Еще не начало смеркаться, как впереди показался кто-то из авангарда. Он скакал во весь опор, не давая пощады и так уставшему за день коню. Приблизившись, юный Гэлхард дал знак уже начинавшему разворачиваться отряду, что опасности нет, и, не прибирая поводьев, подскочил к командиру, рыцарю Тину.

- Впереди монастырь! - тяжело выдохнул, выкрикнул он. - Отсюда пять или шесть лье.

- Брошеный? Или кто-то остался?

- Похоже, кто-то есть, - Гэлхард понемногу восстанавливал дыхание. Речь его стала ровней. - Ворота заперты. Но ульджуков еще не было!

Тин кивнул. Если бы враг побывал там, то ворота, полусорванные, качались бы на створках, кругом лежали тела - обезглавленные или со вспоротыми животами, и полыхал бы огонь, которым всегда довершали расправу страшные ульджуки.

Тин не стал оглядываться на свой малочисленный отряд. Он знал и так, что за ним выстроились около полусотни обессилевших всадников, последним усилием державшихся в седлах, и крохотный обоз - без припасов, но с ранеными. Ни на что не годная "рука", еще день назад бывшая мощной и грозной боевой единицей великой армии. Остался ли кто-нибудь еще кроме них, немощных и подавленных поражением?

- Мессир Бэллард! - сказал командир сорванным голосом в конец отряда. - Дождитесь арьергард. Мы сворачиваем к монастырю. Будем ночевать там.

 

Через полчаса отряд приблизился к высоким - выше деревьев, каменным стенам. Разведчики был тут же, усталые, они полулежали на траве, а стреноженные кони кучкой стояли неподалеку.

"Молодцы, - подумал Тин, оглядывая свою маленькую передовую группу. - Даже сейчас они расположились боевым веером, в ту сторону, откуда нападение возможнее всего".

Эта мысль принесла короткую приязнь и благодарность вассалам. Они его не подведут... А он - их.

В башнях монастыря светился свет, но в помещении для стражи не было ни единой души, а сами ворота были накрепко заперты.

- Стучали? - устало спросил Тин.

- Да, - ответил кто-то. - Но недолго.

- Стучите еще. Разнесите к дьяволу эту дверь! - Он осознал, что произнес богохульство и добавил:- Прости меня, Господи, мой владыка и господин!

Несколько человек подошли и стали стучать в деревянную обшивку, поначалу слабо, одними кулаками в боевых перчатках, а затем рукоятками мечей и щитами. Ворота затряслись.

- Тихо! Нет, никто не идет, бейте сильнее!

Через долгое время с той стороны раздались голоса, мужской и недовольный женский. -Кто здесь?

- Кто тревожит обитель Господа в такое время?

Монахи! До последнего Тин сомневался, уж не засада ли поджидает их здесь. И хотя такая хитроумность не нужна была победителям, какое-то чувство военной опасности все же тлело внутри души.

- Откройте именем Святой Женевьевы! Мы отряд мессира Тина, который служит герцогу Давиньи!

- Все войско ушло на битву с ульджуками! - ответили за воротами.

- Мы добрые христиане и нам нужен отдых!

- Добрые христиане не будут вторгаться в обитель Бога, нарушая покой монахов. Ночуйте рядом со стенами! Ночь тепла, а Господь охранит вас, если вы и вправду христиане!

Несколько человек оглянулись на своего командира.

Тин подвел коня к самым воротам.

- Я - мессир Тин, - сказал он, напрягая голос. - Что это за монастырь?

- Это монастырь Святого Бенедикта Сицианского, и здесь - почтенный приор Франциск, настоятель, - сказала женщина.

- Отворяйте ворота, - ровным голосом сказал рыцарь, - я не намерен пререкаться с вами. Вам грозит опасность.

С той стороны замолчали.

- Нас чуть меньше сотни. Если не отворите, мы прорубим проход и все внутри подожжем!

Тин немного помолчал и, не услыхав ответа, крикнул на исходе голоса своим: "Отряд!"

Сразу же закрипел засов.

Их встречали приор и высокая женщина, оба - в серых монашеских одеждах.

- Мы подчиняемся силе, - нетвердо сказал приор.

- Вы - не христианин, - сказала Тину женщина, скорее всего, матушка. - Вам это дорого обойдется!

- У вас найдутся места для раненых? - спросил Тин. - Их с десяток, пятеро - тяжело.

