ИЗРАИЛЬСКИЙ ВАРИАНТ

 

ПРОЛОГ

 

Респектабельный заокеанский гость, уютно устроившийся в мягком кожаном кресле, неторопливо перелистывал фотоальбом. Его внимание особенно привлекали старые, пожелтевшие от времени, снимки. Он вынимал их поочерёдно из фотоальбома и подолгу разглядывал. По его энергичному, с крупными чертами волевому лицу бродила задумчивая улыбка; мягкий свет старинного канделябра на стене скрадывал морщины лица, и он казался намного моложе своих лет.

- Ты выглядишь молодцом, Марк, - с тёплой улыбкой сказал гостю хозяин дома.

Марк хмыкнул и протянул ему один из снимков

- Вот где я был и впрямь молодцом, Самуил. Незабываемые годы!..

Самуил поставил высокий стакан венецианского стекла с фруктовым соком на круглый антикварный столик с резными ножками и, протянув руку из своего кресла, взял фотографию.

- Ты прав, - охотно согласился он. - В семидесятые годы не было тебе равных в нашем деле.

На фотографии была запечатлена свадьба Самуила, рядом с ним и его невестой улыбался молодой, весёлый Марк. Свадьбу справляли под Сочи в двухэтажном особняке, только что приобретённым Марком через подставное лицо. Несмотря на Хрущёвскую оттепель, афишировать излишнее благополучие всё же опасались.

Было что вспомнить заокеанскому гостю и хозяину… В те давние времена оба они, талантливые экономисты и превосходные организаторы, лидировали в теневой экономике и ворочали такими делами, за которые тогда ставили к стенке.

Трудное было время. Теневиков прессовали с двух сторон - государство и уголовники. Когда стало совсем невмоготу, два друга решили приручить и тех, и других. Уголовников взяли в долю. Государственных чиновников стали попросту покупать и так преуспели в этом, что дошли до секретарей обкомов и членов ЦК, ошарашивая их астрономическими взятками. И дела пошли, как по маслу. «Жить стало легче, жить стало веселей!» - шутил тогда Марк словами незабвенного Иосифа Виссарионовича.

Так нежданно-негадано Марк с Самуилом стали основателями отечественной мафии.

Прочно смыкаясь с хозяйственно-партийной системой, поддерживаемая воровскими группировками, мафия быстро набирала силу. Её метастазы проникали повсюду, она всё более внедрялась в государственные структуры. Мафия засасывала в свои ряды лучшие умы, оснащалась высококлассной западной техникой. С помощью прослушивающей аппаратуры собиралась конфиденциальная информация во всех сферах, включая правительственную связь. На несговорчивых партийных и государственных чиновников накапливали компромат и этим «ломали» их, не брезговали даже и провокациями. При нужде задействовались наёмные убийцы. Сумасшедшие сверхприбыли превращали в валюту, переправляя её за границу.

Буквально всё сопутствовало успеху мафии. Министерство Внутренних Дел и Комитет Государственной Безопасности - бездействовали. Даже обладая неопровержимыми уликами на продавшихся мафии высших партийно-государственных деятелей, эти две могущественные структуры не имели право возбуждать против них уголовные дела.

Набрав колоссальную мощь, мафия начала контролировать само государство. Размах был потрясающий! Будто злой рок навис над государством, неумолимо сталкивая его в трясину…

Самуил и Марк с гениальной прозорливостью управляли своим детищем. Для них не составляло труда манипулировать своими дольщиками - ворами в законе, заклинившихся на воровских традициях. Вся деятельность воров в законе исподволь, неприметно направлялась и контролировалась. И даже раскол, начавшийся в воровском мире между «традиционалистами», которые придерживались принципа невмешательства в политику, и «модернистами», отвергшие этот принцип, - был направлен в нужное русло. И те, и другие были необходимы. «Традиционалисты» курировали в государстве места заключения, откуда черпались бойцы для мафиозных группировок, а за «модернистами» стояло будущее советского криминалитета, то есть завоевание власти в государстве…

- Всё! Довольно ностальгии! - Марк решительно закрыл фотоальбом и стал энергично расхаживать по иранскому ковру, устилавшего пол небольшого уютного кабинета.

В огромном подмосковном особняке Самуила этот кабинет занимал самое небольшое помещение. Из-за своего низкого роста, Самуил испытывал комплекс неполноценности и не любил больших помещений, в которых терялся, чувствовал себя скованно и неуверенно. Неуверенность всегда была его характерной чертой. В отличие от Марка, никогда не знавшего колебаний в делах, Самуил всегда во всём сомневался и принимал решения лишь скрупулёзно, не уступая ЭВМ просчитав все варианты и даже возможные случайности. Превосходнейший аналитик - он был мозгом мафии, в то время как Марк, заряженный неиссякаемой энергией, - её двигателем.

Марк перестал вышагивать по ковру. Он подошёл к маленькому столику, взял бутылку армянского коньяка и, плеснув немного в хрустальную рюмку, повернулся к Самуилу.

- Что мы ответим на предложение из Нью-Йорка?

Самуил пожал плечами.

Марк прилетел из Нью-Йорка, где с недавних пор крепко обосновался. Установив контроль над эмигрантским русским криминалитетом и завязав контакты с боссами медельинского картеля, он встретился с людьми, которые вышли на него сами. Встреча произошла в обстановке сугубо конфиденциальной. Имена этих людей и их предложение Марк сообщил Самуилу на ухо, хотя такая предосторожность в подмосковном особняке, набитом преданными охранниками, была излишней. Выслушав друга, Самуил изумлённо открыл рот. Было чему удивиться. Марк назвал имена двух деятелей Мировой закулисы Они просили активизировать деятельность советского криминалитета.

- Оказывается, они давно наблюдают за нами, - сказал Марк. - Крутые джентльмены! Каждый под завязку набит миллиардами! За нашу помощь они обещали принять нас в свой круг.

- Обещали! - скептически проворчал Самуил. - Это ещё вилами на воде писано.

- Им можно верить! - возразил Марк. - Люди серьёзные, им ни к чему зря трепать языком!

- Поверить, конечно, можно, - согласился Самуил. - Но прежде надо подумать.

Пока Марк занимался фотоальбомом, Самуил размышлял над предложением Мировой закулисы. Он неплохо разбирался в политике и постоянно анализировал происходящие в мире события. Для него не было секретом «откуда растут ноги» у начатой Горбачёвым перестройки в Советском Союзе. Было понятно, что на волне нестабильности в стране, порождённой хаосом, развалом экономики и ростом преступности, с коммунистическим режимом будет покончено. Что после распада двухполярного мира, Америка будет стремиться к доминирующему положению во всём мире. Уже сегодня была очевидна американская практика рационализации и подхлёстывание конфликтных ситуаций в Европе. Американские предложения по размещению контингентов НАТО на Балканах, голосование в Конгрессе по односторонней отмене эмбарго на поставки оружия в Боснию, а также по новым программам противоракетной обороны, взрывающим договор ПРО, откровенное поощрение действий Хорватии в Краине - всё это явно создавало много серьёзных проблем европейским партнёрам США.

Не являлась секретом для Самуила и другая причина перестройки. Он был знаком с докладом ЮНИДО № 393 от 1985 года: «Перестройка мирового промышленного производства и перемещение промышленных мощностей в страны Восточной Европы». В этом докладе говорилось, что в 21-м веке человечеству угрожает страшный кризис из-за нехватки сырьевых и энергетических ресурсов. Что возросло загрязнение окружающей среды в развитых странах и необходимо вывезти за пределы этих стран добывающую и перерабатывающую промышленность. Но ввиду постоянной нестабильности в странах Африки и Азии, говорилось в докладе, надо отдать предпочтение территории СССР - проникнуть на советский рынок, овладеть дешёвым сырьём и там же его перерабатывать в условиях дешёвой рабочей силы…

Взвесив всё «за» и «против», Самуил взглянул на нетерпеливо переминающегося перед ним Марка.

- Я подумал над предложением твоих американских деятелей. Скажи им - мы согласны. Но подстёгивать наших «братанов» нет нужды. Бандитские группировки и так растут, как грибы. Их постоянные кровавые разборки за сферы влияния до добра не доведут. Тесно им стало в нашем нищем государстве. Надо, как говорится, спустить пар - двинуть их за рубеж. Пусть осваивают Запад - там для них раздолье, край непуганых птиц.

 

Глава 1

 

Стояла глубокая ночь. В тёплом августовском небе перемигивались далёкие звёзды. Полная луна застыла на месте, будто вглядываясь вниз, на женскую зону, затерянную в густых лесах Печорской области. Казалось, что луна - эта исключительно женская планета, символ женской души и чистоты - скорбно задумалась над печальной участью сотен женских судеб за колючей проволокой.

Зона спала. Облитые лунным светом чётко вырисовывались высокие стены, опутанные поверху колючей проволокой, взрыхлённая чёрная земля предзонника и сторожевые вышки, белеющие деревянными щитами с аршинными словами: «Внимание! Линия охраны! Часовой применяет оружие без предупреждения!». Лунный свет освещал приземистые коробки жилых бараков, широкий плац, промзону и двухэтажное административное здание.

Сон одолевал часовых на вышках, они задрёмывали в обнимку с автоматом, просыпались и, настороженно окинув взглядом безмолвную зону и тёмный лес окрест её, снова начинали клевать носом.

В тесных жилых бараках, где от спёртой духоты и вони можно было задохнуться, метались в бредовом сне женщины, измотанные тяжёлым, стрёмным лагерным днём. Им снилось всякое: прошлое и настоящее. В ночной тишине раздавлся то судорожный всхлип или приглушенное рыданье, то слышался счастливый смех и ласковые нежные слова…

Не спала в эту ночь «смотрящая» зоны, старуха Изергиль. Так нарекли её в воровском мире за седые космы волос, сгорбленную фигуру и жуткий, немигающий взгляд чёрных глаз на пергаментном морщинистом лице. Десятый год властвовала она на зоне над заключёнными женщинами. Не до сна было старой «воровке в законе» Изергиль, много мыслей в её голове, много забот…

В полумраке подвала швейного цеха на промзоне она с ухмылкой вглядывалась в распростёртые на полу фигуры своих товарок. Обколовшись «ханкой», одни из них лежали, как мёртвые, другие бормотали что-то нечленораздельное. Возле Изергиль очумело раскачивалась из стороны в сторону молодая женщина, её одутловатое лицо ещё хранило остатки незаурядной красоты.

- Кайфуй, милочка, ты заслужила! - ласково потрепала её по плечу Изергиль, ощерясь золотыми зубами в довольной улыбке.

Долго пришлось обрабатывать эту кралю, приучая к наркотикам, пока она не согласилась отдать в лагерный общак все драгоценности, подаренные ей некогда на воле богатый любовником.

Лагерный общак, в основном, пополнялся за счёт «первоходок». Впервые осуждённые женщины далеки от заповедей зоны, одна из которых гласит: «Молчи. Больше слушай», и это незнание боком выходит многим «первоходкам». После тюрьмы, «столыпинских» вагонов и этапных пересылок, эти женщины, втоптанные в грязь и превратившись в обезличенное ничтожество, отчаянно хотят доказать всем, что они достойны уважения, что теперешнее их положение - временное. Прибыв на зону, они взахлёб рассказывают всем, частенько приукрашивая, - как их уважали на воле, как любили и дарили дорогие подарки, какие они были обеспеченными и тому подобное. Бывалые преступницы внимательно слушают их, сочувственно поддакивают и, выведав всю подноготную, начинают их шантажировать, выманивая деньги и ценности, оставшиеся дома. Таких женщин специально ставят на тяжёлую, изнурительную работу, спаивают, избивают. Сломленная, наконец, жертва пишет на волю слёзные письма своим близким, чтобы они отдали человеку, пришедшему с её письмом, то-то и то-то, иначе ей на зоне не сдобровать. Связь с близкими обычно осуществлялась за определённую мзду кем-либо из сотрудников зоны.

Не зря затеяла старуха Изергиль ночную вакханалию в швейном цехе, потратившись на «ханку». Прапорщик Варис принёс сегодня превосходные камни, а один великолепнейший бриллиант тянул более чем на три карата.

В камнях Изергиль. отлично разбиралась. В молодости, ещё при нэпе, служила она горничной у старика-ювелира. Спала с ним. Он обещал оставить ей всё, что имел, после своей смерти. Но крепок оказался старик, жаден и ненасытен до её молодого тела и умирать не собирался. Тогда она поторопила его смерть и получила за убийство свой первый тюремный срок…

Много драгоценностей скопилось за десять лет в лагерном общаке. Изергиль часто любовалась ими, поставив на стрёме у тайника свою ближайшую помощницу Аглаю. Это были самые отрадные минуты! Жарко толкалось сердце в груди старухи, руки и ноги дрожали. Трепетно перебирала она драгоценные камни, зачарованно глядя как вспыхивают они снопами разноцветья. Это были её сокровища; за много лет она свыклась с этой мыслью и за каждый камень перегрызла бы горло любому посягнувшему.

О жадности Изергиль ходили в воровском мире легенды. Но на нужные дела она не скупилась. Все сотрудники зоны смотрели ей в рот - и контролёры-прапорщики, и начальники цехов на промзоне, и оперчасть и даже начальник режима капитан Стрельцов - все они были у Изергиль на содержании. Потому беспрепятственно верховодила она на зоне и без опаски устраивала в подвале швейного цеха воровские сходки и оргии с особо приближёнными товарками.

В молодости была удачлива Изергиль в воровских делах, но всегда её подводила паталогическая жадность. Жизнь прошла в лагерях. Состарилась она, пора на покой… Об этом думала она сейчас, поглядывая в узкое окошко швейного цеха на чуть занимавшийся рассвет.

 

В эту ночь дежурил по зоне начальник режима капитан Стрельцов. Он сидел в своём кабинете. Перед ним в круге света от настольной лампы лежало личное дело старухи Изергиль. Обычная папка-скоросшиватель с серой обложкой, на которой крупными буквами было написано: номер дела - 325-3; Фамилия, имя, отчество - Розенблюм Дора Моисеевна; начало и конец срока отбывания наказания - 30.07.1987 г. – 30.07.1987 г.

Положив локти на стол и подперев голову руками, капитан мечтательно глядел на папку.

Начальник режима на зоне - хозяин, его власть над заключёнными беспредельна. Ссылаясь на оперативные соображения, он волен решать судьбы заключённых как ему заблагорассудится. В его распоряжении армия стукачей, от которых информация стекается сплошным потоком, и начальник режима знает о жизни зоны всё, а о своих подопечных - даже кто на каком боку спит.

Всякие бывают начальники режима. Одни делают карьеру, вылезая из кожи вон, чтобы угодить начальству в Управлении показателями деятельности зоны. Другие - самозабвенно упиваются безграничной властью над своими заключёнными. Третьи - терпеливо тянут служебную лямку до заветной пенсии.

Капитан Стрельцов не относился ни к одной из этих категорий. Простодушный от природы, он не умел хитрить и ловчить, сгибаться перед начальством было не в его характере, а перспектива выслужить далёкую пенсию - ему и вовсе претила.

В глубине своей души Стрельцов мечтал разбогатеть в одночасье каким-нибудь счастливым случаем, чтобы нигде не работать и жить в своё удовольствие. И службу свою он выбрал именно по этой причине: уголовники - деловой народ, на деньгах крутятся, вдруг выпадет среди них и его шанс. Но время шло. Всё оставалось по-прежнему - серые будни да постылая служба. И когда женщины-стукачи донесли ему о сокровищах лагерного воровского общака, он ошалел от радости - вот он, долгожданный шанс!

В тот же день Стрельцов приобрёл нужную литературу, и пот прошиб его от сумасшедших цен на бриллианты, изумруды и прочее. С этих пор, узнавая от стукачей о каждой новой обобранной «первоходке», он радостно потирал руки: это для него полнилася заветная кубышка!..

Капитан Срельцов глянул на настенный календарь у стола: до освобождения старухи Изергиль осталось ровно девять дней. Он и без календаря знал об этом, потому что нетерпеливо, с всё возрастающим волнением, подгонял каждый уходящий день.

В том, что старуха заберёт лагерный общак с собой, капитан не сомневался, изучив её личное дело. Всю жизнь она гребла только под себя и для чужого дяди не набивала бы кубышку так ревностно целых десять лет. Куда ей деваться на воле без денег? На что жить, на какие шиши? Старая, дряхлая, воровать уже не способная…

Так рассуждал капитан Стрельцов. Он ломал голову над способом отъёма драгоценностей. Проще всего было официально изъять их здесь, на зоне. Но в таком случае пришлось бы составлять акт и опись в присутствии свидетелей и передавать изъятое, как положено, в пользу государства. Такой оборот дела капитана совершенно не устраивал. «Причём здесь государство! - возмущался капитан и приказывал себе: Думай! Думай!..»

Но как не напрягал капитан Стрельцов извилины своего мозга, в голову ничего путного не приходило. Вопрос об отъёме драгоценностей у старухи Изергиль повис в воздухе… Оставив пока эти мысли, капитан решил: пусть вынесет кубышку. Это главное. А там посмотрим по ходу действия. Необходимо только позаботиться, чтобы Изергиль не опасалась обыска на контрольно-пропускном пункте, когда будет выходить на свободу.

- За этим дело не станет. Мозги её запудрю! - самодовольно произнёс вслух капитан и хитро улыбнулся.

Он встал из-за стола и, весело насвистывая, стал бодро вышагивать по потёртой красной дорожке кабинета.

 

Глава 2

 

Под вечер, накануне дня выхода на свободу, старуха Изергиль, постукивая клюкой с перламутровым набалдашником, приплелась в деревянный барак лагерной санчасти. Она пришла проститься с преемницей на должность «смотрящей» по зоне, Аглаей, которая вдруг сильно занемогла.

Щелястый деревянный пол коридора санчасти, ещё влажный после уборки, пахнул хлоркой. Вдоль коридора располагалось несколько убогих комнат с железными койками и полуразвалившимися тумбочками; все комнаты были битком набиты больными. Был час ужина, их комнат слышалось бряканье ложек об алюминиевые миски..

Дневальная санчасти, пожилая осужденная, развешивала на батарее парового отопления половую тряпку. Увидев грозную старуху Изергиль, она испуганно-заискивающе заулыбалась, растерянно засуетилась и быстро куда-то исчезла.

Аглая лежала в отдельной, чисто прибранной. комнате. Войдя в неё, старуха Изергиль бросила на Аглаю быстрый оценивающий взгляд. «Не переборщила ли я», - подумала она, глядя на бледное, осунувшееся лицо своей преемницы, совершенно ослабевшей от высокой температуры и поноса.

- Недосуг хворать, подруга. Дела тебе надо принимать, - проворчала Изергиль, с кряхтеньем садясь на табуретку возле койки больной. - Да ты лежи, лежи, голуба! - замахала она руками на пытавшуюся сесть Аглаю. - -Пошутила я. Чего принимать-то? Всё на месте в тайнике, сама знаешь.

Выдавив на измученном болезнью лице улыбку, Аглая согласно закивала головой. С уходом старухи Изергиль на волю, Аглая становилась «смотрящей» зоны и, следовательно, хозяйкой лагерного общака. И не было причин у Аглаи, тоже «воровки в законе» не доверять старшей подруге.

Изергиль достала принесённую с собой бутылку коньяка, плеснула в два стакана, стоявшие на тумбочке.

- Давай, подруга, выпьем на посошок. Завтра уж не увидимся.

Аглая с трудом приподнялась на локте, взяла стакан.

Выпив коньяк, страуха Изергиль закурила. Говорить было не о чем, всё давно было переговорено за долгие годы на зоне. Докурив сигарету, Изергиль заботливо поправила свисшую до пола простыню, подоткнув её под матрас, попрощалась и заковыляла из комнаты.

Тщательно готовилась старуха Изергиль к выходу на свободу. Как и предполагал капитан Стрельцов, драгоценности оставлять она не собиралась. Не останавливало даже то, что посягательство на лагерный общак считалось в воровском мире страшным кощунством и каралось жестоко.

Всё шло, как по маслу. Аглая устранена на время и не помешает. Вынесет драгоценности из зоны верный прапорщик Варис. Старуха Изергиль посулила ему такое вознаграждение, что у прапорщика глаза полезли на лоб. Она не сказала ему о содержимом холщёвого свёртка, пошитого крепкими суровыми нитками. Но зловеще предупредила, сверля Вариса немигающими жуткими чёрными глазами, что отыщет его, в случае чего, хоть из-под земли.

Велик был соблазн, никому не доверяя, самой вынести драгоценности из зоны. В последние дни уходящих на волю совершенно не обыскивали на контрольно-пропускном пункте. Но это насторожило старуху Изергиль. Подозрительным показался ей и вызов к начальнику режима.

Когда она вошла в кабинет капитана Стрельцова, он поспешно поднялся, вышел из-за стола, и, поздоровавшись, любезно подставил ей стул.

- Поздравляю с освобождением, Дора Моисеевна! Завтра вы уже будете на свободе, - радушно сказал он. - Есть у меня к вам одно дело.., - капитан потупил взгляд, изо всех сил стараясь разыграть смущение. - Все эти годы, Дора Моисеевна, мы с вами ладили. Как с вашей преемницей Аглаей сложится - не знаю. Одним словом, мне нужны деньги. Дайте мне напоследок тысяч пять, а я вам завтра на контрольно-пропускном пункте - зелёный свет.. Никакого обыска!

Старуха Изергиль пристально посмотрела на начальника режима. «Что-то сильно кобенится мент», - подумала она и окончательно отвергла мысль самой вынести из зоны драгоценности.

- Деньги дам, начальник, - ухмыльнулась она. - Никакого шмона, говоришь? За базар отвечаешь?

«Клюнула старая ведьма!» - облегчённо перевёл дух Стрельцов и радостно вскочил со стула.

- Честное слово офицера, Дора Моисеевна! Сам лично буду завтра вас выпускать.

На следующий день, в девять часов утра, старуха Изергиль выходила через контрольно-пропускной пункт на свободу. В одной руке у ней был узелок, другой она опиралась на свою клюку.

Капитан Стрельцов сдержал слово. Он сам выпускал её на волю. По его приказу, после проверки всех соответствующих документов, караульный солдат нажал кнопку на пульте в своей застеклённой дежурке, и стальная автоматическая дверь выпустила старуху Изергиль на свободу. Выходя, она презрительно усмехнулась, заметив жадный, цепкий взгляд начальника режима, ощупывавший узелок и всю её фигуру.

 

Глава 3

 

На просторной веранде загородной дачи Ивана Сергеевича беседовали четверо мужчин. Вопреки прогнозу, обещавшему дождь, день выдался безоблачный, солнечный и очень жаркий. На все лады заливались в саду птицы; в цветах садовых клумб деловито гудели пчёлы. Крепкий смолистый запах нагретых на солнце сосен смешивался с приторной сладостью буйно распустившейся белой сирени.

Дача располагалась в стороне от автострады в густом сосновом бору посередине зелёной поляны, поросшей высокой травой и луговыми цветами. Неподалёку протекала лесная речка с полузаросшими осокой берегами и стрекозами над тихой задумчивой водой.

Под стать этому сказочному месту была и сама дача, рубленная из дерева под русский старинный терем. Украшавшие высокое широкое крыльцо великолепные резные столбики, редкой работы замысловатые резные наличники на окнах и резной орнамент под самой кровлей с петушком на флюгере - представляли собой настоящие образчики произведений славянского старинного искусства.

Хозяин дачи явно тяготел к русской старине. Об этом свидетельствовало и убранство просторных горниц: мебель в чехлах, затянутые гобеленом стены, картины известных русских художников в дорогих рамах на стенах и множество старинных икон новгородского, московского и строгановского письма.

Разговор на веранде шёл сугубо деловой. На столе не было ни самовара, ни домашних варений в вазочках, ни пирогов, ватрушек и прочей снеди, характерной для беззаботных дачных воскресных застолий. Всю сервировку стола составляли квадратная бутылка коньяка с иностранной наклейкой, рюмки и пара хрустальных массивных пепельниц.

Говорил Иван Сергеевич, широкоплечий пожилой мужчина, с твёрдым волевым лицом, одетый в отличный белый летний костюм. Остальные внимали ему с подобострастием подчинённых.

Иван Сергеевич руководил крупной преступной группировкой. По данным спецслужб она представляла собой большую опасность на Северо-Западе страны, действуя умно, дерзко, с большим размахом. Она контролировала многочисленные кооперативы, малые и совместные предприятия, рынки, станции техобслуживания, залы игровых автоматов и многое другое. Но особую статью доходов этой группировки составляли наркотики, золото, антиквариат и заказные убийства.

Недавно Иван Сергеевич вернулся из города Д. Там происходил съезд лидеров крупнейших криминальных формирований страны. Такие съезды собирались в исключительных случаях. Такой случай назрел.

По мере нарастания хаоса в стране, вызванного перестройкой , десятикратно выросла преступность, законы бездействовали, процветали коррупция и крупнейшие аферы на официальном уровне. Обывателям жилось трудно, и многие из них выбирали путь лёгкой наживы. Криминогенные элементы плодились с невероятной быстротой. Грабежи происходили даже средь белого дня. В городах было крайне неспокойно, нередко хлопали выстрелы, раздавались автоматные очереди. Заезжие преступные гастролёры обживали чужие города, завоёвывая сферы влияния. Население в страхе пряталось по домам, предпочитая не высовывать нос на улицу. Народ требовал у власти принятия экстренных мер для обуздания разгула преступности.

Вопрос об анархии и беспределе, воцарившимися в преступном мире, был основным на съезде в городе Д.

Выступил старый седой вор в законе, с желчным нервным лицом. Он начал свою речь ровным спокойным голосом, но было заметно, что это спокойствие давалось ему с огромным трудом.

- Много всякой шушеры развелось вокруг нашего дела, - говорил он, поблёскивая стёклами очков. - Приблудные шайки крысятников шастают из города в город. Они беспредельничают, терроризируя и озлобляя

население, и этим подставляют нас властям. Разве это дело!...

Докладчик не выдержал, гнев его вырвался наружу. Резко взмахивая судорожно сведённой в кулак рукой, он стал чеканить.

- Я предлагаю! Всем нам, у себя на местах, немедленно создать истребительные отряды для уничтожения этой пидорни! - Глаза старого вора в законе сузились, стали беспощадными, голос сорвался на крик. - Давить их, как бешеных крыс! Чтоб не мешали нам спокойно работать!

Съезд единогласно принял это предложение.

