НИСХОЖДЕНИЕ КАМЛАНИЕ 2 Мне больно-о-ааааааа… ГЛАВА 1 Хорошее начало для продолжения В половине двенадцатого, с северо-запада, со стороны деревни Чмаровка, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный. - Дядя, – весело кричал он. – Дай десять копеек. Хорошее начало для продолжения? Правда, до меня это уже кто-то написал, мне сказали так, сам я редко окунаюсь в мир литературы. И вообще, зачем я это всё вообще пишу? Кто прочитает, кому эти записи помогут? Я всё-таки надеюсь, что они помогут мне, тому мне, что придёт вслед за мной. Прости «Я», думаю, ты должен меня-нас понять, что без шуток я не обойдусь. И чтобы ничего не упустить, я буду описывать ВСЁ… По этому начнём немного по другому, да и к действительности так будет ближе… Без четверти девять, с северо-запада, со стороны неизвестно какой деревни в… ай, да ладно, давай по-простому, а именно… * * * 14 мая 2005 года Где-то там… Я уже практически был на месте, когда затаившийся в засаде милицейский «Опель», вобрав в своё нутро мента, бодро махавшего за секунду до этого полосатой палочкой, начал меня преследовать. Причём со всеми атрибутами типа: включённые мигалки, сирена, вопли в громкоговоритель. И откуда ж ты, такой некрасивый, нарисовался… * * * Г. Минск 17 мая 2005 года Ничем непримечательный офис, каких сотни, в центре города. Чем занимаются неизвестно, но прибыль налицо (не для налоговой), сотрудники редко являются образцом соблюдения трудовой дисциплины, но исправно получают зарплату и что-нибудь в конвертиках. И осталась бы в истории эта фирмочка строчкой в бизнес-справочнике и вялотекущим делом в финансовой милиции, если бы не… Если бы в полдень с лишним, да скорее даже ближе к обеду, на третий этаж не подымался человек средних лет, среднего роста, среднего телосложения, в общем, усреднённый, ничем не примечательный, тип. Подымался бы и подымался – этот, очень среднестатистический, но, зайдя в помещение фирмы, сразу заполнил собой всё помещение, вытеснил собой воздух и время. Длинная, как стойка салуна, перегородка приёмной встретила его беглым визуальным осмотром, невозмутимой как трамвай, секретарши, притаившейся за пластиком. При этом стойка нопасарановски перекрывала близлежащие три кабинета. Человек, явно смущаясь, спросил: - Как мне увидеть Александра Васильевича? - Минутку. Он Вас ожидает? И как мне Вас представить? – мучавшаяся от скуки церберша обрадовалась иезуитской возможности попытать посетителя. - Представьте меня в ванной, и если хватит воображения, с собой. А если не хватит, я сам представлюсь, – и невозмутимо прошествовал мимо, обалдевшей от суммарного количества информации, секретарши. Когда та очнулась, холл уже был пуст, ну и ладно… А в кабинет директора ТОО «Глибелла», куда прошмыгнул наглец, из приёмной сразу перенеслась удушающая атмосфера и чувство смутного беспокойства, которая окружала серого неприметного человечка, как аура окутывает какого-нибудь брамина-подвижника. Александр Владимирович Драгополов был очень занят. Конечно, как может не быть занят такой занятой человек? Попробуй, отвлекись на минутку и компьютерный пасьянс не будет сложен. А как человек честолюбивый, Драгополов не мог позволить себе неудачи даже в мелочи. Эх, не был бы он так занят, то наверно смог бы уловить, что вслед за вошедшим человеком с внешностью заштатного клерка к нему в кабинет зашло то, для названия которого «большие неприятности» будет слишком даже мягко. Как-то робенько, на краешек стула, посетитель уселся напротив внушительного камодоподобного Александра Владимировича: - Александр Владимирович Драгополов (в ответ молчание, лишь беглый взгляд и кивок головы)? – не смутившись холодным приёмом, как будто был на него заранее настроен, посетитель продолжил, - Я представляю интересы фирмы «Свифтганза». Куцый. - Что «куцый»? – Драгополов удостоил «клерка» даже не взглядом, а вопросительным приподниманием густой брови. - Моя фамилия – Куцый. Вот визитная карточка, гляньте, пожалуйста. Александр Владимирович небрежно взял, положенную на стол, визитку. Мельком глянул, и тут его барская безмятежность моментально закончилась, как прерванная беременность. На белом прямоугольнике чётким готическим шрифтом было написано лишь одно слово – МИРОТВОРЕЦ. «Миротворец» для бизнесмена в полулегальном бизнесе, то же самое, что Крысиный Король для диггера. То есть ты лично его не видел, но наверняка кто-то из твоих коллег с ним встречался, и встреча этим ничем хорошим не закончилась, иначе не стали бы рассказывать о них полунамёками и непременно шёпотом, а то и просто хмуро отмалчиваться. А появлялись миротворцы в том случае, если одна из сторон сделки настолько зарывалась, что забывал произвести расчёты на крупную сумму или поставить товар после предоплаты. И тогда обладающий умением вызова «миротворцев», после проведения страшного ритуала с принесением жертв, может даже и человеческих, натравливал этих тварей на провинившегося. И почти сразу между поссорившимися возникал мир… такие, по крайней мере, ходили слухи И вот один из этих мифических полулюдей полудемонов сидел в кабинете, который ещё минуту назад казался его хозяину таким уютным. Рука Драгополова автоматически дёрнулась под стол к кнопке вызова охраны, и прежде чем он себя одёрнул, кнопка всё-таки была нажата. Дюжий парень влетел в кабинет мгновенно, глянул на человека, сидевшего перед хозяином, потом на самого хозяина. «Эх, была, не была!» - подумал Драгополов и разрешающе кивнул охраннику. Что произошло дальше, по крайней мере, двое, из присутствовавших при этих событиях, поняли слабо. Вот подбежавший охранник схватил гостя за плечо. Точнее попытался схватить, потому что схватить что-нибудь сломанной рукой чрезвычайно сложно. Теперь он сидел на полу, недоумевая, разглядывал белую кость, вылезшую из переломанного запястья, после чего издал хныкающий стон и потерял сознание. А миротворец и не шевельнулся почти, даже позы не поменял, не говоря уже о таких мелочах, как посмотреть, кто там у него за спиной хнычет. - Чем обязан? – Александр Владимирович сидел ни живой, ни мёртвый, а ведь знал же сукин сын, чем это он обязан, но очень не хотелось ему деньги отдавать. - У фирмы, которую я представляю, к Вам, уважаемый Александр Владимирович, накопилось множество претензий, наличие которых можно будет считать досадной случайностью, при условии выполнения Вами ряда определённых условий – робость исчезла из сущности посетителя, как веснушки зимой. - Да, да, конечно – Драгополов косился на лежащего на полу охранника и понимал, что ему уже никуда не деться. Должен он был «Свифтганзе» около пятисот тысяч долларов, если частями, и с отсрочками, то, конечно, как-нибудь можно выкрутиться. - Приятно видеть разумного человека. Итак, во-первых, Вы передаёте мне необходимую сумму. Во-вторых, навсегда забываете о нашей встрече, и, в-третьих, покидаете страну в любом приемлемом направлении. Надеюсь, ясно? - Куда уж яснее. Мне, конечно, понадобится время, чтобы вывести такую крупную сумму из оборота, так что часть… - Вы меня не поняли, деньги мне нужно завтра утром, наличными, в этом количестве, – миротворец, невесть откуда появившейся ручкой, нарисовал семизначную цифру, возле которой дорисовал латинскую «с», перечёркнутую двумя вертикальными палочками. - Что же вы творите, я же должен раз в десять меньше, - от возмущения, пересилившего даже страх, Драгополову перебило дыхание, он покраснел как рак пивной. – Это же ВСЁ, что у меня есть! - Знаю, мы предварительно проверили, – миротворец оставался невозмутим. – Указанная сумма включает в себя Ваш долг партнёрам по бизнесу и компенсацию за наше, а конкретнее за моё, беспокойство. - У меня не получится… я не смогу… не имеете права! – бессвязно лепетал, уже можно сказать, вчерашний воротила. - Советую Вам быть аккуратным с употреблением в речи предлога «не». Отрицающий стиль речи может привести к самым непредсказуемым последствиям, на пример… Миротворец достал из внутреннего кармана пиджака стопку фотографий, выудил из них одну, положил на стол: - вот это – Ваша машина, которую Вы оставили на платной стоянке, а вот это – то, что с ней стало буквально 10 секунд назад, и всё из-за Вашей несговорчивости. Миротворец извлёк из другого кармана серебристую трубку мобильного, на цветном экране которого, картинка передавала весело пылающий новенький «Лексус. А теперь Вы видите, что происходит с ней в настоящее время, после Ваших необдуманных слов. - А вот эти, - Миротворец жестами балаганного фокусника стал раскладывать карточки перед ошалевшим Драгополовым, – фотографии Вашей супруги, смотрите, какая серьёзная, и без лести могу сказать, красивая женщина. А вот – изюминка моей коллекции – Ваша старшая дочь. Как там у неё, кстати, дела в консерватории, виолончель её слушается? А младшенькая! Просто чудо! Взгляд лукавый, как у зрелой женщины. Так и кажется, что повзрослеть ей пора. Хорошие фотографии, но это – естественно «до». Показать «после»? Тогда извините, не раньше чем через пару минут. Серый посетитель взглянул на часы. Драгополову больше ничего не нужно было говорить, он всё понял. Выхода не было… * * * г. Шклов ИК-17 1 июня 2005 года 11:29 - Севостьянов, на выход, - конвоир выкрикнул эти слова ещё из дверей швейного цеха, лужёной глоткой перекрывая стрёкот машинок. Сева снял ногу с педали, поднялся и поплёлся к вертухаю. – К начклуба, – добавил конвоир, когда Сева подошёл уже ближе. Вышли в дворик, сержант-контрактник открыл замок на двери клетки, которые окружали входы почти во все отдельные здания колонии. Сева шёл и гадал, зачем он понадобился Хохлу, как называли заключённые капитана Чернуху. Никакими талантами Сева не обладал, что на лице у него было не то что написано, а просто высечено. Его музыкального слуха не хватило бы даже на то, чтобы сыграть на ложках, а попробуй он спеть караоке, хитроумная машинка запросто потеряла бы сознание от ужаса. Насчёт рисования вообще можно умолчать, все его познания в этом заканчивались на уровне покраски забора. Так что был этот вызов очень странным, и будь на месте Севы кто-нибудь другой, то он обязательно бы задумался. А так как задумываться для Игоря Севостьянова было занятием несвойственным, то он просто шёл, и помимо воли вспоминал события происшедшие с ним год назад. Встречу с Никитой Светловым, или как Игорь больше привык – Пересмешником, неприятности, которые Сева доставил ему своей болтливостью, их побег из города, знакомство с Людой, приезд к Трофимычу, его предательство, бойню, которую устроил Пересмешник, ранение… Потом были три месяца в больнице, сначала обычной, потом тюремной, когда он пошёл на поправку. Девять месяцев следствия, по всем этим событиям. Следствие, как и суд, устойчиво завязли, запутались во всём, так как из участников тех памятных событий в живых остались только двое: он и Люда, а и, чуть не забыл, - участковый Вася. Главное действующее лицо, – Никита, испарился напрочь. И не смотря на то, что бедный Сева выложил всё, что только мог знать про своего друга (опять таки по глупости) было понятно, что следователи не могут узнать не только настоящее его место нахождение, но и что-либо из его прошлого, начиная с призыва в армию. По этому пошли по проторенной дороге упрощения ситуации, во всех грехах обвинили Севу, правда с помощью Люды удалось отбить обвинения в разбое и убийствах. А так как Люда заявила, что не присутствовала в комнате, когда там происходили убийства, а Сева сослался на потерю сознания после удара, обстоятельства зверского уничтожения десятка здоровых мужиков (некоторых даже не удалось опознать, настолько они были изуродованы), осталась абсолютной тайной. Приговор был достаточно суров – семь лет усиленного режима. Севе было очень больно видеть как во время приговора его тётя, которая и так проплакала все судебные заседания, потеряла сознание. И мог бы конечно Игорь злиться на судью с прокурором, сделавшими его крайним, мог и на Пересмешника, свалившего все неприятности на сильные плечи и слабую голову своего товарища. Мог, да не мог. Не умел Игорёк злиться, не такой он был человек. Теперь Севе казалось, что все эти события остались далеко позади, из того прошлого у него осталась только переписка с Людой, не забывавшей неуклюжего добряка, к которому за те три злополучных дня успела даже привязаться. А Никиты след простыл, и Сева надеялся, что его никогда не поймают, и был уверен в этом на сто процентов. Где Светлов, а где «поймают»? Был бы Сева хоть чуточку поэтом, он бы сказал, что легче поймать в кулак свет, пытаться удержать время, спрятать за решётку воду, чем надолго лишить свободы Никиту Светлова. За воспоминаниями Сева и не заметил, как они подошли к клубу, чуть не расквасив нос о внезапно оказавшуюся перед лицом дверь, Сева остановился. Огляделся, перед клубом он стоял один, сержант куда-то исчез, тут даже до Севы дошло, что здесь что-то не так. Но на этом его мозговая деятельность застопорилась, он пожал плечами, толкнул дверь и вошёл внутрь. Чтобы пройти в кабинет Хохла, нужно было пройти весь зал вдоль сцены. Осторожно постучался, за дверью – тишина, приоткрыл, всунул голову: - Заключённый Севостьянов по Вашему распоряжению явился. - Являются привидения, а заключённые приходят, – Капитан Чернуха, не поднимая глаз от каких-то бумаг, вдруг резко сказал, – Как дальше жить будем, я тебя спрашиваю? - А чё я? – растерялся Сева, – Я не чё. Тут он заметил, что в кабинете кроме них находится ещё один человек. Он стоял у окна, спиной к Севе, что-то разглядывал в окне. Как и Сева, человек был одет в чёрную зэковскую робу, кепчонка была лихо сбита на затылок. - Ты сюда не чокаться пришёл, – Хохол опять овладел вниманием Игоря. – Что у тебя за проблемы со здоровьем? Хворать надумал? Сева, у которого до сих пор проблемы со здоровьем ограничивались редкими случаями расстройства желудка на почве хронического обжорства, совсем растерялся и ему оставалось только стоять и непонимающе лупать глазёнками. Тут в разговор вмешался человек у окна, – В результате вскрытия было установлено, что больной умер в результате вскрытия – сказал он и стал поворачиваться. Полуденное солнце очертило профиль, запуталось в русых волосах. Слёзы брызнули из Севиных глаз, в душе всё переворачивалось, как же Никита смог попасться? Этого не может быть! – Что ты здесь делаешь, Пе… Докончить вопрос ему не дал сильный удар в лицо, бросивший его на пол. - Ты кого педиком назвал, сучонок? – Пересмешник навис над сидящим на полу, держащимся за скулу, Севой. Сева смотрел в лицо своего когда-то лучшего друга, и видел холодный прищур глаз, какой видел у Никиты не раз, но тогда он так смотрел только на своих врагов, а он же всё-таки друг с детства. Хотя если внимательно посмотреть, то от старого лица Светлова неизменёнными остались только глаза. Никита посмотрел на капитана Чернуху, спросил, – Всё готово? – Тот в ответ кивнул. Ещё раз посмотрел в ошалевшие от обиды и непонимания, полные слёз глаза Севы. Потом весело, как прежний, Светлов подмигнул. Неуловимое движение. Последний кадр. Темнота. Конец фильма. * * * 14 мая 2005 года Где-то там… Я уже практически был на месте, когда затаившийся в засаде милицейский «Опель», вобрав в своё нутро мента, бодро махавшего за секунду до этого полосатой палочкой, начал меня преследовать. Причём со всеми атрибутами типа: включённые мигалки, сирена, вопли в громкоговоритель. И откуда ж ты, такой некрасивый, нарисовался? Продавцов полосатых палочек вроде не вызывали. Бедные парни наверное целый день ждали, когда по захудалой дороге, где-то между Воронежем и... и не помню чем, пролетит серебристый «Мерседес» с московскими номерами и с превышением скорости аж на тридцать пять километров в час. Ребята уже, наверное, довольно потирали руки, предчувствуя размер откупных от своего пристального внимания. Жаль, сегодня не их день. Для пущей наглости я проехал ещё километров пять, потом величаво съехал к обочине, как будто только сейчас обратил внимание на иллюминацию и разрывающийся от этих «водитель, остановитесь» матюгальник. Молодцы! Разгул криминала и терроризма в этой многострадальной стране всё-таки чему-то учит. Гаишники работали почти слажено. Из машины вышли оба, один стал подходить к моему «мерину», не убирая руку со скобы спускового крючка, второй же держал мою машину под прицелом, укрывшись за своей служебной. Они мне – «Выйти из машины», а я им – «Представьтесь, как положено», они мне – «Ваши документы», а я им – в нос корочки майора ФСБ, они мне – «Вы превысили скорость», а я им – «Вы в курсе, что сорвали контртеррористическую операцию, и, кстати, больше не работаете?» И разъехались мы в разные стороны, они зализывать душевные раны, я – чтобы забыть о них через пару минут. Невероятно, но факт, мог бы дать им «соточку» и ехать себе спокойно дальше, но нет, предпочёл засветиться, хотя ситуация к этому совсем не обязывала. Сколько раз давал себе слово не понтоваться без надобности, но моя сущность в самый неподходящий момент проявляла себя во всей своей горделивой красе. Да ладно, сделанного не исправишь, будем надеяться, что парни остались настолько очарованы моей наглостью, что даже не посмеют подумать, что их развёл, объявленный в международный розыск Светлов Никита Геннадьевич, 1976 года рождения, русский (наверное), холост (местами), к уголовной ответственности ранее не привлекавшийся. Просто, хождение над пропастью по лезвию раскалённой бритвы, это – даже не просто моя жизнь, а моё место в этой жизни. Я с этим смирился и не пытаюсь его изменить, довольствуясь тем, что воспринимаю жизнь такой, какая есть. Мы пасынки жизни, стремящиеся доказать, что достойны её любви, заслуживаем к себе отношения как к родным. Правда, каждый пытается это сделать по-своему. И лишь малюсенький процент людей воспринимает её таковой, какая она есть: не ропща и не возвеличивая, не очерняя и не припудривая розовой пыльцой. Хотя не так давно произошли события, перевернувшие мою, и без того беспокойную жизнь, с ног на голову. Меня грубовато, но эффективно ткнули носом в факт, что я – не совсем то, чем кажусь, точнее даже – совсем не то. Сны, видения, намёки, странные происшествия, новые знакомства, старые знакомства, оборачивающиеся новыми неприятностями – всё это заставило меня броситься в погоню, как легавой, учуявшей добычу. Броситься в погоню за единственным, что имело для меня настоящий смысл – за самим собой. И именно теперь, за шаг до хоть какого-то ответа, найденного мной самостоятельно, а не с помощью сверхъестественных сил, я позволяю себе непростительное ребячество, которое могло перечеркнуть почти год поисков. В течение этого времени я по крупицам, буквально бороздя носом землю, пытаясь взять след, исползал полстраны. И пусть с того дня, как я высадил Люду на Минской кольцевой, сны меня более не посещали, всё равно внутри осталась червоточинка неудовлетворённости, собственной незавершённости, а из-за этого осознание ущербности. Кто