За окном стояла обычная осенняя пора. Листья, медленно и с шелестом, спадали с деревьев. Щебетание птиц становилось тише и тише. Куда-то пропали комары и мухи, так досаждавшие летом. Все, будто, замерло в ожидании чего-то необыкновенного.

 

Михаил вошел в залу, роскошно обставленную, увешанную картинами и гобеленами, потолок ее украшала люстра чистейшего чешского хрусталя. Дом достался ему и его брату, от отца, который «отвоевал» себе эту дачу, позже превратив его в образчик поместья, еще при советской власти. Судьба его семьи всегда складывалась достаточно успешно. Одно омрачало род Гальваньских: нездоровье младшего брата Михаила – Григория. С этой мыслью, всегда печалившей красивое лицо Михаила, он вошел в залу, использовавшуюся для приемов гостей. Михаил взглянул на часы.

 

«Скоро четырнадцать, нужно ехать.»

 

Он позвонил, вошла горничная Клавдия. Велел подготовить машину. Клавдия вышла, Михаил подошел к окну и посмотрел на осень. Она ему нравилась и подходила. Они оба были печальные и безрадостные, тихие и немного размякшие. Он следил за медленно падающими листьями, за кружившими в воздухе воронами, за водителем Иваном, который уже выгнал из гаража автомобиль и прогревал его на улице перед входом в дом.

 

Неожиданно Михаил вспомнил, что сегодня еще не был у своего брата. Эта мысль очень больно кольнула в правый висок. Своими красивыми пальцами он провел по левой стороне лица, налил себе из графина, всегда стоявшего здесь, рядом с окном, и направился в покои к брату.

 

Григорий еще не отошел ото сна. Его кудрявые волосы спадали на подушку, от чего он казался молодым и безобидным мальчишкой. Он тихонько посапывал и ворочался всем телом, но как-то неловко и осторожно. Михаил, по обыкновению, сел на стоящий рядом с кроватью стул, положил ладонь брата на свою ладонь. Легкая, едва заметная улыбка сострадания, появилась на лице Михаила. Посидев так еще минут пять, он поднялся, поправил сбившееся одеяло Григория, поцеловал его в лоб и вышел из комнаты.

 

Уходя, он еще раз позвонил, напомнил пришедшей Клавдии, что необходимо давать лекарства Григорию исключительно вовремя и сделав еще кое-какие распоряжения по дому, отправился в город.

 

Михаил вернулся только к вечеру. От него пахло дорогими сигарами, дорогими женскими духами и коньяком, тоже дорогим. Он был сдержанно весел, а войдя в дом и вовсе погрустнел, и его лицо приняло то самое выражение, которое оно имело сегодня утром. Первым делом он направился в душ, а после - к брату.

 

Григорий, как всегда, был слаб. Он сидел, опираясь на спинку кровати. Голова его была чуть наклонена влево, лица не выражало абсолютно ничего, глаза были неподвижны.

 

- Здравствуй, Гриша. – чуть слышно прошептал Михаил, подсаживаясь к брату.

 

Гриша молчал, и Михаил знал это. Вот уже много лет так было: Михаил говорил, а Гриша молчал. Это стало правилом их общения. Тем горестным правилом, которое, казалось, уже ничто не сможет нарушить.

 

- Я сегодня был в городе. Там все по-старому…

 

И Михаил начал рассказывать, как он провел день. Он рассказывал все, даже то, что, наверное, и не стоило бы рассказывать младшему брату. Но он рассказывал все.

 

Так проходил каждый день. Из месяца в месяц, из года в год. За окнами дома природа сменяла краски одни на другие, облака проплывали над домом, и Солнце чередовалось с Луной. Но в доме Гальваньских не менялось ничего. Все было по-старому. И уже казалось, что так было, есть и будет всегда. И поделать с этим ничего нельзя, просто невозможно. Казалось, что всех все устраивало, никто не хотел ничего менять.

 

Все изменил случай. Михаил вынужден был ехать по делам чрезвычайной важности (в противном случае, он просто никуда не поехал бы), от разрешения которых зависело будущее его семьи. Он уезжал на месяц за границу. Целый день дом напоминал муравейник. Все, кроме Григория, суетились, готовились, провожали Михаила. К вечеру он уехал, на прощанье строго на строго приказав Клавдии давать лекарство для Григория во время и не забывать делать прогулки по парку.

 

Клавдия выполняла все указания уехавшего хозяина дома точно по расписанию: мыла Гришу, давала ему лекарства, гуляла с ним, кормила, возила его на коляске по парку и читала на ночь что-нибудь из классики. Все было как раньше.

