Вика пробыла выходные у знакомых на даче, и к вечеру собралась домой в Москву. Оставив провожающих у калитки, она побежала на антресоли за сумкой, которую легкомысленно оставила там после праздничного застолья. В ней находились документы, деньги, ключи, косметика и ещё многое, на все случаи жизни. За ней издали затрусил деликатный беспородный пёс Тузик. Он всюду сопровождал её и подолгу ждал у очередной двери, будто нёс за неё личную ответственность. Поднимаясь по винтовой лестнице, Вика обнаружила, что за ней, теряя равновесие и цепляясь за ступени руками, резво поднимается Славик, изрядно выпивший хозяин дачи. Не помня себя от страха, Вика добежала до заветной сумки, схватила её и помчалась назад, но было уже поздно!

 

- Нет! Нет! Не уходи! – закричал, дрожащий от возбуждёния, Славик, закрывая собою дверь. – Побудь ещё хоть немного! Я скоро отойду и провожу тебя до станции. Может – быть, я обидел тебя? Или что-нибудь сделал не так? Послушай пока Высоцкого, а? Умоляю! Останься! Хочешь, стану на колени? Он грузно шлёпнулся на колени, и раскачиваясь из стороны в сторону, громко зарыдал. Его алая рубашка, как зловещий цвет светофора, маячил перед глазами, словно предупреждая о смертельной опасности! От потрясения у Вики подкашивались ноги. Она присела на подвернувшийся стул, осознавая жуткую ситуацию, в которую попала по своей неосмотрительности!

 

- Никому я давно не нужен, ни матери, ни отцу, - продолжал рыдать Славик, размазывая по лицу слёзы. – Это вовсе не родной мой отец. Отчим! Мать, когда трезвая, в лицо ему повторяет, что ненавидит, а любит моего отца, который сама бросила и он давно женат на другой. Ругаются. Дерутся.Речь его теряет эмоциональность, глохнет. Лицо гаснет, выявляя множество морщин, и становится похожим на кору старого дерева. Теперь в ногах Вики, вместо моложавого галантного франта, валяется трясущийся старик, с дребезжащим голосом и бесстыдно выглядывающей лысиной:

 

- Вот и пьют. Мать упъётся, и всё забывает. Бедный я, несчастный должен погибать вместе с ними, и нет мне спасения! Дальше Вика не слышала его слов. Мозг, независимо от её усилий, напряженно анализировал ситуации и, как профессиональный шахматист, проcчитывал ходы и искал единственный выход:

 

- Нет безвыходного положения, пока жив человек - повторяла ей мать. - Пока жив? Да, конечно! Для покойной мамы уже не существует понятия ВРЕМЯ! Оно навсегда остановилось. Часы начали обратный отсчёт! Но моё ВРЕМЯ имеет быть! На весах бытия каждого человека существуют равновеликие - ЖИЗНЬ и ВРЕМЯ! Время – это бесценное приданное каждого. Время жизни можно увеличить, обогатить и обессмертить - образованием, творчеством, наукой. Либо осквернить, обесчестить, пропить как люди «дна»! Сердце билось ровно. Дышалось легко и спокойно, будто открылось некое второе дыханье, как в беге на длинной дистанции!

 

 

ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

 

Не беда, что не рисую,

В жизни яростной – пляшу

Балериной на канате,

Да всю ночь СТИХИ ПИШУ!

 

Что мне страсти лихолетья,

Коль страданья не ношу

Торбой писаной, сияньем, ,

А всю ночь СТИХИ ПИШУ!

 

Ни в религию! Ни в омут! ,

Ни в постели! Ни в висок!

Путеводными столбами – ПРАВДА

ВЫСТРАДАННЫХ СТРОК!

 

И, мужая, выживаю

Всем завистникам – назло,

Хоть мишенью вызываю

Выстрел в спину и в лицо!

 

Вновь стихами изойдуся,

Крик души пока не стих,

Ярость в жилах разольётся,

Просочится в КАЖДЫЙ СТИХ!

 

Вспыхнет маком и гвоздикой,

Пульсом бьётся рифма строк,

и ДЫХАНИЕ ВТОРОЕ - вновь

ОТКРОЕТСЯ мне вновь!

 

Круг общения Вики давно ограничивался исключительно творческой интеллигенцией. Она впервые попала в чужой незнакомый мир «дна» семейства алкоголиков и, по размышлению, пришла к выводу:

 

- Там человек является ничтожеством, плывущим по мутному течению жизни. Он дичает и, не прикладывает ни малейших усилий, чтобы осознать и остановить процесс распада, увлекает в пучину гибели своё окружение, и так кругами – как от брошенного в воду камня, получая дьявольское наслаждение!