я? Этот вопрос будил меня по утрам, с ним я проваливался в сон, он брёл за мной тенью по любой из дорог, какие бы я не выбрал. Сам по себе будучи парнем не промах, два раза в жизни я превзошёл самого себя, и оба раза после сеанса гипноза. До сих пор не могу без содрогания вспоминать комнату в доме подлого старика Трофимыча, после того, как я в ней немножко пошалил. Я не ангел, но и такое зверство, как-то слишком даже для меня. Но за то у меня в руках оказалась ниточка, тоненькая, ненадёжная, но всё же путеводная. Я слишком хорошо помнил некоторые мои сны, и подозревал, что люди, показанные мне в них, жили когда-то в самом деле. И вот, задействовав десятки, если не сотни, людей, используя финансовые и психологические рычаги, стал перетряхивать архивы, в поисках Крюкова Ивана Фёдоровича, поручика Светловского, Софьи Адамовны Тышлевской. Насчёт последней не было никаких сомнений, что она умерла, так же, как и моя минская соседка, тело которой, я обнаружил в своей квартире прошлым летом. И меня до сих пор не покидало смутное ощущение, что я своими-несвоими глазами видел, как она умирала, и даже знал, зачем эти женщины были убиты именно таким образом. И этого оказалось мало. Теперь меня постоянно преследовало чувство, что у меня за спиной находиться женщина, или что-то, когда то бывшее ею. Казалось, обернёшься, а она там… Это ощущение сводило с ума, но меня не так легко лишить разума, хотя, при таких мыслях, перед глазами вставала сцена в ресторане «Христофор», последний странный сон, увиденный мной. Что касается судьбы поручика Светловского, то его жизнь была более-менее мне известно и понятна. И в общих чертах она очень походила на мою. Натура беспокойная в поисках нового, и совершенно отрешённая в отношении уже узнанного, жестокая до крайности по отношению к врагам, но по отношению к другим – в худшем случае – безразличная. И он оставил относительно яркий след в истории, как мирного времени, так и военного. Как и в моём случае, война для Светловского была родной стихией, в ней он чувствовал себя как дома. Погеройствовал он, конечно, изрядно, а в архиве Генштаба под грифом «совершенно секретно» имеется докладная записка, гласящая, что после того, как после сражения, войска, вместо того, чтобы добить измочаленных японцев, по приказу «разумного» Куропаткина в очередной раз отступили, Светловский навестил последнего. Ворвавшись в штабную палатку командующего, поручик вывернул ему все до единого пальцы на правой руке из суставов. Когда его спросили, зачем он это сделал, то Светловский ответил: «Чтобы идиоту нечем было свои дурацкие приказы подписывать» Инцидент огласки не получил, по инициативе того же Куропаткина. Изрядный бюрократ и любитель пустить пыль в глаза, он понимал, что, устрой он судилище над героем Светловским, это может обернуться волнениями в войсках, где командующего, мягко говоря, недолюбливали. Провели медицинское обследование поручика, обнаружили необратимые последствия контузии, не позволяющие продолжить военную службу, и вчистую списали на мирный берег. После этого бурная жизнь Светловского не закончилась. Экспедиция на Памир, потом несколько лет в Южной Америке, где он то ли сражался за свободу коренного населения, то ли искал золото, а может делал и то, и другое. Занятная жизнь занятного человека, и очень загадочная смерть. Мы были с ним настолько похожи, что я сомневался иногда, не про себя ли я пытаюсь разузнать. С Иваном Фёдоровичем Крюковым оказалось сложнее. После того, как Светловский погиб в Архангельске (кстати, определить так и не смогли от чьей пули он скончался, от собственной, или от пули полицейского, что впоследствии спасло последнего от каторги) Крюков был обвинён в превышении своих служебных полномочий и во всяких других грехах, уволен со службы и надолго исчез из поля зрения. И лишь данные, что Ольгой Константиновной Крюковой (супругой Ивана Фёдоровича) была приобретена усадьба под Тулой в 1913 году, опять вернули меня на след. И сейчас этот след неисповедимыми путями привёл в маленькую деревушку под Воронежем, в которой как мне стало известно, окончил свои дни Иван Фёдорович, примерно во время последней революции. Более мне ничего не было известно. Доверить кому-либо из привлечённых к поискам людей, а таковых было около полусотни, проверить это место я не мог, слишком это было важно. Преодолевая ухабы и колдобины противоавтомобильной дороги, я въехал в деревеньку, расположенную на окраине цивилизации, с живописным названием – Драновка. Одна улица в домов пятнадцать, из которых уже на первый взгляд 2/3 были явно не жилыми, нет, это не Рио-де-Жанейро. Остановился возле покосившегося шедевра деревянного зодчества, своим видом подававшего признаки жизни внутри его – обнадёживало. Машину оставил не доезжая, так как возле калитки, как памятник российской бесхозяйственности, красовалась ямища, которая озадачила бы и водителя внедорожника. Благо было лето, а как они тут по осени ног не ломают, ума не приложу. Под ноги, доказывая, что собака не роскошь, а средство сигнализации, выкатился визгливый комок шерсти, и начал меня наинаглейшим образом облаивать. Вынужден признаться – собаки меня недолюбливают, вот такие мелкие задиры старательно затявкивают, не рискуя подобраться ближе. А более крупные и умные, недоверчиво косятся и, в общем, откровенно сторонятся. Подозреваю, что и те, и другие меня просто побаиваются. Хотя, чего меня бояться? Коты же - наоборот, для них я свой парень в доску, и могу сказать, что такая любовь является взаимной. Старательно обогнул шумное недоразумение селекции, подошёл к дверям веранды, в которой отсутствовало половина стёкол, постучал. Приступ собачей истерики усилился до невообразимых пределов, опасаясь, чтоб с ней не случился сердечный приступ, поспешил зайти в дом. О, российская глубинка – Бермудский треугольник человеческих судеб, умом тебя, конечно, не понять, аршином общим, соответственно, не измерить. В первой же от входа комнате кипела бурная общественная жизнь. Там дрались, дрались молча и сосредоточено, как дерутся не на жизнь, а на смерть. В настоящее время бой был в фазе жёсткого клинча, каждый из трёх единоборцев, сплетшихся в замысловатый клубок, держал кого-нибудь из оппонентов, боясь отпустить, хотя бы для того, чтобы ударить самому. Жизнерадостное сопение друг другу в лицо – вот в принципе и всё, что могли предоставить аборигены как аргумент в дискуссии. Переступив через тел сплетенье, я сел за стол за которым, очевидно, ещё недавно производились изрядные возлияния. Выбрал из, разбросанных по столешнице, рюмок одну, которая почище, протёр её носовым платком. Извлёк из внутреннего кармана плаща бутылку «Gordon`s». Скрежет свинчиваемой пробки и звуки «буль-буль», как в сказочном сне, мигом прекратил безрезультатную возню, воцарился мир и покой. Драчуны приняли относительно вертикальное положение и уставились на меня, как на пришельца из глубин космоса. - Ты кто? – спросил один из них и, не дожидаясь моего ответа, добавил – Конь в пальто. - Вот вы сами и ответили на свой вопрос – поднял рюмку и провозгласив тост – Ваше здоровье! – и опрокинул её внутрь себя. Мужики заворожено проследили за моим движением, сообразили, что у них появился шанс догнаться, и тот самый, посмелее, вопросительно утверждающе промолвил, – За знакомство? Если им для знакомства хватило «Коня в пальто», то почему бы и не выпить с такими простыми и, в то же время, любознательными людьми. Сдвинул к себе оставшуюся разнокалиберную посуду, разлил джин, накапал и себе, – За знакомство! – подтвердил я. - Ёлкой пахнет, – сказал самый молодой из троицы, с разбитым носом, недоверчиво понюхав. - Пей, не отравлена, – только начал я разъяснительную беседу о достоинствах этого благородного напитка, как убеждать оказалось уже некого. Учуяв кроме можжевелового запаха ещё и характерный запах крепкого алкоголя, аборигены приняли это, как решающий довод против любых сомнений. Выпили, закусить забыли, дружно занюхали засаленными рукавами (у кого они были). Посчитав, что настало время для серьезного разговора, тот, что первым заговорил со мной, бывший по видимому в авторитете среди своих собутыльников, спросил, – По какому делу к нам? - А по какому поводу пьём? – переспросил я, понимая, что о важных делах пока говорить не стоит, необходимый контакт ещё не установлен. - А какой повод? Так, деньги были, – поняв моё нежелание отвечать на вопрос, весомо сказал Авторитет. – Расчётные сегодня получили. Фермер, хрен барсучий ему на воротник, каких-то чудиков из города привёз, так нас и уволил, мол, делайте, что хотите. - А фермер из местных? – для поддержания разговора спросил я. - А из каких же? Конечно ж, наш – драновский, Петька Мохов. Нос задрал, важный такой, мол: «На работе не пейте». А кто ж пьёт-то, мы ж так, по капле, – прорвало до сих пор молчавшего мужика, отличавшегося ранней лысиной и рваной майкой с надписью «Boss». - Да, нехорошо – отпустил я многозначительное замечание и по новой наполнил рюмки (их на столе, было, пять штук, и ни одной – одинаковой). Мужики хмурым молчанием подтвердили, что - «Не хорошо» и резво разобрали посуду. Я понял, что пора сменить тему, так как наверняка выглядел гораздо богаче их доморощенного кулака, а испытать на себе классовую ненависть по-Драновски не больно-то хотелось. - А ты кто ваще будешь? – мои худшие опасения подтвердились, Авторитет в упор разглядывал мой элегантный кожаный плащ, и даже поставленная мной бутылка могла не помочь сломать извечного бунтарского духа русской голытьбы. - Я учёный. Историк-этнограф – вовремя вспомнил я об уважительном отношении моих соплеменников к людям, отягощённым образованием. - А-а, учёный, – размяк Авторитет, остальные, увидев его реакцию, тоже расслабились – А к нам-то зачем? - Езжу вот по деревням, ищу старожилов, разговариваю с ними, кто что помнит. О людях, которых они знали, о том, что в этих местах происходило во время войны и до неё. Вот у вас из стариков жив кто? – с затаённой надеждой спросил я. - Из стариков? – Авторитет задумался. – Да только и жив, что дед Лексей, а только он, я слыхал, из пришлых, но в деревне, почитай, ещё до войны поселились. - А его фамилия – не Крюков? – надежда крепла. - Не-а, Лапотнев он, а Крюковых у нас и отродясь не было, – Авторитет с интересом посмотрел на бутылку, пытаясь определить, на сколько у меня хватит благоразумия смазать течение беседы. Я намёк понял, ещё раз налил, посмотрел, что, оставшегося в бутылке, им хватит ещё на раз. Выпили, и тогда я спросил – А где живёт этот дед Лексей? -Последний дом направо, - сказал Лысый и в подкрепление своих слов махнул рукой в совсем другом направлении и добавил. – А ещё такой имеешь? - Чего ж не иметь. Идём кто, выделю, – я встал, чинно поклонился. – Спасибо за хлеб-соль. Мужики так же серьёзно закивали в ответ, хотя на столе ни соли, ни тем более хлеба не наблюдалось в помине. Авторитет встал и пошёл вслед за мной к выходу. Прошли во двор, мужик без церемоний пнул, сунувшуюся было, собачонку. Вышли за калитку, тут мужик увидел моё «серебристое чудо». Служебная – поспешил я развеять его сомнения. Ну-ну – промычал Авторитет, явно размышляя, где бы это найти работу, что б на халяву разъезжать на таких машинах. Я быстро пробежал к багажнику, достал оттуда ещё одну бутылку джина, и захлопнул крышку перед самым носом своего провожатого. Мне совсем не хотелось, чтобы он увидел, что у меня в багажнике стоит ещё четыре таких же, иначе моё знакомство с местными достопримечательностями могло затянуться на неопределенное время. Нельзя сказать, что я был слишком против окунуться в колорит задворков Российской Империи, так сказать, познать сермяжную правду, но время не ждало. Демонстративно поставил машину на сигнализацию, мало ли что, народ падок на чужое – по себе знаю. Я уже сделал несколько шагов, как меня остановил голос Авторитета, – Ваще-то странный этот дед Лексей, сядет у порога и всё ждёт кого-то, вдаль всматривается. А бабка его, Ольга, так ваще сбрендившая была. Всё толковала, что среди людей нелюди живут, только их не видно. Да умерла бабка, когда мне лет пятнадцать было. Я оглянулся, посмотрел на его, опухшее от многолетнего пьянства, бесформенное лицо и подумал, что не так уж и не права была бабка Ольга. Ольга?! Не Ольга ли, Константиновна?! Горячо, - я был у цели. Пересёк деревню пешком (пересёк – громко сказано, там всего метров триста). Дом деда Лексея – это была совсем древняя избушка, настолько ушедшая в землю, что чёрные стропила почти уже царапали землю. Ещё б чащобу глухую вокруг, так вообще былинный пейзажик нарисовывался бы. А так как изба стояла в обыкновенной русской деревне, перевалившей со всем остальным человечеством в двадцать первый век, то зрелище наводило на печальные размышления о разрухе, которая бодро маршировала по России вот уже почти век. Без колебаний потянул на себя дверь. Не дело колебаться на пороге, а то или сам закалебёшься, или других закалебёшь. В ноздри сразу ударил специфический аромат, вобравший в себя дым перепаленной печи, стариковского запаха, воздуха, попавшего в западню закрытого помещения, сырости и ещё чего-то невообразимого. Его я увидел сразу. Костистый, седой, он лежал вытянувшись на стареньком топчане. Сначала мне показалось, что дед уже умер, но, увидев слабо подымавшуюся и опадающую грудь, я понял, что это не так. Вдруг старик открыл глаза и уставился прямо на меня, даже не на меня, а сквозь меня. - Ты уже пришёл? Рано, я ещё жив. И зря. Я не пойду с тобой, я жду другого, – просипел старик на лежанке. Мысленно я посмотрел на себя со стороны. Конечно, одет во всё чёрное, длинный развевающийся плащ, но неужто я так похож на Ангела смерти? Старик явно бредил. В моей внешности нет ничего демонического, ни тебе шевелюры цвета воронового крыла, ни тебе горбатого крючковатого носа, да и мои серо-зелёные глаза не тянут на дьявольские красные угольки. В общем-то, из всех компонентов, необходимых, чтобы при случае стать натурщиком для Врубеля, у меня в наличии лишь рельефная мускулатура. И тут я понял, куда смотрит старик. Он смотрел в смерть. И через призму ухода видел и меня. Видимо конструктивного разговора не получится. Во время моих размышлений я заметил, что ситуация ощутимо изменилась. Глаза деда Лексея стали более живыми, а речь намного осмысленней – Это ты? Значит, бабушка была не такой сумасшедшей, как казалась. Ты ведь тот самый, кто должен прийти, чтобы узнать о себе? - Да – вот и всё, что я смог сказать на его вопрос. - Жаль, что поздно. Дед умер ещё до моего рождения, но бабушка так много о нём рассказывала, что мне кажется, я знал его всю жизнь. Свои последние годы он потратил на то, чтобы помочь тебе – Светловский. Тебя зовут, конечно, уже не так, но сути это не меняет. Мне, почитай с рождения толковали, как важно тебя дождаться. Вот и дождался, только не пойму, чем мне легче стало, – старик закашлялся. - Мне действительно важно знать о себе, – воспользовался я паузой. - Важно, так молчи. Прости, что резок. Да мне перед уходом в свет, не с руки перед тьмой расшаркиваться. Если я всё правильно понял, ты – она и есть. Знаю, тебе помощь нужна, да не знаю, стоит ли тебе её давать. Хотя, я не умнее деда и бабушки Оли, а они завещали помочь… - при этих словах глаза потомка Крюкова закрылись, и он замолчал. Я испытывал двоякое чувство. С одной стороны было обидно споткнуться на пороге, ответы ускользали, едва дав себя потрогать. С другой же стороны я понимал, что не моих силах бороться с тем единственным, что необратимо в жизни человека, - с его смертью. По какому-то наитию я подошёл ближе к топчану, присел перед ним на корточки и взял старика за руку, наверно, хотел прощупать пульс. Я взял руку, всмотрелся в лицо, пытаясь уловить дыхание или какой-нибудь признак жизни. Почувствовал на себе чужой взгляд. Поднял глаза, которые упёрлись в направленный на меня взор. Передо мной с другой стороны топчана сидел человек, держась за другую руку старика. С другой стороны?! Топчан же был вплотную придвинут к стене. А где стена? Как здесь мог появиться ещё кто-то? И тут, этот кто-то сказал, – Отпусти его, он не твой. Без вопросов, кто бы сомневался, конечно, не мой, но дух противоречия не позволил мне согласиться, – А чей, твой что ли? Родственник? – Я старался смотреть твёрдо и прямо, хотя хотелось поскорей закрыть глаза, так нестерпимо светло было вокруг и внутри незнакомца. - Странно. Ты какой-то неправильный демон. Ты привязан к аду, но ад не привязан к тебе. «Светляк» посмотрел на меня, потом поверх моего левого плеча и там остановил свой взгляд. - К чему я не привязан? – на всякий случай я обернулся. За моим левым плечом стояла женщина. Моя, убитая прошлым летом, соседка. В таком виде, в каком я увидел её в коридоре в последний раз. Она подняла свою руку, отмеченную длинными продольными шрамами, и положила её мне на плечо. Хорошая подобралась компания в этом помещении. Из четырёх находившихся – двое были без сомнения мертвы. Оставались – я и человек, который неизвестно как оказался в доме, сидит там, где сидеть физически невозможно, и к тому же указывает мне на некоторые обстоятельства, не укладывающиеся в рамки общеизвестного. Первое, что я не правильный демон (а где ж это на правильных посмотреть?), второе, что я там к чему-то не привязан. Нет, нормально! Какой-то чудик будет мне рассказывать, привязан я к аду или нет! И, последнее по очереди, но не последнее по важности. Он увидел мёртвую женщину, за моим плечом, которая при этом положила свою мёртвую руку на всё то же плечо. Значит, я увидел её не один, следовательно – это не глюк. А означает это, уважаемые, что происходит нечто непонятное, из разряда того, что было со мной год назад. Наверно, всё это из-за того, что я взялся за руку только что умершего человека? Ага, вот ещё один непрошенный гость, но на него хотя бы приятно посмотреть. Невдалеке от нашей компании стояла женщина. Откровенно красивая женщина. Она может и не светилась так нестерпимо ярко, как мой визави напротив, но её свет был приятный для глаз, расслаблял, окунал в приятную негу и навевал сладкие воспоминания. - Бабушка Ольга, ты пришла за мной? – старик, которого я не без оснований считал умершим, подал голос. Я посмотрел на него. Старик, ещё недавно казавшийся измождённым и больным, выглядел довольно бодро и даже молодо. Смерть явно пошла ему на пользу. - Мы с твоим Ангелом должны помочь тебе пройти через Небесные Врата, самому тебе вряд ли справиться – Ольга Константиновна подошла-подлетела ближе. - А этот? – старик посмотрел на меня. - Он останется здесь, там, – призрак Крюковой неопределённо дёрнул головой вверх, – и без него «таких» многовато. - Эй, ребята, может не будем говорить обо мне в третьем лице, не прилично при присутствующих людях так… - я решил вмешаться в их беседу, но меня резко перебил, тот, кого Ольга назвала Ангелом. - Ты вообще не человек, а разговаривать с тобой