* * * Я вспоминаю старую деревню… Сосновый бор… Мосток через овраг… И отдаюсь тревожному волненью… И улетаю мысленно… Итак… В дубовом доме, с печкою «голландкой», Мы жили-были полною семьёй: Детишки, мамка, папка, дедка с бабкой (И, кстати, дед ещё был молодой). Весною - цвет черёмухи вдыхали, Калины, яблони, сирени за окном. В саду, гурьбой, всё лето отдыхали, Чумазые, с малины полным ртом. В рябом пруду, с неуловимой рыбой, Плескались, веселились, голышом. Плели венки, дрались под старой липой. Гнались за ускользающим ужом. Земля благоухала под ногами. Шуршала луговая мурава. Коровы круторогие стадами Паслись и, вымя волоча едва, Мычали с грустью, о своём – коровьем: «М-у-у, что же крыльев бог нам не пришил?!» Куда уж было им, с их бестолковьем, Уразуметь смысл тайный высших сил?! Просили мы Степана – пастушонка, Дать – подержать – его тяжёлый кнут (Всё в новость для сопливого ребёнка). И не забыть тех сладостных минут! Потом…Отец наш навострился в Город. Там – слаще жизнь! Там – больше колбасы! И, подутюжив у рубашки ворот, И, причесав гусарские усы, Поехал брать он новые высоты! Дав нам наказ: дружить, и слушать мать! Пообещав, что, не пройдёт и года, Вернётся, чтобы в город всех забрать! У мамы плакать, сил не набиралось: Две доченьки и трое сыновей… Она, как лошадь, нас тянуть старалась. И, чем умели, мы мешали ей. Подкралась осень, слякотно и хмуро. Закрапал дождик. Стало холодать. Мама: «Полина, Катя, Саша, Витя, Юра, Отец письмо прислал! Пошли читать! Вот, пишет: здравствуйте, жена, детишки, Мои родные... как вы без меня? Все ли здоровы? как идут делишки? Скучаю я без вас, моя родня! Жильём пообещали обеспечить К весне. Тогда вас и перевезу… Ты, Санька, матери не смей перечить! Ты, Витька, пальцами не лазь в носу! Ты, Поля, куклы Катины не трогай! Ты, Катя, Юрочку не обижай! Я – крановщик-высотник и - ей богу! – Мне сверху виден весь Советский край!» Все знали, папка хочет так, как лучше: Папа: «Есть школа в Городе, и детский сад. А здесь то, что? кругом - навоза кучи! И ходят все в лаптях, что стар, что млад!» Я помню, как мы грезили, о светлом Грядущем, что мы в Городе найдём. Саша: «Вот, уже скоро, следующим летом, Мы заживём с отцом!» Катя: «Все, всемером?» Полина: «А баба с дедом?» Саша: «Будут в гости ездить». Катя: «И мы к ним?» Саша: «На каникулы, гурьбой!» Катя: «Да?!» Саша: «Хорошо, конечно, жить всем вместе, Но, каждый должен жить своей судьбой». Мама: «Да… дед и баба дом свой не покинут, Ни в кои веки! Даже не проси! Тут, скажут, родились, и тут и сгинут. Деревню бросить – боже упаси!» Но… Не бывает так, чтоб долго благо… И вот, однажды, ночью…Крики! Шум! Горит соседский дом! Скулит собака… Визг! Лай! Плач! Горе! Грохот! Трах! Бах! Бум! Уже бежим! мы… вёдра… тени… блики… Жарища! Мужики, в одних трусах… И дым, и гарь, и сажа… Чьи-то крики: «Добро сгорит! Добро! там… в сундуках!» Какое тАм! Черт с ними! с сундуками! Тут – ветродуй! Тут – сено! Тут – амбар! Не перекинулось бы дальше пламя! Не перешёл бы на Колхоз пожар! Наш Сашка прыгнул в сторону сарая. Саша: «Собаку же забыли отцепить!» Сарай уже трещал, стеной пылая. И пёс пытался цепь перекусить. Успел ошейник Сашка снять! Пёс скрылся. Но, вдруг… сарай накренился и… На! Откуда-то, на Сашку, накатился Цилиндр тяжеленного бревна! Мы извлекли, и в дом втащили Сашку. Он, к