ТАНЯ

 

Моей жене Светлане Александровне

в день юбилея посвящаю

 

Ему не спалось. С некоторых пор это стало довольно обычным явлением. Сказывались возраст, болезни, изношенность нервной системы. А может быть, бессонница в старости – это проявление заботы Господа Бога: о более эффективном использовании отведенного человеку времени пребывания на Земле? Кто знает!?

Он лежал на спине с открытыми глазами в полной ночной тишине и темноте. Ни малейшего уличного шума, ни луча света не проникало в комнату через плотно закрытые и зашторенные окна. Ничто не мешало работе его мозга, который ещё, слава Богу, безупречно, как и в молодости, служил ему в отличие от других органов, поражённых всевозможными недугами, и это обстоятельство бесконечно радовало его. Теперь, когда будущего у него не было, осталось только сумрачное, разочаровывающее настоящее и яркое, незабываемое прошлое - богатое встречами с неординарными людьми, значительными, памятными событиями, поисками и переживаниями – вся прошлая длинная, полнокровная жизнь. Ему было о чём вспомнить! И он посвящал каждую такую бессонную ночь воспоминаниям.

Жена, спящая рядом, повернулась, тяжело вздохнула о чём-то ему неведомом, по-видимому, приснившемся ей, и опять тихо и ровно задышала, досматривая свой сон.

"Сколько же лет прошло с момента нашей первой встречи? Как это произошло? Как дальше развивались события? …Вот и определилась тема сегодняшней ночной беседы с самим собой!" – подумал Иван Петрович и мысленно довольно потёр руки. Ему даже приятны были эти ночные бдения. Они помогали настроиться на волну тех чувств и мыслей, которые он испытывал когда-то, вновь оказаться в том безвозвратно ушедшем прошлом, ещё раз пережить те далёкие события, встретиться с теми незабываемыми людьми, ощутить аромат того дорогого для него времени, которое, в отличие от сегодняшнего, доставляло столько радости и наслаждения.

Когда тематика сама собой определилась, мысли его потекли плавно, последовательно, логически цепляясь одна за другую. Жизнь научила его логическому мышлению. Не даром он многие годы занимался наукой!

Итак, ранняя осень 1960 года. Иван Петрович отчётливо представил себе крохотный военный городок в Подмосковье, скрытый от любопытных глаз плотной стеной леса; подземный объект, на котором он тогда работал; узенькую лесную тропинку, ведущую к нему; и желтеющие пряди берёз на фоне тёмно-зелёной хвои вековых, мохнатых елей. Весь городок: две коротенькие улочки одноэтажных финских домиков офицерского квартала, барачного типа деревянные здания двух солдатских казарм, склада, столовой, штаба полка и клуба. Три ряда колючей проволоки, подвешенные на бетонных столбах, окружали эти убогие постройки. Быт жителей того городка принципиально мало отличался от быта обитателей пушкинской Белогорской крепости.

Отдыхать от воинской службы, усугубляемой несением постоянного боевого дежурства, офицерская молодёжь с разрешения начальства ездила на проходившем два раза в сутки в трёх километрах от части автобусе в старинный, построенный в незапамятные времена на берегу Оки, небольшой купеческий город. Самыми примечательными местами этого ближайшего центра культуры были кинотеатр "Дружба", ресторан "Москва", гостиница "Колхозник" и безымянный театр, не имеющий своей труппы. Представления в театре были редкостью, зато по субботам и воскресеньям здесь организовывались танцы, чаще всего под радиолу. Известность театру, кроме танцев, обеспечивал полуподвальный буфет, где в наличии всегда бывали горячительные напитки, так необходимые для поднятия тонуса, долгие годы отлучённой от женского общества тогдашней, не такой раскрепощённой, как ныне, военной молодежи. Где же ещё было знакомиться с девушками выбравшемуся из леса на выходной день лейтенанту, как не на танцах? Там их и представила друг другу общая подруга.

