XX

 

Вместе с летней жарой пришло много изменений и новшеств. У Люськи родился братик, и она «с барского плеча» позволяла иногда нам с Галей катать его в коляске по всей улице. Ирина Карповна и дядя Миша купили телевизор и стали реже заходить к нам в гости. Наша семья, единственная на улице, приобрела холодильник.

А ещё у нас поменялись соседи. Те самые, у которых когда-то побывали воры. Теперь вместо тёти Оли, дяди Вани и их внука Вовочки, полностью оправдывающего своё имя, рядом с нами поселились тётя Лида с дядей Сашей. А летом, как мне сказали, у них всегда будет гостить их взрослая дочь Рита со своим мужем. Тётя Лида работала поваром в столовой, её муж – железнодорожником. Они стали новыми друзьями моих родителей: по субботам смотрели у нас КВН, всегда при встречах шутили, часто угощали грушами из их сада. Мы с братом иногда забегали к ним во двор, встречаемые приветливыми улыбками хозяев. Дядя Саша показывал Эдьке большущий фонарик, с которым он работал, а также всякие цветные стёклышки. Однажды сосед даже подарил нам синюю лампочку. Эдька как-то попробовал меня толкнуть и прогнать домой, но тётя Лида его отругала, сказав, что если ещё раз что-то подобное заметит, то Эдик к ним приходить больше не будет. После этого, соседский двор стал, пожалуй, единственным местом, где мы с братом были дружны.

 

Скандалы Мани со своей матерью, в которых бабушке предлагалось покинуть наш дом, участились. Та, бывало, возражала, что ей деваться некуда, но иногда соглашалась, обещая навсегда уехать к своей сестре. В этом случае я поднимала громкий рёв, и они обе говорили, что бабушка всегда будет с нами. Правда после того, как я успокаивалась, она подходила ко мне и спрашивала:

- Любушка моя, почему ты так не хочешь, чтобы я уехала?

- Мне без тебя будет плохо.

- Но ты-таки должна понимать, что бабушка не вечна. Когда-нибудь я умру, но ты ведь не останешься одна. У тебя есть мама, есть папа.

Разговоры о смерти я не любила, и задумываться о том, почему люди уходят из жизни, мне тогда ещё не хотелось.

- Ты не умрёшь. Ты будешь вечно.

- Голубушка, но так не бывает. Все рано или поздно умирают.

- А ты - не все. Ты будешь жить вечно.

Нашу семью многое отличало от других, и поэтому я вполне допускала, что для моей любимой бабушки могут быть в природе какие-то исключения.

 

Учебный год закончился, и Маня приступила к ревизии в своём маленьком рабочем чемоданчике. Я с любопытством рассматривала всё, что она оттуда доставала.

- Ой, мам, какое ведёрко интересное, только без дна - меня заинтересовал небольшой блестящий предмет.

- Это не ведёрко, а усечённый конус, - по-учительски объяснила мне мать.

- Да? А я думала ведёрко.

- Любое ведёрко – это тоже усечённый конус.

- Правда? Так что, это не правильно говорить: «Принеси ведро воды»? Надо сказать: «Принеси усечённый конус воды»?

Маня почему-то весело засмеялась, а потом, отдав мне заинтересовавшую меня штучку, к моему удивлению, разрешила вместе с ней пойти на улицу.

- Только не потеряй и не поломай, - предупредила она.

Я выглянула за калитку: детворы было не много, но вполне достаточно для общения. Поскольку там стоял и Эдька, некоторое время муха сомнения ползала по тарелке моего ума, но в конце-концов жажда дружеских бесед взяла верх.

Все вяло о чём-то говорили, и казалось, даже не заметили моего приближения. Потом замолчали, подыскивая новую тему для болтовни. Вдруг Гришка выхватил из моих рук тот самый конус и, улыбаясь, кому-то лукаво подмигнув, он объявил:

- Теперь это моё.

Я удивилась: Гришка никогда меня не обижал - и жалобно заныв, попросила:

- Гришь, отдай, пожалуйста. А то меня мама ругать будет.

- Не отдавай, - обратился к соседу Эдька, - пусть разревётся, тогда её домой загонят.

Гришка повернулся к моему брату:

- Я ж не ты. Я не буду связываться с маленькой девочкой, - он отдал мне жестянку, - На. Не надо плакать, я пошутил. Я с тобой хотел связаться, - Гришка снова обратился к Эдьке, - Думал, что ты, как брат защищать её полезешь...

- Я? Её? Да нафик она мне сдалась! Если тебе нужна, так можешь заступаться, а для меня было бы великое счастье, если б эта мерзость вообще не существовала.

