Начинается четвёртая книга "Хроник Мироздания" ЭПИКА, написанная Анн'ди МакОстином. Нагорная проповедь - 2004 Блаженны нищие - им будет всё дано, От них лишь требуются ветошь и лохмотья Да на ветру облезшие давно Несчастные кусочки голой плоти. Блаженны алчущие - их ведёт лишь мысль О том, чтоб приобресть - они обрещут. Итог не важен, важен только смысл Желанное достать из мира трещин. Блаженны страждущие - их удел страдать, Им дела нет до тех, кто их счастливей, Они не знают, жить иль умирать, Для них и мелкий дождь, что летний ливень. Блаженны ищущие, ведь для них есть цель Найти, взглянуть, а после перепрятать. Пусть даже их корабль осел на мель, Но отдых будет большею утратой. Блаженны пришлые - они полны надежд, Что их когда-то где-нибудь да примут. Блажен сражающийся - он латает брешь И не узнает, кто вонзил нож в спину. Блаженны спящие - они миры творят И в них исправят жизни недочёты. Блажен глаголящий - ведь лучшей из наград Ему пребудут всех речей подсчёты. Блажен отрекшийся - он где-то ставит крест На том, чем жил, с кем был, к чему стремился. Его стезя - уйти с обжитых мест И, может, где-то снова отличиться. Блаженны плачущие - слёзы их предел, Им нет причины большего бояться. Блажен неведающий, тот, кто не у дел, Ведь он не мыслит, на кого равняться. Блажен несчастный - он когда-то вдруг Узнает счастье и поймёт причины. Блажен живущий - он глядит вокруг И думает о будущей кончине. Блажен просящий - он осознаёт, О чём, кого и как просить возможно. Блажен убогий - мир ему даёт Того, что остальным давать не должно. Блаженны те, кто слепы - те душой По жизни невредимыми пройдутся. Блаженны мёртвые - они уйдут в покой, Но, может быть, когда-нибудь вернутся. Сватовство к Этайн Я буду скоро свататься к Этайн, Хоть за бесценок продал долголетье, Хоть обменял серёжку в левом ухе На шум дождя, грохочущего вспять. Отвергнут буду,но попробую опять. Как женихова спесь близка по духу! И много мне уроков преподать Уж не успели пряником и плетью, И ручка пасты блик в себе хранит, До дыр ещё не списана бумага, И в аджна-чакре спит моя отвага, Где разум виденье не может пережить. Я докурю свои полсигареты, Накину плащ на скудность рваных плеч, Пошлю в и-нет последние приветы, И буду снова свататься к Этайн. Пускай я где-то потерял последний страх, Пускай не нахожу, где бы прилечь, Пускай засохла правда на устах, И не гожусь Мидиру я в подмётки, И не рождался шершнем иль пчелой, И мёд не пил, замешанный на водке, Но я пойду посватаюсь к Этайн И подарю своей легенды семя. Пусть не привёл я воинов с собой И к торжеству не застрелил оленя, И пусть хохочут все над пением моим, Которое сам Луг благословил, И пусть покину двор с отметой яркой На голом недосиженом заду, Но я пойду посватаюсь к Этайн, Хоть будь она неграмотной дояркой, Несущей как попало ерунду И где попало шмыгающей носом. Пусть попаду я на дороге под колёса - Но гейсы воинам ехать не велят Направо в пору дикого Самайна - Со всех сторон я буду слышать приреканья, Но никогда не поверну назад. Вот устрою сватовство к Этайн, И будь ,что будет... * * * Раннее утро. Первое ноября. Из грязного напрочь подъезда Вышел уставший друид, Воззрясь на забытое солнце. Ночь человеческих жертв В квартире номер тринадцать, Время обрядовых танцев В честь богов подземного мира. Друид же, громко вздохнув, Обречённо поплёлся за пивом. Сегодня он будет спать, А завтра успокоит