Затем, наряду с другими назревшими проблемами, на съезде обсуждались меры по нейтрализации проникновения на российский криминальный рынок товара южноамериканских наркодельцев. Колумбийцы жадно поглядывали на Россию, мечтая подмять под себя её грандиозный рынок, и уже начали понемногу действовать, значительно снизив цены на кокаин. Этого нельзя было допустить. Российский наркобизнес процветал - пятьдесят миллиардов рублей ежегодной прибыли! Расстаться с таким доходом было немыслимо.

Но самым главным событием воровского съезда стало принятие решения о тотальном вторжении российского криминалитета в зарубежные страны.

- Время диктует необходимость завоевания сфер влияния за рубежом, - говорил инициатор этого предложения молодой лидер одной из крупнейших московских криминальных группировок. - Наша страна обнищала вконец, а за рубежом толстосумов - пруд пруди! Край не пуганых птиц!

Делегаты съезда одобрительно загудели.

- Нам надо подстраховаться на будущее, - продолжал молодой московский лидер. - Сейчас в правительстве принялись за обсуждение Закона об организованной преступности, который, как дамоклов меч повиснет над нашими головами. Когда его примут, многим из нас тюремная баланда будет обеспечена. А у меня от неё изжога, - москвич состроил такую уморительно-страдальческую гримасу, что делегаты съезда дружно захохотали. - И ещё, уважаемые делегаты, - повысил голос московский лидер, - пора серьёзно отмывать наши капиталы.

Шумно гомонили за банкетным столом оживлённые участники съезда. У всех на устах было предложение молодого московского лидера - необычное, заманчивое. Празднично хлопали пробки от шампанского, которое подавали шустрые молчаливые официанты.

Тут же, за банкетным столом, провели жеребьёвку - кому какие зарубежные страны достанутся. Мир поделили, как кусок пирога…

Сбылись опасения Запада, тревожно взирающего на Советский Союз, взбаламученный перестройкой и охваченный разгулом бандитизма. Многочисленные орды беспощадного советского криминалитета, выросшего в нищете и прошедшего жесточайшую закалку в советских тюрьмах и лагерях, готовы были вторгнуться за рубеж…

 

По жребию Ивану Сергеевичу достались Израиль и Чехословакия. Вернувшись домой, он с лёгким сердцем, взялся за новое дело. Чужаков глушить - не засвербит совесть, рассуждал Иван Сергеевич. Хоть и вор он в законе, а болит всё ж душа за державу свою родимую. Не по воле своей разбойничал он - судьба такая выдалась. А против судьбы не попрёшь. Да и прок какой, брось он разбой? Другой тут же объявится на его месте. А так, глядишь, придёт время, вложит он капиталы свои в экономику, поможет Родине…

Когда-то он проклял Родину, несправедливо осужденный на долгие годы в первую свою ходку. Но потом разобрался во многом. За колючей проволокой времени для раздумий хватало. Спасибо лагерным библиотекам - просветили молодую крестьянскую голову.

Однажды, наткнувшись в библиотеке на несколько томов по истории России, он поразился её прошлому. Величие и слава Родины потрясли его, взволновали до глубины души и переполнили гордостью за свою принадлежность к ней. Вот тогда-то, впервые дрогнуло сердце за её настоящее…

И вот сейчас он, авторитетный вор в законе и лидер мощной преступной группировки, радовался в душе, что его бандиты ослабят железную хватку на горле своего народа.

Энергично взявшись за дело, Иван Сергеевич прикидывал с чего ему начинать. Уж больно серьёзное открывалось дело. Чужие страны - потёмки. Как их осваивать? Опыта - никакого, если не считать мелкой возни в Финляндии с проститутками и продажей водки. С Чехословакией, правда, будет попроще - и поближе она, и народ родственный. А вот с Израилем заморочек хлебнёшь… Без разведки не обойтись, как говорится, не зная брода, не суйся в воду. Надо отправить в Израиль трёх-четырёх толковых своих людей, пусть оглядятся там, разнюхают и пощупают всё своими руками…

Поднявшись в зенит, солнце пекло немилосердно. Два огромных чёрных дога, вывалив длинные красные языки, перешли с солнцепёка в тень у ворот, где стояли машины гостей.

Людей на веранде поубавилось. Беседа за столом скорее походила на производственное совещание, проводимое Иван Сергеевич со своими доверенными людьми. Отпустив ведавшего в группировке службой безопасности человека, Иван Сергеевич обратился к оставшимся.

- В стране грядут рыночные отношения. Нам, как воздух, потребуются грамотные экономисты. Они будут просчитывать доходы контролируемых нами предприятий, выявляя и левый заработок, и скрываемые от налогов суммы. Есть у тебя, Семён, на примете толковые экономисты?

Скромный, интеллигентного вида молодой человек, убрал руки со стола и весь как-то подтянулся.

- Есть, Иван Сергеевич. Я уже почву зондировал. Но им придётся хорошо платить.

Иван Сергеевич усмехнулся.

- За этим дело не станет. Овчинка стоит выделки.

Разминая сильными короткими пальцами сигарету, Иван Сергеевич на минуту задумался. Потом щёлкнул дорогой зажигалкой, затянулся несколько раз сигаретой и обратился к сидевшему напротив лысому могучему детине.

- Теперь с тобой, Петрович. Все свои дела сдай другому.

Лысый встрепенулся и даже привстал. Его полное круглое лицо с дерзкими голубыми глазами выразило крайнее недоумение.

- Почему, Иван Сергеевич! - ошарашено воскликнул он, порывисто расслабляя галстук на бычьей красной шее.

- Для тебя есть другая задача. Поважней. Потом объясню.

Лысый обидчиво пожал плечами, налил в свою рюмку коньяка, опрокинул её в рот и насупился. Он курировал нелегальную добычу золота в сибирской тайге, а также поставки наркотиков из Киргизии. Передать другому эти дела, которые он начинал с нуля и отладил, как часы, было обидно. «Отдай жену дяде, а сам иди к б….!» - мысленно ругнулся он. Но Лысый понимал, что босс затевает что-то серьёзное, что не каждому по плечу, и доверие босса тешило самолюбие.

Иван Сергеевич взглянул на часы, повернулся в лёгком плетёном кресле и крикнул в дом.

- Даша! Сваргань-ка нам закусить что-нибудь поплотней!

Лысый плотоядно зажевал толстыми губами.

- Это дело! здесь, в вашем лесу, Иван Сергеевич, аппетит просыпается прямо волчий.

- У тебя всегда аппетит волчий, - улыбнулся Иван Сергеевич. - Сколько тебя знаю, Петрович, одна у тебя забота - свою кишку набить. Но небольшая лекция Семёна перед обедом, я думаю, тебе аппетит не испортит. Давай, Семён, докладывай, что ты там приготовил по Израилю.

- На хрена нам Израиль? - удивлённо воскликнул Лысый и, увидев в руках Семёна папку, недовольно проворчал. - Ну сейчас уморит своей лекцией.

Иван Сергеевич гневно ожёг взглядом своего старого товарища по лагерям, и тот растерянно затараторил.

- Да я шучу. Пусть Семён поливает хоть два часа, коли надо.

Семён подробно изложил всю собранную в библиотеках информацию об Израиле: географическое положение, историю создания государства, религию, политику, экономику и прочее.

Лысый откровенно зевал. Он оживился лишь, услышав, что в Израиле очень высок процент богатых людей.

Скудный, поверхностный обзор не давал полного представления о стране. Выслушав Семёна, Иван Сергеевич уже не колебался. «Надо посылать своих людей», - решил он и окончательно остановил свой выбор на трёх намеченных кандидатах.

 

Глава 4

 

Когда за старухой Изергиль с лязгом захлопнулась автоматическая стальная дверь, капитан Стрельцов птицей взлетел на второй этаж административного здания и приник к окну. Окно выходило на лесную просеку, прорубленную от территории зоны до шоссейной дороги.

Бывшая «смотрящая» зоны, сделав несколько шагов, остановилась. Десять лет назад её привезли сюда в тюремной машине с партией осужденных женщин. Машина сходу вьехала в приёмный шлюз на территорию зоны, и арестанткам не довелось увидеть куда их завёз конвой.

Щурясь от ослепительных лучей солнца, старуха Изергиль с любопытством оглядывала местность, где провела долгие годы. Вокруг стеной стоял глухой зелёный лес. разноголосо щебетали лесные птахи. Первозданная красота и покой девственного леса пробудили в душе старой уголовницы что-то такое, отчего лицо её умиротворённо прояснилось. Услышав в глубине леса голос кукушки, она улыбнулась. Загадав сколько лет ей осталось жить, стала прислушиваться к лесной вещунье. Но кукушка, прокуковав два раза, замолчала. Грязно выругавшись, старуха Изергиль с ненавистью глянула на лес и, опираясь на клюку, заковыляла по просеке к шоссейной дороге на остановку рейсового автобуса.

Капитан Стрельцов посмотрел на часы: до рейсового автобуса оставалось пятнадцать минут. Забежав в свой кабинет, он переоделся в штатскую одежду и выехал из зоны на своём белом «жигулёнке».

Не доезжая до шоссе, он остановился у обочины просеки, откуда была видна автобусная остановка. Натянуть парик на светловолосую голову и приклеить усы заняло не больше минуты - частые тренировки не прошли даром. Стрельцов подмигнул в боковое зеркало машины белозубо улыбающемуся усатому брюнету и включил двигатель.

Старенький рейсовый автобус резво бежал по шоссе, волоча за собой густой шлейф пыли. Задыхаясь от жары и пыли, Стрельцов крепко держал руль на ухабах и ямах шоссе, разбитого колхозными тракторами.

- Врёшь, не уйдёшь, старая ведьма! - весело приговаривал Стрельцов сквозь зубы. - Возьму тебя на гоп-стоп!

Простодушный капитан, так и не придумав ничего, решил попросту ограбить старую воровку. В спецчасти старухе Изергиль выписали билет на московский поезд, который уходил ночью. Стрельцов рассчитывал найти подходящий момент на железнодорожном вокзале в городе, в крайнем случае - сесть с ней в московский поезд.

Автобус въехал в город Н. Улицы тихого провинциального города, застроенного сплошь деревянными домами, носили старые громкие названия: проспект Пролетарской Диктатуры, бульвар Революции. улица Героев Сталинграда и т. п. Экономика города держалась на ткацкой фабрике и машиностроительном заводе, которые давали населению работу.

Миновав пожарную каланчу, полуразвалившуюся трёхглавую церковь и, обогнув крытый городской рынок, автобус остановился на автостанции у железнодорожного вокзала.

Стрельцов припарковал машину в улочке неподалёку от автостанции, откуда она просматривалась, как на ладони.

Из автобуса стали выходить пассажиры. Последней вышла старуха Изергиль. Сердце Стрельцова взволнованно забилось. Теперь только не упустить её из вида. Быстро выйдя из машины и, закрывая дверь, он замешкался - ключ от волнения никак не попадал в замок. Мимо прошла девушка с полной сумкой красных спелых помидор. Замедлив шаг, она несколько раз оглянулась на высокого интересного брюнета. Но Стрельцов, никогда не пропускавший ни одну юбку, даже не оглянулся в её сторону.

То, что произошло в следующий момент, разрушило все его планы. Выйдя из автобуса, старуха Изергиль быстро проковыляла к красному «москвичу», стоявшему на автостанции. Изнутри ей открыли дверь, и красный «Москвич» тотчас сорвался с места.

Опешивший Стрельцов метнулся к своему «жигулёнку», лихорадочно открыл дверь, включил зажигание и помчался вдогонку. Он не знал, что старую воровку в законе встретят местные уголовники, с которыми она договорилась заранее через прапорщика Вариса.

Красный «москвич» далеко оторвался вперёд, уверенно двигаясь по улицам и часто сворачивая в бесчисленные переулки. Догнать его не представлялось возможным и Стрельцов давил педаль газа, стараясь хотя бы не потерять его из виду.

Показались окраины города. Улицы были совершенно безлюдны. Миновав мост через неширокую реку, с заросшими густым ивняком пологими берегами, «москвич» свернул в какой-то переулок. Свернув в этот переулок, Скворцов помчался по нему и едва успел затормозить - переулок упирался в берег реки. Он дважды проехал переулок из конца в

 

конец - красный «москвич» точно в воду канул….

Выключив двигатель, капитан откинулся на спинку сиденья. В глубоком отчаянье, тупо глядя перед собой, он совсем пал духом. Всё рухнуло в одночасье… Необходимо было что-то предпринимать. Не мог же красный «москвич» с проклятой старухой испариться, они где-то здесь… Выйдя из машины, Стрельцов стал бродить по злополучному переулку.

Переулок утопал в зелени акаций. Деревянные дома, окружённые палисадниками, казались безжизненными. Заросли сочной крапивы и могучих лопухов подпирали высокие сплошные заборы с запертыми калитками. Ни единой живой души вокруг. Только худосочная рыжая собачонка, облепленная репейником, бегала вдоль домов, деловито обнюхивая собачьи метки. Всё вокруг, сморённое полуденным солнечным зноем, было охвачено безмятежным, сонным покоем.

Из задёрнутого ситцевой занавеской открытого окна второго этажа дома, мимо которого Стрельцов проходил, послышался граммофонный голос Вертинского. Стрельцов остановился, задрал голову, но. кроме цветущей герани в горшках на окне, ничего не увидел.

Дотемна он бродил по переулку, словно кот у норы ускользнувшей в неё жирной мыши. Отдохнув в машине и дав покой уставшим ногам, капитан решил снова пройтись по переулку. Но не успел сделать и пару шагов, как сзади ему набросили мешок на голову, свалили на землю и били до тех пор, пока он не затих…

Между тем, старуха Изергиль была рядом. Это она слушала романсы Вертинского. В старомодном чёрном платье с кружевными белыми оборками, с дымящейся сигаретой в зубах, она сидела на плюшевом диване, облокотясь на расшитые подушечки, и не мигая глядела на чёрный вращающийся диск пластинки. Романсы Вертинского напоминали ей молодость. В этой квартире, предоставленной ей местными уголовниками, она дожидалась прапорщика Вариса. Не знали местные воры о святотатстве старухи Изергиль, посягнувшей на лагерный общак, иначе ей было бы не сдобровать.

Несколько раз подходила она к окну и, злорадно усмехаясь, глядела из-за занавески на капитана Стрельцова. Несмотря на его маскарад, она сразу узнала начальника режима в белом «жигулёнке», преследовавший рейсовый автобус. Это она поручила местным уголовникам хорошенько проучить его.

Варис пришёл поздно вечером, точно в условленное время. Старуха Изергиль не сомневалась в нём. Сколько денег перекачено в этого хмурого, молчаливого прапорщика. Жил он одиноко, не пил, не курил, ничем не интересовался. Единственная страсть обуревала его - деньги! Бывало, запершись в своей однокомнатной квартире, он доставал из-под половиц на кухне аккуратно завёрнутые в целлофан толстые пачки денег. Уносил их в комнату, неторопливо разворачивал пачки и, ползая на четвереньках, раскладывал деньги по всему полу. Потом садился на старый диван и часами молча созерцал разноцветные купюры. Неизвестно, что приходило ему в голову, но в такие минуты плечи его распрямлялись, а лицо становилось надменно-презрительным…

Старуха Изергиль тщательно осмотрела со всех сторон принесённый прапорщиком холщовый свёрток, проверяя целостность упаковки. Обиженный её недоверием Варис, молча глядел на неё исподлобья. Он стоял посередине комнаты, не сняв мешковатого серого плаща и не присев на предложенный стул.

Закончив осмотр, Изергиль удовлетворённо кивнула, вынула из шкафа несколько увесистых денежных пачек.

- Бери, - сказала она Варису и похлопала его по плечу. - Я всегда была уверена в тебе. Служи также честно Аглае, она тебя тоже не обидит.

Прапорщик убрал пачки денег в карман и собрался уходить.

- Я провожу тебя, Варис - сказала Изергиль. - Пройдусь немного по воздуху, что-то голова побаливает. Совсем старая стала, - вздохнула она, выходя на двор вслед за прапорщиком.

Ночь была тёмная. Уличные фонари горели в полнакала - в городе экономили электричество. Изергиль повела прапорщика через зады двора и вывела на тропинку, которая пролегала вдоль реки.

- Здесь тебе будет ближе идти к центру города, - объяснила она.

Варис не возражал, привыкнув слепо ей подчиняться

- Как там Аглая? - поинтересовалась Изергиль, ковыляя рядом с прапорщиком.

- Ещё в санчасти, - буркнул Варис.

- Поправляется?

- Да, - односложно отозвался прапорщик.

Тропинка сузилась. Теперь Варис шагал впереди, старуха Изергиль, постукивая по каменистой тропе, плелась сзади. Сутулая спина прапорщика едва угадывалась в спошной темени. Всё небо застилали грозовые тучи. Где-то с южной стороны всё явственней слышались приближающиеся громовые раскаты. Воровато оглянувшись, Изергиль ускорила шаг. В её руке тускло блеснула острое лезвие стилета. Догнав прапорщика, она коротким сильным ударом вогнала стилет в его шею, пониже затылка. Варис, охнув, ткнулся лицом в тропинку. Изергиль, кряхтя, перевернула его тело на спину, приладила окровавленный стилет к сердцу прапорщика и глубоко втиснула острое жало обеими руками. С минуту она сидела на трупе, переводя дыхание. Потом вытащив из кармана плаща Вариса пачки денег, скатила труп с тропинки к реке, в густые заросли ивняка.

 

Глава 5

 

Сумерки сгущались на глазах. Но зрители делали ставки неторопливо и, глядя на них, Боксёр начал беситься. В десять вечера он должен быть в городе, у ресторана «Бригантина». Чтобы успеть, придётся сразу же вырубить коренастого крепыша, волнующегося в противоположном углу ринга. Правда, назвать рингом место на лесной поляне, окружённое кольцом машин с зажжёнными фарами, можно было лишь с большой натяжкой.

Пятьдесят тысяч победителю - не ахти, конечно. Но всё же стоило приезжать сюда, лишние деньги не помешают. Кроме того, входившие в моду и проводившиеся нелегально такие бои без правил, давали возможность постоянно держаться в отличной форме.

Внешностью Боксёр напоминал когда-то известного на всесоюзном ринге Айзика Зисмана, тоже еврея, - такой же мощный, длиннорукий, рыжий, с рысьими глазами и большим носом. Но Боксёр резко отличался от Айзика свирепостью и беспощадностью в схватках. Имя его наводило страх на соперников, особенно в таких боях как сегодня. Не зря нервничал коренастый крепыш в противоположном углу, с которым Боксёр по жеребьёвке выступал в первой паре.

Боксёр злобно поглядывал на шумных, возбуждённых зрителей, заканчивающих делать ставки. Паршивые недоноски! Перебить бы их всех поодиночке!... Он презирал эту сытую толпу разбогатевших кооператоров, барменов, рэкетиров и прочую шваль - новую прослойку общества, взбудораженного горбачёвской перестройкой. Подонки, возомнившие себя римлянами! Хлеба и зрелищ! На хлеб с чёрной икрой награбили, теперь им подавай бои гладиаторов!..

Боксёр люто возненавидел весь мир, отбывая срок за ошибку молодости в колонии усиленного режима под Красноярском. Там он полностью испил чашу гнусного, мерзкого дна общества. Голод, холод, унижения, зверские побои… Ночами, уткнувшись в казённую подушку, он выл от бессильной ярости, не в силах отомстить обидчикам. День за днём из него выбили всё человеческое. Душа обуглилась, утратив напрочь мораль и нравственность, что позволило ему позднее, став киллером в группировке Ивана Сергеевича, убивать не задумываясь, хладнокровно и жестоко.

Выйдя на волю, он решил стать сильным, чтобы никто не мог больше унизить его. Всегда побеждать! - это стало его маниакальным кредо.

Дни напролёт он проводил в тренировочных залах. Помимо бокса, овладел каратэ и увлёкся тхэквондо. Каждое утро начинал с двадцати четырёх комплексов движений, называемых по-корейски «тхыль», каждый из них символизировал идеалы и подвиги великих личностей из корейской истории. Все приверженцы корейского боевого искусства должны были неукоснительно следовать высоким помыслам и благородным деяниям. Но Боксёр не собирался бороться за справедливость и сражаться на стороне слабых. В этом жестоком, равнодушном мире он намерен был драться только за себя…

Между тем, ставки были уже сделаны. Десятки пар глаз загорелись азартом и устремились на ринг, где сходилась уже первая пара обнажённых до пояса бойцов - Боксёр и коренастый крепыш. Расположившись на крышах и капотах своих машин, зрители восторженно заревели, заулюлюкали, засвистели, в них проснулась первобытно-звериная сущность человечества, которую невозможно истребить никакими благами цивилизации. Все они желали за свои деньги вдоволь насладиться зрелищем кровавого мордобоя. И вдруг воцарилась тишина… Дойдя до середины ринга, коренастый крепыш рухнул на землю в глубочайшем нокауте.

Через несколько минут Боксёр уже мчался по шоссе в сторону Ленинграда. Его «девятка» шла на предельной скорости. Никто не мешал движению, в такое время шоссе обычно пустовало.

В Лахте, перед постом ГАИ, скорость пришлось сбросить. Но в городе Боксёру повезло: он попал в «зелёную волну» - все перекрёстки встречали «девятку» зелёным огнём светофоров.

Без пяти десять он подъехал к «Бригантине». Припарковался напротив ресторана на противоположной стороне улицы.

Ровно в десять часов в «девятку» сели два дюжих парня, присланных Боксёру в помощь. Теперь оставалось только ждать.

У ярко освещённого ресторана кипела своя жизнь. Здесь всегда было оживлённо и многолюдно - сказывалась близость Главного морского порта, расположенного в сотне метров от ресторана. Принаряженные проститутки, полупьяные и весёлые, штурмовали подходивших к ресторану иностранных моряков, тащили их в бар или увозили на такси к себе домой. Деловито сновали валютчики, скупая у моряков доллары. То и дело открывались стеклянные двери ресторана, и на улицу выплескивалась музыка ресторанного оркестра.

Через некоторое время перед «девяткой» припарковался чёрный «Мерседес». Из него неторопливо вышел долговязый франт, также не торопясь закурил и стал выискивать взглядом кого-то в толпе у входа в ресторан. Боксёр достал из кармана фотографию, сверил её с франтом и кивнул на него своим парням.

Через минуту «девятка» понеслась в сторону Обводного канала. Владелец «Мерседеса» лежал на полу заднего сиденья под ногами помощников Боксёра.

Выехав из города на Московское шоссе, Боксёр прибавил скорость. Через двадцать минут он свернул к пригородному дачному посёлку. Миновал центральную улицу и, проехав ещё пару километров, остановился у одинокого дома.

Дом стоял на отшибе дачного посёлка - неказистый, почерневший от времени, с грудой красного кирпича и штабелем досок под пыльными нежилыми окнами. Ничем не примечательный дачный дом какого-нибудь горожанина, который задумал капитальный ремонт. Но подвал этого дома, несомненно, вызвал бы любопытство. Он располагался глубоко под фундаментом дома и представлял собой вполне обустроенное помещение из двух комнат. В одной из них стены были задрапированы тёмными шторами, на полу - сплетение каких-то проводов, в углу - кинокамера и прожектор, направленный на кресло посередине комнаты.

Сейчас в кресле полулежал привезённый владелец «мерседеса» - с наушниками на голове и микрофоном у рта. Глаза его были закрыты, руки покоились на подлокотниках кресла. Он сидел расслабленно, в состоянии глубокого гипноза, прислушиваясь к чьим-то вопросам и отвечая на них тихим бесцветным голосом.

В соседней комнате магнитофонная лента записывала всё, что говорил владелец «Мерседеса». Вопросы в микрофон задавал человек, сидевший под торшером на диване. У него было красивое лицо с правильным чётким профилём; умные чёрные глаза со смешливой лукавинкой; густой приятный голос; за плечами - пять лет лагерей, два законченных института и несколько талантливых научных трудов по медицине. Академиком его окрестили не зря. Ему поручались самые сложные задачи в группировке, и он разделывался с ними играючи. Иван Сергеевич ценил Академика на вес золота и никто, пожалуй, не пользовался у босса таким авторитетом и абсолютным доверием.

Выполняя текущие дела, Академик работал над темой, о которой знал только босс. Когда Иван Сергеевич впервые услышал о ней, глаза у него полезли на лоб. Тема была необычной: создание зомби.

- Ты спятил, Академик! - оторопел босс. - Что ты гонишь! Разве такое возможно?

Академик спокойно улыбнулся.

- Возможно. У человека умершего отмирает кора головного мозга. Если его оживить, он становится неким биологическим объектом, у которого могут исправно функционировать все органы, кроме головного мозга. В состоянии биологического объекта умерший человек может существовать сколько угодно. В определённые участки мозга ему можно вживить электроды. Надо только выявить эти участки, знать чем они управляют. Воздействуя на мозг через электроды, человека можно заставить делать всё: ходить, бегать, стрелять, транспортировать наркотики и многое другое.

- Ну ты даёшь, Академик! Дерзай! - воскликнул поражённый Иван

 

Сергеевич и усмехнулся. - А дохляками мы тебя обеспечим.

Судьба свела их в одном из лагерей Коми. Не любит вспоминать те времена Академик. Столько лет прошло, но так и стоит перед глазами завьюженная станция Княжий Погост, лютый мороз, низкое свинцовое небо; подгоняемые конвоем спрыгивают в глубокий снег из «столыпинского» вагона зеки с котомками в руках; злобно рвутся с поводков мохнатые здоровенные овчарки - и над всем этим истошный вопль начальника конвоя: «На колени! Руки за голову! Шаг влево, шаг вправо - стреляем без предупреждения!»… Вот чем обернулась первая попытка Академика в осуществлении страстной мечты пробиться в общество избранных, на которых работает большинство людей на земле.

На зоне его пригрели единокровцы - два еврея, отбывавшие срок за крупные хозяйственные преступления. Воспользовавшись отсутствием на зоне воров в законе, они сумели взять власть над заключёнными. Но пришёл с очередным этапом крупный воровской авторитет - Иван Сергеевич. Евреи воспротивились отдать власть на зоне, и в одну из ночей произошла кровавая «разборка». Академик видел как убивают его благодетелей и, когда всё закончилось, он догнал Ивана Сергеевича и сказал, что один из евреев ещё дышит. «Так пойди и добей» - усмехнулся тот. И Академик, не колеблясь, взял грех на душу…

Владелец «Мерседеса» задышал глубже, голова его поникла на грудь, тело сползло с кресла. Академик вошёл к нему в комнату, снял с его головы наушники, убрал микрофон, отключил камеру. Поднявшись по лестнице из подвала наверх, позвал дожидавшихся в «девятке» Боксёра с помощниками.