счастью, не был обожжён огнём. Но харкал кровью, и стонал, так тяжко, Что дед стал собираться за врачом. Вновь дождь заморосил, совсем некстати; Пожар и сам, к утру, почти зачах… Я отошёл от Сашкиной кровати, Где хлопотала мама, вся в слезах, Надел рубашку…побежал… «Куда ты?» Окликнул дед. Я: «Поеду за врачом!» Дед: «Мать пожалей, герой! Взгляни на брата! И надо было лезть ему за псом?!» Но, оседлав гнедую чью-то клячу, Я поскакал в Райцентр, за тридцать вёрст, Сквозь ветра свист… пришпориваю, плачу… Не замечая, что насквозь замёрз… Вот, полпути промчались. Вдруг… свалилась Гнедая! «Дурень! Я ж её загнал! Вставай! Вставай же!!!» Но она забилась В предсмертных судорогах… Всё! Пропал! Я под дождём, в размокшей рубашонке, Иду пешком по лесу, напрямик. Уж ночь… и тьма… и страх сидит в печёнке… И стук в зубах… и шаг мой не велик… Очнулся. «Где я?» Солнце светит ярко... Всё тело, как один большой ушиб... Изба… Кровать... Какая-то доярка... Хочу спросить, язык к зубам прилип. Медсестра: «Иван Петрович, он пришёл в сознанье!» Врач: «Да-да, иду… Ну?! Значит, будем жить?!» «Товарищ доктор, старший брат мой, Саня, Там… весь в крови…» - сумел я процедить. Скрипя осями, старая телега Вцеплялась в слякоть, мучая коня. Иван Петрович - сам, с войны, калека, В протезе – всё подбадривал меня: «Прорвёмся! Не робей! В бою с бедою, Кому держать победу, как ни нам?! Я был, в плену, в гробу одной ногою! Но на второй от фрицев ускакал!» Хорошим - настоящим! - человеком Был этот добродушный мужичок. Единственный на всю округу лекарь... И вот - добрались! – вот, родной порог. Был вечер. Дождь, не прекращая, крапал. Вошли мы в дом. В холодной полутьме Рыдала мать, скатясь с кровати на пол. И зеркало закрыто на стене. Всё… Брата Сашки скрещенные руки Держали свечку, в кружке, на груди… Дед: «Закончились, к полудню, его муки… (Заплакал) Попрощайся, подойди…» Двенадцать лет! Мой брат! Что это значит?! В войну же, пережили голод! …бред! «Когда б ни сдохла та хромая кляча, Быть может, я успел бы, доктор?!» Врач: «Нет. Тут, Витя, всё понятно, без осмотра. И ты себя и лошадь не кори... Ему ударом раздробило рёбра. Кровотеченье было изнутри». Докуривая Санькины окурки, Сидел в саду я, думая, в слезах: Полинке – восемь, Катьке – пять, а Юрке – Два годика, исполнилось на днях… Он старшим был. Теперь его не стало. Нет части сердца… в этом месте жжёт… Ни дня… ни дня! не пережить сначала! Не повернуть вспять времени отсчёт… Отец приехал. Сашу схоронили. Потом… Следы пожара снег укрыл… О Городе совсем не говорили. Отец о нём, как будто бы забыл. Полинка с Катькой перестали драться. Стал Юрка на горшок садиться сам. Я бросил никотином увлекаться, И обнаружил страсть в себе к стихам. "Есенина", и "Пушкина", и "Блока", Иван Петрович для меня привёз. И я читал их, вдумчиво и много, Расчувствовавшись, иногда до слёз. И время шло и шло, само собою. Союз расстраивался, и крепчал. Шаги – года… И в Армию, весною, Нас, молодцов, Колхоз наш провожал. И было всякого по жизни, много… Теперь… Уже мне восемьдесят лет. И многих проводить пришлось мне к богу. И многих встретить, явленных на свет... В окне зима. Метровые осадки. Две тысячи двадцатый год прошёл. Мой правнук, Вовка, тихо спит в кроватке. Бог верит в нас! И это хорошо! Февраль 2008 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
