Автобиография.

 

Моя мама, Валентина Спиридоновна Канюкова, родилась в 1955 году, в Канинской тундре. Именно это наименование указано в ее паспорте в графе «место рождения». Это сейчас всех тундровых рожениц привозят в Нарьян-Мар, а тогда все было иначе. Она была крохой, когда утонули ее родители-рыбаки, и осталась маленькая Валя в тундре в бабушкой. Именно из-за ее рассказов мне так близок образ, который так часто встречается в ненецких эпических песнях, образ сироты, который растет в тундре с бабушкой. Чтобы непоседа не убежала в тундру, бабушке приходилось пугать ее: вывернет паницу наизнанку и идет к чуму, ревет страшным голосом: «Где тут Валя-нацекы?!» Мама боялась, и, когда бабушка уходила в тундру, послушно оставалась одна в чуме.

Пришло время учиться, и Валю у бабушки забрали.

Ее и других таких же дичков поселили в Шоинскую школу-интернат. То, что в мире существуют и другие дети, было настоящим потрясением для Вали, думавшей, что они с бабушкой – одни на всем свете. Рослая девочка-коми с громким голосом определила Валю к себе в куклы. У маленькой тундровички были длинные черные волосы, и любимым занятием новой подруги и заступницы было делать ей прически. Зато Валю никто не обижал. Но летом случилось страшное. Дети, чьи родители жили не в стойбищах, уехали домой, а тундровички остались на время в интернате. Во избежание педикулеза всех до одного …побрили налысо!

Вернулась рослая подруга. Увидев Валю, она всплеснула руками: «Зачем это?!» и выбежала их комнаты. Но прежде малышка с ужасом увидела в круглых глазах слезы. Через минуту подруга вернулась и кинула на пол сверток. Бумажная обертка лопнула и рассыпалось богатство: яркие заколки, резинки и невидимки с бусинами. Она зло крикнула: «Забирай! Это я тебе везла!». И ушла. Валя понимала, что чем-то страшно провинилась перед подругой, но чем именно, было непонятно. Она еще долго всхлипывала над неведомыми ранее украшениями, обхватив колючую голову. Теперь вся эта сказочная красота была ей ни к чему, и оттого казалась еще желаннее.

Пролетели школьные годы , и мама отправилась в далекий Свердловск, учиться на геофизика.

В годы студенчества у мамы было два кавалера. Один из них был чуткий интеллигентный еврей из семьи ученых. И смешалась бы во мне кровь ненцев-кочевников с кровью евреев-изгнанников, кабы второй соискатель маминой руки не был высокий красавец с льняными кудрями и гитарой. Вдобавок у него были самые широченные клеши, а за редкой красоты голос его так и звали – Сашка-соловушка. Он и стал моим отцом.

Непонятно почему, но все супружеские пары в первую очередь ждут мальчика. Мои родители исключением не были. Сначала думали меня назвать Валерой, но бабушка в письмах отсоветовала маме: «Будут звать «Валера – холера»!». Тогда было решено – Максим. И 9 мая 1977 года под крики демонстрантов «Ура!» и грохот коммунистических песен родилась… я. Мама растерялась поначалу, но подсказала красная дата: «Конечно, Виктория!». Так я стала Викой. На два дня. Оформить свидетельство о рождении поручили папе. Папа, утомленный празднованием рождения первенца, по пути в ЗАГС завернул в кинотеатр. Главную героиню фильма звали Инга. В ЗАГСе папа прослезился, вспоминая финальную сцену, и в заявлении написал имя, которое семь раз в ответ на семь выстрелов любимой прокричал герой, умирая. Так я стала Ингой.

Получив специальность, родители отправились домой к маме, на Север, тем более, что бабушка по отцу, ярая коммунистка Валентина Дмитриевна, нас с мамой не особенно полюбила и при любом удобном гнала вон из дому. Родители два года проработали на Варандее, потом поехали в столицу – Нарьян-Мар.