Новая знакомая была миловидной, изящной, скромно, но аккуратно одетой, шатенкой лет двадцати. При знакомстве она почему-то опустила свои карие, необыкновенного разреза (как у известной актрисы Татьяны Самойловой) глаза, и густо покраснела. Эта застенчивость понравилась Ване – довольно бойкому, выросшему в большом городе, симпатичному техник-лейтенанту, пользующемуся успехом в местном обществе. В том, что он холостяк тогда можно было не сомневаться. Нравы в советские времена были далеко не сегодняшние. За ними строго следили партия, комсомол, да и всё советское государство. А в армии - особенно бдительно! Семья, как первичная ячейка государства, строго охранялась; прелюбодеяния и разводы в офицерской среде, мягко говоря, не поощрялись!

Он пригласил новую знакомую на очередной танец. Она послушно положила правую руку на его серебряный погон с двумя маленькими звёздочками, и они плавно закружились под прекрасную мелодию старинного вальса. Девушка была невесомой, воздушной, двигалась удивительно легко и грациозно. Казалось, что она летит, не касаясь земли. Они разговорились. Партнёрша ему сразу понравилась какой-то особо сквозившей от неё домашностью; тем семейным уютом, теплотой, заботой о ближнем, которых он был лишён последние шесть лет, и по которым, пусть и бессознательно, тосковал. Три года курсантской казармы и три года не обустроенного холостяцкого офицерского общежития не только не выветрили из него, но даже усилили воспоминания о материнской заботе, ласке и нежности, о тогдашнем послевоенном, очень скромном, но таком дорогом домашнем очаге. Расположение к себе девушка, может быть, и непроизвольно, на много укрепила, пригласив его, после того как он проводил её до калитки, в дом и, напоив чаем. Семья её родителей была большая, жила бедно, но исконно русским радушием и гостеприимством отличались все её члены. "Эту черту моя Таня сохранила на всю жизнь!" – с гордостью за жену и благодарностью подумал Иван Петрович.

С того памятного вечера и завязалась их дружба, длящаяся уже около полувека! Тогда Таня жила у родителей вместе с тремя сёстрами и братом. Повышая свою медицинскую квалификацию, она училась. Это обстоятельство ему тоже понравилось. Уже в те годы он особо уважал людей любознательных, ищущих. Бывая свободным от боевого дежурства, Ваня по субботам приезжал в город. Они ходили на танцы, гуляли по узким, кривым улочкам, осматривали останки древних, полуразрушенных церквей и монастырей, говорили о русской истории, о культуре Эллады, обсуждали прочитанные книги и жизнеутверждающие советские кинофильмы. Он читал ей стихи своего любимого поэта Сергея Есенина, и она с глубоким пониманием слушала их. Они симпатизировали друг другу: совсем молодые медсестра и техник-лейтенант.

В те годы в мире разгоралась холодная война, и зенитно-ракетный полк, в котором служил Иван Петрович, частенько, помимо планового боевого дежурства, пребывал в состоянии повышенной готовности. В этом случае офицеры не имели права покидать расположение части. Однажды именно в такое время он письмом пригласил Таню в гости, и она приехала с подругой. Тогда она впервые увидела вблизи жизнь военного городка, поняла, что значит быть офицерской женой и не испугалась. Не испугалась оторванности, изолированности от привычного для неё мира; ограниченности круга людей и развлечений даже в сравнении с их городом; специфичности отношений между военными и их жёнами; частых отлучек мужа в любое время суток; громкой сирены, оповещающей о боевой тревоге и способной поднять на ноги мертвеца, а не только мирно спящего, уставшего за день человека; ограничений в свободе передвижения и выборе работы; постоянной готовности к сбору вещей и переезду к новому месту службы мужа. Иван Петрович выяснил это, когда на следующий день провожал подруг на автобус.

