В подвале (на удивление) пахло свежескошенным сеном. Связки трав, подвязанные над головой к балкам, придавали воздуху пьяняще-горьковатый вкус, а длинное подслеповатое окошко, чуть возвышающееся над мостовой, раздвигало мрак загадочно-тусклым светом, ниспадающим на широкий массив стола.

Недалеко на ратуше девять раз пробили башенные часы.

Лавочник водрузил светильник на толстые выщербленные доски и поколдовал над фитилём. Язычок пламени веселее заплясал под стеклом колпака, отодвигая вглубь подвала вязкую темень.

Возле подножия, уходящей в потолок грубо сколоченной этажерки, угадывались очертания сундука. Хозяин не без труда откинул массивную крышку, и словно приглашая гостя, отступил назад.

- Вот это и есть те самые манускрипты, о которых я вам рассказывал сударь, надеюсь, до вечера одолеете один, два.

?

Антиквар замялся:

- Видите ли, господин Дюпрэ: рукописи, которые я успел просмотреть, составлены на древнеанглийском да к тому же густо приправлены латынью, так что…

- Нет-нет! - господин Дюпрэ понимающе качнул головой, - не смею вас стеснять. С двумя-тремя управлюсь к обеду и выберу для себя что-нибудь поприемлемей. Ну а что касается латыни, могу преподать урок любому из учителей богословия в нашем благословенном Рочестере. …Да, вот что: не забудьте побеспокоиться насчёт кэба, ну скажем к часу дня - буду весьма признателен. Ну а сейчас я попросил бы вас удалиться, оставьте меня один на один со своей будущей Судьбой!

Дюпрэ скользнув взглядом по лицу лавочника, нагнулся над сундуком, словно изучая содержимое. Кисти, упёршиеся в потемневший от времени остов мелко задрожали.

То ли нахлынувшие чувства, разбудили в нём надежду на скорейшее выздоровление, а может коварная болезнь, отбирая остатки жизненных сил, вошла в решающую стадию...

Прошла секунда, две, три: руки приобрели былую твёрдость, и он любовно сметая пыль, вытащил перевязанный тесьмой пакет.

- У меня к вам маленькая просьба, - заискивающе обратился тонкогубый коротышка, - надеюсь, вы будете осторожны…

Он, сузил глаза, глядя на трепещущий язычок пламени.

- Не извольте беспокоиться, я буду осторожен как тигр учуявший антилопу… и-и не смею вас задерживать, - тоном, не допускающим пререканий, подытожил прокаженный.

 

Лавочник, чертыхаясь, поднимался по тёмной лестнице, то и дело, ощупывая ладонью утопающую во мраке стенную кладку.

«В мои-то годы? …Хоть приют открывай! Чёрной оспы да холеры в этом доме лишь не хватает. Неплохо если бы сей наполовину м-м дохлый господин с замашками лорда, исчез вместе со всем содержимым проклятого сундука». Но, сравнив худосочную фигуру клиента, бурча, отмёл в сторону несбыточную мечту.

Упоминание господина Дюпрэ о недремлющем оке святой инквизиции заставило почтенного лавочника по-новому взглянуть на своё незавидное положение. Проклятые слухи!

Он хмуро глянул на приказчика занявшего почётное место за прилавком. Тот в удивлении застыл с дымящейся кружкой чая в руке. На плотной обёрточной бумаге лежал недоеденный ломоть хлеба, покрытый сливовым вареньем.

- В следующий раз предупреждать надо Брайан!!

- Но господин Ньюмэн, я вам напомнил ещё вчера вечером, что задержусь. У моей жены…

- Ладно-ладно, - лавочник, скривился как от зубной боли, отметая рукой вязкие оправдания приказчика.

- В углу, там, где амфоры и стеклянная утварь зажги канделябры и начни раскладывать.… Да… чтобы не забыть. Сходишь к Гальдэру, пусть подъедет к часу дня. Это для господина м-м… неважно. Впрочем, внизу - он кивнул в сторону подвала - мой старый клиент: господин Дюпрэ и если старина-Гальдэр появиться со своей клячей раньше назначенного срока, то спустись и предупреди его.