Они на работу устроились гораздо быстрее, чем я попала в детский сад. Сидели со мною по очереди, иногда подбрасывали соседям по бараку.

В три с половиной года я научилась читать, и …игрушки потеряли всякий смысл. В них не было волшебства. Книжное всегда додумываешь сам, а игрушки воспринимаешь так, как они даны, и не более. За два года сидения дома я перечитала все, что было: от сказок дядюшки Римуса про Братца Лиса и Братца Кролика до «Горя от ума» Грибоедова. Во «Взрослых» книжках, я, конечно, мало что понимала, но мне нравилось, когда мама, встречаясь со знакомыми, рассказывала: «Уже Грибоедова читает!» Знакомые не верили, и я читала им на память здоровенные куски из поэмы, которые откладывались в памяти безо всяких моих усилий. Эффект был потрясающий: меня долго хвалили, и даже если позже мне случалось провиниться, мама почти не ругала.

На смену чужим стихам пришли свои «придумки». Они были про все: про маму, про кошку и даже про Ленина:

На параде кричат – Ленин!

В Ленинграде плакат – Ленин!

И как самое слово хорошее,

И как самое слово пригожее

Людям дорого слово – Ленин!

Свои «придумки» я красиво оформляла: на обложку, склеенную из куска обоев, приклеивался переливающийся календарик, и внутри цветными карандашами выводилась «придумка»:

У маленькой кошки

Короткие ножки,

И ей не достать со стола колбасу.

Я ей колбасу

Сама принесу.

 

Наконец-то меня устроили в садик. Там меня более всего поразил миф про медузу Горгону, который нам читали. Потом я долго боялась вставать ночью в туалет. Мне казалось, что именно там меня ждет медуза Горгона.

В 1984 году в моей жизни произошли сразу три ярких события. Первое: я пошла в школу. По дороге я ревела, что у всех есть огромные букеты, а у меня ничего нет. Мама нарвала букет из иван-чая, росшего по дороге, уже довольно вялых ромашек и украсила эту импровизацию длинными травинками с колосками. Получилось не то, чтобы очень богато, но не как у всех. Я осталась довольна, тем более, что учительница сказала, что мой букет понравился ей больше всех. Так я получила первые уроки творческой импровизации.

Второе событие было и более печальным, и более значительным: у меня не стало папы. Он, человек довольно слабый, все чаще пел песни под хмельные крики приятелей, и забывал о семье. Мама решила, что так дальше продолжаться не может, тем более, что приходящий навеселе папа не давал спать маме, уставшей от возни с третьим событием, потрясшим мою небольшую пока еще жизнь. У меня появилась сестра. Потом своими капризными криками она научит меня придумывать колыбельные. Дело в том, что она никак не хотела спать без песенок. Я качала ногой ее кроватку и на разные лады распевала тут же приходящие в голову истории, уже не заботясь о том, чтобы их рифмовать.

О том, что сказанная «придумка» в любой момент может реализоваться, я узнала, едва мне исполнилось восемь лет. В тот момент я была в санатории. По устоявшемуся обычаю я рассказывала девочкам, жившим со мною в комнате, страшную «придумку» про мальчика, который умер во сне, потому что ему явилась страшная бабка и он от страха проглотил язык и задохнулся. Все повозились положенное время после того, как «придумка» закончилась, и уснули. Во сне я была дома. Шла по длинному коридору к двери прихожей. Когда я почти дотронулась до ручки ее, дверь распахнулась. На пороге стояла страшная бабка. Она протянула ко мне руки и закричала: «Ага, попалась!» Мой крик перебудил весь этаж. Остаток ночи я провела в воспитательской, а наутро был конец смены и все прощались.