- Забирайте клиента.

 

Глава 6

 

Стрельцов очнулся под утро в придорожной канаве в густых зарослях лопухов. На теле не было живого места, голова раскалывалась. Преодолевая тошноту, он встал на четвереньки, добрался до забора и, держась за него, с трудом поднялся на ноги. Бормоча разбитыми губами проклятья, шатаясь от слабости, отправился к своей машине. Полежав на заднем сиденье и немного собравшись с силами. капитан поехал домой. Слава богу, всё обошлось без милиции, огласки не хотелось.

Чрез пару дней Стрельцов появился на работе. Хмурый, в препоганом настроении, прошёл в свой кабинет. Найдя на столе телефонограмму о найденном трупе прапорщике Вариса, раздражённо выругался. Только этого ещё не доставало! Тело Вариса нашли у реки, неподалёку от переулка, в котором Стрельцова избили.

Всё складывалось так нехорошо, что капитан даже застонал от отчаянья. Смерть прапорщика его совершенно не трогала, правда, хлопот теперь не оберёшься - задёргают из Управления. А вот драгоценности… Надо же было так опростоволоситься! Держал Жар-Птицу за хвост!.. Бешеная злоба на себя, на старуху Изергиль и на несправедливость судьбы выплеснулась наружу. Отшвырнув стул, капитан вскочил, остервенело грохнул кулаком об стол и, матерясь, заметался по кабинету. «Надо что-то делать!... Что-то предпринять!» - билось в голове. Он не мог примириться с мыслью об утраченной возможности разбогатеть. Вдруг, стукнув себя кулаком по лбу, Стрельцов остановился, подбежал к столу и, подняв телефонную трубку, приказал дежурному срочно прислать в кабинет Аглаю. Может быть она наведёт на какой-нибудь след старухи Изергиль.

Коротко стукнув в дверь, в кабинет вошла Аглая. Не здороваясь, она прошла к столу и уселась на стул. Став «смотрящей» зоны, она совершенно преобразилась: плечи распрямились, лицо надменное, властное, только взгляд остался прежний - недобрый.

Стрельцов попытался быть с Аглаей вежливым, дипломатичным. Но вместо этого издевательски ехидно ляпнул.

- Ну что, лагерный общак тю-тю!

Аглая исподлобья взглянула на него, но промолчала. Откуда пронюхал мент? И какое ему дело до их воровских заморочек?

- Проворонила ты, отлёживаясь в санчасти! - язвительно продолжил Стрельцов, махнув рукой на дипломатию и пытаясь разозлить уголовницу, чтобы она разговорилась.

Аглая презрительно усмехнулась.

- Не гоняй порожняк, начальник. Тебе-то какая забота о воровском общаке? Чего нос суёшь? Ты от нас деньги получал и будешь получать.

Не добившись от Аглаи толку и отпустив её, Стрельцов мрачно прошёлся по кабинету, потом сел за стол, сдавив руками голову. Его знобило и подташнивало. Он достал из сейфа бутылку водки, взял стакан, но не успел налить - зазвонил телефон. С контрольно-пропускного пункта сообщили, что к нему направляется заместитель начальника уголовного розыска города Н. майор Федотов.

Майор, невысокий толстячок, полнокровный и жизнерадостный, переступил порог кабинета, представился и сразу перешёл на «ты». Он расследовал обстоятельства убийства прапорщика Вариса.

Насвистывая весёлый мотивчик, майор пролистал личное дело прапорщика, делая пометки в своей записной книжке. Закончив, встал из-за стола, подошёл к окну, поглядел вниз на пустынный плац и, присев на широкий подоконник, спросил.

- Что ты можешь сказать о Варисе, капитан?

Стрельцов пожал плечами.

- Обычный прапорщик, добросовестный служака.

Майор весело хохотнул.

- Ошибаешься, капитан. У твоего обычного прапорщика нашли в квартире необычно огромную сумму денег. Необычную! - подчеркнул он. - С кем из осужденных прапорщик имел контакты на зоне?

Стрельцов опять пожал плечами.

- А по нашим данным, - майор лукаво улыбнулся, - прапорщик Варис был на побегушках у Розенблюм Доры Моисеевны.

- Может и был, - вяло согласился Стрельцов, - за всеми на зоне не уследишь.

- Да хрен с ним, с твоим прапорщиком, - махнул рукой майор. - Когда Розенблюм найдём, тогда всё прояснится. Мы объявили её во всесоюзный розыск.

- Ищи ветра в поле! - скептически отозвался Стрельцов.

- Найдут! Никуда она не денется! - самоуверенно заявил майор. Он встал с подоконника, собрал свои бумаги в портфель и, защёлкивая замок, спросил.

- Кстати, капитан, получала Розенблюм письма из Андижана? Там проживает её семья.

Стрельцов весь встрепенулся, загораясь надеждой.

- Нет, из Андижана не получала, - ответил он, и, придумывая на ходу, сказал. - Послушайте, майор, я на днях собираюсь в отпуск, и именно в Андижан к своим старым знакомым. Могу помочь в розыске, если Розенблюм вдруг там объявится. Какой у ней в Андижане адрес?

Майор достал записную книжку и, полистав её, назвал улицу и номер дома.

 

Глава 7

 

Дрожащим маревом струился над землёй раскалённый воздух. Неистовое азиатское солнце добела раскалило глиняные стены дувала дома старого Карима.

Этот район Старого города в Андижане по решению городского Совета уже начали сносить, вместо глинобитных домов здесь планировалось возвести современные постройки. Всем жителям этого района предлагали земельные участки или квартиры в другом месте. Только старый Карим не поддавался на уговоры властей и, наотрез отказавшись покинуть отчий очаг, скоро остался почти без соседей.

Знойная тишина. Даже птицы не поют, сморенные полуденным пеклом. Лишь монотонно бормочет вода в арыке. Этот арык Карим прорыл через свой двор ещё в юности и всю жизнь ухаживал за ним, как за малым дитём. Сейчас силы уже не те, тяжёлый кетмень выскальзывает из слабых старческих рук. Но каждое утро он упрямо очищает арык от песка и сора.

Карим возлежал на айване под широкой тенью могучего орехового дерева. Ныли натруженные кетменём руки, побаливало сердце. Задумчиво глядя на перепёлок, возившихся в клетке над айваном, он перебирал в голове свои стариковские думы. Не было в них радости…

Жизнь Карима явно не удалась. Часто он задавался вопросом: чем он прогневал Всевышнего? Никогда не грешил. Жил по справедливости, даже мухи не обидел. Может быть, искупал провинности предков?..

Все беды начались с женитьбы. Он привёз из Ленинграда, где закончил университет, молодую красивую девушку с бездонными чёрными глазами, в которую влюбился без памяти. А после свадьбы началось такое, что даже вспоминать не хочется… Жена и сейчас отбывала где-то очередной тюремный срок.

От отчаяния и стыда перед людьми пристрастился Карим к рюмке. Так и жизнь прошла… Он обрюзг, перестал следить за собой и носил, не снимая, засаленный зелёный халат. И, глядя на него, даже не верилось, что это кандидат филологических наук. Только и осталось от учёности Карима - любовь к народным пословицам и поговоркам, которые он когда-то собирал.

Целые дни он лежал на айване, оправдываясь поговоркой: «Конь постареет - с ослом сдружится, человек состарится - с тюфяком подружится». Под вечер, возвратившаяся из института дочь, корила отца за то, что он даже не прикоснулся к еде. Но слышала в ответ добродушную отговорку: «Хочешь почёта - говори поменьше, хочешь здоровья - ешь поменьше».

За свою дочь Карим был спокоен. Слава Аллаху, самостоятельная серьёзная девушка. Ева родилась в сентябре, в месяц созвездия Девы, под покровительством Меркурия и под знаком Земли. А Земля и Меркурий предопределяют углублённость, вдумчивость, осторожность и стремление к материальной обеспеченности. Всеми этими качествами природа отметила Еву. Карим самозабвенно любил свою дочь и каждый раз, совершая намазы, просил Всевышнего отвести от неё все беды - пусть они лягут на его стариковские плечи…

Вечер принёс прохладу. Свежий ветерок с гор шевелил листья орешника, путался в седой бороде Карима.

Из-под большой кучи хвороста, приготовленного для тандыра и сложенного в дальнем углу двора, вылез старый низкорослый пёс Шухрат. Весь день он спал, укрывшись от зноя под хворостом, но с наступлением сумерек вылез исполнять свои обязанности сторожа. Лязгнув зубами, пёс громко зевнул, потянулся, поел из своей миски остатки обеденной шурпы и, тяжело подпрыгнув, вскочил на невысокую стену дувала.

Ева зажгла во дворе свет, занялась стиркой. Карим на своём айване с непреходящим детским любопытством глядел на зажигающиеся в небе

 

звёзды.

Шухрат вдруг хрипло залаял, забегал по верху дувала, вздыбив шерсть и свирепо рыча. Карим цыкнул на него. Но пёс не унимался, свирепея пуще прежнего. Кряхтя, старик слез с айвана, направился к калитке, сказав на ходу дочери.

- Гость в дом - огню под котлом гореть, а нет - лицу со стыда сгореть.

Калитка отворилась. Во двор вошла старуха Изергиль. Она злобно замахнулась клюкой на совсем остервеневшего Шухрата.

- Чтоб ты подох, шалава! Не признал что ли!

Карим застыл на месте.

- Не волнуйся, Карим, я ненадолго, - усмехнулась старуха, проходя мимо опешившего мужа.

Она поцеловала дочь, довольно потрепала её по щеке.

- Выросла! Ах, какая ты красавица стала!

Ева, узнав мать, глядела на неё с любопытством.

Поздно вечером, когда пьяный Карим уснул на своём айване и громко захрапел, старуха Изергиль придвинулась к дочери. Они сидели за накрытым дастарханом в комнате для гостей. В открытые во двор окна залетали мотыльки, привлечённые ярким светом лампы. Из соседней махалли доносился трубный рёв карнаев - там гуляла свадьба.

- Ева, ты единственная у меня, - сказала Изергиль, обняв дочь. - Я хочу сделать тебя богатой и счастливой. Для этого я приехала сюда. Послушай, что я тебе скажу, - голос Изергиль был мягким, задушевным, в чёрных немигающих глазах отражался огонь лампы.

Изергиль рассказала дочери всё без утайки. Другого выхода у ней не было: поджимало время и страх перед неумолимой беспощадной воровской карой. Она решила скрыться в Израиле. Толпы советских евреев, благодаря открывшей ворота страны перестройке, ринулись на землю своих праотцов.

Ещё будучи на зоне. старуха Изергиль через своих людей на воле заполучила израильские вызовы для себя и дочери. Она запаслась всеми необходимыми бумагами вплоть до овировских анкет. Когда она приехала в Андижан, её задержали, учинили допрос в милиции, касающийся убийства прапорщика Вариса, но не добившись толку, отпустили. Прежде, чем появиться у мужа и дочери, старуха Изергиль уладила все дела в ОВИРе, затем купила подержанную мебель, спрятала в ней украденные драгоценности и оформила мебель багажом для отправки в Телль-Авив на имя дочери. Обошлось без таможенного досмотра - всё решили немалые деньги.

И сейчас она наказывала дочери.

- Ты иди в ОВИР, оформляй документы. С выездом в Израиль не медли. Я поселюсь в Телль-Авиве и встречу тебя. Договорились? - она испытующе посмотрела на дочь.

Глаза у Евы, такие же чёрные, бездонные, как у матери, были широко открыты. грудь её взволнованно вздымалась. Перед ней открывалась неведомая, новая заманчивая жизнь. Она согласно кивнула головой.

Ещё не начинало светать, когда старуха Изергиль поцеловала дочь и даже не взглянув на спящего мужа, покинула дом.

 

Глава 8

 

Покойника, ещё совсем молодого парня, сфотографировали, видимо, на столе в морге. На фотографии отчётливо виднелась треугольная дыра на лбу, грудь и низ живота были тёмными - отекли от побоев. Парня забили насмерть в следственном изоляторе городской тюрьмы, но так и не добились показаний против Васильева.

Васильев стоял у огромного окна, за которым бурлила жизнь крупного областного уральского города. Он ещё раз глянул на фотографию парня, подошёл к телефону и, набрав нужный номер, сказал в трубку.

- Хоронить парня в субботу. После похорон - поминки. Всё организуй по высшему разряду. Ты лично отвечаешь за это! И не забудь зачислить на наше пособие мать покойного.

Положив трубку, Васильев взял плащ, шляпу и вышел из своего кабинета. Четверо молодых верзил в приёмной вскочили на ноги.

- Едем в аэропорт, - бросил на ходу Васильев своим охранникам.

 

В субботу, около десяти часов утра, в кабинете начальника областного Управления милиции резко зазвонил телефон. Седой, хмурый полковник оторвался от вороха бумаг на столе, взял трубку. Выслушав, коротко бросил.

- Сейчас приеду.

Звонок был не из приятных. В прибывшем на станцию грузовом поезде № 2066, в вагоне с грузом спецназначения обнаружены четыре трупа: прапорщик, сержант и двое рядовых. Все четверо прошиты автоматной очередью. Сопровождающая груз команда из спецчастей внутренних войск состояла из шести человек. Двое скрылись, забрав оружие и документы убитых, они одеты в чёрные общевойсковые полушубки, вооружены патью автоматами АКС и пистолетом ПМ с тремя обоймами.

К таким сообщениям полковник уже привык. Подобные чрезвычайные происшествия - грабежи и убийства с целью завладения оружием - свидетельствовали о том, что возникавшие, как грибы, преступные группировки активно вооружались.

Через час полковник вернулся в Управление. В его кабинете надрывался телефон. Открыв дверь, он взял трубку.

- Здравия желаю, товарищ полковник, - забасил в трубке голос начальника городской милиции. - Докладываю: к кладбищу через весь город движется огромная траурная процессия в три-четыре тысячи человек. В основном, молодёжь. Около двухсот машин и более десятка автобусов. Похоже, бандиты хоронят парня, скончавшегося в следственном изоляторе.

Полковник нахмурил брови.

- Слушай, майор. Вышли к траурной процессии машины сопровождения ГАИ. Омоновцев тоже, но пусть они зря не вмешиваются. Держи меня постоянно в курсе дел.

Повесив трубку, полковник помассировал пальцами виски и злобно пробормотал.

- Заварили кашу эти недоумки из следственного изолятора!..

Он откинулся на спинку кресла, нервно забарабанил костяшками пальцев по подлокотникам. Работать становилось всё трудней. Будучи опытным юристом, полковник понимал, что давно назрела необходимость кардинально реформировать органы внутренних дел. И не только по причине беспредела сотрудников этих органов, которые творят в тюрьмах и зонах - реформу диктовало время. Надо начать хотя бы со следственных органов, передав их полномочия в ведение Министерства юстиции. Сняв милицейский мундир и став сотрудником ведомства юстиции, следователь станет более критично анализировать материалы, переданные ему уголовным розыском. Тогда прекратятся безобразия, подобные происшедшему в следственном изоляторе городской тюрьмы…

Полковник ещё раз помассировал пальцами разламывающиеся от боли виски и связался с начальником городской милиции.

- Ну что там у тебя, майор?

- Пока полный порядок, товарищ полковник. Я сопровождаю похоронную процессию в одной из патрульных машин.

- Хорошо, - немного успокоился полковник. - Если что случится, докладывай мне немедленно.

Бесконечной лентой двигалась через весь город траурная колонна. К ней присоединялись любопытные горожане, привлечённые необычным многолюдьем, торжественностью похоронного ритуала и бьющими по нервам звукам скорбной музыки. Огромный оркестр шествовал позади грузовика с открытыми бортами, который вёз великолепный гроб с серебряными инкрустациями, заваленный доверху живыми цветами. Медь оркестровых труб, отражаясь на ярком солнце, слепила глаза.

Впереди траурной колонны двигались патрульные машины ГАИ, посверкивая мигалками. Автобусы с омоновцами пристроились позади колонны; омоновцы получили приказ: обстановку не накалять, от провокаций воздерживаться.

Достигнув городской тюрьмы, траурная процессия остановилась. Около двухсот машин включили звуковые сигналы. Тысячи молодых голосов стали скандировать.

- Смерть ментам! Смерть ментам! Смерть ментам!

Перепуганные насмерть тюремщики и часовые на вышках открыли автоматную стрельбу в воздух. Омоновцы в автобусах насторожились. Но через пять минут траурная процессия продолжила путь.

Дальнейшие события происходили без каких-либо эксцессов. Даже на кладбище у милиции не было повода для беспокойства.

Возвращаясь с кладбища, колонна направилась к центру города, к ресторану «Интурист», откупленному на сутки для проведения поминок.

 

Глава 9

 

Стрельцов остановился в андижанской гостинице неподалёку от парка Навои. Гостиничное здание было построено ещё в конце девятнадцатого века. Стены и потолки в номерах змеились трещинами, мебель подлежала немедленному списанию. Несмотря на постоянные хлопоты уборщиц-узбечек, снующих по этажам с вёдрами и тряпками, - повсюду было пыльно, замусорено.

Стрельцов не высыпался. Ежедневно, чуть свет, за окнами гостиничного номера начинал тарахтеть компрессор, трещали пулемётные очереди отбойных молотков - подновляли асфальт перед входом в гостиницу. Обновляли и внешний вид гостиницы, опыляя её фасад весёленькой розовой краской, хотя ветхое здание с выщербленными стенами (следами басмаческих пуль, по уверению местных старожилов) уже десять лет назад было намечено к сносу.

Гостиничные неудобства не досаждали Стрельцова. Беспокоило другое: дни взятого отпуска уходили впустую. Он слонялся по городу, толкался на шумных многолюдных базарах, посижиал в бесчисленных чайханах - и никак не мог решиться отправиться в Старый город по нужному адресу. Ну заявится он туда. А дальше что? Как действовать?.. На этот вопрос ответа не было.

Однажды ноги сами завели его в Старый город. Он вышел к старинной величественной мечети Джами, сверкавшей на солнце голубым куполом и синими изразцами на стенах. Была пятница. Густая толпа верующих, собравшихся на пятничную молитву, колыхалась на широкой площади перед мечетью. Поглазев на мечеть и толпу, Стрельцов пошёл дальше.

Всё глубже и глубже забирался он в лабиринты пыльных улочек и переулков. Здесь, за стенами глиняных дувалов в глинобитных домах шла своя своеобразная жизнь; время и цивилизация не могли изменить сложившегося веками привычного патриархального быта.

То и дело на пути встречались лагманные, чайханы, мясные лавки с подвешенной на железных крюках бараниной, и разложенным на прилавке курдючным салом, прикрытым от мух и ос белой марлей.

В прокалённых солнцем тихих улочках встречные люди в чапанах и тюбетейках здоровались со Стрельцовым, приветливо прикладывая руку к сердцу. Завидев его, чумазая босоногая детвора, игравшая у ворот своих домов, замирала, как вкопанная, и долго провожала блестящими любопытными глазами, пока он не скрывался из вида.

Он остановился у придорожной крохотной парикмахерской - справиться о нужном адресе. Дверь парикмахерской была распахнута настежь; подвешенный над входом репродуктор, включённый на всю мощь, надрывался песней о хлопке. Молодой скуластый парикмахер брил голову грузному пожилому дядьке в синем чапане. Ловко орудуя бритвой, он безумолку балагурил, и дядька взрывался заразительным хохотом, подпрыгивая на некрашеном табурете и хлопая себя по ляжкам.

Парикмахер отложил бритву, угостил Стрельцова зелёным чаем и только потом подробно объяснил дорогу. Выпив пиалу чая и поблагодарив радушного парикмахера, Стрельцов отправился дальше.

Пройдя пару кварталов, он свернул у сапожной мастерской направо, как объяснял парикмахер, миновал песчаный карьер и вышел к махалле старого Карима. И здесь он заблудился., заплутал по пыльным безжизненным улочкам, пока не набрёл на районный родильный дом.

Он обратился к молодой медсестре-узбечке, которая развешивала во дворе выстиранные белые халаты. Застенчиво краснея и прикрывая смуглое лицо мокрым халатом, она на ломаном русском языке объяснила как пройти к нужному ему дому.

До последней минуты, уже стоя у ворот дома старого Карима, Стрельцов так и не решил как станет действовать. Отряхнув пыль с костюма и, надеясь на авось, он постучал в зелёную калитку и вошёл во двор.

Старого Карима не было. Из-под навеса летней кухни навстречу Стрельцову шла стройная молодая девушка в простеньком домашнем сарафане. Когда она приблизилась, что-то произошло в его сознании, и он застыл на месте. Её глаза сковали его по рукам и ногам, заворожили чёрной бездонностью. И увлекаемый в эту чёрную бездну Стрельцов задохнулся от счастья…

 

Глава 10

 

Кафе пустовало. Столы девственно белели крахмальными скатертями, безукоризненной чистотой сверкали фужеры с рюмками, сервировочные тарелки и приборы.

В обеденном зале не было ни души. Лишь в одной из кабин, задёрнутой тяжёлой синей бархатной шторой, обедали Иван Сергеевич, Боксёр с Лысым и Академик. Стол был сервирован на пять персон, пятый прибор дожидался Васильева, лидера группировки областного уральского города.

В этом кооперативном кафе кормили отменно, не обсчитывали, не хамили; интерьер кафе не отличался изысканностью, но был по-домашнему уютен. Малочисленность посетителей и отдалённость от центральных улиц Васильевского Острова привлекали сюда серьёзных людей, избегавших посторонних глаз, им импонировало также полное отсутствие любопытства к своим посетителям у хозяина кафе - пожилого апатичного мужчины, дремлющего от безделья за стойкой небольшого бара.

Новоиспечённые советские кооператоры, избравшие ниву общественного питания, делились на три категории. Одни из них, затевая бизнес, собирали капитал по крохам, часто в долг под проценты. Открыв дело, они шли на любые ухищрения, чтоб побыстрее погасить долг и начать обогащаться. Таких дельцов лучше обходить стороной: у них и накормят неизвестно чем, и обсчитают при расчёте, а то и бока намнут, если станешь перечить.

Другую категорию составляли обеспеченные люди. Они вкладывали в дело солидный капитал и не ожидали сиюминутных дивидендов - их, как говорится, «жареный петух» не клевал.

Третьи кооператоры - к которым относился апатичный хозяин кафе на Васильевском острове - финансировали новое предприятие лишь частью своего капитала, предпочитая не рисковать. Не ожидая больших барышей, они постепенно возвращали первоначальные расходы, имея потом достаточную для них постоянную прибыль.

С улицы под окнами послышался визг тормозов. Входная дверь кафе громко звякнула колокольчиком. В кафе ввалился один из охранников Ивана Сергеевича. Он прошёл к кабине, просунул голову за синюю бархатную штору и сообщил о прибытии Васильева. Лысый вскочил из-за стола и с широкой благодушной улыбкой поспешил встретить старого приятеля. Оставив своих охранников на улице в машине, Васильев уже входил в кафе. Расцеловавшись с Лысым, он прошёл в кабину, обнял Ивана Сергеевича, пожал руку Академику и Боксёру.

Все уселись за стол.

- Эх, братаны! - умиленно воскликнул Лысый, разливая коньяк по рюмкам. - Давно не сидели мы такой тёплой компанией! А помните в

 

Красноярске на зоне…

Васильев, улыбнувшись, прервал Лысого.

- Извини, дружище. Повремени с лирикой, как-нибудь в другой раз посидим вместе, не торопясь. Сегодня мне недосуг, много дел в вашем городе. Перейдём сразу к вашей теме.

Иван Сергеевич просил Васильева и других лидеров дать информацию о людях из их группировок, эмигрировавших в Израиль. Такие люди могли пригодится небольшой группе Ивана Сергеевича, которую он туда посылал.

В Израиль отправлялись Академик, Лысый и Боксёр - они как никто другой подходили для выполнения сложной задачи. К тому же, Академик и Боксёр знали иврит, в их семьях говорили на этом языке. Всё было обмозговано и оговорено со всеми троими посланцами. Всего, разумеется, не предвидишь, но Иван Сергеевич надеялся на светлую голову Академика.

Через полчаса Васильев уехал.

- Итак, на первых порах людей в Израиле у вас будет достаточно, - подвёл итог довольный Иван Сергеевич. - А я тем временем подготовлю здесь крепкую команду и отправлю вам.

Иван Сергеевич имел в виду несколько десятков молодых парней из своей группировки, которые уже принялись за изучение иврита; для них уже изготавливались документы, необходимые для репатриации в Израиль.

Иван Сергеевич умолк, выжидая, когда уйдёт хозяин кафе. Тот принёс кофейник и собирался разлить кофе по чашкам. Нетерпеливый Лысый взял у него кофейник из рук.

- Не хлопочи, приятель, мы сами обслужимся. Ты лучше принеси ещё бутылку коньяка.

Хозяин равнодушно отдал кофейник, молча кивнул головой. Когда он принёс бутылку коньяка и ушёл за свою стойку, Иван Сергеевич сказал.

- Есть попутное дело для вас в Израиле. Принципиальное дело! - подчеркнул он, нахмурив брови. - На женской зоне близ города Н. похищен лагерный воровской общак. Украла «смотрящая» зоны, старуха Изергиль.

- Ого! - присвистнул Лысый, отлично знавший старую воровку в законе. - Совсем обнаглела, старая падла!

- Она в Израиле, - продолжил Иван Сергеевич. - Наши люди из центрального ОВИРа сообщили. Найдите её и разберитесь с ней на месте. Воровской общак - святое дело» Надо вернуть

 

Глава 11

 

В 8 часов 15 минут, точно по расписанию, самолёт приземлился в тель-авивском аэропорту Бен-Гурион.

Трап подали без задержки. Прикрывая глаза рукой от слепящего солнца, Боксёр спустился по трапу. Ступив на легендарную землю своих праотцов, он не испытал никакого чувства - душа осталась равнодушной.

Автобус доставил прибывших пассажиров к огромному зданию аэровокзала, остановившись у входа в таможенный зал. Пассажиры прошли в стеклянные двери. Включился отлаженный механизм досмотра багажа и регистрация прилетевших.

Всё вокруг было непривычно, чуждо и как-то враждебно. Впервые оказавшись за границей, Боксёр почувствовал себя неуверенно и занервничал. Таможенный чиновник, прочитав на заполненном бланке еврейскую фамилию, приветливо улыбнулся, но Боксёр хмуро проследовал дальше.

