1.

 

Это был самый настоящий полюс, с барханами снегов, безупречно-чистых, ослепительных и красивых, словно, здоровые зубы, высоких и низких, с ворчащим где-то неподалёку белым медведем или может быть сердитым моржом, без единого следа, если не считать редких дорожек пингвинов, с клочковатым серо-огненным небом, горящим тысячей оттенков, высоким и редким на птицу. Пыталась бесчинствовать пьяная вьюга, да только не было сил в нетрезвых мощах, чуть отрываясь от земли, пытаясь кружить снежные хороводы, вновь припадала она к земле, коротко выла и, смолкая вновь, опять же пыталась встать на ноги. Чувствовалась дикость этого места, создавалась уверенность, что на много километров вокруг нет никого, с кем можно было бы найти общий язык и выпить стаканчик, лишь суровая природа бродила повсюду, выглядывая металлическим обветренным лицом из-за снежных гряд и неровных клякс неба.

 

- А где океан? – спросила она и обернулась.

 

Мужчина, одетый в чёрную тройку, кривоногий даже в широких брюках, с непроницаемым, мятым, словно, не глаженое бельё, лицом, с зачёсанными назад чёрными волосами, блестящими от геля, с сигаретой в крепкой волосатой руке, неприметной среди многочисленных золотых гаек, явно скучающий, отвлёкся от созерцания её спинки, живой под тугой материей белой спортивной майки, поднял взор свой на уровень её профиля, вопросительно ожидающего, медленно обрисовал взглядом её прямой крупный, но в композиции с лицом красивый нос, заглянул в иногда моргающий чёрный глаз её, запомнил, как бесится ветер в пепельных волосах, терзая причёску, как тем же знаком вопроса полны её полные губы.

 

- Океан? – без эмоций, мёртво повторил он. – Да, вон он, - и лениво кивнул вперёд, опять сфокусировавшись на её спине. Она отвернулась от него, и дух её захватило голодное восхищение и робкий страх. Впереди, бескрайнее, соприкасающееся с небом в дали, переходящее в него так, что, казалось, будто водная жуть взметнулась над крохотными головами их и собралась поглотить, с тем же спокойное и безмолвное, без движения и жизни, лежало безупречно-чёрное полотно, ровное и неземное, кое-где порченное прыщиками льда, вечное, таинственное, даже какое-то оккультное, словно и реальное, а как будто бы и не возможное.

 

- Если я пойду туда? – задыхаясь, спросила она, опять отвлекая его от своей спины.

 

- Ты утонешь, - спокойно улыбнулся он.

 

- А если я хочу пройтись по нему?

 

- Значит, не утонешь, - пожал плечами мужчина. – Но я бы не советовал…

 

- Почему? – сузила она губки.

 

- Только один умел это делать, - пояснил он, распечатывая сигаретную пачку. – И мог научить других этому. Я опасаюсь подобной конкуренции…

 

- Ты? – прищурила она хитрые глазки. – И чего-то опасаешься?

 

- Зачем злить сильных мира сего? – резонно возразил мужчина.

 

Девушка было открыла рот, чтобы сказать ещё что-то, но в этот момент раздался частый писк, оба поморщились, и мужчина достал чёрную коробочку сотового.

 

- Алло! – хмуро сказал он, не отвлекаясь от её спинки, как некого произведения. – Слышал-слышал, - он заходил туда-сюда, оставляя аккуратные вафельные следы своих дорогих туфель на нетронутом людским вниманием снежном полотне, идеальном, если не считать редких пингвиньих дорожек. – Если уверен, делай, что ещё я могу сказать, - глаза же по-прежнему смаковали её.

 

Она сделал пару шагов вперёд. Её маленькие туфли понемногу уничтожали безупречность, наклонившись она оторвала от этого необъятного пирога один большой неровный ломоть, подняла его над головой, затем прижала к себе и раздавила. Снег осыпался по её одежде, он был странный и провоцировал вопросы.

 

- Снег, - нежно проговорила она и, заметив, как за спиной родилось молчание, спросила: - Почему он тёплый?

 

- Ты хочешь, чтобы он был холодный? – в свою очередь спросили оттуда.

 

- Он должен быть холодным, - уверенно заявила она, отрывая от совершенства ещё один кусок. Неожиданно тот обжёг её, при том сделал это так вдруг, что кое-какое время она не верила, что бесхарактерная мякоть вдруг принялась терзать её ладони. Когда же осознание этого завладело ею, глаза девушки воспламенились, и кусок разбился в шаге от мужчины.

 

- Прости, - спокойно сказал он. – Именно поэтому он и был тёплым.

 

Девушка обиженно отвернулась.

 

- Хочу Северного медведя, - резко выдала она.

 

Мужчина молчал, флегматично разглядывая её морщинистыми глазами, и только бесилась пьяная вьюга, и сливался с небесами угрюмый старик океан. Северного медведя видно не было.

 

- Мерлин! – зло вскричала она.

 

Он молчал по-прежнему, хладнокровно куря свои сигареты. Злое личико повернулось в его стороны, острые брови сложились в боевой рисунок, хищные губы крепко прижались к друг другу. Однако Мерлин уже не видел её, смотря куда-то, - она невольно проследила за его взглядом. Нарушая покой вод, выпростав из чёрных объятий могучие лапы, белые с огромными когтями, на сахарный берег, грузно и недовольно рыча, обтекая водой, выползла огромная светлая туша, забавная от уложенной океаном шерсти, и с тем непомерная гневная. Нацелившись мелкими глазками в сторону людей, живая глыба медленно направилась к ним, шумя зубастой пастью и терзая в клочья снежное великолепие.

 

Девушка попятилась:

 

- Он что-то не выглядит добрым, - испуганно бросила она через плечо, не в силах оторвать изумлённых глаз от северного князя.

 

- Это зверь, - улыбнулся мужчина. – Он и не должен быть добрым.

 

- Убери его! – быстро и нервно воскликнула она, видя, как чудовище стремительно приближается.

 

- Точно? – осведомился Мерлин.

 

- Точно, - тихо утвердила она, чувствуя, как немеют колени. И в тот же миг огромное животное лопнуло, словно воздушный шарик, и лишь белая пыль осела, чтобы тут же слиться, и только крупные следа напоминали о том, что ещё секунду назад здесь готовился поужинать местный хозяин.

 

- Дай сигарету, - чуть нервно попросила она. Коричневый столбик вырос из уголка её рта, и бумажный кончик тут же затлел. Она выплюнула её в снег.

 

- Не хочу эту, - капризно объявила она. – Дай «Парламент».

 

Ни один мускул не шевельнулся в лице её спутника, сам он так же стоял без движения, но новый столбик опять пустил корни в её тонких маленьких губках и опять же затлел.

 

Девушка затянулась.

 

Необычная пауза окружения завораживала её, мрачность сюжета, как углём, топила топку сердца, тишина, картинность забавляли, казалось, что множество глаз в данный момент разглядывает эту картину где-нибудь в музее, а герои её живут своей ограниченной жизнью в крохотной параллельном мирке.

 

Она улыбнулась своим мыслям. Ей нравилось, что Мерлин не старался быть постоянно на глазах, он не утомлял. Он стоял где-то за спиной, и спокойно давал ей курить сигарету. Давал позлиться, покричать, упиться капризом, и все время был хладнокровен, как слон. Лишь помятое лицо его иногда чуть искажалось улыбкой, но последняя была столь мимолетна, что замечалась ни с первого раза. Скорее всего, он курил сам.

 

Ей наскучил океан, он тоже был хладнокровен и не паниковал. Она посмотрела влево, и постепенно повернулась туда телом. Где-то на краю зрения туманился дымом Мерлин, зато в самом центре обзора, на идеально гладкой снежной возвышенности, куда пыталась влезть пьяная вьюга, вдруг возникли две точки. Одна была крупная, другую было едва видать. По тому, как постепенно они начали надуваться, она поняла, что они двигаются в их сторону. И невольно прищурилась, пытаясь разглядеть.

 

- Даша, - позвал Мерлин, и она чуть отвлеклась на край своего глаза. Он тоже смотрел в ту сторону, однако, в отличие от неё не щурился, был вовсе и не удивлен, в глазах его словно промелькнуло сожаление. – Пора идти отсюда…

 

- Сейчас, - сказала Даша.

 

Точки разрослись, и вскоре проявилась их разноцветность. Затем они поделились на детали, ещё увеличились, и она разобрала покрытое коркой льда лицо мужчины, одетого по-зимнему, в тулуп, в меховую шапку, обвязанную шарфом, второй шарф спасал горло, тяжёлый унты сокрушительно ломали снежную девственность, а шлейф дыхания был отрывчат и тяжёловесен. Рядом, пыталась угнаться за ним маленькая девочка, лет, наверно, десяти, одетая так же тяжело, как её спутник. Лицо её так же было напудрено инеем, на ходу она засовывала обратно в шапку, основательную, как рыцарский шлем, упрямые белые косички.

 

- Даша… - позвал Мерлин.

 

- Опять они… - сказала она.

 

- Даша… - повторил он.

 

Даша не ответила.

 

Она пыталась вспомнить имя этого человека с обмороженным лицом, её угнетала уверенность, что где-то она его видела, сердце нервно дребезжало, глаза прыгали с девочки на мужчину, с мужчины на девочку. Она нервно морщила лоб, и сигарета забылась в её пальцах. Ей показалось, что две фигуры показывают что-то руками, ещё немного времени и ей бросились в глаза их широко раскрытые рты, напряжённые лица, но она не услышала слов, хотя определённо они что-то кричали.

 

Она не получила продолжения, потому что в этот момент ей на плечи легли тяжёлые руки и тяжёлый шепот забрался в маленькое розовое ухо:

 

- Мы уходим, - и льдов не стало, вместо этого разверзся город, чужой и многолюдный, с продолговатыми зданиями вокруг, инкрустированный множеством реклам, с вечным шумом, который не умирает ни днем, ни ночью, спаянный из великого количества звуков. Их тела полулежали в соломенных креслах, крохотный ресторанчик был забит народом, все говорили на незнакомом языке, были отличительно смуглы, и цветастая одежда их была сродни новой одежде Мерлина и Даши.

 

2.

 

Они познакомились таким образом.

 

В дождливый понедельник, когда пробка сковала дорогу, когда деловая встреча была жирно перечеркнута получасовым опозданием, Мерлин в раздражении покинул салон своего зеркального «Мерседеса». Он зычно хлопнул дверьми и, направившись куда угодно в сторону, решил сегодня не работать. Дорогие туфли его мерно давали пощёчины асфальту, тонкая пленка влаги лопалась в мелкие осколки, окропляя сияющую кожу и идеальные стрелки брюк, а Мерлин с наслаждением курил коричневую сигарету. С видом мудреца он поглядывал вокруг себя, на задохнувшиеся в машинном столпотворении автомобили, на людей, страдающих в душных салонах, на людей, суетящихся по тротуарам, под парусиновым прикрытием разноцветных зонтов.

 

Впереди во влажной дымке сверкнул металлический до зеркальности лоток с хот-догами, Мерлину вдруг захотелось этой несчастной булки, он отклонился от прямой линии и оказался подле острого металлического бока. Взгляд его, воссоединившись с сосисками, ненадолго откликнулся на резкое раздражение слева. Глаз стрельнул туда так скорострельно, что в сознании закрепился лишь чёрный кожаный пиджачок, поникший фалдами, да тонкая дрожащая рука, держащая набухшее тело хот-дога и там же вяло тлеющую сигарету. Он быстро расплатился и, ожидая пока густой пар из лотка сменится большим хлебным ломтем, вооруженным сосиской, вновь лбом уклонился влево, желая прочувствовать продолжение пиджака и тонкой руки. В метре от него, словно слившись с разболтавшимся дождём, туманясь паром от раскалённого лотка, зло раздавив в руке только что полноценный продукт, предельно грустная, смотрела в запредельное красивая девушка, и глаза её были далеки отсюда, а коричневые волосы её трепал ветер. Она будто застыла, и по смуглому лицу её медленно текли слезы, роднясь с природной влагой. Мерлин забыл про пищу, его черствое сердце вдруг жалобно хрюкнуло, он прилип глазами к плачущей незнакомке, а мятое лицо его впервые в жизни разгладилось, чтобы обмякнуть во внутреннем страдании. Он проводил пристальным взглядом пару хрустальных слёзинок, внутренний мир неожиданно отпустил её, словно она почувствовала взгляд. Серые глаза загнали Мерлина в своё поле зрения, и большой дядя, он вдруг почувствовал, что ему как-то не по себе, чему он не дал распространиться, и с видом человека, привыкшего решать всё, уверенно шагнул к ней.

 

- Что? – по-отечески вопросил он, стоя вплотную к девушке и заглядывая глубоко в её холодные глаза. Она молчала, копаясь в его мятой физиономии, затем вдруг бег слез её резко ускорился, она опустила голову, глаза её вновь затуманились и, выпадая в другое измерение, она прошептала:

 

- Меня уволили…

 

Мерлин был оглушен.

 

Он сам порой увольнял на дню по несколько человек, хотя это и не доставляло ему удовольствия, ему было трудно указывать на дверь, и когда приходилось это делать, он призывал на помощь все свои внутренние ресурсы.

 

- Меня уволили, - прошептала она вновь, и слезы её были безжалостны. – Когда мне так нужны деньги… - Мерлину вдруг стали дороги её слезы, внутри его взопрел лютый гнев против тех, кто заставил последние увидеть этот свет. Её красные глаза сероватого оттенка забрались ему под кожу, и даже когда он на секунду смежил веки, они по-прежнему горели рядом с ним.

 

- Они… - словно не веря, шептала девушка, и овальное личико её, с нежными ямками, мученически искажалось, как при болях в аппендиците. Мерлину захотелось защитить её, сам для себя неожиданно он вдруг заключил тщедушное тельце в объятия и аккуратно прижал его к своему пахнущему дорогим парфюмом дорогому плащу.

 

- Они… - слабо повторила девушка. – Я хочу, чтобы они все умерли…

 

- Они умрут, - уверенно произнёс Мерлин, и лицо его горело злом.

 

Так и получилось.

 

Один умер прямо за столом, бесшумно свернутый в бараний рог могучим инфарктом, голова его с маскирующейся лысиной звонко стукнула об стол, превращая в стеклянный порошок интеллигентные очки. Тускнея крохотными глазками на заваленной деловыми бумагами поверхности, он умер тихо, и вмиг тело его опустело. Второй покосился на лестнице, которую, торопясь, променял на лифт, где он вдруг потерял равновесие и скатился вниз, опробовав всю жесткую щербатость последних. После чего не смог подняться, так как что что-то вдруг оборвалось в здоровой умной лысой голове, и жизнь внутри неё потухла.

 

Мерлин нарушал все законы.

 

Вообще он не должен был так делать, более того не мог, это запрещала мораль.

 

Потому что отсутствовала серьёзная причина.

 

Они были знакомы всего пять мину, а он уже убил и нарушил природную данность, вернее сперва нарушил природную данность, а затем убил.

 

Но в этот момент он не особо думал об этом, в тот момент ему вдруг открылось, что это очень хорошо, что он всё может, и мятое лицо его пламенно вспыхнуло. Он осторожно прикрыл ей глаза, и только ладонь его лишила её зрения, как мир преобразился. Вместо этого разверзся город, чужой и многолюдный, с продолговатыми зданиями вокруг, инкрустированный множеством реклам, с вечным шумом, который не умирает ни днем, ни ночью, спаянный из великого количества звуков.

 

Их тела полулежали в соломенных креслах, крохотный ресторанчик был забит народом, все говорили на незнакомом языке, были отличительно смуглы, и цветастая одежда их была сродни новой одежде Мерлина и Даши.

 

Он всегда возвращался в этот ресторанчик, когда хотел начать их отношения словно сначала, всегда когда ему казалось, что в чем-то они начинают терять взаимопонимание, а до таких вещей он был чуток. Теперь на круглом низком и плетеном столике высилось её любимое вино и кой-какие закуски.

 

- Я не очень люблю это место… - напомнила она в очередной раз, проповедуя это самое недопонимание и нетерпимость.

 

- Ты же понимаешь, почему мы тут, - устало вздохнул Мерлин. – Разве плохо, что я пытаюсь реабилитироваться? – он схватился за сигареты.