Когда я уже училась в пятом классе, мне вдруг стало жаль всех своих потерянных и забытых «придумок» и стихов. Я завела первую в своей жизни тетрадь для стихов. Сначала я писала в нее во время особенно скучных школьных уроков, жаль было времени, проведенного просто так, впустую. (Потом эта привычка укоренилась на всю жизнь: если где-то в очереди к бесценному специалисту поликлиники сидит человек с блокнотиком и карандашом и пишет, то это, скорее всего, я.) Все больше времени отдавалось моему новому увлечению, и я писала не то, что нужно уже на всех уроках подряд. Результатом этого стала первая тройка в четверти в безупречном ранее аттестате. Но зато на переменах

все толпились около моей парты: я писала про наш 5 «Г» сказочную повесть о том, как все мы полетели в волшебную страну и чудесно проводили там время. Впрочем, тех, кто мне не нравился, я в повесть не включила. Но были и те, кто особенно не нравился. Их я своим вниманием не обходила, а писала обидные стишки. За них-то однажды и пострадала. Двое хулиганов из класса подкараулили меня с подружками после школы. Подружки сразу испарились, а со мной стали «чинить разборки». Новую розовую болоньевую куртку, мою гордость, измазали комьями грязи. Потом один из низ больно ухватил пятерней за лицо так, что оно полностью оказалось накрыто вонючей кожаной перчаткой с отрезанными пальцами и больно, до синяков давил, приговаривая: «Будешь еще про нас писать стишки, будешь…», а потом взял меня за плечи и с размаху усадил в лужу, навсегда изгадив светло-серую шерстяную юбку. Расправившись таким образом со мною, они ушли. Поплакав, я поднялась и побрела домой, мечтая о том, какая я стану богатая и красивая, и как они придут просить прощения, и что я им отвечу; а потом какой у меня будет красивый сильный муж и сколько огромных сыновей, и как они отлупят моих обидчиков. Я вошла во вкус и не замечала, что, разговариваю, шествуя грязная по дороге, причем вслух и за все персонажи одновременно. Поняла я это тогда, когда увидела взгляд женщины, идущей навстречу. Она попалась мне как раз тогда, когда я гордо отказывала одному из обидчиков, смертельно в меня влюбленному, с ним встретиться. Я замолчала, но в тот день усвоила, что за стихи не всегда только хвалят.

Пора «гадкого утенка» настигла меня в тринадцать лет. Еще вчера не доставлявшая никаких хлопот взрослым пятиклассница, сегодня превратилась в противную особу с огромным носом с горбинкой («Ахматовский нос, ахматовский…» шепталась мама с подругами, а я видела в этом только злую насмешку). Вчера еще писавшая трогательные романсы про Розу и Соловья, сегодня кидает в лицо свой протест всему миру:

Все весною согреться стараются,

Глядя в снега подохшего лужицы,

Мыслю я : «Черта с два, товарищи,

Ничего у вас не получится!»

Как-то само собой получилось так, что и от сверстников я отдалилась. Достаточно было один раз столкнуться с предательством «лучших» подруг, чтобы перестать всем верить навсегда. Несимпатичная фраза: «Мой лучший друг – я сам» стала чуть ли не девизом. В самые горькие моменты поддерживали песни Цоя:

Ты должен быть сильным,

Ты должен уметь сказать:

«Руки прочь, прочь от меня»,

Ты должен быть сильным,

Иначе зачем тебе быть?

Все чаще задумываюсь: что я такое? Зачем я ? Разлад с матерью, которая устала от моих непонятных взглядов и неуютных вопросов, еще более обособил меня от всего мира. Днем я молчала или грубила всем, а ночью писала:

Я до жгучих слез одинока,

Мокрый дождь на холодных окнах,

Сердца боль, да души усталость,

Вот и все, что со мной осталось…

И было горько оттого, что никто не понимает, никто не знает меня, настоящую. Хотелось рассказать всему миру о том, что я гораздо лучше, чем кажусь, добрее, умнее… Случай представился.

