Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен... С. Есенин в переводе некто Гадюкина Белый человек Друг мой, друг мой! Я болен, валяюсь в койке. В глазах туман, да такой - что не видно ни зги. Будто кто-то меня позабыл на безлюдной стройке, где один лишь плакат от которого пухнут мозги. И плакат этот машет пузом, как кенгуру карманом. Ему этого груза не выдержать тяжкий гнёт. Белый человек. Белый человек. Белый человек на кровать мою влез обманом. Белый человек спокойно болеть не даёт. Белый человек водит пальцем по тексту плаката и, гнусавя надо мной, свой до боли надоевший пиар, читает про жизнь какого-то урода и гада, нагоняя тоску, маяту и душевный пожар. Белый человек. Белый человек. "Шире открой уши, - жертва безвестности. На плакате много прекрасных картинок и слов. Этот человек проживал в местности самых честных и правдивых врунов. Осенью в том городе цены всегда идут в рост. Как, впрочем, весной, зимой и летом. Был человек тот обычен, прост. И без жилья, как бывает, при этом. Ещё иногда был, колюч как ёж. Кололся не больно, но ощутимо. И не слушая весь этот лживый галдёж, называл телевизор электронной скотиной". "СМИ, - говорил он, - есть ловкость рта и пера. Все ловкие души завсегда аккуратно проплачены. Это ничего, что вместо сердца - дыра. Зато желудки полны разнообразной всячиной. Во время инфляций, и прочих бед, когда нет жилья и в карманах пусто, всучить ипотеку на много лет - Самое высшее в мире искусство". "Белый человек! Почему так мрачненько? Ты ведь не на службе живешь риэлторовой. Что мне до жизни какого-то неудачника. Пожалуйста, другим рассказывай про этого". Белый человек исподлобья на меня глядит. И глаза наливаются цветом шиповника. Словно хочет сказать мне, что я вор и бандит, так бесстыдно и нагло обокравший чиновника. Эх, друзья мои! Мир очень и очень тесен. Вроде много земли вокруг, а ни клочка ни взять. Сколько прожито лет, сколько зим промелькнуло и весен, а имущества нажил - одну раздвижную кровать. Только слышу: Купи! - зазывают риэлторы нудно. - Торопись, поспешай, не успеешь, беги, разберут. А вот то что в карманах давно уж пустынно и скудно, объяснить дуракам - самый сложный и каторжный труд. За стеной, у соседей, третий час телевизор бормочет. Снова что-то про ЛЭК, планировки, удобный кредит. Вот опять этот белый кровать оседлать мою хочет. Вот уже и уселся. И вновь тошнотворно гундит. "Слушай, слушай! - хрипит он, до блевоты, а сам все ближе и ближе клонится. - Я не видел, чтоб кто-нибудь из бедноты так ненужно и глупо хотел устроиться. Ах, положим, ошибся! Ведь кризис у вас. Банки скоро закроют, окромя, конечно, крупных. Снова выйдет программа "Жильё для широких масс". И ты будешь слушать этот бред о квартирах доступных. Ах, люблю бедняков я! Забавный народ. В них всегда нахожу я историю, сердцу близкую, - Как чиновник лоснящийся, обещая повысить МРОТ, говорит это им, давясь пивом с сосискою. Не знаю, не помню, в одном селе, может, в Москве, а может, в Тюмени, жил мальчик простой, такой как все, любил молоко и пельмени... И вот стал он взрослым, и вырос к тому ж, хоть сам и не верит в вечность роста, и теперь этот факт называет: чушь вот чушь и всё - легко и просто". "Белый человек! Ты прескверный, слышь. Я про славу твою слышал вздорную". Я взбешен, разъярен, и летит моя мышь прямо в морду его, мониторную... ...Всё погасло, такой получился ответ. Не собрать уцелевшие биты. Я сижу за столом. Никого рядом нет. Я один... И компьютер разбитый... |