никто и не собирался – потом замолчал, как будто к чему-то прислушивался, - Можете сказать «этому» три слова, не больше. Как мало три слова, для того, который понимает, что в них заключается самый важный в его жизни ответ. Но мне кажется, я всё-таки и так слишком много узнал за последнее время. Вдруг оказалось, что диспозиция поменялась. Ангел, старик и Ольга в ту же секунду оказались от меня довольно далеко. Старик шёл посредине, а провожатые держали его за руки. Ольга обернулась и сказала только три слова, – Красное за красным… - Я не понял! Ольга ещё раз обернулась и перекрестила меня… Я сидел в комнате, держа за руку уже окоченевшую руку умершего. Судя по сумраку, окутавшему помещение, наступил вечер. Сколько же я здесь находился? Я попытался встать, но затёкшее тело отказывалось мне подчиняться. Судя по всему, я провёл в одном и том же положении часов восемь-десять. Но у меня уже не было сил удивляться и задумываться об этом. «Красное за красным», вот какой вопрос занимал меня более всего. Что это «красное» и за каким «красным» находится? Или движется? А может наступает? Хорошую загадку мне подкинула Ольга Константиновна, вечная ей память и всё такое. Тут меня осенило! Красное – это несомненно тетрадь Ивана Фёдоровича Крюкова. Он слишком трепетно к ней относился, заносил в неё только самое важное, а если учесть насколько он был одержим разгадкой тайны жизни и смерти поручика Светловского, то наверняка, всё узнанное, заносил в свою тетрадь в красном кожаном переплёте. Если пока остановиться на этой версии, то следует искать именно тетрадь. Но где её могли спрятать? Мои размышления прервало завывание сирены сигнализации моей машины, и какие-то выкрики. С трудом встал, держась за стенки, вышел на улицу. * * * Степану Ерохину было плохо. Мало того, что его сегодня уволил фермер, а деньги, которые он дал как расчётные, подошли к логическому финалу уже к концу дня. Так ещё этот буржуй приезжий машину тут свою поставил, не пройти, не проехать (к слову, проехать там и до этого было невозможно). Ездит тут, вынюхивает. Целый день сидит у деда Лексея, наверняка выпивают (что ещё можно делать так долго, Степану просто в голову прийти не могло). Разозлившись, Степан проходя мимо машины ударил по ней ногой. Попал в колесо, чего хватило, чтобы рёв алярма огласил окрестности. Поначалу даже сам испугался. Но пьяная злость пересилила и с криком, – Заткнись, гнида – Ерохин ударил ещё раз. На звуки сигнализации выбежал Пётр Иванович Мохов, фермер. Ещё днём он на улице заприметил машину с московскими номерами, но перегруженность по хозяйственной части не позволяла Петру напряжённо задумываться над тем, что не касалось его лично. Но сейчас была досада перед столичными гостями за своего односельчанина, которому теперь показалось мало ударов невооружёнными конечностями, и в настоящее время пытающегося выломать жердину из забора, в целях повышения коэффициента своего неполезного действия. - Стой, дурак! Оставь в покое машину! – Мохов был полон решимости оградить красивый автомобиль от намечавшегося акта вандализма. Степан наконец-то выломал дрын и повернулся навстречу своему недавнему работодателя, а ныне – злейшему недругу. * * * Всё тело болело, но «моя малышка» кричала в полный голос, умоляя о помощи. Передвигаясь как можно быстрее, я поспел увидеть тот момент, как мой утренний знакомый - «Авторитет» перемкнул жердиной по шее мужика, спешащего на защиту моей четырёхколёсной собственности. Тот упал, как подрубленный бамбук. Авторитет повернулся к Мерседесу, намереваясь продолжить реализацию плана «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…», но заметил меня, ковылявшего к месту побоища. Невидяще уставился на меня, потом встряхнулся и с боевым кличем: «Дьявольское отродье, убью!» побежал ко мне. И не стало никакой слабости и ломоты затёкших мышц. Мне оставалось сделать всего лишь один шаг, достать дубину из пьяных рук и, походя ткнуть своим лбом в сизый от чрезмерного употребления алкоголя нос. Отчётливый хруст переносицы подсказал мне мгновенно отпрянуть, чтобы дурная кровища не заляпала мой щегольской прикид. Теперь настала очередь дебошира украсить своим телом улицу деревни Драновки. И могу сказать, что они подходили друг к другу: кусок пропитанного дрянным спиртным мяса и избитое, непроходимое подобие дороги. А мужик, которого по шее дубиной приложили, крепкий оказался. Смотрю, поднимается уже, покряхтывая. Необъяснимая волна благодарности охватила меня (ага, необъяснимая, просто не сильно мне хотелось ехать на ночь глядя, а тут и шанс переночевать в нормальных условиях появился). - Спасибо, друг, за трепетное отношение к целостности чужого имущества, – я галантно поклонился. - Не больно и хотелось, – буркнул мужик, решив, что я издеваюсь (не без оснований, но поверьте, я не специально). - Я искренне Вам благодарен и хотел бы Вас отблагодарить, – нужно было исправлять положение, и я решил упростить тон. Никита – просто сказал я и протянул руку для приветствия. - Пётр, – как-то нерешительно сказал мой новый знакомый, но руку пожал. - Я – историк, – подтвердил свою легенду я и добавил ни к селу ни к городу – Сегодня вечером в Драновке будет интересная история. Пётр при этих словах совсем смешался, но не забыл предложить как радушный хозяин, – Может ко мне зайдём? Я был слишком не против, что неприлично быстро согласился (а стал бы хозяин настаивать дальше?). На всякий случай забрал из багажника две, из находившихся в коробке, бутылки, и пошли мы в гости. ГЛАВА 2 Никогда не разговаривайте с неизвестными 18 мая 2005 года 10:00 г. Минск Про него можно было сказать так: «Не самое страшное, если он оказывался у тебя за спиной с ножом в руках, страшно, если, обернувшись, ты видел, что он без ножа, значит нож уже в твоей спине». Куцый – вот и всё, не имени, ни отчества, даже не было известно – фамилия это или кличка. Да и не важно как-то это было ни для кого, ни для самого Куцего, ни для тех людей, с которыми он имел дело. Особенно это было не важно, когда он, вот таким «уставшим, но довольным» возвращался с работы. Довольным, потому что в руках у него был дипломат, набитый денежными знаками (последний взнос Дрогополова), а в душе смутное удовлетворение от чётко проделанной работы. Уставшим, потому что не так просто почти сутки неотступно находится возле человека, загнанного в тупик. Человека, который хочет убить, то тебя, то себя. И не просто находиться рядом, а тонкой игрой реального кнута и сладким запахом сомнительных пряников заставить подопечного выполнить все твои требования. И без ложной скромности можно сказать, что в большинстве случаев это удавалось. Из каких недр ада выползло это чудовище – тончайший психолог и жестокий убийца, невзрачный внешне, но обладающий такой волей, что одним взглядом ставил на колени? Скорее всего, из выпуска спецкурсов одной из сверхсекретных служб. Матёрых волков – специалистов операций особого назначения достаточно много оказалось в свободном плавании на волнах политических перемен и социальных потрясений. Но таких, как Куцый, были единицы на тысячи специалистов такого рода, поверьте…. Не подумайте, Куцый не был маньяком и садистом. Он был гораздо страшнее. Он был профессионалом, и этим всё сказано. Последним в работе было посещение гражданина Драгополова, а его теперь можно было назвать именно так, потому что ни бизнесменом, ни товарищем кому-либо он с этого дня не был. Да и в его психической полноценности уже можно было сомневаться. Наверно это произошло после того, как для стимуляции мозговой деятельности Александра Владимировича, на экране его же собственного компьютеры было продемонстрировано изнасилование старшей дочери, так сказать в режиме on-line. А Куцый в досаде разводил руками и сокрушался, что остановить это уже не может, так как насильники подчиняются только одному его приказу. Первому! И единственное, что отныне в его силах, – это не отдать указания, чтобы такие же действия совершили с другой дочерью Драгополова, младшей десятилетней Юлей. А нечего было дурить Александру Владимировичу! Застрелиться пытался! Пришлось показать, что с его смертью ничего не прекратится, и вообще смерть ещё не самое страшное, что может произойти с человеком в его жизни. Куцый при мыслях об этом внутренне усмехнулся, но ему на память невольно пришло… Каждое утро он просыпался с ужасной головной болью, а иногда и вообще не мог уснуть, встречал рассвет с горой окурков в пепельнице, затуманенный взгляд пытался зацепиться за какую-нибудь деталь, но детали неуловимо ускользали. И всё потому, что ему снились СНЫ. Они не были ужасными, даже наоборот, в нормальной обстановке, они вызывали бы только положительные эмоции и чувство успокоения. Но это могло быть только ТАМ, но никак не ЗДЕСЬ. Каждое утро он с ужасом встречал их. Своих охранников и мучителей. Боясь, что они всё-таки догадаются, чего он боится. Вначале ему предлагали деньги, он смеялся в ответ. Ему льстили, говорили, что его не ценят в его управления, а может быть всё по-другому. Он смеялся в ответ, он знал себе цену. Потом его пытали, окутанный проводами, пронзёнными электродами, он смеялся. Потому что когда-то ему было что-то не по себе, и тогда он придумал боль. Он никогда не любил деньги. В последнее время он не любил жизнь. Сейчас он не любил уже себя. Но зато он просто любил. И держа перед собой, принесённую очередным утром, фотографию жены и своего пятилетнего сына, он впервые не знал, что ответит завтра утром. Можем ли мы оценить свой поступок на данный момент, поймать тот миг, когда меняемся в корне, осознать важность этой ничтожной минуты. Он это смог! Впервые за долгие недели он заснул спокойно. В пепельнице поверх окурков дотлевали кусочки фотобумаги. Он знал, чем встретит пришедших завтра утром. Он встретит их смехом. Вон из головы, память-сука! Ты тень, фантом! Хранительница того, что прошло, и никогда уже не повторится. Зачем нужна ты? Куцый был не такой тип, чтоб надолго потерять контроль над собой. А долго – это даже больше чем секунда, а в зависимости от ситуации, даже меньше, чем время одного удара сердца. Поэтому он был собран в полной мере, когда вынырнувший из-за угла тип, остановился на его пути и выпрастав перед собой руку, произнёс: «Нет мира в душе твоей, миротворец». Куцый хотел спокойно обогнуть странного человека, но не смог… - Что вам от меня надо? – спокойно, как будто, в нём постоянно на улице узнают миротворца, а его мысли и переживания читает вообще чуть ли не каждый второй, спросил он. Не знаю, к добру ли разговаривать с неизвестным? Ох, не к добру… * * * 14 мая 2005 года д. Драновка, время московское Милая семейка у этого Петра Мохова. Мне не дали насладиться присутствием милых сорванцов, которых по быстрому уложили спать при появлении незваного гостя. Да и супруга Мохова, любезнейшая Екатерина Васильевна, появлялась эпизодами (только лишь, чтобы принести нам покушать). В конце концов, я даже перестал обращать на неё внимание. Как и не обратил особого внимания на то, что перед тем, как приступить к ужину, Пётр встал и прочитал «Отче наш». Мне это было непривычно, но, как известно, в чужой монастырь… Примерно через половину второй бутылки Пётр размяк, раскраснелся и проникся ко мне нескончаемым уважением. Я поведал ему несколько достоверных фактов из истории Отечественной войны, которые придумывал тут же. Он мне жаловался на судьбу свободного художника. Наслушался я про налоги, которые сам в жизни никогда не платил, и про перспективы внедрения российской сельхозпродукции на западные рынки (только нас там и ждут). Веселился от души! Хотя я его понимаю, у меня тоже частный бизнес. Но забавлял наивняк парня, который сам не понимает, куда попал. Мужиковский бизнес – это дело, но, фэйсом по факту, - у государства нет уважения к подобным активистом. Или воруй, или ходи на работу. И считай, что если родина думает, что она тебе платит, то пусть она думает, что мы на неё работаем. Или ничего не считай и довольствуйся мизером за рабский труд. Разговор постепенно перешёл из историко-экономической плоскости в разряд межличностных отношений. Речь в нём почему-то пошла об одиноких людях. - Я так считаю, что если к старости ты оказался никому не нужен, то, значит, прожил жизнь неправильную, и любить тебя некому и не за что – Пётр настроился на философскую волну. - А как же Лапотнев ваш, он, что плохим был? – несмотря на лёгкое подпитие, я выхватил из сути нужную нить и потянул за неё. Мохов задумался – Не, он не плохой был, он странный. Хотя верующий очень, до прошлого года каждое воскресенье в ближайшую церковь добирался, а это – почитай, двадцать километров. Так он пешком. А в последнее время я его подвожу. А, кстати, воскресенье ж завтра, – Пётр встрепенулся, – Всё боле не пьём, а то завтра не встану. Я молча налил ещё по одной, подвинул рюмку к хозяину дома, – Не надо тебе завтра его везти. - А чего это? – Пётр выпил, не поморщился, – Сам завезёшь? - С удовольствием бы, но только незачем уже, нет деда Лексея, – я налил ещё, – Помянем деда, он у меня на руках умер сегодня. Мохов пить не стал, странно посмотрел на меня. Чуть отодвинул табурет от стола, ощутимо напрягся. Мне даже показалось, что он готов броситься на меня, и ни как не мог понять такой смены отношения ко мне. Не уж то Пётр додумался, что я порешил старика!? А какой мне в этом резон? - Без моей помощи он умер. Когда я его нашёл, он уж, отходить начал. Не веришь? Пойдем, посмотришь, – мне даже стало обидно, что меня хотели обвинить в убийстве беспомощного старика. Мой нечаянный прокурор молча поднялся, и пошёл прочь из дома, всё так же сторонясь меня. Я понуро поплёлся следом. Когда зашли в дом Лапотнева, мне даже не верилось, что ещё недавно здесь происходили слабо объяснимые события, которые к реальной осязаемой жизни вряд ли имели отношение. Что это было? Игра воспалённого воображения, или прорыв сверхъестественных сил в наш материальный мир? Я до сих пор точно не знал. Пётр включил свет, дед лежал на кровати, так как я его оставил. Не было никакого сомнения, что он умер, и умер ненасильственной смертью. Настолько спокойным и умиротворённым было лицо его. Я смотрел на лицо старика, и впервые в жизни мне захотелось умереть. Умереть вот так спокойно, с достоинством, осознавая завершённость своей жизненной миссии. И настолько захватила меня эта мысль, что на какое-то время я опять выпал из реальности, перестал что-либо замечать вокруг, кроме мёртвого лица. Обратно в действительность меня вернул голос Мохова, – Ты может на красный угол перекрестишься? Уважь память Алексея Дмитриевича. В моём воображении, при слове «красный», нарисовался угол, в котором стоит переходящее знамя, висят фотографии передовиков труда, грамоты, а над всем этим довлеет какой-нибудь бессмысленный лозунг. Но эта картина явно не вязалась со словом «перекреститься». Видно моё замешательство было слишком заметным, и Пётр кивнул головой в направлении одного из углов комнаты, сплошь завешенного иконами. Краем глаза я видел, что он уставился выжидающе, и от моих дальнейших действий зависело его отношение ко мне. Я сложил руку щепотью, стал поднимать её ко лбу, и вдруг понял, что я НИКОГДА раньше не крестился! Не одну сотню раз видел, как это делали другие, в принципе помнил последовательность движений, но никогда не делал это сам. В этот момент кончики пальцев раскалённым гвоздём прикоснулись к середине лба, рука пошла вниз. Тяжело пошла, проламывая пространство. Пространство сопротивлялось, отталкивало, поддавалось, сыпалось осколками. -Ладно, не мучайся, вижу, что не в привычку, – Мохов криво усмехнулся, но было заметно, что он удовлетворён. А вообще убрать покойника надо, пойду жене скажу, – Пётр решительно направился к дверям. Я смутился, скомкано завершил изображение подобия ритуала, – Может, помочь смогу? - Нет уж, не для тебя это дело. Езжай, мил человек, что-то не нравишься ты мне. - Объяснить можешь, почему?! Сам убедился, что я ничего плохого не сделал, – Мне было обидно и не понятно. Пётр резко обернулся в дверях. Прямо посмотрел мне глаза, – Ты, как сказал, что Алексей Дмитриевич умер, я вспомнил его слова, не раз им мне говоренные. - Что он говорил? – досада билась во мне, досада оттого, что ответы, казавшиеся близкими и доступными, каждый раз ускользали, едва дав себя потрогать. - А говорил он, что в день его смерти, в деревне объявиться чужак. И надо этого чужака попросить перекреститься на образа. Если не сможет, попросить его уехать, потому что вслед за ним беда идёт. - А если сможет? – во мне начинал клокотать вулкан. - А если сможет, то тогда самим нужно бежать, куда глаза глядят, потому что, значит, беда уже пришла – при этом он повернулся и вышел. Я остался в комнате один, если, конечно, не считать покойника. Я пытался вдуматься в значение этого своеобразного предсказания. И никак не мог найти в нём смысл. Значит, перекреститься – это хуже, чем не смочь перекреститься. Что же красный угол бы их рассыпался, если б я сумел? Красный угол? Красное за красным? Ошпаренным неожиданным озарением я одним прыжком пересёк комнату. Засунул руку снизу, наткнулся на препятствие. Остановился, попытался сообразить, как мне проникнуть в пространство, расположенное позади иконостаса. Откуда во мне эта нерешительность? Чего проще ткнуть в центр этого сооружения, проламывая потемневшие доски, разбивая суровые лица, намалёванные на них. Но я, по необъяснимой причине, не мог такого сделать. Пододвинул табуретку, взобрался на неё. Засунул руку сверху. Странно, но в том закутке совсем не было пули и паутины, как будто там постоянно убирали. Так и есть, нащупал продолговатый свёрток. Вытащил наружу, завёрнутую в плотную бумагу, перевязанную бечевой, книгу. Или, что-то похожее на книгу. Пальцы рванули обёртку, бечёвку, обнажилась красная обложка. Я кинулся прочь из этого дома. Поскорее, подальше, лишь бы никто не помешал узнать… Опрометчиво вдавил педаль газа, чуть не оставив на память Драновке колёса. Поехал, еле разбирая дорогу, горя нетерпением, но, сдерживая свою горячность здравым размышлением, что теперь, тетрадь от меня никуда не денется. Да и имеется ли в ней, что-либо, заслуживающее внимание? Километров через десять понял, что заблудился. Точнее заблужусь, если поеду дальше, так как единственный ориентир для меня осталась сама деревня. Задним ходом проехал пару километров обратно. Остановился, отдышался. Надо успокоиться. А то, моё поведение напомнило погоню Ивана Бездомного за Воландом по ночной Москве. Всё, успокоился. Сходил к багажнику. Достал оттуда предпоследнюю бутылку. Зачем она мне нужна? Я за день и так уже достаточно набрался. Может, по мне и нельзя было сказать, что я пьян, но шум в голове ощущался явственный. Там же, в багажнике, лежал пакет со съестным, который я всегда вожу с собой в дальние поездки, если надолго отрываюсь от очагов цивилизации. Нельзя сказать, что я сноб и разбалован, но