 

Тем временем Славик, довольный результатом разыгранного спектакля, весело засуетился, разыскивая плёнку с записью Высоцкого. Он энергично, что-то мурлыча под нос, рылся в ящике допотопного комода, выбрасывая на пол спутанные магнитофонные ленты, пока не нашёл нужную. Потом, зигзагами, как муравей, перебежал комнату, вытащил разношерстные обрывки бумаг, гордо разложил их на столе перед Викой и попросил с достоинством:

 

- Смотри пока. Сам рисовал, а я быстренько перемотаю ленту.

 

Равнодушно перелистав беспомощные копии цветными карандашами из старых «Огоньков», Вика решительно поднялась и попрощалась:

 

- Благодарю покорно за внимание и угощения. Прошу прощения за хлопоты и беспокойство. Уезжаю! Поздно! Доберусь до станции сама. Всего доброго. Не смею больше задерживаться. Прощайте! Не поминайте лихом! – стараясь не выдавать животного страха, негромко приветливо произнесла Виктория и решительно поднялась.

 

- А Высоцкий?

- Послушайте сами. Непременно. Настоятельно рекомендую!

 

Уверенно надев через плечо злосчастную сумку, Вика сбежала вниз, усилием воли преодолевая оцепенение, и оказалась в темноте перед запертой дверью! Заглянула на кухню. Никого. Окно зарешечено! Рядом, за дверью скульптора, работал телевизор, и слышались голоса. Вика несколько раз громко постучала. Никто не ответил. Дёрнула дверь – она была заперта! Взлетев по лестнице, и пробежав мимо Славика, Вика вылетела на зыбкий балкон. Вокруг – ни души! На горизонте зловеще полыхало заходящее солнце…

 

- Да ты что? – залепетал, задыхаясь Славик. Родители собирались тебя провожать, но, видно, не дождались, подумали что ты незаметно ушла, а мать по инерции заперла дверь! Это точно! Ты что? Боишься что ли? Я в жизни ещё никого не обидел. Садись. Отдыхай пока. Полистай мои рисунки. Посоветуй, как рисовать. Может быть, и я стану художником, хоть и поздно, как Ван Гог.Он опять закопошился с лентами у магнитофона. Под балконом кто – то запрыгал. Перегнувшись через хлипкие перила, Вика разглядела, прыгающую через веревочку, знакомую девочку из семейства грибников.

 

- Девочка, позови, пожалуйста, скорей хозяйку, попроси, чтобы открыла дверь, а то я опоздаю на последнюю электричку!

 

- Она давно ушла на свою квартиру, - пропищала девочка, не переставая прыгать. – Если мама разрешит, схожу! Из окна тотчас высунулась голова матери, сельской учительницы, с которой Вика ещё недавно долго разговаривала и читала свои детские стихи. Она как отрезала:

 

- Таня, домой! Не смей никуда ходить! Сейчас будем кушать!

 

Стало тихо. За спиной Вики раздался довольный голос:

 

- Мать отоспится и придёт теперь только утром. Раньше её не поднимешь. Это точно! Не бойся ты! Я тебя не трону. Садись. Поедим, что осталось. А кое- что у меня припасено специально для тебя, - с этими словами, он умело открыл и бережно поставил на стол большую бутылку портвейна. - Наверное, будет дождь. Душно. Если хочешь, расстегни лифчик. Я смотреть не буду. Это точно. Раз водку не пьёшь, вот тебе дамское вино, - виновато бормотал он. Поставив на стол жалкие остатки закуски и две рюмки, он присел на краешек ветхого стула. Вика молча наблюдала.

 

- Бери, ешь, что бог послал. Не стесняйся.

 

Вика не ответила, лишь пересела подальше. Славик больше не обращал на неё внимания, и весь дрожал от нетерпения. Больше он будто не замечал Вику. Он осторожно наливал дрожащей рукой себе вино и, медленно, полузакрыв глаза, с наслаждением пил, не закусывая. Лицо его просветлело, глаза засветились радостью, он пребывал в состоянии полного блаженства. Счастливый и просветлённый, обернулся с улыбкой к Вике и торжественно произнёс: «Вообще то я не женат! Делаю тебе официальное предложение. Это точно! Выходи за меня замуж. Не пожалеешь. Пойдём завтра же в загс. А? Родишь мне сына. Мне нужен наследник. Оставлю ему дачу. Кое - что и на сберкнижке есть. Это точно! Соглашайся!»