- Не извольте беспокоиться хозяин, всё будет…

- Не имей привычки перебивать болван - вспылил, было, лавочник, но тут же обмяк. - Я поднимаюсь отдохнуть, голова как тот византийский чан, - кивнул он в сторону надраенного медного таза, - наверно погода. Он сосредоточенно ощупал залысины.

- Если что-то срочное, непременно буди.

 

* * *

 

Фигура, закутанная в чёрный плащ, сгорбилась над грубым тёсаным столом, напоминая собой алхимика желающего постичь мудрость древнего трактата. Пожелтевшие страницы завладели его вниманием уводя прочь от невесёлых мыслей, телесных недугов и душевной боли.

Пробившиеся сквозь поредевшую грозовую плоть солнечные лучи ниспадали через узкую прорезь окна, золотистой стеной огородили прокаженного, словно защищая от обступившей темноты подвала, протягивая ниточку надежды… вселяя веру в будущее.

Ба-ам! – тоскливо прозвучал отдалённый бой часов на городской ратуше. Задрожали красные, словно после ожога, веки. Блеклые глаза господина Дюпрэ вспыхнули жизненным блеском; он отвёл взор от невидимой точки на бревенчатой стене, прищурился, глядя на освещённое солнцем окно.

Засунув руку под мантию, он вытащил баклагу и смочил шершавое, будто от наждака горло.

Пред ним лежало три манускрипта, три Судьбы, облачённые в переплёты с грубо выделанной кожи. Потрепанные края рукописей напоминали о долгом пути, которые им довелось преодолеть, прежде чем почили в подвале почтенного антиквара - Ньюмэна.

Туго перехватив лентами манускрипты, Дюпрэ осторожно уложил их в сундук и бережно опустил съеденную временем крышку.

 

На столе осталась рукопись, которая, по мнению безнадёжно больного Дюпрэ была создана именно для него: «Рождение и бытие послушника Иеронима».

Невзрачная серая жизнь служки (а в последствии монаха) в обители «Святого Августина» в корне отличалась от разнузданного времяпровождения бывшего капитана Её Величества.

Опустив веки, он ощупал холодный переплёт, провёл ладонью по титульному листу. Его рука задрожала, нервный тик дёрнул щеку, а высокий изрезанный морщинами лоб покрылся бисером пота:

- Ты будешь моей Судьбой!! – взревел прокаженный, словно одержимый минутным умопомрачением. - Да будет на то воля Божья …или происки Сатаны! – надорванный голос перешёл в шипение и перекрестив лоб он откинулся в изнеможении на спинку стула.

…Обследовав воспалёнными глазами пыльные полки Дюпрэ стал на ноги и дотянувшись снял бесформенный тюк серой обёрточной бумаги невесть сколько времени пролежавший здесь; оторвал кусок и расправив бережно перенёс на него своё сокровище.

Хлопнула над бревенчатым настилом потолка дверь, раздалось неуверенное шарканье подошв о базальтовые ступени; потянуло свежим ветерком. Дюпрэ повернул голову на скрип открываемой двери.

Потревоженный сквозняком, с полки слетел пожелтевший лист и сделав замысловатый пируэт опустился на титульный лист Судьбы:

Разрезая грозовые тучи пылающими крыльями, на остроконечные кирхи канувшего в ночь города падал низвергнутый с небес ангел. Под гравюрой выцветшим, но ещё разборчивым шрифтом стояла подпись автора:

 

Albrecht Durer (1520)

 

- Господин Дюпрэ…! Сэ-эр! - заискивающий голос приказчика послышался где-то в глубине у самой двери.

- Да-да, иду! Минуту терпения… - последние слова он, ругнувшись, проворчал под нос.

