Я попробовал пошевелиться, пытаясь понять, чем меня связали. Бесполезно. Мне скрутили руки за спиной, но я их уже почти не чувствовал. Я приподнялся и сел, привалившись к стене.

Темно. Ни единого луча света, я под землей. Воздух сухой, почти без запахов, душно. Должно быть, это подвал, и, наверное, в частном доме. Если прислушаться, то можно уловить прерывистый гул, — где-то наверху шоссе. Или оживленные улицы города… Больше я ничего не мог сказать, все мои чувства притупились.

Они кололи мне что-то, я помнил шприц и луч фонарика, шарящий по стенам. Я понятия не имел, что это за гадость, и как они узнали, что она на меня подействует. Я никогда не разбирался в медицине.

Но чтобы это ни было, оно замутнило мне мозги и сковало тело, и даже теперь я не мог связно вспомнить, что со мной произошло. Обрывки воспоминаний, слабость и темнота.

Я сам во всем виноват. Наверняка это так.

Мое тело говорило, что я тут не меньше трех дней. Вначале я пытался вырваться, и ночное зрение тогда еще не исчезло. Я видел коробки в углу и низкую дверь, обитую железом. Может быть, мне бы и удалось разорвать веревки — мне казалось, что они вот-вот затрещат, — но тут пришли эти трое. В темноте было ясно видно, как бежит огонь в их жилах. Но я ничего не успел сделать.

Мне всегда не нравились иголки.

Я очнулся от приступа голода. Я-то думал, что могу долго продержаться без крови, но темнота меня добила. Меня трясло, и я уже почти ничего не видел, только смутные очертания. А потом и они исчезли, осталось только чернота. Наверное, так слепнут.

Теперь я сидел, прислонившись к шершавой стене, и пытался не провалиться в забытье. Слабость накатывала волнами и отступала, оставляя после себя тупой ноющий голод.

Долго я так не продержусь. Несколько дней, не больше.

Всему виной моя беспечность. Стив всегда говорил, что я неосторожен.

Я не знаю, что они со мной сделали. Я шел по улице, домой, и закатные лучи отражались в лужах. Обычный вечер, ничего подозрительного. Если кто-то и следовал за мной, то я не заметил.

Я вновь шевельнулся. В горле пересохло, и я слышал собственное дыхание, шуршащее и резкое, словно мои легкие превратились в груду бумажного серпантина. Безумно хотелось пить, я был согласен даже на воду, хотя вода и не утоляет жажду.

Это какая-то секта, и они давно следили за мной. Я понял это из обрывочных фраз. Они служат свету и хотят избавить мир от вампиров.

Понятия не имею, как им удалось меня выследить. Но меня пугало другое. Похоже, они действительно многое знали. Они не стали нападать на меня с крестами, осиновыми кольями и чесноком, а сразу вкололи мне какую-то дрянь. Они бросили меня в подвал и оставили тут, чтобы я медленно умирал от голода и темноты.

Я никогда не думал о смерти. Чтобы жить нужен живой огонь — солнце и кровь. Кровь, выпитая до последней капли, дает особую силу, но я не очень люблю убивать. Особенно в городе. Слишком хлопотно.

Говорят, что от голода убийство становится желанным. Но даже сейчас мне хотелось лишь крови. Хотя бы пару глотков, чтобы утолить жажду… Чтобы внутри загорелось солнце, хотя бы на миг. Чтобы темнота отступила.

Одна женщина говорила мне, что солнце важнее крови. Она улетела жить на остров в Тихом Океане. Она присылала Стиву письма и рассказывала, что ей не нужно убивать и жертва ей тоже не нужна, хватает солнечных лучей. Она называла их «полуденный огонь». Она написала мне после смерти Стива, но я ей не ответил.

Я поймал себя на том, что пытаюсь улыбнуться. Ну да, старался не убивать, чтобы не поймали, и где я оказался? Черт, почему именно я? Я никуда не лез и не высовывался… Когда мне действительно понадобилось много крови и сил, я поехал наемником в Югославию. Там только началась война и ходили слухи о чудовищных потерях. Стив туда не поехал. Он заявил, что в городе гораздо проще выпить чью-нибудь жизнь, чем на войне, и что ему ни за чем не сдалась эта грязь и пальба. Отчасти, он был прав. Там было много крови, но мне не понравилось. Гарь и дожди скрывали солнце. Поэтому я вернулся.