- Ну, да, - сосед брезгливо посмотрел на моего брата, - смелый ты, как я посмотрю, на словах. А на самом деле, ты меня просто боишься, потому так всегда себя и ведёшь. Ты же сейчас просто струсил.

- Ничего я не струсил!

- Да ладн те, Эдька, тут рисоваться - произнёс Толька, - мы-то тя знаем. Признайся честно, ведь струсил.

- Конечно, он струсил, - поддержал Колька.

- Само-собой! – усмехнулась Катя

Сначала по очереди, а потом хором, указывая пальцем на моего брата, вся компания стала распевать: «Стру-сил! Стру-сил!» Психанув, тот убежал домой.

- Сейчас, небось, его мамочка выскочит. Попадёт тебе, Светка, из-за нас, - рассуждала Олька, сидя на лавочке и ритмично, как маятник от часов, болтая ногой.

- Ничего не попадёт. Она меня уже не бьёт. А если домой загонит, так это она и так может сделать. Зато Эдьке от вас досталось, вот здорово! - довольная заявила я.

- Странно как-то у вас там. Эдик вытворяет всё, что хочет и ему можно. А тебя чуть что – сразу домой загоняют, - Катя удивлённо смотрела то на меня, то на нашу калитку, за которой скрывался мой брат, а также никому не понятные наши внутрисемейные законы.

- Бабушке тоже это не нравится, но на неё мама кричит ещё больше, чем на меня.

- Так не только ваша мама, Эдик-то бабушке тако-о-ое говорит. Я вчера слышала, - сказала недовольно Катя.

- Ага. Он даже может сказать ей «старая ведьма», - я кивнула головой.

- Ничего себе! – раздалось сразу несколько голосов.

К моему великому удивлению, несмотря на то, что Эдька убежал, Манин зовущий голос из нашего двора не раздавался. Мы продолжали вести беседу о справедливости и несправедливости, пока Витька вдруг насмешливо не произнёс:

- Так вот почему ты ещё здесь сидишь. Твоей мамочке до сих пор просто не до тебя было.

Я оглянулась: от нашего двора немного подпрыгивающей, но в то же время крадущейся походкой удалялся дядя Коля. Мне казалось, что так в нашем городе ходил только он один, и поэтому его всегда можно было узнать издалека. Среди детей раздалось хихиканье, потом короткие шуточки. Всё это перешло в смех, когда у калитки показалась Маня.

- Све-та, до-мой!

- Марья Эдуардовна, подойдите, пожалуйста, сюда, - обратилась к ней Катя.

- Что случилось? – Маня продолжала стоять на своём месте.

- Нам надо у Вас кое-что спросить, - пояснила Олька.

- Теорему доказать, - моргнув одним глазом, тихо, почти шёпотом, добавил Колька.

Маня неспеша к нам приблизилась.

- Ну и что вам от меня надо, - величественно поинтересовалась она.

- Мы, вот спросить хотим, - начала разговор Катя. - Почему у Вас в семье не принято, чтобы старший брат защищал свою сестру?

- У нас, например, - добавила Олька, - Толька меня никогда никому в обиду не даст, а я за Кольку и Альку, кому хотите, глаза выцарапаю. Нас так мама с папой научили. А Вы, что ж, своих детей научить не можете?

- Светочку защищать? – Маня сделала удивлённое лицо. – Она у нас хорошая девочка, безобидная. От кого же её защищать?

- А хоть и от меня, - Толька встал напротив моей матери, и посмотрел на неё сверху вниз, потому что был на голову выше.

- Но Толик, - Маня развела руками, - ты такой большой. Что тебе от той крохотули надо?

- А что Вашему Эдику от неё надо? – Гришка задорно тряхнул своей рыжей копной волос, - Тоже он у Вас не маленький мальчик, а вечно девчонке прохода из-за него нету. А предложил ему со мной сегодня подраться, так нет же – испугался, убежал. Небось, дома от страха под диван забился.

Все засмеялись.

- Эдик не захотел с тобой драться? И правильно сделал! Он не драчун какой-нибудь. А то, что Света тут иногда нюни распускает, так пусть сама к нему не лезет. Я же знаю, что она вечно ему играть мешает.

- А Ваша бабушка тоже ему играть мешает? – по-прежнему тихо и насмешливо спросил Колька.

- Причём здесь бабушка? – вскинулась Маня.

- А при том, - поддержала брата Олька, - что он бабушке своей такие вещи говорит, которые мы здесь на улице друг другу не скажем. А она ведь старше его. Почему Вы не учите своего сына, как правильно себя со старшими вести?