Сердце замирало от собственной решимости, когда я поднималась по ступенькам, сжимая в руках дерматиновую тетрадочку. Под бордовой обложкой было все: мои фантазии; моя любовь, которой даже тогда еще не было, а были красивые мечты о ней; все мои желания…Поднявшись, я нашла в людской толчее самого громкоголосого человека и обратилась к нему: «Вы - главный редактор?» Человек не был редактором. Он не был даже корреспондентом. Выбранный мною наугад человек оказался фотографом, Сергеем Никифоровичем Бычихиным. Он-то и отвел меня к Алексею Ильичу Пичкову, который стал моим первым настоящим наставником в мире поэзии. Так, 3 августа 1991 году на страницах окружной газеты «Нарьяна Вындер» появились мои стихи. Окрыленная таким успехом, я писала все больше. Стихи, вошедшие в публикацию «А вдруг и я им тоже дорога?» в 1992 году, впоследствии не раз читались мною со сцены на встречах с читателями и вошли в мой первый сборник.

«Официально» как поэта меня признали, когда я поступила учиться в Ненецкий зооветеринарный (теперь аграрно-экономический) техникум. Там тогда преподавал ныне известный в округе историк Александр Васильевич Чупров. И довольно часто его уроки превращались для меня в сольные концерты. По его просьбе меня освобождали от пары, я брала гитару и читала незнакомым студентам свои стихи, пела песни. Так начал появляться опыт работы с аудиторией. Именно благодаря этим «концертам» сейчас для меня не так сложно выступить со своими стихами и песнями, причем, насколько многочисленна аудитория и из кого состоит – это неважно, ведь мои стихи обращены ко всем. Каждый слушатель находит в них что-то свое, что порою мной даже не задумывалось… Но, несмотря на мои выступления, техникума я так и не закончила, ветеринара из меня не вышло, и я в конце концов окончила Вечернюю школу в 1999 году, чтобы получить хотя бы среднее образование.

Техникум дал мне больше, чем образование: там я встретила своего мужа, Юру Артеева, который стал моим главным критиком и Музой, если только можно представить невысокую широкоплечую Музу в очках и ботинках сорок второго размера. Нашу бедную свадьбу все еще с восторгом вспоминают все, кто на ней был. Она была особенная не только потому, что вместо подарков многие гости принесли угощение на стол, не только потому, что, начавшись в июне, закончилась в июле ( тридцатого началась, первого закончилась). Всем приятно ее вспоминать потому, что на этой нищей свадьбе все были веселы, раскованы, и очаровательно, бездумно молоды! Слышались разговоры: «Я завтра на первую пару не пойду, скажу, что на свадьбе был, проспал». И было много смеха и жалобных песен под гитару, из тех, что все поют в восемнадцать лет.

Сборник «Все меняется к лучшему» вышел в 1998 году, после конгресса ненецкой интеллигенции, в котором меня пригласили принять участие. Было лестно, что меня пригласили, и, разумеется, я пришла. За неимением приличной зимней обуви в обрезанных черных валенках. После конгресса Алексей Ильич подошел ко мне, и сказал, чтобы я принесла стихи, которые у меня есть. Я, почти не веря своему счастью, каллиграфически переписала в тонкую тетрадку свой жалкий архив. Приличных стихов, без подросткового эпатажа и обиды на весь мир, из которой я на тот момент уже выросла, набралось двадцать с небольшим. Когда я впервые увидела тоненькую оранжевую книжечку, с синим солнцем на обложке, мне казалось, что все, чего можно добиться в жизни, уже достигнуто. На руки мне выдали сколько-то авторских экземпляров, которые мгновенно расползлись по знакомым и друзьям, которые у меня на тот момент уже были. Я уже давно жила не с мамой, а с мужем, с которым мы расписались, едва нам исполнилось по восемнадцать лет. Нам с трехлетним ребенком негде было жить ( мы скитались по дешевым съемным конуркам примерно одной и той же омерзительности), да и есть было почти нечего. Такие, как мы работники, без образования и с малым ребенком на руках, не пользовались особым спросом. И вот, в это самое время выходит мой сборник! Как я уже говорила, авторских экземпляров у меня быстро не стало, и я начала выкупать свой тираж у издателя. Я приходила в Институт усовершенствования и покупала свою книжку по три рубля за штуку. Потом шла торговать по организациям, где ту же книжку с авторской надписью продавала про десять рублей. Сытный ужин нам был обеспечен! Это был практически единственный период в моей жизни, когда стихи меня кормили. Бывало потом, что жили на гонорары от статей, но это было уже совсем другое.