В Париж. Стив тогда жил в Париже. У нас была одна жертва на двоих, но летом мне этого хватало, и я не искал другой крови. Особенно в то лето… Сколько лет назад? Тогда приезжал Папа Римский, и весь город был наводнен католиками. Мостовые раскалились, воздух дрожал, а небо казалось выгоревшим. Стив умер в это лето. От гриппа. Заболел и умер в своей постели. Мы не смогли его вылечить. Он даже не мог пить кровь. Пола, наша жертва, плакала на похоронах. Она до сих пор каждый год ездит в Париж на его могилу.

Я не знаю, почему он умер. Никто не смог мне объяснить. Только сказали: «Такое бывает». Я знал, одного вампира, у которого была аллергия на кровь европейских женщин. И еще одного, который раза четыре в год болел ангиной. Но они оба до сих пор живы, а Стив — нет.

Я так до конца и не понял, что он умер. Я же говорю, я почти не думал о смерти.

Наверное, поэтому я сюда и попал

Я закрыл глаза. Теперь даже дышать стало больно, сухая резь вспарывала грудь при каждом вдохе. Зачем я сопротивляюсь? Если я засну, то, может быть, мне приснится что-нибудь хорошее, и я умру во сне.

Я очень на это надеюсь.

 

Меня выбросило из забытья, и в первый момент я подумал, что все еще сплю. Пол подо мной качался и подпрыгивал, что-то грохотало, а по бокам то и дело пролетали серые полосы, едва приметный свет.

Потом, когда пол накренило и понесло куда-то вправо, я понял, где я.

Я лежал в кузове грузовика, по-прежнему связанный, и мы ехали по немощеной проселочной дороге. Мимолетный свет был отблеском фар или далеких фонарей. Я был уверен, что мы далеко от города. Но… почему?

Мне хотелось надеяться, но надежд у меня уже не осталось. Я едва чувствовал свое тело, оно словно усохло и перестало мне подчиняться. Лишь глаза еще жили, и сердце билось, торопливо, в такт мотору. Там, снаружи была ночь, и рассвет еще не скоро. Даже если это звездная ночь, даже если видна полная луна, мне это ничем не поможет. Только солнце дает силу и жизнь.

Но солнце взойдет еще не скоро. Они успеют запереть меня в другом подвале, и теперь им уже не придется долго ждать. Мысли все еще не утеряли связность, но я уже не чувствовал голода, а это первый признак. Стив мне рассказывал об этом, давно.

Они решили увезти меня, потому что кто-то стал меня искать. Но кто? Стив умер, а других друзей у меня здесь нет. Пола. Пола могла искать меня, ведь я не вернулся домой. Но стала бы? А если бы и стала, чтобы она могла сделать?

Пола была жертвой Стива, и он делил ее со мной. Когда он умер, я оставил ее себе. Стив не раз говорил, что она — идеальная жертва, и наши укусы для нее наслаждение. Она впивалась ногтями мне в плечо и еле слышно стонала, когда я пил ее кровь. Мне часто приходилось сдерживаться, чтобы не выпить больше, чем надо. Она никогда не жаловалась на мои укусы, даже если ей приходилось летом носить шейные платки и блузки с высоким воротом, закрывающим горло. Но однажды, во время ссоры, она крикнула, что Стив в постели был гораздо лучше, чем я.

Никогда не думал, что жертву могут волновать такие вещи.

Довольствоваться сексом со своей жертвой — дурной тон, но так уж получилось. У меня была подруга, загорелая блондинка, не признававшая постоянных жертв, но готовая пить кровь животных. Сейчас, наверное, меня спасла бы и собачья кровь, но тогда мне это казалось пустой блажью. Мы не ужились. Она считала, что вампиры должны заявить о себе, и что мы все должны держаться вместе, и постоянно напоминала, что она старше и опытней меня. Поэтому мы расстались.

В любом случае, с Полой было проще. Она всегда была дома, когда я возвращался, а если и обижалась, то на это можно было не обращать внимания. И если бы Пола была сейчас здесь, то беспокоиться было бы не о чем. Она дала бы достаточно сил, чтобы сбежать, а потом я нашел бы подходящего человека и выпил его жизнь до последней капли.