 

- Я отказываюсь идти с тобой на контакт, - жестко продекламировала она. – До тех пора, пока не буду посвящена в тайну бегущего человечка с маленькой девочкой. Тоже бегущей…

 

Мерлин спрятал голову в свои широкие ладони, ему была нужна темнота, чтобы всё обдумать. Он ждал этого вопроса уже давно, с тех самых пор, когда начал появляться этот чудак с девочкой. Появляться вначале редко, раз в месяц, затем всё чаще, словно, он научился выслеживать их в их извечных странствиях. Теперь он был с ними постоянно, куда бы они не бежали, самое большее – пять-шесть дней покоя выпадало на их долю. Он был кем угодно, разного телосложения, с разными причёсками, и в разных одеждах, в разных должностях. Он встречался им в магазинах Лондона, он сталкивался с ними в лифте где-нибудь в Берлине, он напивался в углу в пивнушке в Праге, он бросился на Мерлина с ножом в Мадриде, он был инструктором лыж в Швейцарии, где они отдыхали на днях. Он был вездесущ, иногда узнаваем, но часто и нет, иногда с девочкой, иногда без неё.

 

Трудно было объяснить Даше, что этот бегун имеет к ней самое непосредственное отношение, более того является её законным мужем, обладает длительной историей их любовной эволюции, которая привела от студенческой лавки к дверям церкви, а эта маленькая девочка есть плод их любви, волшебное трехлетнее создание с золотыми волосами. Оба немые, они постоянно что-то силились объяснить ей, но она не могла понять их, так как давно забыла, что когда-то умела различать язык жестов и только, так же как забыла, какое отношение они имеют к ней. Мрачные лица их вначале пугали её, затем она привыкла к ним, и в атмосфере запахло если не симпатиями, то каким-то душистым сожалением, а затем она заподозрила тайну.

 

Мерлин вынул голову из ладоней, рука его подхватила стройное бутылочное тело, и два ненормально высоких фужера наполнились красным соком.

 

- Я думаю, выпьем, - миролюбиво пригласил он. – И поговорим. Идёт?

 

- Историю, Мерлин, - сухо поторопила она его. – Не заговаривай мне зубы…

 

- Как строго, бля! – тихо, но выразительно процедил мужчина.

 

- Что?!

 

- В последнее время мы часто ссоримся, - заметил Мерлин, и выпорхнул из рубахи, уронив её себе на колени. – Жарковато… - негромко ответил он на чуть удивленные взгляды вокруг и с сожалением провел по пивному животу. - Ты как хочешь, а я выпью… - маленькая чашечка на страшно тонкой и длинной ножке упала на его губы, и он молниеносно опустошил емкость. Ему вдруг вспомнилось, как в первый раз они были здесь:

 

«Как тебя зовут?» – по-отечески вопросил он тогда.

 

«Даша», - очень скромно пролепетала девушка.

 

«Мерлин Вадимович», - потянуло его в официальность, и после он почувствовал себя глупо. А она смутилась и не могла посмотреть ему в глаза.

 

- Ну и? – насиловала она его волю уже в настоящем.

 

Мерлин же выпивал.

 

Она донимала его, он либо молчал, не в силах рассказывать подобное, либо отвечал очередным молниеносным залпом, игнорируя её бешенство, которое произрастало с каждой минутой. Он не мог объяснить себе, что не хватало ей, когда всё присутствовало, когда ей оставалось лишь напрягать фантазию. Он много думал, но никак не мог осмыслить и что заставляет её задавать сложные вопросы, да ещё ставить их на ребро, в результате чего отчаянно скрипел карточный домик их отношений.

 

Домик, где карты накрепко срослись.

 

- Ты зря злишься, - заявил он в тот момент, когда она уже была готова его ударить. А такое случалось за время их совместного жительства, главным образом по причине того упрямства, что нападало на него, если на его персону кто-то пытался давить. Стоило перейти эту грань, и можно было смело терять надежду узнать что-нибудь на ближайшие сутки. – Зря, - повторил он и исчез, тем самым остановив её злую ладошку. Она оказалась одна, среди прожекторов удивленных взглядов, с полупустой бутылкой вина, с кой-какими закусками, в незнакомом городе, в малознакомом ресторанчике, с разноцветными туземцами.

 

Совершенно одна.

 

Даша не потеряла спокойствия. Она подождала, когда разлетятся любопытные глаза, закурив в это время сигаретку и принявшись заканчивать то, что начал Мерлин. К подобным поворотам она так же привыкла, её не смущало то, что она понятия не имела где находилась, не знала на каком языке говорят горластые аборигены, понятия не имела сколько стоит всё то, что занимало её столик. Она точно знала, что единственная причина, по которой Мерлин сейчас отсутствует, это нежелание отвечать на вопросы.

 

В одиночестве она перекусила и выпила, настроение её напоминало стакан воды, жизнь казалась простой и прозрачной. Под столом она дотянулась до гавайской рубашки, которую оставил её необычный мужчина, за рукав стянула её со стула на пол и, подтянув к себе, уверенно сунула красивую ручку в широкий карман. Там, как и ожидалось, скучал тугой купюрный цилиндр, не полый и туго перетянутый резинкой.

 

Даша поманила пальцем туземного официанта. Трепеща национальными одеждами, тот кинулся к ней, и она расплатилась по непонятному счету с лишь различимыми цифрами. Рубашка осталась под столом, а девушка и деньги пошли отсюда прочь. На улице накрапывал дождик, людские толпы похудели, а Даше вдруг пришла в голову мысль, что этот дождь удивительно похож на тот дождь, во время которого они познакомились, было так же тепло и даже приятно.

 

Она сказала в пустоту:

 

- Ты ничего этим не добьешься, - дождь мгновенно усилился, став проливным, и Даша промокла до нитки. Ярость взорвалась в ней осколочной гранатой, и в мир выплеснулось столько ненависти, что внезапно вспыхнуло солнце, и стало даже жарко. – А этим ты добился конца… - лицо её окрасилось в вызывающе-независимый цвет, мокрая одежда симпатично прилегла к ней, и окружающая природа словно вздохнула, поняв, что она натворила и как трудно будет всё это исправить.

 

Даша услышала этот вздох и злорадно ухмыльнулась в душе. Снаружи же лицо её казалось стальным и непроницаемым, она влилась в людской поток, что опять разрастался, пополняясь из разного рода заведений, куда людей загнал дождь. Шлёпки её мерно стирались о тротуар, а мимо плыли фонари и рекламные вывески. Одна из последних заинтересовала девушку так, что она даже ступила на край проезжей части, дабы не быть унесенной дальше. Среди брызжущего неона, разноцветных взрывов продолговатых гирлянд, она явственно разобрала, кроме странной непонятной письменной вязи, знакомое из учебника по английскому короткое слово «Hotel». Широко распахнутые стеклянные двери просвечивали зеркальными лифтами, мраморными полами и неутомимыми кондиционерами. Около - без дела болтался темнокожий швейцар, в диковинном красно-золотом одеянии и белых перчатках, в потусторонних залах виднелись одинокие фигурки и лохматые кусты в симпатичных кадках.

 

Даша бесцеремонно пересекла широкую улицу, создав своей персоной привлекательное препятствие громкоголосой машинной массе, которая повела себя достойно, и вскоре мокрая девушка была уже глубоко в прохладной зале, постреливая хорошенькими глазками в разные стороны. Регистратура представляла собой высокую, коричневого дерева стойку, золотой краской замытую в нечто, с плоским телом телефона на ней, множеством рекламных проспектов вокруг и средних лет женщиной, в строгом учительском костюме и удивительно высокой прической. Даша поделила денежный брусок напополам и отдала половину женщине, пользуясь отсутствием народа и паспорта. На ломаном английском пояснила, что ей нужно буквально часов шесть-семь, получила во влажную ладошку маленький ключик с большой медной цифрой и отправилась к скучающим лифтам, сопровождаемая хитрым взором всё той же женщины.

 

Нужная комната оказалась на третьем этаже, в конце коридора, ключ отпер высокие двери, и Даша оказалась внутри. Телесного цвета стены с ярко-красной меблировкой визгливо не сочетались, хотя в остальном было довольно прилично и чисто, а в окна, с белыми занавесками, опять постукивал дождь. Ключ щелкнул в замке, и стало уютно. Звенела тишина, и несочетание цветов создавало ощущения, что это кричат стены в печальном протесте. Даша прошлась вперёд, налево, нашла ванную, посмотрела на себя в зеркало. Скинула влажную ткань, умылась, в гостиной обнаружился белый халат, она использовала его, нашла балкон, куда ни попадала природа, покурила, внимательно разглядывая незнакомую улицу, макушки людей, крыши автомобилей, марок которых она не знала.

 

- И где же это я? – подумалось ей.

 

Она мысленно приказала Мерлину донести до неё подобную информацию, ожидая, что сейчас вспыхнет какой-нибудь неоновый щит, или какой-нибудь пьяница с улицы добросит нужное название, но не молчал только дождь, и гордый Мерлин, похоже, обиделся и исчез, а может просто упрямо не слышал где-нибудь рядом.

 

- Мерлин, - уже громко попросила она.

 

Дождь не знал, Даша метнула окурок вниз и вернулась в комнату. В глаза попался выполненный в виде мотоциклиста телефон, кнопок на нем не было, но только девушка схватила трубку, которой оказался сам мотоциклист, как там родился тихий усталый голос:

 

- Allo…

 

Даша помолчала в трубку, затем положила её. Вообще-то она хотела заказать алкоголя и что-нибудь на закуску, но не знала каким образом донести это до голоса в телефоне. Ноги её опять направились в ванную, и в голову пришла постоянная мысль о любимом деле, а именно душе, куда она скоренько и забралась. Стоять так можно было вечно, но Даша ограничилась двадцатью минутами и маленькими упаковками с мылом и шампунем. Как только дверца, выпуская парное облако, отъехала в сторону, в сознание девушки ворвался негромкий, но решительный стук. Она торопливо вытерлась, нырнула обратно в халат, нашла тапочки и лишь затем обратилась к дверям, за которыми кто-то по-прежнему не часто постукивал.

 

В коридоре оказался высокий смуглый, крашенный в соломенный, работник гостиницы. Он был в специальной форме, имел имя на металлической пластинке на груди, широко улыбался, а в одной руке, на пяти пальцах, элегантно держал поднос, на котором солидно замерли две черные бутылки шампанского и что-то ещё под круглой металлической крышкой.

 

Абориген что-то коротко сказал, не уменьшая улыбки, и слегка, но опять же решительно посторонив её, ворвался в номер, прошёл в гостиную, где поставил свою ношу на модерновый многоногий столик из стекла. Далее он на секунду замер возле Даши, просительно заглядывая в глаза, на что она ответила ему монеткой, из ниоткуда возникшей в кармане халата. Работник гостиницы словно и не обрадовался, улыбка его сузилась и держалась на честном слове, он что-то очень вежливо произнес и направился к дверям, которые бесшумно закрыл за собой.

 

- Значит ты здесь? – хищно осклабилась Даша. – И где же?

 

Ответа не последовало, но он был и не нужен. Даша посмотрела по сторонам, затем заострила внимание на шампанском. Но только тонкие ручки схватили тяжелый снаряд, как вдруг из-под крышки рядом раздались странные глухие звуки. Испуг овладел девушкой, но ровно на миг, затем безоблачное нежно-голубое небо её сознания окрасилось в яркие розовые цвета любопытства, и она медленно, сгруппировавшись, подняла крышку. Прямо посреди горки печального картофеля-фри, рядом с куском мяса, наполовину залитым гранатовым соусом, около мохнатого кустика зелени росла одинокая голова Мерлина. Была заметна даже его перхоть, а то, что под крышкой казалось странными звуками, оказалось заразительным смехом.

 

- Чё ржешь? – деловито поинтересовалась Даша, и злость её полыхнула свежим пламенем.

 

- Монетка, - коротко пояснил Мерлин.

 

- Что с ней такого?

 

- Самая мелкая здешняя монета, - заявил Мерлин. – Он решил, что ты жадная…

 

- Скотина, - Даша ощерилась словно змея. - Это ты её мне подсунул, - руки её ухватили тяжелую крышку и громко, с лязгом накрыли веселящуюся голову. Другая рука скоро поймала имеющуюся тут же ложку и оглушительно стрельнула ею по нервному металлу. Темнота под крышкой озарилась злым воплем.

 

- Это больно, между прочим, - закричали оттуда.

 

Даша ударила ещё раз, на этот раз ответом была тишина, она сняла крышку, но там уже не было ничего кроме пищи. Мерлин вновь где-то растворился.

 

Даша отставила ложку и взялась за шампанское, пробка вскоре осталась у неё в руках, и в высокий фужер там же полилась пенистая жидкость. Она любила шампанское и больше всего любила именно это, хитрая сволочь - её воздыхатель неспроста прислал его сегодня, в тот момент, когда их отношения несколько напряглись. Некоторое напряжение, так сказать, накал - присутствовали всегда, шли черной нитью по белой ткани их сожительства, и без оных скрещиваний рапир, возможно, им даже было бы скучно.

 

Девушка окатила горло этим взрывным напитком, металлическая крышка вновь отлетела в сторону, и в пальцах зажелтел продолговатый картофель. Даша с наслаждением хрустнула, взяла ещё, и вновь приложилась к фужеру. Холодное шампанское уютно теплило, девушка нашла на красном диване пульт и нажала самую большую кнопку. Нежным сиянием озарился плоский экран, занимавший целый угол, передавали местную музыку, при том подписи к песням шли вычурной вязью, не содержащей ответы на вопросы, которые подрагивали в голове Даши. Она сделала громкость побольше, сдвинула динамичный столик поближе к дивану и прилегла на холодную кожу.

 

Тем не менее, не смотря на все созданные условия, голова не желала сосредотачиваться на голубом квадрате. Глаза машинально уползли в сторону и вперились в некуда, а мысленный стержень переместился с парящего на сцене музыканта на их с Мерлином отношения. При этом Даша не любила думать на подобные темы, отдаваясь в этом случае предпочтениям внутреннего черта, который всегда намекал на то, стоит ли продолжать что-либо, либо лучше ретироваться к ситуации вечно молчащего телефона и постоянного отсутствия дома.

 

Эти сложные темы, на которые чем больше думай, тем меньше правильных ответов остается, и больше ложных направлений приобретает прогнозирование, всегда утомляли её. Когда кое-что из прошлого в призме идеализации, либо, напротив, излишнего утрирования в худшее, сопряженное с миллионом мелочей, играющих свою неприметную, но значительную роль, трактуется в десятках разнообразных вариаций, и чем больше времени, посвященного этим мыслям, тем более вариантов рождается сознанием, в итоге так и не приводя к чему-то определенному, приглашая думать над эти бесконечное число времени. Однако в данный момент сие направление мышления не давало покоя. Телевизор вопил в предельную громкость, но мозг завывал ещё громче. Ширился всеобгладывающий анализ, внутренний мир упорно копался в прошлом, строя радужные картинки на фантазийном табло, и именно эта радужность зародила подозрения в умной Дашиной головке.

 

Она занялась одним делом, которое иногда помогало, если мысленные проекции забредали в тупик, а именно – начала загибать пальцы на руках, притом левая символизировала положительное, когда же правая должна была ставить зарубки, помечая негативное. Левая рука мигом превратилась в кулачок, который разжался, чтобы сомкнуться опять, и так несколько раз, так как хорошенькую головку вдруг захлестнул поток положительного. Тогда как правая рука осталась в неизменном положении, лишь красивые музыкальные пальцы подрагивали, готовясь, но команды мозга, спровоцированного внутренним миром, так и не последовало.

 

- Сволочь! – словно рысь сорвалась Даша с места и замерла в середине комнаты. – Ты читаешь мои мысли, сволочь! Ты правишь их, бездарность. Прекрати делать это, я ненавижу, когда кто-то читает мои мысли…

 

- Даже я? – томно вопросил невидимый Мерлин.

 

- Тем более ты! – в ярости отрезала она. – Этим можно лишь разбудить мою ненависть, кретин… - в ухе её чмокнуло, будто попавшая туда вода нашла выход, голова полегчала, и неожиданно она поняла, что телевизор орет нестерпимо громко. Девушка бросилась обратно, дрожащими руками поймала пуль и убила изображение.

 

- Вместо того, чтобы ругаться, - заметил Мерлин, - лучше бы поела…

 

- Поела?! – поочередно в каждую стену посмотрела Даша. – После того, как ты засыпал там все своей перхотью?

 

Неожиданно стены издали протяжный стон. Почудилось некоторое всеобщее шевеление, и неожиданно тень со стен спала, и они оказались вовсе не телесными, а нежно-розовыми. Несоответствие с писком умерло, а Даша вдруг поняла, что немного переборщила, тем не менее, извиняться было не в её правилах, а посему она гордо отвернулась, подняла нос к верху и вернулась к шампанскому.

 

- Сам довел, - бросила она через плечо.

 

Комментариев не последовало.

