- Но ведь я то не прозрачен? В смысле, я хочу сказать, что и во мне должна же быть какая-то тайна. Я просто не хочу быть прозрачным. Что бы всею, кому не попадя, смотрели сквозь меня. Кому приятно, когда смотрят сквозь него, а его самого и вовсе не замечают. От этого становиться одиноко и печально, не так ли? – продрожал стеклянный шарик в сером вареве. И по свету, излучаемому им, было видно, что он явно озадачен своим неловким положением.

Перед ним возникли губы с обложки Rolling Stones, и прошептали ему ласково, успокаивая его:

- Ну что ты так расстраиваешься, неужели ты не понимаешь, что таинственность присуще всему, не зависимо от обладания каким-либо цветом, или даже прозрачностью. Ты сам по себе таинственность. Ты самая большая тайна, для тебя, ровно, так же как и я – самая большая тайна для меня. Я даже не знаю, откуда у меня берется голос. Впрочем, что такое голос? Вибрации? Ощущаемые волны? Но тогда ощущаемые чем?

Серое марево подернулось, и шарик с улыбкой содрогнулись. Марево зашлось жутким гулом. Улыбка вдруг передернулась судорогой, и искривилось в жуткой, угрожающей гримасе.

- Но если ты хочешь понять свою суть, я знаю что делать, - проговорила улыбка, и подлетела стеклянному, светящемуся шару вплотную.

- Сделай, что-нибудь!!! – воскликнул шар, серое марево ожесточенно вибрировало, это чувствовал шар и улыбка. Шар вдруг подумал: «Вот-вот должно произойти что-то ужасное!»

Улыбка вдруг распахнулась, и своими клыками впилась в стеклянный светящийся шарик. Шарик треснул, и разлетелся по серому вареву мириадами звонких осколков, и все серое марево осыпалось лепестками роз, а по губам улыбки ползали, кучи хрустящих тараканов.

- Теперь ты знаешь свою суть, - сказала улыбка, довольно хрустя насекомыми, - всегда будет жертва, и всегда будет тот, кто эту жертву приносит.

- И всегда будет тот, кому эту самую жертву приносят, - завибрировало серое марево.