Когда близкие далеко…

 

Как же он все-таки счастлив! Нет, это просто не поддается описанию. Только тот, кто тоже прожил восемь лет в по-настоящему удачном и дружном браке, нежно любя свою «вторую половинку» и никогда не расставаясь с ней даже на несколько дней, сможет понять, что он сейчас чувствует. Понять и по-доброму (а возможно, что и по-злому) позавидовать человеку, чья жена с детьми на целых три недели улетела в Нью-Йорк к внезапно найденным там дальним родственникам и оставила его одного. Абсолютно одного, черт побери!

Владислав перекатился из одного конца огромной кровати в другой и, не открывая глаз, сладко потянулся. Потом все-таки приоткрыл глаза и тут же зажмурился от льющегося в комнату солнечного света. Нет, он все-таки просто феноменально счастлив. Никогда раньше ему даже в голову не приходило, что от любимой женщины и обожаемых детей тоже можно устать. Да еще так сильно! Он почти физически наслаждался стоящей в квартире тишиной и свободой. Сегодня, завтра и еще девятнадцать дней его родная Иринушка не будет включать за ужином свои слезливые сериалы, жаловаться ему на растущие цены и на далекое от идеального поведение детей, советоваться с ним, какую ей лучше сделать прическу и приглашать в гости своих хихикающих подруг. А его родительская гордость – Максимка с Иваном – не будут каждые полчаса ссориться из-за игрушек и выталкивать друг друга из комнаты, уговаривать их с Ирой завести щенка и приносить из школы и детского сада гневные записки от учителей и воспитателей, подробно расписывающих все их «черные дела». А сам он все эти дни будет делать все, что захочет: смотреть свои любимые фильмы и передачи и включать музыку, которая нравится именно ему, сидеть в кафе и гулять по городу поздно вечером, курить в спальне и питаться бутербродами, приглашать в гости друзей или засиживаться допоздна них дома, иногда оставаясь там ночевать. И никто, ни одна живая душа не сможет помешать ему в этом!

Раздавшийся звонок в дверь сообщил Владиславу о том, что одной живой душе, возможно, все-таки удастся это сделать. Впрочем, заглянув в глазок, он успокоился – это была всего лишь его младшая сестра Тамила. Для чего бы она к нему ни заявилась с утра пораньше, долго в гостях эта женщина не засидится: убежит по каким-то своим делам, которых у нее всегда, даже в выходные дни «целая куча».

- Приветик! – Тамилка чмокнула брата в щеку и решительным шагом направилась в кухню, торжественно неся перед собой огромный полиэтиленовый мешок, из которого торчал лохматый пучок зелени и два длинных французских батона.

- Что еще за гуманитарная помощь? – проворчал Владислав, наблюдая, как она проворно выкладывает на кухонный стол всевозможную снедь.

- Ирка вчера попросила за тобой присматривать, - категоричным тоном отозвалась Тамила. – Похоже, она всерьез опасается, что ты без нее одичаешь, исхудаешь и зарастешь грязью и нечесаными волосами.

Владислав мысленно представил себе эту картину и расхохотался:

- Ох уж эти женщины! Не бойтесь, не одичаю я без ваших забот! Наоборот, прекрасно время проведу!

- Ничего не знаю, я Ирке обещала и точка. Через два дня опять приеду.

- Имей в виду, меня может не быть дома.

- А куда это ты, интересно, денешься?

- Как куда? На свободу! – Владислав с размаху плюхнулся на подозрительно заскрипевший под ним стул, отломил от одного из батонов горбушку и с наслаждением принялся ее жевать. Хлеб был свежий, ароматный и, кажется, даже еще теплый. На «тайный сговор» жены с сестрой он не обиделся. В другой раз их желание не оставлять его без вкусной еды могло бы, наверное, вызвать у него раздражение, но теперь все это его только насмешило: он был слишком счастлив, чтобы на кого-то сердиться.

- Чего это ты прямо весь цветешь и благоухаешь? – хмыкнула Тамила и неожиданно тоже оторвала себе кусок батона.

- Тома, ну как ты не понимаешь? Я остался один! Я свободен от всего и ото всех! На целых три недели! – он заметил, что сестра начинает хмуриться, и добавил уже не таким восторженным тоном. – Ты не подумай чего плохого, пожалуйста. Напиваться и бегать по девкам я не собираюсь. Просто хочу как следует от них отдохнуть.