если можешь позволить себе маленькие радости, то зачем испытывать судьбу и рисковать остаться голодным. Ах, всё-таки не удержался, хрустко свинтил пробку, и прямо из горлышка сделал порядочный глоток джина. Так же из горлышка запил его тоником. Пусть внутри меня они превратятся в популярный коктейль. За неимением шейкера воспользуемся собственным желудком. Вот теперь можно и посмотреть, что я там добыл. Каллиграфически выписанные буквы, несмотря на то, что чернила выцвели от времени, и освещение внутри машины было не самым ярким, читались легко. Затрудняла прочтение дореволюционная орфография, но и к этому можно привыкнуть. Единственное, нельзя было привыкнуть к тому, что там оказалось написано… * * * 18 мая 2005 года 10:15 г. Минск - Что вам от меня надо? – спокойно, как будто, в нём постоянно на улице узнают миротворца, а его мысли и переживания читает вообще чуть ли не каждый второй, спросил он. Не знаю, к добру ли разговаривать с неизвестным? - Тебе нужно в первую очередь подумать, что тебе может быть нужно от нас, – человек опустил руку, как бы приглашая к дальнейшему разговору. У него была цель остановить Куцего в нужной точке времени-пространства, и он этой цели достиг. Куцый одной частью сознания понимал, что этот разговор не запланирован им, а значит, может причинить определённые неприятности. Другая же часть отчётливо осознавала, что он уже никуда не денется, пока не выяснит, в чём тут дело. Если бы кто-нибудь сейчас взглянул с высоты этажа пятого (может, такие и нашлись), то заметил, что вокруг двух разговаривающих посреди людной улица мужчин образовался островок неприкасаемости. Толпа обтекала их, не дотрагиваясь, обходя за полметра. А если бы невольный наблюдатель обладал бы идеальным слухом и зрением, то заметил, что наружу из этого островка не доносится не единого звука, хотя по шевелящимся губам, можно предположить, что они беседуют. - Я не разговариваю с людьми, не имеющими ко мне рекомендаций, – сухо сказал Куцый. - И совершенно правильно делаете, – горячо согласился собеседник, – Никогда не разговаривайте с неизвестными! Знаете ли, беды потом не оберёшься, – мужчина, казалось сам начал заводиться от предполагаемой наглости и злонамеренности абстрактных неизвестных, – Поговоришь вот так, а потом познакомишься, а там такие дела! - Вы мне не представлены до сих пор, – резко оборвал замысловатую тираду Куцый. - Да, Вас то к примеру, и представлять не за чем, сами представитесь. Да так представитесь, что потом забыть нельзя, – задумался незнакомец. - Кто Вы? Говорите сейчас же, или я буду вынужден прервать наше знакомство не самым приятным для Вас способом. - А каким таким способом? – полюбопытствовал надоеда. - Убью. - Ну вот, сразу убью, – искренне расстроился незнакомец, – Я со всей, не побоюсь этого слова, душой, а он мне… Куцый понял, что над откровенно изгаляются. И незнакомец имел на это веские основания. Куцый почувствовал, что он на крючке. Тонком, но остром крючке, вонзившимся куда то под левое подреберье. Будучи сам понимающий в сфере манипуляций людьми специалистом, Куцый знал, что его как на наркотик, подсадили на тайну. Если рассмотреть внешность незнакомца, то взгляд сразу цеплялся за выдающийся нос, смуглую кожу, большие миндалевидные глаза с чёрными зрачками. Понятно было сразу, что этот человек не выходец с Кавказа, а скорее, откуда-то с Ближнего Востока. Среднего возраста, высокого роста, телосложение хрупкое, но в теле ощущалась мощь, и может даже не физическая. - Где мы можем продолжить разговор? – Куцый решил прекратить бессмысленную игру, в которой он уже всё равно проиграл. - А разговор мы непременно продолжим, как же не продолжить. Вот сейчас поедем и продолжим. Я Вас, Феликс Игоревич, со своим другом познакомлю, втроём и поговорим. На какой поедем, на моей или Вашей? Куцый уже не знал, чему больше удивляться. Тому, что человек, чьего имени он так и не выяснил, знал его настоящее имя и отчество. Или тому, что рядом с поставленным им вечером на стоянку Шевроле, стоял точно такой же. Марка, цвет, тюнинг, салон, даже, наверно, если техпаспорт посмотреть, то и год такой же был бы. Но больше всего поражало, что номерной знак на второй машине отличался только последней цифрой. Если Куцего хотели удивить, то у них, несомненно, получилось, даже слишком. Одно смущало Куцего, если им заинтересовалась одна из мощных спецлужб, то почему тогда, такой оригинальный способ контакта. Как-то не в их стиле. Задуматься то Куцый, задумался, а вот выводы правильные не сделал… * * * 14 мая 2005 года д. Драновка, время провинциальное После того, как я впервые столкнулся с Одержимыми, осознавая, что они – это они, моим естественным желанием стало научиться их определять среди простых людей. Потом уже я понял, что они – мелкая сошка в большой игре. На кону которой стоит не больше и не меньше – судьба человечества. Безумные актёры, Одержимые, играют свой спектакль – подобие жизни, не способные наполнить её содержанием. Наслаждаясь своей ущербной псевдожизнью, губят они самое ценное, что есть у людей – их души. Но тогда, пока я не понял истинной сути Пробуждаемого, я считал это важным, как и то, чтобы бороться с ними. Бороться всеми силами, истребляя эту противоестественную мерзость с лица земли. Бессмысленная, бестолковая борьба с тем, что я побороть не в силах. Куда важнее, находить их людских помощников, чьё стремление добровольно помогать адским тварям уже заслуживало… * * * Два выстрела, прозвучавших один за другим оторвали меня от чтения записок Ивана Фёдоровича. Звук доносился явно со стороны деревни, которую я покинул час назад. «Развлекаются, понапивались и салютуют собственной тупости» - подумал я, и опять было, взялся за чтение. В это время донёсся ещё грохот далёкого выстрела. Нет, всё не так просто, да и предчувствие не оставляло меня в покое. Я развернулся на узком пятачке, обдирая бампера, и рванул назад в Драновку. Вокруг Моховского дома воздух был пропитан бедой, как хирургический тампон кровью. А и не нужно было быть особо чувствительным к проявлению зла, чтобы увидеть его здесь. Прямо напротив калитки лицом вверх лежала женщина, нелепо раскинув руки, как могут лежать только мёртвые. Я наклонился над ней, даже в относительной темноте (во всём доме горел свет), было видно расплывшееся по светлой блузке тёмное пятно. В доме раздался нечеловеческий вой и такой же нечеловеческий смех. Я бросился к дверям. Нет, напролом лезть не стоит. Я во время подумал, что женщина убита из огнестрельного оружия, и подобная порция лекарства от жизни может достаться и мне. Я представил себя лежащим на грязной улице с иссеченной картечью грудью. Увольте, мне это не подходит! Не эстетично то как! По этому я аккуратно подкрался к окну, прислушался. Из дома, через открытое по поводу тёплой майского ночи окно, доносились сугубо странные звуки: женский плач, от натуги перешедший в звериный стон, тупые мерные удары, песня на мотив гимна СССР со словами «Откуда дровишки, из леса вестимо, отец слышишь, рубит, а я отвожу». А, чуть не забыл, были ещё чрезвычайно страстные стоны в два голоса, причём в оба мужских. Да, скажу я вам, озвучка немецкой порнухи по сравнению с этим – детский лепет. Даже интересно, что ж там творится. Осторожно, не попадая в свет из окна, заглянул внутрь. Зрелище, увиденное мной, не смотря на всесторонность виденного мной за мою жизнь, заставило ужаснуться. Комната, в которой мы с Петром намедни трапезничали, была полна людей. И думаю, некоторые из них с удовольствием предпочли находиться где-нибудь в другом месте, хоть на Северном Полюсе. Кроме хозяев дома, в комнате находилась утрешняя троица. Авторитет, сидя на стуле, в настоящее время самозабвенно распевал гимн Советского Союза на слова Некрасова. Одной ногой он наступил на грудь хозяина дома, другой на предплечье его правой руки. В руках авторитет держал топор, время от времени с отмашкой опуская его вниз, с каждым ударом отрубая часть руки Петра. Вот откуда были эти тупые удары. Мохов видимо уже умирал, но от каждого удара всё равно вздрагивал всем телом, значит боль ещё чувствовал. Двое других терзали, распластанную на столе, обнажённую Екатерину. Молодой удерживал её руки, прижав их к столешнице металлическим прутом. Между ног хозяйки дома, привязанных к ножкам стола, расположился Лысый Босс. И мало того, что, судя как приподымается и опускается его худая задница, он просто насиловал. Мало того! В одной руке он держал отрубленную голову сына Мохова (даже не помню, как его звали), второй же удерживал веки Екатерины, не позволяя ей закрыть глаз. Если она до сих пор не сошла с ума от знания того, что где-то рядом убивают мужа, от того, что её руки давно сломаны, а внутри помимо воли находится член какого-то урода, так ещё её заставляют смотреть на… Значит, нет правды на свете. Именно эти насилующие ублюдки издавали утрированно сладострастные стоны, превращая банальное изнасилование в фантасмагорию. Зловещую, глумливую, нечеловеческую. Я, честно говоря, остолбенел. Не знаю, может я не мог поверить, что такое может происходить на самом деле, а не в каком-нибудь горячечном кошмаре. А может, мне хотелось досмотреть представление до конца? Вряд ли, но я не знаю. Очнулся я от желания находиться сейчас в этой комнате, не просто смотреть, но и участвовать в представлении. Я ощущал силы и умения сделать спектакль ещё более захватывающим и забавным, не смотря на то, что декорации уже сильно попорчены предыдущей труппой. Я не стал противиться своему желанию, ну что ж, не знаю, в какие игры вы играете, но мне придётся ввести новые правила. Первой мишенью я выбрал сидящего ближе всех ко мне Авторитета. По задумке я должен был рыбкой влететь в окно и в одном прыжке свернуть ему шею. Первая часть плана удалась блестяще, зато вторая оказалась несколько скомканной. Я еле сумел отбить полетевший мне в голову стул, на котором ещё мгновенье назад сидел садист. Сам же он оказался в другом конце комнаты, и ружьё в его руках недвусмысленно было уставлено мне в грудь. Ничего себе скорость! Ещё пару часов назад я, шутя, прервал его пьяную попытку напасть на меня, а сейчас он демонстрировал скорость записного ниндзя. А самое странное, что на меня смотрели абсолютно трезвые глаза, ни капельки дурмана, ни малейшей завесы отупения. Расчётливый прищур говорил о том, что все, что здесь происходит, никак нельзя списать на белую горячку. - А, Старшенький пожаловал – гнусаво, с каким-то незнакомым акцентом протянул Авторитет, сумевший за последние два часа не только абсолютно протрезветь, изменить голос, но и переодеться в не по размеру маленький двубортный костюм. - Пожаловал, теперь можно и пожаловаться, – на секунду прекратил свои стоны Лысый босс (но при этом не прекратил движения). И опять тот же странный акцент, те же трезвые глаза. Дело принимало ненормальный оборот. Я мог бы даже предположить, что этот кровавый фарс – хорошо продуманная западня на меня, но кто мог знать, что я заблудился и отъехал недалеко? Но встретили меня так, как будто только и ждали, когда я вернусь долгожданный Старшенький. Старшенький? Почему меня он так назвал? - Повеселиться хочешь? А то, как ты умел, больше ни у кого не получается, – Молодой, удерживавший руки Кати, тоже прервал свои стоны, чтобы вставить пять копеек, зато потом удвоил свои старания, перекрикивая даже совокупляющегося Лысого Босса. - Не хочу я веселиться, а вот развеселить попытаюсь. Так развеселю, что от смеха сдохнете – я решил перехватить инициативу, хотя почему-то особой надежды на это у меня не было. - Ну вот, мы от души, так сказать (Молодой рассмеялся), а он нос воротит – Авторитет искренне расстроился, даже слёзы ручейками из глаз брызнули. Но одно движение век и на меня смотрят абсолютно сухие страшные, спокойные, полные пустоты глаза. - За что вы их? – мне хотелось перевести разговор в другое русло, мне был страшен этот бред. Они говорили со мной как со своим старым знакомым, удивлялись, почему я не веду себя так, как они привыкли. И так, как привык я! И при этом один из них держал меня на мушке, явно опасаясь - Ни за что, – пожал плечами Авторитет, – А что повод нужен? Ну-у, тогда, – Авторитет задумался, – О, скучно было! - Ага, скучно и голодно – Лысый Босс поднялся с женщины, которая уже затихла и только конвульсивно содрогалась всем телом, отбросил в сторону детскую голову. – Точно не хочешь вот это? – кивок в сторону замученной Екатерины Моховой. Я ничего не ответил, молча покачал головой, в упор глядя на типа, совершенно спокойно предлагавшего мне, как бы помягче сказать, вступить в связь с практически агонизирующей женщиной. Ненависть чёрно-красной волной поднималась от сердца к голове, начиная туманить разум, грозя прорвать плотину, отграничивающую сознание от напора звериной жестокости. - Жаль, ничего ощущеньице - Авторитет пожал плечами и разрядил двустволку в живот Катерины. В этот же момент я бросился на него, но рука бессмысленно рассекла ни в чём не виноватый воздух. Опять, каким-то чудом противник оказался на приличном расстоянии от меня. Ты что, расстроился? – якобы недоумевая, посмотрел на меня Молодой. – Я понимаю – субординация, так мы ж тебе десерт оставили, без тебя не трогали. С этими словами он нагнулся под стол и вытащил из-под скатерти дочку Мохова. Так как она лежала под столом без движения, я сразу решил, что под столом куча тряпья. Варя (её имя я запомнил – понравилась очень), девчушка лет семи-девяти была связана по рукам и ногам. К её счастью в настоящее время она была без сознания, но не знаю, в какой момент она его потеряла. Что успела увидеть, услышать, почувствовать. - Вот эта прямо в твоём вкусе – Авторитет одной рукой приподнял Варю (девочку, кстати, не мелкую) над полом на метр. В этот момент она открыла глаза, посмотрела на меня и сказала лишь одну фразу: «Дядя Никита, спасите меня». В этот момент я увидел Ольгу Константиновну Крюкову, которая стояла позади всех, также смотрела и укоризненно, как мне показалось, качала головой. Не до укоров мне, Ольга Константиновна, Вам хорошо, Вы своё отжили, с ангелами водитесь, вот и водитесь, а мне здесь разобраться надо! По идее в доме больше никого не было, но на втором этаже кто-то включил музыку: «Я созрел душой для светлых, светлых и прозрачных дней. Стал взор мой бел, как монашеская постель…» Авторитет, как тряпичную куклу, бросил Варю к моим ногам. Я понял, что другого шанса может и не быть. «Я несу свой огонь, не таясь, не боясь от него сгореть. Но послушай, как страшно звучит, стучится в окно метель» Я поднял Варю на руки, с улыбкой на лице сделал шаг вперёд к столу, на котором ещё лежала мёртвая Варина мать. Не знаю, может расслабило её недавних мучителей моя улыбка. Эта была улыбка смерти, которой смешно даже от того, что она есть в самом деле. Или трепет к судьбе девчушки, которая уже потеряла самых близких, а сейчас может потерять и саму себя, сделали меня быстрее и сильнее человекообразных монстров. «Бесы зовут наружу, в стужу уйти с пургой…» Я взвился в воздух птицей, птицей погибели. «…Туда, где мертва вода, туда, где дурманит газ» Я стелился по полу мертвящим туманом, плети которого настигают везде, а, настигнув, удушают. «…пока я жив, они не войдут сюда…» Сейчас я не был воином, я был бесплотным убийцей. И как бы не были сильны и подвижны мои противники, у них был один недостаток, они обладали телами, шелуху же своего я скинул, как змея – отслужившую кожу. «Бесы просят служить, но я не служу ни кому…» Я веселился, я играл, я торжествовал. Они умирали по-разному, но всех объединило одно, за миг до смерти выражение их глаз ощутимо менялось. Холодные спокойные они становились обыкновенными, мутными, пьяными. «…даже себе, даже тебе, даже тому, чья власть» Последним умер Лысый Босс. На меня посмотрели глаза обычного, только пьяного, человека. Посмотрели на меня с ужасом. Он даже успел прохрипеть, пытаясь оторвать от своей шеи мою руку, - Ты чё? - А, ни чё, - сухо сказал я и сжал пальцы. «…пока я жив, они не войдут сюда…» Уже потом я понял, что убивал я простых людей, пусть не самых лучших, пусть даже никчемных, но людей. Не они устроили кровавый спектакль, а то, что было в них. А пострадать пришлось оболочке, принявшей в себя нестерпимое зло. Так я впервые столкнулся со своими нечеловеческими преследователями – Одержимыми. Стоя в большой комнате, которая ещё недавно было наполнена глубокомысленными рассуждениями Петра, хлопотами Екатерины, смехом их детей, мне невольно вспомнилась, почти такая же комната. Как и сейчас, та комната была завалена трупами, но было одно отличие – в этой комнате находились тела людей, которые мне понравились. И ещё, в доме Трофимыча, все погибли от моей руки, и уверен, по делу. Сейчас же передо мной были невинные жертвы, замученные тварями в человеческом облике. И мне даже не было бы интересно, что за демоны заползли в слабые извилины и вялые души драновских алкашей. Но это слишком уж касалось меня, да так касалось, что аж опрокидывало. О том, что со мной дело не чисто, я давно уже знал, а с прошлого года – просто уверен. А сегодня, я казалось, посмотрел на себя со стороны, да, гротескно - эгоистичного, да чрезмерно бесчеловечного, неоправданно жестокого, но всё же на себя. А в сочетании с заявлениями демонов-паскудников о нашем родстве, это наводило на очень печальные размышления. А именно, я такой же, как они! Только не совсем. Местами. Какими? Насколько? И почему? Мне нужно или к психиатру, или к экзорцисту. Кто-нибудь из них поможет. Или никто не поможет, а может, и оба смогут помочь. Но не мне. Из глубин самокопания меня выкинула мысль о том, что в комнате кроме меня есть ещё один живой человек (а я-то, хоть человек?). А человек- то хоть – я? Варя в прошлой жизни наверно была змеёй. Пусть пол скользкий от крови, пусть я был отрешён, чтобы ощутить вибрации воздуха. Но я никак не мог объяснить, как незаметно для меня, упакованная и обвязанная бечевой, она сумела незаметно для меня проползти через всю комнату и подобно всё той же змее обвиться вокруг моих ног. Она лежала без движения, на миг показалось, что она умерла, как и все остальные. Бросился искать нож, зацепился взглядом за тело Петра, его вторая рука была прибита к полу. Запястье насквозь было пробито жалом отвёртки, которая удерживала руку не хуже гвоздя в перекладине креста. Нашёл нож на полу, он был весь в крови. Видимо, и он пускался в ход. Разрезал веревки, они не хотя покидали продавленные собой полосы, оставляя маршрутами боли, багровые, местами синюшные, следы прикосновения. Минуту Варя лежала неподвижно, я не решался тронуть её. Наверно боялся понять, что переживания сегодняшнего вечера сделали из милой девчушки заплесневелый овощ. А так, она вокруг меня, я внутри её, и всё хорошо, и все на месте. * * * Куда важнее, находить их, людских помощников, чьё стремление добровольно помогать адским тварям уже заслуживало смерти. Той смерти, которую способен