Покончив с таможенными процедурами, он подхватил свой саквояж и вышел на улицу. Утреннее солнце ещё только набирало силу, но было уже довольно жарко. Поставив саквояж у ног, Боксёр ослабил галстук, закурил. Пышная красота субтропической растительности, пальмы и гигантские кактусы, не задержали его взгляд. Вокруг слышалась разноязыкая речь. К аэровокзалу то и дело подкатывали шикарные машины. В многолюдном аэровокзале с полной нагрузкой работали переполненные бары и кафе. Светились зеленоватые экраны информации.

Жизнь огромного международного аэропорта протекала размеренно, степенно, без суеты. Казалось, ничто не могло нарушить этот уравновешенный деловой ритм. Даже многочисленная толпа, встречающая сильно задержавшийся «Боинг» из Нью-Йорка, не проявляла никаких признаков волнения. И когда, наконец, объявили о его прибытии, толпа встречающих встретила это известие чуть заметным оживлением.

Покуривая, Боксёр разглядывал пассажиров с нью-йоркского «Боинга», густым потоком хлынувших на улицу из таможенного зала. Среди них выделялись пейсатые, холеные люди в одинаковой чёрной одежде и чёрных шляпах. Это были великовозрастные ученики религиозных еврейских иешив. «Ишь, какие хари нажрали! - с неприязнью подумал Боксёр, глядя на их раскормленные лица и толстые загривки.

Пройдя к стоянке такси, он увидел двух полицейских. Эти парни в голубых рубашках и чёрных брюках показались Боксёру хлипкими и слишком интеллигентными. «Таких я один с десяток перелопачу!» - с презрением подумал он и как-то сразу успокоился, обретя прежнюю уверенность в себе.

Он поселился в одной из дорогих гостиниц в южной части Телль-Авива. За окнами номера синела безбрежная гладь Средиземного моря. Вдоль всего побережья тянулись громады фешенебельных отелей, шикарные особняки иностранных представительств, офисы крупных фирм и страховых компаний. После привычной российской убогости, респектабельная роскошь и сытое благополучие заграницы подавляли Боксёра, вызывая в нём робость и озлобленную неприязнь.

Обустроясь в гостинице, он принял душ, спустился в холл и вышел в услужливо распахнутую швейцаром дверь в полуденное пекло улицы. Надо было знакомиться с городом.

Море было в нескольких метрах от гостиницы. Широкая каменная лестница спускалась уступами прямо к пляжу, откуда доносился людской гомон, звуки ударов по волейбольному мячу и весёлые визги купающихся.

Пляжи тянулись по всему морскому побережью. Даже в будние дни они кишели народом. Праздный люд, не обременённый заботами о хлебе насущном, жил в своё удовольствие.

От моря тянуло острым запахом водорослей. Нестерпимый блеск раскинувшейся под солнцем морской лазури заставил Боксёра надеть солнцезащитные очки. Поглазев на загорелых до черноты людей на пляже в шезлонгах под яркими зонтами, на белопарусные яхты у акватории элитного яхт-клуба, он отправился в город.

Изнурительный зной и жажда загнали его в бар одного из отелей. Потягивая ледяной фруктовый коктейль, Боксёр наслаждался прохладой мощных кондиционеров. В таких роскошных барах ему не приходилось бывать. Пол, стены и даже столики были сделаны из красивого пористого камня желтовато-бежевого оттенка. Но шумная, эмоциональная публика в баре раздражала его своей суетой, крикливостью и бесцеремонностью.

Допив коктейль, Боксёр зашёл в соседний отель, где заглянул в тропический бар, соблазнённый яркой рекламой, расписывающей прелести и экзотику этого бара. Реклама не обманывала. Экзотики в тропическом баре хватало с избытком. Туда впускали даже в чём мать родила.

Он поплавал в великолепном бассейне. Выпил бокал шампанского, которое официанты подавали клиентам прямо в воду. Ему приглянулись несколько молодых израильтянок, с двумя-тремя из них он бы переспал - но не больше. К женщинам Боксёр относился равнодушно. Когда-то он безумно влюбился в одну опытную потаскушку. В сравнении с её темпераментом он оказался импотентом, и она ушла от него. Боксёр тяжело пережил её уход. После неё он имел много женщин, стремясь доказать себе, что он настоящий мужчина, но желанного удовлетворения не получал. Скоро женщины и вовсе перестали интересовать его, усиленные занятия спортом заменили их. К тому же, он разуверился в любви и в женской верности, как не верил в благородство и гуманность людей, привыкнув общаться с бандитами и убийцами.

Смуглая молодая израильтянка вылезла из воды, присела рядом с ним на край бассейна и ослепительно улыбнулась. Её глаза, скользнув по мощному торсу Боксёра, остановились на искусно вытатуированном оскаленном леопарде. Вряд ли она разбиралась в символике татуировок и не могла знать, что оскаленный леопард - символ наёмного убийцы. Но Боксёр подозрительно глянул на девушку, встал и пошёл прочь.

Через час он ощутил острый голод и решил пообедать в каком-нибудь спокойном солидном заведении. Он сунулся было в один из элитных клубов местных аристократов. Но надменный швейцар преградил вход: в клуб пускали только с предъявлением членского билета. Боксёр грубо схватил швейцара за шиворот, приподнял и отставил в сторону. Побагровев от злости, швейцар зашипел, забрызгал слюной, обозвал его свиньёй и пригрозил позвать полицию. Взбешенный Боксёр с трудом взял себя в руки. Пришлось удовольствоваться шавермой в одной из уличных забегаловок.

Невыносимая жара и зной, отели, бары, шопы с их сервисом - потугой на западный сервис, через который так и проглядывала алчная азиатская физиономия - приелись Боксёру. Решив, что достаточно ознакомился с побережьем, он отправился к центру Тель-Авива.

В центре города, среди нагромождения каменных домов в левантийском стиле, полуденный зной, пропитанный бензиновыми выхлопами бесконечного потока машин, казался ещё нестерпимей. Взмокшие от пота рубашка и брюки раздражали Боксёра, вызывая чувство брезгливости. Он решил вернуться в гостиницу, но, оказавшись возле известного рынка Ха-шук-Кармель, решил взглянуть на эту тель-авивскую знаменитость.

Узкая центральная улица рынка, спускавшаяся вниз от Алленби до улицы Калишер, была тесно зажата с обеих сторон стеллажами, лотками и столами, заваленными всевозможным товаром: уценённой мануфактурой и парфюмерией, обувью, радиоаппаратурой, вывешенной под навесами одеждой, овощами, фруктами, сладостями, мясом и рыбой.

Основными покупателями этого самого дешёвого в Тель-Авиве рынка были евреи-репатрианты из Советского Союза, обманутые посулами «израильского рая» и обнищавшие до крайности на своей исторической родине. Многих из этих бедолаг рынок Ха-шук-Кармель спасал от голодной смерти, давая возможность найти пропитание в щедрых кучах рыночных отбросов.

Над торговыми рядами стоял невообразимый шум и гвалт. Смуглые продавцы из местных евреев-сабров, увешанные толстыми золотыми цепями, и сверкая массивными золотыми браслетами и перстнями на пальцах рук, с бесцеремонной весёлой наглостью обвешивали и обсчитывали своих «русских» единокровцев, осыпая их насмешками и оскорблениями, не уступая им ни агоры за свой товар.

Продираясь-протискиваясь по центральной рыночной улице в плотно сбитой человеческой массе, Боксёр прошёл рынок вниз до конца и теперь, обливаясь потом, пробивался назад, к выходу на Алленби. Его толкали, пинали со всех сторон, наступали на ноги. Он оглох от истошных зазывных воплей смуглых продавцов и с ненавистью поглядывал на их молодые самодовольные весёлые лица, испытывая огромное желание заткнуть хотя бы одну из разъятых глоток.

Оказавшись у овощных рядов, он заметил как один из продавцов зеленью, жирный молодой верзила в клеенчатом фартуке, с золотой серьгой в ухе, не сойдясь, видимо, в цене с «русской» пожилой женщиной, швырнул в лицо ей пучок редиса. Испуганное, растерянное лицо женщины чем-то напомнило Боксёру лицо матери в день его ареста. Он обогнул прилавок, подозвал верзилу за высокие штабели ящиков с зеленью и дал наконец выход накопившемуся за день раздражению. Коротким тычком правой он сложил верзилу пополам и сокрушительным ударом снизу в челюсть опрокинул его навзничь. Воткнув в раскрытый рот вырубленного верзилы пучок редиса, Боксёр неторопливо вышел из-за ящиков.

В гостинице он долго с наслаждением плескался под ледяным душем. Потом с картой города прилёг на диван. Отыскал на карте улицу и дом, где сегодня вечером была назначена встреча с прибывшими неделей раньше Академиком и Лысым. Потом задремал и незаметно уснул.

Во сне он скрипел зубами, вскрикивал и метался на диване. Ему снилась зона. Она преследовала его постоянно. И всегда снилось одно и то же: первый день в отряде и ритуал «знакомства» с прибывшими на зону новичками; он пытается встать с загаженного, залитого мочой вонючего пола уборной, но тяжёлый деревянный табурет опять обрушивается на его голову и, обливаясь кровью, он опять пытается подняться, окружённый кольцом ухмыляющихся беспощадных рож зеков-старожилов…

Боксёр проснулся в испарине. Долго приходил в себя, глядя перед собой потухшими глазами. Потом отправился в ванную комнату, принял душ, переодел рубашку и, спустившись в холл гостиницы, вышел на улицу.

День угасал. Солнце садилось в море. Воздух понемногу утрачивал прозрачность. На широкой террасе перед гостиницей официанты сервировали столики, готовясь к вечернему наплыву посетителей.

до назначенной встречи времени хватало с избытком. Боксёр подошёл к гостиничной автостоянке, где стояла взятая напрокат его «мазда», но передумал, решив отправиться пешком.

Он неспешно проходил квартал за кварталом, направляясь в северную часть Тель-Авива. Закат угас, и на землю опустились сумерки. Город вспыхнул электрическими огнями.

Боксёр шагал по пустынным улицам. С наступлением вечера в Тель-Авиве жизнь на удалённых от центра города улицах почти замирает. Редкий прохожий встретится на пути. Закрыты многочисленные кафе и закусочные, опущены металлические жалюзи на дверях и окнах магазинов. Но в центре города, на таких улицах как Дизенгоф или Кинг-Джордж, жизнь только начинается: всё полыхает в зареве рекламных огней; улицы полны нарядным народом, битком заполнены рестораны и бары, нет свободных мест за столиками уличных кафе, респектабельные дорогие магазины не успевают справляться с наплывом посетителей.

Боксёр шёл, всё время сверяясь с картой. И, хотя пройдена была большая часть пути, времени до встречи всё еще оставалось достаточно. Чтобы убить время, он зашёл в ярко иллюминированный электричеством парк, встретившийся на пути. Присел на скамью и, закинув ногу на ногу, закурил. В парке было многолюдно. Играла музыка. Возле освещённой прожекторами эстрадной площадки, возбуждённо гомонило какое-то сборище. Боксёр не знал, что попал в парк Ганн-ха-Ацмаут, облюбованный с давних пор тель-авивскими гомосексуалистами, и стал невольным свидетелем любопытного мероприятия: гомосексуалисты пришли на собрание, повестка дня которого гласила: «Защита от хулиганов в нашем парке».

В последнее время израильские «голубые» осмелели, воспрянув духом - с ними стали считаться различные партии, надеясь получить лишние голоса на предстоящих выборах. В последнем номере газеты гомосексуалистов «Магаим» рядом с колонкой объявлений «Он ищет его», было напечатано обращение молодёжной секции партии «Авода», призывающей «голубых» включиться в политическую жизнь страны. И это было не удивительно, так как гомосексуалисты и лесбиянки составляют 10% израильского общества. Впечатляющее количество голосов!

Боксёр с неприязнью наблюдал за шумной, взволнованной толпой извращенцев, перед которыми выступал их лидер. Над толпой виднелись плакаты: «Выше знамя пролетарского гомосексуализма!», «Не надо стыдиться самого прекрасного, что есть в нас!», «Позор убегать от врагов, как трусливые зайцы!».

- Нас продолжают преследовать, - взывал к толпе их лидер, моложавый элегантный мужчина, - хулиганы в этом парке и полицейские, которые презирают и ненавидят нас! Нам некуда бежать, неоткуда ждать защиты! Сначала нас избивают распоясавшиеся мерзавцы, а затем полиция спешит сфотографировать пострадавших и, злорадствуя, передать снимки в газеты. Полицейские издеваются над нами! Недавно, когда один из наших задержанных пожаловался полицейскому, что ему причиняют боль наручники, тот ответил: «Потерпишь! Любовь в задницу ещё больней!»

Боксёра от омерзения передёрнуло. «Петухи драные! - пробормотал он и, встав со скамьи, покинул парк.

На встречу он пришёл в назначенное время. Лысый пришёл раньше. Его раскатистый баритон слышался даже в передней. Квартира, арендованная Академиком, вызвала у него откровенную зависть. Лысый трогал руками дорогую мебель, медведем топтался на мягких ворсистых коврах, уважительно прикасался к корешкам книг обширной библиотеки. Окончательно его доконал зимний сад на огромной террасе. Такие апартаменты он видел впервые. В квартире Академика было три спальни, три ванные комнаты, просторная кухня, два удобных зала для приёмов; помимо зимнего сада, на южной стороне располагалась огромная терраса с баром, плавательным бассейном, с шезлонгами, зонтиками и тропическими растениями.

- Да, Академик, переплюнул ты мою хату! - удручённо воскликнул расстроенный Лысый.

Академик, презрительно наблюдавший искоса за Лысым, добродушно улыбнулся.

- Ну-ну, Петрович, не прибедняйся. наверняка твои хоромы не хуже.

Встретив Боксёра в передней, Академик приветливо похлопал его по плечу.

- Ну вот, вся команда в сборе. Как устроился? Где? - спросил он, провожая Боксёра в гостиную и усаживая в мягкое кресло.

Академик привык общаться с преступным людом и внешне относился ко всем ровно, дружески. Боксёр импонировал ему больше Лысого и потому в проявленном радушии к этому угрюмому парню, было больше искренности.

- Так где же ты остановился? - спросил он.

- В гостинице, - буркнул Боксёр.

Академик вызывал в нём неприязнь, подавляя своим интеллектом и какой-то неведомой силой, исходившей от него словно волнами и ощущаемой почти физически. Лысый был больше ему по душе своей открытостью и грубой бесхитростной простотой.

На хрена тебе гостиница! На квартире лучше, сам себе хозяин, - подал голос Лысый. В ярко-красных шортах он полулежал в широком кресле, возле него на столике стоял бокал с ромом и нарезанные ломтики апельсина на тарелочке.

Боксёр ничего не ответил.

Академик взглянул на часы и, извинившись перед товарищами, подошёл к телефону и набрал номер. Разговор шёл на английском. Академик говорил негромким ровным голосом. Как всегда он был тщательно выбрит, в дорогом сером костюме, в белоснежной рубашке и со вкусом подобранном галстуке. закончив разговор, он вернулся к товарищам и, ещё раз извинившись, устроился в кресле подле них.

- Ну что ж, - улыбнулся он, оглядывая свою маленькую команду., - если вы не возражаете, я перейду прямо к делу.

Под его взглядом Лысый сел прямо, застегнул распахнутую до пупа рубашку с короткими рукавами и приготовился слушать. Боксёр сидел с прямой спиной, скрестив на груди сильные мускулистые руки.

Мягкая манера Академика вести разговор без повелительных ноток и назидательности, тешили самолюбие крутых нравом его товарищей, и то, что он сейчас командовал ими, они воспринимали как должное. Боксёр с Лысым были отличными исполнителями, они не обладали аналитическим умом Академика, не имели его чутья, мгновенно схватывающего суть любой ситуации и принимающего единственно правильное решение.

Академик подробно проинструктировал Боксёра и Лысого, рассказал им о их задачах. Им предстояло как можно ближе ознакомиться с деятельностью местного преступного мира: выявить главарей и сферы их влияния, организационные структуры, техническую оснащённость и вооружение, а также специфику местного наркобизнеса, торговлю оружием, азартных игр, деятельность публичных домов, а также прозондировать спрос на наёмных убийц. Одновременно Лысому и Боксёру надлежало приступить к созданию групп боевиков из «русских» евреев, эмигрировавших в Израиль из Советского Союза.

Вся собранная информация должна была стекаться к Академику, для анализа и обобщения. Самому же Академику, помимо руководства группой, выпадало самое сложное: внедриться в высшие слои израильского общества, завязать связи в деловых кругах, выявить возможности «отмывания» денег и вербовки чиновников в государственных структурах, в первую очередь - в полиции.

- Как видите, работы много. Задачи нелёгкие, - подытожил Академик и спросил. - Есть вопросы? Спрашивайте, не стесняйтесь.

- Чего спрашивать, порожняк гонять! Всё и так ясно. - ухмыльнулся Лысый, поигрывая массивным золотым портсигаром.

Всё время слушавший Академика с равнодушным видом Боксёр вдруг спросил.

- Что со старухой Изергиль? Где её искать?

Академик успокоил его.

- Вычислим. Есть здесь свой человек в Министерстве Внутренних Дел.

Проводив товарищей, Академик вышел на террасу, устроился в плетёном кресле у бассейна, в воде которого отражалось звёздное ночное небо. Он взволнованно дышал, глаза блестели. Начиналась большая игра! Его самолюбие и амбиции торжествовали. Как игрок-профессионал, игравший по мизеру, он взял, наконец, колоду в свои руки и, взвинтив непомерно банк, приготовился сдавать карты.

Прежние задания Ивана Сергеевича не составляли труда для Академика, и он скучал. Его незаурядные способности требовали полной нагрузки, и вот теперь они включились на полную мощь.

 

Глава 12

 

Человек по природе грешен, потому и сбивается с пути истинного. Всевышний возвращает его на праведный путь, проводя одних через страдания, наделяя других прозрением, очищая третьих неземной Любовью.

Стрельцову досталось последнее. Пожалел, видно, Всевышний бесхитростного, простодушного капитана. Отныне его душа, обновлённая и будто пронизанная солнцем, жила в постоянном празднике. И так уж устроили Небеса - что Ева тоже полюбила Стрельцова. И оба они были безмерно счастливы. Свадьбу они не справляли, зарегистрировав брак в городском Совете.

Иногда память возвращала капитана в прошлое, и он испуганно открещивался от него, опасаясь больше всего, чтобы Ева не узнала о причине их встречи.

В Израиль Стрельцовы уезжали вместе. Когда документы из ОВИРа были готовы, они собрались ехать в Москву, в израильское консульство.

Столица встретила непогодой. Небо было сплошь затянуто тёмными тучами. Собиралась гроза.

На Большой Ордынке, у израильского консульства, роилась огромная людская масса. На подходе к ней бойкие молодые парни торговали с рук еврейскими газетами, брошюрами израильского Министерства абсорбции и Сохнута, кассетами с уроками иврита, словарями-разговорниками и картами Израиля. Несмотря на астрономические цены, спрос на этот товар был велик.

Над бесконечной очередью в израильское консульство стоял гул голосов. Люди переговаривались, делились информацией, грудились вокруг уже побывавших в Израиле по туристической путёвке или в гостях у родственников и жадно, как губка, впитывали всё о стране, куда собирались эмигрировать. У всех были оживлённые, радостные лица, всем не терпелось поскорей получить в консульстве визы и отправиться на свою историческую родину.

Ева с волнением и любопытством прислушивалась к разговорам, нетерпеливо отмахиваясь от Стрельцова, укрывавшего её зонтом и поправлявшего на её шее шарф - с неба сеяло мелким дождём, ветер был довольно свеж.

Очередь продвигалась медленно. Люди терпеливо ждали и не роптали. Здесь собрались евреи из разных концов страны. Большинство было настроено оптимистически, но и хватало и пессимистов.

- Не верю, что там, в Израиле, будет лучше, - мрачно вздыхал кто-то.

- В стране, где собрались одни евреи, хорошего ждать нечего.

- А зачем вы едете?

- Все едут. Рискну и я.

Молодой инвалид на костылях словоохотливо рассказывал своим соседям.

- Был я недавно на празднике Великой Торы у нас, в Ленинграде. дворец спорта на Петроградской был весь забит евреями. Всё было пышно, красиво, торжественно, пепси-колу давали бесплатно. Из Америки и Израиля приехали раввины всякие, высокие чиновники из Сохнута и израильского Министерства абсорбции. Все они вышли на сцену, поздравили нас с праздником Торы и сказали, что мы можем задавать им любые вопросы по репатриации в Израиль. Вопросов было много. Я тоже спросил по поводу своей инвалидности. Мне ответили, что мне, как инвалиду, сразу дадут отдельную квартиру и хорошую пенсию по инвалидности.

Повиснув на костылях, инвалид прослезился, несвежим носовым платком промокнул глаза и, подняв голову к небу, восторженно воскликнул.

- Господи! Как хорошо, что мы, евреи, обрели, наконец, свою родину!

- Вас неверно информировали, - возразил кто-то не без желчи в голосе. - Мой дядя такой же как вы инвалид. Квартиру ему дали в Израиле - но в безводной пустыне. Даже такую квартиру получить ему стоило много нервов и здоровья. А пенсию по инвалидности - чтобы вы знали - дают только после двух лет проживания в Израиле. Согласно законодательству, первые два года любой инвалид приравнивается к здоровым людям. Первые шесть месяцев по приезду инвалиды, как и все репатрианты, получают пособие от Сохнута, а потом должны сами зарабатывать себе на пропитание и на аренду жилья. А какой из вас работник? Там и здоровому репатрианту не найти работу.

На человека, сказавшего это, недовольно обрушились. Никто не верил его словам или не хотели верить.

- Если в Израиле так плохо, зачем вы собираетесь туда? - с сарказмом спросил кто-то.

- Приходится ехать. У меня там вся семья, - угрюмо сказал оппонент инвалида. - Вернулись бы назад, но всё здесь продали: и квартиру, и дачу с машиной.

В другом месте очереди шёл спор о принадлежности к еврейству.

- Вы соблюдаете законы Галахи?

- Нет. Я атеист.

- Тогда вы и вовсе не еврей! Главная отличительная черта еврея - его религия, иудаизм.

- Почему? Мой отец чистый еврей.

- Это ничего не значит. Во внутреннем израильском паспорте, в графе национальность - вам поставят прочерк. Евреем в Израиле признаются только те, у кого бабушка или мама еврейка…

Заняв очередь с раннего утра, Стрельцовы попали в консульство после обеда. Процедура получения израильских виз заняла не более двадцати минут.

- Даже обидно, честное слово, - засмеялась Ева, когда они вышли из консульства. - Столько промаялись в очереди из-за каких-то двадцати минут.

Стрельцов беспокойно поглядывал на небо. Где-то наверху глухо погромыхивало. Неожиданно поднявшийся сильный порывистый ветер стал ломать зонты прохожих.

Они уже подходили к метро, когда длинная зигзагообразная синяя молния с сухим треском распорола небо. Над головой громыхнуло так, что Ева испуганно присела. Но метро было уже в двух шагах.

 

Глава 13

 

Сефарды с презрением относились к «русским» евреям, упрекая их в том, что они приехали в Израиль на всё готовенькое. Такое отношение к вновь прибывшим было в порядке вещей. Израильтяне всегда враждебно встречают каждую волну репатриантов, отводя им роль прислуги и дешёвой рабочей силы.

Так было и с сефардскими евреями, которые пятьдесят лет назад перебрались в Израиль из стран Ближнего Востока. Но сефарды тогда взбунтовались, вышли на улицы, громя всё, что попадалось под руку и наотрез отказались «выносить горшки и подтирать задницы» ашкеназийским евреям, пришедшим в Израиль из Европы задолго до сефардов, и не «на всё готовенькое».

Согласно историческим фактам, когда в 1919 году в порт Яффо прибыл пароход с евреями-эмигрантами из России, начался новый этап строительства в Эрец-Исраэль. Группа русских евреев заложила еврейский квартал к северу от Яффо (называвшийся тогда Ахузат-Баит, то есть поместье). Так началось строительство большого Тель-Авива, слившегося позже со старым арабским Яффо.

Но лучше бы Тель-Авив не сливался с Яффо, считает тель-авивская полиция. Мороки с яффскими арабами не оберёшься. В их среде постоянные распри: то месть за обиды родственников, то борьба за контроль над сбытом наркотиков, то ещё что-нибудь втемяшится в их сумасбродные головы. Причин для конфликтов хватает. Убивают направо и налево: одного прикончили в горячке спора, другого забросали гранатами прямо в его лавке, третьего прикончили за обман в дележе добычи.

Опасно в Яффо. Жители ходят, настороженно озираясь в узких каменных улочках. Созданные тель-авивской полицией специальные группы работают день и ночь, задерживая на яффских улицах подозрительных.

И вот новая напасть, встревожившая полицию: резкий рост смертности среди наркоманов. За последний месяц по неизвестной причине скончалось десять человек. По Яффо поползли самые невероятные слухи; говорили, что в городе орудует группа, распространяющая специально для наркоманов отравленные крысиным ядом препараты. Врачи, к которым обращались заболевшие наркоманы, столкнулись с неизвестным ранее явлением: наркоманы жаловались на страшную слабость, головокружение, тошноту и предвидение смерти.

Полицию интересовало место приобретения наркотиков. Собранная оперативная информация указывала на дом двух братьев, известных яффских наркодельцев. Тайные осведомители сообщали, что сделки происходят в большом цитрусовом саду братьев. На совещании центрального подразделения и отдела по борьбе с наркобизнесом тель-авивского полицейского округа решили действовать незамедлительно...

Около двух часов пополудня полицейский детектив Рахаваим Зезви уселся за столик небольшого уличного яффского кафе. Хозяин, приземистый шарообразный толстячок, выкатился из-за стойки и засуетился возле единственного посетителя. Зезви попросил кофе-фильтр. Хозяин прищёлкнул пальцами, весело покатился за стойку и захлопотал над заказом.

Зезви вытянул под столом длинные ноги, достал платок и обтёр мокрые от пота лицо и шею. Зной был невыносим, от палящего солнца не спасал даже матерчатый тент над головой.

Хозяин принёс и поставил перед ним маленькую вавилонскую башенку на блюдце и крохотный кувшинчик с молоком. Зезви не обращал никакого внимания на говорливого хозяина, и тот, обидевшись, ушёл за свою стойку.

Дожидаясь, когда отфильтруется кофе, Зезви оглядел полуразвалившийся нежилой дом напротив. Подобных домов, брошенных бежавшими из Израиля арабами в 1967 году, в Яффо было множество. Но за домом напротив был большой цитрусовый сад двух братьев-наркодельцев.