Хмуриться Тамилка не перестала:

- Неужели они так сильно тебе надоели? Неужели ты совсем их не любишь?

«Тридцать лет человеку, давно замужем, а все такая же наивная романтичная дуреха, какой была в юности!» - удивился про себя Владислав.

- Почему не люблю, почему надоели? – сказал он вслух, пожимая плечами. – Разве это так сложно понять: людям, которые давно живут вместе иногда надо друг от друга отдыхать. Многие супруги время от времени это делают. И потом, кстати, их отношения становятся только лучше. Понимаешь?

Тамила тоже пожала плечами:

- Знаешь, Влад, я этого не понимаю и, надеюсь, не пойму никогда. Если людям хорошо вместе, как они могут друг от друга устать?

Вместо ответа Владислав попытался, по возможности, вежливо отмахнуться от сестры – ссориться ему по-прежнему ни с кем не хотелось.

- Когда твой Шурка куда-нибудь уезжает, ты тоже, небось, радуешься. А меня этой радости хочешь лишить! Хотя ведь ты его редко от себя отпускаешь – оттуда тебе знать, что люди при этом чувствуют?

Он пытался превратить все в шутку, но сестра не только не улыбнулась, а наоборот, внезапно стала предельно серьезной:

- Когда мой Шурка, или Верочка, или они вместе куда-нибудь уезжают, для меня это трагедия. Я не нахожу себе места, пока они не приедут обратно. Секунды считаю до того момента, когда они должны вернуться домой.

Вот теперь Владислав все-таки начал раздражаться. Больше всего на свете он ненавидел этот Тамилкин патетичный тон! И все эти дурацкие ее рассуждения о «настоящей, страстной любви, которая до гроба, и после гроба, и на том свете, и в следующей жизни, если таковая будет».

- Ну и дура, - произнес он беззлобно и принялся заталкивать принесенные сестрой продукты в холодильник. – Вместо того, чтобы жить спокойно и радоваться, ты и себя изводишь, и Шурке нормально жить не даешь. Как он до сих пор от тебя не сбежал?

- Потому что мы с ним друг друга любим, - холодно отчеканила Тамила. – Если я куда-то уезжаю, он переживает не меньше. Поэтому мы и стараемся никуда друг друга не отпускать, как ты выражаешься. А если надо куда-то ехать, делаем все, чтобы как можно скорее вернуться.

Владислав это знал. В те дни, когда муж сестры отправлялся в командировки, она действительно умирала от страха. Хотя внешне это почти не проявлялось: Тамилка продолжала ходить на работу, заниматься с дочерью, бегать по магазинам и иногда даже как-то развлекаться, хотя обычно в эти дни все ее развлечения сводились к минимуму. Но в глазах у нее был страх – сумасшедший, иррациональный страх, что с человеком, которого она любит, может случиться что-то плохое. Она и к ребенку своему относилась так же: стоило ее Верочке слегка приболеть, и Тамила в панике начинала бегать по врачам и обзванивать аптеки. Владиславу в такие периоды с трудом удавалось скрыть от сестры свое раздражение. Сам он из-за детских болезней никогда особо не волновался – даже когда старший из его сыновей однажды оказался в больнице, он сумел остаться спокойным и уверенным в том, что все закончится хорошо.

- Значит, вы с Шуркой оба идиоты, - вынес Владислав окончательный вердикт. – Вы не умеете радоваться, вы во всем видите только плохое, вам все время мерещатся разные беды. Лечиться тебе надо, вот что.

Зря он это сказал. Ведь хотел же ни с кем в эти дни не ругаться! Но нет, вырвалось. И Тамила мгновенно подобралась, кажется, даже выше немного стала, глаза горят, кулаки сжимаются – еще немного и бросится на него, как в детстве, и что ему тогда, скажите на милость, делать?!

- Да, я не умею радоваться, когда не знаю, что с моими любимыми людьми! – кидаться на брата Тамилка не стала, но завопила знатно, наверняка всему подъезду было слышно. – Да, я не понимаю, как можно думать о чем-то другом, когда он едет по трассе или вообще в воздухе находится! Когда его в любой момент может не стать!!!

