С начала года, как только было объявлено о большом праздновании Октябрьского переворота, Петербург жил в ожидании эпохального события.

 

Напряжение усиливалось по мере того, как все большее количество людей подключалось к подготовке праздника. Места в отелях были раскуплены задолго до известной всем даты, толпы спонсоров продолжали тщетные попытки пополнить давно сформированный праздничный фонд.

 

7-го ноября страсти достигли максимального накала.

 

Выйдя утром на улицу, я с большим трудом пробился к станции метро сквозь бушующие отряды вооруженных матросов, снующих повсюду. Тут и там бородатые ораторы что-то истерично втолковывали собравшимся в группы рабочим, которые, ввиду плохого знания истории, были одеты, в основном, в косоворотки и джинсы.

 

- Товарищ, - подскочила ко мне какая-то тетка в кожаной куртке, пестрых лосинах и бандане на голове, - вся власть – Учредительному собранию!

 

- Дура, - ответил я, - нужно орать «вся власть – Советам!»

Тетка достала из кармана куртки бумажку, заглянула в нее и смущенно сказала:

 

- Верно. Пусть будет – Советам.

 

В вестибюле станции меня остановил солдатский патруль. В казачьих шароварах, камуфляжных куртках, черных беретах на голове и с автоматами Калашникова в руках солдаты выглядели очень живописно. Проверять, настоящие это автоматы или муляжи, не было никакого желания.

 

- Ваш жетон, - тьфу, черт, - мандат, - важно обратился ко мне старший патруля - в пробковом шлеме, со стеком.

 

- В Смольном, - буркнул я и попытался пройти дальше.

 

Патруль заступил дорогу.

 

- Сегодня вход в метро только по предъявлению мандата, подписанного батькой народным комиссаром, - заявил старший.

 

- А у тебя самого есть мандат? - приблизив к нему лицо, тоном бо-о-льшого проверяющего спросил я.

 

- Э-э-э… - начал тот…

 

- Вон отсюда! – я рукой показал направление и пошел к эскалатору.

 

- Олигарх недорезанный, - донеслось мне вослед. Видимо, сегодня я был уже не первым олигархом, катающимся на метро.

 

В вагоне метрополитена мне настойчиво рекомендовали купить лейкопластырь, который чудесным образом заживит мои раны во время близящегося восстания, авторучки, с помощью которых я наверняка получу автограф вождя мирового пролетариата, и всевозможные виды оружия. Один паренек даже предложил ледоруб.

 

- А вот это рановато, - сказал я недоумевающему продавцу.

 

… Черт меня дернул выйти на станции «Невский проспект». Я даже представить себе не мог, сколько горожан, спрашивающих друг у друга: «А вы не знаете, во сколько будет салют?» - столпится на тротуарах, да и на проезжей части, мешая броневикам с развевающимся триколором.

 

Я с трудом протолкался в кафе и подсел за столик к молодой парочке, поскольку остальные столы были заняты. Парочка шепотом обсуждала, брать или не брать вечером с собою на площадь презервативы, и, если брать, то какие. Девушка настаивала на «Холостом залпе».

 

«Новинка сезона! Последний рябчик в ананасах» - прочел я на рекламной листовке. «Хорошо хоть - не буржуй последний» - подумал я и заказал чашку «Временного капучино», искренне надеясь, что кофе утвердится в желудке надолго.

 

За соседними столиками обсуждали самый главный вопрос - перерастет ли народное гуляние по Дворцовой площади в настоящий народный бунт. Этот вопрос занимал всех: и жителей, и гостей, и власти города. По слухам, охрану «Авроры» усилили до невозможности, - на всякий случай.

 

Сидящий за угловым столом толстяк в цилиндре орал в мобильник:

 

- …и телеграф! Обязательно – телеграф! Что значит – где он находится? – спроси у кого-нибудь… Я тебе – не «кто-нибудь» - я член государственной думы народных комиссаров!..

 

Психоз нарастал, плавно подходя к маразму.

 

За окном, по проспекту, ехал броневик, на котором какой-то человек в кепке и бородке клинышком в мегафон рекламировал туры в Финляндию.

 

По тротуару, в сторону Эрмитажа, протопал женский батальон, бойцы которого – топ-модели – на ходу подкрашивали губки и влет расстреливали глазками группы матросов.

 

Близился час Х…