Когда кофе отфильтовался, он снял пластмассовый фильтр, сделал первый глоток, подержал во рту, смакуя разбавленную молоком огненную жидкость и, блаженствуя, проглотил

Глядя на детектива, человека с самой заурядной внешностью, никому не пришло бы в голову, что он мог претендовать на место в книге рекордов Гиннеса по выживанию при покушениях. Немало преступников отправил Зезви на тот свет и за тюремную решётку, нажив себе много врагов. Мстили ему беспрестанно. В его машину закладывали взрывчатку, обливали её нефтью и поджигали, давили тяжёлым грузовиком, в него стреляли, пытались зарезать ножом - и каждый раз он отделывался лишь лёгкими ранениями.

Коллеги Зезви недоумевали. Откуда в нём столько отчаянной храбрости и самоотверженности? Почему в самых опасных передрягах он всегда

 

лезёт первым?

- Мне так нравится, - отмахивался Зезви, когда коллеги слишком его донимали. Не открывать же перед ними душу, в которой всё выгорело от лютой злобы и ненависти.

С тех пор как жена ушла к молодому смазливому мафиози, Зезви возненавидел весь мир. Жизнь утратила смысл. И он поклялся жестоко мстить криминальному миру до конца своих дней.. Где только мог, он старался расправиться с преступниками на месте. Суды он презирал за излишнюю гуманность; судьи всегда начинают сюсюкать с преступниками, искать мотивы, облегчающие их вину - и в результате, вместо 10-15 лет, дают три года, в тюрьме же преступнику за примерное поведение скостят половину срока, и он снова оказывается на свободе. Поэтому Зезви был первым в любых переделках, чтобы без свидетелей пустить пулю в лоб своим обидчикам., оправдываясь потом якобы оказанным сопротивлением…

Он неторопливо пил кофе, поглядывая на дом напротив. С утра вся местность, примыкавшая к цитрусовому саду, была взята под наблюдение, всюду неприметно затаились в засадах полицейские центрального подразделения.

На ближней часовне куранты пробили два часа. Зезви одним глотком допил кофе, бросил на столик деньги и быстрым шагом направился к полуразрушенному дому. Там он присоединился к группе полицейских. Облава началась.

 

Глава 14

 

Будильник зазвонил в восемь утра. Лысый вздрогнул, матюгнулся, не открывая глаз нашарил будильник и выключил его.

Он лежал с закрытыми глазами, задрёмывал, просыпался и снова проваливался в сонную пропасть. Но вставать было необходимо: на десять утра назначена деловая встреча.

Наконец, ему удалось разлепить глаза и оторвать голову от подушки. Он встал и голый, косолапо ступая по мягкому ворсистому ковру, подошёл к большому зеркалу. С минуту разглядывал своё крупное, сплошь испещрённое татуировками, налитое здоровьем тело. Могучая жизненная сила, переполнявшая это тело, с каждой секундой просыпалась и уже требовала движения, энергичных действий.

Окончательно проснувшись, Лысый занялся упражнениями йоги, которым научил его когда-то на зоне Академик. Покончив с йогой, выпил пол-литра настоенной на соде кипячёной воды, прошёл в ванную комнату, тщательно вычистил язык, помассировал его, побрился и встал под душ.

Каждое утро начиналось с подобных процедур. Лысый намеревался долго жить. Спасибо Академику, во многом просветил. В жизнь бы не сообразил сам, что кипячёная вода с содой омолаживает организм, удаляя накипь с кишечника. Однако вегетарианцем Лысый не стал. «На кой ляд такая жизнь, чтобы есть только варёный рис и сырые овощи - возразил он тогда Академику. - Хорошая жратва, отличная выпивка - вот это по мне!»

Набросив белый махровый халат, он вышел из ванной комнаты и снова подойдя к зеркалу, некоторое время разглядывал себя. Своё отражение он видел одновременно в других настенных зеркалах, и это нравилось ему и забавляло.

Плотно позавтракав, Лысый встал из-за стола, громко рыгнул и, сбросив халат, стал одеваться в обновы, приобретённые в элитном магазине на Дизенгоф: шёлковые трусы, майку с монограммой, белую голландскую сорочку, шёлковые белые носки и чёрные лёгкие брюки. С завязыванием галстука пришлось повозиться - это всегда было кропотливой работой для его толстых сильных пальцев. Покончив с галстуком, он надел дорогие светлые замшевые туфли и облачился в шикарный белый просторный пиджак. Оглядев себя в зеркалах, Лысый самодовольно крякнул. Он не обладал броской внешностью, но его атлетическая фигура и голубые дерзкие глаза, всё же могли привлечь чьё-либо внимание.

Выйдя в пекло улицы, Лысый через пять минут взмок до нитки. Матерясь, проклиная жару и себя за то, что до сих пор не удосужился взять напрокат машину, он стал ловить такси, с завистью поглядывая на прохожих в шортах и рубашках с коротким рукавом. С костюмом можно было не выпендриваться, Давид Меер, с которым назначена встреча, знал Лысого как облупленного - они вместе тянули срок когда-то под Архангельском.

Вспомнив старого приятеля, Лысый тепло улыбнулся и постарался представить, как тот сейчас выглядит…

В те времена Давид был знаменит среди воров-домушников. Умный пройдоха с интеллигентной внешностью, всегда элегантно одет, он чистил квартиры, как семечки и редко попадался.. В воровском мире о нём ходили легенды.

Однажды, когда хозяин квартиры застал Давида врасплох, тот, не моргнув и глазом, представился сотрудником уголовного розыска и сказал, что пытавшихся обокрасть квартиру воров, кто-то спугнул, и они убежали. Давид приказал хозяину не ходить по квартире, собранные ворами в сумку вещи не трогать и ждать, когда придут снимать оставленные ворами отпечатки пальцев.

В другой раз, проникнув в богатую квартиру, Давид уже сложил в дипломат ювелирные драгоценности и направился к выходу. Но в прихожей столкнулся с хозяином квартиры, полковником госбезопасности, который приехал на обед и поднялся в квартиру вместе со своим шофёром. Давид и тут не растерялся. Он сурово объявил полковнику, что тот арестован и приказал сдать оружие. Ошеломленный полковник отдал пистолет. Давид сообщил ему, что описанные по акту драгоценности забирает с собой и приказал полковнику ждать своего возвращения вместе с заместителем начальника Управления, так как арест полковника слишком щепетильное и конфиденциальное дело. Ничего не понимающий полковник молчал, опустив безвольно руки. Бросив сквозь зубы шофёру: «В Управление!», - Давид вместе с ним покинул квартиру…

Такси остановилось у десятиэтажного дома на улице Вейцмана. Лысый щедро расплатился с водителем и вошёл в стеклянные вращающиеся двери. В холле с облегчением хватанул полной грудью ледяную прохладу кондиционеров. Один из скоростных лифтов поднял его на пятый этаж и выпустил на просторную, с мраморным полом площадку. На высокой массивной двери золотом сияла вывеска: «Салон здоровья. Массажные кабинеты».

Лысый усмехнулся. Он знал, что под этой вывеской Давид содержал публичный дом

(Несмотря на официальный запрет проституции в Израиле, подобных «массажных кабинетов» только в Тель-Авиве насчитывалось более трёх сотен. Рекламными объявлениями «массажных кабинетов» и «конторами по сопровождению» пестрели газеты. Но полиция была бессильна пресечь деятельность таких заведений: невозможно доказать, что девицы продают клиентам своё тело за деньги. Такое же положение было и с проститутками в городском районе Тель-Барух, обслуживающих клиентов прямо в машинах - чтобы привлечь их к суду, надо поймать их с поличным во время передачи денег за «любовь»).

- Взглянем-ка на этот «салон здоровья»! - похотливо ухмыльнулся Лысый и открыл дверь.

Он оказался в уютном просторном холле. Из-за стойки под морёный дуб, с резными барельефами, ему приветливо улыбнулась красивая молодая женщина. Лысый протопал к ней по широкому дорогому ковру, поправляя на ходу галстук и приосаниваясь. На женщине было красное с чёрным платье с таким декольте, что Лысый не мог отвести глаз от её пышной груди.

- Вы, наверное, к хозяину? - по-русски спросила она, намётанным взглядом определив, что Лысый не является клиентом. - Господин Меер предупредил меня о вашем визите. Посидите минутку, пожалуйста.

Женщина вышла из-за стойки и, покачивая крутыми бёдрами, пошла по длинному коридору и исчезла за одной из многочисленных дверей.

Проводив её жадным взглядом, Лысый устроился в низком кожаном кресле. Он переключил своё внимание на девушек, которые сидели на широком мягком диване перед включённым телевизором. Они пили кофе, курили, лениво переговариваясь. Сменяя друг друга, девушки приходили из кабинетов усталые, с потухшим взглядом и отдыхали от очередных клиентов. Все девицы были так привлекательны и сексапильны, что Лысый почувствовал сильное возбуждение. Он заёрзал в кресле и, чтобы отвлечься, стал прикидывать во что обошлась старому приятелю обстановка этого заведения.

Холл скорее был похож на обставленную со вкусом респектабельную гостиную: дорогая мебель, множество живых цветов, великолепный камин с изящными китайскими статуэтками из нефрита на каминной полке. На стенах висели отличные копии Пикассо, Шагала, Матисса, на журнальных столиках - дорогие сигаретницы и пепельницы из оникса; свет настенных бра и торшеров придавал холлу особенный уют.

- Не хреново раскрутился Давид! - завистливо вздохнул Лысый. - Кучу денег вложил во всю эту канитель!...

Появление Давида прервало подсчёты Лысого, его зависть тут же сменилась искренней радостью при виде давнего приятеля. Тот шёл в сопровождении женщины из-за стойки. Лысый вскочил с кресла и с улыбкой во весь рот поспешил навстречу.

Годы не тронули бывшего вора-домушника - всё такой же холеный, элегантный, весёлый.

- Привет, старина! Вот уж не предполагал лицезреть снова твою толстую милую рожу! - Давид весело захохотал, обнимая Лысого. - Я тут занят немного. Пойдём ко мне, посидишь, пока я управлюсь.

Обняв Лысого, Давид повлёк его по коридору в свой офис.

В просторном солидном кабинете, залитым солнечными лучами, Давид сел за стол, усадил Лысого рядом и улыбнулся скромной молоденькой девушке, в кресле напротив.

- Простите, что пришлось прервать нашу с вами беседу. Продолжайте, пожалуйста. И не стесняйтесь, - он кивнул на Лысого, - это наш сотрудник.

Девушка нервно затеребила свою сумочку, покраснела. Она изо всех сил старалась побороть смущение.

- Я пришла по вашему объявлению в газете… Я прочитала. что высокие заработки…

Дальше она не могла говорить и сидела молча, опустив голову. Давид решил ей помочь.

- Вы репатриантка?

- Да. Из Москвы.

- Вы спали когда-нибудь с мужчинами?

Этот вопрос окончательно смутил девушку. Она покраснела до корней волос и, казалось, вот-вот заплачет.

- Нет…, - еле выдавила она из себя. - Но я не могу найти работу… А у меня мама больна, ей нужны лекарства.

 

Давид вышел из-за стола, подошёл к ней, по-отечески погладил по плечу.

- Ну, ну, не смущайтесь. Что поделать, жизнь прескверная штука и загоняет иногда в тупик. Но вы мне подходите, - он дружески улыбнулся девушке и, провожая её до двери, сказал, - Жду вас завтра.

Когда за девушкой закрылась дверь, он вернулся к Лысому и засмеялся.

- Вот такая у меня работа. А девочка хороша! - он кивнул на дверь и возбуждённо потёр руки. - Сам её оприходую.

Лысый заблестел глазами.

- А может я? Заплачу тебе сколько скажешь.

- Ну ты даёшь, старый пень! - захохотал Давид и хлопнул Лысого по колену. - Ладно, договорились. А теперь займёмся твоими делами.

 

Глава 15

 

Коротышка Пинхас, хозяин дешёвого тель-авивского хостеля на Бар-Кохба, нетерпеливо поглядывал на часы. Все постояльцы гостиницы давно отметились, заплатив суточную мзду за проживание. Только «русская» старуха из пятого номера ещё не появлялась.

Заняться Пинхасу было нечем. Но ему не сиделось на месте. Достав из сейфа выручку, он в который раз пересчитал её и снова убрал в сейф. Затем переложил с места на место стопку одеял, вытащил из-под пыльного старого дивана перевязанные бечёвкой подушки и забросил на шкаф. Походив по тесной конторке, Пинхас остановился и, уперев руки в бока, нетерпеливо глянул на настенные часы. «Ох уж эти Русские!» - раздражённо проворчал он и раздавил ногой таракана, выбежавшего из-под дивана.

В ворчанье Пинхаса не было злобы. Хостель ломился от евреев-репатриантов из России, и, благодаря им, заведение Пинхаса процветало. «Дай бог здоровья этим русским, - каждый день говорил он, - пусть их едет побольше!».

Сегодня Пинхас хотел вернуться домой пораньше. Завтра начинается праздник. Надо помочь жене подготовиться к нему, иначе заест сварливая ведьма. «Будь она проклята! - с ненавистью произнёс Пинхас, вспомнив жену. Тысячу раз он каялся, что женился на этой уродине из-за её денег. Он живо представил себе крупные бородавки на её некрасивом лице, свисавшие на впалый живот сохлые груди, смрад из гнилозубого рта и истеричный голос. Плюнув от омерзения, он постарался переключиться в мыслях на что-нибудь другое. Но, кроме своего хостеля и синагоги, службы в которой он никогда не пропускал, на ум ничего не приходило. И тогда он мысленно перенёсся в ярко освещённую синагогу и затянул один из псалмов священных песнопений.

Пинхас ревностно соблюдал все религиозные обряды, был очень набожен - так, по крайней мере, его характеризовали другие. Но в душе он был безбожник и ни во что не верил, хотя в этом не признался бы никому. Он не сумасшедший! Что он не знает в какой стране живёт? Страной заправляют религиозные ортодоксы. Эти фанаты от религии свирепствуют повсюду. Во вчерашней газете писали про их очередную блажь: они забросали камнями машины на шоссе под Ашдодом, протестуя против движения любого транспорта в субботние дни. Да что там газеты! Он сам стал свидетелем на прошлой неделе, как эти одержимые безумцы подожгли некошерный китайский ресторан. С воплями «шабес! шабес!» они швырнули в ресторанный зал бутылки с зажигательной смесью. Посетители ресторана выскакивали в окна, а неисовые фанаты восторженно плясали вокруг пылающего здания…

Завтра начинался большой праздник Хануки - время зажигания ритуального светильника в честь победы света над тьмой, когда Господь свершил чудо, и евреи спаслись от гибели.

- Благословен Ты, Господь Бог наш, - гнусаво вполголоса запел Пинхас, - который сделал чудеса отцам нашим в те дни в это время. Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, который дал на жить и поддерживал нас, и дал нам достичь этого времени…

Увидев ещё одного таракана, выползшего из-под дивана, Пинхас раздражённо раздавил его ногой, посмотрел на часы и сердито нахмурился. «Ну это уж слишком!» - подумал он. Терпение его лопнуло. И он решил сам отправиться к старухе из пятого номера.

Подёргав несколько раз ручку дверцы стального сейфа и убедившись, что сейф надёжно заперт, он закрыл конторку на ключ и поднялся на второй этаж. Хостель был безлюден, постояльцы возвращались лишь к вечеру.

Пинхас постучал в дверь пятого номера. Не получив ответа, он приложил ухо к двери. Никаких звуков. Он повернул дверную ручку, к его удивлению дверь приоткрылась. Сунув в номер голову, он с ужасом отпрянул: мёртвая старуха лежала у самого порога. Натёкшая из-под неё кровь образовала большую лужу, в которой валялась её клюка с перламутровым набалдашником. Вид мёртвой был страшен. Старуха лежала ничком. Из-под выброшенной вперёд левой руки злобно щерилось золотыми зубами высохшее пергаментное лицо, чёрные глаза навыкате жутко смотрели на Пинхаса. Неопрятный домашний халат, розовый в горошек, задрался на спине, оголив жёлтый костлявый зад и тощие, старческие ноги…

 

Глава 16

 

Ресторанная публика ревела от восторга. На эстраде шла шоу-программа. Почти голая танцовщица с необузданным латиноамериканским темпераментом потрясающе исполняла танец живота. Спустившись с эстрады в зал, она танцевала между столами, грациозно уклоняясь от похотливых рук, стремившихся погладить или ущипнуть за вожделенные части женского тела. Её кажущаяся доступность вводила подвыпивших мужчин в первобытный экстаз и раскалила страсти так, что обезумевшие самцы вскакивали с мест, трясли деньгами и самозабвенно орали, стараясь привлечь её внимание.

- Хороша сучка! - восхищённо воскликнул Лысый. - Я бы её отодрал за милую душу!

Боксёр никак не реагировал. Они только что пришли в ресторан и официант подошёл принять у них заказ.

Лысый открыл солидную папку меню и швырнул её на стол.

- Здесь всё на непонятном языке, - проворчал он и сказал Боксёру. - Скажи официанту, чтобы принёс для меня бутылку водки, какой-нибудь приличный салат, икру и хороший кусок осетрины.

Пожилой официант улыбнулся.

- Я говорю по-русски. Но, прошу прощения, икры и осетрины у нас не бывает. Наш ресторан кошерный.

Проголодавшийся Лысый вспылил.

- Чем же кормят в вашей забегаловке! И что такое - кошерный?

Официант вежливо пояснил.

- Кашрут - это соблюдение определённых правил и законов, делающих пищу пригодную для евреев. Некошерная пища - вредна человеческой душе и ожесточает сердце…

Лысый нетерпеливо прервал официанта.

- Ладно. Неси что-нибудь.

- Погоди, - остановил товарища Боксёр. Он заговорил с официантом на иврите, и тот, покивав головой, удалился.

Через несколько минут на столе появились салаты, хумус. зажаренные на вертеле большие куски мяса, бутылка водки и пара кружек бочкового пива.

Лысого не было больше недели. Давид Меер возил его по всему Израилю, знакомя с нужными людьми - евреями репатриантами из Советского Союза.

- Удачно съездили! - похвастался он Боксёру. - Давид нам, кстати, подработать предложил - работёнка живая, денежная. Надо встряхнуться немного, а то закиснем в организаторской деятельности, - Лысый хитро подмигнул Боксёру. - Ты согласен?

Боксёр пожал плечами.

Лысый энергично работал челюстями. Подозвав официанта, он заказал ещё бутылку водки. Он пил водку фужерами, но не пьянел. Заметив восхищённый взгляд девицы, наблюдавшей за ним, он самодовольно крякнул и подмигнул ей. Она сидела неподалёку за стойкой бара, потягивая виски. Девица была пьяна, волосы растрёпаны, голубое платье помято - и всё же она показалась Лысому вызывающе красива. Именно такие вульгарные женщины больше всего привлекали его.

Между тем шоу-программа завершилась. Страсти в зале улеглись, но никто не думал расходиться. Сигаретный дым висел над головами синей завесой.

Утолив голод, Лысый спросил.

- Как у тебя дела со старухой Изергиль?

- Нормально, - сказал Боксёр, доставая из кармана толстую пачку долларов и почтовый конверт. - Вот всё, что было при ней.

Лысый извлёк из конверта письмо, пробежал глазами и ухмыльнулся.

- Ага! Её дочь с мужем скоро прибудут в Израиль. Как приедут - сядем им на хвост.

Через полчаса Боксёр собрался уходить.

- Давай, топай, - кивнул Лысый. - А я ещё выпью в баре.

Когда Боксёр ушёл, Лысый рассчитался с официантом, ошеломив его непомерными чаевыми, взглянул на приглянувшуюся девицу у стойки бара и, облизнувшись, как кот, направился к ней.

 

Глава 17

 

В частной художественной галерее на улице Бограшов собрались сегодня все израильские эстеты: выставлялся Марк Шуба, известный еврейский художник.

Академик пришёл одним из первых. Он и в Советском Союзе не пропускал ни одной серьёзной выставки.

Публика толпилась у станковой живописи, акварели, скульптур. Посетители негромко переговаривались, делились впечатлениями.

Академик застыл у полотна «Лот с дочерьми» - библейский сюжет, где разворачивалось начало трагедии. Картина невольно вызывала в душе смятение, тревогу. Угрюмая, враждебная людям природа, динамизм начинающихся трагических событий были тонко и искусно выписаны талантливым художником.

Натюрморты и акварели не привлекали особого внимания Академика. Он направился к многочисленной толпе, сгрудившейся у последней работы Марка Шуба - «Возвращение в субботу». По всеобщему мнению критиков и зрителей это была самая удачная его картина. Сюжет её был чрезвычайно прост: израильский подполковник вернулся домой на короткий отдых; военный китель наброшен на стул, походная фляга на столе, рядом талес и кипа - атрибуты веры, символ духовности и защищённости. Сюжет и впрямь незамысловат. Но сколько глубокого смысла! - восхищались зрители, толпившиеся у картины.

- Превосходный художник! Вы не находите? - непринуждённо обратился к Академику франтовато одетый молодой человек, стоявший рядом.

Академик повернулся к нему. У франта было добродушное круглое лицо с большими тёмными глазами.

- Художник отменный, - согласился Академик, хотя картина не произвела на него впечатления.

- Что ни говори, а евреи - необычная нация! - восторженно воскликнул франт. - И ум, и интеллект, и талант! Вы согласны?

Академик неопределённо улыбнулся.

- Я берусь доказать это! - задорно, по-мальчишески, воскликнул молодой незнакомец, задетый улыбкой Академика. - Но позвольте представиться, - он дружелюбно протянул руку: - Ури Левин, бизнесмен и политик.

Академик пожал протянутую мягкую холеную руку, назвал себя и шутливо добавил.

- Тоже бизнесмен, но не политик.

Академик не пренебрегал никакими знакомствами, любой человек мог оказаться полезным. Это правило не подвело его и на этот раз. Ури оказался настоящей находкой. Он был выходцем из богатой ашкеназийской семьи, имел обширные связи, был членом центрального комитета одной из известных израильских партий, владел спортивным журналом и входил в директорат двух израильских футбольных команд. Добрей и отзывчивей человека было не сыскать, и эти качества плюс прекрасное образование и эрудиция - снискали Ури репутацию отличного малого, открывая ему все двери. Единственным недостатком его были некоторая легкомысленность и уникальная способность пускать пыль в глаза. Бывая в Иерусалиме, он любил забежать в Кнессет, перекусить в депутатском буфете или запросто заглянуть в кабинет какого-нибудь министра, перемолвиться с ним парой слов, а потом упомянуть об этом где-нибудь, будто невзначай, как само собой разумеющееся.

Из художественной галереи они вышли вместе. Разговор зашёл об израильской моде.

- На смену сегодняшним джинсам, шортам и прочему, - говорил Ури, - скоро придёт в высшей степени женственный романтический стиль: длинные платья и юбки, блузки с мягко опадающими складками, кружева - всё это в пастельных изысканных тонах, в нежном шуршанье шёлка!

Он говорил самозабвенно, эмоционально жестикулируя руками. Ури любил краснобайствовать, получая от этого огромное удовольствие. Ему нужен был лишь внимательный слушатель. Подметивший сразу

 

эту слабину у нового знакомца, Академик активно поддерживал беседу.

- Мне кажется, новый стиль в моде придёт не скоро, - заметил он. - Израильтяне, по моему, специально подчёркивают безвкусицу в одежде.

Ури удивлённо посмотрел на него.

- Вы правы. Небрежность, граничащая с неряшливостью в одежде израильтян берёт начало с давнего времени. В пику чопорным, всегда одетым с иголочки, англичанам, владевшим некогда Палестиной. евреи специально одевались небрежно - так они выражали свой протест английским колонизаторам.

Они спустились по улице Бограшов на Кикар-Дизенгоф, самую оживлённую тель-авивскую улицу. Решив выпить по чашечке кофе облюбовали одно из уличных кафе и сели за столик.

Свежий ветерок с моря шевелил концы голубых скатертей на столиках, перебирал кисти навесного голубого тента. Напротив кафе три уличных музыканта из русских евреев усердно водили смычками на скрипках.

- И всё же я хочу доказать вам, что евреи необычная нация, - сказал Ури, отпив несколько глотков кофе.

- С удовольствием послушаю, - сказал Академик. - Я как раз хотел попросить вас об этом.

Ури благодарно взглянул на него и оживился.

- Извините, но там, в галерее, мне показалось, что вы посмеялись над моими словами.

Он сделал ещё пару глотков кофе и заговорил.

- Существуют три ступени человеческой жизни. Первая - рождение человека; вторая - его развитие, то есть эволюция; третья - высшая ступень духовного возрождения, то есть максимальное приближение к Создателю, слияние с Ним. Кратчайший путь к этому лежит через соблюдение канонов еврейской Торы.

- Но и другие религии также проповедуют слияние с Создателем, - возразил Академик.

- Правильно. Но другие религии - это лишь частичные методы исправления душ. Постепенно все религии сольются в одну, и все люди оценят правоту Торы. Благодаря Торе, евреи идут впереди всего человечества. Правда, они погрязли сейчас в суете жизни и пока идут по кривой к низкой точке. Другие народы чувствуют, что мы, евреи, не выполняем чего-то важного, что приведёт человечество к миру и процветанию - отсюда всякие претензии к еврейству.

- И антисемитизм, - добавил Академик.

- Вы правы, - согласился Ури. - Массовый антисемитизм объясняется медлительностью евреев. Однако кабалла не зря дана нашему народу - это великое тайное учение о том, что Вселенная едина, что человек - есть Бог в миниатюре и может развить в себе божественную искру, познать Вселенную и стать Богом. Со временем, именно через кабаллу евреи очистятся от всей негативной силы и, повернув свою жизнь в позитивную сторону, поведут за собой всё человечество. Кабалла настолько мощный чудотворный источник силы, что она может полностью исцелить и преобразить жизнь и изменить мир навсегда к лучшему.

Всё, что говорил Ури, Академику давно было известно. В своё время он серьёзно увлекался иудаизмом, изучал Тору и кабаллу. Но он дал Ури выговориться, и, когда тот умолк, Академик с чувством пожал ему руку

- Благодарю вас. Я действительно был тёмен. Вы доказали, что евреи - необычная нация.

Простодушный Ури просиял и настолько проникся чувством признательности к собеседнику, что глаза его увлажнились, и он тут же предложил Академику дружбу и перейти на «ты».

Они заказали ещё по чашечке кофе.

Академик заговорил о своём намерении заняться солидным бизнесом в Израиле и посетовал на отсутствие деловых связей и знакомств.

Ури не дал ему договорить.

