Что? Умная? Ха-ха… Смеюсь, потому что настроение хорошее. В кино?.. Когда? Нет, сейчас не могу, надо подругу найти, дела у них. Вечером? Ну, ладно. У Дюка? Хорошо. Да, приду к шести. Нет, не обману, я никогда не обманываю. Пока!

- Вика, так я буду ждать! – курсант смотрел ей в глаза, высматривая в них предательский обман, Вика отвечала безмятежным взглядом, точно уверенная, что не придет, но он ей так нравился… Про свое намерение мстить мужчинам Вика уже позабыла, но ведь Галя… Как она ей скажет – я иду на свидание с курсантом, который тебе понравился. Так, что ли? Ну, постоит он возле Дюка, зато ей будет приятно думать, что ее ждут. О, она становится коварной женщиной – давно пора!

Вика улыбнулась на прощанье «обворожительной» улыбкой и отправилась на поиски Гали.

А штатский давно исчез, видно, устал подпирать дерево и пошел искать девушку с обычной походкой.

Вика нашла Галю за кустами, на скамейке.

- Ну, что, начирикались? Что-то скоро…

- Да зачем он мне, у меня дома парень есть, - сказала Вика.

Галя молчала. Вика вспомнила, что говорила, что у нее никого нет.

- Он, правда, в армию ушел… Галя, завтра наша судьба решается, а мы тут… ерундой занимаемся.

- Действительно… - Галя рассмеялась. – Пойдем, купим еще чебуреков, на обед мы всё равно опоздали, а так есть хочется…

 

После того, как вывесили списки и с надеждами совсем покончено, очень трудно вынести великодушно-жалеющие взгляды поступивших счастливчиков. Надо было возвращаться по домам, но – стыдно как! И деньги на вояж (особенно, Викин) затрачены родителями немалые. Галя бодрилась, но призналась, что ей очень неудобно перед братом, а он ведь и финансами помог. Она всё что-то обдумывала, и вдруг предложила:

- Пойдем к ректору, поговорим.

- К ректору? – испугалась Вика. – А что мы ему скажем?

- Что-нибудь… Придумаем. – Уверенно сказала Галя.

Ректор, фамилия его была то ли Кобус, то ли Кубус, представлялся Вике очень важной и неприступной персоной, что-то вроде большого куба, он и не взглянет на жалких муравьишек-неудачников, недостойных учиться в его прекрасном институте.

Почти так и оказалось. Крупный, черноволосый, с квадратными плечами

(как и представлялось Вике) мужчина в строгом темно-синем костюме и с холодным взглядом серых глаз, молча, с каменным лицом выслушал несвязную Галину речь и спросил густым басом, от которого у Вики по коже побежали мурашки:

- Что же вы хотите, не пойму. Не поступили в этом году, приезжайте в следующем.

- Мы… мы… - выдавливала Галя, куда девались ее обычная решительность и бесстрашие. – Мы согласны на всё!

- На что – на все?- на каменном лице задвигались черные густые брови, и серые глаза укололи по очереди два несчастных лица. И вдруг он громко рассмеялся. Вика и Галя тоже неуверенно улыбнулись.

- Мы, - тверже начала Галя, - не хотим ехать домой. Может быть… может быть, можно пожить в общежитии, мы бы могли устроиться на работу… на год.

Ректор покачал головой: – Нет, я не могу поселить вас в общежитии. – Он задумался. Видно, жалкий и потерянный вид девчонок внушил ему толику сочувствия. – Я могу вам предложить только… поработать в институте уборщицами. Тогда вы сможете жить в общежитии. Правда, не там, где живут студенты, а внизу… есть там маленькое помещение. А в следующем году будете поступать, пожалуйста!

Вика и Галя переглянулись. Одни и те же и мысли отразились в их возмущенных взорах. Уборщицами!! Жить в подвале!!! Эти, которые с ними вместе поступали, будут расхаживать по коридорам с книжками в руках, задрав носы, а они, где-то внизу, у их ног – со швабрами, со швабрами!

- Нет! – сказали они одновременно.

- Ну что ж… Как хотите. Я предложил вам выход… - Он смотрел на них отеческим и снисходительным взглядом.

Много позже Вика поняла, что он проникся их ситуацией и пожалел их, и предложил то, что обычно не предлагают – мало ли в своем городе найдется желающих мыть чистые институтские коридоры, и общежития не попросят. Конечно, он их пожалел. Но не понял. В их глазах уборщицы – это пожилые, бедно одетые тетеньки, а они – они молодые девушки, с аттестатом зрелости – как можно их приравнять!

Возмущенные и униженные, они ушли. Купили билеты (палубные, конечно – вот вам сигары и ликеры) на теплоход «Грузия» рейсом «Одесса-Батуми», с заходом в Севастополь, и на следующее утро прощально махали руками Одесскому порту. Перед тем, как Гале сходить в Севастополе на берег, они поклялись писать письма.

А что Одесса? Одессу Вике больше не пришлось увидеть. Сколько еще случалось в жизни всякого-разного, а одесские маленькие приключения почему-то помнятся. А что там было? – да ничего особенного. Но вот помнится всё. Такая уж аура у этого города. Жаль, что со средиземного берега его совсем не видно. Жаль, что море Средиземное не похоже на Черное. Совсем другое море.

 

 

-------------