ОН

 

В комнате висел такой густой дым, что, казалось, можно курить, не зажигая сигарету и не затягиваясь, а просто вбирая и выпуская из себя окружающий воздух.

 

- Давай плесну холодненькой -он поставил первую пустую бутылку из-под водки под стол. - Ну, еще раз, за встречу бакинцев на питерской земле...

 

Мы выпили и закурили по новой. Шел обычный застольный треп, вспоминали общих знакомых, друзей, материли партию и правительство, но что-то смущало меня в нашем зубоскальстве. Не было в нем легкости. Все шло нормально до тех пор, пока мы не начали перебирать однокашников. Я обратил внимание, что при каждом упоминании нашей Альма-матер он чуть напрягался. А когда я вспомнил кого-то из девчонок из нашего потока, то вдруг почувствовал, что ненароком залетел в область неприятную для Витьки. Я увидел по его глазам, как он уходит в себя, в свои совсем невеселые мысли. И искренне пожалел, что непонятно чем и непонятно как умудрился наступить Витьке на мозоль.

 

Я пошел в туалет, соображая, как исправить положение, а когда вернулся, наткнулся на странный вопрос:

 

-Слушай, ты Питер любишь?

 

Я открыл было рот, но неожиданно ощутил, может быть по неуловимо изменившемуся выражению Витькиных глаз, что ему и не нужен мой ответ, что он сворачивает куда-то в нашем разговоре, и я просто кивнул головой. А он и не смотрел на меня. Уставившись в окно, за которым виднелся типично питерский пейзаж - глухая стена соседнего дома, он тихо сказал:

 

-А я люблю, и в то же время ненавижу. Но не могу без него. Ты думаешь, я не мог бы спокойно сидеть в Баку и ковыряться в конторе? На фига мне эта морока с приемо - сдачей и испытаниями?

 

Я пожал плечами. Он затянулся, закашлялся, и, искоса глянув на меня, спросил:

 

- Ты Катьку Петренко помнишь?

 

Я, ни секунды не задумываясь, кивнул головой. Конечно, я помнил ее великолепно. Хрупкая блондинка, со светлыми глазами и пучочком жиденьких волос на затылке. Я ее запомнил потому, что на поточных лекциях, когда мы оказывались с Витькой в одной аудитории, я всегда видел их вместе, за одним столом. И, как всегда, с интересом приглядываясь к парочкам, был удивлен какой-то странностью их отношений. Они не были парой в полном смысле этого слова. Она была рядом с ним, но не с ним. Не знаю, было ли это видно еще кому-либо, но я это видел постоянно. Видел его глаза, счастливую морду, когда она произносила что-то, обращаясь к нему. Видел, с каким удовольствием он помогает ей перетаскивать вещи, подает плащ или пальто, и видел ее - она была где-то далеко. Она была сама по себе, и не участвовала в этой игре влюбленных - протянуть руку за книгой и надеяться, что там окажется его рука. Надевая подаваемый плащ, на секунду прижаться к нему. В середине лекции задуматься и уставиться на него потемневшими глазами. А он был весь около нее, весь был в этой игре, если можно назвать влюбленность игрой, и, по-моему, не замечал, что играет в одни ворота, а может, ему это было и не надо...

 

Витька внимательно отследил мой кивок и отвел глаза. Я видел, как его распирает желание что-то рассказать, но он держится из последних сил. Наконец, резко потушив одну сигарету, и тут же закурив другую, он заговорил:

 

 

- Конечно, помнишь... И помнишь каким идиотом я был… А все дело в том, что я очень любил ее. Не думай, я видел, что что-то не совсем так, как мне хотелось бы, я видел, что она ледышка, но считал, что это проявление скрытности характера, последствия чересчур строгого воспитания, или бог еще знает чего, но был уверен, что своей любовью смогу растопить этот лед. И все выглядело так, как будто я прав.