Не беспокойся! - воскликнул он, обрадовавшись возможности помочь новому другу. - Я познакомлю тебя со всеми. И начнём, не откладывая, -

он достал из кармана и протянул Академику пригласительный билет с золотым обрезом. - Я жду тебя завтра на благотворительном вечере в парке Яркон.

 

Глава 18

 

Поезд пересёк советско-польскую границу. За окнами вагона замелькали ухоженные поля, аккуратные лесопосадки, дома с красными черепичными крышами, островерхие католические костёлы. Всё было чужое, незнакомое. Ева тяжело вздохнула. Защемило сердце, из глаз брызнули слёзы. Только сейчас она ощутило как было дорого всё, что осталось позади - как-будто отрывала от сердца…

- Что с тобой? Ты плачешь? - встревожился Стрельцов. Ева была беременна, и он волновался по малейшему пустяку.

- Нет, - вымученно улыбнулась она, с трудом превозмогая комок в горле. Слёзы от ветра. Закрой, пожалуйста окно и давай пить чай.

Открывающийся чужой мир и неизвестное будущее пугали Еву. Одно успокаивало - мысль о драгоценностях, отправленных матерью в багаже с мебелью. По крайней мере, бедность им не грозит. О драгоценностях она не рассказывала мужу. Что-то мешало ей открыться, и она предпочла пока молчать.

На следующий день, под вечер, поезд прибыл в Варшаву. Прямо у ступенек вагонов евреев-репатриантов из России встречали смуглые израильские солдаты с автоматами. Предосторожность была не лишней. Началась война в Персидском заливе. Акции арабских террористов активизировались во всём мире. Не исключалось нападение и на евреев-репатриантов из России, на перевалочном пункте в Варшаве.

Посадив на автобусы прибывших из России евреев, их отвезли на окраину города в гостиницу, арендованную у поляков израильским Сохнутом. Здесь им предстояло ждать прибытия израильского пассажирского «Боинга»

Гостиница располагалась на окраине Варшавы. Позади её тянулся пустырь, с другой стороны дымились высоченные трубы громадной ТЭЦ. День и ночь гостиницу охраняли израильские солдаты. Местоположение гостиницы Сохнут выбрал удачно, все подходы к ней отлично просматривались.

Репатрианты убивали время, собираясь кучками в широком гостиничном коридоре, в столовой, у телевизора в холле. Они вели оживлённые разговоры о том, что их больше всего волновало: о размерах пособия в Израиле, бесплатных амидаровских квартирах, ульпанах с изучением иврита, льготах при покупке автомобиля и прочем - чем прельщали их сионистские агитаторы. Жизнь впереди рисовалась в самых радужных красках. Все были в постоянно приподнятом настроении, полны оптимизма и не страшились даже иракских ракет, уже падавших на израильскую землю.

К концу третьего дня по гостинице пронеслась весть о прибытии израильского «Боинга». Поднялся радостный переполох, все засуетились. Репатриантов собрали на первом этаже гостиницы, где в просторном помещении хранился их багаж. Прибывшие представители польской таможни произвели формальный досмотр багажа, ни к чему не придираясь. Всем репатриантам выдали посадочные талоны на самолёт и пригласили в автобусы, ожидавшие их у входа в гостиницу.

В сопровождении польских полицейских машин, с включёнными мигалками, и машин с израильскими солдатами автобусы направились в сторону аэропорта.

В аэропорту весь кортеж въехал прямо на бетонку лётного поля и остановился возле огромной туши «Боинга» израильской авиакомпании «Эль-Аль». Израильские солдаты мгновенно оцепили подходы к трапу. Как только репатрианты поднялись на борт, самолет взял разбег и оторвался от земли.

За окнами иллюминаторов стояла глубокая ночь. Когда самолёт набрал нужную высоту, стюардессы принялись кормить пассажиров ужином.

Стрельцов хлопотал возле Евы заботливой наседкой. Поужинав, она задремала, положив голову на его плечо, и Стрельцов замер, боясь даже пошевелиться.

Ровно гудели двигатели «Боинга», навевая дрёму. Но пассажиром не спалось. Лететь было недолго, все взволнованно ожидали встречи с новой родиной. На экранах телевизоров, подвешенных в салоне над креслами, мелькали рекламные цветные ролики израильской жизни в кибуцах: возделанные поля и ухоженные сады под синим солнечным небом; стада тучных коров, обустроенные фермы; счастливые улыбающиеся евреи-кибуцники у своих добротных коттеджей. Пассажиры «Боинга» восхищённо ахали, подавали восторженные реплики, с их лиц не сходило благостное выражение умиления. Оно появилось на лицах репатриантов ещё в Варшаве при виде израильских солдат, охраняющих их от любой напасти. Тогда же в них проснулась гордость за свою принадлежность к еврейству и впервые выпрямила их спины, подняла высоко головы. Ещё бы! У них теперь есть своё могущественное еврейское государство, которое позаботилось об их безопасности, арендовала прекрасную гостиницу и предоставило комфортабельный «Боинг»!

Невдомёк было этим наивным людям, не избалованным вниманием в СССР, что уже в течение нескольких лет Израиль разыгрывал карту «Закона о возвращении» в корыстных целях. На деньгах, которые собирало мировое еврейство на обустройство репатриантов, паратизировало множество израильских чиновников. В то время как репатрианты, с помпезностью доставленные В Израиль и брошенные потом на произвол судьбы на новой родине, доходили до самоубийства от нищеты и безысходности, - годовой бюджет только одного Сохнута составлял 600 миллионов долларов. Чиновники этой сионистской организации, обязанной заботиться о репатриантах, беззастенчиво жировала на эти деньги, о чём красноречиво свидетельствуют отчёты контролёра Всемирной Сионистской Организации адвоката Ронены Гутман…

За стёклами иллюминаторов быстро рассветало. Вскоре ослепительно вспыхнуло солнце.

Загорелось табло: «Пристегнуть ремни». Пассажиры оживились, прильнули к иллюминаторам. Внизу под самолётом расстилалось Средиземное море.

«Боинг» начал снижаться. Уже отчётливо стали видны желтые песчаные берега, с набегающими на них белокипенными волнами. Открылась каменная громада Тель-Авива. Сделав круг, «Боинг» пошёл на посадку.

 

Глава 19

 

Празднично иллюминированный парк Яркон был уже полон оживлённой нарядной публикой. Предстоящий концерт вызвал ажиотаж своей великолепной программой и известными знаменитыми исполнителями. Программа была редкостной: духовая музыка композиторов различных эпох - Шютц, Щейн, Габриели, Палестрин и фрагменты из мессы Франка Мартина, хоралы Баха и тому подобное.

Академик с трудом нашёл место для парковки своей арендованной «Хонды». Закрыв машину, он влился в людской поток, проходивший в парк под цепкими, ощупывающими взглядами сотрудников охраны у входа. Страна всегда жила настороженно, опасаясь палестинских террористов, а сейчас, в разгар Персидского кризиса, соблюдалась особо повышенная бдительность.

До начала концерта публику развлекали на трёх небольших эстрадах, расположенных в разных концах огромного парка. У одной из них зрители покатывались со смеху проделкам комика в белом бурнусе и красной феске на голове. На другой эстраде квартет скрипачей исполнял серьёзную классику. А на третьей - артисты пели весёлые темпераментные еврейские песни; сначала зрители сдержанно похлопывали, пританцовывали, но потом, не выдержав, взялись за руки, образовали хоровод и пустились в пляс вокруг эстрадной площадки.

Подсвеченная снизу лампами изумрудно зеленела листва на кронах парковых деревьев. Терпкий аромат экзотических цветов на газонах мешался с запахом дорогих духов вальяжной публики. Высоко в вечернем звёздном небе неспешно плыли лёгкие перистые облака.

Ури Левин объявился неожиданно. Приветственно помахивая рукой, с улыбкой во весь рот, он направлялся к Академику с элегантной дамой. Вечернее платье и причёска подчёркивали её безукоризненный вкус, ей было не более тридцати лет, фигура - мечта любого скульптора. Она явно не относилась к категории «женщин до мозга костей» - экстравагантных, легкомысленных, наслаждающихся жизнью. Когда они приблизились, Ури представил ей Академика, нахвалив его и назвав чуть ли не миллиардером.

Она протянула Академику руку и улыбнулось.

- Геула Пелед.

Геула недавно развелась. Её бывший муж, крупный министерский чиновник, человек сухой и надменный, признавал лишь свой круг избранных. Она же, простая и естественная, несмотря на своё баснословное богатство, жила интересами своих многочисленных друзей, помогала бедным через своё благотворительное общество и не мыслила жить по-иному. После развода с мужем, образ жизни её не изменился. Так же приезжали друзья и гости на её роскошную виллу под Тель-Авивом, где устраивались званые ужины, встречи, благотворительные вечера. Геула вновь увлеклась живописью, которую забросила при замужестве, и успешно выставлялась на многих выставках.

- Вы ворочаете миллионами, - шутливо сказала Геула, то и дело кивая головой на приветствия знакомых, - и всегда заняты. Бывают у вас выходные дни?

Академик улыбнулся, включая всё своё обаяние.

- Безусловно. Я люблю отдыхать и часто себе это позволяю.

- Я хочу пригласить вас к себе в следующий четверг на благотворительный вечер. Я устраиваю его в пользу одного из городских симфонических оркестров. Вы сможете приехать?

Геула с удивлением вдруг почувствовала, что волнуется в ожидании ответа. Ей хотелось, чтобы он принял приглашение. Этот человек действовал на неё с неодолимой притягательной силой. Он относился к той категории мужчин, с которыми она ещё не встречалась. Больше всего ей понравились его умные, спокойные глаза без пошлого огонька самца, какой она всегда замечала у других, чистая кожа его лица и ослепительно белые зубы.

- Спасибо за приглашение, - Академик склонил голову. - С удовольствием приеду.

Кто-то из друзей Геулы позвал её. Она недовольно оглянулась и, прощаясь, посмотрела Академику прямо в глаза.

- Приходите непременно. Пригласительный билет я передам с Ури.

Проводив Геулу к её друзьям, Ури вернулся.

- Редкий случай! - воскликнул он с довольной улыбкой. - Кажется ты ей понравился. Поздравляю! Геула многое может, вся израильская элита ходит в её друзьях. - Он подхватил Академика под руку и заторопил его. - Пойдём. Я представлю тебя одному воротиле с алмазной тель-авивской биржи. До начала концерта я перезнакомлю тебя со многими.

 

Глава 20

 

Часы в машине показывали два часа ночи. Авраам Мельцер, хозяин одного из массажных кабинетов, оглянулся на свою пьяную подругу, мертвецки спавшую на заднем сиденье. Даже в таком состоянии она была так аппетитно, что он подумал, не остановить ли машину и позабавиться с ней, и даже сбавил скорость. Но до дома было уже рукой подать, и он снова нажал на педаль газа.

Они возвращались из ресторана в квартиру Мельцера в квартале Бат-Галим. Перепили крепко! Мельцера мотало из стороны в сторону, глаза слипались, и он вёл машину из последних сил. «Нажрался, как свинья! Как самая распоследняя свинья!... - бормотал он, крепко уцепившись за руль, чтобы не завалиться набок.

Он кутил сегодня с Давидом Меером в русском ресторане на Бен-Иегуде. Их массажные кабинеты располагались в одном районе, других они на свою территорию не допускали. Но даже конкуренция в бизнесе не отражалась на их дружбе. Мельцер настолько доверял Давиду, что недавно подключил его к своим каналам поставки девушек из России.

Паркуя машину у своего дома, Мельцер едва не задел новую синюю «тойоту» соседа с третьего этажа. Заглушив двигатель, он с трудом вылез из машины, открыл заднюю дверь и принялся тормошить пьяную подругу. Разбудить её было невозможно. Вытащив из машины, Мельцер взвалил её на плечо и, спотыкаясь, потащил к своему подъезду. Под ногами шныряли кошки. Дома вокруг стояли безмолвные, ни единого огонька в окнах.

Ключ долго не попадал в замочную скважину. Мельцера совсем развезло, зажигая свет в прихожей, он пару раз сильно ударился головой об стену. Свалив подругу на диван, он в изнеможении рухнул в стоявшее рядом кресло и словно провалился в пропасть…

Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. Не понимая, уставился на невысокого крепыша с ледяным взглядом и застывшим в жестокой улыбке ртом. Он заметил ещё двоих, сидевших в креслах. Страх парализовал Мельцера, его лицо стало пепельно-серым.

- Кто вы?.. Как вы вошли? - залепетал он коснеющим языком, не в силах унять дрожь во всём теле.

- Очнулся, красавчик? - ухмыльнулся крепыш и рявкнул. - Живо деньги давай!

Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от страха, Мельцер затравлено уставился на него.

- Не тяни, Наум, - подал голос из кресла Лысый, оглядывавший богатую обстановку в гостиной. - Деньги за него уже заплачены. Кончай его.

Услышав это, Мельцер обезумел от ужаса.

- Подождите!... Подождите! - по-заячьи заверещал он, метнулся к сейфу в стене, лихорадочно открыл его, достал несколько пачек долларов и, помешкав секунду, выгреб всё содержимое сейфа. - Вот, возьмите! Завтра я заберу из банка всё, что имею и отдам вам!...

Боксёр, утонув в кресле, безучастно наблюдал за происходящим

Лысый забрал деньги, стал их пересчитывать. Наум отступил за спину Мельцера и, захлестнув на его шее нейлоновый шнур, опрокинул на пол, упёрся коленями в его спину и затянул шнур. Всё было проделано в одно мгновенье. Сняв шнур и не сворачивая его, Наум подошёл к спавшей на диване подруге Мельцера.

- Придавлю тоже - не то сказал, не то спросил он, полуобернувшись к Боксёру.

Боксёр молча пожал плечами.

- Про неё с Давидом не было уговора, - сказал Лысый, рассовывая по карманам пачки денег.

- Может быть и её до кучи? - не унимался Наум.

- Ты что, оглох! - взъярился Лысый. - Давайте сматываться!

Они покинули квартиру Мельцера, сели в машину Наума и направились в сторону Рамат-Гана.

Не доезжая полумили до нужного места, Наум остановил машину под деревьями у большого вспаханного поля. Все трое вышли из машины и направились через поле к вилле Бени Гойхмана. Ночь была тёмная. Но Наум знал эту местность, он шёл впереди, то и дело спотыкаясь о борозды и чертыхаясь вполголоса.

Он примкнул к Боксёру и Лысому по рекомендации Давида Меера. «Верным псом будет, - заверил Давид. - За деньги мать родную продаст. Кроме того, отлично знает всю страну».

Семья Наума репатриировалась в Израиль, когда Наум был ещё в младенческом возрасте. Жизнь в Израиле не заладилась. Отец надорвался на тяжёлой строительной работе и умер. Мать прозябала в нищете. С десяти лет Наум работал посыльным в одном из небольших частных отелей. Первые робкие попытки добыть деньги, обворовывая клиентов отеля, закончились тюрьмой, откуда он потом почти не вылезал. Однажды он встретился с Давидом и стал выполнять для него разные поручения…

Миновав поле, они вышли к двухэтажной вилле, окружённой толстой каменной стеной.

Встав на плечи Лысого, Наум взобрался на стену и посмотрел вниз. В ночной темени смутно угадывались садовые кусты, гаревая дорожка, ведущая от ворот к дому. По словам «заказчика», сторожевых собак Гойхман не держал. Всё было тихо.

Густые заросли садовых кустов подступали почти к самому дому. Вся троица прокралась к террасе, поднялась по широкой мраморной лестнице и остановилась перед закрытой входной дверью. Лысый вставил в дверной замок изогнутую стальную проволоку. Некоторое время манипулировал ею, послышался негромкий скрежет, и замок открылся.

Хозяин виллы Бени Гойхман спал на первом этаже в своём кабинете. Жена, с которой он не ладил, занимала с детьми весь второй этаж. Гойхман вёл крупные дела. Он был чрезвычайно скуп и прижимист при расчётах с клиентами и компаньонами. Такая информация исходила также от «заказчика».

Дверь кабинета оказалась незапертой. Бени спал на широком кожаном диване. Лысый поднял его за шиворот и тут же отлетел метра на три к массивному письменному столу. Реакция у Бени была отличная. Он был почти двухметрового роста и здоровенный, как шкаф. Его налившиеся кровью глаза разъярённо перебегали с одного незваного гостя на другого, огромный кулаки казались пудовыми.

Лысый поднялся на четвереньки. Наум растерянно пялился на здоровенного хозяина виллы и подумывал о бегстве. Лицо Боксёра оживилось, глаза загорелись, он сделал два шага вперёд и провёл молниеносный приём, схватив Беню за ноги. Прежде чем тот успел что-либо сообразить, его туловище взлетело на воздух и в следующий миг голова звучно ударилась о кафельный пол.

- Отлично сработано! - восхищённо сказал Наум, с удовлетворением

 

разглядывая распростёртое тело вырубленного хозяина виллы.

- Не хреново, - согласился вставший на ноги Лысый, потирая свою челюсть.

Боксёр молчаливо стоял, скрестив руки на груди.

Беня зашевелился на полу, пришёл в себя. Ошеломленный болью, постанывая, поднялся на ноги, прошёл к письменному столу и сел в кресло.

- Что вам надо? - пробормотал он.

Лысый сказал Науму.

- Переведи ему: пусть подпишет вексель на двести тысяч долларов. И чтобы через два дня отдал их наличными.

Бени Гойхман задолжал эту сумму, выписав чек без денежного покрытия. Долг возвращать не спешил, хотя мог перекрыть его в стократном размере.

Взиманием чеков без денежного покрытия и возвращением по ним денег занимались обычно официальные конторы: нанимался адвокат, подавалась жалоба в суд - долгая. утомительная возня. Но существовали и другие конторы, которым «удавалось уговорить» должника вернуть деньги немедленно. Беня решил, что представители именно такой конторы заявились сейчас к нему. Он мог бы подать жалобу в полицию на подобное вымогательство. Но это было опасно, с ним рассчитались бы без промедления.

Беня Гойхман был деловым человеком. Оценив ситуацию, он безропотно подчинился.

 

Глава 21

 

Контора адвоката Хариша занимала три этажа внушительного особняка на улице Вейцмана, в элитном районе Тель-Авива. На первом этаже размещались архив и личная библиотека Хариша с сотнями томов по юриспруденции. на втором - справочное бюро и комнаты ожидания для клиентов, на третьем - кабинеты адвокатов-помощников Хариша и его личный кабинет.

Не каждому по карману был Хариш. Но именно такой престижный адвокат устраивал Академика.

В 10 часов 32 минуты вежливая секретарша пригласила Академика в кабинет Хариша. Приём клиентов был расписан по минутам. Адвокат сидел за столом и что-то писал. Он приветливо встретил Академика, пригласил сесть в кресло у стола. Несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, Хариш сохранил отличную физическую форму: высокий, стройный, с румяным лицом и молодыми весёлыми глазами.

Выслушав Академика, он снял очки, сверкнув золотой запонкой на

 

белоснежном манжете рубашки.

- Итак, вы намерены вложить свой капитал в израильский бизнес. Я правильно вас понял?

- Хочу попытаться, но не знаю во что вложить, - простодушно улыбнулся Академик. Хотелось бы услышать объективную информацию об экономике Израиля. Именно от вас, известного уважаемого адвоката, - подчеркнул Академик и доверчиво улыбнулся.

«Тёртый калач», - отметил Хариш. На своём веку он повидал разных клиентов и никогда не шёл у них на поводу. Обладая всеми тонкостями своего ремесла, он давно сколотил приличное состояние, что дало ему независимость, душевное спокойствие и равнодушие к людям. Плотно набитый карман позволял спокойно и философски созерцать со стороны борьбу других за своё существование.

Хариш откинулся на высокую спинку кресла, обитого тиснённой белой кожей, положил руки на подлокотники и на минуту задумался. В кабинете преобладал белый цвет: белые стены, белые жалюзи на высоких окнах, обрамлённых белыми портьерами; даже письменный стол полуовальной формы, за которым сидел Хариш, был тоже белого цвета.

- Вы напомнили мне мою молодость, - сказал Хариш, улыбнувшись уголками рта. - Много лет назад, когда я впервые приехал в Израиль. передо мной стояла такая же проблема: куда вложить деньги. Это важный вопрос. Давайте совершим небольшой экскурс в израильскую экономику.

Он выпрямился в кресле, положил руки на стол.

- Начнём с того, что главные работодатели в Израиле - правительство и профсоюзы. Ими охвачены основные сферы промышленности, сфера услуг, транспорт и связь, электроэнергия и водоснабжении, здравоохранение, стройматериалы, средства информации и прочее. Многие предприятия убыточны и получают огромные государственные субсидии.

Государство постоянно вмешивается в экономику, политики диктуют свою волю хозяйству. Свобода частного предпринимательства в тисках бюрократии. Бюрократический аппарат раздут до невероятных размеров. Налогов не хватает, дефицит госбюджета растёт. Повсюду коррупция. Израильская экономика тяжело больна.

Хариш был предельно откровенен. Он никогда не ловчил с клиентами, что лишний раз укрепляло его репутацию.

- Но такое положение в израильской экономике не вечно, - продолжил он. - Израильтяне полны амбиций, полагая, что Израиль - держава в масштабе региона. А по сути - Израиль маленькая страна, окружённая со всех сторон врагами, её беды всем глубоко безразличны. Несомненно, сегодняшняя война в Ираке закончится победой американцев. Израиль утратит своё стратегическое положение и неминуемо ослабится американская помощь. Встанет вопрос о палестинцах. С этой проблемой мы надоели всему миру. Американцы вспомнят старый план: территории в обмен на мир и будут твёрдо настаивать на этом. Упрямиться нам не позволят. Уповать на помощь Всемирного Еврейства - заблуждение, а требовать от евреев других стран предпочесть интересы Израиля интересам своих государств, в которых они проживают, - абсурдно и нереально. Если Израиль отдаст территории, экономика получит подъём от помощи Америки. В противном случае, израильской экономике придётся перестраиваться, чтобы окончательно не погибнуть. Но в обоих случаях экономику Израиля ожидает расцвет, и инвестировать капитал в неё стоит.

Закончив, Хариш улыбнулся уголками рта.

- Не передумали вкладывать свой капитал?

- Не передумал, - сказал Академик, - и хочу просить вас консультировать в дальнейшем мой бизнес.

Хариш пожал плечами.

- Пожалуйста. Я к вашим услугам.

Выйдя из адвокатской конторы, Академик взглянул на часы: до встречи с пресс-секретарём тель-авивской алмазной биржи оставалось полтора часа. Шаг за шагом он методично исследовал все стороны израильской деловой жизни, в деятельности которой алмазная биржа играла немаловажную роль.

Встречу с пресс-секретарём устроил Ури. Поистине, не парень - а находка. Благодаря ему, Академик быстро обрастал всё новыми и новыми знакомствами, деловыми связями. Он не считал знакомство с Ури счастливой случайностью - это была закономерность, ибо всё, что происходит в жизни, подготовлено предыдущим, как в шахматах. У хорошего игрока всё должно складываться одно к одному.

Остановив «Хонду» у небольшого ресторанчика, он зашёл перекусить. К нему подошла молоденькая красивая официантка. Заказав кофе и сандвич, Академик погрузился в свои мысли.

Визит к адвокату лишний раз убедил его в правильности выбранной стратегии - постепенное врастание в израильское общество: деятельность в сфере финансов, недвижимости; приобретение компаний, средств массовой информации; связь с политическими структурами путём финансирования и контроля над партиями, принимающих участие в выборах для того, чтобы продвигать своих кандидатов на выборах в кнессет…

Покончив с едой, Академик подозвал официантку. Когда он рассчитывался с ней, она одарила его многообещающей улыбкой. Но он брезгливо поморщился, оставил сдачу и вышел из ресторанчика.

«Хонда» влилась в густой поток машин. Академик пристроился за бело-голубым большим автобусом фирмы «Эгед» и следовал за ним, никого не обгоняя. Он никогда не спешил и никогда не опаздывал - это было одним из его правил. Но случилось так, что он впервые в жизни рисковал опоздать на деловую встречу. У пересечения Алленби и Ахад-Хаам полиция перекрыла дорогу. Поток транспорта замер. Прохожие, сдерживаемые полицейскими, толпились у ограждения, с любопытством глазея на действия прибывшего спецотряда. Солдаты в касках и бронежилетах обследовали подозрительную хозяйственную сумку возле уличной мусорной урны. Обычный случай на улицах Израиля. Часто случалось, когда палестинские террористы маскировали взрывчатку, вкладывая её в обычный пластиковый пакет или в хозяйственную сумку: дотронешься - и гремел взрыв.

На этот раз всё обошлось. Тревога прохожего, заметившего подозрительную сумку и сразу позвонившего в полицию, оказалась ложной.

Оцепление с дороги сняли. Движение транспорта возобновилось.

 

Глава 22

 

На дверях посреднической конторы белела табличка: «Сдаём в аренду квартиры. Говорим по-русски». Но хозяин конторы, толстый иранский еврей, не понимал Стрельцовых. Он только пялился на них чёрными глазами-маслинами, улыбался и согласно кивал головой. Выручила жена хозяина, появившаяся из-за ширмы другой комнаты - молодая, быстроглазая, со сметливым лицом. Энергично жестикулируя смуглыми руками, унизанными обручами золотых браслетов, и безбожно коверкая русские слова, она предложила квартиру в южной части Тель-Авива за пятьсот долларов. Непомерная цена! Но Стрельцовы согласились. Из-за наплыва евреев-репатриантов из России найти свободную квартиру в городе было нелегко.

Квартира оказалась в рабочем районе. Окна выходили на шумную улицу с множеством мастерских, небольших цехов, складов, лавок и магазинчиков. Обычно на таких улицах обитал простой рабочий люд и евреи-репатрианты. Коренные израильтяне предпочитали жить подальше от таких районов. Но, слава богу, здесь не было эфиопских евреев! - радовались репатрианты из России..

(Предпринятые Израилем акции по спасению эфиопских евреев наполняют гордостью Мировое еврейство. «Операцию Моисей» в 1984 году и «Операцию Соломон» в 1991 году называют чуть ли не подвигом. Но сами израильтяне смотрят с брезгливостью на доставленных в их страну шестьдесят тысяч чернокожих братьев и сестёр: они, мол, дикари, неряхи, поголовно неграмотны и т. п. Такое отношение обеспокоило Мировое еврейство, по инициативе которого эфиопы были вывезены из Африки. Но эти обиды израильтян не беспокоят, и пропасть между эфиопской общиной и израильским обществом день ото дня становится непреодолимой.)

