Кусочки разорванной страницы сиротливо белели в ведре. Разве это ведро? Разве так нужно принимать разбитую жизнь? Эти клочки бумаги, точнее эти четыре страницы, уменьшенные моими пальцами до размеров печенья – замолчали навсегда. Так и было тогда. Как говорится: «Эти строки я посвящаю своему бывшему мужу, который так произнёс слово «гениально» и при этом по-пастушечьи икнул, что рассказ, который я ему прочитала, по буквам выкатился из кухни, оставив пустой лист, который я и выбросила в ведро. Как я могла тогда так поступить со своим творческим порывом, со своим другом-подснежником. Я почти семь лет после этого искала эти буквы, но тщетно. Нужна была та ситуация, которая меня подтолкнула на тот крошечный рассказ. У него даже было название – КОНВЕРТ.

«Его звали – Кон. Но он себя почему-то называл женским именем – Кони. И так протяжно это говорил, что это имя действительно становилось именно его именем –Ко-нн-ии. Он был немножко манерный, немножко сноб, немножко глуп, но по- детски верил в то, что рождён быть джентльменом. И вся жизнь его сложится, как у истинного англичанина – без бурь и эмоций. Дальше уже текст от его лица (это единственное что я могу сделать для него сейчас с высоты прожитого того дня)».

Надо туда вернуться, в то время, в ту кухню. А ещё лучше – в ту минуту, когда начал складываться этот рассказ, ощутить его шопот, увидеть его проявление, как фотографию в ванночке при специальном свете. Да, нужен специальный свет, чтобы не испортить мгновение – тогда оно и останется в истории. Так и свои рассказы нужно читать тем людям, которые не убьют их, а следом за ними и Вас. Я не виню себя, нет. Не уберегла тогда и всё тут. Но… С того дня мною не было написано ни строчки. Убийцы. Может именно тогда я посмотрела впервые на этого человека, как – то под другим углом и приняла решение уйти.

-Это не писанина – это было моё будущее.

-А кто? Стоп…Спасибо, я вспомнила, я вспомнила всё.

-Я вспомнила, его звали…

«Все уже ушли из офиса по домам, а ОН ещё возиться с бумагами. О! - гремит ключами, выключает свет и – ура! забыл закрыть ящик письменного стола. Сегодня будет удивительная ночь, жаль только, что этот толстяк так придавил меня, что можно задохнуться. Что там в нём? Деньги, письмо деловое – главное, что его последняя ночь проходит за работой, хотя и лёжа. А я чист, свеж, и даже по счёту не второй. Может, завтра и не покину это место? Мой дом. Волшебный добрый дом. Скрепки на столе светятся, как звёзды. О! - шум машины. ОН уехал. Впереди вся ночь, можно думать о чём угодно, мечтать, петь. Вон там розовые бумажки с клейкой лентой – так призывно лежат и блестят, но этот толстяк сверху всё испортил. Завтра милые, завтра…может быть одну из вас и захвачу, когда буду лететь вверх отсюда. Спите. Спи…те…»