Помнится, стоял пасмурный, морозный декабрьский день. В ожидании автобуса они стояли на лесной остановке. Подруга со своим провожатым, занятые собой, о чём-то шептались. Хмуро глядели на них укутанные снегом сосны и ели. И необыкновенно привлекательно на фоне этого берендеева леса выглядела Таня. Излучающая радость и счастье, разрумяненная морозом, лёгкая и подвижная в своей девичьей юности и такая необыкновенно желанная; она приплясывала от холода на низеньком пеньке, а он держал её за руку, когда, глядя в её тёплые, милые, зовущие глаза, задал вопрос, решивший их дальнейшую судьбу: "Ты будешь моей женой?" Она не раздумывая, только немного смутившись, едва слышно ответила: "Да!" Он оторвал от земли её лёгонькое девичье тело, крепко прижал к себе и, в знак признательности, поцеловал в губы долгим нежным поцелуем.

Подошёл автобус. Девушка легко вскочила на подножку, а он, всё ещё не отпуская её руки, решительно сказал: "Жди меня в следующую субботу! Мы поженимся!"

Автобус фыркнул, выпустил облако морозного дыма и уехал, увозя с собой частицу его будущего. Замёрзший товарищ бегом помчался домой, а Ваня, не ощущая холода, ещё долго одиноко стоял на шоссе и старался глубже осознать произошедшее: он, двадцатитрёхлетний старший техник-лейтенант Сумной Иван Петрович, вступает в новую жизнь, жизнь семейного человека со всеми её достоинствами и недостатками, берёт на себя ответственность за такую хрупкую Таню и их будущих совсем поначалу немощных детей!

Очнувшись от дум, он, медленно побрёл в городок, пытаясь представить себе своё будущее. Но тогда он был слишком молод и неопытен, чтобы предвидеть даже тысячную долю из того, что его ждёт впереди!

О своём решении он сказал только двоим, самым близким друзьям. В следующую субботу они втроём появились в доме будущих родственников. Таня на занятия не пошла, ждала.

- Ты сообщила родителям о нашей женитьбе? – спросил он уже с порога.

- Нет! – ответила она. – Наверное, это должен сделать ты! Теперь, конечно, не принято просить руки дочери у родителей, но какое-то подобие старинного ритуала следует соблюсти!

Отец Тани был на работе, мать гремела кастрюлями на кухне. Он вошёл, поздоровался и начал без предисловий:

- Валентина Сергеевна, мы с Таней решили пожениться! Глаза будущей тёщи от неожиданности округлились. Она отвернулась, чтобы спрятать охватившие её чувства. Минутное молчание показалось ему бесконечным.

- Ну что же! – не сумев скрыть накатившуюся слезу, взволнованно произнесла, наконец, тёща. – Вы взрослые самостоятельные люди. Имеете профессии и, хотя и небольшой, жизненный опыт. Если считаете, что готовы жить самостоятельно, да поможет вам Бог! Я не возражаю. Думаю, отец согласится со мной! Многого мы вам дать не сможем, но, в случае необходимости, можете рассчитывать на нашу посильную помощь.

Мы вернулись в комнату, и Валентина Сергеевна в присутствии моих друзей торжественным голосом благословила нас на долгую счастливую совместную жизнь в радости, согласии и достатке.

Шофёр такси под окнами дома нетерпеливо сигналил. Поторапливал. Вчетвером сели в "Победу" и поехали в ЗАГС.

В приёмной две молодые пары ожидали своей очереди на регистрацию брака.

- Друзья! – обратился к ним старший лейтенант Коля Дьяченко (на пару лет старше остальных, уже женатый, он взял на себя роль ведущего). – Мы очень спешим! Жених завтра уезжает в длительную командировку! Поймите правильно: дело военное! Пропустите, пожалуйста, нас вперёд! Возражений не последовало.

Работница ЗАГСа встретила привычной деланной улыбкой.

- Как ваши фамилии? Когда было подано заявление? Она наклонилась над столом и зашелестела бумагами в своей папке.