- Так ты хочешь, чтобы я три недели мучался, дрожал от страха и переживал за своих, только потому, что с ними теоретически что-то может случиться?

- От тебя я ничего не хочу. Мне только жаль, что ты так и не научился никого любить.

- Что ты знаешь о любви, истеричка? Мы с Ириной, к твоему сведению, счастливы. У нас с ней просто замечательная семейная жизнь, только спокойная, без этих ваших мексиканских страстей! Хотя ты в это, конечно, в жизни не поверишь!

- Почему же, в то, что у вас счастливый брак, я верю. Это вполне возможно и без любви.

- А на фига тогда вообще нужна эта твоя гребанная любовь?! Нервы портить себе и окружающим?

Тамила снова вскинулась и приняла «боевую стойку», но потом вдруг так же резко успокоилась и словно бы сникла.

- Я не знаю, для чего она нужна, - сказала она тихо, глядя в пол. – Только иногда мне кажется, что если бы я не волновалась так за Шурку, если бы не думала каждую минуту: «Только бы с ним все было хорошо!», с ним бы обязательно что-то случилось. Может быть, он бы тогда и в той аварии не выжил, не знаю. Когда так сильно хочешь, чтобы с человеком все было в порядке, беды действительно проходят стороной.

- Бред полный, - констатировал Владислав, но потом, вспомнив, как два года назад муж сестры поехал на машине в столицу и перевернулся на трассе, немного смягчился. На Тамилку тогда было страшно смотреть – даже после того, как Шура несколько раз повторил ей по телефону, что сам он не пострадал, только машину им, к сожалению, придется покупать новую. Сразу после этого она сорвалась с места, уговорила мать взять к себе Верочку и каким-то чудом достала билет на скорый поезд до Москвы. Возвращались они с Шуркой оттуда вместе: бледные, жалкие, не сводящие друг с друга испуганных собачьих глаз – словно не верили, что все закончилось хорошо…

- Ладно, Томка, не злись, - заговорил он примиряющим тоном. – И спасибо тебе за жрачку. Хочешь, кстати, перекусить?

- Нет, спасибо, - похоже, Тамила тоже уже успокоилась. – Мне бежать надо, у меня на сегодня куча дел запланирована. А кое-куда я вообще уже опоздала! – добавила она, взглянув на часы, и почти бегом бросилась в коридор.

Выпроводив сестру, Владислав вернулся на кухню, соорудил из принесенных ею запасов огромный «многоэтажный» бутерброд и закурил сигарету. Нет, ей-богу, все зло в мире – от этих вот истеричных баб, которые и сами покоя не знают, и другим норовят всю жизнь взбаламутить. Ладно, даже такое «стихийное бедствие», как родная сестра, не сможет испортить ему настроение! Он все равно проживет эти три недели один, чувствуя себя свободным и счастливым. И, наверное, к концу этого срока он соскучится по Иришке и по Максиму с Ванечкой, по их веселой болтовне и шумным играм, и даже по их подругам и школьным приятелям, без приглашения заявляющимся к ним в гости и съедающим за вечер все сладости. Он соскучится, и будет ждать их возвращения и в аэропорту их встретит не издерганный параноик, а счастливый и прекрасно отдохнувший от них муж и отец. И они тоже неплохо без него отдохнут, поживут там, в Америке, для себя, и потом им будет еще лучше, еще приятнее снова быть вместе…

Звонок в дверь показался ему каким-то особенно громким и долгим. Возмущенный до глубины души, Владислав рванулся в прихожую с четким намерением спустить звонившего с лестницы, кем бы он ни был. Перед дверным глазком стоял незнакомый человек.

- Телеграмма, срочная, распишитесь.

«От Иринки, - улыбнулся про себя Владислав, отпирая дверь. – О том, что они долетели. Хотя, вроде бы, рановато. Или я время не так рассчитал?»

 

Почтальон давно ушел, получив от адресата неразборчивую подпись, а Владислав все стоял на пороге своей квартиры и молча смотрел на бумажную ленту у себя в руках. Смотрел и медленно впитывал в себя смысл написанных на ней слов – слов, сообщавших ему о том, что Ирина с детьми, как и все остальные пассажиры их самолета, не вернутся домой уже никогда.