- Этих несите в кельи, я покажу, - стала распоряжаться женщина. - Проходите сюда, остальные располагайтесь во дворе. Колодец в дальнем углу. А вы идите за мной.

- Скажите, о какой опасности Вы говорили? - спросил приор.

Отряд змеей вползал в маленький дворик. Люди без команды спешивались и начинали устраиваться. Раненых по одному понесли внутрь центральной башни.

Нужно выставить дозорных, накормить и напоить коней, дождаться арьергард, подумал Тин. Сколько у них будет отдыха, тревожного и неполного? До утра? Он собрался было позвать десятников, но потом посмотрел на стоящего у коня монаха.

- Вы ничего не слышали? - спросил он приора. - О битве в долине Рены? Наша армия полностью разбита. Не знаю, остался ли еще отряд, больше нашего... почему вы не покинули монастырь?

- Нам никто не приносил вестей... наше скромное жилище находится вдали от дорог... может быть, враг и пройдет мимо... что в монастыре возьмешь...

Тин подумал о сотнях деревнях и монастырях, истребленных напрочь. Ульджуки не оставляли в живых не то, что детей - кошек и собак, изуверски калеча всех. Он вспомнил куски плоти, издевательски разложенные на алтаре, брошенные в колодцы, маленькие и большие четвертованные тела. Сил для ненависти уже не было.

- Вам нужно уходить.

Приор кивнул.

- Нужно сказать об этом матушке. Пойдемте со мной.

Они вошли в темный зал церкви, затем сложным путем по лестницам и переходам, обойдя почти весь монастырь, достигли келий и слабо освещенного факелами общего зала.

Настоятельница руководила, устраивая ранеными. Ей помогали несколько девушек в монашеских бесформенных балахонах.

Еще день назад эти смазливые личики подвигли бы его на какой-нибудь куртуазный комплимент, сейчас же Тин просто просмотрел их, как просматривают листы тяжелой неинтересной книги.

- Теперь нужно нагреть воду и промять раны... а вы не стойте без дела. Идите в часовню и молитесь о том, чтобы Господь даровал им здоровье. Сейчас это нужнее всего им...

"Сейчас, - подумал рыцарь, - им всего нужнее уход и ободрение. Не молитвы, а простые слова утешения..."

- Матушка... - позвал приор.

- Чего вам? - оглянулась та.

- Мессир рыцарь говорит ужасные слова. Ульджуки...

Женщина подошла, нехотя прервав работу.

Тин повторил то, что сказал ранее приору.

- Наверняка, окрестные деревни уже пусты, - добавил он. - Нигде по дороге сюда мы не встретили живого человека.

- Крестьяне, - усмехнулась матушка. - Да, они всегда, чуть что, бросают свои дома и наделы. Но душу бросить нельзя, как не старайся. Поэтому, нет большого отличия, где мы окончим наш земной путь - здесь, или в другом месте. Господь одинаково ласково примет нас к себе.

Не ождавший такого ответа Тин на мгновение смутился.

- Сколько у вас людей?

- Тридцать пятеро вместе со мной. Я знаю, что Вы скажете, не трудитесь. Человек, пришедший в монастырь, оставляет мирскую жизнь ради спасения души. Как можно заботиться о теле, когда речь идет о спасении вечной души?

Вместо ответа рыцарь подошел к раненым. С теми еще оставалось двое его людей.

- Как они?

- Мессир Томерли совсем плох. Наверное, не доживет до утра, спаси его дущу Господи... остальным нужен покой. Они не вынесут долгой дороги.

Тин кивнул.

Он искоса взглянул на настоятельницу, одиноко стоящего приора и медленно пошел назад.

Внизу, во дворе, его ждали десятники.

Рыцарь почувствовал облегчение. Он не знал, была ли это радость оттого, что он вновь оказался в привычном кругу боевых товарищей, или же от того, что ушел гнет тяжелых каменных стен и узких коридоров, в которых не видно следующего поворота.

- Мы выставили дозор на башнях и над воротами, - доложил мессир Мартин. - Ворота заперты.

- Арьергард вернулся, - предупредил следующий вопрос второй десятник, мессир Аганьи.

- Лошади отведены в стойло. Поместились не все, часть стоит во дворе.

- Люди?

- Люди устали, - сказал уклончиво мессир Мартин. - Если в монастыре есть хотя бы немного хлеба...

- Не темни. Что там такое?

- Да вот услышали хрюканье. Целых две огромных свиньи!