- Видите ли, - заговорил Дьяченко, - не ищите заявления, его не было, а документы новобрачных у меня! (Он показал моё удостоверение личности и паспорт Тани). В виду чрезвычайных обстоятельств, просим Вас зарегистрировать брак без испытательного срока. Мы – свидетели - знаем новобрачных не один год, и можем под присягой подтвердить прочность их чувств. Кроме того, на лицо особый случай: по делам государственной важности жених завтра уезжает в длительную командировку. Может быть, на год или даже больше! Жену он оставляет здесь, у родителей. Туда, куда он едет, семьи не берут. Он будет выполнять важное правительственное задание. Для успеха дела нужно, чтобы душа его была спокойна! А уж за Татьяной мы последим! - добавил он шутливо.

Всё было истинной правдой за исключением, может быть, срока командировки. Полк, и в его составе старший техник-лейтенант Сумной, выезжал на полигон, на первые в своей истории боевые стрельбы!

Женщина вначале заколебалась, видимо, с подобными случаями ей приходилось сталкиваться не часто, но уже через минуту решилась:

- Не имею оснований сомневаться в чести и порядочности советских офицеров! Давайте ваши документы и пишите заявление!

Так за какие-то сорок минут мы с Таней стали обладателями Свидетельства о браке и штампов в удостоверениях личности. Ни торжественных церемоний, ни обручальных колец, ни марша Мендельсона, ни шампанского, ни встречающей цветами возбуждённой толпы друзей и подруг не было. В те далёкие времена нравы были аскетические!

На улице поймали такси и попросили водителя отвезти туда, где можно купить букет цветов.

- А у нас живые цветы зимой нигде не продаются! – растерялся парень. – В Москву, что ли вас везти? Так далеко и дорого! Вот домашние цветы в горшках с землёй на рынке иногда бывают!

- Тогда вези нас на рынок!

В одном из крытых павильонов рынка на наше счастье нашлась старушка, торгующая геранями и фиалками. На радостях мы купили весь её товар.

В доме Тани в экстренном порядке собрались близкие родственники и подруги. Усилиями нескольких женщин наскоро был приготовлен очень скромный свадебный ужин. Зато было произнесено множество тостов с самыми искренними и добрыми пожеланиями жениху и невесте, их семейной жизни и будущим детям.

Вечером следующего дня Ваня Сумной вместе с друзьями-однополчанами уехал в часть. Жизнь продолжалась. Таня продолжила учёбу – через год она должна была получить диплом зубного врача – он – службу в боевом зенитно-ракетном полку противовоздушной обороны страны. Встречались редко, даже не каждую неделю. Но у них впереди была целая жизнь, и они были счастливы.

"А помнишь, - сказал себе Иван Петрович, - у Тани тогда была модная в те годы белая юбка-колокол, но к ней недоставало белых "туфалек", как она, немного кокетничая, говорила, и ты с первой послесвадебной получки купил их? Сколько радости ты ей доставил этим подарком! Как светились счастьем и бесконечной благодарностью её необыкновенные глаза, и как же было это приятно видеть тебе самому! Ведь делать подарки и видеть благодарность за них не менее приятно, чем их получать!"

Вместе с воспоминаниями на него нахлынула волна тёплых чувств. Ему захотелось тотчас нежно обнять и поцеловать жену, но она мирно спала, не слыша его мыслей, и он пожалел её сон.

А разве можно забыть их первый, совместно встречаемый в полку в весёлой компании друзей юности, Новый год со стрельбой пробками, вылетающими из бутылок с почти безалкогольным сидром; с весёлыми хороводами и песнями в тёмном, ночном лесу вокруг огромной, разлапистой, украшенной ледяными сосульками, шишками и хлопьями снега живой вековой ели? А состояние твоего сказочного, неописуемого никакими словами ощущения счастья от одного пребывания рядом с любимой? Та памятная ночь яркой картинкой навсегда украсила книгу твоей жизни! Так счастливо и безмятежно всё начиналось. Но, к сожалению, не весь жизненный путь человека усыпан розами!