подарить Господь, и ниспослать человек. Господи, я ли меч в руках твоих?! Почему мне дано знать, а другим, мудрым и сильным телом и духом, не дано? Что я могу сделать один? * * * Уже даже сидя в машине, переварив колёсами не одну сотню километров, не мог до конца понять, что произошло. Куда девался невозмутимый Никита Светлов. И откуда начал выползать издёрганный тип, боявшийся самого себя. Испуганный до такой степени, что степень этого испуга сворачивалась отравленной змеёй, пожирающей самое себя и свивающейся в знак бесконечности. Хватит! На себя наплевать (заведомое враньё), так о ребёнке бы подумал. Осторожно скосил глаз вправо. Девочка сидела совершенно спокойной. Её, ничем не обоснованное спокойствие, передалось и мне. Девчушка, в плане психики, оказалась не то что двужильной, а непробиваемой. Ещё недавно, она, усевшись по-турецки посреди комнаты, сосредоточенно глядя мне прямо в глаза, задавала недетские вопросы и делала недетские выводы: - Все умерли? - Все, - я не мог вырваться из капкана её взгляда. Наверно, я взял на себя груз её переживаний. Иначе как объяснить, что мне было горько оттого, что все умерли. И ещё меньше объяснений я мог найти своему страху оттого, что трое из них умерли от моих рук. - Тогда мама с папой и братик скоро будут на небе. - Конечно, будут, – если она верит в загробную жизнь и её это может утешить, то какое я имел право сомневаться в её предположениях. - Они много страдали. Я спохватился, проследил её взгляд, и также как она уставился на руку Петра, прибитую к полу отвёрткой… Я схватил Варю в охапку и бросился прочь из дома… 18 мая 2005 года 11:35 г. Минск - Валентин Эйер. Можно просто Вел. Человек встретивший Куцего в обычной квартире - одной из выкидышей спальных районов, был на удивление домашним и тёплым. Одет со вкусом, без вычурности богемы, но и без снобизма бизнес-элиты. Возрастом чуть за сорок, черты лица настолько тонкие, что казалось, они теряются, не дают ухватиться вниманием ни за одну из них. Не дождавшись ответа гостя, а, видимо, и не сильно в нём нуждаясь, пригласил за стол. Из кухни доносились запахи и звуки, свидетельствующие о близящемся обеде. - Девочка моя, поторопись, гость уже прибыл. Возня на кухне заметно активизировалась и уже через минуту на столе, сервированном на троих, стали прибывать блюда. Их в комнату приносил старик со странной походкой. Можно было бы подумать, что он хромает, но, присмотревшись, становилось понятным, что с ногами у него всё в порядке. Но походка выглядела нелепой. В раскорячку, в полуприседе, смешно оттопыривая зад, дедуля носился туда-сюда, заполняя стол до отказа различной едой. Последней на стол были водружена запотевшая бутылка какой-то иностранной водки. Заметив, что ни новый знакомый, ни смуглолицый (так и не представившийся), привезший его сюда, ничего себе не накладывают в тарелки, Куцый последовал их примеру, хотя после работы жутко хотелось есть. И действительно обслуживанием стол занимался прикольный дед. Кстати, на девочку он совершенно не был похож, значит в квартире есть ещё кто-то, но когда старик не находился на кухне, там царила гробовая тишина. Куцый уже дал себе установку ничему не удивляться и ничего не говорить пока не представится удобный случай. И такой случай представился, когда Вел Эйер поднял свою рюмку со словами: - За успешное сотрудничество! - В чём будет заключаться наше сотрудничество? – Куцый резко поднял глаза на сидевшего перед ним Вела. - Не, таки сразу, видно хватку делового человека, – смуглый незнакомец зачастил суетливым говорком мелкого ростовщика. – Не выпить-закусить, а, глянь ты, сразу галопом по оврагам. Я бы такому палец в рот не положил, я вообще бы такому ничего в рот не положил, даже не просите! Я хочу заметить… - Нихель, помолчи! Не мешай приятной беседе двух обстоятельных людей. – Эйер прервал размышления приятеля, так и не дав услышать, что ещё можно было бы положить в рот Куцему, и кто бы так настойчиво упрашивал Нихеля (наконец, Куцый узнал его имя) это сделать. Нихель с обиженным видом отправил в рот столовую ложку чёрной икры, туда же выдавил полтюбика майонеза и стал сосредоточенно жевать, уставившись вдаль глазами цвета греческих оливок. - Вопрос, действительно, очень правильный и своевременный, – Вел откинулся на высокую спинку мягкого стула, – Вам придётся убить одного и доставить ко мне другого человека. - Кто они и где в настоящее время находятся? – Куцый спросил, не отрываясь от обгладывания куриной грудки. - Пустяки, потенциальный труп, - почти дебил, с ним хлопот не будет, – Подумав, добавил, – Почти. Второй – чрезвычайно опасен, с ним придётся повозиться. Правда есть крючок, на который мальчишка может попасться. - Насколько опасен? – Заинтересовавшись, Куцый пристально посмотрел на собеседника. В разговор вмешался оживившийся Нихель: - Ещё как опасен! Глянь на нашу Джульетту. – Нихель махнул головой в направлении старика, стоявшего возле стола. – Вы же обратили внимание, что бедняга постоянно пытается танцевать гопак. Смешно, правда? Пройдись, Трофимыч. Старик послушно исполнил дефиле по комнате. Куцый терпеливо ждал объяснений. - И поверьте мне на слово, он так ходит совсем не потому, что ему мешает то, что мешает плохому танцору. Ему совсем не мешает, ему НИЧЕГО там не мешает. Потому что у него там ничего нет. Один молодой человек имел удовольствие посеять сомнения насчёт пола Джульетты Трофимыча, путём полнейшего отстреливания его первичных половых признаков. – Нихель радостно рассмеялся. Куцый посмотрел на кастрата, подумав, что лишить мужского достоинства безобидного старикашку, не велико геройство. Тут Нихель продолжил: - Но это не самое весёлое. Перед этим он завалил кучу вооружённого народа. Можно сказать, голыми руками, только одну нашу девочку удостоил пули. Сколько там было этих быков? – Нихель обратился к пунцовому, то ли от гнева, то ли от стыда Трофимычу. - Десять, – выдавил из себя тот. - Десять! Не два, не три, даже не пять, а десять. И это ещё не всё. Думаю, глубокоуважаемый Феликс Игоревич, Вас то этим не удивишь, как раз. В течение какого времени Пересмешник умудрился настолько уменьшить народонаселение, а также разрядить криминогенное напряжение в городе на длительное время? - Секунд за пять. – Трофимыч задрожал, как будто опять переживал те мгновения. - Десять крепких мужчин с огнестрельным оружием наготове. Десять секунд – это по полсекунды на человека. Не плохо! – Вел Эйер вывел резюме, - Справитесь с таким типом? Куцый пожал плечами: - Постараюсь. А для того, чтобы убить первого, зачем понадобился специалист моего плана? В чём трудности? - Трудность только в одном. В месте, где он находится. - И где же он находится? - В исправительной колонии. И это даже не главное. Его нужно убить поскорее, пока этого не сделали другие. - Где находиться второй, как его, Пересмешник? - Сейчас глянем. Куцый мог поклясться, что на миг Вел исчез из поля зрения, как было бы, если бы Куцый моргнул. Но он не моргал! Чертовщина какая-то. И вот его новый знакомый, глядя куда-то в даль, произнёс: - В настоящее время он находится в пятистах шестидесяти семи, уже пяти, километрах от города. Через тридцать три часа он встретится с этой девушкой, – Эйер достал из кармана фотографию. – Адрес на обратной стороне. - Я всё понял. Мне необходима полная информация об этих людях. - Вы её получите. Через минут двадцать пять, выходя от своего нового работодателя, Куцый пытался загнать поглубже мысль, которая терзала его последние полчаса: «Полсекунды на человека. Полсекунды! Ты, Пересмешник, конечно, был лучшим в группе. Но это слишком даже для тебя, это слишком – для любого из живущих на земле. Если бы не та нелепая вспышка гнева в штабе, кто знает, дальнейшая служба сделала бы тебя живой легендой, …или мёртвой, это как повезёт. А теперь мне нужно убить твоего приятеля, захватить твою девушку, лишить тебя воли и сил. Ничего личного, Светлов, прости своего командира, он на работе». Снег, запятнанный кровью. Срочник-мотострелок с перерезанным горлом посреди села. Догорает дом, валяются трупы «чехов», их оказалось больше, чем предполагалось по данным разведки. Пересмешник, единственный не офицер в группе, с «Хмурым» перебинтовывают друг друга, оба легко ранены. Сам Куцый, прозванный так за небольшой рост и не впечатляющее телосложение, командир группы спецназа ГРУ, вызывает «вертушки», чтобы эвакуировать своих бойцов и спасённых заложников. Одного не успели… вон, лежит… его тоже забрать… Вон из головы, память-сука! Ты тень, фантом! Хранительница того, что прошло, и никогда уже не повторится. Зачем нужна ты? 17 мая 2005 года 17:35:14 столик направо от входа …Светловский должен был умереть, но только не через самоубийство. Этим он перечеркнул бы всё, что накопил Пробуждаемый за череду рождений. А именно душу, или то, что когда-нибудь станет ею. Незнакомец в поезде особо подчёркивал это. Самоубийство – акт, низвергающий душу дальше самых чёрных глубин ада, в никуда… и навечно. И если предположить, что мой собеседник сам из этих тварей (а это наверняка), то в рядах дьявольских – разлад. Одни хотят провести обряд Пробуждения до конца, другие всеми силами стараются помешать этому, но чужими руками. В случае со Светловским этими руками стал я. И значит в то время, когда Пробуждаемый в очередной раз появится облачённый в человеческую плоть, одним понадобятся жертвы, чтобы провести обряды вызова Невесты паука, Кровавого брата и Страстной любви. Другим же понадобятся руки, чтобы не дать эти обряды довести до конца. В 1908 году была вызвана Невеста, что привязало извечный ад к Пробуждаемому. Несчастная Тышлевская! Её душа, пожранная адскими тварями, стала частью противоестественной твари, не имеющей сущности. Точнее, ад – сама её сущность. Дальше одержимые поторопились, то ли надеясь, что ниточки, протянутой из ада к Светловскому, хватит, то ли разочаровавшись в возможности довести обряд до конца при жизни этого воплощения Пробуждаемого. Довели Светловского до самоубийства. Другая же адская тварь не позволила это сделать. Зачем?! Почему?! Даже сейчас, многое узнав и многое поняв, я не знаю ответ. И если я всё правильно рассчитал и мои переживания меня не обманули, и мы пересекались во снах с тобой… С тобой, Пробуждаемый! Именно к тебе должен попасть мой дневник. И теперь ты читаешь его. Конечно, тебя зовут теперь не Светловский, и ты вряд ли помнишь, что когда-либо был им, но поверь мне, человек, который никогда им не был. Поверь мне, ибо тебе больше некому верить… * * * От чтения дневника меня оторвал голос официантки. - Что-нибудь ещё? - Нет, спасибо. - Десерт для дочки? Я посмотрел на Варю, сражавшуюся с куском запечённого мяса. Свой я проглотил, не заметив, а ей он оказался явно не по размеру. Но та мужественно продолжала неравный бой. С удивлением заметил, что столовые приборы она держит на редкость изящно и, что самое главное, правильно. Прямо не девчушка с края цивилизации, а бестужевка на приёме. - Конечно, что-нибудь на Ваш вкус, в смысле повкуснее. Мог, конечно, спросить у девочки, чего она хочет. Но, во-первых, не стоит приучать слабый пол с детства к самостоятельному принятию решений, разве что к иллюзии таковых. А, во-вторых, официантка действительно лучше сориентируется в меню. Ещё раз взглянул на Варюшку. Молодец, ест с аппетитом, даже завидно. Никаких истерик, никаких воспоминаний. Слез за это время я и не видел. Хотя нет, проезжали через какое-то большое село. Дорога шла мимо церкви, Варя попросила остановиться. Я тогда сказал, что у нас нет времени, мы торопимся. Варя ничего не сказала, и лишь боковым зрением я заметил одинокую слезинку, быстро пробежавшую по щеке. Я опомнился, остановил машину, сам не пошёл, дал девочке немного денег. Буквально минут через минут десять она вышла… * * * ..К тому, кому следует верить всегда, ты вряд ли придёшь в этой жизни, вряд ли и в последующих, но на всё воля Его. И не мне судить тебя, и не мне твою цель указывать, а вот облегчить твой путь к цели я могу. Твоя первая задача – разобраться, чего добиваются Одержимые, точнее их Держатели, пытаясь завершить Пробуждение. И если Невеста паука – связь ада с тобой, а Кровавый Брат – твоя связь с адом, то смысл третьей части – Страстной любви мне не известен и не понятен. Если ты читаешь эти строки, то, как минимум первая часть обряда произошла, и твоё Пробуждение началось. Молю Бога, чтобы он вразумил тебя и направил волей своей, если ты, конечно, сможешь следовать воле Его… А теперь читай ещё внимательней! Чтобы вызвать Кровавого брата, Одержимые или их помощники – люди должны убить человека, на руках которого кровь, а его кровь должна была случайно смешана с твоей. И если есть такой человек, ты должен обезопасить его, в крайнем случае – убить самому, до того, как это сделают Одержимые. Каким образом должен происходить второй этап Пробуждения я точно не знаю, но по некоторым сведениям, он связан со змеями и проклятием твоей человеческой составляющей, человеком, которого умертвят во время церемонии. Обряд должен произойти до твоего тридцатилетия. Торопись, иначе… * * * Человек, на руках которого кровь, и его кровь случайно была смешана с моей. Есть ли такой? Я закрыл дневник и глаза… Я вспомнил. «Я бежал впереди Люды, придерживая на плечах Игоря обеими руками, то есть и раненной тоже, кровь из моей раны, текла на Севу, там мешалась с его, и уже не было понятно, где была, чья кровь…» Сева! Когда я вернулся с войны, с которой никогда и не возвращался, мы сидели у Севы дома, немного выпили, потом поехали в ресторан, там врезали уже покрепче. Пили за мой дембель, Сева так и не узнал, где я служил, так, писарем при штабе. В груди пекло, и я, потеряв на какое-то время контроль, спросил, мол, а тебе доводилось людей убивать? Думаешь легко это? Сева замялся, потом рассказал, что два года назад в драке зарезал двоих «борзых». Севка, ты подходишь по всем статьям. Подходишь для того, чтобы умереть, подходишь для того, чтобы погубить меня. Что мне делать с тобой, друг мой? ГЛАВА 3 Никогда больше не возвращаться г. Шклов ИК-17 1 июня 2005 года 11:22 - Капитан, ты, надеюсь, всё понял? Мне нужен этот человек, точнее труп этого человека. - Я ничего не могу гарантировать, мало ли – какая случайность. – Капитан Чернуха был напуган, как никогда в жизни. Этот страшный человек, непонятный и весёлый, умел повергнуть в трепет. И даже если бы Чернуха не знал, что в заложниках у сообщников этого псевдо заключённого находятся его жена и ребёнок, всё равно ничего не смог противопоставить ему, настолько была его воля парализована ужасом. - Самая досадная случайность – это твоё появление на свет. В любом случае из этого кабинета должны вынести труп, а если произойдёт «какая случайность», тогда вынесут уже два тела. Хотя может многим покажется странным, что два молодых крепких мужчины умерли от инфаркта в одно время и в одном месте. С другой стороны, вдруг вы оба могли умереть от большой и страстной любви… друг к другу. - Я всё сделаю, как Вы сказали. - Молодец, старайся. Может хочешь ещё поговорить с женой? - Конечно! - Вообще не стоит, а вдруг она как раз в этот момент занята чем-нибудь с моими друзьями? Не будем отрывать людей. Сделаем дело, тогда и позвонишь. И учти, чем быстрее тело будет отправлено в морг, тем скорее абонент окажется доступен… для тебя. И ещё, чтоб не сомневался… Детям возраста твоей дочки необходимо общение, а там она как раз познакомится с сыном вашего начмеда. Всё понял? Капитан спрятал лицо в ладонях. Да, конечно, он всё готов сделать, хоть бы и Родину продать, лишь бы выйти живым отсюда, и его семье не причинили вред. И к тому же подстраховка в лице майора Мохнача – начальника медицинской части колонии, не лишняя. На кого они надавили ещё, сколько людей участвует в этом мероприятии? Вопросы важные, но не они занимали ум капитана Чернухи. В коридоре послышались шаги. - Всё, соберись капитан, он идёт… 19 мая 2005 года 19:55 г. Минск - Алло. Да, это я. А что тебе нужно, девочка? Ты племянница Игоря Севастьянова? Конечно, можем встретиться. Да, я поняла, буду через минут двадцать. Люда положила трубку. Постояла минуту, успокоила дыхание. Знание о том, что у Севы нет никакой племянницы в сочетание с тем, что встреча назначена в кафе, в котором Люда работала год назад, и где она впервые встретилась с Никитой Светловым, могло натолкнуть лишь на одно. Никита здесь и он хочет с ней встретиться или, по крайней мере, она получит сведения о нём. В этот момент дверной звонок разродился громкой трелью. Взволнованная недавним разговором Люда кинулась в коридор, надеясь на… На что? Рывком распахнула дверь. Силуэт человека на тёмной площадке. Струя газа в лицо. Непроизвольный вдох. Всё. * * * - И запомни, то, что я привёл тебя сюда, не означает, что подобные заведения – подходящие места для времяпровождения маленьких девочек. Хотя некоторые девочки не намного старше тебя думают иначе, но нас их мнение ну совершенно не колышет. - Дядя Никита, я понимаю, мы здесь по делу, а так Вы бы сюда не зашли бы. Я, смутившись, уткнулся в свой кофе. Вспомнил, как год назад зашёл сюда, чтобы с помощью алкоголя затушевать ужас встречи с мёртвой женщиной. Потом перед внутренним взором пробежали последующие события, разыгравшиеся в этом кафе. Невольно улыбнулся, взглянул на стойку, где вместо Люды теперь суетилась толстая барменша. Память услужливо вернула Люду за стойку. И я опять нависал над перепуганной девушкой, пытаясь выяснить, куда ведёт чёрный ход, а она беспомощно лупала ресницами. Дверь кафе открылась. Надеюсь, я ничем не выдал своё удивление, разве что дёрнулись губы, решив улыбнуться, но вовремя передумали. * * * Жутко болела голова. Нет, слово «болела» здесь никуда не годилось. Она пульсировала, звенела, верещала дурным голосом. Мысли принимали непристойные позы, память нецензурно ругалась в ответ на вопрос: «Что со мной произошло». И даже открытие того, что совершенно не может двигаться, на этом фоне для Люды показалось пустяком. Вокруг была темнота. Везде была темнота, снаружи и внутри. И тут темнота стала рваться, пропуская в образовавшуюся прореху нестерпимый свет. В ореоле этого света стала прорисовываться фигура человека, лицо становилось всё чётче и узнаваемей. «Я умерла» - подумала Люда, - «Других вариантов нет. Мы должны были встретиться, хоть и после смерти. Но тогда и он умер?» * * * - Привет, командир. - Привет, Пересмешник. - Хочется верить, но сомневаюсь, что наша встреча случайна. Да ты даже и не пытаешься изобразить удивление от поразительно неожиданного пересечения двух фронтовых товарищей. Лобызаться будем? - Непременно будем, но потом. Сначала о деле. -- Что, Родина ждёт? Ты же знаешь, я выпал из обоймы и возвращаться не собираюсь. - Нет, ты ошибся, я тоже ушёл, у меня теперь свой бизнес. - Да! И где ты теперь? - В основном в Москве, хотя и здесь в командировках бывать приходится. - И чем же я могу помочь легендарному