Более-менее стабильно семья стала жить, когда родственницы мужа устроили меня в 1999 году работать на рынок. Это было для меня ужасным потрясением: я только что поверила в то, что я – настоящий поэт, как я могу сидеть и торговать тряпками? А родня мужа не понимала другого: как можно сидеть и писать, в надежде на случайные заработки? Много было обид и недоразумений, бывало, я весь день сидела под прилавком, и плакала от страха, что меня увидит кто-нибудь «приличный». Потом приходил «хозяин», какой-нибудь Агамир или Аловсат и орал, обращаясь ко всему рынку: «Что он плачет, эй? Ничего не продает, только плачет и хочет деньги!» Но со временем я научилась воспринимать это как игру, менять маски: если судьба хочет, чтобы я была торговкой, я буду самой лучшей торговкой! И скоро уже «хозяева», которые не знали, как избавиться от такого плохого продавца, начали переманивать меня друг у друга.

Как бы там ни было, рынок оказался для меня удивительной школой жизни. Все многообразие человеческих характеров, их достоинств, недостатков, слабостей и хитростей было перед глазами каждый день! Как и положено настоящему продавцу, я научилась «угадывать» человека: с этими стоит заговорить самой, эти пусть идут мимо, все равно вернутся. И все время наблюдала за людьми. Мне нравилось, услышав фрагмент диалога, додумать остальное; фантазировать, кем приходятся друг другу проходящие люди; как они живут, о чем говорят между собой; есть ли у них дети; как они познакомились и т.п. В общем, я ни минуты не скучала. Когда не было народу, я писала, чтобы не пропадало драгоценное время. Именно в тот период я училась писать статьи для газет, сотрудничая с газетой «Новый Нарьян-Мар». На самом деле публикаций в «Новом Нарьян-Маре» было много, но далеко не все сохранились, а потом пропала и сама эта газета, как попадают все газеты, распускающиеся перед крупными политическими событиями.

Семья становилась на ноги, подрастал сын. Когда он пошел в школу, я решила, что и мне тоже надо учиться. После неудачной попытки отучиться на очном отделении филологического факультета, долго не могла определиться с выбором. Наконец совершенно случайно узнала, что в Социально-гуманитарном колледже открылось новое заочное отделение, где обучают специальности «режиссер театрализованных представлений и праздников» и «педагог – организатор досуга». Я была в СГК уже на следующий день после того, как увидела это объявление. Был 2001 год.

По мере того, как я получала образование, появлялась вера в свои силы и острая потребность дать понять самой себе и миру вокруг меня, что я достойна большего, чем просто сидеть на рынке. В 2002 году меня приняли на работу педагогом дополнительного образования. Я уже неплохо играла на гитаре и стала преподавать любительскую игру по своей авторской программе в ДДТ «Звездочка». Параллельно устроилась работать в Этно-культурный центр НАО, на должность, о которой, скажем, год назад, я не смела даже и мечтать: ведущий методист.

Именно работая в Этно-культурном центре, я познакомилась с огромным пластом ненецкой культуры, ранее мне неизвестном – ненецкими эпическими песнями. Но, к сожалению, большинство из них я увидела в некрасивом построчном переводе, где сохранялся просто смысл сказания. Засучив рукава, я принялась за работу. Так появились мои литературные обработки ненецких эпических песен, в том числе «Сив Ноеця».

