[когда-нибудь выращу из «Хлеба» повесть или почти-роман. Про любовь. И одиночества. Эпиграфом будет все то же: «Мое ли дело, кем ты была прежде»] Я не могу без тебя, любимая! Я презираю и желаю тебя! Свет мой и мое проклятие! Что сделать, чтобы заслужить твою благосклонность, любимая! Я все равно возьму тебя! Одну или вдвоем с Парижем! И целого мира мало! Все к ногам твоим! Тебе должен поклониться весь мир! Он должен, также как и я, быть тебе рабом и господином! Ласки твои слаще вина! Ты прекрасна, возлюбленная моя! Я решил писать обо всем, что приходит в голову! Потому как боюсь сойти с ума! Сегодняшний день стал праздником! Прекраснейшая моя, любимая! Та, чья жизнь вберет в себя судьбу целого мира и не насытится! Ради кого, я подпалил бы Гефсиманский сад! О совершеннейшая Лилит, царица моя! Сегодня ты принесла мне движение губ, сегодня голубка принесла мне ветвь божественного мирра! Сегодня ты улыбалась! Сегодня лик твой говорил о чудесах земли! Рот, помазанный спелый гранатом, говорил о скорой кончине! Очи, душа моя, сказали, что Земля просто изменит орбиту! Тебе известно все! А я лишь ничтожный раб у ног твоих! Да будет воля твоя Первая перед Господом, попирая ангелов и любимейших сынов его! Слова. Они приходят скорее, чем я успеваю писать, душа моя! Запах. She smells. Так должны пахнуть ангелы! Так должно пахнуть росное поле ржи, посеянной на небесах! Я явился на свет в 2010 году, в Париже. Но никогда больше я не был в городе, пахнущем свежими овощами. Именно таким мне запомнилась Великая жеманница, столица второй великой жеманницы, Франции. Все, что мне осталось на память от нее – запах открывающегося рынка, запах запыхавшегося утра. Мой отец был по крови норманном, а по нраву упрямым мерином. Мать моя – была просто доброй, славной женщиной. Но прожив с ними под одной крышей два десятка лет, я вдруг понял насколько мы чужды друг другу, что все, что якобы связывает нас, не более чем фикция и видимость материализации. Наутро проводив папеньку на работу, я собрался сам и тоже вышел из дома. Маменька махала мне платочком, словно чувствовала что-то, хотела что-то сказать, но не сказала. А ведь это, по-моему, самое главное – сказать! Не хотеть, а сказать! Я же ушел, с чемоданом набитым чуть туже обычного; пришел на Вильмелский вокзал. Дорога в Сан-Луи обещала быть недолгой и занимательной. Так оно и получилось, спустя восемь часов, я стоял перед воротами Видукинд-Корвейского университета, построенного, видимо, из зависти к церкви Сан-Джованни в Палермо и очень ее напоминающего. В год и день моего выпуска, а именно шестого декабря 2033 года прославленный Джон Вульс на заседании пленума НПсТ объявил о синдроме ЭМ. Если записи мои дойдут к тем временам и к людям, которые, благодарение Господу, не будут знать этой заразы, я объясню, что это. Синдром или болезнь ЭМ, названа так по имени первой жертвы, Эрде Михаэля, голландского художника, эзотерика, оккультиста и вообще личности весьма характерной для своей эпохи. Считается, что именно его страсть к Латинской Америке помогла добраться заразе до Старого света. Но – парадокс – в самой Латинской Америке даже сейчас очень мал процент больных ЭМ. Вирус ЭМ передается всеми известными науке способами, воздушно-капельным, гигиеническим, контактным… […] Не удивляйтесь, я запомнил все это, стремясь выжить, не даться поганой болячке, проглотившей все губернии близ Сан-Луи и Сан-Шале. She smells like angels ought to smell. Я услышал это на выпускном вечере. И потом, многие годы, двигаясь лихим корветом или беспомощной щепой в волнах Предопределения и Сомнения, я пытался понять, что это значит! Слова такие близкие! Такие понятные! Кажется, протяни руку и сможешь коснуться, но ускользают из ладоней, соскальзывают с языка! И нет слов! И нет красоты! Господь