В июле ты уехал в Киев, сдавать вступительные экзамены в академию. Те нежные, полные любви письма, которые тогда ты писал молодой жене, и её ответные - отчасти сохранились. Чтение их и сегодня расшевеливает, пробуждает твои, увы, угасающие страсти. Старые драгоценные для нас письма! Сколько о них уже сказано и написано, и сколько ещё будет! Ибо …"Хранят так много дорогого чуть пожелтевшие листы!"

Ты успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен слушателем на первый курс военной академии. Откликнувшись на твои горячие призывы, Таня пожертвовала своим дипломом врача и приехала в Киев. Её приданое состояло из ватного одеяла, подушки и чемодана с носильными вещами. Всё твоё имущество тоже легко укладывалось в один небольшой чемодан, как говорится: "Всё моё, всё со мной!" Мы сняли комнату в шесть квадратных метров на Ямской улице, которую хорошо описал А.И. Куприн в своём известном романе "Яма". Весьма возможно, именно в том доме, где происходили описанные им события. По договору в наши обязанности вменялось: ухаживать за парализованной старушкой-хозяйкой, заготовлять дрова и уголь для отопления, топить печь, убирать всю квартиру и ещё отдавать за всё это треть моего денежного содержания. На подъёмные деньги купили кое-какую мебель и предметы первой необходимости, и начали жить своей семьёй. На работу без киевской прописки Таню нигде не брали, учебного заведения с преподаванием на русском языке подобного тому, в котором она училась в родном городе, здесь не было, и она занялась обустройством нашего первого жилища и ведением домашнего хозяйства на наши более чем скромные доходы. Я не знаю, как она умудрялась это делать, как изворачивалась, но наша комната через некоторое время задышала уютом и чистотой, а завтрак и ужин, пусть и не самые изысканные, всегда своевременно появлялись на столе.

"Помнишь, как ты обходился четырнадцатью копейками в сутки на личные нужды, то есть на проезд в академию и обратно на двух видах транспорта: трамвае и троллейбусе?"

Таня держалась молодцом! Ты никогда не слышал её жалоб на недостаток развлечений, одиночество, скуку, бедность, неустроенность, неудовлетворённость бытом и жизнью! И это относится не только к тому периоду жизни! Далеко не каждый офицер может этим похвастать!

В январе она родила сына и кроме обязанностей домохозяйки взвалила на свои ещё хрупкие, девичьи плечи заботы нежной и любящей матери. Ты постоянно пропадал в академии. Программа была сложная, перенасыщенная последними достижениями в науке и технике управления - из тебя готовили ещё мало кому тогда понятного специалиста по кибернетике - и часто просто не имел времени помогать жене по хозяйству. Таня не роптала; ни упрёка в свой адрес, ни даже намёка на тяготы жизни, на судьбу ты ни разу не слышал из уст тогда ещё совсем молодой своей боевой подруги! Ребёнок рос болезненным и капризным и, оберегая твой сон, сколько же бессонных ночей провела она, укачивая на руках плачущего сына! Совершенно измученная, обессиленная, проводив тебя в академию, она буквально падала на тахту, а ты уезжал сдавать очередной экзамен или зачёт. Своими успехами в учёбе и дальнейшей службе ты, безусловно, во многом обязан своей заботливой жене! По справедливости, золотые памятники должны стоять по всей Земле самоотверженным женщинам – матерям и жёнам, подобным моей Тане! А чего стоили ей семь переездов только в Киеве с квартиры на квартиру!? Ведь всякий раз обустройством на новом месте приходилось практически заниматься ей одной да ещё с маленьким ребёнком на руках! Что значит приспосабливаться к прихотям каждой новой хозяйки, знает только тот, кто это испытал сам! И Таня научилась наступать на горло собственной гордости. Признаться, я мало помогал ей во всём этом в течение тех пяти лет! Она благородно пожертвовала своими лучшими молодыми годами ради моей карьеры. К сожалению, тогда я недооценивал этой жертвенности!