Куцему? Я – скромный салага, чуть нюхнувший пороха. - Опять не угадал. Мне твоя помощь не нужна. Ты мой «заказ». - Вот те раз. Тогда тебе нужно было исполнить «заказ» прежде чем мне об этом рассказывать. Теперь меня убить будет не так просто. Не люблю я, когда меня убивают и обычно всячески этому сопротивляюсь. - Ты становишься непроходимо туп, Пересмешник. Если бы мне нужно было тебя просто убрать, я действительно предпочёл бы сделать это с приличного расстояния. Моя задача доставить тебя в определённое время к определённым людям. - А где гарантия, что послушно последую за тобой? Круг лиц, в общении с которыми я нуждаюсь, строго ограничен. Основной же части населения приходится страдать от отсутствия внимания к их особам. Хотя и интересно, кому же так не терпится окунуться в источник моей мудрости и остроумия. - А вот и гарантии, – Куцый положил передо мной фото из «Полароида». На снимке была Люда. Глаза закрыты, рот заклеен скотчем. - Она жива? – внутри меня тонко зазвенела струна, готовая лопнуть, залить душу умертвляющим холодом. - Пока, да. - Ты знаешь, что жив до тех пор, пока жива она? - Догадываюсь. Но прошу, не делай глупости. За нами наблюдают. Если ты попытаешься на меня напасть – её убьют, если ты вздумаешь убежать – её убьют, чтобы ты не сделал из того, что не понравится моим людям – её убьют. А через десять минут от неё начнут отрезать по кусочку. По кусочку в минуту. И чем сильнее мы поторопимся в необходимое для нас место, тем больше сохранится фрагментов от первоначального варианта твоей подруги. - Отпусти её, я даю слово, что сделаю всё, что тебе нужно. - Твоё слово, конечно, крепкая штука. Но, прости, Пересмешник, профессионализм превыше всего. Три правила нашей фирмы: процесс убеждения, если он запущен, невозможно остановить; заложник не отпускается до окончания операции убеждения; убеждение проходит без оглядки на распоряжения сотрудника фирмы, контактирующего с объектом убеждения. То есть простыми словами, если через десять минут не будем на месте, я уже не смогу остановить процесс до тех пор, пока заказчик не будет удовлетворён. И второе, если ты меня возьмешь в заложники, даже если я буду умолять их отпустить девушку, мои люди пожмут плечами и продолжат строгать её на бефстроганов. - Варианты есть? - Без вариантов. - Что бы ни случилось, я тебя найду и убью. - Найди и убей, – равнодушно сказал Куцый и двинулся к выходу, обернулся. Ну, ты идёшь? Что мне оставалось делать? * * * Люда силилась, что-нибудь сказать, но не могла исторгнуть из себя ни слова. Никита протянул руку к её лицу и печать молчания, опалив губы, была сорвана. - Никита, я надеялась увидеть тебя при жизни, а встретила после смерти. Или это Вы, Пересмешник? Пришли отвести меня в ад? - Да, смертная, и путь наш будет долог и устлан отнюдь не полевыми цветами * * * - А с другой стороны, я, выполнив работу, так и не получу ответ на свой вопрос, – Куцый резко остановился возле машины. – Мы так и не узнаем, кто из нас сильней. Ты, парень способный был. Если бы не психанул тогда в штабе, со временем, наверное, стал бы и лучшим. Может даже и меня переплюнул бы. Но полсекунды на человека, это слишком для любого человека. - О чём ты? – Я понимал, что следует поторопиться, если хочу, чтобы Люда осталась в более полном комплекте, независимо от исхода дела для меня. - Мне рассказала, что в прошлом году ты убил десяток вооружённых людей голыми руками. Неплохо. И это в течение пяти секунд? Правда? - Откуда ты знаешь? В живых никого не осталось… - Я осёкся. В живых, кроме меня тогда осталось ещё два человека. Только от них могла пойти такая информация. - Мне рассказал об этом один забавный старик. Его называли – Трофимыч, сейчас, правда, чаще – Джульетта. Так вот, он абсолютно жив, хоть и не совсем здоров. - Не может быть! Он должен быть умереть от потери крови быстрее, чем кто-либо смог бы ему помочь. - Значит, правда, – Куцый был удовлетворён моим удивлением, и добавить что-либо не собирался. – Придётся нам тогда задержаться. - Не издевайся над жертвой, иначе она выйдет из-под контроля. Поверь, я смогу наплевать на любого, если моё самолюбие будет задето больше, чем я могу позволить, – надеюсь, мой блеф не был так очевиден (а блефовал ли я?). - Нет, что ты. Никакого подвоха. Как перед любым, с кем воевал плечом к плечу, я в долгу перед тобой. Самое время этот долг отдать. - Вот-вот, почему бы тебе ни отпустить нас восвояси? - Не очень то я верил в войсковое товарищество и ничем неоправданный альтруизм, но появился шансик и грех им не воспользоваться. - Не получится восвояси. Просто я хочу дать тебе возможность победить меня в поединке, что даст тебе шанс распорядиться своей судьбой. - Пока мы с тобой будем выяснять, кто выше на стенку пописает, девушку будут нарезать ломтиками, – надежда на благополучное завершение инцидента уже маячила на горизонте, но как-то неуверенно. - Она будет в безопасности в независимости от исхода поединка. Если победишь ты, вы сможете беспрепятственно уйти, так как я не смогу этому помешать. Если повезёт мне, то заложник мне не уже понадобится. - Согласен, на словах всё очень гладко. А как же быть с твоими профессиональными принципами и правилами? - Я их придумал, так, кому как не мне их нарушать? – Куцый позволил себе лёгкую улыбку. – Твоя девчонка здесь, в багажнике моей машины. Пойдём. Я открыл крышку, скупой вечерний свет высветил Люду. Её рот был заклеен полоской скотча. Сама она находилась под действием какого-то наркотика, так как её огромные глаза, уставившиеся на меня, были затуманены и бессмысленны. Я освободил её губы. - Никита, я надеялась увидеть тебя при жизни, а встретила после смерти. Или это Вы, Пересмешник? Пришли отвести меня в ад? - Да, смертная, и путь наш будет долог и устлан отнюдь не полевыми цветами – я опять не смог удержаться от ёрничанья, хотя издеваться над одурманенной девушкой – верх сволочизма. г. Могилёв 1 июня 2005 года 14:29 - Александр Васильевич, тут родственник жмурика приехал забрать. - Которого? - Зэка, что привезли полчаса назад. Севастьянова. В сопроводительных документах написано «инфаркт», а у него синяк на полморды. - Интересно. Может, пойдём вскроем? - Понимаете, тут такое дело, – санитар достал из накладного кармана своего замызганного халата несколько зелёных купюр, на которых просматривалась толстощёкая физиономия. – Уж очень просили не портить тело, а то родственники и друзья усопшего расстроятся. - Весомый аргумент, ничего не скажешь. Проверь документы и можешь отдавать. И сбегай ещё за одной. - А я уже всё сделал, в смысле, проверил. Это его отец, а бутылку с закуской он сам привёз, у меня всё нарезано. 19 мая 2005 года 21:13 г. Минск Мы стояли друг против друга раздетые по пояс на пустыре в стоящемся микрорайоне. Люду и Варю я собственноручно отправил в царство Морфея, пережав им нужные точки на теле возле ключицы. Им не следовало видеть то, что здесь могло произойти. Я знал, что против Куцего у меня практически нет шансов, но сдаваться заранее я не собирался. - Правила, как обычно? Куцый кивнул. Это означало, что правило в предстоящем поединке существовало лишь одно – никаких правил. * * * Если бы гипотетический очевидец, обладал бы тягой к критиканству и при этом чрезмерно пересмотрел «боевиков», то схватка, разыгравшаяся на окраине города, показалась бы ему чрезвычайно скучной. Не было сверхбыстрых серий ударов, долгих полётов и зависаний в воздухе, свойственных азиатским зубодробительным фильмам. Не наблюдалось эффектных, но малоэффективных вандаммовских вертушек. Со стороны всё это выглядело вознёй двух школьников, не поделивших шпаргалку. Человек же, искушённый в искусстве единоборств, понял бы однозначно, что между собой сошлись два мастера. Два мастера убивать с помощью лишь своего тела. Скупость и невыразительность их движений говорили только о высокой степени самоконцентрации и уважении к своему противнику. Одно неверное движение могло привести в лучшем случае к тяжёлому увечью, в худшем случае… * * * Я понимал, что проигрываю. Ожидаемый результат, но настолько мной не желаемый, что грусть и отчаянье даже не пытались приблизиться ко мне. Я настолько был поглощен предстоящим поражением, что мной овладело безразличие. Куцый если и не был сильнее меня, то быстрее и опытней – однозначно. Попытался войти в транс, настолько в этом преуспел, что аж приглючилось мне, как за спиной Куцего в кресле сидит солидного вида джентльмен, а по бокам кресла стоит высокий мужчина восточной внешности и… Трофимыч. Мой транс не принёс ощутимых успехов, даже наоборот, я пропустил страшный удар в правое плечо, размозживший бицепс. Хорошо, что я левша, иначе противостояние уже могло закончиться. Правая рука висела как плеть, левая безнадёжно находилась в захвате, а пальцы моего бывшего командира подбирались к моей гортани – ситуация не понтовая. В миг моего неминуемого финала почти одновременно раздались два голоса. Встал мой глюк – представительный мужчина и сказал, видимо Куцему: «Хватит, мне он нужен живым, Феликс Игоревич». И тут же, сливаясь с окончанием этой фразы, из-за моей спины крикнула очнувшаяся Люда: «Никогда больше не возвращайся в ад, Пересмешник». Бессмысленная фраза, а подействовала не хуже тряпки с эфиром. В глазах потемнело. Людочка, что ж ты хотела этим сказать? До встречи в… * * * - А что стало с твоими жёнами? - Первая покончила жизнь самоубийством. - Извини, я не хотела… - Да ничего. - Извини ещё раз, но как это произошло? - извечное женское любопытство пересилило неловкость ситуации. - Она задушилась, предварительно избив себя до полусмерти, – в моих глазах наверняка забегали чертенята, – а вторая умерла от горя. Она не смогла пережить потерю… Люда, полностью захваченная трагизмом этих событий, поэтому слабо соображавшая, дрожащим голосом переспросила – Потерю чего? - Равновесия на крыше двеннадцатиэтажки… - Ну, ты и гад, Светлов! – понявшая, что ей в очередной раз морочат голову, Люда возмущённо выбила дробь кулачками по моей груди. – Сваливается как кирпич на голову, потом исчезает, потом опять появляется. - Прошу обратить внимание, что моё появление было в очередной раз приурочено к твоему вызволению из рядов военнопленных. - Прошу обратить внимание! – Люда беспардонно передразнивала мои интонации. – Ты и основал традицию, по которой меня постоянно берут в заложники, колотят, травят, пытаются насиловать! - Зато тебе со мной не скучно. Лишний адреналин ещё никому не помешал. У Люды от возмущения перехватило дыхание, рука зашарила по столу, явно в поисках чего-нибудь тяжёлого. - Мама, папа… ой, дядя Никита, тётя Люда, не ссорьтесь, пожалуйста… - неожиданно подала голос Варя, подошла к Людмиле сзади и обняла её за шею. Мой ты, маленький ангел. Спасибо тебе, спасительница моя. Люда обмякла, погладила ладошку маленькой хитруньи, но не забыла метнуть в мою сторону взгляд полный величественного презрения. * * * Феликс Игоревич Дремако, более известный (для некоторых) как Куцый, находился в прострации. Его представление об устройстве мира, выпестованное кровавым жизненным опытом, дало основательную трещину. Сквозь эту трещину бурным потоком вливалось осознание того, что видимый, осязаемый мир, это не всё, что существует вокруг него, далеко не всё. В камине потрескивали прогорающие угли, время от времени бурлил кальян. Интересно, чего было больше в тех картинах, которые вставали перед внутренним взором Куцего, терпкого дыма афганского гашиша, или воспоминаний о вчерашнем вечере, в который… Когда до окончания боя, который ожидался более трудным и продолжительным, чем оказался на деле, оставалось всего ничего, из-за спины раздался голос, невесть откуда взявшегося странного иностранца: «Хватит, мне он нужен живым, Феликс Игоревич». И тут же, сливаясь с окончанием этой фразы, прозвучала странная фраза девушки, очнувшейся не вовремя: «Никогда больше не возвращайся в ад, Пересмешник». Именно с этой фразой всё изменилось, да не то слово, мир просто сошёл с ума. Только что рука Куцего тянулась к горлу его давнишнего боевого товарища, и сам он уже торжествовал, предвкушая победу, и даже горечь понимания, что поступает он не совсем правильно, не сильно тревожила. И меняется всё. Сидит Куцый на земле, усидчиво так сидит, не шелохнётся. А перед ним бьёт серебристыми крыльями дракон. Самый настоящий дракон, каким его изображали на древних гравюрах и в апокалипсических фильмах. Стоя на земле задними лапами равнялся гребенчатой макушкой, почти достроенной, восьмиэтажки. Допустим, это галлюцинация. Тогда это очень реальная галлюцинация. Реальная, как ветер, бьющий в лицо, при каждом взмахе нестерпимо блестящих крыльев. Ощутимая, как горячее дыхание из зубастой пасти. - Чёрт меня побери! - Сейчас и поберёт, – дракон неприятно осклабился и, щёлкнув змеиным языком, добавил. – Он у тебя как раз за спиной, можешь ещё раз попросить. Куцый взвился в невообразимом прыжке, одновременно разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Если перед глазами дракон, то почему бы за спиной не оказаться чёрту! Однако там он обнаружил давешнюю троицу. Вел Эйер стоял, очевидно только что вскочив с кресло (когда они пришли, да ещё кресло с собой притащили?). По бокам от него - Нихель и Трофимыч. Положение требовало пояснения. Что может объяснить ситуацию лучше слов? Только выражение лиц участников этой ситуации. Эйер выглядел озадаченным и раздражённым, Нихель – смущённым. И только на лице старика отразилась вполне предсказуемая реакция на появление огромного мифического чудища – дикий, всепоглощающий ужас. - От такого и слышу – Вел Эйер овладел своими эмоциями и теперь выглядел более-менее уверенным, даже насмешливые нотки прорезались в интонациях. - Не путай бараньи яйца с северным сиянием. Я гость здесь, ты же вор, прокравшийся с чёрного хода. - Ага, как же, гость – в горле кость. Ты не гость, ты – пленник, – Эйер стал ещё более развязным. – Конечно, ты величественный и прекрасный в этом облике и к тому же чертовски силён. Я себе такого позволить пока не могу. - Не можешь, тогда заткнись, пока я… - Пока ты, что?! Что ты можешь сделать мне? Что ты можешь сделать вообще? Развоплотить бедного Нихеля? Так я его создам на следующий день. Добить старика-калеку? Геройский поступок! Уничтожить мою оболочку, как тех трёх несчастных алкашей в Драновке? Я выберу себе новую. Бедный Локи, ты в дураках! - Я с удовольствием останусь в дураках, если ты отправишься обратно в ад, когда я тебя убью. - Как ты меня убьёшь, бестолковый?! Я же – бессмертный! - Вот-вот, я-то – бес толковый, а ты – бес смертный, – серебряный дракон стал ещё больше, мощное тело полыхнуло внутренним ослепляющим светом. Лапа, которая вполне могла сграбастать всех троих, потянулась к ним. Куцый инстинктивно пригнулся, желая только одного – превратиться в самое незаметное существо во вселенной.. - Вижу, ты расстроился и не контролируешь себя. Так что извините, конструктивного разговора не получится, пора прощаться - с этими словами все трое испарились (не забыв и кресло). Порывы ветра гуляли по пустырю, исследуя строительный мусор, гоняя обрывки газет и легенд… * * * Наверняка вопрос, который ты задаёшь себе чаще всего в последнее время: Кто я? Так вот, единственное, что я знаю, ты – демон, выкормыш адских глубин. Как ты оказался на земле и что делаешь в человеческом теле, с которым так связан, что не можешь его покинуть, я точно не знаю. Жизнь твоя –проклятие или дар Небес? Чем бы она ни была, появление твоё – воля Небес, следовательно, имеет какую-то высшую цель, и значит помощь тебе – дело богоугодное. По крупицам я собираю знание о тебе и о мире невидимом с одной целью, чтобы ты не оказался беспомощным перед ним, как твой предшественник – Светловский. Его рассудок не перенёс, да и сам он не смог пережить, тот груз, что пришёл с осознанием собственной нечеловечности. Надеюсь, кроме моих записей, возле тебя окажутся другие помощники, что поддержат тебя в нашем непростом людском мире… * * * - Может пора перестать изображать партизана на допросе. Пойми, шутки закончились. Происходят неприятности, с которыми я справиться уже не смогу, если не буду вооружён знанием о том, что происходит вокруг нас, – теперь я был не на шутку взбешён. – Глупо молчать, у меня есть дневник Крюкова. Того полицейского, что застрелил МЕНЯ лет сто назад! И крюковский дневник – своеобразное наставление для начинающих демонов, или для законченных идиотов. Люда, наверняка, он мне во многом поможет, но ты единственная, кто общался со МНОЙ-другим, – я говорил, сжимая ладони девушки, как будто полчаса назад не было между нами ссоры, Люда молчала, потом начала говорить… - Тогда, на поляне, ты согласился на гипноз, я и сама не ожидала, что получится так легко… Я слушал, чуть ли не с открытым ртом. Одно дело читать о себе (сомневаясь в правдивости написанного), и совсем другое слышать ТАКОЕ из уст человека, с которым общался долгое время. Когда Люда закончила пересказ истории демона о том, как он заполучил персональное тело, я определённо стал впадать в прострацию. И только то, что я был более или менее готов услышать что-либо подобное, не позволило мне съехать с катушек. К концу повествования положение моей отвисшей нижней челюсти постепенно возвратилось к более благопристойному. …ну, тут – трах-бах, эти трое исчезают, дракон тоже, а там, где он только что был, ты лежишь – отдыхаешь, – Люда устало откинулась на спинку дивана, провела тыльной стороной ладони по лбу, как бы утирая пот. - П-о-о-н-я-я-тно, – протянул я. – Хотя нет, не понятно. Как тебе удалось вызвать Пересмешника, тьфу ты, - демона, без гипноза?! Люда как-то странно засуетилась, стала нервически переставлять посуду на столе, в общем, всем видом показывать, что дело здесь не чисто. - Чтой-то я ответа не слышу? Ась? Последнее, что я помню, это твои слова: «Никогда больше не возвращайся в ад». Странный подбор слов, не правда ли? И вслед за этой странной фразой сразу появляется ОН! Какое совпадение! - Не знаю, может ты потерял сознание, а демон этим воспользовался и… - Мне не от чего было в тот момент терять сознание! И никто ничем не воспользовался… кроме тебя! А объяснение плавает на поверхности, как… ну, ты в курсе, в проруби. Я был закодирован на то, что, услышав код, уйти тут же в транс. И исходя из того, что ты знала кодовую фразу, следует – вы меня, милочка, и кодирнули. Так, не понял, где же твои щёки, пунцовые от стыда? Люда, наконец-то, подняла, полные мученического раскаяния, глаза. Видимо, я перестарался с обличительными речами. Прижав к груди сжатые кулачки, Людочка смотрела на меня глазами, несправедливо наказанного, ребёнка. - Я в первый раз… я хотела… на всякий случай. Вдруг потом, когда понадобится помощь, у меня не было бы возможности тебя загипнотизировать… я даже не знала, получится ли… вот, получилось. Я бы никогда… чтоб навредить… честное слово, я… - Успокойся, ты. Я знаю, зачем и для чего, просто подурачиться