мой, отец наш, всю жизнь я ищу ангела! Пленум НПсТ проходил в маленьком французском городке, и хотя это не был тот же самый Клермон, что тысячу лет назад, но по иронии судьбы носил точно такое же название. Французский Клермон снова поднимал древние фамильные гербы на белоснежные стяги над разгоряченными головами норманнов и франков. Гордые звериные профили опять дерзко глядели в небеса. Так хочет Господь! Истинно, реки крови потекшие следом за речью Палача Вульса, как прозвали в народе этого славного доктора философии, эти потоки человеческой крови способны были затмить не только средневековые походы учеников Назаретянина, но и ужасы творимые в середине двадцатого века фрицами, правнуками Ария, пестованных Листом и Труле. Те «охоты на ведьм» что видела замученная земля, видел измученный и безгранично справедливый Господь, меркли перед новой неистовой ее волной. Саллемские ведьмы всего лишь больная мозоль, а социалистические лагеря – неглубокий порез. В одном только округе Бовэ в мае тридцать четвертого в один день погибло двести тысяч человек, только одна треть из которых были мужчины. До 2035 года некоторые ученые еще говорили о проблеме перенаселения планеты, но после обнародования статистики ЭМ и десятилетних демографических планов, эта проблема отпала. Пленум, как и следовало ожидать, развалился, к дьяволу. Туда же ушли и все международные комитеты. Властные нити собрались в невидимых руках оставшихся руководителей. Безгранична мудрость Господа, и впервые в мире наступил мир – никто не хотел воевать, и никому не было ни малейшего дела до власть предержащих. Мир, разрушенный и размежеванный эпидемией, стал чище. Люди обрели себя. Но великая Чума не ушла. И судя по всему на покой даже не собиралась. Что в раю, что на земле есть только хмель и кравчий! Так пусть же в двух мирах оба правят неизменно! Эти пят лет я живу в новом дивном мире. Это земля живет в неге, она отдыхает. Быть может, воспринимает это как временную передышку, но, боюсь, это не так! Вирус ЭМ не уходит! Видимо, он просто не умеет уходить! Мой мир – это мир кислородных масок и респираторов! Мир латексных перчаток и джемперов с высокими воротниками. Мир – где каждый человек знает наизусть несколько томов органической химии и высшей биологии. Но никто не станет помогать другому. Поэтому все и знают все. Потому что знают – никто не поможет! Есть такая старая песня – У нас на двоих одно лишь дыхание! – сейчас это звучит в высшей степени фривольно и почти сексуально. Мои родители лежат на баптистском кладбище недалеко от Рон-Матра. Я не любил их. Никогда не любил и не могу сейчас пожалеть их. Великий Господь, отец наш, загляни глубже, чем я говорю! Господь мой, прочти меня как византийские полководцы не открывая чли страницы «Стратегикона». Посмотри и скажи, бог мой, есть там что? Есть или пуст я? Господь, отец наш!? А в сентябре 2041 года я снова оказался в университетских стенах, на этот раз это был Государственный университет в Реймсе имени Гильома Рубрука. Я стал старшим преподавателем на кафедре Политологии – специальность, которая теперь выпускала по полтора человека в два года, исключительно для Генеральных штатов. Никаких дискуссий, междоусобиц, ничего такого! Даже научная интеллигенция разучилась интриговать и сплетничать! Но за это они все носили на лицах белые санитарные маски! Скоро рядом со мной стала крутиться молоденькая девушка! Мне был уже тридцать один год, и в старые времена бы сказали, «пора жениться»! Таких глупостей больше не говорили! У нас на двоих одно лишь дыхание! Мечта и фантазия каждого дышащего, мыслящего существа! Первое прилагательное подразумевает, что существо еще живо! А второе – что оно и не собирается помирать! Сбрось обузу корысти, тщеславия гнет, Пей вино и расчесывай локоны милой. Господь, всемогущий