 

- Об этом не может быть речи,- строго парировала Вика.- Послушаем Высоцкого, - и с отвращением подумала:

 

- Видимо, именно это говорят в аналогичных случаях! Это спившееся существо, давно дошедшее до уровня одноклеточной амёбы, стремлению к сексуальному насилию надо мной придаёт некий антураж!

 

- Извини меня, пожалуйста! Я брошу пить – неожиданно твёрдо и убедительно продолжил Славик. - Честное слово. Клянусь! Сегодня пью в последний раз, как участковому недавно обещал. Он дал мне последний срок – три дня, чтобы устроился на работу. На старую не хожу несколько месяцев. Если уволят по статье за пьянство, нигде меня не возьмут. Пойдём завтра, пожалуйста, вместе? Скажете им всё это. Вам поверят и отдают Трудовую чистой. А на новом месте я всё начну сначала! Умоляю! Сжальтесь! Хотите, стану на колени? – он тут же рухнул на колени и пополз к Вике.

 

- Не нужно устраивать комедий и истерик! – жёстко остановила его Вика, отодвигаясь дальше. – Дайте телефон работы. Я позвоню, когда вернусь, из дома и поговорю с руководством. Утром я должна быть на работе. Проспитесь, и на ясную голову будете решать проблему с работой. Посоветуйтесь с родителями. Покорно дослушав Вику, с несчастным выражением на лице, он благополучно водрузился на стул и тут же налил себе вина. По его старообразному медленно лицу катились слёзы. Он старел на глазах. Трудно было понять, сколько ему лет - 50? 60? 70?

 

- Никому я теперь не нужен и жизнь у меня пропащая. Была машина. Увели. Была жена. Бросила. – и как бы отвечая Вике, глядя ей в глаза, дальше пожаловался: - Юбилей у меня. 40 стукнуло. Это точно!

 

Говоря, он допивал вино и всё больше и больше пьянел. Потом трясущейся рукой он безуспешно пытался убрать со стола опустевшую бутылку. Смахнул тарелки с закуской на пол. Осколки и еда разлетелись вокруг. Руки, как у слепого, продолжали шарить над столом.

 

- Кажется, у меня есть ребёнок. Точно не помню, сын или дочь, и как звать. Эта девка всё ходила с ребёнком ко мне на работу. Хотела выбить алименты, да ничего не вышло. Ещё бы не хотеть! Я получал в те времена как министр! Пей, гуляй, сколько хочешь! Хватало! И сейчас хватает! Знаешь, сколько у меня летом дачников? А зимой сдаю цыганам и художникам. Выходи за меня замуж! Не пожалеешь! Одену как королеву в меха и бриллианты! Куплю к свадьбе тебе белую машину. Повезёт нас к алтарю тройка с бубенцами. Будут петь, и плясать цыгане. Говорил он с трудом, еле выталкивая из себя слова. Язык заплетался. Закрывались глаза. Он валился со стула и жилистыми руками, как паук, тянулся, чтобы ухватиться за край стола и с трудом опять забормотал:

 

- Сварщик я. Высший разряд. Ты не бойся. Дачу я переписал на отца, а сам прописался у матери в коммуналке. Теперь она получит двухкомнатную квартиру. С женой я не расписывался. Приезжая она. Никому ничего не докажет, и ничего не получит. Она работает по лимиту в больнице. Маленькая, худющая. Кость да кожа. Не то что ты – художник, журналист, королева! А она горшки выносит. Моет судна. Тьфу! Противно! От неё дохлый ребёнок мне не нужен. С временной пропиской она будет хрячить там 10 лет. Собирается поступить в медицинский на хирурга. Смех просто. Сопливая девчонка. 17 ей. Польстилась на прописку. Таких желающих много. Могу выбрать.Но эта зараза обязательно поступит. Настырная она. Это точно! Наконец, он ухватился за угол стола, оттолкнулся, зигзагами по диагонали, падая вперёд, добежал до магнитофона и врубил его на полную мощность. Затем стянул с себя брюки и рубашку, обнажая хилое жёлтое тело, повалился на постель и захрапел. Комнату заполнил, перекрывая богатырский храп, надрывный голос Высоцкого, который заполнил всё пространство, бился о стены и вытек в сад, вытесняя остальные звуки.