захотелось. Люда заплакала. * * * Солнце настойчиво подбиралось к зениту. Мысли, подчиняясь закону притяжения, камнями ухали в пропасть. Мир рушился, как фанера прибрежных построек под неумолимой волной цунами. Куцый потянулся к телефону. Не известно, шестое чувство или пятая точка ему досказывали, что единственный способ выжить при таком раскладе, это принять чью-то сторону. Для Куцего, человека до безобразия прагматичного, не существовало правых и не правых. Мир для него делился на две части: сильные и слабые. Причём к первой категории Куцый мог отнести настолько немногих, что редко об этой категории вспоминал. Теперь пришла пора определятся: кто сильней? Поединок с Никитой, вовсе не был благородным жестом. Попросту Куцему нужно было выяснить, насколько силён его бывший боец. Ему нужно было удостовериться, не перекоцает ли Никита своих «заказчиков», а потом придёт и за ним, за Куцым. Убедился, уж дальше некуда. * * * Мы стояли друг напротив друга, напряжённые, готовые ко всему. Со стороны это, наверняка, выглядело как сцена из вестерна. Вот-вот будут выхвачены длинноствольные кольты, и начнётся стрельба. Для полноты ощущений не хватало музыкального сопровождения, какой-нибудь претенциозной композиции в духе готической героики а-ля Энио Мариконе. Моя неразборчивая фантазия тут же нарисовала соответствующую картину. Это сняло внутреннее напряжение, что, видимо, отразилось на мне, так как Куцый решил – пришла пора начать разговор. - Ты наверняка задаёшь себе вопрос: как я тебя нашёл? – Мой бывший командир и мой нынешний враг тоже позволил себе немного расслабиться. - Нет, я задаю себе вопрос: зачем ты меня нашёл? – я решил блефовать по-крупному. – Ты уже должен был понять, что тебе со мной не справиться, и тёплые чувства к тебе не свили гнёздышко в моём сердце. - Я хочу тебе помочь, – просто, но со вкусом залепил вражина. - Чем ты можешь помочь МНЕ?! Что можешь предложить МНЕ, ты, который видел МЕНЯ во всём могуществе?! – Как мог я себе отказать от великолепной возможности постебаться над гадом, испортившим мне столько нервов, что их могло бы хватить на просмотр «Санта-Барбары» от первой до последней серии. А Куцый-то не так крут, как хочет казаться. Моя патетика произвела ожидаемое впечатление. Заметно побледнел, нервно дёрнулась щека, взгляд растерял стальную непробиваемость. Хотя, честно говоря, не знаю, как я бы себя чувствовал в такой ситуации, но, это к слову, чистая теория. А на практике выходило, что я супер-пупер крутой перец, для которого в дракона перекинуться и всех чертей распугать – пара пустяков, а он так - троечник. - У меня есть информация, которая тебе наверняка пригодится. И потом, мне сдаётся, что ты не вполне контролируешь свою силу, так что пара лишних рук, не под плуг заточенных, тебе не помешают. Поразительный всё-таки человек – мой командир. Оправился, как нельзя, быстро и даже в наступление перешёл, пора обломать, а не то поздно будет. - Засунь свои руки себе в… куда поглубже. МНЕ, червь человеческий, рук не нужно, чтобы оставить от тебя горстку пепла. И давай быстрее выкладывай, что ты хотел. - А то у мистера Дракона совершенно нет времени. Напоминаю, Величайший из Величайших, у нас сегодня по плану парочка человеческих жертвоприношений в Вашу честь, сожжение небольшого населённого пункта и напоследок – корпоративная вечеринка на Лысой горе, – Люда выпорхнула из комнаты и присоединилась к моральному избиению своего недавнего похитителя. – Так что извините, аудиенция окончена. Хотя нет, у нас как раз образовалась вакансия на одного участника жертвоприношения…, вот Вы нам подойдёте, – Люда многозначительно посмотрела на Куцего. Куцый понял, что над ним смеются. Жутковато смеются, но без намерений претворить шутку в реальность. Улыбнулся сам. - Может пройдём в комнату? Мне действительно есть, о чём рассказать. Пересмешник, у Вашего… твоего друга неприятности. - У меня нет друзей. - А тот, который сейчас сидит на зоне? Он тоже входил в «заказ», только мне нужно было банально его убить. Правда, с оговоркой, мне нужно было сделать как можно скорее и так, чтобы от его тела ничего не осталось. - Всё понимаю, но почему скорее? – Не так уж важен бедный Сева, чтоб проявлять такую прыть (кривил я душой, если она у меня есть, важен Сева, ещё как важен). - Как мне показалось, если бы его убил кто-то другой, то для тебя наступили бы непредсказуемые последствия, наверняка, негативные, – Куцый перешёл на сугубо деловой стиль разговора, сухой и пропитанный официозом. - Мне это известно. Что конкретно, ты можешь предложить? – Деловые переговоры, так деловые переговоры. Я тоже неплохой бизнесмен, посмотрим, кто кого. А ведь Куцый действительно может мне пригодиться, да и не только мне… г. Могилёв 1 июня 2005 года 15:51 - Есть кто живой? - Странный вопрос в морге. Конечно, есть. - Перефразирую вопрос. Есть кто-нибудь не в дрыбадан пьяный? - А кто здесь пьяный?! Не забывайтесь молодой человек, вы, как никак, говорите с врачом. Врачом-патого.. полатога… патологоанатомом. Вот! Молодой человек выудил из кармана корочки, сунул их под нос Александру Васильевичу. Да тот и не разобрал, что к чему. - Мне нужно осмотреть тело человека, которого вам доставили пару часов назад из Шкловской колонии. - Так его уже забрали… забрал отец. - Какой на хрен отец?! Севастьянов – сирота! Мудилы, вы документы проверяли у этого «отца»? - Проверяли, – убеждённо, но не очень убедительно, пробурчал поставщик клиентов Харона. – Вот те крест, проверяли – при этом попробовал всунуть должностному лицу в его честную руку отнюдь не крест. Бедный, несчастный Александр Васильевич. Лучше бы он этих сто баксов себе оставил, на адвоката пригодились бы. Хотя тут даже и адвокат не пригодится, не поможет, да и не хватило бы... на адвоката. Фиг знает, где на трассе 1 июня 2005 года 19:04 - А что, по-другому нельзя было? Я чуть не помер, когда понял, что ты меня убить хочешь, – Сева обиженно сопел, не забывая подносить время от времени руку к опухшей щеке, мол, гляньте люди добрые, на страдальца земли русской. Люда – единственная, из присутствовавших на военном совете, кто обладал достаточной толикой сострадания, живо реагировала на душевные и физические страдания. Для неё Сева и старался, будучи отнюдь не против нежных прикосновений изящных рук, прикладывающих очередной компресс, или внеочередного пластикового стаканчика коньяка, заботливо предоставляемой для снятия стресса. И ныл Игорёк скорее для приличия, чем по необходимости. Знал Сева, как «Отче наш» (который, кстати, и не знал), что если Пересмешник сделал так, а не иначе, значит так лучше или вообще – без вариантов… Прости, друг мой Сева, не мог я иначе. Когда Куцый рассказал, каким образом собирался проникнуть на зону, убить тебя, и вывезти тело, чтобы уничтожить, не мог я не ухватиться за его идею. А вдвоём с ним (не считая незримых помощников, которых я не видел и вряд ли увижу), мы сработали по высшему разряду. Попрыгунья-стрекоза в зону красную попала, два дня «срока» отмотала, всем запудрила глаза. Куцый занимался тем, что ему привычней: брал заложников, прессовал нужных людей, строил козни, наводил шухер, вселял ужас, сбивал спесь, манипулировал сознанием и т.п. Пока он занимался подобными второстепенными вопросами, я пускал пыль в глаза, пудрил мозги, вводил в заблуждение, рождал слухи, наводил тень на плетень. Рабочие сцены для того и существуют, чтобы мастера подмостков могли блистать, не утруждая себя мелочами, такими как перетаскивание рояля. И как результат – прекрасно проведённая операция, в результате которой Сева, замаскированный под труп (чем он и выглядел) был вывезен из зоны и благополучно воскрешён парой инъекций, нейтрализующими сложный наркотик, который был ему ранее впрыснут под видом яда. «Ромео и Джульетта» – ремикс со счастливым концом. Даже жалко тех оперов и следователей, которым достанется это дело. Будут искать убийц, убравших неугодного, но никак не вызволителей. Надеюсь мои намёки на наличие таинственного крутого босса, пожелавшего лично видеть труп «заказанного», поможет избежать вопросов, типа: Куда девалось тело? Сейчас мы катили в уютном семейном минивэне, временно переоборудованном в передвижной бар-лазарет. Наша тёплая компашка автоматически разделилась на два лагеря. Одна, более многочисленная, а именно: я, Люда и наш «узник совести» пили вперемешку коньяк и шампанское. Коньяк томным ароматом и изысканным вкусом вносил в беседу изысканность, а шампанское, бравурными хлопками пробок и неугомонными пузырьками, придавали пьянке торжественный характер. Двое не участвовали в общем распитии. Куцый, в силу исполнения обязанностей водителя нашего семейного автомобиля и Варя, как лицо, не вступившее в возраст, позволяющий гробить здоровье, без нарушения светских законов и моральных основ. Я умилялся, глядя как бы со стороны, на идиллическую сцену воссоединения семейки Адамсов: зэк, выкраденный из колонии, с ним рядом демон во плоти, по совместительству аферист и друг, вышеупомянутого зэка, и в довершение картины – экзальтированная девица, предпочитающая эту компанию, нормальному обществу. Чуть не забыл! В благопристойном семействе прибавление, в неё органично вписался профессиональный убивец и шантажуга и… вспомнил о Варваре-свет Петровне. Девочка за последние дни очень сблизилась с Людой. Пока мы с Куцым отсутствовали, загруженные делами, между прекрасными половинами нашей компании образовалась незримая связь, что-то настолько общее, что скрепляло крепче крови. Варя не вспоминала о родителях и о событиях того страшного вечера, как будто ничего и не произошло, и вообще – всё так и должно быть. Люда не возвращалась даже в мыслях к своей прежней, такой обычной, жизни. Обе наши дамы отрезали своё прошлое, как подолы платьев, мешавших бежать, поспевая за мной, как за своей тенью. Их судьбы, как бы я этому не противился теперь, переплелись с моей. И тот мрак, который я видел впереди, вполне мог поглотить и их, даже не заметив, перемолоть их жизни и души. К чему я иду? Через что мне придётся пройти? И какая часть меня останется мной к завершению пути? Да ну тебя! Пересмешник-джан, ты рискуешь превратиться в зануду, выпей-ка лучше коньячку для промывки засорившихся мозгов и не парься. Какой демон вот так, с удовольствием неимоверным, навернёт спирта виноградного, да без закуски? Им, демонам этим, закуска просто необходима. Душонка-другая, под аперитив, а потом – политиканы на обед, секта на ужин. Перед сном что-нибудь полегче, – маньяка какого, или футбольного судью. И вообще, мой демон (или я – его человек?) ведёт себя, по меньшей мере, некультурно. Куцему является, с Людой по душам болтает, в мои дела беспардонно вмешивается, правда, до сих пор своевременно и по делу, а со мной побеседовать, так, видите ли – некогда. Со мной, которым делил с ним все радости и беды. Вот уж правду говорят: Гусь свинье – не подарок. В мою жизнь, хоть одним глазом бесовским, да заглядывает, а как я в его, так – табу. Видите ли, за меня беспокоится. Ага! Бес покоится, а человек нервничает. Несправедливо, аж волком тамбовским, неприкаянным, вой. Другим знания да намёки недвусмысленные, а мне – чупа-чупс облизанный. Ну, вытащил меня из пары передряг, так что теперь, зазнаваться безмерно?! Не друг ты мне тогда, невольный брат мой, а так – портянка. Варя сидела на переднем сидении, рядом с, ведущим машину, Куцым. Между ними на приглушенных тонах шла беседа. Я прислушался. А тема была довольно интересна. - А Вы, взаправду, хотели дядю Никиту убить? - Такого убьёшь, – в зеркале заднего вида отразилась кривая ухмылка моего бывшего командира. - Не, так ведь хотели? А потом что, меня убили бы и тётю Люду? - Я что, похож на человека, который… - Вы похожи на человека, а я не похожа. Много ли сказано этой фразой? - Не умничай! Что, опять – банально?! Не хочу, чтобы это прозвучало как угроза, но не забывай, что я сильнее тебя. - Ты сильный, я слабая. Ты так думаешь, а я об этом не знаю. И кто из нас сильнее? - Варвара, не злоупотребляй моим расположением (откуда вдруг это расположение появилось?). Что-то ты слишком умная для десятилетней девочки! - Я умная и для сорокапятилетнего мужчины. Но мне же это не мешает с Вами разговаривать? Правда, это мешает Вам меня понимать, но я же в этом наверно не виновата? Пора было вмешаться в задушевный разговор, смысл которого я не очень понимал, но смутное чувство необъяснимой тревоги навевали мне тон и содержание на первый взгляд бессмысленной болтовни. Я втиснул между ними своё улыбающееся лицо и, надеюсь не очень преувеличенно жизнеутверждающе, спросил - Как жизнь? О чём спор отцов и детей? - Никаких споров, – Куцый через плечо скосился на меня. – А чтоб их и не было, нужно остановиться, в смысле проветриться. - Согласен. Стоп, машина! Отдать швартовы, привязать коней, спустить пар, в общем, личному составу, пять минут – оправиться и перекурить. Свернули на, кстати подвернувшуюся, лесную дорожку, через метров пятнадцать остановились, чтобы по всем правилам – девочки направо, мальчики налево. А куда ж нам мальчикам деваться, как не налево? Не стал, излишне скромничая, забираться в чащобы. А если кого-нибудь смущает вид справляющего малую нужду мужчины, то он сам должен позаботиться, чтобы избежать этого зрелища. Пусть лучше лопнет совесть, чем мочевой пузырь. Тем более что человек без мочевого пузыря – инвалид, а человек без совести, по распространённому мнению – норма. К жизнерадостному звону моёй струйки примешался такой же звон справа. Выбрав место для опорожнения неприлично рядом со мной, Куцый явно нарывался на тет-а-тетный разговор. Я не ошибся. - Никита, ты, где эту девчонку подцепил? - Подцепить можно триппер, – меня слегка покоробило такое выражение. – А с Людой я познакомился, где и как, ну, абсолютно тебе не интересно. - Я не про Люду, – Куцего аж передёрнуло от моей непонятливости (его струйка предательски дрогнула). – Я про мелкую. Про Варю. Это не твою дочь, я бы знал про неё. Зовёт тебя «дядей». Но как хвост за тобой, ты ей роднее всех родных (собеседник окончил процесс, впрочем, как и я, прошуршал молнией). И есть в ней что-то нечеловеческое. Она такая же как ты? – Куцый выжидающе умолк. - Она не такая как я, – резко отрезал я. - Да, не такая, – задумчиво сказал Куцый. – Но и не такая как я, или как кто-нибудь ещё. Она лучше. С ней говоришь, вроде бы ни о чём, о ерунде, а постепенно понимаешь, что говоришь о чём-то важном, жизненно важном. Только очень непонятно. И эта непонятность раздражает безмерно. Только начинаешь на неё злиться, как понимаешь, что не можешь понять не из-за того, что девчонка издевается, а лишь потому, что умишком слаб. Да Варя и сама расстраивается, что её понять не могут. Виноватой себя чувствует. Я её натурально побаиваться начинаю. Вокруг тебя всё такие, или есть нормальные? Может твоя Людочка блудная инкарнация Жанны Д`Арк, а Сева – Далай-Лама инкогнито? В твоей компании бывают обычные люди? - На себя посмотри, МИРОТВОРЕЦ, маньячила и садист. Вот и ответ на твой вопрос. А насчёт Вари, я сам не знаю. Вроде обычная девчушка была до… Тут «обыкновенная девчушка» в сопровождении «подцепленной» мной в захудалой забегаловке Люды выбрались к машине. Разговор пора было сворачивать. Не хотелось шептаться при барышнях с нашим недавним недругом. Такие вещи могут не ахти как хорошо сказаться на доверительных отношениях между концессионерами. А мне упадок боевого духа совсем не на руку. Тем более я, честно говоря, не представлял, что мне делать с моим бравым кагалом, в общем, и с моей жизнью в частности. - Вас там что, приморозило, – звонко выкрикнула Люда (ну ни тени уважения к заслуженному дракону, демону на полном адском обеспечении). - Хорошо, я присмотрюсь к Варе, – шепнул я Куцему. Интересно, а где мой верный оруженосец. Заглянул в дверь машины. Обконьяченный Сева умиротворённо посапывал, пустив умилительную слюнную струечку. Спи, убитый мной и мною же воскрешённый, слюнявый друг мой. Гласом неотвратимой судьбы, глашатаем рока, повесткой на бракоразводный процесс, в моё ухо буркнул, подкравшийся сзади (умеет гад тихушничать), Куцый. - С этим, что делать будешь? Пока он жив, ты уязвим, – сволочь, озвучил мысли, терзавшие мою хроменькую совесть последнее время, но всё равно, так можно и на коня подсадить. - Ты был бы сейчас послан так далеко, что в телескоп не разглядишь. Но уважение к твоему возрасту и скидка на очевидное старческое слабоумие… хотя, какое уважение?! С учётом того, что мне, фиг знает, сколько тысяч, а то и миллионов лет, то ты сравнительно со мной даже на эмбрион не тянешь. Так, сперматозоид странствующий. - Так ты не знаешь, сколько тебе лет? - Прости, потерял свидетельство о рождении. Мне же, как любому нормальному сверхъестественному существу, сотворённому до начала времён, полагалась метрика. Обложка – две галактики, вместе печати – чёрная дыра, а звёздами выведено «сим удостоверяю…». - Ладно, не кипятись, я чуть не забыл кто ты. - Смотри, больше не забывай, а то забудешь, кем сам себе приходишься. Учти, моё доверие к тебе хрупко и держится на смутных воспоминаниях о совместной службе. Если бы не это… - Пересмешник, я действительно хочу быть на твоей стороне, хотя бы потому, что ты мне симпатичен. - Вот те раз, откровения понеслись. Ты мне ещё в любви, чистой и бескорыстной, объяснись. И всё прыгнет на свои места. Хоть буду знать, что тронул чьё-то суровое мужское сердце и, нет покоя под луной, абсолютно голубой. - Ладно, не ёрничай. Понимая, что ты не тот, кем выглядишь, я всё равно вижу того удачливого парнишку, который подавал большие надежды. С которым, я не только мог пойти в разведку, но и ходил не раз. И на операции ходил и не сомневался, что он не подведёт. - Я растроган до слёз. Закончим экскурс в новейшую историю. Просто знай, если я замечу, что ты работаешь не в команде, мне придётся принять меры. Или мне забыть, что ты, зная кто я, пошёл против меня по заданию какого-то Вела Эйера? Я говорил нарочито громко. Пусть все слышат, что мне скрывать нечего. А все, конечно, и слышали. Особенно Люда слышала. И моя последняя фраза заставила её вмешаться в разговор. - Как ты сказал? Вел Эйер?! - Так и сказал. Что, это твой старый приятель? - Скорее это твой старый приятель. Такое старый, что старее не бывает. - Жду объяснений, или, по крайней мере сочувствия к моему преждевременному склерозу, – имел же я право недоумевать! - Никита, ты английский знаешь? - Я знаю английский, немецкий и французский, – я не стал пояснять, что английский известен мне в объёме пользователя Интернета, немецкий позволял без особого перевода смотреть порнофильмы, которые и так в переводе не нуждаются, а французского хватало, чтобы иногда галантно вставить «эскьюзе муа». - Тогда смотри, – Люда подошла к машине и на запыленном капоте вывела пальцем «Вел Эйер». – А вот так это имя пишется на английском и ниже написала «weliar». Понятно? - Не понятно, – честно