Улица пробуждалась рано. В пять часов утра приезжал огромный мусоровоз. Трое уборщиков в синей униформе, вспугивая кошек с переполненных мусорных контейнеров, принимались за работу. Их громкие гортанные выкрики, грохочущий лязг подъёмников и мощный рёв двигателя мусоровоза, были слышны в каждой квартире.

Мусоровоз уезжал. И тотчас разбуженным жильцам домов предлагался музыкальный час - кваканье, завыванье и вой отключаемых сигнализаций на дверях мастерских, цехов, лавок и пр.

За музыкальным часом включалась уже обычная дневная какофония звуков улицы: шумная деятельность цехов и мастерских; смех, ругань, громкая музыка радиоприёмников, нетерпеливые сигналы машин на узкой проезжей части улицы.

Когда Стрельцовы вошли в нанятую однокомнатную квартиру, Ева схватилась за голову. Стены и потолки протекали от дождей, линолеум цеплялся за ноги оторванными кусками. Мебель отсутствовала. В углу комнаты на полу лежал грязный матрас, возле него плотно набитая окурками пепельница и использованный презерватив.

- Боже мой! - заплакала Ева, брезгливо раздавив пробегающего таракана. - Куда мы попали!

Стрельцов забегал, засуетился вокруг жены.

- Я прошу тебя, Ева, только не волнуйся! Тебе это вредно! Я мигом всё приберу. Посиди на чемодане, я сделаю тебе какой-нибудь бутерброд.

- Какой бутерброд! В этом свинарнике! - воскликнула Ева, по-детски вытирая слёзы кулаками. Да и какая может быть уборка? Нет ни ведра, ни тряпки!

Выручили соседи по этажу, тоже репатрианты из России. Они принесли всё необходимое для уборки и отдали Стрельцовым старенький, но ещё приличный диван.

- Ничего, обживётесь помаленьку, - сказала соседка, сочувственно глядя на большой живот Евы. - Всё будет хорошо.

- Как бы не так! - язвительно воскликнул её муж, седовласый интеллигентный мужчина. - Что ты людям голову морочишь! - Он снял очки и раздражённо сказал жене, - Ты всё рвалась сюда, в Израиль. И что мы имеем сегодня? Я, доктор математических наук, второй год подметаю улицы. Еле сводим концы с концами!

- Ладно, - примирительно сказала его жена, невысокая миловидная женщина с добрыми глазами, - Слава богу, хоть такая работа у тебя есть.

Уходя, соседка посоветовала.

- На ночь запирайтесь покрепче. Тут наш, бывший москвич, из дома напротив, с ножом бегает.

Ева испуганно вздрогнула.

- Зачем ты их пугаешь! - напустился на жену доктор математических наук. - А вы не бойтесь, - успокоил он Стрельцовых, - этот москвич своих не трогает. Тут один местный торгаш пригласил его сына поработать в своей лавке и изнасиловал юношу. Вот москвич и свихнулся немного. Я, говорит, этих израильтян как собак бешеных буду резать!

Вечером, прежде чем укладываться спать на подаренный соседями диван, Ева проверила все запоры на дверях и даже опустила жалюзи на окнах.

Стрельцов провёл бессонную ночь. Как мать возле больного дитя он сидел возле Евы, которая стонала, вздрагивала и часто просыпалась.

 

Глава 23

 

Конвойный ввёл в кабинет подследственного. Смуглое жёсткое лицо следователя Центрального отдела по борьбе с преступностью скривилось от злобы. Он сделал вид, что углублён в бумаги на столе и долго не поднимал голову - хоть этим хотелось досадить матёрому преступнику, сидевшему перед ним. Снова придётся выпускать из тюрьмы Моше Лившица за недостаточностью улик.

Моше Лившиц, глава тель-авивского рэкета, обвинялся в ограблении ювелирного магазина в предместье Тель-Авива - как организатор и участник преступления. Налётчики унесли драгоценностей на огромную сумму. Полиции было известно, что во время ограбления Моше возился под капотом своей машины возле магазина. Но он объяснил полиции, что в тот день ехал к другу, проживающему в том районе, но у ювелрного магазина двигатель машины забарахлил и пришлось вызвать техпомощь. Полиция проверила эти показания, они подтвердились

Следователь, наконец, поднял голову от бумаг.

- Мы отпускаем тебя, Моше. Но ты вернёшься к нам!

Моше Лившиц, молодой худощавый парень с детски-невинным лицом, мягко улыбнулся.

- Господин следователь, мне будет очень приятно снова увидеть вас.

Следователь задохнулся от гнева.

- Ты вернёшься ублюдок! Я обещаю, что посажу тебя за тюремную решётку надолго!

Слова следователя не были пустым звуком. Центральный отдел был слишком хорошо известен преступникам. Этот отдел был создан при израильской полиции для раскрытия особо опасных уголовных дел. Парни там собрались хваткие, не брезговавшие ничем в методах своей работы. Если они садились на хвост преступника, то он либо оказывался за решёткой, либо становился тайным осведомителем полиции.

Возле тюрьмы Моше дожидался белый «понтиак» с двумя охранниками. День был пасмурный. Серые облака затянули всё небо. Мелкий дождь стекал по ветровому стеклу. Один из охранников, мощный верзила с огненно-рыжей головой, сидел за рулём, не сводя глаз с тюремных ворот; другой - сидел рядом, посасывая пиво и дёргаясь в такт музыке из радиоприёмника.

Когда показался Моше, рыжий охранник высочил из машины с раскрытым зонтом, укрыл от дождя босса, проводил до машины и услужливо открыл дверь. Моше молча уселся на заднее сиденье, и машина, мощно набирая скорость, помчалась в сторону Холона.

Рядом со своими телохранителями Моще казался мальчиком. Но этот мальчик был опасней ядовитой кобры. За его скромной благообразной внешностью скрывались незаурядная воля, хитрость и беспощадная жестокость. Когда он служил в армии, его постоянно донимал взводный. Моше ничем не показывал, что обижается, и робко улыбался. Но дождавшись, когда их краткосрочные отпуска совпали, он пробрался ночью на виллу взводного и проломил ему череп толстым железным прутом. Убийство так и осталось не раскрытым…

- Как дела? - спросил Моше, откинувшись на спинку заднего сиденья.

- Плохие новости, босс, - кисло произнёс рыжий телохранитель. - Кто-то занялся нашей клиентурой. Недавно прикончили Мельцера, потом ещё троих, «кинули» также наших оптовиков героина. Кто-то лезет в наш огород. Правда, есть приметы двоих.

Моше задумался. Кто посягнул на его бизнес?.. Свои?.. Вряд ли, свои не посмеют, он давно навёл среди них железный порядок.

- Это чужие, - сказал Моше бесстрастным голосом. - Двоих, говоришь, приметы известны?

Рыжий кивнул головой, не сводя глаз с дороги, круто делавшей поворот налево.

- Найди и убери их, - спокойно произнёс Моше. - Возьми людей в помощь.

- Сам справлюсь! - обрадовался Рыжий доверию босса.

- Хорошо, - сказал Моше и равнодушно отвернулся к окну.

Многих вводило в заблуждение спокойствие Моше - но только не тех, кто его знал. Бывало, нагрянет он в контролируемое заведение, спросит у хозяина разрешение присесть, любезно поинтересуется успехами и с извиняющейся улыбкой спросит: «Уважаемый, вы можете отдать мои деньги?» И хозяин заведения покорно отдаёт положенную дань. Моше от души искренне благодарит, желает удачи в делах и неторопливо уходит в сопровождении своих головорезов…

Показались окраины Холона. Взгляд Моше потеплел, разгладилась складка между бровей. Ха следующим поворотом покажется его белокаменная, роскошная вилла. Месяц в тюрьме показался ему годом в разлуке с молодой женой и маленьким сыном.

 

Глава 24

 

Узнав в полиции о смерти матери, Ева обрадовалась, но тут же покраснела от стыда за свою радость. Теперь драгоценности принадлежали только ей. Она загорелась нетерпением поскорее получить багаж. Наведя справки, узнала, что багаж уже находится в порту Хайфы. В тот же день Ева взяла в Сохнуте направление в багажный отдел порта и на следующее утро выехала с мужем в Хайфу.

Путешествие в Хайфу не произвело на Еву никакого впечатления. Древняя библейская земля за окнами автобуса, привычно жарилась под палящим солнцем, как и сотни лет назад. Караванные дороги, проложенные во времена Соломона, заменили отличные автострады с заправочными станциями, придорожными кафе и ресторанами.

Глядя в окно, Ева подумала о своём родстве с этой землёй, но эта мысль тут же исчезла. Видно, не зря говорят, что родина там - где ты родился и вырос.

Автобус катился то вдоль морского побережья, то уходил вправо по пологим холмам, на склонах которых и под ними белели богатые виллы и коттеджи посёлков.

Утомлённая нелёгкой в её положении дорогой, Ева задремала. Стрельцов, поглядывая в окно и восхищавшийся древностью легендарной земли, затих, обнял жену и поудобней пристроил её голову на своём плече.

В хайфском морском порту документы на багаж оформили без особой волокиты и даже пообещали за дополнительную плату доставить контейнер с багажом в Тель-Авив, прямо домой.

Через несколько дней багаж и впрямь привезли. Грузчики, молодые крепкие парни, сноровисто распаковали контейнер и подняли весь багаж в квартиру. Ева, побледневшая от волнения и блестя глазами, с нетерпением ждала, когда грузчики уйдут. Заперев за ними дверь, она взволнованно сказал мужу.

- Давай присядем. Я хочу сказать тебе нечто очень важное.

Стрельцов в недоумении тревожно уставился на жену: она была на последнем месяце беременности, и он боялся любой неожиданности.

- Видишь ли… Я не хотела говорить преждевременно, но сейчас..., - Ева так разволновалась, что не могла говорить. Она порывисто ходила по комнате, хрустя костяшками пальцев. Её лицо и шея покрылись красными пятнами. - Одним словом, в этой мебели спрятаны драгоценности! - выпалила она. - Принимайся за дело, отыщи их. Если моя мать не солгала, - мы с тобой очень богаты!

Стрельцов изумлённо открыл рот. Драгоценности, за которыми он

 

охотился, сами нашли его!..

Свёрток с воровским общаком оказался в одной из диванных подушек. Пряча его, Старуха Изергиль особо не мудрила, подкупленные таможенники мебель в контейнере не досматривали.

С бьющимся взволнованно сердцем Ева подошла к столу, дрожащими руками разрезала ножницами холщовый свёрток, развернула его и зажмурилась. В лучах солнца, падавших из окна, ослепительно вспыхнули и засверкали, заиграв всеми цветами радуги, драгоценные камни и украшения. Восхищённо, с любопытством перебирала Ева голубые сапфиры, бриллианты, зелёные изумруды, кроваво красные рубины. Потом бросилась к мужу и, весело напевая, закружила его по комнате.

- Что ты, Ева! Перестань! - всполошился Стрельцов, сразу забыв о драгоценностях, - Тебе нельзя делать таких резких движений!

Зазвонил телефон. Запыхавшаяся Ева взяла трубку.

- Вы получили багаж? - спросил вежливый голос.

- Да, получили. А кто это?

В трубке раздались короткие гудки.

- Кто звонил? - спросил Стрельцов.

Ева пожала плечами.

- Наверное, из Сохнута, из багажного отдела.

Усадив мужа на диван, она тесно прижалась к нему и счастливая, радостно принялась строить планы, как они распорядятся с сокровищами. Обняв жену, Стрельцов мысленно воскликнул: «Господи! Отец наш Небесный, спасибо за всё! Теперь Ева ни в чём не будет нуждаться!»

Ева вдруг умолкла, ей показалось, что щёлкнул замок входной двери. Она не успела сказать об этом мужу - в комнату ввалились три человека. Стрельцов метнулся к столу, чтобы прикрыть драгоценности.

- Стоп, приятель! - Лысый отбросил Стрельцова к дивану, подошёл к столу. Он поворошил рукой драгоценности и, завернув их в свёрток, поднял над головой. - Вот он, воровской общак!

Не понимая, что происходит, Ева судорожно вцепилась в руку мужа. Боксёр и Наум стояли в двух шагах от дивана. Наум достал из кармана нейлоновый шнур.

- Постой, братан, - остановил его Лысый. - Я сам разберусь. Это дело нашей воровской чести. Мамаша прошла мимо моих рук, так я с её дочкой поквитаюсь!

Лысый вынул пистолет с глушителем, глаза его беспощадно сузились. Стрельцов всё понял и страшно побледнел. Он посмотрел на Еву, на её большой живот; и безысходное отчаяние помутило его рассудок. Он издал утробный звериный рык, глаза его с яростным бесстрашием следили за рукой Лысого, тело его напряглось, изготовившись к прыжку, Стрельцов совершенно утратил человеческий облик и походил на хищного зверя, готового защищать свою самку с детёнышем в утробе. Но Лысый опередил его. Одна пуля поразила Еву в висок, другая - вошла Стрельцову между глаз. Опрокинувшись на жену, широко раскинув руки, он даже мёртвый прикрывал её всем своим телом.

 

Глава 25

 

Следователь Центрального округа Амнон Надав, выслушав полицейского, спросил.

- Что говорят соседи? Кто-нибудь слышал выстрелы?

Молоденький полицейский, то и дело поправлявший очки на переносице, развёл руками.

Все жильцы дома твердят одно: ничего не видели и не слышали.

Амнон Наддав сел на диван, наблюдая как эксперты заканчивают обрабатывать квартиру Стрельцовых. Никаких отпечатков пальцев убийцы не оставили, следы ног тщательно затёрты.

Все результаты осмотра места происшествия были занесены в отчёт оперативной группы, прибывшей на улицу Ха-Яркон. Трупы четы Стрельцовых увезли в морг на вскрытие.

Амнон Надав недоумевал: совершенно непонятен мотив убийства. Квартира - нищая, все вещи Стрельцовых, кажется, на месте. Ограбление исключалось. Но что же тогда?...

С «русскими» репатриантами вообще хватает проблем. В полиции ломают голову над их ментальностью. Они напиваются, зверски колотят своих домашних, дебоширят и даже убивают друг друга. Коренной израильтянин чуть что-нибудь случится - сразу бежит в полицию даже по малейшему пустяку, пишет заявление и не даёт покоя полиции. А «русские» - молчат…

На минувшей неделе Управление полиции в Иерусалиме подвело итоги по статистике преступлений, совершаемых в Израиле вновь прибывшими репатриантами. По данным полиции, значительная доля преступлений с их участием связана с подделкой документов, организацией подпольных массажных кабинетов и торговлей наркотиками. По данным министра полиции Израиля, которые он привёл на конференции Интерпола, в последнее время Израиль стали использовать в качестве перевалочного пункта при переправке крупного капитала из Советского Союза на Запад.

Особенное беспокойство вызывают у полиции девушки, прибывающие из СССР по поддельным документам для занятия проституцией. Недавно полиция Беер-Шевы задержала группу из четырнадцати девушек, работавших в местных борделях, официально именуемых ночными клубами. У семи девушек удостоверения личности оказались поддельными.

Значительная часть «русских» евреев занимается мошенничеством и всевозможными аферами. В прошлом месяце предприимчивые мошенники арендовали на два месяца пять квартир в центре страны, заказали в израильской телефонной компании семнадцать новых линий, установили в квартирах по три-четыре телефонных аппарата и дали платное объявление в русскоязычных газетах: «Междугородные телефонные переговоры - за полцены». Когда хозяева квартир через два месяца получили из телефонной компании многомиллионные счета, мошенников уже и след простыл.

Но всё это были детские шалости по сравнению с прокатившейся в последнее время волной особо опасных преступлений - целый ряд убийств, отличавшихся крайней жестокостью, не свойственной местным преступникам. Некоторые убийства были явно заказного характера, по поводу которых в прессе поднялась шумиха. Наряду с убийствами произошли ограбления нескольких алмазных мастерских, опустошены сейфы крупных предприятий, частных вилл и домов. Только в мастерской по шлифовке алмазов «Цвибель» в Тель-Авиве понесённый ущерб составил несколько сотен тысяч долларов.

Количество преступлений продолжало расти. Был ограблен бронированный автомобиль, перевозивший деньги из одного отделения банка «Мизрахи» в другое. В Рамат-Гане ночью раздался оглушительный взрыв в доме крупного подрядчика Исраэля Адлера. Почти одновременно произошло заказное убийство директора торговой сети «Пиканти».

Расследование всех этих преступлений поручили Центральному отделу тель-авивской полиции, полагая, что только они сумеют справиться с этой задачей. Но ни одно дело так и не удалось раскрыть. Центральный отдел не сумел даже напасть на след преступников. Детективы этого отдела, считавшиеся элитой израильской полиции, хорохорились, упрямо не признавая своего поражения. Они утверждали, что всё находится под их контролем, и все преступления будут скоро раскрыты. Но недавнее происшествие повергло их самих в растерянность: их самих обкрали. Во время организованного отдыха детективов в герцлийском кантри-клубе кто-то обчистил сейф в одном из кабинетов тщательно охраняемой конторе Центрального отдела на Дизенгоф…

Через пару дней Амнон Наддав зашёл в лабораторию криминалогической экспертизы. Яков Цинманн, специалист по огнестрельному оружию, уже приготовил заключение по делу убийства Стрельцовых. В своей лаборатории он колдовал с мельчайшими частичками пороха, выбрасываемыми вместе с пулей и остающимися на поверхности раны. Эти частички делаются видимыми простым способом: смоченную уксусной кислотой целлофановую плёнку накладывают на простреленную поверхность одежды или кожу человека, а затем опускают в своеобразный проявитель, где следы свинца окрашиваются в коричневый цвет.

- Привет, - торопливо поздоровался Амнон Наддав, входя в

 

лабораторию. Он опаздывал на оперативное совещание.

Длинноногий шутник Цинманн, улыбаясь, протянул готовое заключение.

- Получите, мой генерал! Стреляли с двух метров от жертв.

Поблагодарив, следователь взял бумагу и торопливо пошёл к дверям.

- Хочешь новый анекдот, Амнон? - крикнул вдогонку эксперт.

- В следующий раз, - отмахнулся рукой следователь.

На оперативном совещании генерал Йорами Лернер провёл инструктаж важной операции, в которой задействовались многие полицейские службы. Операции придавалось большое значение. Она намечалась на завтрашний вечер, цель её - захват большой группы наркодельцов в Петах-Тикве..

- Каждый из вас, - сказал генерал, - возглавит группу полицейских и добровольцев гражданской стражи. Если повезёт, мы покончим с этими ублюдками.

Операция готовилась давно. Сначала в полиции копились агентурные сведения о сборищах главарей преступного мира в двухэтажном доме на улице Жаботинского в Петах-Тикве. Затем подключили опытных сыщиков и за домом установили постоянное наблюдение. Потом добились у судебных властей разрешение на установку в доме подслушивающей аппаратуры. Когда её удалось подключить, ни один разговор, ни одна деловая встреча в этом доме уже не были тайной для полиции. На магнитофонную плёнку записывались неопровержимые доказательства: сделки по сбыту наркотиков, делёж добычи, подготовки к разбойным нападениям. Полиция пошла дальше: удалось смонтировать в преступном логове миниатюрную телекамеру, которая действовала безотказно. С этой минуты можно было уже наблюдать по прямой телевизионной трансляции как преступники фасуют наркотики и тут же сбывают их, как предаются оргиям, проводят тренировки, обыгрывая сценарии задуманных операций.

 

Глава 26

 

Ливень обрушился на город внезапно. Ещё десять минут назад солнце слепило глаза с безоблачного неба. Но с запада вдруг принесло лохматую огромную тучу, обрушившую на землю тонны воды. Ливни в зимнее время были обычным делом для климата Израиля и никого не удивляли.

Лобовое стекло машины заливало так, что дворники не успевали снимать воду. Не видя дороги, Боксёр припарковал машину к обочине и выключил двигатель.

- Проклятье! - проворчал недовольный задержкой Лысый. Ухватясь за щёку, он раскачивался из стороны в сторону. Второй день его донимал больной зуб, и он злился на весь мир.

- Давай дёрну по-тюремному: раз-два и зуба нет, - предложил Наум.

- Дёрни себя между ног! - свирепо огрызнулся Лысый.

 

Наум, не обидевшись, продолжил прерванный рассказ.

- Выскочил, значит, этот парень на середину пляжа. Нож в руках вертит и смурным голосом всех порезать грозит. Не иначе как, обкуренный. Народ врассыпную. Пляжные «шварцнегеры», что петухами только что разгуливали, исчезли. И полицейского, что маячил неподалёку, как ветром сдуло. Пришлось мне уложить этого парня, ведь я служителем на пляж нанялся, за порядком смотреть. Тут и полицейский объявился с наручниками, и «шварцнегеры» набежали парня попинать ногами - трусливые гады. Народ здесь слишком изнежен. Потому и прогорел я с бизнесом в Израиле - с моим тренировочным боксерским залом. Не заманишь людей здесь спортом, в котором по морде молотят.

Между тем, ливень кончился так же быстро, как начался. Небо очистилось и новь засияло яркое солнце.

Боксёр включил двигатель. Но не проехали они и километра, как завыла сирена воздушной тревоги. Прохожие на улице заметались, спеша укрыться в убежищах.

- В три бога и в душу! - остервенел Лысый, выведенный из себя новой задержкой. Они уже запаздывали на деловую встречу.

Решили не идти в убежище, а переждать налёт иракских «скадов» в машине. Боксё опять прижался к обочине дороги, выключил двигатель и настроил приёмник на местную радиоволну. Стали дожидаться сообщения об отбое воздушной тревоги.

Лысый достал из дипломата фляжку с коньяком, отвернул пробку и, налив в два пластмассовых стаканчика, протянул их Боксёру и Науму. Боксёр отказался. Лысый опрокинул стаканчик в рот, подержал коньяк на больном зубе и проглотил. Потом повернулся к Науму.

- Смотри, Наум, к завтрашнему дню - ни грамма. Чтоб трезвый, как стекло был. В Петах-Тикву приезжай к девяти вечера, я выйду встречу тебя.

- В блудняк завтра лезем, сердцем чую, - угрбмо сказал Боксёр. - Многие местные наркодельцы - стукачи. работают на полицию.

Лысый небрежно отмахнулся.

- Не бойся! Может быть выйдем на крупных оптовиков.

В чужой стране Лысый чувствовал себя, как дома - наглый, бесцеремонный, дерзко смелый, с бьющей через край энергией. Он и Боксёра тянул всюду за собой. Многое они успели накуролесить, о чём Академику было неведомо. «На хрена мне всякие командиры! - говорил Лысый Боксёру. - Я тоже не лыком шит. Зря что ли баланду лагерную двадцать пять лет жрал!»

Но надо отдать должное, Лысый с Боксёром свою задачу выполнили. Они проделали огромную работу. Были организованы группы боевиков почти в каждом крупном населённом пункте. Особенно охотно шли в эти группы спортсмены-репатрианты из Советского Союза, потерявшие всякую надежду достойно устроиться на своей новой родине. Академик с удовлетворением просмотрел списки, количество боевиков набралось более, чем достаточно. Лысый самодовольно усмехнулся: «Да мы здесь всех на уши поставим! В бараний рог скрутим!»

Были выявлены все местные преступные формирования, их деятельность, техническая оснащённость, структура, взаимоотношения между собой. Академик проанализировал эти сведения, выявляя сильные и слабые стороны противника. Единственным преимуществом местных уголовников было то, что они находились у себя дома. Но и такое преимущество со временем сойдёт на нет. Помимо организованных уже здесь, в Израиле, групп из евреев-репатриантов, Иван Сергеевич готовит в Союзе «израильские кадры» из своих головорезов.

Благодаря Лысому и Боксёру, теперь стала известна также вся «кухня» массажных кабинетов. Большинством из них, например, в Тель-Авиве заправляли четверо израильтян. Их главарь Бени Таль - член Центра движения правящей партии «Ликуд»; их адвокат - Ури Федерман, в прошлом полицейский прокурор, являющийся для четвёрки мозговым центром. Телохранители проституток организованы по армейскому образцу, все они подчиняются капитану резервной службы Идо Шифони, Бени Талю и бывшему офицеру Узи Даяну. Ури Федерман имел крепкие связи в полиции и министерстве внутренних дел и всегда знал о любых готовящихся рейдах полиции. Массажные кабинеты приносили астрономическую прибыль. Этот бизнес надо прибрать к рукам в первую очередь, решил Академик. Четвёрку руководителей убрать, взятки полицейским и в министерство внутренних дел увеличить вдвойне…

Академик уже подумывал об активных действиях. Миссия его группы фактически уже завершилась. Он был информирован об успехах в Чехословакии, где люди из группировки Ивна Сергеевича, подмяв под себя преступный мир в Праге, контролировала почти все сферы влияния, в том числе и 80% наркотиков, поступающих транзитом через Прагу на западные рынки. Пора было действовать и здесь, в Израиле…

 

Глава 27

 

Ближе к вечеру просторный клуб одного из пригородных тель-авивских кибуцев наполнился полицейскими детективами и добровольцами гражданской службы - около двухсот человек. Клуб походил на потревоженный муравейник, беспрестанно звонил телефон, люди входили и выходили. Здесь собирались внушительные силы для проведения намеченной операции в Петах-Тикве. Операция была назначена на восемь часов вечера

- Ну и толпа! - глядя на суету вокруг, пренебрежительно заметил детектив Рехаваим Зезви. - Для гнусной шайки наркодельцев вполне хватило бы полсотни на оцепление и десятка парней для атаки притона.

- Чем больше наших, тем меньше прольётся крови, - спокойно возразил, покусывая травинку, Рони Майер, полицейский из префектуры Холона, давний приятель Зезви. - это был крупный сильный мужчина лет сорока. Жена и трое детей заставляли его избегать любого риска.

Они лежали на траве под апельсиновыми деревьями возле клуба. В нескольких шагах от них молодой шустрый полицейский мыл сине-белый служебный минибус.

- Наконец-то, я дождался серьёзного дела! - весело сказал он, протирая тряпкой ветровое стекло.

Рони Майер снисходительно посмотрел на него.

- В твои годы, парнишка, я был таким же дураком. С той поры довелось мне побывать во многих переделках, о которых ты мечтаешь. Но поверь мне, без них было бы лучше. Верно, Зезви?

Рехаваим Зезви промолчал.

В клубе людей разбивали на несколько групп. Каждой предназначалось выполнить свою задачу. Большинство людей вошло в группы, которым предстояло внезапно и одновременно нагрянуть по многочисленным адресам наркодельцев.

Адреса дала одна наркоманка, знакомая со многими торговцами наркотиков. Она добровольно согласилась стать тайным осведомителем полиции, сводя какие-то свои счёты с преступниками. Её снабдили миниатюрным диктофоном и мечеными денежными купюрами, которыми она должна была расплачиваться за покупаемые наркотики.

