ПРОЩАНИЕ

 

Середина обычного ленинградского будничного сентябрьского дня. По небу огромной плотной стаей бегут, клубятся и перемешиваются серые косматые облака. Нет-нет, да и брызнут они слезой на грешную и без того размокшую болотистую невскую землю. Облака несутся так низко, что, кажется, они задевают за верхушки старых дуплистых кладбищенских лип. Кладбище, обнесённое добротной каменной стеной, в XVIII – XIX веках служило местом последнего пристанища многих особ очень известных русских фамилий - царских придворных вельмож. Здесь в прекрасной белой ротонде нашли свой покой даже останки двух незаконно рождённых детей императора всея Руси Александра второго – князей Юрьевских. Однако во второй половине XX века мраморные надгробия древней русской знати были варварски расхищены, надписи на них затёрты, а сами они установлены на могилах наших современников с фамилиями, оканчивающимися чаще всего на «ман». Старинное кладбище давно переполнено и новопреставленных теперь хоронят за его оградой, как недостойных грешников. Количество послеперестроечных могил растёт так быстро, что скоро кладбище вплотную приблизится к жилым кварталам города.

К центральным воротам кладбища подъезжают катафалк с покойником и несколько «Жигулей». Скорбную процессию встречает мужчина и, идя впереди по грязной, в сплошных ухабах и колдобинах, наполненных дождевой водой, просёлочной дороге, указывает направление её дальнейшего движения. Наконец колонна останавливается, из автобуса и машин выходят провожающие. Они извлекают из чрева катафалка гроб и несут его к открытой могиле, рядом с которой стоят грязные неряшливо сбитые козлы-подставки. Гроб устанавливают на них, снимают крышку для последнего прощания с усопшим. К гробу прислоняют несколько венков. На маленьком столике устанавливают портрет покойника с траурной лентой и кладут подушечку с десятком воинских медалей и каких-то значков.

Двое могильщиков - молодых дюжих полупьяных парней, как всегда не успевших вовремя окончить работу, - возятся с могилой. Провожающие бестолково топчутся вокруг зияющей ямы, отыскивая место посуше, подальше от покойника и, вместе с тем, удобное для наблюдения за происходящим. Над гробом склоняются не молодая заплаканная и ставшая от этого совсем не привлекательной женщина в чёрном – жена покойного и мужчина лет сорока пяти – его сын, неумело поддерживающий мать под руку и успокаивающий её ничего не значащими словами.

На автобусной остановке, что расположена возле центральных ворот кладбища, стоят двое очень похожих друг на друга молодых мужчин, по-видимому, братьев и, хотя с их места прекрасно видна сцена прощания, заметив в толпе провожающих вооружённых курсантов, старший говорит:

- Военного хоронят! Давай подойдём поближе!

Они сегодня выполнили долг перед матерью: привели в порядок её могилу, до прихода автобуса ещё целых полчаса, имеют непосредственное отношение к армии и им любопытно. Обходя грязь и прыгая через лужи, они присоединяются к провожающим.

- Полковник Советской армии, артиллерист! – говорит младший, указывая на портрет усопшего.

Из глубины кладбища подходят другие любопытные, группа у могилы растёт. Здесь уже два-три десятка человек. В основном это люди пожилые. Женщин совсем мало. Кроме жены плачет ещё одна женщина.

- А это кто такая? – спрашивает один из братьев и отвечает сам себе: Должно быть, родня или близкая знакомая!

Мужчины не плачут. Они стоят, почти не переговариваясь, и угрюмо смотрят себе под ноги, думая, что и им осталось не долго пребывать в роли провожающих. Сегодня холодно и сыро и им хочется скорее покончить с этим делом.

Распоряжается процедурой высокий молодой сероглазый шатен: приятной наружности и обходительный.

- Кто он? – обращается один из братье к соседу.

- Племянник умершего: тоже офицер, кажется, полковник.

Распорядитель громко произносит:

- Давайте начнём прощание! Кто хочет сказать последнее слово?

Первым изъявил желание толстенький старичок в очках на непомерно крупном носу. Он с трудом влез на холмик глинистой влажной земли, снял шляпу, и лысина его сразу заблестела от висящей в воздухе водяной пыли. Речь его была не внятной, и слушатели едва поняли, что он – редактор какой-то малоизвестной патриотической газеты, что мировоззрение покойного Сумного Ивана Петровича совпадало с взглядами редакции, поэтому его материалы часто появлялись в газете и, что редакция сожалеет об утере своего автора.

Представитель Союза писателей – полный не молодой мужчина – без энтузиазма, казённо и нудно говорил о вкладе Сумного в дело сопротивления наступлению безнравственности, бескультурья, потребительства, поклонения золотому тельцу и прочих «прелестей», свойственных молодому российскому капитализму. Его речь не вызвала отклика в душах многих присутствующих и их высокой оценки этой стороны деятельности покойника. Напротив, некоторые подумали: «Напрасно он ломал копья, сопротивляясь безжалостному и неумолимому молоху?!»