отец наш, я глух и нем! Я одинок и потому беспомощен! Бог мой, вседерживец! Всемогущий и всепрощающий! Верую и уповаю! Верю, Господь, что проказа пришла за грехи наши! Верю, что искупив или покарав, проказа сгинет в геене Огненной! Господь, отец, дай дотерпеть! Дай сил выдержать! Каждый день прячусь за пластиковый намордник! Прячутся, прячутся, прячутся за намордники! Я знаю, как сходят с ума! Видя как мальчишки играют в баскетбол вокруг телефонного столба, а на лицах у них респираторы! На руках у них резиновые перчатки! Вот как сходят с ума! Сходят в безумие, когда ежедневно видят в здании, рассчитанном на пять тысяч человек, двадцать преподавателей и пол сотни студентов. Когда видят провалившиеся трибуны у стадионов! Когда даже море как будто худеет! Болеет! Слава Господу нашему! Объясни, отец, как могу я жить рядом с женщиной и ни разу не пожелать ее! У меня нет жены, Боже! У меня не будет детей! Потому что дети есть только у женщин да и рождаются от пламенного союза скальпеля и то-о-оненького шприца! Кто скажет мне, зачем мы выучили учебники биологии?! Отчего? Я знаю! От страха! Раньше кроме страха было что-то еще! А теперь не осталось ничего! Отец, Господь мой! Наставь, образумь! С кем бы я был? Да мало ли с кем! Чара моя! Ворожея, кудесница! Руки твои, как холодные спицы! Гибки и тверды! Ты свет мой и проклятие! Из уст твоих каплет мед сотовый! Запертый сад – Гефсиманов источник! О богиня моя, прекрасная Лилит! Ешь из рук моих! Жена моя! Перед тем как опрокину к ногам твоим грешный мир! Перед этим, душа моя, возьми в руки виноградную лозу! Я буду есть из рук твоих! И целого мира мало! Когда падут перед тобой Клермон и Назарет, когда разрушится Царьград и прекрасный Палермо – возлюбленная моя, дай отведать меда из круглой чаши! Подай, душа моя, с конца стола широкую круглую чашу! Мед, во рту обращающийся в вино! Но ласки твои слаще вина! Царица моя, чаровница и ласточка! Глаза твои – глаза горной серны, любимая! Чаровница моя, ты пахнешь так, как должны пахнуть ангелы! Богиня моя, обрати слова в пепел! Они бесполезны и суетливы! Они не могут сказать и части того, что я сделал и сделаю для тебя! Богиня! The goddess. The perfect woman… Ни звука, ни слова! Пусть молчат птицы и звери! Имя твое говорю Господу! Да будет воля твоя, как воля Господа нашего! В очах твоих и да - как нет, и нет - как да! Люби меня! Царица моя! Люби, но не говори никогда! А я стану кричать! Стану кричать на весь свет! На весь Свет и Тьму! Пусть всполошатся черти и дьяволы! Пусть бьют набаты на небе! Но еще раньше били в колокол на баптистском кладбище! Жена моя, ешь из рук моих! Я, муж твой, ем из рук твоих! Владивосток Февраль 2007 Хлебом единым – романчик :) Мое ли дело, кем ты была прежде… Играет музыка, которую никогда не услышу. Запахи, которых никогда не ощущу. Еда, которую никогда не попробую. И самые ценные и любимые люди. Мои драгоценности. Все так хорошо начиналось. Мы хотели написать книгу. Роман. О прошлом лете. Но лето уже не прошлое и даже не позапрошлое. Оно сгинуло. Умерло и сгнило. А все так хорошо начиналось… Париж не такой, каким был пятнадцать лет назад. Тогда, вполовину в моих мыслях, вполовину на экране телевизоров. Он смердел так, как сказал мне Зюскинд. Он горел так, как говорил Валентинов. Он давал ненавидеть себя, как приказывал Гюго. Он отторгал чужаков, как написала Хэмбли. Он изменился и умер, как вижу я… За спиною темно-оранжевая кирпичная кладка. На голове нечесаные волосы. Справа очень красивая девушка. Слева лучший друг. Перед носом странно пахнущие отталкивающего вида блюда. Пройдет час, два, три… Пройдет пять часов двадцать четыре минуты – пуф! – и не станет ничего! Мыльным пузырем распадется мое любимое прошлое. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