 

В один из холодных осенних дней Клавдия гуляла с Гришей по парку. Они уже дошли до его оконечности и повернули обратно. Закапал дождь, подул ветер, а через минуту уже шел настоящий ливень. Холодные большие капли легко пробивались через старые деревья. У Клавдии не было с собой зонта. Она катила коляску обратно так быстро, как только могла. Сырая гравийная дорожка всеми силами пыталась задержать движение коляски: колеса погружались в размягший грунт, катить становилось все тяжелее и тяжелее. Обессилившая и вымокшая, Клавдия добралась до дома. Как на зло, долго не могла найти ключи, а потом подобрать нужный. Холодный ветер больно хлестал вымокшую одежду. Клавдия хотела натереть водкой вымокшего Гришу, но вспомнила, что Михаил категорически запретил это делать, потому что лекарства в таком случае могли дать аллергическую реакцию. Поэтому она только переодела его и уложила в прогретую постель, укутав одеялами.

 

На утро Гриша кашлял, его мучил насморк, поднялась температура, лицо было красное, глаза тоже были красные. Решили вызывать врача из города. Иван сам съездил за ним. Врач осмотрел больного, нашел обычный грипп и велел лечить. На вопрос о таблетках, которые давали Грише до этого, он категорически запретил их прием.

 

- Они сейчас все равно усваиваться не будут. К тому же могут дать осложнения. – аргументировал он.

 

В тот вечер в доме никто, кроме Гриши, не спал до поздней ночи. Все были взволнованы и испуганы. До приезда Михаила оставалось больше трех недель.

 

Лечение проводили усиленное. С утра до вечера Клавдия делала Грише разные процедуры. Это помогло, и он достаточно быстро поправился. И не просто поправился, а даже изменился. Теперь он держал голову ровно, сам открывал рот, когда его кормили, и не сидел с неподвижным взглядом, а прикрывал глаза. Однажды, даже, Клавдия нашла на полу, возле Гришиной кровати, книгу, но не предала этому значения.

 

После успешно перенесенного гриппа Григорий стал чувствовать себя. Он, словно, вышел из темноты на свет, ощутил присутствие времени и живого мира вокруг себя. Сначала он услышал голос Клавдии. Потом увидел свою комнату, предметы вокруг себя. После пробовал взять книгу, лежавшую на стуле рядом с кроватью, но не смог и книга упала. Пытался сказать, но вместо этого издал звук, испугавший его самого. Он ничего не помнил, но понимал, что еще несколько дней назад он ничего этого делать не мог, а теперь может. И он точно не хочет снова впасть в то безучастное состояние. Его силы были малы, но мозг уже работал. Неохотно, медленно и, наверное, не всегда правильно, но работал. Он решил отказаться от таблеток, которые ему давали. Он чувствовал, инстинктивно чувствовал, что они опасны для него, поэтому когда Клавдия давала ему таблетку, он делал вид что глотает ее, а на самом деле закладывал ее под язык, а после выплевывал, измельчал и прятал порошок за плинтус и в щели паркета. Свою активность он тоже решил не показывать. Он не знал, кто эти люди и что им нужно. Кругом он чувствовал опасность.

 

Вернулся Михаил. Довольный и даже немного веселый. Дело прошло блестяще, его семейству по-прежнему ничего не угрожало. Весь день он провел дома, гуляя по парку и читая. Заходил несколько раз к брату. Рассказывал о поездке. Григорий все также безучастно молчал.

 

Так прошло еще много времени. Все было как всегда, ничего не изменилось. Почти ничего: каждый день Григорий силился вспомнить, что было раньше и что-то у него вспомнить получалось, а что-то он почерпнул из монологов брата. Он продолжал упражнять свое тело, которое совсем разучилось двигаться, свои глаза, которые разучились видеть и свои голосовые связки, которые разучились разговаривать. Постепенно, его мысли становились более логичными, а движения более плавными. Он уже отчетливо помнил свое детство, родителей, брата. Что же случилось? Почему он в этой кровати, прикован к постели? Где родители? Почему он никого не видит, кроме брата и этой пожилой женщины? Ему не нравилось все это. И еще он боялся. Очень боялся этой ситуации, этого всего вокруг себя. Причем больше всего пугало не то, что происходит, а что делать дальше. Его мучил страх перед неизвестностью, зыбкостью своего положения.

 

«Но ведь это мой брат, мой родной брат. Кто, если не он?» - размышлял Григорий, в очередной раз слушая рассказ Михаила о том, как прошел день.

 

Михаил сидел на стуле рядом с кроватью Гриши и смотрел в окно. Вдруг он почувствовал его руку на своей и вздрогнул. Михаил опешил и даже испугался. Григорий смотрел на него, прямо в глаза, первый раз за столько лет. Его взгляд не был жестоким, но и не был нежен, по-прежнему оставаясь неживым, пустым. Он сжал руку брата в своей руке, Григорий шевелил губами, но не произносил звуков. «Михаил, брат» - читалось на его губах. Михаил побыл еще с братом, и, не слова не говоря, вышел.