Затем попросил слова кто-то из бывших сослуживцев по Советской армии. Этот - мужчина средних лет с хорошей армейской выправкой и поставленным преподавательским голосом - пять минут говорил о том, что усопший был хорошим лектором, интересным человеком, добрым и отзывчивым товарищем и пользовался большим уважением коллектива кафедры.

После сослуживца на могильный холмик забрался ещё очень бодрый однокашник Ивана Петровича по военному училищу. Он тоже сказал хорошие слова о высокой технической и общей грамотности своего давнего товарища, о его умении хранить память о прошлом, о его заслугах в деле создания новых образцов оружия для Советской армии и подготовке для неё квалифицированных офицерских кадров. Посетовал на то, что однокашников становится всё меньше и меньше. В заключение тыльной стороной ладони правой руки смахнул невольную слезу.

Потом говорили два товарища покойника последних лет его жизни: члены какого-то дискуссионного клуба. Они уверяли, что он был человеком философского склада ума, неравнодушным к судьбе Отечества, слишком остро переживал текущие события в стране и что, вероятно, именно это и свело его преждевременно в могилу. Один из них даже прочитал подобающие случаю стихи Омара Хайяма.

Сотрудников покойника по научным организациям, в которых он когда-то работал, среди провожающих не оказалось, поэтому сказать что-либо о научной его деятельности было некому. Человеком он был военным, служил в различных, в том числе и отдалённых регионах СССР и друзья его молодых, самых продуктивных лет рассеялись по стране.

Всё это время Иван Петрович Сумной лежал в открытом гробу под мелким дождём. Вода, скапливаясь в его глазницах, стекала по вискам, отчего казалось, что он плачет, и становилось как-то не по себе. Лёгкий ветерок шевелил его ещё густые, совершенно белые волосы и то и дело забрасывал жёлтыми листьями с недалёких лип, которые безутешно плачущая жена заботливо собирала. Угомонившись на веки, равнодушный ко всему земному, покойник готовился теперь к своей встрече с Богом.

Очередь желающих выступить иссякла, и высокий шатен предложил:

- Кто желает, может проститься с покойным!

Цепочка людей медленно потянулась мимо тела. Кто-то прикоснулся к нему рукой, кто-то поцеловал его в лоб (или, по крайней мере, сделал такой вид), кто-то просто напоследок посмотрел поближе в знакомое лицо. Последней зарыдавшую в голос мать от гроба с трудом оторвал сын. Гроб закрыли крышкой. Могильщик несколькими ударами молотка заколотил торчащие гвозди и по просьбе училищного товарища покойника прибил сверху его военную фуражку. Дюжие парни ловко на ремнях опустили гроб в могилу, взялись за лопаты, и через десять минут на месте ямы вырос холмик земли. Они утрамбовали его лопатами, положили сверху венки и живые цветы и свою миссию на этом закончили. Молодой офицер скомандовал курсантам: «В одну шеренгу становись!» и они тотчас заняли свои места в строю левее его. Последовала команда: «Залпом огонь!» Над кладбищем прогрохотали три более похожие на барабанную дробь залпа, и всё было кончено.

Распорядитель громко объявил:

- Желающие помянуть по русскому обычаю усопшего рюмкой водки садятся в автобус и автомобили и едут на квартиру. Остальные могут действовать по своему плану!

Часть провожающих направилась к автобусной остановке, другая разместилась в катафалке и машинах.

Квартирку Иван Петрович заслужил маленькую, двухкомнатную, не рассчитанную на большое количество гостей, поэтому за стол садились по очереди. Помянув покойника ещё раз добрым словом и парой рюмок, провожающие вставали, одевались и уходили, а их место за столом занимали другие. Сын раздавал всем желающим оставшиеся нереализованными книги писателя Сумного. Такова была его последняя воля. Суетились на кухне и подавали закуски на стол жёны его друзей. Через час в квартире остались только родственники.

Истерзанная горем, с красными от слёз глазами и распухшим носом, совсем поникшая, но к этому времени уже немного успокоившаяся и пришедшая в себя жена усопшего, встала со своего места, подошла к шкафу и достала аудиокассету.

- Среди документов Ивана Петровича я нашла вот эту коробочку, а в ней записку. В записке содержится последняя просьба покойного: поставить на магнитофон кассету сразу после похорон, когда в доме останутся одни родственники. Я не знаю содержания записи, но предполагаю, что это его завещание. Алёша, включи, пожалуйста, магнитофон! Давайте послушаем и выполним его последний наказ!