 

- / Рвусь из сил - из всех сухожилий…/

- /Обложили меня, обложили…/

- /Хоть дожить - не успеть/ То хотя бы допеть…/

 

Напряжение спало, по телу разлился покой, стало легко дышать и думать

 

- Высоцкий появился в нужное время, и в нужном месте, - рассуждала Вика. – Он явился голосом, знамением поколения, его рупором. Был нужен народный заступник, и он появился. В голове явственно возникли строки стиха к Высоцкому, написанного в годовщину его смерти, после встречи с бардами в мастерской художника Доброва в Столешниковом, где бывал Леонид Губанов и другие гонимые поэты. Виктория мысленно вступила с Высоцким в диалог:

 

ВЛАДИМИРУ ВЫСОЦКОМУ

 

Владимир Высоцкий, цикорием славы усыпан,

Под тяжестью трупов – цветов, источающих запах рыданий,

И склеп почитаний и славы ему неуютен и тесен,

И душит петлёю морскою слюнявая мода признаний.

 

Хрипит, надрываясь, с пластинки заезженной каждого,

Безусого мальца, одетого в стиле модерна,

И в чёрных рубахах, гитарами перепоясаны,

Салонные барды поганками зреют на дёрне!

 

То барды из тех, что несут свою сущность из баров,

Пресыщенной плотью в заморских одёжках колышат,

И матово тренькают – сладко и складно. С пробором

головкой трясут и собою, как воздухом, дышат!

 

О чём же поётся детьми инкубатора нервного времени,

Влачащих, цветами бумажными, песни к застолью?

И жизнь коротая, за муторной склянкой портвейна,

Не любят! Не сеют! Детей не рожают, тем более!

 

- Где, брат мой, твоя нетерпимость к искусному ханжеству,

Где правдою жизни ни веет, ни каплет, ни дышится?

Восстанешь ли ливнем, грозою, сермяжною правдою,

Когда эта патока трелей постылых послышится?

 

Рассыпь всё Загробье, с высот вознесённый Высоцкий!

Ты весь был, как факел, что светит в ночи жизни,

И в песнях твоих, что берём мы с собою в дорогу,

Натянутым нервом, звенящем струною, ЖИВ ТЫ!

 

Разговор с Высоцким окончился. Звук оборвался на полуслове, как его жизнь! Вика тихо поднялась и на цыпочках, в невыносимой знобящей тишине, неслышно прошла помещение, спустилась в общую прихожую, осторожно нащупывая ступени скрипучей лестницы, и распахнула дверь кухни. Что – то блеснуло и погасло на стене. Ключ! Это ведь ключ! Ещё секунда и он в руке! Теперь нужно попасть в замок… Время тянется невыносимо томительно, как в замедленном кинокадре. Но вот ключ в замке! В эту минуту над головой Вики раздаётся пронзительный крик: СТО – О – О – ОЙ! НЕ УЙДЁ – Ё – Ё - ЁШЬ…

 

Проснувшись от резко наступившей тишины, Славик босиком, лишь в полосатых трусах, буквально скатывается по ступеням и, теряя равновесие, хватается за вырез сарафана со спины. Ключ в это время легко поворачивается, и дверь распахивается настежь! Вместе с вечерней прохладой, со двора хлынуло множество звуков, которые источала дача: детские голоса, звуки радио и телевизоров, где – спорили, лаяли собаки, пели под гитару, играла гармонь! В этом шуме безнадёжно затерялся отчаянный женский крик:

 

- А - А – А – А… ПОМОГИ – И - И – И - ИТЕ – Е – Е – Е…

Это Славик, падая за порог всей тяжестью потного, скользкого тела, ухватил Вику за распустившиеся длинные волосы! Наматывая на руку пряди волос, он повис на них, потеряв точку опоры, и тяжело дыша в затылок тошнотворным перегаром, хрипло заорал:

 

- Хочешь уйти чистенькой? Не выйдет! Я много таких ловил на замужество и трахал неделями, сколько хотел, пока хватало сил! Десятки! Детей наплодил, наверное, видимо – невидимо! Это точно! Особенно люблю интеллигентных. Они чистые и хорошо пахнут, и никому потом не жалуются! Берегут репутацию! Мне полный кайф!

 

ДАЧНИКИ ПОЧУЯЛИ НЕЛАДНЕОЕ С ГОСТЬЕЙ,

И С ЛЮБОПЫТСТВОМ ПРИЛЬНУЛИ К ОКНАМ!

 

Другой, трясущейся рукой, он потянулся к её сумке:

 

- Посмотрим что у тебя там. Может быть, украла что – нибудь? А то после каждой пропадают деньги и вещи! Не напасёшься!