- Можешь не продолжать. Все будут сыты.

Если завтра ульджуки придут сюда, свиньям будет уготована общая участь. Ульджуки не ели свинины.

Чуть поодаль стоял молодой Гэлхард.

- Ты хочешь что-нибудь сказать, мой мальчик?

Тин помнил, как старшему Гэлхарду, который кинулся, выручая одного из сыновей, широким махом сабли подрезали сухожилия на ногах. И едва он грузно осел, как кто-то из ульджуков сильным ударом вогнал копье в щель между забралом и шлемом. Толпа врагов оттеснила подмогу и подмяла и Гэлхарада, и его двух сыновей, рубившихся плечом к плечу. Остался только самый младший. Ему, кажется, едва-едва исполнилось шестнадцать.

- Мессир, Ваш копьеносец погиб, поэтому я расседлал Вашего коня и отвел его в стойло к остальным.

Боясь выказать нежность и признательность, Тин только кивнул. Но, помедлив секунду, все-таки положил тяжелую руку тому на плечо.

- Ты храбро сражался. Теперь будешь моим копьеносцем.

Он не видел лица юноши, потому что сразу обернулся и пошел в церковь.

 

 

Матушка спускалась ему навстречу, Тину даже не пришлось вспоминать дорогу. Следом шел приор.

- Да, - мягко сказала женщина. - Ваши люди будут накормлены, пусть идут в трапезную. Разумеется, монастырская еда отличается от той, какую едят рыцари, но утолить ею голод можно.

- Матушка, мои люди услыхали хрюканье двух свиней...

- Верно, мы откармливаем их. Я вижу, куда вы клоните. Но не продам ради ваших же заблудших душ! Сейчас пост.

Пост? Ах да...

- Матушка, - твердо сказал Тин. - Мои люди сегодня были в бою. В таком бою, когда рука уже не в силах поднять меч, не то, чтобы нанести им разящий удар.

Им нужна еда. Настоящая еда, чтобы быть готовым завтра, защищая вас, идти на смерть так, как это подобает мужчине. Ваши хлеб да вода только раздразнят их.

- Вы - грешник, - почти с ненавистью сказала настоятельница. - Мерзкий и злобный. Я, слабая женщина, ничего не могу противопоставить грубой силе, и вы это знаете. Но знайте также, что Ваша душа будет вечно гореть в геенне!

- Я сожалею, что возвращаюсь к этому: вам нужно покинуть монастырь, иначе никто не уцелеет. Если Вы не думаете о себе, подумайте хотя бы о тех, кем вы управляете!

- Я тоже сожалею. Вне монастыря и его крепких стен мы, беззащитные, погибнем быстрее. Кроме того, здесь находятся освященные реликвии, которые нельзя оставить на поругание неверным.

Глупо... Уходя от врага, нужно бросать обоз и припасы, чтобы обеспечить движение и скорость.

- Вы ведь не бросаете своих раненых? Или свое знамя?

Она пользовалась словами как бусинами, нанизывая их одно на другое. Не добавить, ни убрать...

 

Тин вернулся к своим, чувствуя раздражение от бесцельного хождения по коридорам.

Его воины уже вовсю разделывали свиней, но без обычного гомона и балагурства - позади был ужасный день и горькое бессилие поражения.

Он не стал им мешать и ушел в глубь двора, где в каком-то закоулке на клочке соломы дал отдых дрожащим от напряжения мышцам.

Здесь его и нашел Гэлхард.

- Мессир, простите, что беспокою. Ужин готов.

- Десятники?

- Все там, и ждут Вас.

- Хорошо, пойдем.

- Скажите, мессир, - спросил неуверенно и робко юноша, шагая позади.- Завтра мы покинем монастырь?

- Не знаю. Почему ты спросил?

Юный рыцарь смутился.

Неужели, какая-нибудь монашка? Впрочем, ему только шестнадцать лет... и больше на свете у него никого нет. Обратная сторона боли ... тянуться к тому, что может заменить их, утерянных близких.

- И мы оставим их на поруганье ульджукам?

- Рыцарь, мужчина никогда не оставит тех, кто не может защитить себя сам и кто надеется на него.

- Да, мессир...

- Она - монашка?

Наверняка, он покраснел, невинный мальчик.

- Покажешь ее мне?

- Да, - шепнул Гэлхард.