 

Даша не особо нуждалась в них, и отвлеклась на алкоголь. Вина в некоторой степени все-таки присутствовала, иначе как объяснить то, что с кончиной первой бутылки, девушка принялась за вторую, залив пеной ласковый ковер, залив столик и в очередной раз наполнив фужер. Вскоре она уже была ощутима пьяна, сквозь туманность окружения пыталась завести диалог с Мерлином, при том выступала с позиции судьи, однако, тот молчал, а на самом деле его просто не было рядом. На данный момент он предавался оглушительному отвлечению в другом конце земного шара.

 

Он весь обмяк в своём черном костюме. Пиджак лежал под ним, рубашка пристала к телу, проклиная жару, а ноги, сложенные по-турецки, отринули обувь, что валялась в метре. Рядом замер точно изваяние седобородый старец, в восточном тюрбане, цветастом халате, с вселенской мудростью в глазах, что иронично наблюдал за печальным гостем, который крепко держал в руке продолговатую трубку кальяна. За спиной у них была высокая белая стена, а впереди простиралась вниз длинная, узкая ступенчатая дорога, вдалеке, за которой виднелась многолюдная базарная площадь, но шум её не достигал белой стены. Иногда они сидели так, при том ни тот, ни тот не знали ничего о друг друге, не знали имен, не знали языка общения. Так просто, совпав однажды, они совпадали так уже несчетное количество раз, при этом человек в костюме всегда был печален, и обычно прятал глаза в черных очках, а восточный старец иронично наблюдал за ним, иногда говоря что-то, над чем они оба потом долго кивали головами, а из-под черных стекол изредка катилась прозрачная слеза.

 

Так прошел день.

 

Потом другой.

 

Даша уже притомилась. Гостиничный номер раздражал её, она была голодна, а жажду утоляла из-под крана, так как в холодильнике закончилась и минеральная вода, и пиво. В очередной раз прогнав обслуживание в номерах, мысленно попытавшись связаться с Мерлином, она в ярости расколотила стеклянный многоногий столик, и вооружившись нехитрым скарбом, который имела, покинула номер. Спустилась вниз на лифте, отдала часть денег все той же женщине с высокой прической и вышла на улицу. Первым делом она купила сигарет, зло ткнув пальцем в нужную пачку, а далее стройные ножки её, которыми интересовались почти все встречающиеся туземцы, нашли окрученное паутиной неона полупустое кафе.

 

Там небольшие, но очень симпатичные глазки вперились в голубое дно овальной тарелки, а тонкий аккуратный ротик принялся за энергетическое топливо. Она долго и тщательно набивала свой живот, позволив себе в кой-то веки расслабиться. Она пыталась ещё сохранять спокойствие, и надо сказать, у неё неплохо получалось, хотя ни разу ещё Мерлин не бросал её так надолго. Её поддерживало присутствие денег, её поддерживала врожденная самоуверенность, она плотно насытилась, покурила, ещё раз проверила рукой свою финансовую мощь и осталась довольна. Понемногу она начинала жалеть, что была так язвительна с беднягой Мерлином. Тем не менее, врожденная и гипертрофированная гордость продолжала успокаивать и даже настаивать на дальнейшем удержании на избранной линии, а именно – обиды на Мерлина за его невесть какие секреты, тем более, а она чувствовал это, непосредственно связанные с нею.

 

Над ухом раздалось странное мычание.

 

Морщась от такой неадекватности, Даша повернула голову в ту сторону и одновременно и испугалась, и загорелась интригой. Перед ней стоял официант, в обычной такой официантской одежде, с обычным в таких случаях блокнотом и ручкой. Только вот лицо его было сильно обморожено, а где не обморожено, там обветренно. Черные волосы начинали до боли знакомое широкое лицо, с курносым носом, что-то немо говорящим ртом. Он больше мычал, чем говорил, а прямо за его спиной, одна за столиком, сидела маленькая девочка, так же с неестественно красным личиком, что-то шепчущая себе под нос и одновременно что-то жующая. Она мало чем отличалась от аборигенов, была даже аналогично темной, но следы недавнего мороза пятнами лежали на её лице, там где не успел оставить свои козни холодный влажный ветер.

 

Машинально Даша потрогала своё лицо, но с ней все было в порядке. Она не знала, что делать и удивленно, а с тем пристально рассматривала вообще-то симпатичное лицо немого официанта, которого видела очень часто в последнее время. Только в те разы он был не работником кафе, а когда инструктором по езде на лыжах, когда пьяницей в Праге, когда ещё кем.

 

- Что вы хотите? – прервала она, наконец, его нескончаемое мычание.

 

Он тут же замолк, понимая, что не может донести до неё свои мысли. Он постоял так немного, беспомощно оглянулся на девочку, которая полностью утонула в своей тарелке, затем вновь глянул в лицо Даши и вдруг протянул ей руку. Странно, но испуг прошёл. Даша вдруг наполнилась уверенностью, что немой не причинит ей никакого вреда, она легко отдала ему свою руку, оторвалась от сидения и двинулась за ним.

 

За спиной её громко застучали детские ботинки.

 

3.

 

Мерлин, пригибаясь, вылез из машины.

 

Кругом мелкой крошкой лежало битое стекло. Оно лежало на кожаных сиденьях, на огромном теле телохранителя Мерлина, который прикрыл своим телом скромную персону босса, за что был взрыхлен автоматными очередями. Оно застряло в волосах основной мишени, оно торчало из его рук и ног, заставляя их кровоточить, оно лежало на асфальте, оно хрустело под ногами. Водитель был так же мертв, его большая грудь не вздымалась, он завалился на рулевое колесо, а пистолет его, дымясь, лежал рядом на сиденье, по соседству с каплями крови. Мерлин поспешно распахнул переднюю дверь и сцапал этот предмет, с которым он почувствовал себя увереннее. Мощный поток адреналина, выброшенный в мозг, мешал ему применить свою силу, оглушая его и делая беспомощным. Единственное на что наш герой оказался способен, когда потоки пуль заструились в салон его бронированного «Мерседеса», это направить обе машины недоброжелателей аккурат в два столетних тополя, что мирно умирали по краям дороги, а ныне были охвачены грудой металла. Выставив перед собой оружие, Мерлин пошел в сторону этих самых тополей. Черное дуло гуляло туда-сюда, описывая круги вокруг обоих автомобилей, но и там, и там он нашел одни только трупы.

 

- Это хорошо, - успокоился Мерлин и спрятал пистолет за ремень, прикрыв его сверху пиджачной фалдой. Носок дорогой туфли осторожно коснулся остывающего ствола импортного автомата, окруженного подозрительно ровным кругом стреляных гильз.

 

Все произошло далеко от города. Мерлин ехал в свой загородный дом, намереваясь предаться там самоотверженному пьянству, и хотя сегодня был вторник, работу он отменил аж до следующей недели, сославшись на болезнь, хотя на самом деле не мог работать, так как голова была занята совершенно другим.

 

Мерлин скучал.

 

Такого не было с ним давно, а потому он злился, нервничал и был неадекватен. В офисе досталось всем, на улице едва не пострадали прохожие, в машине чуть было не произошло увольнение водителя и охраны. Но как только за окном замелькали деревья и поля, Мерлина вдруг обуяло сосредоточение, он увлекся природой и весь в ней увяз, под облегченное молчание собственной свиты.

 

Спустя час он стоял на дороге один, за его спиной, наполненные телами, скорбно уменьшались автомобили. Он же в упоении двигался куда-то вперед, руки решительно пластали воздух, ноги лично выбирали дорогу, и вскоре он был уже по колено в траве. Присев там, Мерлин расслабил руки, ноги, тело, попытался даже голову. Попытался даже не думать, и не сумев лишь это, вскоре почувствовал приток тех самых сил, которые делали его тем, кем он был. Около десяти минут он не двигался, не менял позы, не терял расслабления. Однако вскоре задышалось ему легко, уверенность вновь наполнила его до краев, он молодцевато расправил плечи и встал. Как обычно схватился за сигарету, закурил и вдруг по лицу его пробежала тень, он напрягся, чело его обратилось к небу, и на нем прописалось волнение.

 

Словно вслушиваясь, словно глядя куда-то, куда мог смотреть только он, с дрожащей мимикой, Мерлин вдруг сделал резкий шаг вперед. Тут же неба не стало, яркие природные краски смыло в никуда, и на смену им пришли коричневые тона мебели и белый фон стен, сверху свесилась размашистая люстра, а в придельной близости оказались три человека. Даша, наблюдающая за игрой девочки, которая крутила волчок, девочка, крутящая волчок, и немой, что-то усердно пишущий за столом, и периодически поглядывающий на них обоих.

 

Невидимый Мерлин не стал сразу разоблачать себя. Вначале он осторожно прокрался за спину немого и через плечо заглянул в писанину того, недолго почитав содержимое, слегка улыбнулся, а затем воззрился на Дашу. Лицо последней, ничего не отображая, периодически ломалось в секундную гримаску нежности; она по-прежнему наблюдала за девочкой. Та по-прежнему играла в волчок, и лишь немой не захотел по-прежнему писать, а вдруг зашевелился. Руки его подхватили заветный листок, стул выпрыгнул у него из-под задницы, и через мгновение лист был бы уже у Даши, если бы в дело не вмешался Мерлин.

 

Он внезапно возник подле своего противника и ловко вырвал из его красных обмороженных рук тетрадную страничку. Пользуясь замешательством, отступил назад, но видя активизацию врага в свою сторону, прытко схватился за пистолет. Лишь только сильные руки конкурента схватили его за плечи, мужчина сунул оружие в солнечное сплетение того и нажал курок. Выстрел был оглушителен и сопровождался неправдоподобными выбросами газа, что густой и серый повалил из всех щелей оружия, наполнив комнату едким дымом. Немого удивительно отшвырнуло назад и, пролетев всю комнату поперек, он грузно вонзился в стену, сметая за собой панно и картину, затем рухнул на пол, не подавая признаков жизни. Девочка с громкими воплями забросила волчок и сквозь дымную завесу бросилась к телу отца.

 

- Убийца! – лишь только смогла выговорить пораженная Даша.

 

- Не нужно театра, - поморщился Мерлин. – Это естественный отбор: выживает сильнейший, и сильнейший владеет самкой.

 

- Самкой?! – взвилась Даша.

 

- Если говорить о животных, то да, - молвил мужчина, поигрывая пистолетом. – Если знать, что человек – социальное животное, тогда опять же – да!

 

- Да, чтобы я! – резанула девушка. – Да к тебе… теперь… после того… да, ты же убил его… хладнокровно… ты!

 

- Не ори, - опять поморщился Мерлин и направил на неё пистолет. – Пока…

 

Даша в ужасе прикрыла рот. Ей стало страшно, она вдруг уверилась, что идеализировала свое влияние на этого странного человека. Она замерла, замолчала и пристально посмотрела в холодное отверстие, за которым холодно моргал серый глаз её сожителя.

 

Глаз одного цвета с её глазом.

 

Пистолет выстрелил. Опять же оглушительно громко, и разбросав облака едкого газа, от которого сквозь слезы закашляла девочка и…о, чудо! конвульсивно задергался в рвотных спазмах немой. Даша открыла глаза и с восторгом обнаружила, что с ней все в порядке.

 

В руках её сжимал Мерлин:

 

- Дурочка, - нежно шепнул он ей в ухо. – Неужели ты могла подумать?

 

- Могла, - тихо выдавила кроткая Даша.

 

Однако через секунду гнев вновь разобрал её. Она оттолкнула от себя теплое мужское тело в клетчатом пиджаке, что послушно оттолкнулось, отошло в сторону окна, где коротким ударом уложило немого обратно на пол, и увлеклось там сигаретой.

 

- Расскажи… - крикнула ему в спину Даша.

 

Без всякой просьбы рот её так же наполнился сигаретой, и хотя она хотела курить, тем не менее, выплюнула самозванку в прилизанную прическу ковра.

 

- Что? – театрально громко крикнул в окно Мерлин.

 

- Правду…

 

- Правду, - похоже, передразнил её он. - Тебе плохо со мной?

 

- С чего ты взял? – поморщилась Даша, традиционно не любившая подобных вопросов, и знавшая, как любит её воздыхатель подглядывать в чужие головы.

 

- С того, что у тебя ненормальна тяга к этому немому, - опять громко заявил Мерлин. – Что ты докопалась до него? Глянь, он уже обалдел от такого избытка внимания! – немой пытался откашляться на полу, его девочка беспомощно сидела рядом.

 

- Это я обалдела от избытка его внимания, - нервно выдала Даша. – Поэтому хочу знать… Это ты сделал их немыми? – высказала она неожиданную догадку.

 

- За кого ты меня принимаешь? – Мерлин недобро ухмыльнулся.

 

- Что ему тогда нужно?

 

- Тебе плохо со мной?

 

- Нормально, - суховато бросила сучка.

 

- Ба… - протянул Мерлин и встал к ней затылком, уйдя в уединение с улицей и сигаретой.

 

- Извини, - сдалась Даша. – Мне хорошо с тобой…

 

- Тогда зачем тебе эта правда? – развел руками Мерлин, все так же стоя к ней затылком.

 

- Чтобы между нами не было недоговоренностей, – остро ткнула она. – Все во имя этого.

 

Мерлина пробрал мороз.

 

На этом ему сказать было нечего.

 

- Ну и? – болезненно ткнула Даша ему в спину.

 

- Ненормальный какой-то, - хладнокровно отозвался он наконец. – Кто ж его знает, что он тебя в покое оставить не хочет. Может, влюбился, а может, ты когда чего потеряла, а он нашел и хочет тебе об этом сообщить, но не способен в принятых человечеством формах, - он хохотнул. – Ты сама то, как думаешь?

 

- Чтобы ничего не думать, я хочу знать, - твердо сказала Даша.

 

- Глупая девчонка, - прошептал Мерлин, а вслух сказал. – Я отвечу тебе, если вначале ты объяснишь мне, зачем тебе это знать?

 

- Затем, чтобы я больше не задавала тебе таких вопросов.

 

- Всегда найдутся новые вопросы. Значит, простое любопытство?

 

- Не простое… Я… Ответь!

 

- На такой ответ у меня есть только один ответ, - с улыбкой заявил Мерлин. – Наверное, это пришелец из твоей прошлой жизни, - пришелец попытался со спины ухватить его за шею, но одновременный удар назад головой противника вернул его на пол.

 

- Хорошо… - медленно процедила Даша, и лицо её стало металлическим.

 

- Ты готова спорить со мной вечно, - улыбнулся Мерлин в окно. – Женское любопытство самое страшное в силу того, что оно принципиально.

 

- Не принцип, - не согласилась Даша.

 

- Оно нам нужно? – вопросил Мерлин, незаметно оказавшись к ней лицом. Лик его был нежен, он проникновенно светился глазами, мятые черты страдальчески замерли. – Давай исчезнем отсюда. Задай мне эти вопросы завтра, завтра я на них отвечу. Я соскучился по тебе, я не хочу вступать сейчас в длинные дискуссии, а эта дискуссия самая длинная из тех, что я буду вести всю свою жизнь. Один ответ породит вагон новых вопросов, вагон ответов родит состав новых «почему». Действие двух секунд, основанное на импульсах, перевернуло мою жизнь. И я обязательно собираюсь тебе рассказать об этом. Ты должна знать… Но сегодня я хочу просто посвятить тебе время! Уйдем, я покажу тебе то, что ты никогда не видела даже по телевизору…

 

Даша вспомнила про немых. Посмотрела в их сторону.

 

Завтра было не так уж и далеко, а их она не знала. Она так же соскучилась по Мерлину, ей осточертел этого город, её пугали пятна обморожения немого, её волновала и не волновала его странная девочка.

 

Она увидела протянутую руку Мерлина. Она была очень бледной, и длинные пальцы казались холодными. Даша отвернулась от девочки, что пальцами разговаривала с распростертым отцом, ухватилась за сильные пальцы своего мужчины. Их качнуло, пол вдруг исчез из-под ног, и некоторое время казалось, что они просто висят в воздухе.

 

Потом водная материя поглотила их, в ушах зашумело, и в полной тьме она осталась наедине лишь с одной рукой, которая держала её. Дашей овладела паника, ей показалось, что стоит упустить эту ладонь, и тьма будет бесконечна. Она зависнет где-нибудь в пространстве, странном промежуточном мирке. Уже было так, что Мерлин терял её, она оказывалась одна в каком-нибудь незнакомом городе, были ли это его шутки, или производственная случайность, она не знала.