- Меня б батяня убил, - покачал головой Витька, - если б я его матери подобные словечки выдавал.

- А если вы все такие грамотные, - сорвалась на крик Маня, - и знаете, как правильно со старшими себя вести, то почему сейчас позволяете себе так со мной разговаривать? Я ведь вам в матери гожусь!

- Избави бог меня от такой мамочки! – схватился за голову Колька и отошёл в сторону. Всё снова дружно засмеялись.

- Так, Света, - Маня схватила меня за руку, - быстро пошли домой. А вы, - обратилась она к хохочущей детворе, - своим родителям указывайте, как правильно воспитывать детей! И со своими родителями разговаривайте таким тоном, каким сейчас со мной говорили!

Она повернулась, и мы пошли домой.

- Всё равно нам до Вашего Эдьки далеко, - сказал нам вслед Витька.

 

Дома бабушки не оказалось, она с утра собиралась к врачу. Маня стала готовить обед, а я, удивлённая, спросила:

- Если кушать ещё нету, то зачем ты меня сюда привела?

- Как зачем? А ты что, хотела бы с теми детьми, которые совершенно не умеют себя вести ещё оставаться?

Я промолчала. Врать не хотелось, а правду сказать – побоялась. Маня и без того была на грани срыва, настолько, что стала вдруг беседовать непонятно с кем:

- Это ж надо! Так со мной разговаривать! Я же взрослый человек, учительница... А они со мной как с подружкой. Нет! Всё-таки все дети на нашей улице жутко не воспитаны. И ты, Эдичка, правильно делаешь, что не хочешь с ними дружить, - обратилась она к сидящему, молча насупившись за столом, сыну. Но тот, никак не отреагировав на похвалу, поднялся и вышел в другую комнату, почему-то при этом хлопнув дверью.

Я задумалась: вот бы пообщаться с детьми на других улицах. Интересно, чем они отличаются от наших? Меня, лично, дети нашей улицы вполне устраивали, даже после того как я узнала, что все они невоспитанные.

Когда мы с Эдькой уплетали жареную картошку, он вдруг спросил, проходящую мимо нас Маню:

- Почему ты мне не открыла дверь?

- Я ж тебе сказала, что прилегла отдохнуть и уснула. Я просто не слышала, что ты стучал.

- А зачем было вообще дверь закрывать?

- Странный вопрос. Вы со Светой где-то на улице, бабушка в поликлинике. А если бы кто-нибудь чужой зашёл? Тут бы полдома вынести можно было. Ты же видел, как крепко я спала.

- Так что теперь, когда ты спишь, даже воды попить нельзя?

- Если хотел пить, - раздражённым голосом сказала Маня, - то возле колодца всегда полное ведро стоит. И почему я в конце-концов должна перед тобой оправдываться?

Она исчезла, а Эдька продолжал сидеть надутый.

- Радуйся, - сказала я ему, - тебе хоть потом дверь открыли, а дядя Коля ушёл, так и не достучавшись.

- А что сегодня приходил дядя Коля?

- Ну, да. А ты что, его не видел? Ты же дома был.

- Когда?

- После того, как ты на всех обиделся и домой убежал.

- И ты видела, что после меня к нам зашёл дядя Коля? – Эдька явно жалел, что разминулся с лучшим другом, да ещё и в тот момент, когда уличное общество его изгнало.

- Как заходил, не видела. Зато Витька увидел, когда он уходил. А потом мы все увидели.

- А может, вам показалось.

- Всем-всем показалось? – удивилась я, - А почему ты не видел? Ты же дома был?

- Я на огороде был. Дверь закрыта, никто не открывает. Ключ я не нашёл, вот и решил, что мама куда-то ушла, а ключ оставить забыла. Так ты говоришь, что она даже дядю Колю не пустила? Тогда действительно крепко спала. А я-то думал, что врёт...

 

XXI

 

Первого сентября Маня разрешила мне встать пораньше, чтобы посмотреть, как все нарядные, с цветами пойдут в школу. Каждый, проходя мимо, помахал рукой, кое-кто при этом почему-то мне завидовал. Потом всё стихло, улица стала пустынной, но возвращаться домой не хотелось. Я продолжала стоять у калитки, наблюдая за случайными прохожими.

- Ой, посмотри какая кукла стоит, - со мной поравнялась молодая парочка. У девушки были красивые светлые вьющиеся волосы и добрая, как у Динки улыбка.

- Я не кукла, я девочка, - пояснила я.

- Правда? – молодые люди засмеялись, - А как же тебя зовут?

- Света.