Особая группа выделялась для захвата притона в Петах-Тикве. В неё набирали только добровольцев, так как не исключалась перестрелка. Первым в эту группу записался Рехаваим Зезви. Рони Майер попал в группу оцепления.

В сопровождении высших полицейских чинов в клуб прибыл генеральный комиссар полиции - он лично руководил операцией.

 

В семь вечера Лысый с Боксёром приехали в Петах-Тикву. Машину оставили за квартал от притона наркодельцев.

Двухэтажный, старой постройки, дом окружала каменная стена. Окованные железом ворота были закрыты наглухо. На условный стук к глазку ворот приник сторож, старый одноглазый араб. Он вышел на улицу и с минуту вглядывался в пришедших, приблизив к ним вплотную своё обезображенное шрамами лицо. Признав их, впустил внутрь.

Пару раз они были здесь, купив небольшие партии героина. Сегодня Лысый намеревался договориться о крупной партии, чтобы потом

 

«кинуть» продавца.

Снаружи тихий дом, кажущийся необитаемым, не привлекал чьё-либо внимание. Но это был настоящий вертеп. Жизнь здесь била ключом. Просторный холл первого этажа был приспособлен под бар, с полным ассортиментом крепких напитков и доступными женщинами. За баром располагалось с десяток комнат, в которых кипели страсти за карточными столами, занимались любовью, фасовали наркотики. На втором этаже царила деловая атмосфера, здесь в кабинетах заключались серьёзные сделки, намечались и разрабатывались всевозможные операции, производились взаимные расчёты.

Войдя в бар, пропахший сигаретным дымом и алкоголем, Боксёр с Лысым стали пробираться между столиками, отмахиваясь от цеплявшихся пьяных накрашенных девиц. Две пары танцевали на полуосвещённом кругу перед стойкой бара. За крайними столиками потягивали пиво крепкие парни-охранники, дожидаясь своих боссов, которые вершили дела на втором этаже.

Пройдя через бар и очутившись в длинном коридоре, Лысый с Боксёром проследовали в самую дальнюю комнату и вошли в неё. Трое мужчин, фасовавшие в мешочки героин, подняли головы. Один из них, голый по пояс, с перевязанными красной лентой длинными чёрными волосами, приветливо оскалился и пошёл навстречу.

Между тем полицейские, обложив дом, пошли на штурм. Калитку ворот выбили ломами. Старый одноглазый араб успел выстрелить, но тут же свалился под ноги Рехаваиму Зезви.

В доме поднялся страшный переполох. Кто-то отключил свет. В кромешной темноте мафиози отчаянно палили из пистолетов и автоматов «узи» по атакующим полицейским. Визг девиц, проклятья и матюги перекрывались грохотом выстрелов с обеих сторон.

Полицейские заняли бар, но пройти дальше им не давал плотный огонь.

Выскочив в коридор, Лысый и Боксёр прижались к стене, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте.

- Говорил я тебе! - скрипнул зубами Боксёр.

- Ладно тебе! - отмахнулся Лысый. - Надо валить отсюда!

- Давай через крышу дома, - сказал Боксёр и, схватив Лысого за руку, повлёк его по коридору к лестнице на второй этаж.

Лысый гневно выхватил руку.

- Чего хватаешь, как бабу! Я пойду впереди! А ты за мной, чтоб тебя не подстрелили.

Они бросились по коридору, уже частично занятого прорвавшимися полицейскими. Лысый двигался, как таран. Он крушил своими пудовыми кулаками, не разбирая в темноте, всех подряд, кто попадался на пути. У лестницы на второй этаж кто-то возник смутной тенью, преградив путь. Лысый с ходу отшвырнул его, но тот успел выстрелить. При вспышке выстрела Боксёр успел различить искажённое злобой лицо и огненно-рыжую голову. Лысый, как подрубленный, тяжело грохнулся на пол. Боксёр присел возле него, нащупал руку: пульса не было. «Чёрт бы тебя побрал, дуролом лысый! - в сердцах ругнулся Боксёр, взваливая на плечо тело товарища. Но тут же получил страшный удар по голове…

Через некоторое время полицейские заняли весь дом. Несколько машин загрузили арестованными. Потери у полицейских оказались незначительными.

Как только затихла перестрелка, Рони Майер вошёл в дом. Свет ещё не подключили, кабель был перерублен в нескольких местах. Рони подсвечивал себе карманным фонариком. Своего приятеля он нашёл на втором этаже. Рехаваим Зезви сидел на полу, привалившись спиной к стене, над переносицей зияла дыра, глаза были закрыты. Когда Рони дотронулся до него, тело Зезви завалилось на бок.

 

Глава 28

 

Боксёр очнулся в тюремной больнице «Ницан», в отдельной камере. Сначала какая-то малая часть его сознания начала функционировать, затем она привела в действие всё остальное. голова раскалывалась от жестокой, невыносимой боли, и он не мог заставить себя сконцентрировать своё внимание на происходящем. Медленно, превозмогая боль, он открыл глаза, недоуменно взглянул на койку, на которой лежал, и с невероятным трудом заставил себя сесть. Это вызвало ещё более сильный приступ головной боли, но память воскресила всё, что с ним произошло. Его охватила слепая ярость.

Посидев несколько минут, он заставил себя встать с койки. Пошатываясь от слабости и дурноты, подошёл к небольшому зеркалу над умывальником и брезгливо сморщился, увидев заросшее густой щетиной опухшее лицо с чёрными синяками под глазами.

Первым делом он принялся за бритьё, благо, что на полке умывальника оказались мыло и бритвенный станок. Затем, преодолевая тошноту и головокружение, заставил себя съесть остывший завтрак, оставленный тюремным надзирателем на столе. Потом добрался до койки и крепко уснул.

Силы возвращались быстро. Несмотря на слабость и непроходящую боль в голове, Боксёр начал понемногу разминаться. Он ни о чём не думал. Анализировать прошедшее, заниматься самокритикой - было не в его правилах. Его больная психика, травмированная на зоне, воспринимала жизнь, как непрерывный бой на ринге. Сейчас он в нокдауне, но уже поднимается на ноги. Он не даст никому себя победить!..

Заключённым в «Ницане» жилось неплохо. О такой жизни советский заключённый мог только мечтать: в камере телевизор, электрическая розетка, кипятильник для приготовления чая или кофе. Кормят на убой, чтобы, не дай бог, заключённый не пожаловался потом на суде, иначе не миновать проверок и дебатов в Кнессете. У советского заключённого меню обеда на зоне состоит из кислых щей на голой воде с непромытой квашеной капустой, на второе - та же капуста из того же котла, но без воды. А в израильской тюрьме, к примеру, в «Абу-Кабир», заключённому подают на обед фасолевый суп на мясном бульоне, шницель мясной, рис, маслины, четыре вида салатов из сладкого перца, свежей капусты, редьки и отварные овощи: кабачки, баклажаны; на десерт - апельсины и каждый день выдают пачку сигарет.

Заключённым в «Ницане разрешалось гулять по всему этажу. Надзиратели почти не появлялись, так как круглые сутки работала видеоаппаратура, и коридор просматривался, как на ладони. Камеры же оставались вне поля зрения и в них творилось всё, что угодно. Здесь, как и в советских местах лишения свободы, жизнью тюрьмы управляли блатные. Они обеспечивали видимый порядок, и тюремная администрация смотрела сквозь пальцы на творимый блатными беспредел: избиения, изнасилования и убийства.

Через несколько дней Боксёр вышел в коридор прогуляться. Камеры проветривались и стояли с настежь распахнутыми дверями. В одной из них было видно санитара, меняющего капельницу у койки больного. Заключённые бесцельно слонялись по коридору, расхаживали парами или толпились группами, громко переговаривались, эмоционально жестикулируя руками.

Боксёр неторопливо прогуливался, заложив руки за спину, от одного конца коридора до другого. Он равнодушно поглядывал на смуглых местных уголовников. Его внимание привлёк рыжий широкоплечий детина, который вразвалку шёл навстречу. Что-то знакомое показалось Боксёру в этой наглой самоуверенной физиономии. Но как он не силился вспомнить, ему это не удалось. Рыжий приблизился уже настолько, что кто-то из них должен был уступить дорогу. Когда они сблизились, Рыжий в последний момент сделал шаг в сторону и, недобро ухмыльнувшись, прошёл мимо.

На другой день Боксёр едва дождался обеда и, быстро разделавшись с ним, отправился в коридор на поиски Рыжего - хотелось намять ему бока.

Пробираясь по коридору в толпе гуляющих заключённых, он искал глазами Рыжего и не находил его. «Трусливая тварь!» - цедил сквозь зубы Боксёр, грубо расталкивая плечами смуглых уголовников. Вдруг сильный удар ожёг его спину, потом ещё удар, ещё... В глазах Боксёра потемнело. Он повернулся и увидел Рыжего с окровавленным ножом в руке, его лицо кривлялось и прыгало от злобы. И тут он узнал его: он стрелял в Лысого на лестнице в притоне. Испугавшись яростного, налитого болью взгляда Боксёра, Рыжий стал отступать. Боксёр стоял, стараясь пересилить боль, сковавшую всё тело. Он сделал невероятное, нечеловеческое усилие и, медленно передвигаясь на непослушных ногах, пошёл на Рыжего. Тот сделал молниеносное движение - и остро отточенный нож, глубоко проникнув в низ живота Боксёра, пошёл вверх, распарывая живот по всей длине. Поддерживая левой рукой вывалившиеся кишки, Боксёр нанёс Рыжему мощнейший удар правой. Он вложил в этот удар последние силы и рухнул на оглушенного противника. Его руки сжали горло Рыжего, но они оказались слабее рук младенца. Красная пелена застилала глаза, сознание его меркло… Боксёр понимал, что умирает. Но он не мог умереть побеждённым! Он издал отчаянно-яростный крик. Но крика не получилось - из горла вырвался лишь сильный хрип. Отыскав зубами горло Рыжего, он впился в него и, захлебнувшись горячей кровью, возликовал. Он сжимал и сжимал зубы… Когда Боксёр стал погружаться в чёрную бездну, его разум ещё мерцал и мог воспроизводить мысли. Но мысль была единственная и торжествующая: он победил! С этой мыслью душа его вылетела из мёртвой уже человеческой оболочки.

Заключённые с любопытством толпились вокруг. Никто не вмешивался. Прибежавший дежурный надзиратель пробился сквозь толпу, взглянул на два трупа, плавающие в лужах крови, и вызвал охрану.

Охранники неторопливо поднялись наверх, разогнали заключённых по камерам. Затем подошли к месту побоища. Оба трупа пришлось положить на одни носилки, невозможно было разжать зубы Боксёра, закостеневшие на горле рыжего телохранителя Моше Лившица.

 

Глава 29

 

Академик стал постоянным гостём на вилле Геулы Пелед. Всякий раз, приезжая туда, он не мог не заметить как преображалась хозяйка виллы. Встречая гостей, Геула нетерпеливо высматривала среди них только его. И когда он появлялся, она, точно семнадцатилетняя девушка, вспыхивала вся румянцем и глаза её начинали сиять. Друзья Геулы замечали происходящее с ней и шутили, предвещая ей скорую свадьбу. Она смеялась, отмахивалась руками, но в душе страстно мечтала об этом.

Академика такой брак устраивал, хотя сердце его оставалось холодным. Он посещал званые вечера у Геулы с завидным постоянством, не отвергая ни одного приглашения. Где ещё можно было найти такие неисчерпаемые возможности выхода на нужных людей и заводить новые знакомства?

Вилла Геулы, подаренная отцом-миллионером, располагалась в живописной долине на небольшой возвышенности. Трёхэтажный белокаменный дом, с мраморными колоннами, цветными витражами, с мансардами и балконами, утопал в зелени огромного парка. Парк спускался в долину живописными уступами террас, покрытых морем ухоженных цветов. За оградой парка виднелись белые виллы богачей-соседей; вдалеке смутно угадывались очертания далёких пологих гор.

Перед домом, на зелёной просторной лужайке, красовался великолепный мраморный фонтан, извергающий водяные струи в небо. Неподалёку от него было устроено подобие летнего театра с небольшой эстрадой и несколькими рядами стульев перед ней. С другой стороны дома размещались вместительный гараж, конюшня с десятком породистых скаковых лошадей, куполообразная большая оранжерея и другие хозяйственные постройки.

На очередной благотворительный вечер были приглашены только весьма состоятельный люди. Геула намеревалась собрать щедрые пожертвования для открытия дома престарелых в Нетании.

Прибывшие гости в ожидании начала мероприятий разгуливали на зелёной лужайке перед домом, посиживали в плетёных креслах вокруг фонтана. Прохладительные напитки и коктейли разносили на серебряных подносах серьёзные девицы в белых платьях - волонтёрши из благотворительного общества Геулы.

Было много дам в нарядах - от экстравагантных и дорогих до скромных и очень дорогих. Геула была в строгом, без единого украшения, платье, но зато с таким браслетом на руке, который наверняка занял бы не последнее место на знаменитом аукционе «Сотбис».

Академик прибыл на виллу вместе с Ури. Они немного задержались из-за создавшейся пробки на выезде из Тель-Авива.

Геула поспешила к ним.

- Я уж думала, что вы не приедете. - Глаза выдавали её радость Она взглянула на Академика. - Спасибо вам, что вы не забываете меня.

- Вас забыть невозможно, - улыбнулся тот. Он сказал это так искренне, что Геула зарделась.

Извинившись, она пошла навстречу прибывшему генералу из ЦАХАЛа.

Академик внимательно посмотрел на выходившего из «Кадиллака» подтянутого моложавого военного. Сама армия Академика не интересовала. Он искал подходы к спецслужбе, имеющей отношение к контролю ливанских наркотиков. Ежегодно в Ливане производилось наркотиков до пятидесяти тонн. Контролировали производство ливанские, английские, и израильские спецслужбы. Вокруг наркотиков в Ливане переплетались не только экономические интересы, но и политические.

Навстречу Ури бросился молодой человек.

- Сколько лет, сколько зим! - радостно воскликнул он, хотя виделся с Ури накануне.

Ури представил ему Академика. Глядя на этого молодого человека с заплетёнными в косичку чёрными длинными волосами, с крохотной серебряной серёжкой в ухе и массивными серебряными перстнями на пальцах рук, как то не верилось, что он занимает серьёзный пост в одном из министерств. Перекинувшись с ним парой любезных фраз, Ури увлёк Академика к жгучей брюнетке в белом платье из шифона.

- Эта дама является главным редактором очень влиятельной газеты, - сообщил он. - Пофилософствуй с ней о чём-нибудь, она это страшно любит, а мне надо отлучиться ненадолго.

Редакторша, эмоциональная и громкоголосая, знакомясь, протянула влажную горячую руку и сразу накинулась на Академика.

- Господин Кауфман, мы открываем в нашей газете рубрику о любви. Скажите, вы ревновали когда-нибудь?

Академик улыбнулся.

- Нет. Я вообще не ревнив.

Редакторша протестующее замахала руками.

- Простите, не верю! Так говорят те, кто не откровенен, либо ещё не нашёл подходящего партнёра, которого можно ревновать.

- Я не собственник по своей натуре. Следовательно, не могу быть ревнивым, - продолжал улыбаться Академик.

- Неправда! - словно отрубив, воскликнула редакторша. - Собственник крепко сидит у каждого из нас в генах!

Академик решил не спорить с ней.

- В принципе, ревновать можно, но только в той дозе, которая может оживить любовь. Ревность не должна изводить партнёра, а показать ему, что он любим и очень нужен.

Редакторша радостно закивала головой.

- Превосходно! Умно сказано!

Волонтёрша в белом платье остановилась около них с подносом напитков. Академик взял фужер с апельсиновым соком, редакторша предпочла коктейль. Одним духом вытянув коктейль через соломинку, она снова атаковала Академика. Её внешность раздражала его. Она была невысокого роста, жирная, с выпуклостями в самых неожиданных местах, маленькие глазки смотрели хитро и проницательно, тонкие губы постоянно кривились в полуулыбке.

- Чем вы объясните причины мужских измен? - спросила она.

- Мужчины не могут не изменять, это заложено в них ещё с доисторических времён, когда женщина и её потомство могли в любое время погибнуть от чего угодно. Пещерный человек не мог спариваться только с единственной самкой - означало бы исчезновение человечества.

Редакторша удивлённо посмотрела на Академика, быстро достала из сумочки блокнот и стала что-то торопливо записывать.

Воспользовавшись возникшей паузой, Академик перевёл разговор на противоречия среди израильтян в отношении поселенческой политики на палестинских территориях. Ему хотелось узнать точку зрения известной

 

на эту проблему.

- Наших обывателей не поймёшь, - с высокомерным раздражением сказала редакторша. - Одни против новых поселений и требуют вернуть им маленький Израиль в границах 1967 года. Другие в нерешительности и. вроде бы, «за». Они больны ностальгией по раннему поселенчеству в начале века, по еврейскому труду, осушению болот и желают вспомнить забытую атмосферу тех времён, когда в первых тель-авивских кафе подавал патриотическое от «Гнувы», газету «Давар» и патефонную музыку Шуберта. Третьи - категорически ратуют за поселенческую политику и непримиримость по отношению в палестинцам. А какова ваша точка зрения, господин Кауфман?

Академик понял позицию газеты редакторши и потому ответил сразу.

- Лично я твёрдо убеждён, что безопасность Израиля закладывается в новых поселениях - они на сегодняшний день единственная реальная преграда на пути возникновения палестинского государства.

Редакторша ласково посмотрела на него.

Им не пришлось дискутировать дальше. Ури привёл новую жертву для редакторши и повлёк Академика к фонтану. Он разрывался сегодня на части, помогая Геуле, приехавшим музыкантам и даже волонтёршам, и был как всегда весел, жизнерадостен и полон энергии.

- Видишь того человека возле дамы в голубом платье, - сказал он Академику, указывая глазами на представительного солидного мужчину, курившего у фонтана сигарету. - Это крупнейший строительный подрядчик в Израиле. Он заключил на прошлой неделе наивыгоднейший контракт на строительство в частном секторе и нуждается сейчас в дополнительных инвестициях. Тебя это интересует?

- Ури, друг мой, - Академик положил руку на его плечо, - меня интересует всё, что приносит барыш.

Ури расцвёл.

- Тогда пойдём, я познакомлю тебя с ним и побегу помочь Геуле с началом концерта.

Рукопожатие подрядчика было каменным. Это был мощного телосложения человек, лет пятидесяти, с крупным мрачным лицом, в сером добротном костюме и серебристом галстуке.

Они неторопливо прохаживались вдоль фонтана. Небо на западе поблекло; стало быстро темнеть. Вилла озарилась электрическим светом.

Заговорив о бизнесе, подрядчик оживился.

- Я бы посоветовал вам, - сказал он, затянувшись сигарой, финансировать капитальное строительство частного сектора в Израиле. Если учесть мировой кризис в сфере приобретении недвижимости, это сейчас самое выгодное вложение капитала.

Академик выразил живейшую заинтересованность. Подрядчик взглянул

 

на него и продолжил.

- Но есть определённые сложности. В любой сфере деятельности Израиля очень сильны клановые отношения. Любое принимаемое местными властями решение представляет собой баланс интересов различных кланов, доминирующих в данной сфере. Не является исключением и сфера капиталовложений. Появление конкурента, особенно со стороны, вызовет немедленное объединение всего клана, и чужака отторгнут.

Подрядчик открывал кухню израильского бизнеса, нюансы которой были ещё не известны Академику

- Но есть выход, - продолжал подрядчик, - инвестору надо создать для себя искусственное прикрытие в виде существующего уже израильского дела и брать в долю израильтян на роль «председателя» или примкнуть к одному из конкурирующих кланов. В этом я могу вам помочь, - он протянул Академику свою визитную карточку. - Приходите в любое время.

Затем разговор зашёл о войне в Персидском Заливе. Подрядчик снова помрачнел. сердито засосал сигару и язвительно сказал.

- Наше правительство пошло на уступки американцам! Мы не вмешиваемся в войну, а нас безнаказанно бомбардируют ракетами! - Лицо подрядчика перекосило злобой. - И причина всех наших бед - в нас самих! Сколько можно приспосабливаться! Испокон веков нас, евреев, унижают и уничтожают!

Академик мягко возразил.

- Вы слишком пессимистичны. Умение оценить обстановку, понять противника - одно из свойств еврейского характера. В прежние времена всё было иначе. Когда надо было ненавидеть врагов и уничтожать их, мы оправдывали палачей, забрызганных еврейской кровью. То было, по словам Ремарка, племя защитников, а не прокуроров. Но сейчас времена изменились. Евреи стали не те! - Академик гордо поднял голову и прибавил голосу взволнованную горячность. - Они уже не противопоставляют Злу своё терпение и покаяние. Теперь евреи - и Прокуроры и Мстители! И примеров тому великое множество.

Подрядчик остановился и крепко пожал Академику руку.

Объявили начало концерта. гости стали занимать места перед ярко освещённой эстрадой.. Академик сел возле генерала из ЦАХАЛа, оставив место слева от себя для Ури. Несколько раз он ловил на себе взгляды Геулы. Она сидела в первом ряду с какими-то пожилыми дамами.

Концерт начался с пьесы Гершвина. Слушая вполуха музыку, Академик подумал, что завтра надо сообщить Ивану Сергеевичу о гибели Лысого и Боксёра. Это известие, полученное от платного осведомителя из Управления полиции, Академик воспринял спокойно. Оба погибших -

 

одни из многочисленных пешек в уже начавшейся игре…

Мысли Академика прервал начавшийся виолончельный концерт Дворжака. Позабыв обо всём на свете, он перенёсся в другой, неземной, чарующий мир. Перед ним ожили непередаваемо чудесные музыкальные образы. Благоговейный трепет овладел всем его существом. даже малейшим движением, глубоким вздохом он боялся нарушить хрупкую атмосферу интимной доверительности волшебной музыки - тонкой, проникновенной, богатой бесконечным количеством оттенков.

Виолончель вела свой страстный, завораживающий монолог. Зрители сидели не дыша. музыка будила в них самое сокровенное, чистое и прекрасное, запрятанное в самых дальних тайниках души. И, глядя на их просветлённые, одухотворённые лица, казалось, что красота и впрямь может спасти мир…

 

ЭПИЛОГ

 

Израильская полиция выступила с сенсационным заявлением - Израиль превращается в мозговой центр русской мафии, куда перебрались её «крестные отцы». Об этом - в статье собственного корреспондента «МН» в Тель-Авиве Владимира Полякова говорится следующее.

 

Тема русской мафии почти пять лет не даёт покоя израильтянам. Вначале речь шла в основном о проститутках из России и разного рода мошенниках. А с 1994 года в сферу деятельности русской мафии, утверждает полиция, входят: изготовление и подделка документов, доставка в Израиль по этим документам фиктивных репатриантов и импорт проституток, которых затем устраивают в «массажные кабинеты», получение и присвоение льгот и денежных ссуд, полагающихся новым репатриантам, фиктивная торговля квартирами, а главное - финансовые аферы, «навар» от которых идёт на подкуп политического истеблишмента.

 

Из отчёта начальника отдела по расследованию преступлений (в рамках которого создан русский отдел) Йорами Рудман и начальника следственной части Йоси Леви - министру полиции Моше Шахалю:

« На сегодняшний день в Израиле действуют по меньшей мере три организованные преступные группировки, включающие в себя десятки выходцев из России. Эти группировки действуют в тесном сотрудничестве с российскими мафиозными структурами и известными в России преступниками. Русские криминальные элементы в последние годы приобрели в Израиле компании, занимаются бизнесом в сфере финансов и недвижимости… Они пытаются скупить русскоязычные средства массовой информации и завязывают связи с политическими структурами… Русские преступные структуры, связанные с российской мафией, намерены выставить своих кандидатов на выборы в кнессет (парламент), финансировать и теп самым установить контроль над партией, которая будет участвовать в выборах».

 

После 20 сентября 1995 года, когда выдержки из этого секретного доклада были опубликованы в прессе, борьба с русской мафией выходит на новый виток. Возглавляет её лично министр полиции Моше Шахаль. Он непрерывно даёт интервью, расписывая зловещие замыслы русской мафии - завладеть государством Израиль. Однако премьер-министр Ицхак Рабин заявил, что русской мафии в Израиле не существует. «Мафия предполагает проникновение в государственные структуры и их коррупцию. Этого у нас нет», - добавил он.

 

В декабре 1995 года министр полиции Шахаль с трибуны Кнессета заявил, что русская мафия пытается внедриться во все сферы израильского общества - средства массовой информации, политику и экономику. По его данным, в Израиле действуют порядка десять преступных группировок, а русская мафия за последние годы перевела в Израиль почти 4 млрд. долларов. Никаких подробностей и доказательств Шахаль не представил, а в качестве меры борьбы предложил сначала изменить закон о возвращении, а затем ввести закон, запрещающий осуждённым репатриироваться в Израиль.

На вопрос корреспондента «МН», откуда он берёт информацию о том, что тот или иной человек принадлежит к русской мафии, генерал Кахалани ответил: «данные я получаю от российских или украинских коллег». Получается парадоксальная вещь. Милиция и спецслужбы России всё знают о российской мафии, но почему-то не могут поймать и осудить своих мафиози, при этом охотно предоставляя информацию зарубежным коллегам, Напомню: Япончик арестован в США, Михась - в Швейцарии. Лишь Лернер в Израиле (информация по нему поступила из России).

 

Ответ на вопрос - почему в Израиле так боятся «русского нашествия», по мнению ряда экспертов, можно найти в недавно опубликованных данных о росте зарплаты новых репатриантов из СНГ. Её величина в возрастной группе от 20 – 40 лет уже начинает опережать зарплату коренных израильтян. Причём темпы опережения достаточно внушительны. Есть и другие факты: в 1997 году все призы в области театрального искусства Израиля завоевал театр «Гешер», созданный выходцами из Москвы, Первый приз в области кино получил фильм русскоязычного режиссёра, лучшим спортсменом года признан Александр Уваров. если добавить сюда успех «русской партии» на выборах в Кнессет, то получается картина, которая пугает часть израильского истеблишмента, опасающуюся честной конкуренции с русскими во всех сферах общественной деятельности».

 

© Художественное произведение «Израильский вариант». 2000 год. Тель-Авив. Автор Салиев Умит.

Книга основана на реальных событиях. Имена героев и некоторые места событий - придуманы.

 

Все права автора защищены. Ни одна из частей книги не может быть произведена или использована в любой форме и в любом виде без разрешения автора.