 

Затем к руке прибавилась часть тела, проявились ноги, скорость появления возрастала, становилось все светлее, и вскоре предметы расслоились. Головы их торчали из странной золотой воды. Одна сплошная, округлая, деревянная стена уходила высоко вверх, по боку туда же струилась узкая винтовая лестница. Вообще-то тут должно было быть темно, но как светилась вода, так откуда-то сверху бил узкий столп света. Вода была холодной, но Даша не почувствовала дискомфорта, вода пузырилась и словно постреливала. Рядом бултыхался Мерлин, он был гол, и прозрачная жидкость забавно деформировала его неидеальное тело. Сама девушка так же была одета в «чем мать родила», но вокруг никого не было, а вода и полутьма лишь помогала воображению, потому Даша не возмутилась наглости своего спутника. Ей стало весело, и она задорно засмеялась, глядя, как из воды торчат лишь глаза мужчины. Смех её возбудил его, сильная рука мелькнула перед красивым лицом, и Даша вдруг погрузилась в воду. Рот её при этом закрыться не успел, и она набралась воды, которая на вкус вдруг оказалась шампанским. Такое наблюдение поразило девушку, она удивленно проглотила все, что набрала, возмущение на Мерлина опять подхлестнуло её, и, целясь наугад, она глубоко оцарапала ему руку:

 

- Щиплет, - пожаловался он.

 

- Так тебе и надо… - задорно ответила Даша, отплывая от него подальше. Озорство вскружило её хорошенькую головку. Она принялась лупить руками по воде, чувствуя, как на губах её взрываются многочисленные пузырьки напитка и как, словно из другого мира, до её дурного сознания пытается докричаться Мерлин. Шума было много, и обмяк он лишь тогда, когда Даша вдруг почувствовала, что ничего не видит. Все тот же узкий столп света неожиданно ожил, начав двигаться, и ныне сосредоточился на ней, массируя своей светлой конечностью её влажную макушку.

 

- Вообще-то, это охраняемые винные запасы, дорогая моя, - услышала она наконец Мерлина. – И кричать здесь не рекомендуется. Местный персонал сам раньше любил всласть поплавать по игристым винам, почувствовать себя чем-то, вроде полубога. Однако после того, как здесь утонул один местный сторожил и была загублена пятисотлитровая емкость первоклассного пива, здесь усложнились законы и ныне каждый сторож получает огромную премию, если выловит какого-нибудь пловца из одной из многочисленных бочек. А ты шумишь…

 

- Утонул? – напугалась Даша.

 

- Напился и утонул, - пояснил Мерлин. – Прекрасная смерть.

 

- Утонуть в шампанском? – Даша пыталась уклониться от бьющего сверху луча, но последний настойчиво преследовал её. – Ты с ума сошел…

 

- В пиве… А что лучше сгореть от рака? Или чтобы тебя сбила машина? Или сгореть спящим? Или пасть от руки наркомана? Может отравиться самому? Или повеситься? Или простудиться и больше не встать с постели? По мне, так лучше, в шампанском…

 

- Лучше жить, - заметила Даша.

 

Иноземные вопли вдруг достигли ушей их, доносились они сверху, были полны торжества и громкости. Луч света радостно плясал по воде, отыскивая мечущуюся пловчиху, чье белое тело мелькало в золотой агрессии вина, что шумело, шипело и плевалось.

 

- Кто-то уже предвкушает премию, - откуда-то из угла услышала Даша голос Мерлина. – Да, не мотайся ты, прижмись к бочке и не шевелись. Он не увидит… - Даша послушалась и уже через секунду вжалась в холодное дерево. Проворная ладошка её нашла какой-то винт, торчащий из стены, она уцепилась за него, и белое тело забавно попыталось слиться с потемневшим от времени материалом.

 

- Холодно, - пожаловалась она за себе за спину.

 

- Вино испортится, - понял её намек Мерлин, бултыхаясь где-то с противоположной стороны.

 

- И что?

 

- Прости, я не вандал…

 

В этот момент всей своей сложной конструкцией затряслась винтовая лестница. Шум от неё исходил противный, казалось, что не пройдет и секунды, как лестница обрушится, хороня под собой глупые голые тела, однако, все ограничилось шумом, зато зловредный луч вдруг стал приближаться и расти, становясь шире и ярче. Даше стало страшно, Мерлин молчал где-то в своем углу, и ей стало казаться, будто она одна. Радостный гомон, в совокупности с острым светом, приближались, лестница тряслась все громче, и девушке вдруг захотелось завизжать, раскрыться во всю возможность собственного голоса, закричать так, чтобы шум от ужаса убрался прочь, чтобы счастливый говор не приближался, а удалялся.

 

- Что делать? – шепнула она туда, где недавно был Мерлин, но шум сверху и шипение игристого вина перекрыли её вопрос. – Делать что?! – взвизгнула она тогда. Паника и шампанское пьянили её.

 

- Тихо, - шикнули оттуда. – Ныряй и плыви вниз.

 

- А что там? – судорожно цепляясь за свою гайку, выдохнула Даша.

 

Мерлин молчал.

 

Даша посмотрела вверх и увидела чей-то силуэт, вооруженный тем самым лучом света и громким голосом. Фигура передвигалась очень быстро, словно, обезьяна. За ней вдруг появилась вторая при том же вооружении, девушке показалось, что они сейчас отпустятся и яблоками повалятся ей на голову, в стремлении схватить и задержать.

 

В панике она отпустила спасительную гайку, и её тут же потянуло вниз. Бездействие тяжелым камнем ухватилось за ноги, и спустя мгновение Даша уже была глубоко под вином. Положение сразу же осложнилось тем, что девушка забыла в какую сторону ей надо двигаться, и где будет дно бочки, а где два, жаждущих премии, сторожа. Вокруг виделись лишь темные водяные стены, полные смутных теней, от которых ее лихорадило и усложняло выбор. Тем не менее, последний нужно было делать, и Даша ринулась наугад, куда-то в сторону, куда двигалось сложнее всего. Передвижение оказалось очень длинным, и под конец сопровождалось черными пятнами и метаниями в нигде, когда отчаявшееся тело девушки затряслось в конвульсиях и спазмах, попадая в менее темные воды, которые затем стремительно посветлели, пожелтели, и вдруг Дашу выбросило на поверхность.

 

Ей понадобилась минута, чтобы осознать, где она находится. Время, которое она провела в пространном замешательстве, тупо глядя в большую прозрачную стену перед собой, конец которой виделся где-то высоко. Затем она завертелась в странной воде и обнаружила, что за спиной её находится все та же прозрачная стена, за которой проступало некое цветное движение.

 

Сверху что-то загромыхало. Даша испуганно нырнула и вынырнула, с удивлением обнаружив, что под водой громыхание поразительно напоминает человеческий смех. Она задрала голову к верху и увидела там нечто большое и красное, окутанное тяжелое щетиной, которая обложила стеклянную стену, пенясь и завиваясь не меньше, чем пенные облака, лежащие на поверхности, вокруг Даши.

 

«Пиво», - осенило девушку. – «Кружка…»

 

Страх перед щетиной обуял её. Слабость, появившаяся в теле, позволила ей вновь уйти на дно, туда, где воды вдруг начали густеть и темнеть до тех пор, пока вокруг Даши не сгрудился мрак, непроглядный и загадочный. Девушка отчаянно стремилась вниз, реактивно извиваясь красивым телом, хаотично думая о том, как можно не успеть или плыть не туда. Она успела, страшные мысли не смогли воплотиться, и белое тело ласточкой взлетело над водой и, туда вернувшись, подняло шрапнель брызг.

 

Вокруг было много народу.

 

Это, видимо, была самая большая бочка. Так как в ней оказалось очень просторно, повсюду плавали матрасы, плоты и тела. С одного краю чьи-то золотые руки состроили обширный навес, на котором болтали ногами, пили, общались и откуда ныряли самые разные люди, а было их тут несколько десятков. Половина матрасов была занята, много голов торчало из воды, грудился народ и на навесе. Плавали же в странном пойле, с медицинским запахом и кофейного цвета.

 

Уставшая Даша сразу же поплыла к пристройке, не рискуя попробовать забраться на плот, в силу подозрения о его принадлежности. На навес ей помогли забраться два молодца арийской внешности, где Даша, к своему большому удовольствию, обнаружила на себе пространные кусочки ярко-красной материи.

 

- Дорогой мой, - обратилась она в пустоту. – Я не старая дева…

 

Окружение воплотилось во вздох. Оба молодца вдруг через тройной тулуп улетели в воду, а Даша осталась в тканом минимуме золотистого цвета, что пришелся в тон к её волосам. Глаза сфокусировались на безмятежном Мерлине, что оказался прямо за тем местом, где красовались молодцы, сидел в шезлонге и, будучи в темных очках, пил пиво. На нем не было ничего, кроме красных трусов.

 

- Как сплавала? – нагло вопросил он, прикладываясь к своей бутылочке.

 

Даша неторопливо и молча выжала волосы. Затем обратила свою головку себе за спину, словно, наблюдая за плавающими молодцами, потом победоносно вновь вперила хитрые глаза в пивной животик своего мужчины и ответила:

 

- Едва надумала возвращаться, - во рту её образовалась сигарета, то Мерлин, не смотря на запреты, шалил в её мыслях. - А что это за пляж? Лон Бич?

 

- Это бочка для персонала и здесь достаточно дешевое пойло, - заметил Мерлин. – Производится самогонным методом. Вторпродукт. Слив осадка. А местные, видишь, резвятся по молчаливому согласию начальства. Эта бодяга все равно не идет в продажу, потому её никому не жалко. Но здесь зато весело… и многолюдно…

 

- А людей?

 

- Там есть спасатель, - махнул рукой Мерлин в сторону голов в воде. – Один из твоих белобрысых спасителей.

 

- Я не думала, что такое вообще бывает, - покачала Даша головой, устраиваясь в шезлонге, на котором только что сидел Мерлин. Она упала прямо на него, и он сразу же исчез, галантно уступив место, и воцарившись у неё за спиной, в своих очках, с пивом и так же с сигаретой.

 

- В разных уголках мира спрятаны интересные события…

 

- Если честно мне надоело тут, - наморщила лоб девушка. – Единственное, почему я ещё здесь нахожусь, это моя симпатия к моему купальнику.

 

Свет померк.

 

Виден остался, если только купальник, и то его золотистое воспоминание чуть вздрогнуло и погасло перед большими глазами Даши. Кроме того, ей заложило уши, некоторое время она висела в неизвестном пространстве, притом повсюду её окружали картины, приколоченные прямо к воздуху и напомнившие ей Алису из страны чудес.

 

4.

 

Присмотревшись, она поняла, что вовсе это и не картины, а какие-то фрагменты из жизни её. Вон она стоит в черном строгом платье на выпуском вечере в университете, вот она смеется чему-то, а вокруг масса уже позабытых молодых людей, судя по лицам – студентов. Там она держит на руках крохотную собачку, и сама она мала, не более пятнадцати. Затем картины растворились в очередной темноте, Даша отнеслась к ней спокойно, темноты в их отношениях с Мерлином хватало.

 

Как будто прочитав её мысли, чернь тут же рассосалась, сменившись фоном двух бревенчатых бараков, бревна которых были узки и голы. За ним высились редкие пальмы, продолговатый огород, с отсутствием растительности, простирался длинной лентой, куда то туда, куда не доставал даже пристальный глаз Даши. Было очень жарко, солнце, багровое и злое, с ненавистью выбелило округу. Песок был бледен, белое было небо, маняще вдалеке грезился тропический лес, точками в выси зависали редкие птицы. Мерлин опять куда-то пропал, но Даша не обеспокоилось, подозревая, что её ревнивая вторая половина наверняка оставила где-нибудь один свой глаз, дабы он зорко блюл её передвижения.

 

Она пошла в сторону огорода, где вдруг краем глаза заметила некоторое движение. Ноги бесшумно ступали по похожей на лаваш земле, Даша с наслаждением закурила, услышав лишь скрежет кремня об колесико в этой бескрайней, тягучей, картинной тишине. Движение во взрыхленной земле повторилось, и она, приподнявшись на цыпочки, подобралась к краю длинной сельскохозяйственной полосы.

 

Там сидел мальчик, черный и непроглядный, как уголь. Он настолько сливался с землей, что Даше понадобилось около минуты, чтобы различить его тощее темное тело на выжженном черноземе. Лишь редкие движения разоблачили негритенка, который так же любопытствовал совершенно белой женщиной, с белой кожей и белыми волосами. На ней так же вливался бледный охотничий костюмчик, бледные сапожки, и она курила белую сигарету. Все это было удивительно для маленького аборигена, он пристально всматривался в белое нечто перед своим вопросительным взором, украдкой перебирался поближе, затем вдруг понял, что его видят. Прижался поближе к земле, и вдруг залепетал что-то на своем, поднимая и роняя на землю и от земли свою чумазую физиономию, где невозможно было обнаружить даже волосы. Похоже, она вообразил Дашу неким божеством, и не ведая, что ждать от неё, решил на всякий случай задобрить.

 

- Я же появилась из ниоткуда, - вдруг поняла девушка. – Бедный мальчонка, наверное, видел это… белая женщина, в белых одеждах…

 

- Даже здесь пред тобой преклоняются, - услышала она вдруг со спины и, обернувшись, обнаружила там Мерлина, почему-то небритого, в бледном охотничьем костюме, черных сапогах, черных очках и песочном кепи. – А ведь ты тут не более пяти минут. Как у тебя это получается?

 

- Вот так, - ответила она и отвернулась, дабы скрыть польщенную улыбку. – Смотри, какой у тебя конкурент, – показала пальцем она на аборигена, который принялся молиться ещё яростнее. – Что за первобытность?

 

- Африка, - пожал плечами Мерлин. – На самом деле тут все достаточно развито, просто это сельский район, деревня, и тут – белая дама, явившаяся с неба. Мальчик испугался.

 

- Зачем мы здесь? – вопросила Даша, узрев причину дискомфорта в низко висящем, песочном солнце, чье пристальное внимание было более, чем агрессивно.

 

- Пощекотать нервы, - ответил Мерлин и зашагал прочь от огорода, соответственно приглашая девушке следовать за ним.

 

- Мы будем охотиться на львов? – предположила Даша. – Или на носорогов?

 

- Нет, - бросил через плечо Мерлин. – Такую скукотищу тебе устроит любое турагенство ныне. Я припас же для тебя кое-что посильнее, поостросюжетнее…

 

- Интриган, - метнула она ему в спину словесный дротик. – Колись…

 

- На краю этой деревни капают большой котлован, - пояснил мужчина. – Очень большой, хотят пустить туда воду, рыбу, посадить пальмы, построить отель, огородить пляж, разжечь, короче, цивилизацию. Кстати это российский проект. Но пока это только котлован. И на нем работают простые работяги, которым нужно кормить свои многочисленные семьи, что едва ли возможно, если учесть заработную плату рабочего. Она мала, - неожиданно он остановился. – Ребятки, придумали одну игру, которой здесь увлекаются все. Типа боев без правил, подпольных турниров. Котлован роют уже очень долго, и очень много экскаваторов уже сломалось, починилось и вновь было брошено сюда же. Никто не замечает технической текучки, её нельзя предотвратить. Не редки и травматические ситуации, бывают даже смерти…

 

- Что-то уж очень длинно, - догнала его Даша, и они пошли вместе. – Нельзя ли покороче, - она пыталась ногой разбудить пыль, однако, поверхность была недвижима, словно мертва. – Что тут? Гонки на экскаваторах по котловану?

 

- На экскаваторах особо не погоняешь, - улыбнулся Мерлин. – Хотя с другой стороны – это идея. Нет, тут все гораздо проще, - он облизал губы, не пряча улыбки, отчего Даше захотелось узнать все побыстрее, но в тот момент затренькал сотовый её мужчины. – Алло? – раздраженно нашел он крошечную коробочку в одном из многочисленных карманов своего костюма.

 

Солнце висело в том же месте, где и полчаса назад. Куда-то делся огород, исчезли бревенчатые бараки, кругом был один лаваш, и, подтверждая движение, лишь изредка кое-где встряхивалась на общем фоне пальма. На горизонте грезились рядки низеньких домов, и сельскохозяйственные полосы дотягивали до них свои зауженные чресла.

 

- И где же деревня? – подумала Даша вслух. – Вижу одни лишь огороды.

 

- Знаки? Мои знаки… - говорил в то время Мерлин в трубку, и со лба его вдруг сорвалась большая соляная капля пота. – И автомобиль мой. И трупы мои. То есть не мои, но эти люди были моей охраной. А те машины, что дальше, на деревьях, как раз те, кто пытался убить меня… - так же ему приходилось слушать. – Поймите… Да, я не сообщил… Я был в шоковом состоянии… И сейчас тоже! В Москве? Через пару дней… Петровка? Зайцев? Ладно… Я буду… - потом на лицо его появилось усталое выражение. – Не пугайте, Зайцев. Нет нужды, да и я не мальчик… - он отключил собеседника от Африки и задумался.

 

- Что случилось? – Даша уже забыла о странных играх рабочих, роющих котлован, её пугало, что обычно невозмутимый Мерлин, ныне весьма неспокоен.