 

Он говорил не со мной. Мне показалось, что он, в который раз, что-то пытается объяснить самому себе. И медленно, пропихивая слова сквозь непослушные губы, продолжал:

 

- Она теплела, мы потихоньку сближались. Нет, точнее, она начала привыкать ко мне. Сначала позволила брать за руку, потом, иногда, приобнять, и, наконец, позволила поцеловать... Но, понимаешь, она все время только позволяла любить себя. Это сейчас я уже знаю, что в любви, чаще всего, один целует, а второй позволяет целовать, но тогда то я этого не понимал... Я бросался головой в омут, я бился грудью об лед, окружавший ее, и старался растопить его. Но чем дальше, тем больше мне казалось, что меня используют, просто используют и держат на поводке, в качестве удобного ухажера. А потом и ты добавил, помнишь, когда на выпускном набироне в Набрани, в лагере, ты сказал мне "Витька, ты извини, но, по-моему, тебя просто используют".

 

Я не помнил, но мог предположить, что по моему тогдашнему максимализму и правдоискательству вполне мог такое ляпнуть по пьяному делу, тем более что хорошо помнил, как мне виделись их отношения.

 

- И я принялся копать. Я пытался разобраться в ее чувствах. Я мучил ее вопросами, я препарировал каждый ее жест и слово, обращенное ко мне, я ощущал и анализировал ее холодный взгляд во время обьятий где-то в парке или на Бульваре, и все-таки добил ее. Рядом с остановкой автобуса на Азнефти, около наших знаменитых лебедей, она уставилась на меня своим глазищами и выдавила из себя: "Хочешь правду? Вот она... Песенка такая есть, "парней так много холостых, а я люблю женатого". Да, да, именно так, ты правильно понял, Витенька..." Повернулась и села в автобус.

 

Витька прикурил дрожащими руками от окурка, хватанул водки, заботливо подлитой мной, и продолжил:

 

- Я стоял, как побитая собака и искал ее глазами. Все надеялся, что повернется, улыбнется, махнет рукой. А она сидела с каменным лицом и уезжала от меня... В первый раз...

 

Он встал, сделал несколько шагов по комнате, зябко повел плечами и снова сел.

 

- Что тебе сказать? Я тогда не курил еще, так, покуривал от случая к случаю. А тут купил пару пачек сигарет и за вечер все уничтожил. Ты знаешь, если бы она просто сказала, что я не в ее вкусе, я бы это воспринял спокойнее, потому что при таком раскладе надо было просто занять пустое место, а тут надо было выбивать уже окопавшегося там противника, и занимать его траншеи... И как-то было очень обидно, что кого-то уже предпочли тебе, и этим показали, что он умнее, красивее, да и просто лучше, чем ты...

 

- Я курил сигарету за сигаретой и думал, что это самый черный день в моей жизни - криво улыбнулся Витька. - Но я решил идти до конца. Понимаешь, я очень надеялся на то, что я услышал, не совсем правда, может, полуправда, может девяносто процентная правда, и все-таки, было у меня, идиота, такое ощущение, что у меня еще есть шанс... Я пережил эту ночь, я вернулся на учебу со шрамами на сердце, но готовый к еще более длительной осаде - и начал ее... Я делал все, чтобы стать нужным ей, я крутился около нее все время, как ледокол, отступал, и вновь бросался на окружавшие ее торосы. И чувствовал, что льды то ли подтаивают, то ли дают трещину... И мне казалось, что я на верном пути...

 

- А потом был поезд, везущий нас на практику. Ты знаешь, что такое Питер в мае - июне, в период белых ночей?

 

Он на секунду замолчал, а на меня в эти мгновения обрушились мои воспоминания, залив лицо дождем, высушив неярким северным солнцем и задушив цветущей сиренью... Он просто забыл, а я не стал ему напоминать, что и у нас почти в то же самое время была практика в городе на Неве, и что я хорошо знаю, что такое весенний Питер, и что такое бродить белой ночью пьяным от любви...