Когда сын немного подрос, Таня устроилась воспитателем в детские ясли: и сын постоянно рядом и деньги, хоть и смешные, не были лишними в нашей семье. На четвёртом курсе, в качестве поощрения за отличную учёбу, командование выделило мне комнату в слушательском общежитии. Вот только тогда мы немного вылезли из так унижающей человека бедности. Купили Тане её мечту – красное импортное пальто их кожзаменителя, мне – первый гражданский костюм, стиральную машину "Рига" и, наконец, на зависть всей шести комнатной квартире, - самый маленький и дешёвый телевизор "Восход". Теперь все соседи по вечерам стали часто собираться в нашей двенадцатиметровой комнате, чтобы посмотреть очередную хоккейную баталию, театральную постановку или кинофильм. Приятно вспомнить те вечера, проведённые в тёплой, дружеской, жизнерадостной, весёлой компании молодых офицеров и их подруг! Женщины-соседки, не скрывая, удивлялись и восторгались хозяйственностью моей Тани:

- И как это у тебя всё получается, Татьяна!?

- Не голова, а дом советов! – вторили им их мужья. Я гордился своей женой - она самостоятельно в совершенстве постигла науку хозяйствования! Убеждён, что только преодоление трудностей формирует настоящего, достойного человека! Разве может он адекватно оценить достигнутое, если это не стоило никаких усилий!? Разве такое же счастье ощущает сын миллионера, получая в подарок дорогую яхту, как сын бедняка, собственными руками сделавший примитивную игрушку!? Только затраченные усилия могут быть истинной мерой стоимости!

"Помнишь, какое потрясающее письмо ты получил от жены в Архангельске, когда она, накопив в твоё отсутствие восемьдесят рублей, купила наш первый, такой желанный для неё, далеко не роскошный, простенький коврик! Он доставил ей такое удовлетворение, такую радость, какую не доставит сегодня жене нувориша подаренный "Мерседес" или коттедж на Кипре! Как бы мне хотелось, чтобы поняли люди, что в общем случае дело вовсе не в самом произошедшем событии, а в нашем отношении к нему, в нашей реакции, в нашей системе ценностей; научились управлять собой, своими потребностями; научились ограничивать их! Ведь ещё Аристотель знал, что в бедах человека виновата не частная собственность, а жажда обладания ею, алчность!"

После окончания академии и нашего отъезда из Киева для Танюши начался новый этап испытаний. Служить меня направили в закрытый гарнизон, расположенный в пустыне Бетпак-Дала в Казахстане, в пяти тысячах километров от европейской цивилизации. Я сразу увлёкся интересной научной работой и бытом, прямо скажем, опять занимался мало. Человеком я всегда был гордым, самолюбивым, меня никогда не устраивали последние роли. Сразу начал готовиться к сдаче кандидатских экзаменов, взялся за диссертацию. Опять денно и нощно пропадал на службе! Тане достались хлопоты по обустройству на новой квартире, ведение домашнего хозяйства, борьба с болезнями сына, плохо переносившим тамошний резко континентальный климат: с нестерпимой летней жарой и сорокаградусными зимними морозами, пыльными бурями и штормовыми ветрами. Результатом были бесконечные простуды, пневмонии и, наконец, астматический бронхит. Один Бог точно знает, сколько сил отдала Мать на борьбу за здоровье сына! Соискательство требовало много личного времени. Всем, чем могла, Таня безропотно помогала, обеспечивала тылы. Был период, когда нашей семье приходилось отказаться даже от телевизионных передач и включения радиоприёмника, от посещения родных во время отпуска! Таня в это время работала в госпитале, а после ночных дежурств занималась хозяйством: варила, жарила, пекла, стирала, шила, проверяла выполнение школьных домашних заданий сыном, лечила его болячки и всё стойко, безропотно, мужественно, самозабвенно! Она пожертвовала молодостью, личной жизнью. У неё не было близких подруг: мои друзья были её друзьями, мои и сына заботы были её заботами. Она полностью посвятила себя мужу и сыну! Растворилась в семье!