 

С этими словами он рванул с плеча Вики сумку, из которой , на едва освещённую из окон дорожку, выпали документы, деньги, ключи и остальное хозяйство От резкого движения руки, он вдруг отпустил волосы и упал навзщнич головой на клумбу..

 

Покрываясь от ужаса испариной, Вика судорожно затолкала всё в сумку, а документы и деньги спрятала за лиф. За это время, с трудом перевернувшись на живот, Славик поднялся на четвереньки и дополз до неё, бормоча с ненавистью:

 

- Значит, такая вся чистенькая, умная и красивая, ты будешь рисовать, писать стихи, а я буду подыхать здесь как падаль?

 

Последние слова Виктория не слышала, из-за пронзившей её руку невыносимой боли! Это Славик поднялся и обеими руками выворачивал кисть левой руки в одну сторону, а большой палец – в другую, стараясь вырвать его, как варёную куриную ножку! Почти теряя сознание от боли, Вика отчаянно колотила его сумкой по рукам.

 

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ НА ДАЧЕ ПРИМОЛКЛИ ГОЛОСА,

ЖИЛЬЦЫ, ПРИНИКШИЕ К ОКНАМ, БОЯЛИСЬ

ПРОПУСТИТЬ ТАКОЙ ЗАХВАТЫВАЮЩИЙ СЛУЧАЙ!

 

Как ты ухитряешься не замазаться в жизни в дерьме? Интересно! Голова что – ли особая? Сейчас я посмотрю что в ней!

 

С этими словами, он вырвал из земли, подвернувшийся, как нарочно, лом, и замахнулся над головой Вики!

 

-А-А-А-А! КТО-НИБУ-У-УДЬ! СПАСИ-И-И-ИТЕ! У- Б-И-В-А-А-ЮТ!

 

- разрезал вечернюю многоголосую благодать отчаянный женский крик!

 

ТОТЧАС ЗАМОЛКЛИ ЗА ОКНАМИ ГОЛОСА И ЗВУКИ,

ОДИН ЗА ДРУГИМ ПОГАСЛИ ЗА НИМИ ОГНИ,

ЗАХЛОПНУЛИСЬ ВЕКАМИ ШТОРЫ

И ЖУТКАЯ ЗНОБЯЩАЯ ТИШИНА И ТЬМА,

КАК НА ДНЕ КОЛОДЦА,

ОПУСТИЛАСЬ НА НЕОСТЫВШУЮ,

ОТ ЗНОЙНОГО ДНЯ, ЗЕМЛЮ!

 

 

ПОСТСКРИПТУМ

 

Долго, долго бежала потом Вика в непроглядной темноте по дороге, которая еле светлела асфальтом. Такой красочный и звонкий днём лес, угрюмо смыкал над головой кроны. Не видно было ни звёзд, ни луны. Только дачный пёс Тузик неслышно поспевал бежать за ней до электрички, а потом долго махал ей вслед хвостом. Это и был спаситель Вики, который вцепился в ногу обидчика, лишь только над головой Вики завис лом и раздался её отчаянный вопль о помощи. Она не поняла, почему Славик вскрикнул, почему промахнулся и упал! Как лунатик, она села в электричку, потом доехала до дома в метро, не чувствуя жгучей боли в кисти левой руки, которая посинела, опухла и висела как плеть. Утром она обнаружила на столе на розовой обложке школьной тетради новые стихи, написанные ночью, в состоянии стресса:

 

 

S O S

 

SOS! Сорвётся горячий бред!

SOS! Воплем немыслимых бед!

SOS! Но вас растревожит, едваль,

Чужого отчаянья даль!

В лесу равнодушья вокруг

Смыкается зарослей круг!

Морокою мозг мой изрыт,

А память стенает навзрыд!

Но ханжества тонкий лоск

Растает как зыбкий воск,

А душу твою – на панель

Выкинут хоть теперь!

Подачкою сирою – жалость,

Да небо в овчинку осталось,

Круг красным очерчен флажком,

Чтоб ты задохнулся ничком!

- Мой ангел! Да это всё блажь!

Себя возлюби и уважь!

Что было – быльём поросло!

Будь счастлива – всем назло!

 

Через год в «Яблочный Спас», то есть 19 августа, сидя на Тверском бульваре за памятником Есенину, Виктория машинально перелистала, оставленную кем – то, газету «Аргументы и факты».

В рубрике происшествий сообщалось, что в Переделкино найден труп неизвестного, утонувшего в состоянии сильного опьянения. Рядом для опознания была фотография покойного. ЭТО БЫЛ ОН!

 

 

К О Н Е Ц