 

- Забыл, - с деланной меланхолией откликнулся он. – Улащивая вашу персону, я забыл сообщить в милицию о том, что в меня стреляли.

 

- В тебя стреляли, дорогой? – приосанилась Даша. – Где? Кто?

 

- Люди, - объяснил Мерлин. – Они убили двух моих охранников и шофера. И погибли сами. Врезались в деревья на полном ходу, так были увлечены поражением моей личности, - он вооружился сигаретой. – А я все время был поглощен мыслями о тебе, что забыл сделать паршивый звоночек, который вмиг решил бы все основные проблемы, - он вновь вынул телефон, но затем снова убрал его. – Теперь в Москве меня ждет очень много вопросов. И в общей сложности, девять мертвецов, и следователь Зайцев. Чудно.

 

- А виновата, конечно, же я, - насупилась девушка, тем не менее довольная в том смысле, что если есть черный юмор, значит должно быть черное удовлетворение. – Как всегда?

 

- Виноват я, - отмахнулся от ей провокаций мужчина. – Только я и никто больше. Первопричинность всего - все равно я. Даже, если в итоге все воплотилось в большое увлечение тобой…

 

- Увлечение? – вскинула бровь девушка.

 

Её воздыхатель искоса заглянул ей под ресницы:

 

- Я не скажу тебе того, что ты хочешь, - осклабился он. – Такого рода информация требует дозировки, иначе её надоедает слышать из одних уст.

 

- Едва ли это слишком частая информация… - усомнилась Даша.

 

- Ровно столько, сколько нужно, - ухмыльнулся Мерлин. – Надеюсь, ты не будешь спорить с тем, что в силу твоей не беспристрастности, едва ли ты можешь определить тот масштаб данной логической системы, воплощенной в определенные кодовые слова и выражения, а именно безопасное количество слов на определенную единицу времени, которая не будет оказывать на твою личность деградационного воздействия?

 

- Ага! – нахмурилась Даша. – А ты значит та самая беспристрастная личность?

 

- Пристрастная лишь в выборе кодовых слов и выражений, - прикинул, куда она клонит, хитрец-Мерлин. – После формирования которых моя пристрастность исходит на нет, и далее уже замещается твоей пристрастностью, которая действует, как во время приема информации, так и двумя часами позже. А если опять же слишком часто или слишком много кодовых слов, тогда происходит перенасыщение мозговых клеток той химической реакцией, под которой мы подразумеваем пристрастность, что в свою очередь приводит к мутации данной субстанции, в силу её обогащенной концентрации, в отрицательную энергию…

 

- Думаю, не так, - перебила его Даша. – Мысль твоя понятна, однако, более правдоподобно звучала бы не «отрицательная энергия», а защитная функция мозга от особо назойливых и многословных, к которым, смею тебя уверить, ты не относишься, - конец фразы был произнесен таким тоном и после него воцарилась такая пауза, что Мерлин сразу тонко уловил, что от него ждут продолжения, потому он тут же перевел тему:

 

- По-моему, - вспомнил он. – Мы с тобой беседовали на тему местных игрищ.

 

- А, по-моему, - отрезала Даша. – Мы с тобой общались на тему кодовых слов.

 

- Ты страшно подавляющее существо, - вздохнул Мерлин. – Тебе словно нравятся наши ссоры, чем острее диалог, тем большее удовольствие ты получаешь. При том тебе нравятся громкие победы, такие, когда я долго и яростно сопротивляюсь, затем вдруг позорно замолчу и капитулирую. Вот тогда ты счастлива! – он взмахнул руками. – Тогда ты всеми порами своего крахмального тела чувствуешь силу своего женского оружия. Взаимный яд – это твой любимый коктейль. Такое вот странное самоистязание. Хотя, обрати внимание, наша беседа началась с того, что меня…меня чуть не убили…Но! К счастью… - он выдержал паузу. – Мы уже пришли, и у нас нет времени, чтобы именно сейчас продолжать этот диалог. Чему я, прошу занести в протокол, несказанно рад и счастлив…

 

- Это не последний незаконченный наш диалог, - напомнила девушка.

 

Эту тьму народа Даша заметила ещё издалека. Сперва она воплотилась, как просто темное пятно на мучном фоне местного ландшафта, затем прорезались некоторые очертания, оказалось, что это не одно живое пятно, а несколько, то сливающихся, то расщепляющихся. Затем стало заметно, что все это множества людей, преимущественно чернокожих, подоткнутых с одной стороны горсткой занесенных пылью автомобилей, с другой аналогично занесенными тентами, олицетворяющими местную торговлю.

 

При ближайшем рассмотрении Даша обнаружила, что в толпе совершенно нет женщин, толпа престранно возбуждена и искрит электричеством. Незнакомая речь была оформлена в вибрирующий гвалт, намешанный с невидимым шумом двигателей, предающим всему происходящему некоторый марсианский оттенок, где, как и звуки, так и обозримое, отчетливо попахивали неземным.

 

Девушка завертела головой, замечая, как заволновались аборигены при виде её бледного костюмчика и кожи. Публика пестрила разнообразная, тут было множество просто рабочих, одетых в грязные робы, с пыльными лицами, тем не менее, улыбающиеся своим взаимным темам. Что-то горячо обсуждающие, имелись представительные чернокожие мужчины, спрятанные от другой реальности в костюмы, подобные тому, что морщинился на Мерлине. Все преимущественно что-то пили, золотилось пиво, чернела Кока-кола. Нечто прозрачно-белое, как водка, покидало высокие пластмассовые стаканы и исчезало во внутренних мирах людей, и только это, казалось, не вписывалось в общую инопланетную картину, где даже Мерлин и Даша в некоторой степени не казались чужими, точно далекие галактические гости.

 

- Дорогой, - нахмурилась Даша вновь. – Я не вижу тут женщин…

 

- И что? – вертя любопытной головой, переспросил её мужчина.

 

- Если нет женщин, - поделилась мыслями его женщина. – Значит это развлечение не для женщин, а значит, возникает вопрос, что тут делаю я. Боже, они смотрят на меня, как на пришельца.

 

- Дорогая моя, не живи догмами, - поморщился Мерлин. – Я приготовил для тебя остренькое блюдо, но это как раз-то, что ты не видела и что тебе нужно. Ты не замечала, что у мужчин очень хорошо получаются женские игры, когда как у женщин наоборот мужские? Это злое адреналиновое шоу, которое-то только и нужно такой саблезубой хищнице, как ты. Женщин тут действительно мало, но от этого, мне кажется, тебе должно быть напротив интереснее, что ты у меня такая избранная. С другой стороны, подожди минут десять, и ты заметишь в толпе не только местных, - он поводил глазами перед собой и быстро указал ей пальцем куда-то вправо. – Как иностранцы, так и наши с тобой земляки, само собой со своими подружками, каждая из которых, мотай на ус, отличительна особым антрацитовым блеском в глазах до толе чуждым их привлекательным персонам. В чем причина? – он скосил глаза на Дашу, что прилежно слушала, не прекращая хмуриться. – Именно в этом эксклюзивном мужском варварском развлечении, на которое им посчастливилось попасть…

 

- Это уже котлован? – перебила его Даша вдруг, так что Мерлин даже задохнулся в своих извержениях. Он проследил за её пристальным взглядом и заметил то, о чем только что говорил: явно не местная, бледная, как кость, брюнетка, с волнистыми волосами и в охотничьем костюмчике, восторженно вертела маленькой головкой по сторонам, крепко держа под руку своего седого спутника, судя по надменному виду, типичного англичанина.

 

- Он сразу же за этой массовкой, - расслаблено и с победоносным выражением лица отозвался Мерлин. – Шоу начнется через каких-то там пять-десять минут, потому нам нужно будет туда через каких-либо четыре-девять минут.

 

Они влились в общность.

 

Со всех сторон скалились, улыбались, что-то говорили, просто щурились от бледного света разнообразные, а с тем, в силу скоротечности их передвижения, одинаковые лица, оставшиеся в памяти, как один образ. Электричество в воздухе нарастало, своим тонким носом Даша чутко уловила его дрожащее присутствие.

 

«Если дать сейчас этим людям оружие», - подумала она. – «И кинуть в их сознание полчаса эмоционального направленного словесного взрыва, оно перестанет быть просто дрожащим, а проявится во всей своей красе, туманя мозг и заставляя тела совершать нечто им, может быть, и не присущее», - она улавливала странную систему, упорядоченность якобы хаоса человеческого столпотворения. – «Оно, наверное, даже проявится, перестав быть невидимым. И на что же оно, интересно, похоже?»

 

- Вспомни драконов, - помог ей вездесущий Мерлин. – Такими, какими их изображают китайцы-японцы. Длинных, тощих, злых и красивых. Часто красного цвета. Так вот сейчас тут летает такой маленький дракончик. Но он может вырасти, потому что его голодная усатая морда надежно прикреплена к множеству шнуроподобных рецепторов, берущих начала из людских голов. И чем больше там острых мыслей, тем более ширится малютка-дракон. В том и система, когда множество людей желают и предвкушают, и даже озадачены одним и тем же… - заметив её взгляд, он осекся.

 

- Кажется, я запретила тебе путешествовать в моей голове? – надменно осведомилась Даша.

 

- Кажется… - передразнил её Мерлин, пряча лицо.

 

- Ты можешь искупить свою вину, - выдержав коварную паузу, заявила девушка.

 

- Да, ну?

 

- Для тебя это не трудно, - интриговала Даша. – Во всяком случае, мне так кажется…

 

- И что же я должен сделать?

 

- Покажи, мне этого дракона…

 

Мерлин нахмурился.

 

- В чем-то сложность?

 

- Понимаешь, - Мерлин подерижировал себя рукой, пытаясь подобрать слова. – То, что касается людей, их мировосприятия… тут негласно существует закон не менять оного, не воздействовать на него, строго указывается, что созданные для человека розовые очки, так и должны оставаться там, куда их приспособили, на носу. На самом деле у любых, как личностных понятий-явлений, так и общественных есть своя вторая сторона, свое что ли лицо, которые мы не видим, а лишь чувствуем, или видим, но лишь последствия их присутствия. На самом деле наше эмоциональное, подсознательное не бестелесно. Оно живо не сугубо в наших головах, оно имеет форму, и это очень хрупкая нежная сфера для человеческой психики. Такая вот ювелирная работа, сотни тысяч паутинок, которые дрожат и рвутся от любого маломальского дуновения жизни. Очень опасно показывать это людям, потому что формы, в которые все это воплощено, весьма различны. Порой ужасны! Для человека такие знания были бы очень разрушительны, в плане его самого, то есть его психики. Существует возможность нарушений негласных законов, такое допустимо лишь при наличии очень веской причины. Без причины делается три предупреждения, - Мерлин помахал тремя пальцами. – Затем меня ждет негласный трибунал. Меня схватят негласные судебные приставы, доставят в суд, мое дело рассмотрят, учтут все смягчающие обстоятельства, и наконец, вынесут приговор….

 

- Что за приговор? – глаза Даши были широко раскрыты. Она крепко держала Мерлина за локоть, опасаясь, что иностранные течения, незаметно для него, поглотят и уволокут её в сторонний водоворот, откуда выбраться ей будет уже не просто. Их бледные тела ловко лавировали по внутреннему Гольфстриму, близясь к котловану.

 

- Бывает по-разному, - пожал плечами Мерлин. – Если честно, я знаю это все по слухам. Говорят, можешь отделаться новым рождением где-нибудь в другом конце земного шара, можешь стать обычным человеком, можешь быть надолго заточен, вплоть до навсегда, но, есть шанс, что можешь быть оправдан. Никто не знает точно, пока не столкнется с этим, потому и особенно страшно, как в религии, элемент неизвестности наказания гораздо страшнее даже самого наказания.

 

- А сколько у тебя уже предупреждений?

 

- …два… - помедлив, отозвался Мерлин. – Черный кот, черный пес, осталась птица…тоже черная.

 

- Ммм… - Даша заинтересованно облизнулась. – А поподробнее?

 

- Я не должен тебе даже это рассказывать, - вздохнуло помятое лицо, целясь куда-то в толпу. – Ты не должна была знать вообще ничего из того, что открыл тебе я. Во всяком случае, не таким путем. Естественно – да, а так вот со мной, антинаучно, нет. В том и есть мое первое нарушение, что я открылся тебе. Открыл другую неупорядоченную реальность, ты узнала, что мир это не строгая неизменяемая система, как была уверена много лет, а нечто, что поддается некоторой правке. При том моя правка ничтожна по сравнению с тем, что знают и умеют некоторые.

 

- Ты не самый сильный?

 

- Я сильный, - признался Мерлин. – Но не самый, есть гораздо сильнее меня, их правка глобальна. Они могут изменить мир мыслью, эмоцией. Их психика это огромная часть всего сущего.

 

- Гитлер? – подумав, предположила Даша.

 

- Гитлер, - хмыкнул Мерлин. – Гитлер – это человеческий отпрыск. Эти люди никогда бы не сделали того, что сделал он…

 

- Они не знают агрессии?

 

- Они знают агрессию, но они мудры, - убежденно пояснил мужчина. – Они осознают свою ответственность, она настолько обширна и ценна, что на фоне её все мирские чаянья, любых масштабов, кажутся незначительными, смешными, презренными. Они делают свое большое дело, при том условии, что большинство их даже не передвигается. Дабы уменьшить вероятность возможных катаклизмов. Разбросанные по всему миру, они обитают в своих кельях, не выезжая, но будучи одновременно во многих местах. Правда, обычно это не города, хотя так тоже бывает, обычно это пустыни, горы, такие места, где нет возможности встретить другого человека.

 

- Монашеские кельи?

 

- Не обязательно…

 

- Интересно, - Даша сделал паузу. – А почему без людей?

 

- Им почему-то не интересен наш мир. Он оказывает на них негативное воздействие. Хотя есть и такие, которые живут среди нас. Милая домохозяйка или хмурый почтальон, их наличие тут необходимо, они бесценны. Без их бренного присутствия нарушится некоторая гармония, внутренний баланс, они должны жить обязательно то количество времени, которое им выделено. Кое-кто из них даже забывает о миссии, перестраиваясь полностью на человеческий лад, но таковых немного и их не нужно путать с гормоналами.

 

- С кем? – Даша навострила ушки.

 

- Гормоналы, - повторил Мерлин. – Их наличие так же бесценно, они так же необходимые винтики всего сущего, без которого нарушится внутренняя система. Мир может раскроится, разойтись по швам при смерти гормонала. Обычно он не знает о таковой своей сущности, обычно он простой человечек. Притом сам он может быть и вовсе непотребной личностью, даже бомжом, пьяницей. Но убей его и случится второй потоп…

 

- Как все сложно… - вздохнула девушка.

 

- Это не самое сложное… - вздохнул мужчина.

 

- Ммм, - смешалась Даша. - А второе предупреждение?

 

- О втором тебе знать не следует, - Мерлин с сожалением вспомнил две смерти, ознаменовавшие их встречу. – К тебе это отношения не имеет, - он игнорировал её просящий взгляд, - это бизнес. Третьего ещё не было; дракон, конечно, не столь большое нарушение, но это уже не просто экзотические места. Малое формирует большое, нарушения складываются по накопительной системе.

 

- Ммм… - Даша призадумалась. – Мы скоро будем жить обычно?

 

- Нет, - внимательно глянул ей в глаза её мужчина. – Вовсе нет. Всё это пустяки, то чем мы занимаемся. Но то, что связано с самими людьми настоятельно рекомендуется не демонстрировать. Но если ты хочешь…

 

- Не хочу, - отрезала Даша. – Не хочу, если это может причинить тебе вред.

 

- Не может, - улыбнулся Мерлин вдруг. – Я могу показать тебе ещё тысячу таких драконов, просто целью данного экскурса было привить тебе разумность в использовании той огромной энергии, которая вдруг попала в твои маленькие шаловливые ручки. Ты должна соблюдать нормы, дозы. Понимаешь?

 

- Понимаю, - сделала Даша умное личико. – Может быть, мне не следует на все это смотреть?

 

- Почему? – теперь уже удивился Мерлин.

 

- Ты напугал меня, - объяснила Даша. – Эти формы…как ты сказал? Ужасны!

 

- Дракончик даже мил, - осклабился мужчина. – Когда к нему привыкнешь.

 

- А ты видишь это постоянно? – вдруг догадалась Даша.

 

Мерлин кивнул головой, и вдруг высоко задрал её, приглашая Дашин подбородок следовать за ним. В предвкушении ее головка откинулась назад, они замерли посреди человеческой массы, два странных белых человека, пялящихся на совершенно бескровное идеально чистое небо, где в правом верхнем углу болезненным желтком зависло солнце.