соседей, У которых болела башка От крови, капавшей сверху. И думал уставший друид: Зачем быть кровавым жертвам В водолея чистую эру, Когда небо цветёт карамелью, И солнце печётся в шашлычной? Он достал "Беломор", покурил, Попинал ботинком булыжник И пошёл пополнять свою бороду Ценными хлебными крошками. Я никогда не вернусь Я никогда не вернусь в этот скошенный старостью склеп, Я никогда не спою гимна отважных фианнов. Там, на равнине Маг Слехт камни встречают колени, И Кромм Круаха чело принимает кровавую жертву. Я научусь вспоминать следы одинокой лисы, Я не усну крепким сном на двух затупленных копьях, Я никогда не вернусь на королевскую трапезу И, словно вещий Ойсин, тайну в себе сохраню. Двое увидят рассвет, но лишь один будет помнить, Как научились они ласкать океана покров. Если позвать моё имя, бриз принесёт его с моря, А ты никогда не расстанешься с недосягаемым летом. Я никогда не вернусь под стеклянную сень Каэр Сейдена, Я никогда не сыграю на арфе Талиесина. Я просто останусь с тобой без уныния в бьющемся сердце, И ты безмятежно уснёшь на моей отдохнувшей груди. Неоаскеза Дайте мне видеть тени У сточных канав и ворот. Дайте мне прах из тлена И киньте в водоворот. Я близок к умению злиться, Как благополучный дурак, Который желает учиться. Скажи, что я сделал не так? Мне были открыты пространства Молебнов и гимнов святых. Влекомый надеждами братства, Я был разделён на троих. Один надоел быть любимым И жаждал все счёты свести. Другой же прослыл нелюдимым, От близких желая уйти. А третий смеялся с обоих И был на злословья мастак.. И жизнью одной жили трое. Скажи, что я сделал не так? Но нервы не станут железом, И слово не станет судьбой. Я принял неоаскезу И снова воюю с собой. Мама, я не Кухулин Мама, я не Кухулин, Я не отпрыск бога солнца, Я привык не быть один И не выпивал колодца Без существенных причин. Нравом я всегда спокоен, Но, бывает, горячусь. Я не мылся в водах Бойна, Редко, если перед воином На дороге окажусь. Я не странствую годами Средь лесов и под холмами, Я люблю очаг и дом, Дружбу не вожу с вождями И всегда доволен сном. Я не корчу физий грозных Перед битвой в час лихой. Я при стонущих морозах За калитку ни ногой. И га-болга не метаю Под водой ноги толчком, И никак не насчитаю Во глазах по семь зрачков. Не стою одной ногою Я на острие копья И не лезу с головою В драку, жизнь свою губя. Я не езжу в Эмайн Маху, Тёмно-красная рубаха Не бывает мне к лицу. Я не слишком осторожен В выборе меча и ножен, Но уж если подлецу Меч достанется хороший, Жизнь того придёт к концу. Если слышу поношенье, Безразличье - вот решенье: Нидингам ответ один. Мама, я не Кухулин, Я не ссорюсь с Конхобаром, Я в семь лет был славным малым, Но берёгся острой стали И над книжками корпел, И меня не привлекали Наконечники у стрел. Я в семнадцать не женился, Но лишь в первый раз влюбился, В двадцать семь конца не жду. Жизнь моя худую мзду Не берёт за безразличье К мыслям близких мне людей. Скромность я считал приличьем И боялся быть умней. Я не бью ворчливых псов, Не служу подобно оным, Даже если был готов Стать заложником урона. Мама, я не Кухулин, Я болезнен, как другие, Я не самый лучший сын - Если есть ещё такие. Я не бьюсь один за всех, Предпочту аскезе смех И всегда узнаю сына, Даже если много лет Мы не встретимся в помине. Мама, я несу свой бред В обездоленные массы Без отлучки на обед, И считаю, не