Автор. (Сидит на авансцене, говорит, медленно, с одышкой, поэтому можно понять, что человек он уже немолодой). Вот и дождался, мои пьесы ставят в театрах. Хотя самому это уже не нужно и не интересно. Все равно никто не поймет, зачем и почему я их писал.

 

Занавес поднимается.

 

Сцена пуста, занавес тут же опускается.

 

Автор. Могу себе позволить не прислушаться к критикам, все написанное публика принимает с восторгом. Но, по сути, у меня ничего нет, даже свои пьесы я не храню, мне безразлично, что с ними будет потом, как их будут ставить. Выразят ли другие, то, что я на самом деле задумал.

 

Пауза.

 

У меня осталось только одно это письмо, а как потерял остальные уже и не помню. Может, был пожар, а может – война... Их было много, но осталось только одно…

 

Занавес поднимается, сцена пуста.

 

Автор. (Смотрит через плечо на сцену, досадливо машет рукой. С раздражением). Что-то там неладно с занавесом. (Читает письмо).

 

“Привет.

Прости, что так долго молчала, просто не было времени. Решила изложить все события за прошедшие дни по порядку, вроде небольшого дневника.

 

2 марта.

Спасибо за Превера, читаю... Я тебе уже говорила, что больше всех мне понравился ангел в первой пьесе, ангел который ходить по сцене туда и обратно. Ангел такой чудесный. Хочу написать про ангелов, только надо набраться смелости писать о них в компьютер, а не на бумаге, Я уже привыкла к клавиатуре настолько, что кажется, что мысли туда идут охотнее – ужасно, да?

Как ты мало пишешь. Наверное, с весной активность должна возрастать”.

 

Автор. (Подняв глаза от письма). Я встретил её одним знойным полуднем в коком-то задрипанном кафе, она пила кофе. Было очень жарко, знаете, как бывает летом, когда горячие дуновения ветерка залетают вам в волосы, глаза слипаются, хотя еще день, а ноги и руки налиты усталостью, и ничего не хочется делать. (В задумчивости замолкает и не понятно, собирается ли он читать письмо дальше).

 

Занавес опускается.

 

Автор, ссутулившись, сидит, смотрит невидящим взглядом куда-то вдаль.

 

Занавес поднимается.

 

На сцене столики кафе, несколько посетителей, разморенных полуденной жарой, пьют кофе, курят, лениво перелистывают газеты.

 

Автор. (Вспоминая). Я склонился над ней и поцеловал руку на противоположной стороне от локтя…

 

В кафе входит автор, совсем еще молодой, или это только кажется, потому, что он одет изысканно, причесан, надушен дорогим одеколоном, в общем, выглядит весьма респектабельно. Рассеянно и небрежно осматривает кафе, видит свободное место возле одной из посетительниц, которая, подобно всем другим, неторопливо попивает кофе из давно остывшей чашки.

 

Она. (Смеётся, жестом приглашает его присесть).

Молодой автор на сцене. (Склоняется над ней и целует руку на противоположной стороне от локтя, садится).

 

Официант приносит ему что-то темное в высоком стакане, автор на сцене безразлично, как-то механически пьет, изредка поглядывая на сидящую напротив девушку.

 

Молодой автор на сцене. Ты красивая, даже, наверное, очень красивая…

Она. (Смеется в ответ).

Молодой автор на сцене. Ты очень расчетлива и выдержана.

Она. (Смеется).

Молодой автор на сцене. Я так счастлив, что в этом городе, в котором живет то ли два, то ли три миллиона людей, и из них, наверное, добрый миллион – миловидные девушки, не обремененные семьями, заботами, мужьями, детьми, встретил именно тебя.

Она. (Смеется).

Молодой автор на сцене. У тебя просто дар любить…, дар любить.

Она. (Смеется).

 

Автор на авансцене. (Прикрывая глаза рукой, с неожиданным воодушевлением вспоминает). У нее был просто дар любить…, дар любить. А я всё потерял, но письма, письма помню наизусть. Встреть я тебя опять, и расскажи о прошедших годах, да нет – десятилетиях, разве поверишь, что сберег эти такие обыденные и ничего особенно не значащие слова. Ты, наверное, даже подумаешь, что я пытаюсь, что-то сочинить, или просто не узнаешь, свои собственные мысли. Все ведь так изменилось…

 

Молодой автор на сцене. Я написал стихотворение - специально для тебя, или нет - специально про тебя…, какая разница.

 

Автор на авансцене. Конечно, я соврал. Это просто красивое стихотворение о любви. Мог ли писать что-то специально для неё, если только тогда мы впервые встретились.

 

Молодой автор на сцене. Потоки твоей красоты затопят пустыню в моем сердце, я в ней задыхаюсь.

Она. (Смеется). Ты мне очень нравишься, но верить тебе не собираюсь...

Молодой автор на сцене. Ну, раз ты не веришь, возьми и вскрой мне вены, пусть вся моя кровь стечет на раскаленный асфальт, и пусть сгорит в этом огне.

Она. (Смеется).

Молодой автор на сцене. (Вынимает кофейную ложечку из ее чашки и протягивает ей, на ложечке сверкает луч солнца). Порежь мне вены, или выковыряй глаз!

Она. (Смеется).

Молодой автор на сцене. (Касается ее руки, там, где не так давно целовал её).

 

Пауза.

 

Она. (Смеется). Идем ко мне.

 

Занавес опускается.

 

Автор на авансцене. (Мечтательно) Да, всё было именно так, или примерно так, или мне хотелось, что бы произошло так... Какая разница…

 

Пауза.

 

Автор на авансцене. (Вспоминает). Мы легли на кровать, я и она. Перед этим приняли душ в полуосвещенной ванной, а я в этой тесноте ударился головой о бойлер.

 

Занавес поднимается.

 

На сцене какое-то подобие ванной, очень тесной, в ней двое, освещение очень слабое.

Она. (Смеётся, вытирая полотенцем ноги).

 

Автор на авансцене. (Вспоминает или описывает то, что происходит на сцене, так как из-за недостатка света практически ничего не видно). Пока она вытирала одну ногу, я вытер обе свои, такие у неё были длинные ноги. Она надела махровую пижаму желтого цвета с голубыми полосками на рукавах и штанинах.

 

Пауза.

 

Автор на авансцене. Когда мы легли в кровать… (Начинает кашлять, прерывает рассказ).

 

Она. (Выходит из ванной в пижаме желтого цвета с голубыми полосками на рукавах и штанинах, садится на кровать, оборачивается к молодому автору, который стоит в дверном проеме, с полотенцем в руках). Спокойной ночи.

 

Автор на авансцене. (Откашлявшись). Казалось, что она сказала это достаточно серьезно. А я потом лежал на спине и смотрел в мрачный потолок. Там в жирных черных контурах увидел красное лицо, его зловещий взгляд…

 

Молодой автор. (Выходит из ванной, ложится на кровать, смотрит в потолок. Что-то увидев там, крестится тремя пальцами, старательно прикладывая их ко лбу, плечам, и где-то в районе пупка. Вполголоса). Мне это так непривычно, что-то померещилось.

Она. (Лежит на животе, лицом повернувшись к стенке).

 

Света на сцене нет вообще, между кроватью и зрителями вырастает какая-то преграда, может это кусты, а может натянутая плотно ткань.

 

Автор на авансцене. Я поцеловал ее руку над локтем, через пижаму, но этот поцелуй не был серьезным, он мог быть и совершенно случайным. Намного изящней было, когда я поцеловал ее в спину на высоте сердца. Я подумал, что эти два маленьких поцелуя, еще не имеют никакого значения. А потом прислонил ухо к её спине и слушал, как бьется сердце.

 

Пауза.

 

Когда-то давно меня пытались учить музыке, неудачно, надо признать. Так вот, её сердце билось в ритме аdagio sostenuto (медленно растянуто) и аllegro con brio (радостно с живостью).

 

Торжественно клянусь, что про какую-либо особенную пользу я даже близко не думал.

 

Один старый поэт, позабыл уже его имя, как-то сказал мне, что секс - это обычная грязь, он еще сказал, что в глазах Бога я очень большой грешник и спасения мне не будет никогда.

 

В углу сцены освещение усиливается, это то самое кафе, где они встретились, только тот столик – пустой, молодой автор и старый поэт сидят в самом углу - за другим.

 

Автор на авансцене. Я тогда смотрел на этого поэта, обросшего бородой, от которого воняло давно не стираной одеждой, да и изо рта вовсе не благоухало, ведь он изображал из себя глубоко верующего человека, а сам при этом преспокойно дул пиво, заедая его вяленой рыбой.

 

Старый поэт. Секс - это обычная грязь, в глазах Бога ты очень большой грешник, и спасения тебе не будет никогда.

Молодой автор (Вызывающе). Как же ты обходишься без секса, наверное дрочишь эту штуку?

Старый поэт. (С улыбкой на лице). Я делаю это по несколько раз в день.

Молодой автор. Вот, сам видишь, между нами, по - сути, нет отличий, ты делаешь в принципе то же самое, но лишь думаешь о женщинах, а я мысли воплощаю в реальность. В глазах Бога это приводит к одним и тем же последствиям - к фонтанчику спермы, и нет разницы, ты сам себя держишь за хуй или это делает кто-то другой. Что скажешь?…

 

Автор на авансцене. Поэт со злостью вскочил из-за стола, тем более что и пиво уже кончилась, и сказал, что я буду гореть в пекле.

 

Старый поэт. (Со злостью вскакивает). Ты будешь гореть в огне…, в пекле. (Уходит).

Автор на авансцене. Больше я не видел Бога во сне; а когда встречал того поэта, он всегда от меня отворачивался, ведь мы так похожи…

 

Пауза.

 

Автор на авансцене. (Рассказывает). Я положил ладонь на ту часть её спины, которая ближе к ягодицам, верхнюю часть пижамы потянул вверх. Быстренько залез под простыню, прижался губами к её телу между спиной и ягодицами и почувствовал сладкий аромат. Это как будто ты идешь слегка выпивший по улице, ведущей к морю, мимо ботанического сада, и неожиданный порыв ветра приносит радостную весть, что проклюнулись первые травинки на ещё черной грязной замусоренной после зимы земле, когда разливается такой аромат нежности. От неожиданности вдруг начинаешь думать о том, что Бог всё же есть, и он наблюдает за каждым нашим движением и мыслью. И от этого становиться страшно…

 

Пауза.

 

Пока я стягивал нижнюю часть пижамы, она лениво подняла бёдра, и хотя ноги у нее очень длинные, она в секунду оказалась голой от пояса и ниже.

Я нежно поцеловал ее в начало ягодиц, где-то там, где заканчивается спина. Отверстие между ягодицами было вкуса мёда, и когда я притронулся к нему языком, она сказала...

 

Она. Омммммммммм!!!!

 

Верхняя часть сцены начинает освещаться чуть приглушенным светом, за кроватью, появляется какое-то возвышение. Туда поднимаются, будто на импровизированную трибуну, дюжина ангелов, они все разного роста, возраста. Выстраиваются в линию и с благоговением смотрят вниз, на кровать.

 

Автор на авансцене. Когда мы соединились, собралась дюжина ангелов над нами, выстроились по росту и запели: Слава Господу…

 

Ангелы благоговейно складывают на груди руки, начинают торжественно петь:

 

Господь грядет в полуночи, жених идет со славою

Со ангелы - архангелы, прославити святых своих

А грешником каждому их воздати им мучение

Когда снидут архангелы по Божьему велению

Ужасно они возгласят и грозно тогда вострубят

Когда трубы возопиют и мертвые вся воззовут

Небеса тогда ужаснуться и земля-та вся вострепещет

Тогда вся тварь устрашится и концы земли содрогнуться

Прекрасное солнце лучи свои сокрыет вся

Луна тогда пресветлая престанет от течения

Звезды тогда небесные вси купно испадают

Тогда вся твердь колеблема и сжигаема расстаются

Когда с небес подвигнуться вси ангелы – архангелы

Велит Господь поставити престол его среди земли.

 

Автор на авансцене. А тем временем и Дьявол выглядывал из незакрытой форточки. Взгляд его туманился оттого, что он видел, и он, бедолага, успокоился.

 

Брать ее мне приходилось со всей настойчивостью.

Она не хотела целоваться со мной.

Она меня не любила.

Она не хотела меня полюбить.

Она не планировала никого любить той ночью.

Она не была полностью уверенна во мне и раз за разом повторяла…

 

Она. Оммммммммм.

 

Автор на авансцене. Когда и я готовился сказать: Оооомммммммммм, она оттолкнула меня от себя и сказала…

 

Она. Подожди, я перевернусь на спину.

 

Автор на авансцене. И опять мы пили и ели один другого. А ангелам и дьяволу так стало обидно, что они не люди. И она тихо говорила…

 

Она. ООМММММММ…

 

Автор на авансцене. А когда сказала так три раза, ее охватил какой-то ступор, и она начала плакать, сначала тихо, а потом еще тише… И еще немного поплакала.

Это всё меня немного сбило с толку, хотя и отец и дед рассказывали, что некоторые женщины начинают после этого плакать.

 

Раньше я делил постель со многими женщинами, но ни разу не видел, что бы они плакали.

 

Ангелы исчезли, и дьявол тоже исчез.

 

Ангелы, стоявшие на возвышении и все еще тянувшие какую-то песню, расходятся по одному.

 

Автор на авансцене. И меня утомил ее плач. Может она никого по настоящему не любила.

Может она меня возненавидела.

 

Молодой автор на сцене. (Лежит на кровати, смотрит в окно курит сигарету).

 

Слышен топот множества ног.

 

Автор на авансцене. Может это идут солдаты. Кто знает… Или просто много людей спешит с работы, или на работу, или подошел автобус и на остановке вышли все пассажиры.

 

Пауза.

 

Сцена понемногу освещается, наступает утро.

 

Автор на авансцене. Под утро она заснула, а я встал, укрыл её одеялом, второпях оделся, вышел на улицу.

У входа в дом встретил того самого поэта, имя которого забыл, он стоял слегка пошатываюсь, от усталости, или от выпитого. В густой бороде застряли крошки, одежда небрежная, давно не стираная, от него шел запах давно немытого тела.

 

Молодой автор и старый поэт опять сидят за столиком кафе.

 

Старый поэт. Когда у тебя закончится с ней роман, запиши всё, что было, это может оказаться интересным чтением. Принеси, я дам хорошую рецензию. Сейчас никто не способен написать такого романа. Все пишут какой-то бред, и только об одном, но это вовсе не романы.

 

Автор на авансцене. Меня тогда облил холодный пот. Я не знал, говорит он правду, или врет. Вообще трудно понять, говорит ли правду завзятый лгун. Этого никак нельзя понять…, никогда.

 

Старый поэт. Нормального романа никто не может написать, может ты сможешь. Напиши и принеси мне.

Молодой автор на сцене. Но мой роман с ней ещё не закончен. Мы вместе всего несколько часов.

Старый поэт. Ты уверен!

Молодой автор на сцене. Не знаю, я до сих пор написал всего несколько не очень удачных стихотворений и никому их не показывал.

Старый поэт. А разве не ты написал пьесу о разгульной жизни монахов?

Молодой автор на сцене. Нет, нет, ты меня с кем-то путаешь, я бы не решился писать подобное, будь даже у меня хоть немного таланта. Есть вещи, о которых писать не следует, хотя они часто происходят и все знают об их существовании.

Старый поэт. (Поднимает брови и, насупившись, говорит, растягивая слова, так чтобы было более понятно и внятно). Не бойся, всё будет нормально. (Подмигивает, достает из недр своего бездонного кармана, бутылку). Не хочешь приложиться.

Молодой автор на сцене. Мне кажется, что кто-то следит за каждым моим движением, что слова, которые слетают с губ тут же считывают, что даже мысли мои записывают. Мне кажется, что я перестаю существовать. Я виновен, наверное, я виновен, хотя по правде - не виновен. Даже невинные детки бывают кровожадными, бессердечными и жестокими.

Старый поэт. И все же ты будешь гореть в огне…, в пекле. (Встает и уходит).

 

Автор на авансцене. Когда я вернулся, несколько раз звонил в двери, но мне никто не открыл, может потому, что в квартире никого не было. Её, наверное, взбесило, что утром я так и не принес булок на завтрак и даже не позвонил. Конечно, мне бы стоило на ней жениться, или на ком-нибудь другом, мне нравиться жениться, только бы этим и занимался. Но что поделать, так всегда случается, стоит выйти в булочную, как уже никого нет дома, и все надо начинать сначала.

 

Молодой автор на сцене. (Встает из-за столика, подходит к двери в комнату, где стоит кровать, звонит в двери несколько раз). Нет, скандал я устраивать не буду, вот только бы напиться воды. И ни Бог, и ни черт здесь не причем. Мне надо домой, мне надо напиться воды… (Опять звонит в дверь). Ни в чём, что твориться в этом паршивом мире, моей вины нет. Я не желаю, чтобы эта вина была, её не может быть и её не будет.

 

Занавес опускается.

 

Автор. (Сидит, опустив голову на сложенные на столе руки, перед ним недочитанное, а может недописанное письмо).

 

Зрители, так и не дождавшись, что же он скажет напоследок, расходятся.