 

- И опять я был все время под рукой. Когда выяснилось, где она будет снимать комнату, бросил одних родственников, у которых жил, и, валяясь в ногах у других, выпросил разрешения пожить у них, потому что они были всего-навсего на расстоянии километра от ее дома. Мы встречались утром в автобусе, обедали вместе, ходили и бродили по питерским паркам и пригородам. Короче мы были вместе почти все время... Иногда я оставался у нее ночевать... Да, да, дошло и до этого. И не было, наверное, в моей жизни времени, счастливее, чем это...

 

Витька замолк, и надолго уставился в окно, вспоминая что-то свое, а я, наблюдая, как клубы дыма улетают в форточку, тихо радовался, что есть еще кроме меня, люди у которых самые светлые страницы жизни связаны с Ленинградом.

 

- А потом был телефонный звонок... - произнес хриплый Витькин голос.

 

И я, услышав тон, которым это было сказано, не рискнул взглянуть ему в лицо...

 

- Мы еще были в кровати, мерзкой скрипучей кровати, и дослушивали пластинку Поля Мориа, когда раздался этот звонок. Она накинула платье на голое тело и выскочила в коридор к телефону. Я спокойно ждал ее, представляя, как сейчас буду стягивать это платье, но... Через несколько минут в комнату вошла уже не та женщина, которая еще несколько минут назад в постели... короче, которой было очень хорошо со мной. В комнату вплыл айсберг, знакомый до мельчайших складочек, пахнущий знакомыми духами и одетый в мое любимое платье, но излучающий давящий холод на все стороны. "В чем дело?" - спросил я. "Я уезжаю." " Куда, зачем, что случилось?" " В Москву. ОН там, приехал в командировку".

 

Витька проглотил комок в горле.

 

- Я сидел абсолютно голый на кровати, и наблюдал как она готовилась к отъезду. Это было недолго, каких-нибудь десять минут. Этих десяти минут мне хватило на то, чтобы одеться, все еще ничего не понимая и ни во что не веря, спросить: " Тебя проводить до аэропорта? " и услышать каменное: "Спасибо, не надо ". Мы вышли, по-прежнему вместе, как всегда, вместе, дойдя до выхода из ее двора на Невский, остановились, и она, небрежно бросив: "Пока!", пошла к стоянке такси. А я смотрел на ее удаляющуюся спину и не понимал ничего, кроме того, что она опять уходит от меня... Уже во второй раз...

 

Я сидел, боясь пошевелиться, а Витька, уткнувшись взглядом в сцепленные руки, медленно сказал:

 

- Ты прости, разболтался я совсем, Питер - всегдашняя рана в сердце, да тебя встретил, да выпили, да повспоминали институтские годы , вот и накатило...

 

Он произнес ритуальную фразу извинения за чрезмерную болтливость, я что-то пробурчал успокаивающе - вежливое в ответ, и стал с нетерпением ждать продолжения. Молчание затягивалось.

 

- Ну а что дальше, - рискнул спросить я

 

- Дальше? В разгул пошел я... Родственнички подсуетились. Они знали, что я кручу шуры-муры с одной дамой из группы, и знали, что для меня это серьезно. А когда я под утро пришел никакой, познакомили в то же вечер с молодой интересной девахой, женой какого-то полу облученного военного моряка, которой море было по колено... Где меня носило, что творил - не помню... Помню только, что занесло в ленинские места, в Разлив. Где было все, и в розлив и не в розлив... - Он криво усмехнулся.

 

- А потом наступило утро понедельника... Все же произошло в пятницу вечером... Знаешь, я до конца как-то не верил, что все это случилось. Я ж был уже почти уверен, что и выбил врага из траншей, и занял их, и перепрофилировал под себя... А тут оказалось, что достаточно одного единственного звонка, и фьюююю... как ведьма на метле, улетела в эту чертову Москву.