Сын поднялся, принёс магнитофон, поставил кассету и включил на воспроизведение. Из динамика раздался громкий знакомый голос Ивана Петровича. Присутствующие невольно вздрогнули, огляделись, ища глазами говорившего, и замерли. Совсем молодые юноша и девушка оцепенели с расширенными глазами. Было впечатление, что покойник выбрался из могилы и сейчас находится где-то здесь, рядом.

«Здравствуйте, мои дорогие! Сейчас вы сидите за этим столом, в этой комнате, где ничего не изменилось с тех пор, как мы собирались по случаю последнего праздника. Забудьте на время всё, что было в прошедшие два-три дня, включая день сегодняшний. Представьте, что ничего этого не было и я как обычно среди вас, как патриарх, сижу во главе стола, а передо мной - стопка водки, накрытая куском хлеба. Я, как и прежде, смотрю на вас, правда, теперь только с портрета на стене. Выше носы, друзья! Рано или поздно это случится со всеми! Просто я, как и следовало ожидать, оказался первым! Я сделал эту запись, когда почувствовал дыхание смерти на своём затылке. Понял, что она может догнать меня в любую минуту, и решил перехитрить её: успеть попрощаться с вами! Говорить о собственной смерти, поверьте, не легко, поэтому я буду краток. Кроме того, проблемы и перспективы каждого из вас мы не раз обсуждали. Кто-то захотел прислушаться к моим советам, кто-то - нет. Дело это каждого личное, ибо его жизнь принадлежит только ему. Ничего нового на этот счёт я сказать не имею. Главное помните, что я любил всех вас! Может быть, я был слишком требователен в жизни и к себе, и к окружающим, не умел прощать недостатки. Так ведь это именно от любви, от неравнодушия! Любовь и добродетель я всегда понимал, как стремление помочь человеку стать лучше, совершенствоваться! Так я понимал и Заповедь Христа: «Блаженны нищие духом, ибо им принадлежит Царство небесное». Всю жизнь, стараясь самосовершенствоваться, я этого же требовал и от людей, особенно от родных и близких, и переживал и очень страдал, когда они этого не понимали! Те, кому я этим досадил, простите меня, если можете!

Теперь о наследстве. Все мои духовные ценности: книги и архив – в бумагах и в компьютере – я завещаю Валентину, считая его своим духовным наследником. Верю, что он найдёт им правильное применение. В моих повестях, рассказах и статьях нет ни слова лжи, лицемерия и конъюнктурщины. В них - только правда о моём времени и моих современниках. В них весь я с моими мыслями и чувствами! Хотелось бы, чтобы они достались русским людям, моему русскому народу, принадлежностью к которому я всегда гордился.

Мои материальные «богатства» пусть принадлежат моей жене, а после неё Алексею. Здесь и делить-то нечего!

Ласточка, Ластивка моя родная – помнишь, я называл тебя часто так в дни нашей молодости и, к сожалению, очень редко в последние годы – тебе, конечно, сейчас тяжелее всех! Ведь мы прожили бок о бок почти полвека! Всё, конечно, было и хорошее и плохое, но хорошего - несомненно больше! Ты всегда была моим другом и помощником, моим крепким тылом и опорой в трудную минуту, а таких у меня было предостаточно! Во многом моими достижениями в жизни по справедливости следует поделиться с тобой! Спасибо тебе великое, моя дорогая, за всё! Я верю, что молодёжь наша не оставит тебя в одиночестве! Ну, а чтобы скрасить оставшиеся дни, чаще перебирай наши старые фотокарточки и вспоминай счастливые молодые годы! Милая, на моём могильном камне сделай, пожалуйста, надпись: ФИО, годы жизни, русский офицер, учёный, литератор. В этих трёх ипостасях я, по мере способностей, данных мне Богом, как-то проявил себя в земной жизни. Фотокарточку вставь такую, как висит на стене. Я на ней себе очень нравился.

Давным-давно, ещё в раннем детстве, я услышал от мамы сентиментальную эпитафию:

Прохожий, отдохни на камне у меня!

Сорви былиночку и вспомни о судьбе:

Я дома, ты в гостях.

Подумай о себе!

В последние дни она всё чаще и чаще стала мне вспоминаться!

Родные мои! Когда время сгладит остроту чувств, приходите посидеть на моём надгробном камне! Произнося эти слова, я ещё не знаю: буду ли я тогда рядом с вами или нет?! Сегодня же уже знаю точно, но, увы, лишён возможности сказать вам! Надейтесь и верьте! Приходите, я буду ждать вас!

Говорят, что пока люди на Земле помнят усопшего, душа его витает рядом с ними, а когда забывают - она улетает в космос. Может быть, так оно и есть? Кто из живущих на Земле может подтвердить или опровергнуть это?!

Мир вам! Живите долго и будьте счастливы! Прощайте! Храни вас, Господь!

 

1