 

Чуть позже он увидел ее. Девушка, откинувшая капюшон, чтобы тот не мешал в сумраке. Короткие темные волосы, лукавое смеющееся лицо озорницы. Тонкий, немного угловатый стан, обещавший через год-два принять нежные лебединые формы. Почему она стала монашкой? Большая семья, в которой лишняя дочка - неподъемная обуза или же неосмотрительно данный когда-то обет?

Ему стало жалко. И ее, и его.

Гэлхард не сводил в девушки взгляда и румянец смущения, покрывавший его лицо, можно было различить даже в тусклом свете факелов.

 

После сытного жирного ужина, негромкого и непривычно короткого, Тин отозвал десятников. Все трое последовали за ним, отирая руками жирные губы.

- Надеюсь, мы не уходим? - спросил мессир Мартин. Его владения по размеру не уступали владениям сюзерена, поэтому, даже будучи ленником, он не сдерживал язык.

- Нет, это глупо. К тому же, монахи не хотят уходить.

- Монастырь лежит чуть в стороне от дороги. Нас найдут завтра к вечеру, или даже чуть позже.

- Мы дадим бой здесь.

Они знали, что это означает. Но не проронили единого слова в ответ.

- Вам нужно сказать об этом людям. До завтрашнего утра у них есть время.

Десятники молча ушли.

Тин постоял, раздумывая, а затем, приняв на себя бремя тяжкого решения, пошел в ту часть монастыря, где ночевали монахи.

Он сразу нашел ее среди серых балахонов и отозвал в сторону под любопытные и настороженные взгляды остальных.

- Как тебя зовут?

- Эневьева, мессир рыцарь.

- Ты давно в монастыре?

- С весны. Но я не еще не пострижена в монахини. Матушка настоятельница говорила, что с помощью Господа меня постригут осенью, сразу, как уберут пшеницу с полей.

Смущаясь и досадуя на себя за это, Тин спросил:

- Ты видела моего копьеносца, мессира Гэлхарда? Он не ел, и все смотрел на тебя.

Она зарделась и тут же отвернулась.

Ну да, в этом возрасте чувства невинны и чисты...

- Я думаю, матушка не будет тебя корить за то, что вы немного поговорите. Он ждет тебя внизу.

Она робко глянула на рыцаря.

- Иди же. В этом нет никакого греха...

Девушка шагнула, затем еще, остановилась, а потом сорвалась, туда, вниз.

Тин посмотрел на столпившихся монашек. Под его взглядом те рассыпались.

 

 

Рыцарь не успел прийти в отведенную ему для отдых келью, как его нагнала настоятельница.

Ни слова ни говоря, она проводила его до узкой каморки, вошла сама и заперла сводчатую дверцу.

Пламя толстой свечи осветило разъяренное лицо.

Тин знал, что она скажет.

- Развратник! Похотливый развратник!

- Послушайте меня...

- Нет, это Вы послушайте меня! Я не позволю в моем монастыре появиться даже тени Искусителя! Вы не просто изверг, Вы - Его посланник! Перед лицом гибели Вы ввергаете в грех непорочную душу! Опомнитесь!

- Я думаю о том, - сказал Тин, - что скажут они завтра, безгрешные, представ перед ликом Господа. Им была вручена жизнь, как они распорядились ею?

- Она спасла свою душу уже тем, что пришла сюда.

- Увидели и сделали ли они то, для чего были рождены? Весь этот огромный живой мир с его таинствами...

- Она уже познала таинство крещения и причащения!

- Да не о этих я говорю, а о настоящих. Они познали только одно - таинство рождения. А сколько еще осталось: таинство любви, первой близости, материнства и отцовства, первой утраты, первой победы... а вы вместо этого закрываете их глаза. Им подарен целый мир, а вы обрезаете их крылья, поселяете в клетке, и пугая ужасами гиблого болота. Своими запретами, постами и правилами не пускаете в жизнь, для которой они были рождены. Есть ли у Вас такое право?

- Вы заблуждаетесь, Рыцарь. Я оберегаю их и учу на этом пути. Ведь только Господь поможет пройти, не оступившись. У кого еще им спрашивать совета и просить помощи?

- Он, но не вы!

Помог ли Господь тем невинным детям, что были растоптаны чужими конями вместе со своими матерями, дал ли он помощи взывавшим к нему под острой кривой саблей? На эти вопросы Тин знал ответ.

- Церковь - это посредник между Господом, - сказала твердо настоятельница. - Как Вы можете сомневаться в этом?