- Красивое имя. Серёж, я себе такую же хочу, - обратилась, смеясь, к другу девушка.

- Так в чём же дело?

Они удалились, обнявшись, на прощание мне подмигнув. Как знать, быть может, благодаря моему облику, в мире стало на одного человека больше... Но я тогда об этом не задумывалась, а внимание моё привлёк трактор. Трактора были редкостью на нашей улице, и мы смотрели на них как на диковинку, как на вертолёт на небе, который тоже своим раскатистым шумом не часто нарушал тишину маленького кубанского городка, ещё совсем недавно считавшегося станицей.

Трактор, подобный моей игрушке, несколько раз в году обновлял канавы, а ещё, мне сказали, что его используют для вскапывания большого огорода. Для чего существует «Беларусь» я не знала. Именно такой проехал мимо меня и, доехав до угла, стал разворачиваться. Но видимо водитель не отличался высоким профессионализмом и заехал на тротуар. Увидев столь большую машину, едущую не по дороге, я с воплем побежала внутрь двора, будучи уверенной, что трактора такого типа придуманы для того, чтобы давить людей.

Захлёбываясь от волнения, я пыталась Мане всё объяснить. Но та, так ничего и не поняв, вышла вместе со мной на улицу. Трактор к тому времени уже уехал, а мать, пожав плечами, сказала, что мне что-то показалось. Я же сделала вывод, что он уехал, потому что в тот момент давить было некого. С тех пор, услышав ещё вдалеке своеобразный звук мотора, убегала, прячась за дом.

Вскоре все в семье заметили этот мой страх, но, не зная истиной причины, снять его никто не мог. Отец, когда мы поехали на огород собирать картошку, подошёл вместе со мной к стоящей на краю поля машине, с целью уговорить водителя меня покатать. Но того поблизости не оказалось, и полчаса ожидания ни к чему не привели. Я решила, что он просто спрятался, и от этого боязнь стала ещё сильнее.

Как-то возвращались мы с Маней после магазинов домой, а навстречу двигался по дороге страшный для меня «зверь». То, что он спокойно проехал мимо нас, не успокоило, наоборот, я решила, что «Беларусь» давит только детей.

Увидев меня побледневшую, Маня стала утешать:

- Ну, чего это ты так испугалась? Ты же видела, там за рулём сидит водитель, он не допустит, чтобы трактор на нас наехал.

- Он сам его на меня наведёт.

- Ну, что ты? У него дома наверняка есть такая же девочка, как и ты. С какой стати он должен тебя давить?

- Дома, это дома. А в тракторе он на работе. У него работа такая – давить.

- Да нет же, не бывает такой работы. Никто не разрешит кому-нибудь давить людей. Вот например, если он только поедет в нашу сторону, я тут же ему скажу...

- Я и сама сказать могу, - я хотела объяснить, что, тем не менее, меня могут задавить ещё до того, как я успею что-либо произнести, но Маня перебила.

- Конечно же! Ты можешь сама ему сказать, чтобы он тебя не давил. И он этого не сделает. Вот видишь, ты умная девочка и сама всё понимаешь.

Дома за ужином она всем объявила, что я больше трактора не боюсь, а я с тех пор свой страх стала скрывать.

Когда Маня через несколько дней захотела взять меня с собой в город, я наотрез отказалась.

- Но я обижусь. В следующий раз захочешь со мной пойти, а я тебя не возьму, - пригрозила мать, но меня такое её решение только обрадовало.

Если вдруг, во время игры с другими детьми, где-то вдали раздавался холодящий мою душу звук, я быстро убегала домой, сказав всем, что мне надо в туалет. Потом пряталась у глухой стенки дома, где почти никто никогда не проходил, а спустя некоторое время выходила и продолжала игру. Наличие всех друзей в целости и сохранности, меня удивляло, но не успокаивало, наверное, потому что, помимо моей воли где-то подсознательно, при грохоте мотора моё сердце начинало биться учащённо.

 

Видно все необычные взаимоотношения в нашей семье как-то повлияли на детскую нервную систему, так что трактор стал не единственным источником моих страхов.

Мы играли с Люськой сидя на траве у неё во дворе, когда я услышала звуки духового оркестра.

- Слышишь музыку? – спросила я подругу.

- Это кого-то хоронят. Сейчас мимо нас покойника повезут, - пояснила мне она.

Я встала, чтобы посмотреть, откуда же его повезут, но видно очень резко поднялась, а может, просто перегрелась, будучи слишком тепло одетой. У меня перед глазами поползли чёрные мушки, и во всём теле я почувствовала слабость.