 

- Да, так вот утро понедельника, я специально сажусь в автобус в котором мы обычно вместе ездили на практику, и жду, когда она зайдет. Что со мной творилось - Витька безнадежно махнул рукой. - Я никогда не знал в какой стороне сердце, а тут мне показалось, что их аж четыре, и все бьются и в горле, и в ушах, а то и в зубах отдаются....

 

Он взялся за рюмку.

 

- Давай еще по одной, а то в горле пересохло...

 

-Ну вот, заходит она, а я уже стою к ней спиной, и только надеюсь, что стук моего сердца не слышен на весь автобус... Потом небрежно поворачиваюсь, киваю головой и совершенно равнодушно - но, боже, чего же мне стоило то равнодушие - спрашиваю - "Все в порядке?" Она ошарашено кивнула головой. Я не знаю, чего она ожидала, какой реакции, но я повел себя так, как будто ничего не произошло. Заплатил за ее проезд, при выходе из автобуса подал руку... Но как же меня скрутило от тепла ее руки. И как я представлял, что она этими вот руками, всего несколько часов назад...

 

Витька с каким-то всхлипом затянулся, и, помолчав чуток, продолжил:

 

- Но ведь я все продумал... Я понимал, что она ждет от меня какой-то реакции, может, крика, может, выяснения отношений... А реакции не было... Её это сбивало с толку. А я все это делал специально и продумано. Я все оставил так же, как было, но только в то время когда мы были ВЫНУЖДЕНО вместе - дорога, практика, обед... А когда мы вышли с нашего завода, я помахал ручкой и ушел один. И она осталась одна. Впервые за долгие недели. Совсем одна....

 

Витька опять надолго задумался.

 

- И потянулись длинные - длинные дни. Ой, как хреново было... Я украдкой смотрел на нее, и не понимал, что меня душит - то ли ненависть, то ли нежность. И я не знаю, чего мне больше хочется - придушить или обнять и зацеловать... Про ночи я уже не говорю, такой похабщины, что я напредставлял сам себе, наверно нигде не увидишь, - кривя губы сказал Витька. - Но сколько же я ходил пешком... Я проходил в день десятки километров, я изучил Ленинград вдоль и поперек не только в центре, но и окраины, и освоил, наверное, все пивные ларьки города....

 

Тут громко открылась в дверь, в квартиру ворвались Витькины сослуживцы, жившие тут же, вновь загремели бутылки, задымили сигареты, и очень скоро я засобирался, только попросив проводить меня. Мы дошли до какого-то скверика, сели на лавочку, задымили, и я, стесняясь собственной бесцеремонности и бестактности, спросил:

 

- А что же было дальше, Вить?

 

-Что дальше? Было выяснение отношений, когда вдруг оказалось, что песня про любовь к женатому неактуальна и давно устарела, вновь была мерзкая, скрипучая кровать, и опять все было почти что хорошо. Но, - Витька улыбнулся, но лучше бы он этого не делал, потому что так плачут, а не улыбаются, - все время присутствовала тень ТОГО, и это чувствовали и я, и она...

 

-А потом был её самолет, на котором она улетала к родителям на Черное море, а я еще через пару дней летел домой, в Баку. И на аэродроме, прижавшись ко мне на секундочку и поцеловав почему-то холодными губами, она сказала " А знаешь, милый, ты ведь мне никогда не простишь моего полета в Москву. " Потом она повернулась и по плоской ленте эскалатора ушла от меня... В третий раз... Навсегда...

 

ОНА

 

Да нет, что вы. Спасибо. Ну, ничего не случилось... Спасибо, у меня свой есть. Ну и что, что совсем мокрый... Спасибо, раз у вас еще есть. А чем вы можете помочь? Защитить от жизни? А кто это может... Да почти успокоилась уже. А вы откуда? Из Ленинграда... Отпуск это хорошо... Нет, с практики... На последнем уже курсе. В этом году диплом... Да... да... Не реву больше.