Работая в ЭКЦ я познакомилась с Валерием Павловичем Афанасьевым, благодаря финансовой поддержке которого выйдут три моих последующий поэтических сборника. Было это так. В честь приезда именитых гостей ненецкому отделу ЭКЦ НАО поступил заказ: поставить настоящий ненецкий чум. Я тогда как раз работала над эпическими песнями и очень интересовалась всем, что связано с ненецкой культурой. Лишние рабочие руки были нужны, и меня взяли с собой. Судьба распорядилась так, что в тот день гости, ради которых ставили чум, не приехали, и заказчики отдыхали без них. Как-то в разговоре я сказала о том, что пишу стихи. Попросили почитать, и в итоге получился такой импровизированный поэтический вечер, в конце которого Валерий Павлович вручил мне свой телефон и предложил привезти ему рукопись новой книги. Так, в 2003 году появляется мой второй сборник «Грани» и заканчивается моя работа в ЭКЦ. Постоянные накладки одной работы на другую сделали свое дело. Пришлось выбирать что-то одно. Я осталась в «Звездочке».

Проблемы со здоровьем вынудили меня ехать в областную больницу, в Архангельск. Благодаря этому, на первый взгляд, несчастливому стечению обстоятельств я побывала в региональном отделении Союза писателей РФ, и лично познакомилась с председателем отделения, Инэль Петровной Яшиной. Получасовая беседа с нею дала мне больше, чем полгода обучения на филфаке. Ее острые замечания раскрывали мне глаза на явные ошибки в моих стихах. Как я раньше их не замечала? Много не зная в теории, писала всегда интуитивно, и никогда не возвращалась к уже написанному. Эта встреча научила меня работать над стихом, искать более удачное слово, более точное сравнение. С тех пор я никогда не воспринимаю критику «в штыки», а всегда пытаюсь осмыслить, и часто она оказывается конструктивной.

Примерно в этот же период на работу в ЭКЦ в качестве председателя ЛитО «Заполярье» приходит Любовь Викторовна Царькова и начинается стремительное развитие деятельности литературного объединения. Вновь начинают выходить альманахи ЛитО «Заполярье», в которых есть место и для моих строк. Именно она в качестве редактора много поработала над моей книгой «Птица Ханавей». В 2005 году вышел этот сборник, и произошло еще одно значительное событие: я получила диплом с отличием.

Много серьезных событий в моей литературной жизни принес и 2006 год: в самом начале от Любови Викторовны я узнала о конкурсе на текст гимна Ненецкого автономного округа и приняла в нем участие. 8 июня 2006 года в газете «Нарьяна Вындер» вышло постановление утвердить именно мой вариант текста гимна НАО. Об этом я узнала, когда летела в самолете на поэтический праздник в город Вельск. Об этом я написала очерк «Нарьян-Мар – Архангельск – Вельск», который вышел сразу в двух газетах: нарьянмарском общественно-политическом «Пульсе жизни» и Вельском литературном «Графомане». Также в этом году выходит мой лучший на сегодняшний день сборник лирики «Зачарована небесными высями». Я продолжаю работать в ДДТ «Звездочка» и поступила на факультет социальной работы в Северный государственный медицинский университет. Все в том же 2006 году я попробовала свои силы в прозе. По полученным отзывам, удачно: читатели очень хорошо приняли опубликованные главы из неоконченных повестей «За голосом Великого Нума» и «Три богатыря из Настоящего мира» и с нетерпением ждут продолжения. Сейчас работаю над их продолжением. Я уже давно наметила, как именно будет складываться судьба каждого из героев, но проблема в том, что, когда садишься писать об этом, часто получается , что то, что ты задумала, на бумаге выглядит совсем неубедительно, а твои слова, вложенные в уста героя, звучат неестественно. Именно поэтому, например, «За голосом Великого Нума», который был задуман как рассказ о том, как в тундре появился бубен, уже давно вышел за пределы рассказа, а больше походит на повесть.

Вот так складывалась моя жизнь до настоящего момента, и в дальнейшем я тоже жду от нее только хорошего, ведь то, что не убивает нас, делает нас сильнее?