Это было поздней весной. Нет. В апреле. Я сидела в офисе и делала вид, что работаю. А сама вдыхала полной грудью свои новые ощущения. Любовь…Тук, тук..Случайная любовь…Тук, тук. Так вот ты какая…Да. Надо отбросить театральность внутри себя – и слушать опять. Любовь…Тук, тук..ЗВОНОК…Аж вздрогнула. Не могу привыкнуть и понять эти восхищённые вздохи по-поводу мобильных телефонов – поводки, да и только – новый повод оправдываться и врать. Это подруга. Бред… Бред… Выключилась. Стала замечать, что ничего. Ещё раз. Стала замечать, что НИЧЕГО, да именно Ничего, кроме раздражения в последнее время – её звонки не вызывают. Я могу долго терпеть очень многое. Это какие-то уровни внутри меня, обручи что ли, которые не дают сразу сказать или сделать что-то такое, чего от меня не ожидают. Игра в поддавки, но самого низкого пошибу.Уровни страха, воспитания, покорности – иногда мешают жить и двигаться вверх или вперёд. Как в песне поётся, и… Не надо «и». Я отвлеклась, потому что не люблю разговаривать на эту тему. Так я стала ловить себя в последнее время своей новой влюблённой жизни. Раз сама себя увожу от чего-то, тут и ройся. Продолжаем. Потому что люди, которые на мне висят, как гири – играют на моих обручах, как на струнах. А обручи эти я ношу с детства. Увы. У них есть даже футляры, для зимних вечеров, есть запасные струны, есть блестящие обёртки, есть тайный список моих грёз. Есть всё – чтобы носить их при себе всегда. И тогда симфония, которую играют близкие люди под названием: «Ну что тебе трудно?», или «Я так на тебя рассчитывала», или «Я хочу с тобой посоветоваться», или «Ты была права, но…» - забирает все призы у «Виртуозов Москвы». Это я опять не хочу говорить. Потому что дирижеры, которые играют в этот день – получают всё: меня, мою жизнь, моё время. Мою жизнь? Что я тут наговорила? Мою жизнь? Ну, уж нет. Так, что мне сказала подруга? Что-то про манёвры, маневры... Не помню.

Купюра в пять гривен гордо легла ко мне на стол. На рабочий стол. Было только сказано: «Передайте».Вот уж во истину – краткость сестра таланта. Моего таланта Кому передать-то? Пять гривен. Это что новый звонок мне о том, что я, кроме того, что работник, ещё и курьер? Или он заметил, что я не работаю, а мечтаю о нём? Не о нём, а о другом мужчине. Что-то я совсем уже. Заговорилась. А, вспомнила. Подруга что-то же просила привезти. Ненавижу, ненавижу людскую мнимую простоту. Ему, видите ли, позвонила бывшая любовница. Ну и что, что я - её подруга, и работаю у него? Ну и что? (Справка: никогда не устраивайте своих подруг на работу к любовникам. Вместо того, чтобы шпионить за ним, она его просто у вас уведёт, уж мне поверьте, я знаю что говорю). Я что теперь должна после работы заходить к ней и нести эту странную сумму?

-Алло, что это за крупная купюра в пять гривен у меня на столе?

-Откуда ты знаешь что пять? Постой, он, что дал всего пять гривен? Да он просто с…(если бы это звучало по телевизору мы бы услышали: пи..пи…пи…). И тут до моего отравленного глубокой порядочностью и гордостью ума (не верь, не бойся, не проси) доходит: моя бедная подруга так удачно сыграла роль несчастной сироты, которой не на что даже доехать до работы…(могу примерно воспроизвести этот непродуманный монолог – эх Маша, Маша: «-Я в такой ситуации впервые, завтра зарплата, а там уж как-то выкручусь. Ты передай через нашу общую знакомую, хотя бы пять гривен – она собиралась ко мне заехать сегодня – привезти лекарства: Кхе, кхе – прости. Спасибо тебе. Может заедешь ко мне сегодня? Ну ладно…»).

Так скорей всего и было. Но результат получился неожиданный для неё, это уж точно. О щедрости этого мужчины ходили легенды по офису. Да что там по офису - сама слышала от подруги не раз, как надо просить денег, не прося. А здесь – получите и распишитесь. Как можно после этого жить, если тебе так ответили? Дальше я её не слушала и, если честно, уже никогда больше не слышала. Что-то перевернула во мне эта купюра – мне показалось, что это плата за все их отношения. Как всё глупо и тупо, наверное, выглядело в его глазах. Он-то уже давно забыл о ней и влюблён в другую (вижу же его каждый день). Почему-то вспомнился Капоте с его «Завтраком…»: «- В другой раз, когда девушке понадобиться мелочь для уборной - послушайте моего совета - не давайте ей всего двадцать центов».