 

Беда? Беда, это то, что приходит со стороны, а то, что делаешь сам, бедой не назовешь... Это уже жизнь... А что так интересно? Или на молоденьких потянуло? ... Ой, простите, пожалуйста, это я так, сдуру ляпнула... Наверно это хорошо, иметь к шестидесяти внучку-студентку? И вообще дети это хорошо... Да не реву я, это так остатки... Вы что, правда знать хотите? Ну что ж, расскажу, у меня тоже сил не осталось молчать, а только на слезы... А мне еще бабушка говорила, что если хочешь душу излить, садись в поезд и расскажи случайному попутчику. У нас, правда, не поезд, а самолет, но попутчики мы действительно случайные...

 

Так что уж, не обессудьте, сами напросились, да и мне подперло под самое горлышко... Все, все, больше не буду... Все, вытираю слезы, выжимаю платок... Ну, хорошо... А как удержаться? Я сейчас любимого бросила... Навсегда... Как можно? А что делать то? Все-все-все... Не реву... Только не обижайтесь на сумбур, ладно?

 

Давно все это началось. Где-то на втором курсе... У нас девочек немного, все на расхват. А этот долго приглядывался, а потом всех как-то оттеснил, отжал и навалился... Да нет, что вы, это я в переносном смысле... В начале он мне никаким показался. Рост нормальный, а остальное - ничего особенного, разве что рыжие усы. Девкам умеет мозги пудрить... Да, умненький... Но, знаете, не по хорошу мил, а по милу хорош... А я к тому времени уже выжженная была... Да не понимайте вы все так буквально, это метафора, а может гипербола, уже забыла все... Пожалуйста, не сбивайте, я и так собьюсь...

 

Нет, не оттуда начала, надо с детства начинать... Сосед у нас был. Красавец, прямо киногерой, правда, в таком восточном стиле... Дом полная чаша. Работал где-то на киностудии. Так красиво умел комплименты делать... В школе все в учителей влюбляются, а я в него влюбилась. Понимаете, он ко мне, даже совсем девчонке, относился с уважением, а когда подросла, то никогда не упускал возможности подчеркнуть, какая я красивая, яркая и неповторимая. Сейчас мне ясно, что он просто прожженный ловелас и баболюб, а тогда казалось, что все красивые слова в мире он говорит только мне. А потом они переехали, в хорошем месте что-то купили. Как не покупается? Аааа ... Я забыла, что Вы из Ленинграда. Это у вас не покупается, а у нас все продается и покупается... Откуда я? Давайте так, я скажу, что из Закавказья... Чтобы сохранить инкогнито...

 

Ладно, вернемся к нашим баранам, то есть ко мне... Ну, хорошо, к овцам... Да нет, что вы... Вы ж меня даже улыбнуться заставили... Ладно, продолжаю... Переехали они, и я на долгие годы потеряла их из виду. Дети их были много моложе меня, так что никаких связей не осталось... Школа... Какие-то мальчишки сопливые пристают. Я про одноклассников. А мне нравятся взрослые мужчины... Точнее, нравились... Все-все... Не буду... Ну и вот, встречаю я на Бульваре как-то его. С подружкой гуляли. А он с какими - то мужиками из ресторана выходил... Увидел меня, узнал, заохал, заахал, таких комплиментов наговорил, я аж покраснела... Да и подружку не забыл, тоже чего-то подпустил, та и растаяла... Подхватил нас под локотки, потащил в кафешку, заказал мороженное, лимонад, а потом поинтересовался, сколько нам лет, а нам уже по восемнадцать было, второй курс, и заказал шампанское. А пока это все собирались подавать, перескочил через заборчик кафе - оно ж на открытом воздухе было - залез в клумбу и притащил нам по цветочку... Гляжу, Заринка, подружка моя, поплыла, я ей локтем в бок и прошипела " Не смей, он мой". А как сказала это, то вдруг поняла, что и вправду хочу, чтобы он был мой, только мой, единственный...