 

Неожиданно девушка увидела трубки. Множество разноцветных трубок, толстенными пуками, тянущиеся со стороны ее хрупкой макушки в сторону того самого желтка, затем реальность на секунду моргнула, и пук исчез. Остался всего лишь один тоненький шланг, кроваво-красного цвета, с прозрачными прожилками, простирающийся высоко в небо, где он заканчивался возле продолговатой злой морды красного дракона. Точнее нечто, весьма напоминающее его, в том исполнении, в котором его изображают китайцы.

 

Существо было продолговато в длине, обладало изящным сильным хвостом с чем-то вроде шерсти по всему периметру, но на вид было маслянисто и больше напоминало бороду. Ту, что со всех сторон, гигантских размеров, слагалась многочисленными жилами от многочисленных людских макушек, простирающимися вверх ко все той же хищной пасти, вооруженной странными шевелящимися, точно живыми зубами. Шланги усыпали тот периметр морды чудовища, где у людей произрастает дополнительная растительность. Она была густа и на вид мнилась тяжелой, такой, что едва ли под силу такому тощему, хоть и длинному дракону. Глаз существа не показывало, если Даша пыталась приглядываться, ей виделись некие щели в той области, где природа рисует глаза. Что-то наподобие бровей кустилось до выпуклого затылка, прямо на котором располагались два уродливых уха, напоминающие антенны. Далее хищный изгиб шеи, с острым волосатым кадыком, при том шланги занимали и тут небольшой периметр, мощные перепончатые крылья, большие, с тем явно недостаточные, дабы нести подобное создание с такой легкостью, с которой оно парило. Впрочем, приглядевшись, Даша заметила так же ещё несколько пар крыльев поменьше, вплоть до самых крохотных, которые словно диковинные алые кусты произрастали из красного тела дракона, состоявшего из лишь из этой кровавой плоти и тяжелых плит мускул. От того чудовище выглядело в некоторой степени голым, его движения в воздухе были нервны, а красный цвет придавал всему этому образу галлюциногенный оттенок. Более светлые в своем цвете крылышки, что поменьше, невинно-розовые, но с когтями, и вовсе заставили девушку улыбнуться, и она поняла, чем же мил её дракончик.

 

- Что это за шланг? – морщась, спросила Даша, пытаясь рукой изловить эластичную жилу, что тянулась вверх из области её затылка.

 

- Твой связник с твоей собственной эмоцией, - ответил мужчина. – Такой дракон есть у каждого, только он безнадежно мал, и редко вырастает больше собаки. Но когда ты находишься в обществе, твой личный дракончик становится общественным. Один общий дракон, который питается отрицательной энергией всех.

 

- Бородатый дракончик, - засмеялась Даша и вдруг сделала стремительное наблюдение. – Он растет!

 

- И может достигнуть гигантских размеров, - согласился Мерлин. – А чем больше он, тем агрессивней. Сейчас он ещё дитя, потому боится проявлять свою агрессию, однако, дай пищу злости всей этой массе, и малыш вырастет очень быстро…

 

- И?

 

- От драки, - присвистнул Мерлин, - и вплоть до революции.

 

- Он растет, - прицелилась Даша пальцем в существо. – Это опасно…

 

- Я думаю, он достигнет полного своего роста во время действа. Но это будет ещё недостаточно, хотя общественные драконы очень непредсказуемы. От них основные беды. Бывает, сидит себе уродец на небесах, внизу идет футбольный матч, эмоции, нервы, адреналин, все мешается, кипит, чадит, он потихонечку растет, но вроде бы он ещё мал, чтобы быть смелым, чтобы чувствовать свою силу, сидит себе смирно, чуть ли травку не щиплет, и вдруг! как с цепи сорвался. Мгновенная драка с ужасающими последствиями. Но я был тут уже раз десять, и обычно все заканчивается благополучно, - Мерлин улыбнулся, крепче прижимая к себе Дашу. – А если что, с тобой ведь я. А я видел драконов таких размеров, что этот вот по сравнению с ним, как муха.

 

- Не хвастайся, - уколола его девушка. – Покажи мне ещё что-нибудь…

 

- И что же? – нахмурился Мерлин.

 

- Покажи страх…

 

- Я покажу его тебе лучше, когда мы будет лицезреть это варварское, а с тем цивилизованное мероприятие, - отговорился он. – Там будет интересней, там он будет большой и его можно будет увидеть. Хотя общественная паранойя должна быть не мала и сейчас.

 

- Тогда, - Даша на секунду выпала в другую реальность, - тогда что-нибудь из сексуальной сферы? Это должно быть очень симпатично…

 

- Напротив. Это самые уродливые образы.

 

- Удивительно. И тем не менее…

 

- Их так много, что я даже не знаю с чего начать…

 

- К примеру, желание…

 

- Желание, - Мерлин воззрился в небо. Даша последовала за ним, отмечая, как подле неё к красному шлангу прибавился белый прозрачный, по которому вязкими сгустками уходила в высь непонятная субстанция, прямиком из головы девушки. В сторону странного, похожего на улитку с огромным ртом организма, фиолетового цвета, с розовыми прожилками, где поглощалась она в его нижней части тела, когда как большой рот оказывается попеременно становился то очень маленьким, то наоборот виртуально-огромным, флегматично вибрируя подобиями губ и выбрасывая в атмосферу неведомые сизые облачка.

 

- Она тоже растет, - шепнул в ухо Мерлин. – Это улитка.

 

- Желание? – с сомнением переспросила Даша.

 

- Оно, - утвердил он. – Эта жидкость наполняет-наполняет улитку, она становится все больше и больше, может раздуться до гигантских размеров, потерять свою форму и стать просто круглой; я видел такие улитки, - Мерлина передернуло. – Посмотри! – где-то возле самого котлована в небе парила огромная черная туча, с ярко-ядовитыми прожилками, – бедный старый одичавший негр. И чем больше она, тем аналогично агрессивней. Вначале миролюбивая, постепенно, с размерами, она приобретает негативный эффект, в виде разных человеческих эмоциональных проявлений. А где эмоции, там рядом руки… Скажу тебе, что твоя тоже достаточно велика…

 

- Секс уменьшает её? – предположила Даша.

 

- Уменьшает, - кивнул её спутник. – Притом, если это хороший секс, она становится совсем крохотной, такой, что её почти невидно. Однако вновь быстро растет.

 

- Чему тогда ты удивляешься?

 

- Я это учту.

 

- А она может лопнуть?

 

- Может, и тогда человек сойдет с ума…

 

- Я так и знала.

 

- Но для этого ей нужно стать слишком большой.

 

- Размером с планету?

 

- Или около того… Существует такая вещь, как вселенская вместимость. Вселенная, в правильном понимании, это и есть одна большая максимальная цифра, в которую нам требуется уложиться. Наш мир, каким большим бы он не казался, все равно имеет свой определенный размер, и если все сущее брать, как определенную единицу размера, то когда-нибудь наступит такой вариант, что новых единиц уже не может прибавиться, так как вселенская вместимость исчерпала себя, и чтобы что-то появилось, необходимо сперва уничтожение старых единиц. Требуется срубить дерево или разрушить дом, или убить человека, или хотя бы собаку, или…

 

- А в чем суть?

 

- В том, что одно человеческое сексуальное желание может в итоге занимать столько места в этой самой вместимости, сколько занимает целая Земля. Понимаешь? А сколько в мире людей?

 

- И тогда она обречена лопнуть? Рано или поздно?

 

- Все верно.

 

- А в мире не случится коллапс оттого, что она лопнет?

 

- Только в мире эмоций. Самый большой взрыв человеческого желания произошел в шестидесятые годы в Америке. И началась сексуальная революция… и наркотический бум…

 

- Получается моральное благополучие общества напрямую зависит от удовлетворенности каждого отдельного индивида? – хохотнув, сострила Даша.

 

- Примерно так.

 

- А общественная улитка?

 

- Бывает, но редко, и уж точно не здесь. Обычно она либо одна, либо не менее часто – на двоих. Я видел общественную лишь один раз. У неё становится очень много ртов, очень много этих сизых отрыжек, и растет она просто с пугающей скоростью.

 

- А ещё что-нибудь?

 

- …

 

- К примеру, сексуальность. Мою?

 

- Это не так красиво, как тебе грезится, - осклабился Мерлин. – Но в твоем случае даже полезно посмотреть на это. Для профилактики тщеславия.

 

- Не умничай! И не томи… - с готовностью уставилась в небо Даша.

 

Ничего нового сразу она не заметила. Игрался с солнцем заметно подросший дракончик, его крылья уже создавали колебанья, а бородатая морда становилась все менее милой. Улитка курилась своими колечками, понемногу она действительно набирала вес, и выглядела почти отвратительно, заставляя Дашу нервничать.

 

Затем прибавился ещё один оранжевый шланг, а подле улитки проявилась госпожа Сексуальность, огромный оранжево-багровый шар, весь в крупных кривых шипах, растущих точно сквозь него, на концах которых имелись отверстия, и клочковатые сизые струйки покидали организм, иссякая совсем ненадолго.

 

- Посмотри, какая большая, – с затаенной гордостью сказал Мерлин. – И скажу тебе, она у тебя всегда была такой. Увеличилась ненамного… Мы называем её подводной миной.

 

- Что значит всегда? – почувствовала подоплеку чуткая Даша.

 

- Мы договорились продолжить данный диалог завтра, - напомнил Мерлин. – Завтра мы его и продолжим.

 

- Что это за сизый дым? – не стала спорить девушка.

 

- Сексуальность, как и твое желание – это достаточно гремучие энергии, - пояснил мужчина. – Чтобы выдерживать их, обрабатывать, давать контроль, разряжать этим малюткам требуется много усилий. Какое-то там внутреннее сгорание…

 

- Я поняла, почему это скрывают от нас…

 

- И почему же?

 

- Лучше не знать, чтобы была возможность себя идеализировать, - объяснила Даша. – Чтобы верить, что мы созданы по подобию бога. С этой мыслью как-то легче жить, чем осознавать себя куклой. После такого начинаешь скептично относится ко многим вещам. А в моем возрасте такое коренное переоформление ценностей чревато моральным дисбалансом. Оказывается человек мало в чем самостоятелен. Все опосредованно. Все зависит отчего-то извне…

 

- Не совсем так. Это то, что является формой твоих эмоций, переживаний, чувств, производится все это тобой самой, однако, данными органами аккумулируется. Человек точно маленький реактор. Любая эмоция свела бы тебя с ума, могла бы и убить, если бы не было этих милых штучек. Да, жизнь такого существа, как человек, не далась легко. У него больше всего этих несчастных форм. Чтобы жить в этом мире, быть адекватным ему, защищенным, очищаться, функционировать требуется не так мало, как мы думаем. Нас с трудом приживили к этой среде. Все это в совокупности дико сложный гениальный механизм выживания. Лиши живой мир части чего-то этого, и миром станет править микромир. Он убьет все, настолько он агрессивен.

 

- И ты видишь все это постоянно? – повторила вопрос Даша, глядя на Мерлина совсем уже другими глазами.

 

- Да, - коротко признался он.

 

- Это страшно…

 

- Привычно, - пожал он плечами. – Я не пытаюсь понять эмоции через эмоции. Так любят делать женщины, чем ты сейчас и занята. И часть мужчин, из-за которых и не рекомендуется показывать эмоциональный мир, а предписывается прятать его. Розовые очки… Для параноиков.

 

- Значит, я параноик.

 

- И я, в какой-то степени. Но ты в большей…

 

- Кто бы сомневался…

 

- Покажи я тебе сейчас весь невидимый мир в полном объеме, и вряд ли ты когда-нибудь оправишься от этой травмы. Вокруг нас, в нас, везде, вплоть до любой единицы, всюду кишит жизнь. И она настолько отлична от нашей, настолько причудлива в формах и преимущественно враждебна, что после увиденного тебя одолеет страх. Паранойя. А меня возжаждет увидеть негласный трибунал.

 

- Трибунал тебя ждет завтра… - кольнула Даша и отвернулась.

 

- Завтра будет завтра… - парировал Мерлин и тоже посмотрел в другую сторону.

 

- А любовь? – вдруг вспомнила девушка. – Ты можешь показать любовь. Она ведь тоже, наверно, имеет форму?

 

- Она неинтересна на вид. Размером с теннисный мячик, будто металлическая, только переливается разноцветными цветами, чем чище и нежнее цвет, тем сильнее чувство. Её сопровождают два эллипса, она похожа на маленький Сатурн, с двумя дисками, ещё и пересекшимися. Она сосредоточение самой большой энергии, это самое мощное, что существует, она не связана с тобой никаким образом, она самостоятельна и живет своей жизнью, летает где-то в радиусе километра от тебя и копит твою позитивную и часть сексуальной энергии. Такой вот получается забористый коктейльчик.

 

- А увидеть?

 

- В другой раз, - завертел головой Мерлин. – По-моему действо добралось до своего начала. Могу сказать, что мой Сатурн нежно-розовый, с алыми языками и небесными крапинками, твой же гораздо бледнее, с сизыми языками, с черной сыпью, но зато с золотыми кругами. Это означает большое уважение…

 

- Не правда, - вспыхнула Даша. – Я тоже люблю тебя.

 

- Любишь, - согласился Мерлин. – Но это такая особенная злая Дашина любовь.

 

Тем временем человеческий водоворот вдруг усилил активность. Локти в комбинации с плечами превратились в глухую надвигающуюся стену, глаза полыхали адреналином, и пришлось медленно и дыша в затылок аккуратно дислоцироваться в сторону котлована. Шумы моторов усилились, теперь это был яростный злобный механический рев. Он близился и становилось немного не по себе, в небе рос и рос малютка-дракон, с ним укрупнялась его борода, земля точно содрогалась под ногами, и Даша покрепче прижалась к Мерлину. Понемногу движение начало замедляться, народ пребывал, подбородок упирался в паз затылка, а носочки ног самостоятельно подбрасывали своих хозяев. Как ни странно, заметно выросло в своих размерах желание.

 

Кроме неба, девушка видела лишь черные курчавые головы и болезненных материй спины, десяток локтей упирались ей под ребра с разных сторон, и понемногу раздражение в ней начало вытеснять первоначальный интерес.

 

Однако в тот момент большой группы людей перед ней не стало, раздался скрежет ломающегося сухаря, и спины с иноземным уханьем, означающим испуг, устремились куда-то вниз, поднимая облака пыльных джиннов. Даша охнула сама, вонзая в ладонь своего спутника ухоженные бритвы ногтей. Взгляд её сам по себе скатился к ногам, что, длинные и хрупкие, погруженные в охотничьи сапожки, стояли подле самой трещины, за которой случился обвал, и человек пятьдесят оказались в самом котловане. Тем не менее, они быстро оправились, создав цепочку по самому его краю, где преимущественно попадали задом в песок, устраиваясь поудобнее и неотрывно глядя в самую низину, где поблескивали на солнце два яично-желтых новеньких экскаватора. Ковши были задраны высоко вверх, широкие гусеницы проложили основательные борозды, и агрегаты напоминали двух динозавров, готовящихся к схватке. Возле каждого нервно суетились человеческие фигурки, на одном была надпись синим, на другом красном.

 

Рев машины издавали дьявольский.

 

- Нам повезло, - констатировала Даша, уже успокоившись, довольная видом, собой и Мерлином.

 

- Повезло? – ухмыльнулся тот. – Везение – это понятие относительное.

 

- Хвастун, - кольнула она иронично. – Лучше расскажи, как оно выглядит.

 

- Кто?

 

- Везение.

 

- Нет, такого понятия в природе. Это человеческие выдумки.

 

- А раздражение?

 

- Гусеница, - чуть подумал Мерлин. – Большая мохнатая гусеница, с ужасной отвратительной мордой, которую я даже сам стараюсь не замечать. Она растет в длину, к ней прибавляются слизкие шарики её тела, и она становится все длиннее и длиннее. Как бусинки на четках, чем больше ты злишься, тем больше их на нитке. А потом, когда она чувствует, что выросла, тогда неожиданно и зло наносит свой жалящий удар, притом почти никогда не причинит боли своему непосредственному создателю. Обычно тех, кто рядом... друзей, любимых, родственников…

 

- И большая она может быть?

 

- Тянется километрами, - печально поведал Мерлин.

 

- И моя?

 

- Нет, твоя недавно уже кусалась, - успокоил мужчина. – После укуса она становится несчастно маленькой. Буквально три-четыре звена. Но гусеница любит копить отрицательную энергию, чтобы хватило на два, а то и на три укуса. Тогда могут пострадать несколько человек… - он опять вздохнул. – И она достаточно быстро растет…

 

- Знаешь, что привлекло меня в тебе больше всего, когда мы с тобой познакомились? – вдруг неожиданно прервала его Даша.

