Артур Конан-Дойль (1859-1930), впоследствии сэр, долгое время не мог себя найти. Он трудился в основном на ниве здравоохранения, изредка прописывая без особого успеха пилюли и пописывая, опять-таки без особого успеха, в разных журналах. Но все это не доставляло ему удовлетворения. Летом 1886 года, вконец очумев от смога и докучливых мух (а лето, надо заметить, было чертовски жаркое), молодой Артур отбыл на континент в надежде слегка отдохнуть и порезвиться.

В Баден-Бадене на водах он встретил молодого русского, только что закончившего на медицинском факультете МГУ и жившего в Москве на Поварской. Они познакомились случайно на почве общих интересов и, сидя в тени развесистого папоротника за пинтой-другой доброго немецкого пива, британский медик с неподдельным интересом слушал историю жизни своего собеседника, молодого русского доктора по фамилии Ватсон.

А история эта весьма поучительна.

Предки доктора Ватсона, родом из славного города Бердичева, носили фамилию Ганватсон, с ударением на последнем слоге. С течением времени (благодаря стараниям нетрезвого волостного писаря) первые три буквы куда-то затерялись, и осталось просто Ватсон, с тем же ударением. Когда же в правительстве и народе ясно обозначились антисемитские настроения, Натан Ватсон, в то время молодой студент-медик, решил не делаться, подобно своим товарищам по несчастью, каким-нибудь Козловым или Приходько. Он поступил хитрее и проще. Он поменял ударение. Это сняло все - или почти все - вопросы и даже придало ему некоторое сходство с англичанами.

Конан-Дойль был так поражен удивительным превращением Ватсона в Ватсона, изворотливостью и нестандартным умом своего нового друга, что в голове у него немедленно сочинился рассказ, где главным персонажем был наш Ватсон (или Уотсон, на аглицкий манер), но уже взрослый храбрый отставной доктор, благородный и честный, смело вступающий в схватку с шайкой лондонских бандитов, обложивших данью тамошние "тонары" и ларьки. Партнером и помощником Ватсона должен был быть какой-то полоумный сыщик-любитель, куривший опиум (по всей видимости, наркоман) и бренчавший на скрипке всякий вздор.

Фамилия сыщика была Холмс, а вот имя никак не выходило. В голове почему-то вертелось имя Шейлок, которое начинающий литератор прочно связывал с Бальзаком (Оноре де), а Бальзака Артур не любил, потому что он француз и пьет много кофе (как писала "Таймс"). Артур же, как истый англичанин, употреблял исключительно чай, а кофе на дух не переносил. И наверное поэтому своему весьма несимпатичному сыщику дал он имя Шерлок - по созвучию с Шейлоком.

Через два дня русский уехал, а в тихом немецком городке вместо живого Ватсона родился другой Ватсон, литературный.

Поначалу он полностью соответствовал идеалу автора, однако со временем стал проявлять некоторые признаки тугодумия, а то и просто тупости, приводя порой автора в замешательство. Шерлок же Холмс, напротив, все более удивлял своей проницательностью и острым умом. Силушкой он был тоже не обделен, на скрипке, как оказалось, играл весьма сносно, а опиум курил лишь время от времени, да и то со скуки.

Озадаченный Конан-Дойль только изумлялся да руками разводил, однако поделать ничего не мог. Наконец, плюнув на все, писатель поселил их вместе на Бейкер-стрит (в память о всамделишном Ватсоне), дал Ватсону практику, Холмсу пробирки, развернул перед ними широкую панораму жизни Лондона конца 19 века и, оглаживая усы, закурил. Чего-то все же не хватало.

Артур сидел в задумчивости, дымилась сигара, медленно изменяя соотношение между пеплом и табаком. Пепел дрогнул и, изогнувшись в предсмертных судорогах, упал на пол.

- Женщина! - вскричал Артур голосом, каким, наверное, в свое время Архимед вопил "Эврика!".

И он ввел в живую ткань повествования невозмутимую и добрую миссис Хадсон, уравновесив таким образом Инь и Ян и покрыв славой свое имя во веки веков. Аминь.