Прокаженный повернулся к столу, не мешкая, завернул манускрипт, и плотно перевязав его, сунул под складки плаща.

- Иду-иду, милейший!

Подхватив светильник, он поднял его над головой. С десяток шагов прямо, как он запомнил спускаясь в подвал, резкий поворот и почти уткнувшись в маячившую впереди спину закружил по винтовой лестнице.

Лишь при нормальном освещении Дюпрэ разглядел лицо своего провожатого.

- А-а …?

- Не беспокойтесь сэр. Господин Ньюмэн возложил на меня все заботы о ваших делах. Ваш кэб…

Бедный приказчик осекся, увидев неприкрытое лицо таинственного клиента и резво отскочив, впопыхах перевернул табурет. Ситуация показалась прокаженному столь комичной, что он невольно зашёлся кашляющим смехом.

Разинутый в сатанинском оскале рот господина Дюпрэ повергли в ещё больший ужас беднягу Брайена.

Он сжался, вдавливая спину в холод стены, пытаясь спрятаться, исчезнуть, слиться воедино с грязно-белой известью.

В дальнем углу что-то с грохотом покатилось по каменному полу. Прокаженный на секунду застыл, повёл головой и хмыкнув спрятал нижнюю часть лица под толстым шарфом. По его блестящим от слёз глазам было видно, что такие шутки он выкидывает не впервой:

- Кота заведите, ми-милейший!

Выудив из кошеля гинею, он ухмыльнулся и бросил золотую монету на прилавок, водрузив на неё увесистый светильник:

- Хозяину за труды, но только не вздумай лукавить прощелыга!

 

Знаток античного искусства (лондонская клиентура частенько наведывалась за дельным советом или экзотическим заказом), господин Ньюмэн, спал сном младенца, пока его не разбудили крики за окном. Впрочем, может это плоть, уставшая от мира грёз и жаждущая вкусить чего-то более существенного, отмахнулась от безалаберно сменяющегося калейдоскопа сновидений.

За окном послышались удивлённые возгласы. Серые тучи приобрели чернильный оттенок, темнея в преддверии грозы.

Приведя себя в порядок и накинув куцый кафтан на тёплую, овечьей шерсти, безрукавку лавочник, пригладив жидкую шевелюру, и подошёл к зеркалу. Морской воздух Рочестера явно пошёл ему на пользу. Впалые щёки заметно округлились, а пергаментный цвет лица приобрёл более живую окраску.

У него даже тягуче ёкало сердце и возникало то давным-давно забытое желание, которое он испытывал при виде хорошенькой женщины. Он подозрительно зыркнул по сторонам, словно кто-то невидимый мог ненароком подслушать его мысли. За окном прогремела тяжело груженая повозка, и послышалось гиканье ватаги подростков несущихся к пристани.

 

Антиквар застал Брайена в той же позе (за прилавком) с неизменной чашкой чая и ломтем хлеба в руке.

- Сиди-сиди, - господин Ньюмэн кисло поморщился остановив приказчика было спрыгнувшего с насиженного места

- Картины и рамы я протёр, хозяин, а посыльный от аббата Кингэйма забрал приготовленный…

- Что за переполох там? - лавочник недовольно пробежал глазами по выщербленному, но чисто подметённому полу.

- Пожар… - молодой приказчик, слез с табурета и перебирал губами, поглядывая на ароматный дымок вьющийся над кружкой. – Горит где-то, со стороны залива. Что ни день то новые беды: то шлюп с помоста в гавани грохнулся, троих завалило …

Лавочник выразительно глянул на не в меру многословного Брайена.

- Я пройдусь, гляну, что там у пристани ну, а если кто из покупателей нагрянет, - он скептически глянул на диск часов, - пошлёшь за мной сорванца мисс Клэнси.

Он остановился, будто пытаясь поймать ускользающую мысль: - Ну-у… а мой добрый знакомый? – лавочник выразительно кивнул в сторону двери ведущей к винтовой лестнице.