Благодаря Тане наш дом стал желанным для многих моих коллег и друзей. Гостеприимная, заботливая и общительная хозяйка она умела так подготовиться и принять людей, что те – по большей части учёные, командированные в наш город из различных культурных центров страны и тоскующие по дому - восхищались ей и тянулись в наш дом. При этом никто, в том числе и я сам, не вспоминали о том, что Таня предыдущую ночь провела на дежурстве в госпитале или у постели больного сына!

"Героиня ты моя! – с нежностью подумал Иван Петрович о жене. И как же эгоистичны и недогадливы мы бываем в молодости!"

Умелая, жизнерадостная, весёлая и общительная она играла заметную роль и в пикниках, и в наших многочисленных путешествиях вначале на мотоцикле, а затем на машине по Средней Азии, Уралу, Причерноморью, Прибалтике. Трудности кочевой жизни туриста, будь то в пустынях Казахстана или в горах Памира, переносила наравне с молодыми тренированными мужчинами, без каких-либо скидок на женскую слабость. Многие друзья завидовали мне. Она была не только женой, но и другом, единомышленником, соучастником всех моих начинаний и увлечений.

Шло время. Я самоутверждался, рос по служебной лестнице, Таня отлично обеспечивала тылы. По совести признаться, половина, если не большая часть, моих достижений по праву принадлежит ей!

К сорока годам я достиг вполне приличного положения в службе и науке. Вроде, всё, наконец, устроилось: была интересная работа, хорошая должность, оклад, квартира, обстановка, машина. Начали более или менее размеренно, нормально жить. И тут нас постигло серьёзное несчастье – я тяжело заболел! Совершенно неожиданно, что называется: на полном скаку вылетел из седла и грохнулся о землю. В палату реанимации госпиталя меня привезли без сознания на носилках прямо из академии, где я в то время работал. Первое, что увидел, придя в себя, родное лицо моей Тани, в слезах склонённое надо мной. По-моему я тогда сам заплакал, но не из жалости к себе, а из нежности и любви к ней. Меня поместили в отдельную палату, надели кислородную маску, непрерывно чем-то кололи. Я пребывал в полубессознательном состоянии: то надолго проваливался в темноту, то на короткое время приходил в себя, сознание возвращалось, и в тумане видел лицо Тани. В палате появилась ещё одна койка. Подумал: она всегда здесь, рядом и мне стало как будто легче! Однажды очнувшись, увидел маму. Понял: её вызвали из Ленинграда, значит мои дела – дрянь! И вновь впал в беспамятство. Сколько это продолжалось, не помню. Но память запечатлела Таню, постоянно находящуюся рядом. То она поправляла какие-то трубки, прикреплённые к моему телу, то кислородную маску, то одеяло, то умывала моё лицо, то кормила или поила из ложки, то протирала моё тело спиртом, то помогала перевернуться на другой бок. Когда она отдыхала, я не видел. И ведь своими заботами вытащила-таки меня с того света! Я пережил тогда нечто похожее на клиническую смерть. Конечно, об этом узнал и понял значительно позже.

Месяца через полтора врач вместе с Таней попробовали посадить меня на постели. Вначале и сидеть я не мог: тело совершенно высохло и обессилило. Преодолев этот барьер, начал учиться, держась за жену, стоять, ходить по палате, потом по коридору. Наука давалась трудно. Как только стал приходить в себя, понял, что мои физические возможности, вероятнее всего, не восстановятся. Осознание этого – психический удар – был, пожалуй, чувствительнее физического! Человек далеко не всегда использует свои физические возможности, но сознание их наличия делает его уверенным в себе. Он знает, что в случае необходимости он это может! Иное дело, когда он осознаёт, что лишён каких-то возможностей. Это действует угнетающе, делает человека неполноценным не только физически, но и морально! И Таня оказала мне неоценимую услугу, в трудную минуту укрепив мой ослабший дух.