Похоже чем-то, правда? Дать пять гривен, чтобы больше не звонила и не просила. Какой мужчина! Молодец! Но при чём здесь я? При чём здесь я в её бестолковой игре и в его раздражённом: «Передайте». Так, всё… Иду к нему в кабинет. Как он красив всё-таки - мой директор. И как мне сдержаться, чтобы не швырнуть эти гривны ему на стол? (Ах да - его-то гривны я оставила себе, для истории, положив в кошелёк. А ей передам случайно храпевшие у меня в кармане куртки заклеенные пять гривен). Или залепить ему пощёчину со всей силы, от слабости своего положения подчинённой и влюблённой в него. Забудьте эту строчку.

-Можно? Извините, но деньги нужно передавать в конверте. Вы можете это сделать? Вот у Вас в тумбочке конверты лежат – просто заклейте и распишитесь, что это от Вас. (Надо было видеть его глаза).

-Вот возьмите. Это всё?

Даже не дождавшись моего ответа, (хотя разве он мог предположить, что я могу ещё что-то сказать после умного предложения с конвертом? Что на меня нашло в тот день? Загадка.) продолжил стучать по клавиатуре одним пальцем левой руки. Он что левша? Не замечала. Какие красивые у него руки. И шея. О боже! Какое-то странное состояние влюблённости у меня в этот раз – мне всё время тошнит, и кружится голова. Авитаминоз.

«Что такое? Почему так холодно? Толстяка забрали. Второго забрали. Как я мог проспать? Я всё пропустил. Ой, что уже? Что это? Пять гривен. Как-то не очень. Не об этом я мечтал, не для этого я продумывал каждый свой день, медитировал. Но эта купюра. Боже мой, она ещё и надорвана сбоку. Как неуютно мне. Как будто бы ношеную грязную майку одели под белую накрахмаленную рубаху. Что это? Подпись обожгла меня, как раскалённая спираль. Это ж надо так разозлиться. Как клеймо поставил. Я знаю, что он подумал при этом – разрешите промолчать – я же джентльмен. За что он так её? А она хорошенькая. А - это оказывается не ей. Руки у этой нежные, но не бархатные. Бедняжка - утром тёрла морковку. Дети, муж, овсяная каша. Как банально. Жаль, что не роковая женщина. Не бросай меня так! Темно. Сумка».

Приезжаю к подруге. Протягиваю конверт. Что тут началось! Она вырвала его из моих рук с такой силой и яростью (больная гриппом, ну-ну). Разорвала в клочья конверт, а там пять гривен (которые в ужасе забились в угол, наверное).

-Это всё? А где письмо?

-Какое?

-Он что ничего не написал? Или забыл положить? Где телефон? Алло? Там ничего нет. Пять гривен. А письмо? Зачем тогда этот дурацкий конверт? Что значит так положено, ты что издеваешься? Он бросил трубку, представляешь (это уже ко мне). Зачем этот дурацкий конверт? Зачем?Зачем? И начала его топтать ногами. Зачем? Зачем?

«-Здравствуйте. Все отворачиваются от меня. Ну конечно - старожилы. Если бы не эти пять гривен. Если бы не эта подпись, которая говорит обо всём и светится розовым цветом, как пощёчина. Если бы не адресат. Если бы не получатель – она. Боже мой, я заговорил конвертным языком – сейчас все догадаются, что я боюсь.

На полу уже валялся не конверт, а порванная в клочья бумажная тряпочка. А я стою возле порога, смотрю на эту белеющую бумажную душу, и за одну минуту в голове пронёсся коротенький (тогда я ещё не знала, что он будет коротенький) рассказик.

«Хорошо, что никто не увидел и не узнал дальнейшей судьбы конверта. Теперь, когда я беру любой конверт, я рассказываю ему историю о том, куда он отправляется, зачем, и благодарю его за всё. И я знаю почему. Я чувствую вину за судьбу того чувствительного джентльмена в белой накрахмаленной рубашке. Но только за его судьбу».

Я подняла глаза на мужа – бывшего мужа - и робко спросила: «Ну, как?» Что было дальше, Вы знаете. Именно поэтому я написала о разбитой жизни в ведре. О своей. О жизни рассказа. И о жизни конверта – чего уж там. Мы в тот день были вместе на станции под названием «Прощайте».