Лицо приказчика испугано вытянулось, он ощупал челюсть, словно дьявольский оскал господина Дюпрэ неким загадочным образом мог перекочевать на его физиономию:

- В-ваш клиент…? – приказчик замялся. Антиквар, подбодряя молодого помощника, приподнял бровь.

- Я бы не хотел его встретить где-то в глухом месте, господин Ньюмен, это ведь настоящий Люцифер! … И-и, совсем забыл хозяин - он сдвинул светильник, под которым тускло блеснула монета.

Снисходительная улыбка на секунду осветившая птичье лицо господина Ньюмэна, сменилась болезненной гримасой. Забыв сменить обувь, он почти бегом припустил к двери, но тут же вернулся и, зажав в ладони гинею, ринулся вон из лавки.

Вначале у него мелькнула мысль: расспросить старину-Гальдэра с коим он коротал тоскливые вечера, за увесистой кружкой пива, делясь воспоминаниями канувшей юности. Но, как и большинство жителей Ист-Сайда, его приятель, владелец нескольких выездов, находился внизу около пристани.

 

На засыпанном гравием берегу, местами укрытым дощатым настилом, толпилось сотни две людей.

Ньюмэн прошёл мимо щебечущих кумушек и чопорно поклонился смазливой вдове живущей напротив; она одарила его кротким взглядом благосклонно опустив ресницы и словно невзначай поправила чепец затейливо шитый бисером.

Остановившись в нескольких шагах от болтающих девиц, Ньюмэн рыскал взглядом по толпе в надежде наткнуться на знакомое лицо.

Обрывки разговора невольно долетали до его ушей:

- Хватит тебе вдовой-то мучаться, детей растить надо! Ну, чем ни пара своё дело и припасено видать кое-что на чёрный день. …Когда приехал: еле душа в теле держалась, а сейчас – ожил. Даже седая бородка порыжела - вот что значит морской воздух Рочестера.

- Красит наверно старый щёголь, отваром из скорлупы ореха, - хихикнула вдова кокетливо поправив съехавший на лоб чепчик.

- У кого горит? - спросил долговязый владелец постоялого двора, стоящий по левую руку почтенного лавочника.

- Говорят оптовый склад братьев Кильтон: дёготь – там… пенька, смола – уверенно заметил сиплый голос одного из зевак.

Клубы густого черного дыма, заворачиваясь в гигантский канат, подпирали низко нависшие тучи мистическим столбом.

- Да там целый квартал занялся, - лающий голос приятеля-Гальдэра раздался прямо над ухом антиквара. Мой сын только вернулся, говорит: первым занялся второй этаж, который снимал м-м… некий француз: не то моряк, не то…

- Дюпрэ!? – хрипло перебил Ньюмэн.

- Ого, дружище! Да на тебе лица нет. Никак простыл? …Ну-у дело поправимое: милости просим к старине Гальдеру. У меня ещё осталось на дне бочонка, твоего любимого «Порто». … Впрочем - нет! Лучше попрошу у моей старухи: пусть сварит нам грог! А-а?

Ньюмэн судорожно стиснул монету в кулаке не обращая внимание на боль. Ухоженные ногти до мяса впились в нежную плоть ладони.

Приятели выбрались из толпы, лавочник обернулся, меряя воспалёнными глазами языки пламени, на миг рассёкшие чернь дыма.

- Нас примет небо…! - выдохнул почтенный антиквар.

Крупные капли дождя, словно рыдания небес, оросили помост пристани, прибрежный гравий, пригладив жидкий пушок на черепе антиквара.

Вспышка молнии на миг выхватила втоптанную в грязь гинею…

 

Цепочка бедствий, которая обрушилась на тихий заспанный Рочестер на этом не окончились.

Хмурое утро встретило жителей Ист-Сайда удушливой гарью стелющейся между аккуратными, под бордовой черепицей, домиками. Столбы дыма величаво поднимались над особняком господина Ньюмена подпирая свинец грозовых туч.