ответил я. - Читай по буквам. - В-е-эл-и-а-эр – со старательностью первокурсника я бормотал буквицу. - А вместе получается? - Велиар. - И?! - И что?! - Ты меня поражаешь! - Поразительная ты моя, давай колись, в чём дело! - Велиар – одно из имён сатаны, неуч. - Так. Спокойно. Сейчас я буду задавать тупые вопросы. Того самого сатаны?! - И того. И самого. И самого. - Утешила. Всем отвернуться, мне нужно поплакать. Шучу, все в машину, мне нужно подумать. И молчать всем, я в печали! Люда хмыкнула. Куцый невозмутимо уселся на водительское кресло. Варя сказала: «После того, как он стал никем, он стал никто». Сева предательски дрых. Спи, друг, до поры до времени. Головная боль моя, оруженосец безоружный, непрезентабельный презент судьбы. С обезбашенного детства моего ты рядом, что поделаешь. Варя садилась в машину, опять сказанула: «Всем хорош, лишь другом не вышел». Про кого она? Надеюсь – про меня. Девчушка действительно не адекватна, стоит присмотреться. А может и не присмотреться, а прислушаться? Чем-то она мне напоминает моего дракона, своим нежеланием ничего конкретизировать что ли? Варя, я тебя боюсь. * * * ГЛАВА 4 Не вспоминай меня, пожалуйста. Я тут же нашёл политическое убежище в ванной. Открыл кран, звук воды, революционным маршем, заглушил гневные вопли из одной комнаты, и недовольное бурчание из другой. Бунтовать вздумали, плебс несознательный, теперь будете знать, что совсем я на столбик не похож, чтобы на меня хвост поднимать. Предположим Люда, ей положено – женщина, а Сева? Он то чего взбеленился? Он мне руки и всё другое целовать должен. Насчёт рук, и особенно насчёт «всего другого» я маленько погорячился, но всё же! А начиналось всё безобидно. Сон я видел. Сижу я на кровати, а напротив меня сидит Вел Эйер или Велиар и мне втюхивает: - Я думаю, ты не откажешься от должности Верховного Мытаря Гневного Поста. - Даже если бы я знал, что это и где, всё равно не намерен торговаться, – я ему так веско в ответку. * * * Надеюсь, кроме моих записей, возле тебя окажутся другие помощники, что поддержат тебя в нашем непростом людском мире, не дадут стать самим собой. Самое страшное, что я до сих пор не знаю, кто более прав. Те, что тебя инициируют, или те, кто этому мешает. Так как и те, и другие – нелюди бесовские, то ни к кому из них у меня веры и расположения нет. - Люда, кстати, ты не знаешь, кто такие мытари. Что такое в голове крутится, а вспомнить не могу. - Мытари – сборщики пошлины. Таможня – по-современному. А ты где такое словечко подхватил? - Так, предложили стать каким-то Верховным мытарем какого-то Гневного поста. Случайно не знаешь, что это за должность, сверхобразованная ты моя. Люда как-то странно посмотрела на меня, слегка отодвинувшись, подтянула вверх простынь, моментально обретя стыдливость, или случилось что-то другое… очень важное. - Случайно знаю. Я читала книгу, названия сейчас и не вспомню, женщина написала, фамилию тоже точно не помню, кажется – Вознесенская. Так там было про загробную жизнь. В аннотации была ссылка на более древний текст ………… …… получается, что тебе предложили стать главным демоном на мытарстве гнева. - А это круто? - Круче не бывает, карьерист несчастный. Все как будто взбесились. Моя гвардия, ранее подчинявшаяся мне беспрекословно, на этот раз решила подвергнуть сомнению мои распоряжения. Как только я объявил, что с этого дня никто из них не покидает квартиру, так сразу началась борьба за права человеков. Севе срочно понадобилось навестить тётю. Представляете, какая карьера! Позавчера зэка, вчера труп, а сегодня уже любящий племянник. Люда, так та вообще сильно не напрягалась в поиске причин необходимости срочно свалить. Одна Варя-умница, помалкивала, и то косо на меня поглядывает. Видимо, чисто из чувства противоречия сочувствуя бунтовщикам. Мои действия были же совершенно оправданными. Просто я в последнее время стал очень внимательно относиться к своим видениям и снам… - Даже если бы я знал, что это и где, всё равно не намерен торговаться, – я ему так веско в ответку, гордо раздувая ноздри. - А мы пока и не торгуемся. Неужели ты рассчитываешь пройти инициацию до конца?! Глупо на это рассчитывать, да и что это тебе даст? - Не твоё дело – мои ноздри грозили лопнуть от величавой гордости. - Как раз таки моё. Чтобы ты там не думал, я не собираюсь приближать Армагеддон. Пусть суетливые бесята из КПРАФ стараются, а моё дело им помешать. - При чём тут коммунисты? Я понимаю, что на них всех собак навешали, но одно дело культ личности и всё такое, а другое – конец света. - А, ты же не в курсе – Велиар рассмеялся. – КПРАФ – комитет по реализации Армагеддона, по простому – Финал. Это те, которые тебя донимают. Невесту к тебе приставили, теперь собираются Кровавым Братом наградить. - Значит, ты к этому отношения не имеешь? - Имею, но с другой стороны. Я им пытаюсь помешать. - Ты ещё скажи, что мой союзник, я вообще разрыдаюсь. - Ты разрыдаешься, когда твоего друга затравят змеями, и он, корчась в муках, будет проклинать твоё имя. - Я не оставлю его без присмотра не на минуту. Я сам найду тех ублюдков и заставлю их сожрать этих змей, вместе с их зубами. - О! Вижу тебя прежнего. Сильно не старайся, не забывай – кто ты. Ты почувствуешь начало обряда и окажешься там, даже если этого и не захочешь… Я проснулся. На душе было тяжело, как будто и не было успешных действий по вызволению друзей и побежданию всякой там, хоть и авторитетной, но всё же нечисти. Люда ещё спала. Даже её умиротворённое посапывание не принесло мне спокойствия. Я в ответе за неё, за Севу, за Варю, даже за Куцего. Ответственность давила, не давала дышать. То, что произошла ночью, сначала наяву с Людой, а потом во сне с Велиаром, заставило взглянуть на ситуацию с другой стороны. Моя гонка за самим собой не позволяла проявить должную заботу о моих верных янычарах. Теперь всё будет по другому. Свою программу по осуществлению заботы я начал с наложения домашнего ареста на всех находившихся в доме, за исключением естественно себя. Куцый был назначен за старшего на время моих отсутствий. Тогда то и началось восстание рабов. Сева был недоволен, что присматривать за ним поставили его же недавнего потенциального убийцу. Люда после сегодняшней ночи, посчитав себя в новом статусе «любимой жены» неприкасаемой - просто капризничала. Мне было тяжело, но «я» победил «себя». Без лишних разговоров я изъял единственный ключ и удалился, многозначительно проронив – Я по делам. Никаких дел у меня особо и не было. Разве можно было считать делом – визит к «троице», беспокоящих меня как наяву, так и во сне, как в человеческом обличье, так и демоническом. Куцый профессионально запомнил адрес, и по этому адресу я сейчас направлялся. * * * Не верь им. Сама их суть – ложь. В тебе нет веры, по этому ты перед их ложью беззащитен. Любая сделка, даже самая выгодная будет твоим поражением, любое их предложение, тобой принятое приведёт к беде. К беде, масштабы которой я не предполагаю даже, и ты тем паче. Умоляю, чтобы ни произошло, оставайся человеком… Несколько раз сменил машины, хвоста вроде бы не было. Ни хвоста, ни рогов, ни запаха серы. Потом рассмеялся собственной глупости. В их сверхъестественных способностях я мог уже убедиться, наверняка, моё приближение они и так почувствуют, как собака – палку. Так что смелее, если и не в бой, так на разведку точно. Не так уж они и страшны, если не посмели сунуться сами, а подослали банального киллера. Значит – боятся, значит – уважают. Приободрив себя этой, слегка притянутой за уши к действительности, мыслью, зашёл в нужный мне подъезд. Ничего адского в нём не было. Как и во всех нормальных подъездах нестерпимо воняло мочой и плесенью, стены соперничали по степени заполненности наскальной живописью лишь со знаменитыми Галльскими пещерами. В общем, нормальный человеческий подъезд. На нужной мне двери не было ни номера квартиры, ни дверного звонка. Тоже очень по людски. Три по пять, семь по восемь, ложкой по батарее, я всегда дома. Я уже поднял руку, чтобы постучать, потом всё таки по примеру хороших детективов и плохих домушников решил проверить, а вдруг дверь не заперта. Она, в лучших традициях голливудских ужастиков, действительно оказалась не заперта. Вы заметили, что двери в самые зловещие помещения, куда нормального человека никогда в жизни, никакими коврижками не заманишь, обычно оказываются приветливо открыты. И маленькие тупые америкосы прутся туда с завидным рвением, а ты сидишь и переживаешь, не столько за его жизнь, сколько за его умственное развитие. Потому что только хомо абсолютно несапиенс может с криком: «Энибади хоум?» лезть в подвал к садисту-убийце, дворец вампиров, морг полный оживших мертвецов, в лучшем случае, в дом сексуального маньяка. Так и я, уподобляясь неразумным персонажам неразумных фильмов, осторожно вошёл в квартиру. По крайней мере, я не предвещал громогласно о своём прибытии, мол, вот он я, убивайте меня скорее. Обстановка говорила, нет, кричала, что в данном жилом помещении давно никто не жил, а Куцый утверждал, что она выглядела довольно обжитой. Странно, ошибиться я не мог, Куцый тоже. Так что – чертовщина какая-то. Я почувствовал, что в квартире кто-то или что-то есть, и то, что здесь что-то происходило. Что-то нехорошее, даже в моём понимании. И действительно, первое, что я увидел, заглянув из коридора в комнату, была мёртвая женщина. Испугаться что ли? Не хрена подобного, меня этим не возьмешь. Проходили год назад. Да я бы вообще не придал бы этому сильного значения. Женщина? Ну, женщина. Мёртвая? Так что поделаешь. Если бы я не узнал Севину тётю – Светлану Владимировну. Сильно изуродованную, но вполне узнаваемую. Нехорошо-то как! Я с пониманием отношусь к смерти, она ко мне, надеюсь, тоже. Но я не перевариваю видеть своих знакомых и близких людей мёртвыми. Я даже на похороны не хожу, пока я не видел человека в гробу, он для меня живой, просто уехал далеко. На этот раз у меня не оставалось сомнений в том, кто сделал это. Вот за это они ответят! Не скрыться им ни на земле, ни в аду. Они, правда, и не собирались скрываться. Пока я купался в волнах ненависти, что-то неуловимо поменялось. Спиной, и тем, что ниже, я почуял опасность. Не раздумывая, оттолкнулся от пола, в воздухе перевернулся, и оказался за стулом, на котором расположился труп, лицом к… Трофимычу. Стрелок он оказался не важный, по этому из пяти пуль, выпущенных в меня, три ушли в никуда, а две застряли в теле тёти Светы. Оставалось ещё три. Ничего не оставалось делать, как использовать стул вместе с телом в качестве метательного снаряда. Ах, тётя Светы, ты и при жизни была хорошим человеком, и после смерти принесла пользу. Булыжник – оружие пролетариата, а неостывшие трупы – оружие свежеиспечённых драконов. Импровизированная граната накрыла Трофимыча со свистом. Тот, падая, успел ещё раз выстрелить, но с таким же успехом, то бишь без оного. Пистолет, ударом ноги я отправил в коридор, а злобного старикашку выудил из-под трупа, более заботясь о пристойном положении тела погибшей женщины, чем о сохранности здоровья негодяя. А здоровье его было сильно подорвано, как физическое, так и психическое. Старик дёргался как повешенный, хотя, в принципе таковым и являлся. Я держал его за шиворот над полом. - Ну что ты бьёшься, аборт корабля, выкидыш паровоза? Лучше бы тебе сдохнуть год назад, чем мне сейчас попасться. Теперь всё, амба, мала-мала убивать тебя буду, сильно убивать. Увидел, что старичок отдаёт концы. Мне хотелось отомстить, но он был меньше даже, чем пешка, а для того, чтобы найти ферзя, мне нужна была информация, как можно более полная. Через полчаса я узнал всё и, кроме того, многое начал понимать. Я узнал, что Трофимыча спас Велиар. Я узнал, что Светлану Владимировну убил Нихель по приказу того же Велиара. Я узнал, что её убили просто так, чтобы позабавиться и подставить по возможности меня. Я узнал, что скоро должен начаться обряд вызова Кровавого брата. Я узнал, что Велиар хотел бы помешать обряду, но не узнал, почему он не может этого сделать. А ещё через минуту после того, как отправил Трофимыча к праотцам, я сам почувствовал, что обряд начался. Меня подхватила волна боли и страха, швырнула вверх, навстречу раскалённым облакам ненависти, протёрла сквозь пространство, обрывая со скелета силы плоть эмоций и памяти. Я чувствовал куда меня тянет и зачем, всё остальное потеряло для меня всякое значение. КАМЛАНИЕ 2 Мне больно-о-ааааааа… Крик метался по залу, пытаясь вытеснить оттуда, всё находившееся там, разорвать само пространство, расчистить место для своего дикого танца, которому нет места в осязаемом нами мире. В центре этого смерча страдания находился человек, или скорее то, что ещё недавно было человеком, а сейчас представлял собой кусок неразумной плоти, отягощённый лишь собственной болью. Мне больно-о-ааааааа… мне больно-о-ааааааа… Крик не затихал ни на минуту, человеческое горло не может издавать таких звуков, человеческие лёгкие разорвались бы от напряжения, но это происходило. В эпицентре этого неистовства находился всё-таки человек, почти полностью скрытый клубком змей. Причудливо переплетаясь, переливаясь всеми цветами палитры, они скользили по его телу, время от времени впиваясь в беззащитную плоть, вызывая новый взрыв боли, заставляя рождаться ещё более не человеческий крик, переходящий за грани возможного. Мне больно-о-ааааааа… мне больно-о-ааааааа… Кроме того, в зале по кругу, равно удалённые от центра, в котором находился истязаемый, стояли фигуры в серых балахонах. Из провалов капюшонов, скрывающих в сумраке лица, доносилось монотонное, негромкое, но проникающее в каждую клеточку естества: Прокляни его, и мы позволим тебе умереть, иначе боль будет длиться вечно. Я-Мы тоже находился здесь-не здесь. Я должен быть ЗДЕСЬ! Я должен спасти ЭТОГО человека иначе… Иначе что? Ведь если человек умрёт, я смогу приходить в этот мир без посторонней помощи, и он станет МОИМ! Ведь это же Сева! Ё-моё, как он здесь оказался?! Это же обряд Кровавого Брата. Он не умрёт, пока не проклянет меня, и тогда… И тогда ко мне протянется мост, по которому потечёт сила из глубин космоса. И тогда я перестану быть самими собой… И я… В это время наступила тишина… затих крик-вой, умолкли серые балахоны. Осталось лишь сухое шуршание, расползавшихся от тела Севы змей. Синие губы на распухшем, обезображенном лице, выталкивали из себя вместе с чёрной кровью: Я… про… к… Мы не успеем. Успеем ли… наю… Мы-Я шагнули из НЕ ЗДЕСЬ в ЗДЕСЬ, визжало пространство, разрываясь с хрустом. Шаг, длинною в жизнь. те… те… Последний звук захлебнулся в крови, бьющей фонтаном из обрубка шеи. Катится по полу голова. Прячутся в пальцы, на мгновенье выросшие из них стальные когти, длинною в смерть. И всё стало на свои места. * * * И нет уже Пересмешника-Светлова, и нет ЗДЕСЬ и пропало НЕ ЗДЕСЬ. Остался лишь я – Светлов Никита Геннадьевич, 1976 года рождения, русский (наверное), холост (местами). И осталось тело, ещё лениво выталкивающее кровь. И осталась на полу голова моего друга Игорька Севостьянова, для знакомых – просто Севы. И осталась память на всю жизнь, что это я убил его. Убил, потому что испугался. И сколько угодно я мог бы оправдываться перед собой, что, мол, это не только я, а ещё и Пересмешник, мой личный демон. Но не прокатит. Слишком уж я хорошо стал понимать, что Пересмешник – это я, а я – Пересмешник. Мы одно целое, и нет между нами согласия, нет между нами и противостояния, как не может быть противостояния между двумя пальцами одной руки. Да я успел. Я успел прервать обряд. Я не дал себя проклясть человеку, с которым смешал свою кровь и который пролил кровь чужую. Я успел. Я всё успел. Я успел не стать проклятым своим другом и успел стать проклятым самим собой. Какой же я молодец. Я остался собой… Сева собой не остался. Но я остался не один. Серые балахоны по прежнему окружали меня, как будто чего то выжидая. Не исчезли, суки, и правильно сделали. Нужно мне пар стравить, а то предохранители плавятся. За Севу!!! А они, эти – Серые, оказались просто людьми. Даже не одержимыми, а просто людьми. И умирали они точно так же, только молча, и кишки их, вываливаясь из распоротого брюха, воняли также. Распоротого?! У меня же не было ножа! В этот миг меня, стоящегося посреди исходящих паром ошмётков тел… Лопатки выворачивались, грозя превратиться в крылья. Руки бугрились нечеловеческой плотью, покрывавшейся серебристой чешуёй. Со зрением творилось вообще что-то невообразимое. Я не видел ничего, и я видел всё. Космическая мощь струилась по незримым каналам. Я стал меньше атома и больше Вселенной. Меня-Нас разорвало, как разрывают сиамских близнецов грубые руки фанатиков, не терпящих непохожести, называя это уродством. Теперь мы стояли друг напротив друга. Молодой, высокий человек и величественный дракон, сверкающий серебряной шкурой. Хотя как может единое целое стоять напротив самого себя? Только лишь глядя в зеркало. Я смотрел на зеркало, зеркало смотрело на меня. - Они провели обряд. - Но как же, я успел его, до того, как он… - А он здесь и не причём. Твой друг был лишь как отвлекающий манёвр. Начав два обряда одновременно, но в разных местах, они сумели Меня-Нас обмануть. Ты-Я почувствовал ближайший и помешал его завершению, а где-то далеко, точно такой же был успешно завершён. - Откуда Ты знаешь, что успешно? - Посмотри Мне-Себе за плечо. - Мне не было нужды поворачиваться. Я мог посмотреть вперёд и увидеть, что у меня за плечом. За левым плечом маячила уже знакомая мне Невеста паука, а за правым… Снег, запятнанный кровью. Срочник-мотострелок с перерезанным горлом посреди села. Догорает дом, валяются трупы «чехов», их оказалось больше, чем предполагалось по данным разведки. Пересмешник, единственный не офицер в группе, с «Хмурым» перебинтовывают друг друга, оба легко ранены. Сам Куцый, прозванный так за небольшой рост и не впечатляющее телосложение, командир группы спецназа ГРУ, вызывает «вертушки», чтобы эвакуировать своих бойцов и спасённых заложников. Одного не успели… вон, лежит… его тоже забрать… За левым плечом стоял «Хмурый» и хмурился. Хмурился как мог, а мог он не многое. Он был мертвее мёртвого. Я бы тоже в его случае хмурился. Как же я мог забыть про него. Как я мог забыть, как мы перевязывали друг друга после операции в одном горном селении и, само собой, смешали кровь, а людей Хмурый уж точно убил не мало. Просто Сева был рядом, недавние события были свежи в памяти. А та война стала забываться, отодвинутая новыми впечатлениями. Теперь она пришла ко мне в посиневшем лице моего боевого товарища, собирающегося преследовать меня через всю Вечность. - До полного завершения остался один шаг. - Какой? - Не знаю – ответили мы и одновременно пожали плечами. * * * Не бойся их, бойся себя. Их ты сможешь победить, себя нет. Тебе дан шанс стать человеком – используй его. Храни тебя Господь от… |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