- Нет. Бог у каждого в сердце. Если оно чисто и открыто, то прислушавшись, можно услышать его голос. Нужны ли ему посредники еще?

- Несомненно. Тому, у кого сердце зачерствело...

- И вы верно толкуете то, что говорят их сухие сердца? Или знаете, что хочет сказать им Господь?

Что хотел сказать Господь Старшему Гэлхарду, который лишь оступился на чьей-то безжизненной руке. Что он прожил свою жизнь сполна? Или же это был всего лишь роковой случай...

- Он говорит устами святых и мучеников...

- Вы обманываете себя и остальных. Тем, что говорите от имени Господа. Тем, что заставляете верить по-своему. В вашей вере нет чистоты. Она скупа и жадна. Она труслива и жестока. К вашей вере прибегают в горе, болезни или корысти. Пришел ли кто-нибудь к Вам, любя? С чистым сердцем и полною душою, счастливым, чтобы без расчета поделиться этим с Господом? Нет, потому что, говоря о любви, вы боитесь. Греха, проступка, наказания. Есть ли у вас любовь к кому-нибудь, кроме своей души? Способны ли вы пожертвовать ею ради ближнего? Я, грешник, как Вы говорите, сделал это. Ради того, чтобы эти две невинные души покинули тела с мыслью не о жестоких мучениях в короткой и тягостной жизни, но окрыленные великой радостью и счастьем взаимной любви, вольные и готовые для следующего пути. Способны ли вы на такую жертву?

- Вы считаете меня жестокосердечной, - негромко ответила настоятельница. - Ну что ж, послушайте. Под монастырем есть подземный ход, так искусно скрытый, что о нем нельзя догадаться. Там, под землей, есть несколько пещер с потаенными выходами на поверхность. Если бы вы ушли утром, мы все укрылись бы там. Большая часть припасов уже перенесена. Остались самые мелочи. В том числе те две свиньи, которые помогли бы нам перенести долгую осаду. Буде даже монастырь разрушен, мы не погибли бы.

Она помолчала, затем снова заговорила:

- Вы говорите, что наша вера для слабых и неутешеных. Это верно. Только кто в тяжелую годину, как не мы, способны принять печаль страждущих и напоить их надеждой и покоем? Ответьте вы, счастливые? В разоренном крае мы возродим жизнь, ту жизнь, что была до Нашествия. Кто еще взвалит на себя сию неподъемную ношу? Способны ли вы на такое бремя?

Подумали ли вы о счастье Эневьевы, после того, как ее покинет Гэлхард? На что Вы обрекаете девушку? Или Ваше счастье заканчивается только этой короткой страстью? В новом мире, ее лик и добрая душа подвигла бы не одно сердце на подвиги. Ее, не принявшую постриг, взяли бы замуж. Откуда вам знать, где она была бы счастливей?

Настоятельница повернулась и пошла прочь. Только у дверцы остановилась и промолвила:

- На Небе много дорог, мессир рыцарь. Какая из них верна, не знает ни один человек.

 

 

Рано утром, пока не взошло солнце и по земле стелился белый туман, мессир Тин поднял отряд. Привычные к этому вассалы быстро построились в боевой порядок, готовые выступить.

Тин оглядел их, своих верных друзей, непокоренных и готовых следовать за ним, куда угодно.

Копьеносец Гэлхард был рядом, держа уцелевший штандарт.

Настоятельница, приор и несколько монашенок стояли у входа в церковь.

- Копьеносец Гэлхард! - произнес Тин, а затем выкрикнул еще с пяток имен.

Они приблизились к нему.

- Мы покидаем монастырь и пойдем на север, чтобы выманить на себя ульджуков. Вы остаетесь здесь дабы защитить раненых и женщин. Настоятельница все расскажет вам. Повинуйтесь ей. Главой отряда назначаю своего копьеносца, мессира Гэлхарда.

Лицо матушки-настоятельницы было невозмутимо.

Конь под Гэлхардом встрепенулся.

- Мессир Тин?! Почему я остаюсь? Я ведь сражался уже!

- Да, - кивнул головой Тин. - Да, мой мальчик, именно поэтому. Помнишь, что я сказал тебе вчера? Рыцарь никогда не оставит тех, кто надеется на него. Это труднее всего. И это испытание ты должен пройти. Я приказываю тебе.

- Да, мессир.

Тин крикнул команду и змея отряда, облегченная, без обоза, резво потянулась за ворота во главе со своим командиром. Совсем скоро их всех поглотил утренний туман.