 

Короче, что вам сказать, влюбилась снова по уши и даже больше. А он тут как тут. И свидания стал назначать, и по кафешкам водить, как-то притащил шикарный букет цветов, но я сказала, что это я не могу взять - как, мол, дома объясню. Он все понял. Но потом притащил коробочку с французскими духами... "Клима" ... Я о них все жизнь мечтала, а стоили они больше, чем моя стипендия... Одно счастье, что мама моя, замотанная на своих дежурствах до последней степени - она в больнице медсестрой работает - ей на меня внимания обращать некогда, да еще и брат голову морочит... Короче, не смогла я отказаться. Дома запрятала в самый дальний ящик, и душилась только по большим праздникам, или когда к нему шла на свидания...

 

Свидания, прогулки, провожания, правда, до метро, я сказала, что не хочу, чтобы его вдруг увидели около дома - помнят же его хорошо, сколько лет прожил там... Как сейчас понимаю, он очень тому обрадовался... Я как-то не очень обращала внимание, что мы с ним по довольно безлюдным местам ходим, а потом сообразила - боится, что кто-то увидит... Долго ли, коротко ли, но как-то взял и поцеловал... Вы извините, что я с такими ... ну, неприличными, что ли, подробностями, но без них не совсем понятно будет, если я их опущу... Я уж совсем дрянной выглядеть буду... Да... взял и поцеловал… И как я от того поцелуя опьянела.... До этого я пару раз с мальчишками целовалась, но все как-то не так было... Знаете, в нашем Ба....Закавказье нравы очень строгие, чтобы до свадьбы - ни за что! И все мы воспитаны в этом духе... Короче, я сама не знаю как, оказалась через какое-то время - нет, вы не подумайте, что через пару часов, там все измерялось неделями и месяцами - оказалась я с ним в пустой квартире... Давайте я опущу все подробности, скажу только, что очень испугалась, когда милый и вроде бы интеллигентный человек повел себя как похотливое животное... Короче, кроме боли и разочарования, я ничего не испытала...

 

Боже, а какие моральные муки навалились на меня потом... Какой грязной и мерзкой я себя чувствовала... Я понимаю, где то в другом городе, может, и бравируют даже этим, но не у нас… С какой завистью глядела на своих подружек, которые еще не знали этой мерзости... И как плакала, глядя на невест, сочувствуя им... Да нет, не дрожу я, так просто, передернуло от мерзких воспоминаний...

 

Понимаете, я попала в какую-то странную зависимость от него... Мне это все было не надо, а он горел и пылал, учил меня всему... Но отказаться я не могла... И вдруг я забеременела... Да, да... в восемнадцать с небольшим лет.... Незамужняя... Любовница чья-то.... Слово-то какое презрительное.... Нет, нет, я сейчас успокоюсь... Спасибо, лучше минеральной...

 

Тут повезло, если это так можно сказать, родители с братом уехали в отпуск, а я пошла на аборт... Короче, все прошло очень неудачно, я еще и в больнице повалялась... и ... Он конечно за все заплатил, все организовал... Но сам ни разу в больницу не пришел, только каким-то образом передачи передавал, и цветы, и записки. Но, знаете что, записки - то были без подписи. И здесь струсил. И что-то стало гаснуть во мне... Первое охлаждение было, когда он на меня набросился и почти изнасиловал, а все остальное потихоньку добавляло. Нет, нет, не пугайтесь, я часто ни с того, ни с сего бледнею... Короче, детей у меня уже не будет... По крайней мере, своих...

 

Ничего, я водички чуть глотну и продолжу. Мне кажется, все свое на эту тему я уже давно отплакала... И, наверное, в моем охлаждении к нему последней каплей было то, что он вроде как обрадовался тому, что можно больше не предохраняться...

 

Да, а жизнь то идет и шла... Я ж не только с ним встречалась, да и встречалась то раз - два в месяц, я жила, училась, дышала. И вот тогда-то навалился на меня рыжеусенький мой... Спасибо, а то и этот промок... Понимаете, я в то время в каком-то странном мире жила, но об этом никому не расскажешь же. Скрытая от всех, даже от самых близких и подруг, жизнь и свидания с ним и другой совсем мир - институт... А рыжеусенький увивается около меня, не могу сказать, что мне это противно было, но ничего я тогда к нему не испытывала, так, приятель...