 

- Что? – Мерлин прищурил хитрые глаза.

 

- Глаза. Я посмотрела в них и увидела там весь мир. У тебя глаза человека, видевшего в этой жизни очень много, так много, что дух мой даже захватило. Я и испугалась, и восхитилась. Ты был такой же как все, среднего роста, в меру симпатичный, но глаза твои были, как цветные картинки. Мне стало страшно оттого, что в твоей средних размеров голове так много всего. И как ты с этим живешь, подумала я.

 

- Я думал в тот момент о том, как много всего я видел, и что мне даже не с кем об этом поговорить, не с кем поделиться, - сказал Мерлин. – Это очень хорошо, что я узнал тебя. Без тебя, при всех моих возможностях, мне было бы пресно жить. Ты моя и отрада, и погибель.

 

Разноцветные человечки хлопнули дверьми, но никто этого не услышал, в общей какофонии звука. Взгляд мужчины уплыл вниз, фиксируя медленное расползание агрегатов в разные стороны, после которой должно было осуществиться их разрушительное соединение. Женщина же долго не могла отнять глаз от профиля мужчины, со странным интересом ощупывая подбородок, щетину, нос.

 

5.

 

В квартире были распахнуты все окна, и проказник-сквозняк открывал и закрывал многочисленные двери, хлопал рамами, надувал шторы. Даша в божественном одиночестве, нагая, вооружив пальчики тонкой сигареткой, лежала на пространном матрасе кровати, сотворив под собой живописный хаос из простыней шелковой материи. В голове её плескался цинизм и жестокость. Она очень несложно мыслила в данный момент на темы недавно состоявшихся перемен, и правильные эмоции её мгновенно перерождались в вечно живучий эгоцентризм.

 

Ночь застала их в гостинице города, где даже ночью было, как днем. На одном этаже с ними, как доброжелательно поведал консьерж, проживал сам мистер Си, известный музыкант и исполнитель, чью толпу поклонников сегодня, вздохнул старичок, пришлось разгонять при помощи полиции. Даша в немой отрешенности, как будто и не слышала этого, зачарованно курила, следя за колечками, которые иногда, по инициативе её спутника, пеклись в сердечки. В номер она не пошла, сказала, что прогуляется до бара и купит чего-нибудь. Мерлин очень долго и вдумчиво всматривался в её непроницаемое загорелое лицо, затем улыбнулся очень странной улыбкой и, резко развернувшись, пропал.

 

Разговор состоялся, весьма кратно, но с тем членораздельно. Мерлин выложил правду о былом и собственном вероломстве, отчетливо понимая, что в столь противное человеческое естество, каковым является его спутница, лучше не вливать подобных горючих эссенций, так как последнее моментально становится ее оружием. Против него.

 

В голове и наяву.

 

Замечательные Дашины ножки очаровательно погребли в сторону ресторана, который имелся в здании вместо бара. Скучающие и оживленные взгляды, точно мухи, собирались на её сладкую персону. В воздухе плавало мужское желание и скрытая надежда на то, что провидение найдет те нити, которыми возможно будет затянуть морской узел на шейке этой обоженной солнцем дамы. Выглядела Даша прекрасно, Африка пошла ей на пользу, в ней вновь проснулась женская чувствительность на имеющиеся в атмосфере томные ингредиенты.

 

В баре кутил мистер Си, последний был красив, как звезда, безобразно пьян и что-то горланил на неизвестном нашей героине языке, ни на секунду не прекращая пить. Даша заняла наблюдательную позицию за одним из столиков, заказала пиво, традиционно закурила и подумала:

 

- Забавно, - так хладнокровно мыслила она теперь. – Наверное, это забавно быть подружкой музыканта.

 

Через десять минут она уже была ею, щерясь в сволочной улыбке и тонко рассеивая вокруг себя радиоактивные флюиды. Все свершилось в минуту, и Мерлин вдруг исчез из её мыслей, и вспомнила она о нем на следующий день, когда вдруг удивилась тому, что он не пришел хотя бы выяснить отношения.

 

Даша легко приняла другой дом, общество другого мужчины.

 

От него она научилась беглому английскому, узнала кокаин, стала вдохновением двух-трех гениальных песен, на себе испытала, что значит «испорченный славой» и перешла с половины пачки сигарет в день на целую пачку.

 

Все это имело место не потому, что Мерлин в итоге рассказал ей ту самую историю, хотя она о ней более даже не спрашивала. Он рассказал сам. Страшная женская мысль о бегстве пришла ей первый раз ещё год назад, но неординарность Мерлина долгое время была способна душить её на самом корню, и последняя то отступала, стихая в своей навязчивости, то, напротив, набирала обороты. Но родившаяся однажды, маленькая тварь уже не умрет никогда, она может уменьшаться, может расти, но в итоге токсичное воздействие её сыграет свою злую роль, и когда-нибудь она одолеет того, кто ею задался. Правда Мерлина была всего лишь поводом… И хотя она упорно убеждала себя в обратном, сам он точно знал это, изложив былое в паре десятков слов.

 

Неординарности, если её много, тоже постоянно грозит бледно-сизый цвет совместного быта, когда последний не озарен наличием элементов бытового мистицизма, а Мерлин превратил их совместную жизнь в сплошную мистику. Этого очень хотела она, он хотел таким образом доставить ей радость. И в итоге отнял у эволюции их «вместе» некий стержень, те секундные кабалистические вспышки, что, чередуясь с единообразием и ежедневием (эмоциональными киллерами), дарят влюбленным уверенность, что их единение сакрально, в нем имеется свой огромный таинственный судьбоносный смысл.

 

- Мило, - навеялась мысль в Дашину головку, примерно, через месяц. – Наверное, это очень мило быть любовью боксера, - мистер Си к тому времени утомил её своим пьянством и ревностью. Такая мысль наведалась к ней на одном из приемов, где фотографы взяли в плотное кольцо мускулистую фигуру нового чемпиона, о котором она ничего не слышала, что и не удивительно. Закончилось все разбитой головой мистера Си, когда как Даша оскорблено покинула место побоища, а смущенный боксер, пряча окровавленную руку в пиджаке, доблестно вызвался её проводить. Ещё около недели Даша видела одни лишь мужские сообщества, самое большое в своей жизни количество мускул. Нежное ушко её морщилось от ударов, которые выбивали песок из каменных груш, а спелый ротик тщился скрыть зевоту, что вызывали у неё подобные мероприятия. От боксера она научилась пронизывающему взгляду, по-женски катать желваки, как все жевать жвачку и перешла вновь на половину пачки сигарет в день, введя в ежедневное расписание утреннюю скакалку.

 

- Однако, - решила вдруг она, увидев тонкое жестокое лицо со шрамом, которое имело какое-то отдаленное отношение к её боксеру и к его победе. – Однако быть пассией гангстера, - и понаблюдав за прыгающей в ниточке губ сигаре, изобразила ледяное равнодушие и даже толику презрения. Это сработало почти мгновенно, и вскоре боксер и его внушительные желваки остались за её испещренной магическими линиями спинкой.

 

Гангстер показал Даше, как стрелять из оружия, запретил надевать юбки длиннее, чем до колена, тогда она узнала, что такое не спать по ночам, но зато проводить в дрёме целые дни, сигареты перестали быть ей нужны, так как он и она прочли в какой-то газете, что от них желтеет кожа.

 

- Как это? – думалось ей ещё через месяц. – Как это быть вдохновением поэта? – тогда они возвращались с культурного вечера, где её криминальный приятель забирал долг у того самого меланхоличного юноши, который умел на окружающую действительность накладывать свои острые поглощающие рифмы. Даша разыскала его на следующий день, вместе они срочно поменяли его место жительства, опасаясь несомненной мести лица со шрамом. А далее жизнь превратилась в быт, который живописно выглядел лишь в той тетради, куда поэт постоянно вносил свои замысловатые закорючки. От талантливого юноши Даша вкусила красивых слов, почувствовала себя любимой, она научилась довольствоваться малым, несколько раз она даже была почти счастлива, но хватило её всего на полгода, затем так же, как и Мерлин, и прочие, поэт ей смертельно наскучил.

 

Еще одной причиной столь разительный смен декораций, скорее всего являлось отсутствие подобного в прошлой жизни нашей героини, точнее сказать, в свое время по определенным причинам она не успела вкусить своей женской силы, чем и наслаждалась теперь, гораздо позже, чем это могло произойти. Ей неведом был очень простой секрет, что она может сделать своим кого и что угодно, без особых на то усилий, то был ее особый невероятный талант, который, тем не менее, не столь уж редок в женском мире.

 

Как раз на шаге в неизвестное дальше, Дашу вновь навестил немой. Перед этой встречей были ещё две, где девушка, к сожалению, не участвовала, но которые непременно её касались, где так же действующим лицом был немой и его маленькая девочка, а вторым героем оказался Мерлин.

 

Первая произошла на самом длинном в мире мосту, под которым разинула свою огромную пасть голодная пропасть. В пространном жерлове ее, где-то на самом дне, замерла, точно нарисованная, в виде обильного слюноотделения, вяло-синяя река. Лето испепеляющим зноем выжимало соки из этой картинки действительности, живые души, потея, казалось, жалели, что они живые, как одного из них, мужчину с усталым лицом и девочку, с лицом юным, но не по годам мудрым, на том самом перешейке между одним куском мира и другим догнал зеркального цвета «Мерседес». Оттуда прыжком выбрался самый лютый недруг этой странной парочки и стремительно приблизился.

 

- Привет, - сказал он.

 

Лицо его было бесстрастно, глаза прятались в черные очки.

 

- Привет, - сухо ответил немой первый раз в жизни и даже не удивился, исподлобья вглядываясь в помятое лицо Мерлина. Последний постарел: не был брит, глаза заплыли в мешки, он и сейчас слегка был не в себе, но улыбался весьма дружелюбно. С минуту они смотрели глаза в глаза.

 

- Я… - Мерлин потерялся. – Короче, радуйся, ушла она от меня…

 

- Куда? – немой не изменился в лице, а девочка как будто и вовсе потеряла интерес, сосредоточив свое внимание на тихом безумии, творящимся за перилом.

 

- Не знаю, - пожал плечами недруг. – И знать не хочу. Я чувствовал это, но не верил, - он полез за сигаретой. – Она привыкла, что все делается, как хочет она, и теперь пытается вынести данный алгоритм за пределы наших отношений. Самоуверенно, но глупо, потому что само собой разумеется в человеческом представлении, но не далее его…

 

- Я отомщу тебе за это, - мягко пообещал немой тоном, будто высказывал благодарность. – Никогда не прощу тебе этого, сука.

 

- Зря, - Мерлин опешил. – Я пришел к тебе с подарком.

 

- Я догадался, - немой сплюнул и вырвал из рук мага пачку «Парламента». – Тычешь мне в лицо своим подарком. Да, только что мне толку от того, без чего я привык обходиться и обхожусь уже тридцать лет?

 

- Ты ещё оценишь… - мрачно заметил Мерлин, прикуривая ему.

 

- Нет, - покачал головой немой, и черты лица его задрожали. – Не утешай себя этим. Ты отнял у меня гораздо большее, нежели дал. Ты отнял у меня судьбу. Ведь она была предопределена мне, родилась, чтобы стать моею, и тут явился ты со своей силой и вероломно, силой этой, отнял её у меня. Мою драгоценность. Ты читал «Хоббита»?

 

- Я пробудил её арфу, - напомнил Мерлин, покрываясь красными пятнами. -Разве ты не был счастлив за неё? Она была инвалидом, немой. Если ты называешь объединивший вас дефект судьбой, тогда это судьба. Но открою тебе крохотную тайну: судьбы нет! – зло повысил он голос. – Все это нелепые человеческие выдумки. Есть хаос, упорядоченный по минимуму, и каждое мельчайшее действие твое и не твое перекраивает твою и не твою судьбу совсем на иное, чем это было до этого действия. Даже полет мухи мимо твоей головы имеет значение, так создает колебания, которыми изменяется все, что было секундой назад, а через секунду – и этого уже не будет. Это огромный запутанный кубик-рубик.

 

- Это ты точно сказал – «перекраивает», - усмехнулся немой. – Ты перекроил все. А что дано было мне в этой жизни, если учесть, что все мирские радости и цели, к которым стремятся прочие, изначально были недоступны для меня? Рожденному изначально проигравшим, что остается ему, кроме того, как верить в свое маленькое счастье, свою маленькую судьбу? Когда она стала моей, я решил, что я самый счастливый человек на свете, она была той самой справедливостью, которую я, не способный говорить, искал много лет. Я полюбил жизнь, мы описывали друг другу её на пальцах. Мне не нужен был голос. Мне не нужно было ничего, кроме… У тебя не было проблем с женщинами, ты мог обладать любой, но тебе обязательно нужно было залезть своими чудовищными ковшами в чужую жизнь. Ты не имел права вмешиваться…

 

- Я не мог, - взмолился Мерлин. – Я влюбился в неё. Тогда под дождем, когда она плакала об увольнении, я даже не сразу понял, что она немая. Я машинально наделил её голосом, а потом уже не мог отнять у этого совершенства то, чем оно должно было обладать. Она была не только твоей звездочкой…

 

- А в итоге все оказалось бессмысленно, - со злорадством бросил немой. – Теперь ты так же несчастен, как и я. Это лучшая новость за последние лет семь. Ты помнишь, что произошло семь лет назад? Когда ты вымыл из её памяти меня и малютку-дочку? Ты мог бы хотя бы не делать этого! – немой вдруг вцепился руками в лицо Мерлину, и из «Мерседеса» тут же посыпались крепко сложенные молодцы, но маг легко оттеснил нападавшего и взглядом засунул телохранителей назад. – Ты мог бы дать возможность ей выбрать! Тогда это было бы справедливо. Тогда я мог бы понять тебя и простить. А так… Что мне с твоих подарков?

 

- Прости, - Мерлин приложил к лицу платочек. – Я был ослеплен ею, окрылен ею. Я боялся её потерять, я с ужасом узнал о существовании вас, мы сидели с ней в кафе, она ела мороженое, и так тепло говорила о вас. О тебе, о Леночке. Я возненавидел вас тогда лютой ненавистью, я не контролировал себя, я не контролировал ничего. Она контролировала все. И я сделал то, о чем потом сожалел не один раз, - помятое лицо его сморщилось ещё больше. – Я не надеюсь, что ты поймешь меня. Я… - он не нашел слов.

 

- Теперь ты поймешь меня, - ухмыльнулся немой, сверля противника взглядом.

 

- …

 

- Почему ты не убил меня? – немой с тоской вглядывался в лицо врага. – Мне было бы легче… Это не риторический вопрос, я много думал об этом. Я ведь постоянно мешал тебе, я не мог просто так отказаться от своего кусочка счастья. От своего талисмана.

 

- Гормонал, - сквозь зубы процедил Мерлин. – Что ты знаешь о гормоналах?

 

- Ничего, - пожал плечами немой.

 

- Гормоналы, - повторил Мерлин. - Их наличие бесценно, они так же необходимые винтики всего сущего, без которого нарушится внутренняя система. Тебя нельзя убить, потому что неизвестно, что будет потом. Может просто рухнет этот мост, а может рухнет весь этот мир. Ты должен жить…

 

- Какая незадача, - осклабился немой. – Что-то же должно быть мне, враг мой, не все тебе.

 

- Я опять же не надеюсь, что ты поймешь меня, - вздохнул Мерлин. – Или даже поверишь. Я просто принес тебе подарок, сделал то, что должен был, наверное, сделать ещё тогда. Может быть, это решило бы некоторые наши с тобой общие проблемы…

 

- Не решило бы, - покачал головой немой.

 

- Может быть, - согласился маг. – Теперь у тебя есть другая возможность.

 

- Какая? – прищурил глаза немой.

 

- Теперь у тебя есть голос, - пояснил Мерлин. – Я уже пройденный этап, ты же нечто для неё загадочное. Я так и не ответил на множество её вопросов относительно тебя. Мне не хватило смелости. Рассказать про собственный трусливый поступок гораздо труднее, чем совершить его. Она знает совсем немного… Но зато ты сможешь сделать это сам… - он вздохнул. – Кто знает, может в старости вы будете вместе ненавидеть меня…

 

Лицо немого потемнело, за секундную паузу он будто бы вобрал в себя всю ярость и ненависть этих долгих семи лет, когда однажды неведомые и непонятные ему силы отняли у него тот маленький кусочек счастья, которым он обладал и дорожил.