- Я сейчас приду, - сказала я Люське и поспешила домой.

В дверях меня встретила бабушка.

- Ты уже нагулялась?

- Бабушка, мне плохо.

- Как плохо? У тебя что-то болит?

- Если бы болело, я б сказала, что болит, а так мне просто плохо.

Бабушка потрогала мой лоб, потом сняла с меня толстую кофту и дала попить воды. Через пару минут мне стало лучше, и я снова ушла к Люське.

- Чего это ты убежала? Если писать захотела, то у нас тоже туалет есть.

- Просто жарко стало, я кофту домой отнесла, - я и сама не понимала, что со мной произошло, - а где покойник?

- Так они уже проехали. Деда какого-то хоронили.

Я задумалась. Получается, пока мимо провозили покойника, мне было плохо, а потом вдруг всё прошло. Значит, причиной всему была похоронная процессия. Теперь при звуках марша я так же как от трактора убегала, будучи уверенной, что если этого не сделаю, по улице повезут двух покойников.

 

Наступила осень. Пошли дожди и теперь, если «смертельные опасности» появлялись на нашей улице, я лишь слегка прислушивалась, находясь внутри дома. Осмелев, я снова стала ходить с Маней в город, тем более что, с наступлением холодов, все трактора, как перелётные птицы исчезали.

Однажды мы встретили Наталью Семёновну. Она больше не работала с моей матерью в вечерней школе, а перешла в дневную. Тем не менее, дружба между женщинами продолжалась, и они так долго болтали, что у меня уже заболели ноги. Наконец-то Маня сказала:

- Ну, всего хорошего. А на Седьмое ноября мы вас ждём.

- Ой, боюсь, не получится. Юра-то как раз на праздники дежурит.

К моему великому огорчению и удивлению, дядя Юра дежурил и на Новый год и на все другие праздники, так что в дальнейшем застолья стали проходить без Бероевых. Их место на какое-то время заняли наши соседи: тётя Лида и дядя Саша.

 

А ближе к лету наша уличная компания как-то поредела. Девчонки постарше отсиживались дома, а потом с какими-то незнакомыми мальчиками исчезали. Мальчишки, такие как Гришка и Толька, начали свою трудовую деятельность, и им тоже было не до нас. Однако изредка и те, и другие всё-таки показывались, относились к нам, может и чуть свысока, но очень дружелюбно. А порой, забыв про свою взрослость, играли вместе с нами в лапту. У Ларисы и Кати появились велосипеды «Орлёнок» и все кто умеет, катались на них по очереди. А кто не умеет? Таких, как я и Галя, Катя терпеливо учила держать равновесие и смотреть на дорогу. Увидев как-то играющего в карты с Митькой и Витькой Эдика, она сказала:

- Ладно у Гали нет ни сестры старшей ни брата, с ней я повожусь, а ты, между прочим, Светку и сам мог бы научить.

Обычно на подобные замечания брат мой огрызался, но видно в картах его дела шли плохо, и он согласился. Придерживая меня сзади за седло, он давал советы, делал замечания. Я очень старалась ему угодить, потому что внимание брата само по себе было для меня праздником. Потом Эдька замолчал, а я крепко держась за руль, боялась оглянуться. Когда же всё-таки осмелилась, то обнаружила, что он остался где-то позади, а я значительное расстояние проехала самостоятельно. Я тут же упала, но с этого вечера попала в список «умеющих».

 

XXII

 

Меня разбудил крик Мани, которая во дворе за что-то ругала свою мать. Вскоре поняла в чём дело: она постирала бельё, а бабушка, развешивая его, нечаянно уронила таз. Когда я вышла, старуха всё старательно перестирывала, утирая слёзы, а её дочь продолжала высказываться:

- Что б ты провалилась! Безрукая! Какого чёрта ты навязалась на мою голову! Пользы от тебя в этой жизни, как от козла молока! Хоть бы ты куда-нибудь подевалась!

Всё утро бабушка была молчалива и даже на меня почти не реагировала. Позавтракав, я покинула двор и в поисках компании позвала Галю.

- Заходи ко мне, - предложила она, и мы расположились в тени ветвистого ореха.

Дядя Женя обрабатывал рубанком какие-то доски, а тётя Надя домывала крыльцо. Галин папа обычно насмешливо улыбающийся, в тот день был серьёзным, и на моё «Здрастье», только кивнул головой. Потом он отложил доску в сторону и спросил:

- За что это твоя мама так сегодня кричала на бабушку?

- Бабушка бельё на землю уронила.

- Бельё - на землю? – он сказал это, слегка повысив голос, и я подумала, что начнёт сейчас осуждать мою бабушку.