 

С другой стороны, где-то далеко-далеко крутится мысль, а может, выскочить за него замуж, да чего придумать, чтоб не догадался, но так мерзко становилось от таких мыслей на душе... И, кроме того, я к нему чисто по-человечески постепенно привязывалась. А он чувствует мое равнодушие, и все пытает, все ковыряется, в душу лезет... А я сама себя не понимаю, не знаю, чего хочу... И как-то так достал, что я не выдержала и бухнула ему, что мол, люблю женатого... Да нет, что вы, там все дотлевало... Ляпнула, и бегом на автобус, чтоб при нем не разреветься о жизни своей никчемной и глупой... Я тогда так действительно считала... Ну, хорошо, я только чуть-чуть. Можно же себя пожалеть, хоть сейчас... Думала, все, отстанет напрочь... Как бы не так... Назавтра пришел зеленый, круги под глазами, но вел себя так же как и раньше...

 

А потом эта практика... Тут он совсем прилип... Да нет, что вы... Наоборот, очень приятно даже... Я ж к нему все больше и больше привыкала... Я его даже к телу допустила... И, уж извините за непристойность, себя впервые женщиной ощутила... Он-то счастлив был... А я? Ей-ей, затрудняюсь определить свое состояние тогда. Да, мне было очень хорошо с ним... Но он же любил, а я... так, терпела, нет, точнее, позволяла любить себя. Но что меня все время мучило, что я прекрасно понимала, что у нас нет будущего - он же не знает, что у меня не может быть детей, а я ему не смогу такую подлянку кинуть. Совесть же у меня есть. Не хочу я доброго и хорошего человека заставить страдать за чужие глупости...

 

И еще, он мастер по ковырянию в душе... Все у меня вытянул про моего женатого. Все допытывался с кем мне лучше... Ну, в смысле, в постели... И чувствую, что прилипаю я к нему душой все больше и больше, но губить жизнь ему не хочу... Как, то есть? А жениться с ним, что, он потом не узнает, не поймет, что все беды у меня от первого аборта? Он и сейчас это, то есть то, что не был первым, болезненно воспринимает... воспринимал, то есть... Да, про аборт тоже знал. А про остальное - нет...

 

Ну, так вот, чувствую, все больше и больше прилипаю к нему, надо рвать, но так рвать, чтобы он сам ушел... Думала-думала, и придумала. Позвонила своему женатому и сказала - а мы с ним уже давно не встречались - хочешь меня видеть - приезжай в Москву и звони мне в пятницу вечером, а я к тебе прилечу. Думаю, все, рыжеусый мой не выдержит и уйдет... Если, мне дуре, не хватило сил его раньше отвадить, надеюсь, сейчас сбежит от такой... Ну, в общем, нехорошей женщины... А когда мой женатый прилетит, и позвонит, я не знала...

 

И вдруг звонок. А мы еще... Короче, в чем мама родила... Я выскочила к телефону, звонок из Москвы, сказал он мне, где живет, положила трубку, и ...боюсь... Боюсь зайти в комнату... Вы знаете, я всегда только свою боль чувствовала, как-то абстрагировалась от чужих страданий, а тут надо зайти, сделать больно, очень больно человеку, и ведь сама все затеяла, и не могу... Набрала, в грудь воздуха и вошла... Я не смотрела на него, просто не могла... Он что-то спросил, я что-то ответила... И начала быстро собираться... Очень быстро. Но даже по тому, как он вставал, одевался, я чувствовала, как ему плохо, и мне тоже было очень плохо... Вышли из дома, разошлись. У меня ноги подкашивались, но как-то дотерпела, дошла до такси. И только там разрыдалась, аж таксиста напугала. Сидела и думала "Дура, ты, дура. Ну был у тебя еще маленький шансик как-то пожить с нормальным человеком, так сама все развалила "...

