ПРУССКАЯ ЗИМА ПРУССКАЯ ЗИМА Эта прусская зима не для русского ума. Дождь по нервам хлещет плеткой, сердце мне зажав в тиски… Дай-ка выпью стопку водки, чтоб не сбрендить от тоски. Эта прусская зима – смерть для русского ума! День бездарный, день постылый все не кончится никак – только знай мне тянет жилы да мотает на кулак. Эта прусская зима… Ты не сбрендила сама? То ли пил я – то ли нé пил, то ли жил – то ли не жил… Серых буден серый пепел душу мне запорошил. Эта прусская зима… Не сойти бы мне с ума! ЧУЖБИНА Чужие улицы и скверы, чужие лица и дома… Мне разум застит дымкой серой событий чуждых кутерьма. Транжира дней своих пропащих в пути от смеха до слезы, теперь я просто барабанщик какой-то отставной козы. И мне уже открыли визу в страну успенья всех начал… И вздорная соседка снизу, как смерть, стучит мне по ночам. НОВОГОДЬЕ Декабрь – а ни стужи, ни снега. День скучен и подслеповат. И старого года телега со скрипом ползет на закат. Понуро плетется кобыла с поклажей забот и труда… Скорей бы двенадцать пробило! Скорей бы дождаться, когда, подкравшись походочкой тихой, шалун и шутник Новый год своей беззаботной шутихой мертвящую мглу шуганет. Промозглую слякоть разгонит сиянием снега и льда… И дни, точно резвые кони, поскачут – незнамо куда. ОДИНОЧЕСТВО Уж давно не ищу приключений и махнул на победы рукой. Мне дороже гульбы и кочевий строгий лад и душевный покой. К черту славы назойливый топот! Все милее становится мне откровений застенчивый шепот в предвечерней глухой тишине. На российских мятежных просторах побродив, поблудив, покружа, в наших ссорах и в наших раздорах одиночества просит душа. Так слышнее сквозь будничный грохот, сквозь громаду космических верст ярых солнц жизнерадостный хохот, тихий стон умирающих звезд. ПРИТЧА О БЛАГОЧЕСТИВОЙ СТАРУХЕ Докучливой осенней мухой при нраве властном и крутом благочестивая старуха держала в страхе целый дом. Она гоняла люд окрестный и, день за днем борясь со злом, грозила карою небесной и милицейским патрулем. Ночами мерный скрип кроватей ее особенно бесил. По стенам, бормоча проклятья, она стучала что есть сил… Но срок пришел. Сухое тело оставила ее душа и в выси горние взлетела, к Престолу Господа спеша. Чтоб там за пазухой Христовой в раю вкушать душистый мед… Однако Петр, ключарь суровый, дал от ворот ей поворот. Теперь зловредная старуха в аду веками напролет в смоле кипящей воет глухо сквозь намертво зашитый рот… Пусть на носу себе зарубит, пусть на носу себе зарубит, пусть на носу себе зарубит, как «Отче наш», весь женский род: Господь сварливых баб не любит, Господь сварливых баб не любит, Господь сварливых баб не любит и в рай к себе их не берет. УЛЫБКА Чудо и к нам прикоснулось – чтобы нас побаловать. Сизым ледком затянулась луж буроватая гладь. В городе празднично. Где бы я ни шагал, надо мной чистое радует небо солнцем и голубизной. И, точно зэк, по ошибке выпущенный из тюрьмы, я умиляюсь улыбке прусской сиротской зимы. КОЛОБОК Катиться бы мне пó свету без пóспеха, но с посвистом, да вот с душою русскою попал на землю прусскую, где пулей у виска тоска. Живу не так, как чается, а так, как получается, когда порой хохочется, а чаще плакать хочется, и пулей у виска тоска. То жизнь погладит пó шерсти, подарит деньги, почести, то глядь – для равновесия затрещину отвесила, и пулей у виска тоска. Так и выходит тусклая равнина среднерусская, где что ни кони – мерины, что ни концы – немеряны, и пулей у виска тоска. Земля, конечно, прусская, судьба, конечно, русская, где пулей у виска тоска… ORDNUNG Как баба, со Звездного Воза на город упала зима. Рождественские морозы по-русски штурмуют дома. Не успевая драпать от стужи да с ветерком, настырная прусская слякоть прикидывается ледком. Под шины «фордов» и «опелей», прохожим под каблуки ложится, надеясь, что оттепели не так уж и далеки. Что зима, закрепиться силясь, растратит свой боезапас… И тогда уж коварная сырость наведет свой орднунг у нас. ТЕЛЕГА Века жесткая подпруга режет плечи все больней… Не грузи меня, подруга, меланхолией своей. Я и так, привычный к бегу, к выкрутасам на скаку, судьбоносную телегу шагом еле волоку. И неделю за неделей грудь и холку трет шлея. И давно осточертели каламбуры бытия. И во мгле дождя и снега растворились небеса… Пропадай моя телега, все четыре колеса! ГАВАНЬ Калининградское утро слезы привычные льет. Жизнь моя лодочкой утлой в море житейском плывет. Бури гуляют кругами, волны навстречу гоня… Где-то уютная гавань ждет не дождется меня. Только бы сдюжила лодка и не сломалось весло… Только бы в жизни короткой мне наконец повезло. |