- Но она нечаянно! – поспешила пояснить я, - Она камушек не видела и споткнулась. Она потом сама всё перестирала.

- Вот видишь, - обратился он к жене, - даже ребёнок понимает, что старушка не виновата. В конце-концов у неё просто могли задрожать руки от усталости. С утра до вечера бедная женщина горбатится на эту семью.

- А что случилось? – тётя Надя провела тыльной стороной ладони по лбу.

- Ты не слышала? Ах, да, ты ж в магазин ходила. Эта хвалёная учительница тут час назад такое на весь квартал орала, что у меня, мужчины, мурашки по спине пробежали. Представляешь, сказать родной матери: «От тебя пользы в этой жизни как от козла молока»? И это ещё не всё.

- Родной матери? – удивилась Галина мама, - Ну и семейка... Чего только из этого двора не наслушаешься! Как можно так относиться к старому человеку. Неужели они не понимают, что рано или поздно сами состарятся?

Потом они ушли в дом, а Галя сидела молча.

- Давай играть в «дочки-матери», - предложила я.

- С тобой невозможно играть в «дочки-матери», - возразила подруга, - потому что, если ты мама, то будешь такой мамой, как твоя. А я что, по-твоему, должна быть таким ребёнком, как ваш Эдик? Я не хочу играть в «дочки-матери» с такой мамой.

- Хорошо, - я пожала плечами, - давай мамой будешь ты.

- Да? Я твоя мама, а ты моя дочка. И будешь мне говорить то, что твоя мама бабушке твоей говорит. Не хочу.

- Тогда давай в куклы.

- У кукол тоже есть мама и дети. Не хочу.

- Тогда я пошла домой.

Я встала и направилась к выходу. Галя меня не удерживала, а сидела насупившись и недовольно глядя в одну точку. Однако, в домашнюю обстановку меня тоже не тянуло. Возле Наташиного двора в одиночестве сидела на лавочке Люська. Я подсела к ней.

- Хорошо хоть ты вышла, а то торчат все по домам.

- А ты не радуйся, я всё равно с тобой играть не собираюсь, - тряхнув своей короткой причёской с прямыми тёмно-русыми волосами, Люська от меня отвернулась.

- Почему?

- Потому что вы евреи. У вас всё не так, как у людей. Твой брат, вместо того чтобы заступаться, вечно тебя дубасит и ещё радуется, если тебя кто обидит. В нормальных семьях так не делают. И мамаша твоя гадости всякие бабушке вашей говорит. А ты вырастешь, ей гадости говорить будешь.

Я давно начинала задумываться над взаимоотношениями близких: Эдька хамил Мане, а та всячески оскорбляла свою мать. Меня на каждом слове одёргивали, но это, я полагала, потому что мне мало лет. Когда буду такой, как брат, тоже смогу сказать матери «Чё привязалась?», а на просьбу сходить в магазин отвечать: «Делать мне больше нечего!» Но так, мне казалось, дела обстояли во всех семьях. Теперь, сидя на лавочке, я засомневалась.

- Но ты, ведь тоже? – спросила я у Люськи.

- Ещё чего? – возразила та, - Я свою мамку люблю.

- Я тоже маму люблю.

- Ещё скажи, что твоя мама и Эдик любят бабушку!

- Любят, - я была в этом уверена.

Люська пренебрежительно смерила меня взглядом:

- Одним словом – евреи, - она спрыгнула со скамейки и направилась к своему дому, плюнув по дороге на землю, как это делала её мать, когда сердилась.

 

Сжав от обиды кулаки до боли, я побежала. Я готова была накричать на Маню, не дожидаясь соответствующего возраста. Это из-за неё и любимого ею Эдьки никто не хочет со мной играть! Это из-за них меня сейчас обозвали непонятным мне словом «евреи». Я буду топать ногами и хлопать дверью... А потом уйду... Далеко уйду, как несколько лет назад ей обещала.

Но во дворе меня встретила бабушка и сказала, что мама спит, потому что ей работать до поздней ночи. Можно подумать, что бывает ранняя ночь! Кричать на бабушку, даже представляя себя большой, мне никогда не хотелось, и, поняв, что не могу по адресу выплеснуть всё своё негодование, я, уткнувшись старушке в живот, горько разрыдалась.

- Что случилось? – обнимая одной рукой и гладя по голове другой, она увела меня вглубь двора и усадила у двери сарая.

Плача навзрыд, я могла лишь изредка произносить одни и те же слова:

- Дядя Женя плохой и Люська тоже плохая, - теперь мне казалось, что виноваты во всём они, что никто другой из соседей не посмел бы мне сказать то, что я сегодня услышала.

Потом мои рыдания перешли во всхлипы, и, положив голову на бабушкину грудь, я постепенно успокоилась.

- А теперь скажи мне, - бабушка охватила своими ладонями моё лицо, - почему дядя Женя и Люся плохие?

- Люська обозвала всех нас плохим словом.

- Каким? Ты стесняешься его повторить?

- Нет. Не стесняюсь, потому что не знаю, что оно означает. Она сказала, что мы все евреи.

- Но, любушка моя, это-таки не ругательство. Евреи – это народ. Есть украинцы, значит они или их бабушки, или пра-пра-дедушки родились на земле, которая называется Украина. А у русских – родились в России.

- А у евреев?

- А у евреев – в Израйле. А потом люди зачем-то переехали и их дети и пра-пра-правнуки стали жить на другой земле, но они знают-таки, откуда их предки родом, потому так себя и называют. И другие тоже так их называют.

Удивлённая я внимательно слушала бабушку. Всё, что она рассказывала, никак не стыковалось с тем, что говорила Люська, и я передала ей весь наш разговор.

- Люся где-то подслушала разговоры взрослых, - старушка вздохнула, - но и те взрослые тоже не правы. Если один человек ведёт себя плохо, например твоя мама, то причём-таки здесь весь народ? Просто, мы тут на улице единственные евреи, поэтому по нашей семье судят-таки обо всех, - она снова глубоко вздохнула. – Как жаль, что твои родители этого не понимают. А дядя Женя тоже что-то про евреев говорил?

- Нет.

И я рассказала об услышанном в Галином дворе. Теперь зарыдала бабушка.

- Я так не могу, больше не могу всё это терпеть, - закрыв лицо руками, причитала она.

Я пыталась утереть её слёзы фартуком, гладила по голове, как это обычно делала она со мной, но казалось, что старушка вообще забыла о моём присутствии. Потом она опустила руки и сказала, глядя вдаль:

- Я уеду. Больше находиться в этом доме не могу. Мне больно-таки, конечно, будет расстаться с тобой, но ты взрослеешь и скоро многое поймёшь. Если я здесь останусь, ты будешь страдать вместе со мной.

- Бабушка, не надо! – я снова заплакала.

Обычно мои слёзы координально меняли решение бабушки уехать, но на этот раз она плакала вместе со мной, уверяя, что другого выхода не видит.

- Это не скоро будет, - попыталась она меня утешить, - я ещё должна буду бабушке Саре и дедушке Ицику письмо написать. Посмотрим, что они мне ответят...

- А может, они не захотят, чтобы ты у них жила? – с надеждой спросила я.

- Может быть. Но за всю мою длинную жизнь не было-таки ни одного случая, чтобы моя Сарочка свою сестру не поняла.

 

На другой день меня позвала Галя. Удивлённая я вышла.

- Извини меня, пожалуйста, что я вчера не хотела с тобой играть. У меня просто было плохое настроение.

- Почему?

- Просто так. Там возле нашего двора песок выгрузили. Папа сказал, что можно немного поиграть, только не рассыпать. Пошли?

Я согласилась. Потом Галя предложила позвать Люську. Мне очень не хотелось рассказывать Гале о неприятном разговоре, поэтому пришлось молча составить подруге компанию.

- Ты с ней играешь? – показав на меня пальцем, Люська скорчила брезгливую рожу, - да, знаешь...

- Знаю, - как-то по взрослому прервала её Галя, - но если её мама плохо себя ведёт, то Света здесь ни причём. Ведь, когда ваш маленький Вася накакает в штаны, ты же в этом не виновата.

- Сравнила. Он ещё маленький ничего не знает. А её мать взрослая, всё понимает, и дочь свою потом этому научит.

- Но тебе-то Света пока ничего плохого не сделала?

- Не сделала, так сделает. От этих евреев всё, что угодно можно ожидать.

- Если один человек неправильно себя ведёт, нельзя плохо думать обо всём народе, - вспомнила я слова бабушки.

- Вот когда тебе Света что-то плохое сделает, тогда и будите ссориться, а сейчас выходи, а то мой папа скоро песок с улицы уберёт.

Люска постояла у калитки, изучающе нас рассматривая, а потом, махнув рукой, сказала:

- Ладно. Подождите меня здесь, я быстро.

Мы сначала долго ковырялись в песке, а потом играли у Гали во дворе. Её родители, глядя на нас, улыбались и, время от времени переглядываясь, одобрительно кивали головами.