 

Ну, приехала в Москву, к нему. Он накинулся ... А мне уже совсем все равно было... И как обухом... Я ж уже в женщину успела превратиться, а он со мной как с прежней куклой обращается... Правда, чего-то заподозрил, но ничего не понял... а я поняла, что кроме пожарища здесь ничего не осталось...

 

А потом была дорога в Питер и ночь на понедельник... Как мне страшно было идти на практику в понедельник! Как он выглядеть будет, как себя поведет... А он повел себя так, будто ничего и не произошло. Но, это так он себя вел только на заводе, а когда кончался завод, раньше начиналось наше золотое время - ходили по паркам, ездили по пригородам, ну были все время вместе и рядом... А тут он повернулся и пошел... А у меня, вдруг, ком в горле... Чего ж ты, дура, говорю сама себе, получила то, что хотела... Отлип он от тебя... Совсем отлип... Не на день, не на два, а навсегда... А дома... Вдруг запахи его появились... Пачка сигарет забытая, и майка - как-то под дождь попали, промокли... Рубашку одел, а майку забыл... И когда я положила их рядышком на стол, то вдруг поняла, что люблю я его, моего рыжеусого, очень люблю... Но он об этом никогда не узнает, потому что не разговаривает со мной... И так зареветь захотелось на весь мир...

 

Все... все... Постараюсь держать себя в руках... Нет, ну почему же, не совсем не разговаривал... То, что надо было по работе, по учебе - пожалуйста, а кроме этого - ни словечка... А потом вдруг предлагает, надо поговорить...

 

Молча добрались до какого-то скверика. Он помолчал-помолчал, потом вдруг встал передо мной, да как понес меня по кочкам... Вы знаете, я сейчас даже не вспомню, что он тогда говорил, помню, только, что бил он меня словами очень больно, но, наверное, справедливо... А я только слушала его голос, смотрела на его руки и молилась, чтобы он обнял меня... А потом таки обнял, и как же я ревела на его плече... Нет, нет, не готовьте платок, не бойтесь, плакать не буду...

 

И все те недели, и дни, которые оставались до этого вот самолета были для меня сплошным черным праздником... Почему черным? Ну, очень похоже на пир во время чумы. Я же видела, как он мучается из-за моего предательства, как снова и снова пытается понять, почему же я уехала в Москву. Я ж видела, что тут и уязвленное чувство гордости, и самолюбие, и какие-то эмоции собственника, и вполне понятная обида на предательство... Я поняла, что когда к этому добавиться то, что у нас не может быть детей, он меня тихо возненавидит... А, может, и нет, не знаю...

 

Знаю одно, что каждый раз, после того... ну, когда мне очень хорошо, я в его глазах читаю немой вопрос "Почему ты уехала", и каждый раз, когда я расстраиваюсь из-за того, что ему надо уходить, я опять читаю тот же вопрос в его глазах... Короче, я... я не хочу мучить его своим присутствием. С глаз долой, из сердца вон... Помучается чуть, и забудет меня, а я уж как-нибудь....

 

А вчерашняя ночь... Он-то думал, что это ночь перед разлукой на несколько недель, и только я знала, что это наша САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ ночь. И я впитывала ее по молекуле, я растягивала ее по капельке и помню всю-всю, каждую секунду....

 

Он только тут, в аэропорту, понял, что я ухожу от него навсегда... Но никогда не поймет почему...

 

Вот и все, простите, что утомила, и премочила все ваши платки. Спасибо вам большое. Знаете, намного легче стало... Впервые за сколько лет выговорилась... Куда теперь? Право, не знаю… Ну пока к родителям, они на курорте отдыхают, а потом домой, а там буду или брать отсрочку на год, или переводиться в другой институт, короче, что-то придумаю, чтобы никогда не встретиться с ним...