Помнится, я на трясущихся ногах стоял у своей больничной койки, опираясь на её плечо, а она убеждала:

- Пойми: самое страшное осталось позади! Благодари Бога, что выжил и как бы заново родился! Начнём всё сначала. Ходить постепенно научимся, а бегать тебе вовсе необязательно! Слава Богу, голова не пострадала! Пересмотришь жизненную программу, цели и будешь жить дальше! Можно быть вполне счастливым и с другими, отличными от прежних, жизненными ориентирами!

Со временем я так и сделал: пересмотрел систему ценностей и вполне счастливо живу по сей день!

Когда больше держать в госпитале было нельзя, и меня выписали (иначе нужно было комиссовать по болезни, а врачи пожалели) самостоятельно я не мог пройти и ста метров! Таня ухаживала за мной как за годовалым ребёнком. Ежедневно по вечерам она выводила меня на прогулку. Мы медленно под руку бродили по окрестным улицам, и озорные мальчишки, принимая нас за дружинников, прекращали шалости и прятались во дворах. Только через год я окончательно пришёл в себя и смог приступить к работе и то с большими ограничениями. Было мне тогда всего сорок лет. Рухнула прекрасная карьера, пришлось отказаться от честолюбивых замыслов. Но главное, конечно, жизнь! И жив я до сих пор только благодаря усилиям моей Танюши! Благодаря её самоотверженной, материнской заботе! Всякая ли жена способна пожертвовать собой, своей личной, дающейся всего один раз жизнью, ради безнадёжного инвалида!? Мне лично известно множество противоположных примеров! Молодая красивая женщина, женщина с большой буквы, – она вполне могла найти своё счастье рядом с таким же молодым, здоровым, жизнерадостным и перспективным мужчиной. Оставаясь со мной, ей предстояло всю жизнь быть в большей степени не женщиной, а матерью!

Болезнь, как известно, - это жизнь в условиях ограничений. На меня теперь они были наложены до конца моих дней. Строгий режим труда и отдыха, постоянный врачебный контроль и лекарства, лекарства, лекарства. Ни о какой большой и серьёзной научной или преподавательской работе нельзя было и помышлять! Мои физические возможности сразу сократились до уровня старика. Таня всё понимала, однако без колебаний приняла эту нерадостную перспективу, отдавая себе отчёт, что впереди ждут не менее серьёзные испытания. И они не заставили себя ждать. Процесс начался и пошёл, как говорил известный Иуда наших дней с отметиной дьявола на лбу. Болезнь прогрессировала: пришлось совсем оставить работу и перейти на положение пенсионера. Затем последовали одна за другой две тяжёлые операции. И опять Таня ухаживала за мной как за младенцем: кормила и поила из ложки, проводила дни и ночи у моей постели; учила сидеть, стоять, ходить, выполняя функции сиделки, няньки, хозяйки дома, матери. Опять водила, поддерживая под руку, гулять меня, с трудом передвигающего ноги. Правда, наступили другие времена: теперь нас уже не принимали за дружинников, дружинники "за ненадобностью" исчезли с улиц города!

В ежедневных заботах и трудах незаметно подошла старость. Я давно уволился из рядов Советской армии. Выросли дети, племянники и внуки и на юбилеях первый тост непременно поднимают за её золотое сердце. А она продолжает скромно и достойно нести свой нелёгкий, но такой благопристойный крест.

Наверное, правы те, кто утверждает, что жена офицера должна носить воинское звание на ступень выше звания своего мужа! Если это так, то моя Таня – генерал!

Честь и безмерная хвала тебе доброй и отзывчивой, любящей и сердечной, заботливой и бескорыстной, верной и самоотверженной - женщине, супруге, матери; достойному человеческому воплощению богини Весты – хранительнице нашего семейного очага!

 

8