 

XXIII

 

Ответ от Сарочки пришёл очень быстро. Она писала, что сильно болеет и хочет, чтобы перед смертью её любимая сестричка была рядом с ней. Бабушка неспеша стала собираться.

- Бабуличка, миленькая, возьми меня с собой, - обратилась я с просьбой.

- Любушка моя, я бы с радостью. Дороже тебя у меня на этой земле никого нет.

- Бабуличка, у меня тоже дороже тебя никого нет.

- Глупышка, - бабушка улыбнулась, - у тебя есть папа, есть мама, братик. Они тоже тебя очень любят. А я вот, старая, уже не могу, как раньше, быстро двигаться и потому становлюсь здесь никому не нужной. Но Сарочка и её муж тоже не молодые, они меня поймут, они меня-таки примут такой, какая есть.

- Бабуличка, я тоже люблю тебя такой, какая ты есть. Родненькая, миленькая, ну возьми меня с собой.

- Моя хорошая, я-то с дорогой душой, но как на это посмотрят-таки твои родители. И потом тебе ведь через год в школу. Крымск, хоть и небольшой, но город, а Черневцы – село. Маленькое, украинское село. Городская школа всегда лучше сельской.

- Бабусинька, ну возьми меня хотя бы на один годик с собой.

- Но тебе надо к школе подготовиться.

- Это как?

- Надо немного подучиться читать, писать...

- Но я уже давно умею.

Бабушка задумалась.

- Да. Тебя хоть сразу в третий класс сажай. Я попробую поговорить с мамой, но через год ты снова сюда вернешься. Хорошо?

- Хорошо, роднюличка, хорошо! – мне хотелось, хоть на какое-то время оттянуть расставание с единственным по-настоящему любящим меня человеком.

Бабушка зашла в дом, плотно прикрыв за собой дверь. Тем не менее, я услышала:

- Слышь, Маничка, что я хочу тебе предложить? Давай Светочка со мной поедет, а через год я тебе её привезу? И нам, старикам с ней будет веселее, и девочка увидит кое-что новенькое.

- Чего? Да, ты соображаешь, что ты говоришь? Скажи спасибо, что Боря твоих слов не слышал, а то б он тебе выдал...

Дальше я ничего не слышала, потому что, всё, что говорила Маня, превратилось для меня в один монолитный крик. Отдельные слова не играли уже никакой роли, потому что было ясно: бабушка меня с собой не возьмёт.

Выйдя на крыльцо, я уселась на ступеньки и стала молча смотреть куда-то в небо, время от времени размазывая ладошкой текущие помимо моей воли слёзы.

 

- Вот и настал час расставания, я сегодня уезжаю, - бабушка посадила меня к себе на колени, прижав мою голову к своей груди. Я заплакала, заплакала и она.

Мы сидели, молча обнявшись, изредка утирая друг другу слёзы, а потом договорились, больше в этот день не плакать.

- Когда я сяду в поезд, то потом выгляну в окошко. Ты, пожалуйста, при этом не плачь, а улыбнись мне и помаши ручкой, - попросила меня бабушка, - такой улыбающейся я увезу тебя с собой в своём сердце, - она притронулась рукой к своей левой груди.

- Ты тоже улыбнись мне из окошка.

 

Когда шли на вокзал, все о чём-то оживлённо болтали, вот только мне говорить не хотелось. Потом стояли на перроне в ожидании поезда, и я мечтала, чтобы этот поезд не пришёл никогда, даже ели прийдётся из-за этого простоять здесь всю жизнь. Но моё желание не исполнилось. Бабушка неспеша поднялась по ступенькам, вслед за ней с чемоданами прошёл Борис.

- Нижнее место, в середине вагона, - сообщил он вернувшись.

Вскоре в одном из окон показалось бабушкино лицо. Как и обещала, она улыбалась. Только мне улыбалась. Поезд тронулся, а она всё не сводила с меня глаз. Я старательно выжала из себя улыбку. Потом замахала: сначала окошку, в котором видела бабушку, но оно проплыло мимо, тогда я продолжала махать уже всему поезду и трясла своей ручонкой до тех пор, пока он не скрылся из виду, увозя от меня мою любимую бабушку, а также раннее детство и ещё что-то такое доброе, чистое, светлое, о чём не напишешь на бумаге и не выразишь никакими словами.

 

Возвращались молча, никто не проронил ни слова. Потом они втроём пили чай, а я пошла спать, но не спала... В ту ночь я, впервые в своей жизни, плакала уткнувшись в подушку. Тихо, беззвучно – чтобы никто не услышал. Уснула уже после того, как Борис ушёл на работу.

 

(продолжение следует)