У Полы была солоноватая кровь, яркая и чистая, как у юной девушки, хотя в этом году ей исполнилось уже тридцать семь лет. Наверное, это оттого, что мы со Стивом не раз поили ее своей кровью. Конечно, от этого она не стала вампиром, но нам было приятно, и ей тоже… Иногда я думал, что буду скучать, когда она состарится и умрет. Но так уж выходит, что я умру первым.

Пола… Я думал о ней, стараясь вновь и вновь вспомнить вкус ее крови. Гудел мотор, пол подо мной дрожал, наверху качались тени, и я не заметил, как вновь провалился в сон.

 

На этот раз я не заметил грани сна и яви, и не помнил, когда мы остановились и как меня вытащили наружу. Первое, что я понял, — это то, что ночь сменилась предрассветными сумерками. Почему они не заперли меня в какой-нибудь подвал для угля? Чего они хотят?

Я стоял возле столба, привязанный к нему за руки и за ноги. Боль от впившихся веревок… Так странно… Я думал, что уже ничего не смогу ощущать. Но тело предчувствовало восход солнца, и от этого по коже словно пробегали крохотные электрические разряды, возвращая жизнь.

Нет, только напоминая о жизни. Мне хотелось плакать. Зачем они издеваются надо мной? Я знаю, что они не позволят мне увидеть солнце.

Внизу, под склоном холма темнел лес, где-то журчала вода. Я не знал этого места. Похитители стояли неподалеку и перебрасывались словами, не сводя с меня глаз.

Их было трое. Здоровый мужик, парень помладше, неуверенно переминающийся с ноги на ногу, и девушка с волосами, собранными в хвост. Я ее помнил. Это она делала мне укол.

— Наркотик кончился, — проронила она, словно бы ни к кому не обращаясь. — Если он начнет дергаться…

— Не начнет, — заверил ее здоровый. — Посмотри, в каком он виде…

Наверное, в ужасном. Я не хотел бы видеть себя со стороны.

Я с трудом повернул голову. Восток уже стал жемчужно-серым, вот-вот взойдет солнце. Чего они хотят?

Девушка шагнула вперед.

— Вампир! — сказала она. Голос ее звучал торжественно, словно она выступала перед целой толпой. Я всегда сторонился таких людей. — На этом месте вы, слуги дьявола, убивали наших братьев. Сегодня здесь умрешь ты, а потом мы очистим весь мир от вашей мерзости!

Я вновь взглянул на восток. Край облаков уже порозовел. Я слышал стук своего сердца. Как они собираются убить меня? И почему не сделали этого раньше?

— Боишься? — засмеялась девушка. — Да, верно, солнце восходит! Свет изгоняет тьму, и ты, исчадие ада, сгоришь в его огне! Здесь тебе негде будет от него укрыться!

В первое мгновение я подумал, что она безумна, а потом понял, и мне захотелось смеяться самому.

Они сумели поймать меня. Они одурманили меня. Они три дня держали меня в темноте. Но они не знали!

Они не знали, что кровь — это солнечный огонь, и что солнце дает нам жизнь. Они ничего не знали про свет. Они стояли всего в нескольких шагах и ждали, что солнце спалит меня.

Красный серп показался над лесом. Я слышал пение птиц. Небо пылало. Я вытянулся, пытаясь всем телом впитать первые лучи. Моя кровь бурлила, свет опьянял, пронзал меня насквозь. Силы возвращались, и я ждал. Еще несколько мгновений, — и можно будет одним движением вырваться из пут.

Эти трое все еще стояли неподалеку. Свет ослеплял меня, и я не видел их лиц. Но я видел кровавый огонь, бегущий в их жилах. Совсем рядом, совсем…

Солнце взошло. Красный шар, жаркий, пылающий ярче крови. Я рванулся. Веревки затрещали и не смогли меня остановить.

Девушка закричала, и кто-то из них выхватил пистолет, а другой побежал вниз по склону. Но солнце поднималось все выше, и надеется им было не на что.

Я знал, что кровь безумцев — не лучшая пища. Но я слишком долго был в темноте, и солнце завладело мной.

Я сделал то, что велело мне солнце.