 

После ужина Григорий получил две таблетки вместо одной. Все пропало! Брат предал его! «И что же теперь делать? Лежать и ждать? Чего ждать, и зачем? Рано или поздно обман раскроется, точнее уже раскрылся. Ничего не осталось кроме как бежать. Да, нужно бежать и как можно скорее! Правда, это будет не так-то просто сделать: сил на ходьбу почти нет, произносить слова до сих пор трудно, да и куда пойти?» Он думал. Выбора не было, нужно было бежать и не важно куда, а как можно скорее. Григорий уже мог ходить, он тут же вскочил с кровати и стал собираться. Он открывал ящики, тихо и быстро, все подряд, но они все были либо пусты, либо в них лежали какие-то старые тряпки и коробки… Ничего ценного!

 

«Пойду так» - решил Григорий. Он тихонько приоткрыл дверь, выглянул в коридор, убедился, что там никого не было и скользнул наружу. Он помнил этот дом. Дом был почти как в его детстве, только антиквариата прибавилось. Но стены, потолок, немного скрипучий паркет, а главное этот запах старых домов, остались прежними. Он медленно и несколько неуклюже ступал по полу, дрожа всем телом. Хотелось спешить, но спешить было нельзя. Каждый новый изгиб коридора, каждая дверь, остававшаяся за спиной, таили опасность, пугали. Григорий силился вспомнить дорогу к гаражу. Там должен был быть велосипед. Он помнил, что умеет ездить на велосипеде, хотя и не помнил, как это делается. «Наконец-то, лестница! Теперь направо и где-то должна быть дверь, ведущая в гараж. Вот, кажется, она!»

 

Григорий толкнул дверь и машинально дернул за веревку справа. Свет зажегся. Такой неяркий, но его хватало, как когда-то в детстве. У стены стоял велосипед: новый, хороший с передачами. Григорий не знал таких велосипедов, но сразу понял как им пользоваться. Он взял велосипед за руль и покатил к воротам. Нужно было открыть ворота и Григорий стал искать привычную веревку, за которую он тянул в детстве вместе с отцом и братом и ворота открывались. Такой веревки не было. Вместо нее рядом, на стене была кнопка со стрелками. Он протянул руку, чтобы нажать кнопку, но чья-то рука помешала ему. Григорий повернул голову. Рядом стоял Михаил.

 

- Куда ты собрался, идиот? – Михаил сказал это спокойно и тихо.

- Я ухожу.

- Куда ты пойдешь, никчемный инвалид. Кому ты нужен? – все повышая голос продолжал Михаил – Кому ты нужен, кроме меня?

- Зачем я тебе нужен?

- Потому что я хочу заботиться о тебе. Все что мне нужно – заботиться о тебе.

- Поэтому ты отключил меня на несколько лет?

- Пойми, родителей не стало слишком рано. Я ведь даже тебе не сказал. Боялся, что ты получишь психологическую травму. Я был совсем один. Понимаешь, я остался один! – Михаил ударил кулаком в стену – мне нужен был кто-то, кто будет рядом со мной. Всегда! Если это не смогли сделать они, я подумал, что ты сможешь. Но ты подводишь меня. – Михаил шагнул к Григорию и взял руками за голову, придвинул его лицо к своему. – Гриша, зачем ты подводишь меня?

- Миша, я не хотел. Я просто… Тебе ведь нужно, чтобы я всегда был рядом, так?

- Так.

- И больше ничего. Я имею в виду всякие там штуки типа кабаков, женщин, покера. Тебе все это не нужно?

- Нет, не нужно. Уже давно не нужно и не знаю нужно ли было когда-нибудь. – Михаил остыл, он уже не выглядел рассерженным. Он стоял напротив Григория, потупив взгляд, как непослушный ученик, которого отчитывают.

- Миша, я обещаю, я буду с тобой. Всегда. Но теперь моя очередь, понимаешь?

 

Михаил посмотрел на брата. Он все понимал. Все. Ни слова ни говоря, он направился в комнату Григория. Снял обувь, разделся, залез под одеяло. Ему не понравилось, как лежит подушка, он поправил ее, улегся поудобнее и уставился в потолок. Вскоре пришел Григорий. В руках у него был поднос. На подносе стоял стакан с водой и пластмассовая ванночка с таблетками. Он медленно прошел с подносом к окну и поставил его на подоконник. Вернулся к Михаилу, подал ему таблетки и стакан.

 

- Привстань, пожалуйста. – Михаил повиновался. - Не торопись. По одной. Так, хорошо.

 

Когда таблетки кончились, Григорий уложил брата.

 

- Через час я вернусь. Спи. Тебе сейчас нужно спать.

- У тебя есть… - Михаил не договорил.

- Я знаю. – и Григорий вышел из комнаты Михаила.

 

Остаток дня Григорий провел читая и гуляя по парку. Несколько раз он заходил к брату.