 

- Пошел вон! – в ярости процедил он, и пальцы его вновь загнулись крючьями, готовыми рвать противника в клочья. – Иначе твоим людям придется убить меня…

 

- Уходи… - вдруг повернулась к ним лицом девочка. – Уходи, пожалуйста, - её голос отрезвил немого. Он слышал его в первый раз, крупные слезы вскрыли его глаза, они запрудили лицо, он старался сдерживать их, ненавидя себя за слабость, но в данный момент он не мог контролировать что-либо.

 

Мерлин пожал плечами и, развернувшись, пошел к автомобилю. Его блестящие от геля волосы растрепались ветром, фигура утратила былую самоуверенность и, казалось, что даже некая сутулость слилась с его позвоночником. Ему перестал идти его дорогой костюм. Возле самого зеркального бока «Мерседеса», уже отпирев дверь, маг неожиданно остановился. Рука его медленно лишила зрение очков, он задрал голову вверх и некоторое время, застыв точно на картине, рассматривал что-то в небесах.

 

Там, среди вспаханной пашни облаков, прямо на раскаленной линзе солнца, расправив остроконечные крылья и, словно, не шевелясь, парила черная птица, крохотное мрачное предзнаменование, несомненно она, не что-то из области галлюцинаций.

 

- Сказал бы тебе, - бросил Мерлин через плечо. – Да, не хочу слишком тебе радовать. Когда слишком много хорошего, это тоже вредно, - он полез в машину. – Но одно знай наверняка: ты победил, а я проиграл… - произнес маг уже в окно. – Не смотря на все мои силы… Прощай, - автомобиль резко сорвался с места, и спустя секунду его уже не было. Немой со своей девочкой опять остался один, в эпицентре природной жаровни, когда живые страдают оттого, что они живые.

 

С этого времени календарь лишился всего двадцать одного листа, как предзнаменованием болезни на деревьях принялись то там, то там проявляться красные и желтые пятна. Жара впиталась в асфальт, воды лишились назойливого человеческого внимания, и отчетливо запахло осенью – начались дожди.

 

- Привет, - так оформилась вторая встреча Мерлина с уже говорящим немым, только на этот раз начал её не маг. Это было в центре Москвы, возле блестящего ящика с хот-догами, моросил легкий дождь, зиял открытой дверью зеркальный «Мерседес» неподалеку. Мерлин выглядел совсем плохо, на лице отражались все продолжительные злоупотребления, которыми, по-видимому, он грешил все ближайшее время. Потухшая сигарета дремала в углу рта, а черные очки с трудом переползали с предмета на предмет.

 

- Привет, - вяло откликнулся Мерлин, принимая от продавщицы огромный хот-дог. – Хочешь хот-дог?

 

- Абсолютно нет, - с удовольствием сказал немой, с чувством превосходства копаясь в мятой физиономии мага. – Совершенно никак, - лоб его разгладился, усталое лицо теперь было безмятежным. Неожиданно Мерлин сделал для себя открытие, вглядываясь в зеленые щелки противника, путешествуя вдоль его сросшихся бровей к черным, как ночь, волосам, поделенным влагой на пряди. Пикируя к твердому подбородку, словно нарисованному схематичному рту, заметив родинку на впалой, но приобретшей цветность щеке, сквозь небрежные поползновения щетины. Немой был привлекателен внешне. Его глубокие очи, погруженные в вязкую черноту немой грусти, запекшейся вдоль всей линии глаз, рта, оплавившей общее выражение в нечто пронзительно страдальческое, остро поблескивали скрытой победой. Худое тело гармонично росло из асфальтовых трещин. Когда-то он и Даша, по всей видимости, были очень эффектной молчаливой парой, постигавшей жизнь и свою любовь с помощью десяти пальцев, рисовавших образы в воздухе, колебаниями передавая друг другу объемы и разряды взаимных эмоций.

 

Немой непривычно был один, казалось, он не замечал даже природу, целясь всем видом в сторону кровного недруга.

 

- Где девочка? – спросил Мерлин, стремительно теряя аппетит и прическу, которую методично уничтожал дождь.

 

- Хотел бы сказать, что с матерью, - осклабился противник. – Но это не так… Она без устали пользуется твои подарком, добрый дядюшка. Я оставил её в игровой комнате, в одном большом магазине неподалеку. Не хотел, чтобы она видела тебя ещё раз, а то вдруг захочет поблагодарить.

 

- Зачем ты нашел меня? – лицо Мерлина исказила колючая гримаса раздражения. Меньше всего ему хотелось сейчас вести сложные диалоги, он был не в себе и под воздействием чего-то тонизирующего, посему сразу преисполнился опасным недружелюбием. – Я сделал, что мог, мой немой враг. Добавить мне нечего, а на твои мнения мне по большому счету плевать. Посему скрежещи зубами наедине, - он попытался минуть ненавистную фигуру, но та не поддалась и загородила дорогу.

 

- Неужели, ты думаешь, что мне в радость вновь видеть тебя? – искренне удивился немой, наблюдая, как лицо мага наполнилось потом, и капли дождя принялись мешаться с росой последнего. Кожа медленно начала багроветь, отображая внутренние усилия, которые по непонятной причине уходили в никуда.

 

- …

 

- Не напрягайся, Мерлин, - улыбнулся немой. – Ты бессилен против меня. Чем больше, ты пытаешься использовать против меня свою силу, тем сильнее я становлюсь.

 

- Почему так? – скрипя зубами и отбросив хот-дог в сторону, взмолился маг.

 

- Ты нарушил слишком много правил, Мерлин, - немой торжествовал. – А я соответственно, как личность, имеющая намерение остановить тебя, начал напротив становиться сильным, - он издевательски развел руками. – Прости! Но так гласит ваш собственный кодекс. Хотя ты вряд ли знаешь его… Ты был серьезным ребенком, юношей, но легкомысленным мужчиной, тебя отвлекли праздные вещи, на них ты и разбазарил собственную энергию. У тебя не стало времени изучать разные мудрые книжки, ты поспешил раствориться в людях. Как твоему негласному приставу мне дозволили изучить твое личное дело. Это оказалось увлекательно. Моя немая девочка выпила тебя до дна… Как справедливо, что я должен буду доставить тебя на трибунал. Ты не находишь?

 

- Трибунал, - Мерлин медленно повторил. – Пристав-человек?

 

- Бывает и так, - пожал плечами немой. – Зло имеет свойство бумеранга.

 

Мерлин украдкой бросил взгляд через плечо пристава, обжигая сечатку о зеркальную поверхность собственного автомобиля, так яростно вопила душа мага в ту сторону, призывая оплачиваемый человеческий ресурс на помощь. Но «Мерседес» был недвижим, дождь пытался срастить его с асфальтом, когда-то открытая дверь сейчас почему-то была закрыта, и средство передвижения казалось покинутым.

 

- Они слышат, - помог немой. – Но не могут открыть двери, и ты не способен им помочь. Ты нарушил правила, теперь твои силы против тебя.

 

- Ты, наверное, ждешь, что я буду о чем-либо умолять? – насмешливо поинтересовался маг. – Но я давно готов, могу сказать, что ждал этого дня. Я, конечно, не ждал тебя, но я знал, что когда-нибудь пристав придет. Такая моя натура, я не умею ни нарушать правила. Я ещё попытаюсь сбежать, но не потому что боюсь. Потому что хочу ещё чуть-чуть порастворяться. Ты прав! - резанул он на последнем слове, вытирая мокрое лицо платком. – Мне ближе человеческое, нежели сакральное, от последнего я всегда бежал, к первому стремился. Я ни в чем не раскаиваюсь, если ты хочешь это знать. Даже в том, что черная птица прилетела после того, как я дал голос тебе и твоей дочери. Это было последнее нарушение, но мне плевать, - он улыбнулся, немного натужно, но широко. – Нет смысла делать, чтобы потом жалеть…

 

- Тебе не удастся бежать, - покачал головой немой. – Потому что куда ты не беги, в конце своего пути ты найдешь старого седого судью, лавку с присяжными, а сам предстанешь в качестве обвиняемого, - он вдруг перестал целиться в Мерлина взглядом. – Присмотрись, - холодные глаза его уплыли в сторону левого плеча противника, тот по инерции завернул голову и вдруг столкнулся с тяжелым немигающим взглядом продавцов хот-догов.

 

Их было трое, три древних длинноволосых седых старика, ютящихся за узкой металлической тележкой, вовсе и не похожей на торговую тележку, а действительно напоминающую судебный трон. Одетых в обычные одежды, исполосованные привычными морщинами, с необыкновенно тонкими ястребиными носами и длинными пергаментовыми пальцами. Волосы их слегка развивались, мелкий дождь сек мудрые лица, тонкие жестокие рты что-то тихо нашептывали, запуская одно за другим неведомые заклятья по ветру. Но страшнее всего были их глаза, большие и слегка навыкате, они отдавали отчетливой синевой, кричащей на фоне их серых фигур, запаянных то ли в плащи, то ли в накидки. Они разили картинками, цветными картинками, стремительно мелькающими на роговице, сливающихся в одно, отображающих весь мир, не только тот кадр, что уже десять минут висел перед их лицами.

 

Мерлин медленно повернулся в эту зловещую сторону, пьяно разглядывая страшных старцев, страшась их глаз и бегая взглядом, когда ноги сами по себе сделали два шага назад, где в спину магу уперся грудью негласный пристав, заставив его вздрогнуть, и шепнув на ухо:

 

- Негласный пристав не ведет тебя, - он хохотнул. – Негласный пристав просто разъясняет. Ты уже третий день ходишь вокруг, да около. Судьи устали, присяжные устали… - машинально Мерлин уклонил голову вправо, и новый шок протрезвил его затуманенную душу: то, что он десять минут назад бегло расценил за остановку, полную людей, в итоге оказалось странным сооружением из навеса и скамьи, полной седых стариков. Укоризненно тыкающих его своими острыми голубоглазыми взглядами, шамкающих на него своими иссеченными в паутину ртами, трясущих серебряными макушками. Два синелицых алкоголика, с нежно голубой материей глаз, матерящихся в десяти шагах, вдруг посерьезнели, и лица их перестали носить печать деградации. Одежда при ближайшем рассмотрении оказалась подобием странной униформы, - нечто такое Мерлин видел в детстве, в какой-то старой книжке, - они уверенно приблизились, и один из них презрительно закусил губу, когда другой подошел вплотную к преступному магу и произнес:

 

- Я ваш адвокат, Мерлин, - он вздохнул. – Но хочу сразу предупредить: ваше дело безнадежно, единственная надежда избежать смертной казни, это ссылка на ваше последнее действие. Но даже этого, в принципе, вы не имели права делать… Ваши родители отказались придти… Ваша дочь не была найдена, она где-то в Западной Европе ведет аналогичную вашей жизнь…

 

6.

 

Все эти события, уложив их в пятьдесят-шестьдесят слов, покрасив резкой маслянистой краской отвратительного рассказа, бывший немой поведал Даше, которую разыскал там же в Москве. Скучающую в ожидании очередной личности в одном из летних кафе, с видом на набережную, с ножкой, заброшенной на другую ножку, с сигаретой, что вновь заняла свое привычное место в уголку губ девушки. Тонкое синее платье с бретельками у самого своего основания вяло беспокоилось проказником-ветром, коричневые волосы были зачесаны назад, чуть оттопыренные ушки беззастенчиво разглядывали окружающую действительность. Она слушала молча, потягивая вино. Немой же говорил, как и может говорить человек, который всю свою жизнь молчал, он едва успел закончить про Мерлина, как речи его занялись обмыванием далекого прошлого, из которого Даша не помнила ничего, а знала так мало.

 

- Понимаешь, - сказала она ему, слегка притомившись от сбивчивых предложений. – Я не помню тебя, и ты не можешь так просто заявлять на меня права… Может быть, у нас раньше все и было хорошо, но это не значит, что я хочу продолжения… Я совсем недавно узнала кто ты есть такой… и кто она… и даже кто он… Я готова помочь вам, но… Во мне не живет то… нет памяти о том… что было основой нашей любви… нет тех мгновений, нет тех минут… поцелуев там… того сего… в общем, если нет основы, любви уже не может быть… Понимаешь? В общем, ничего не вернуть… Пойми меня правильно… Я не могу полюбить твой рассказ о том, как тогда было хорошо…

 

- Я понимаю, - вдруг осклабился немой. – Ничего другого я и не ждал…

 

- Я была немой? – Даша с сомнением покачала головой. – Единственное, почему я тебе верю… это потому, что знаю его… и потому что действительно не помню, что происходило со мной хотя бы десять-пятнадцать лет назад… Совершенно не помню… Как чистый лист… Он не спрашивал про меня?

 

- А что он мог спросить? – пожал плечами немой.

 

- Ничего не передавал? – раздражение своим еле приметным рубчиком обременило переносицу Даши. – Может, что-нибудь говорил? – она вкрадчиво заглядывала в глаза бывшему супругу.

 

- Ты до сих пор увлечена им? – проигнорировал её вопрос немой.

 

- Вовсе нет, - отказалась Даша. – Увлечение умерло спустя год нашего с ним совместного проживания. Но с ним всегда было интересно, потому год перерос в семь лет. Просто ты рассказал мне много нового… И мне чуточку стало грустно… К чему его приговорили?

 

- Этого я не могу тебе сказать, - вымученно улыбнулся немой. – Не потому что это запрещено, а просто не хочу. После стольких лет бесплодных поисков, должен же я что-то оставить тебе в наказание. Я оставлю самое страшное, что может быть – неведение. Прощай!

 

- Скажи! – лицо Даши в тот момент слепилось в тот самый образ, которому противостоять невозможно, тот образ, который в своей время съел Мерлина, а задолго до этого – самого немого.

 

- Нет, - покачал он головой. Ноги его распрямились, лицо было искажено болью. Он старательно уклонял его от любопытного взора девушки, пряча самовольные слезы, недостойно трясущиеся губы, спеша удалиться.

 

- Жив? – нахлынуло уже ему в спину. – Он жив?

 

- Жив, - приостановился на секунду немой. – И даже где-то бродит среди нас… Я рад, что он украл в свое время тебя у меня. Я бессмысленно провел эти семь лет, такое злое глупое упрямство несчастного человека. В какой-то степени я благодарен ему, он подарил мне новый шанс, шанс другой жизни, - в тот момент Даша почти уже осталась одна. – А немой ты была лучше… такую я не знал тебя… - и его не стало.

 

Больше Даша не видела ни этого человека, ни его маленькую девочку.

 

Покидая кафе вместе с новым другом, она обратила внимание на человека, в неудобной позе разместившегося на лавке через дорогу, он соседствовал с толстой девочкой, читающей толстую книгу. Глаза его прятались в большие черные очки, помятое лицо нервно дергалось, а кое-как уложенные волосы напоминали выгоревший лес. Крепкая рука сжимала пухлый журнальчик кроссвордов, короткие кривые ноги прятались под лавку, а непритязательная одежда делал его похожим на великовозрастного хулигана. Группа детей, игравшая в классики на пластилиновом асфальте, нашла себе новое развлечение и шумно удалилась, раскрыв убежище странного человека. Крохотное сердечко Даши бешено заколотилось, драгоценные ножки резко затормозили, едва не расставаясь с каблуками, а глаза жадно присосались к знакомой фигуре.

 

- Ты, - с изумлением пробормотала она. – Ты! – с радостью вскрикнула девушка, меняя свое направление в его вдруг стремительно начавшую удаляться сторону. – Ты! – с обидой кричала она ему вслед, до сих пор не уверенная, видя безнадежно удаляющуюся спину, уже хромая, но пытаясь ещё преследовать его, и быстро потеряв веру в это бесполезное занятие.

 

Мерлин улепетывал со всех ног, кровь прилила к его голове, посторонние шумы слагались в страшный зычный демонический хохот. Люди, как нарочно, бросались ему на встречу, мешая своими назойливыми телами, срочно покинуть это место, эту улицу, этот квартал. Кто-то что-то кричал ему вслед, какой-то предмет даже ударил в беззащитную спину, но Мерлин не остановился, даже не сбавил шаг, хотя обычно не пропускал своих обидчиков мимо. Ему просто хотелось бежать. Сейчас он растворился окончательно в том растворе, к которому стремился всегда, и он ещё не мог привыкнуть, что для решения собственных проблем ему ныне нужно использовать какие-то иные средства, нежели те, орудовать которыми он привык.

 

Он не хотел никаким образом видеться с Дашей, он просто хотел посмотреть издалека на предмет своего и не своего обожания, он хотел пролить с десяток скупых мужских слез, он хотел понять то, что ему никогда не дано было понять. Он боялся, что она попросит его что-нибудь сделать для неё, она обязательно бы попросила о чем-нибудь, а он не смог бы, даже если бы очень захотел, сделать этого. Более того, он боялся, что она задаст ему какой-нибудь вопрос, она обязательно задала бы ему какой-нибудь вопрос, а он бы даже не смог ей ответить…