напрасно. Я не буду пригвождён К мегалиту в ратном поле, Вряд ли буду обречён Есть полгода хлеб без соли. Мама, я не Кухулин, Я есть комом первый блин, Сытый вдоволь наговором Нагулявшихся причин. После искреннего спора Остаюсь всегда один И плету судьбы узоры... Мама, как мне быть другим? Лысый Бьорн Слетят занавески с окон, Когда ветер завоет у уха. За тобою придёт Лысый Бьорн, А за мною - косая старуха. Когда в небе запахнет грозой, Будет ливень стеною литься, В свете молний битвы лихой Лысый Бьорн в твою дверь постучится. У него шрам на левой щеке От медвежьей увесистой лапы, Два браслета на левой руке, Длинный плащ и старая шляпа. За спиною секира висит, Грязь засохла на сапожищах, И при виде его всяк молчит Иль глаголить старается тише. Жмутся к задней стене голоса, Суп прокис и наморщилась каша. Кто печаль твою видел в глазах, Тот не видит всех горестей наших. Я ж стараюсь заведомо встать И уйти, не спросясь разрешенья, Но увы, мой друг, в наши лета Жизни путь начинается с тленья, И моя полноцветная жизнь Согласована с волей другого. И совет: за дела не держись И не бойся начать их снова. Лысый Бьорн никогда не прощал, Потому что не обижался. Иногда мне его просто жаль, Но почто я таким не остался? Он придёт и откроет дверь, Просидит всю ночь у камина И уйдёт до восхода. Поверь, Он стал близок тебе отныне. Чрез мгновенье исчезнет, как сон. Проводи его заспанным взглядом6 До свиданья, прощай, Лысый Бьорн! Может быть, ты вернёшься когда-то... Небеса запахнутся зарёй И умчатся к западу звёзды. Лысый Бьорн дал отчёт пред судьбой, И тебе когда-то придётся. * * * Тёплый вечер разлился шипящим маслом Осенью на старой сковородке. Мы качаем память, словно ветер - лодки, А любовь к разумным игрищам угасла. Молодость живёт своею бесподобной жизнью, Лик добра участвует в убийстве половинном, Богатырское чело стальной опутал нитью И, не досчитав до ста, вплетает в паутину. Кубиками прошлыми вторник присягнул эмали, Отчего же не дают вступить в свои права? Цены на дорогу в вечность повышаться стали, Надо бы вернуть долги в процентах до темна. Битва в Камланнской долине Закат багрово-синею окрасился резьбой На поле брани Камланнском, где продолжался бой, Где звук рогов сливался с людскими голосами, Где строй на строй стремился с обнажёнными клинками, Где заглушали зовы к бою ржание коней, Где вид кровавых трупов пробирает до костей, Где смерть и ужас в танце диком пламенно слились, Казалось, будто все светила низвергались вниз. Где кровь земля взалкала, усеянная градом Доспехов и оружия, едино со закатом Враз слившихся. Казалось, что вся долина разом Представилася зрению багрово-чёрно-красной. Стихала битва Камланна, последняя из битв, Где не было победы, а кто остался жив, Ругал судьбу зато, что не мёртв, как остальные, Ибо в час битвы мёртвые счастливей, чем живые. Сэр Бедивер очнулся от яркой резкой боли, Её превозмогая, он смог подняться вскоре. Доспех, мечом разрубленный, как вретище висит, Зияют раны сквозь него и голова гудит. Зажглися звёзды первые на мрачном небосклоне, В искристом лунном свете уж вся долина тонет. И рыцарь, что орудовал, как тростью, булавой, Бредёт и спотыкается средь трупов чуть живой. Друзей своих, что смотрят стеклянными глазами Находит он, и очи его слезятся сами. Над трупами пронзёнными, калечными телами Стоял, не молвив слова сэр Бедивер часами. О, будь вы прокляты, исчадия Самайна! