– Ты можешь объяснить, что с тобой происходит? В самом деле, нельзя быть такой угрюмой. Меня потом все просто замучили: «Кто это с тобой был? За весь вечер мы от нее и полслова не услышали!» В конце концов, это даже неприлично. Я понимаю, случись у тебя какое-нибудь непоправимое горе. Но так же нельзя! К чему эта суровая партизанщина?

Я пожимаю плечами. Я вполне могла бы красноречиво оправдаться тем, что мне просто нечего было сказать этим праздным никчемным людям. И мне наплевать, что они все обо мне подумали. Но зачем? Чем он, вопрошавший, от них выгодно отличается? Еще одна пустая трата слов. А я решила больше не разбрызгивать энергию понапрасну.

В последнее время я, вообще, мало говорю. Думаю, я уже чрезмерно высказалась. От природы человек оживленный, общительный и даже болтливый, я не жалела сил на оформление своего богатого словарного запаса в цветистые увесистые тирады. Щедрой рукой я разбрасывала их налево и направо и не сразу, но все же достаточно скоро убедилась в тщетности этого трудоемкого занятия. Обслуживать речью, хотя бы и примитивной, элементарные бытовые ритуалы – чересчур роскошное излишество. А высказывать вслух что-либо значительное – все равно, что метать бисер перед существами, весьма далекими от изящного искусства.

Подозрение, что стоящему человеку лучший собеседник – он сам, уже давно закралось в мою пытливую душу. Пусть небольшой, но все же жизненный опыт лишь утвердил и укоренил это подозрение. Поэтому я перестала ценить практическую выгоду внешнего диалога в пользу диалога внутреннего, имеющего вид усовершенствованной модификации простой эгоцентрической речи и постоянно стремящегося к слиянию потоков сознания в общий глобальный монолог. И тогда конечную (хотя лучше было бы сказать «бесконечную») цель саморазвития можно представить как полный и бесповоротный уход в себя. Однако термин этот, на мой взгляд, не совсем точен, потому что уход в себя предполагает предварительный из себя же выход. А я, как мне кажется, никогда в большой степени из себя не выходила. Я имею в виду разрыв со своим подлинным я-бытием, а не тот смысл, какой принято вкладывать в это словосочетание. (Кстати, а может, и весьма не кстати, помимо дихотомии «уйти в себя – выйти из себя», на ум приходит еще одна: «выйти из себя – прийти в себя», которая также не является комбинацией общепризнанных семантических антонимов, что еще раз подчеркивает неоднозначность словесного выражения мысли. И опять-таки недостаток этот гораздо более присущ внешней речи, нежели самообщению, в котором взаимосамопонимание достигается практически без слов.)

Однако приходится мириться с тем, что полностью оторваться от мира невозможно, хотя смирение это не следует путать с пессимизмом, означающим прекращение борьбы. Беспредельность пути самоактуализации, напротив, должна питать небывалой энергией и внушать радость оттого, что стремление к вершине вечно, оно не может ни иссякнуть с течением времени, ни лопнуть под тяжестью пространства. Поэтому страху, обычно сопровождающему достижение какой-либо конечной цели, когда на смену смыслу жизни приходит горькая опустошенность, просто не остается места. Дорога моя светла, но терниста. Среда обитания плотно держит в тисках. Стоит только на минуточку раствориться в собственных размышлениях и начать благостно упиваться своей самодостаточностью, как тут же раздается грубый потусторонний окрик:

– Ты суп будешь? Рита, я тебя спрашиваю!

Я невольно вздрагиваю и морщусь. Рита... Кто такая Рита? Мать честная, так это ж я! И не нужно удивляться. Я уже давно перестала воспринимать свое Я и слово «Рита» как неразрывное единство. По-моему, достаточно глупо отождествлять себя с именем, с этим бессмысленным набором звуков, навязанным нам извне практически с момента появления на свет, когда ребенок еще настолько беспомощен, что не может противостоять насильственной инвентаризации и в результате вынужден всю жизнь носить на себе это безобразное (с ударением на втором слоге) клеймо. Гораздо гуманнее было бы предоставить человеку право самому выбирать себе имя, хотя бы намекающее на его бытийную определяемость. Будь у меня такая возможность, разве я пожелала бы именоваться этим настолько дурацким буквосочетанием «Рита», что даже вольный его перевод с древнегреческого ни в коей мере не подчеркивает мои личностные достоинства? Конечно, я предпочла бы иметь другое имя, более благозвучное и отражающее специфику моего уникального внутреннего мира. Например, «Суть всего сущего» или «Самость». А еще лучше просто «Я», так как только эта категория способна вместить в себя всю палитру оттенков и гамму полутонов неповторимого многообразия моего концептуального содержания. Поэтому именно так я и буду обозначать себя в дальнейшем. (Видимо, здесь можно было бы усмотреть некое противоречие, вытекающее из того, что упомянутая категория зачастую применяется и другими людьми для обозначения своих индивидуальностей, что затрудняет идентификацию и ставит под сомнение правомерность использования данного исключительно емкого понятия для утверждения непосредственно моей личной обособленности. Это противоречие, однако, с легкостью снимается схематическим определением рамок подхода, согласно которому самосовершенствование выступает как непрерывное восхождение к индивидуальности путем углубленного самопознания, когда остальные субъекты становятся принципиально не важны.)

Итак, добровольно отказавшись от посягательств на конфиденциальность субстанций, трансцендентных моему самосознанию, я требую аналогичного взаимного невмешательства в мои душевные брожения. Хватит, я больше не желаю уподобляться распахнутой книге, которую каждый встречный мог перелистывать своими грязными пальцами. Что все они, случайные и посторонние, оставили после себя, кроме этих жирных отпечатков? Ответ очевиден. Теперь все, лавочка закрылась. Нужно только тщательно стереть со страниц своей жизни следы чужеродных посещений.

Но существует еще одно непреодолимое препятствие: на пути к своей абстрактной действительности абсолютный дух непременно спотыкается о свое же собственно тело. И с этим совершенно ничего нельзя поделать. Даже самые изощренные медитативные практики создают лишь кратковременный эффект розовых очков, но проблемы вовсе не решают. Поэтому остается только принять как должное факт, что пока душа живет и здравствует, она будет вынуждена вечно влачить за собой этот бренный материальный довесок.

В принципе, не так-то сложно смириться с необходимость дышать, принимать пищу и удовлетворять другие естественные нужды, которые с самого рождения столь прочно вплетены в полотно жизненного опыта, что их осуществление производится, если не окончательно автоматически, то, по крайней мере, без особо детального обдумывания, тем самым создавая условия для стремления к духовному совершенствованию, не обращая должного внимания на процесс насыщения базовых потребностей и практически не замечая их. Гораздо труднее приспособиться к мысли о безоговорочной необходимости мужчин, которая, являясь по природе и сути своей столь же витальной, как и вышеупомянутые нужды, все-таки имеет ряд отличительных особенностей. Во-первых, потребность эта внешне менее физически очевидна, ее удовлетворение можно задерживать сколь угодно долго без заметного ущерба для биологии организма, что создает иллюзию малозначимости. Однако истинная картина оказывается прямо противоположной: латентная энергетика данного влечения неизбежно ставит его на верхнюю ступень иерархии. И пусть от этого утверждения сильно попахивает фрейдистским пансексуализмом, я вовсе не претендую на новое слово в мотивационной теории, я лишь констатирую, что лично для меня аскетизм в данном направлении невозможен.

И, наконец, если при удовлетворении нужд первого типа тело использует само себя в сочетании с разнообразными объектами неживой природы, то трансформированный социокультурными прививками инстинкт продолжения рода предполагает непосредственный контакт собственного тела с другим телом, а именно, с телом мужчины, что и создает дополнительные неудобства.

Конечно, проще всего было бы выйти замуж. Чтобы всегда иметь под рукой безотказный источник наслаждения. В идеале его функции должны этим и ограничиваться. Но, на самом деле, мужья, которые не просят есть и не лезут тебе в душу, нынче исключительная редкость. Всякий так и норовит либо поскандалить, либо поделиться переживаниями. И абсолютно все с утра до вечера говорят, говорят и, что самое возмутительное, еще и требуют ответа! Нет, держать в доме постоянный иррелевантный раздражитель я не желаю.

Впрочем, можно было бы завести себе дауна, какого-нибудь блаженного с ясными голубыми глазками или кочегара-истопника четвертого разряда, который просто двух слов связать не в состоянии. Но это вряд ли. Во-первых, где их взять? Среди моего некогда обширного окружения подобные особи замечены не были, а расширять специально для этого и без того громоздкую сферу знакомств я считаю крайне нецелесообразным. К тому же, это не слишком-то гуманно и совершенно неэстетично. Разве наличие уродливой безмозглой секс-машинки облагородит мою утонченную душевную организацию?

Поэтому замуж я не стремлюсь. Дополнительный аргумент: обременение семьей предполагает разведение потомства. А мне ни к чему этот лицемерный выброс шлаков и псевдосамоутверждение посредством ни в чем не повинных младенцев. Кроме того, сверхурочные материальные заботы отнюдь не способствуют моему духодвижению. Единственный гипотетический плюс – это возможность оттачивать рефлексивную технику в процессе воспитания, так сказать, передачи опыта подрастающему поколению. Но думаю, моя интроспекция и без того безупречна. А в учениках я не нуждаюсь. Меня абсолютно не волнует, что будущее человечество останется в святом неведении по поводу моих умозрительных достижений. Мне накласть на человечество. Многого ли стоят все эти вселенские абстракции в сравнении с имманентностью несметных сокровищ собственного разума? То-то же. Я сама себе аудитория, благодарная, но критичная. Строгая, но справедливая. Я сама себе и истец, и ответчик, и судья. Только моя совесть может диктовать мне правила игры, и только перед самой собой мне может быть стыдно. Но стыдно мне практически не бывает, особенно с тех пор, как я оставила дурную привычку стыдиться за других. Просто иногда бывает чуточку обидно, что в ряде случаев коварно ускользающая из-под контроля плоть принимается доминировать и мешает осуществлению генерального плана построения идеальной Я-концепции. И тогда рассудок начинает метаться в поисках достойного компромисса.

Как набить утробу ненасытную, ублажить чрево похотливое и при всем при этом сохранить кристальность помыслов и трезвость рассуждений? И, оторвавшись от земли, раскинуть руки и лететь, лететь все выше и выше, туда, в безвоздушное пространство, к Юпитеру, где завершается время-деньги, где нет этих суматошных приматов, с успехом освоивших вторую сигнальную систему, и где случайные порывы ветерка заменяет мощный поток моего чистого сознания. Невозможно. Невозможно!

И тут приходит конец моему молчанию, и разрывает тишину дикий вопль безысходности.

 

 

 

май 1999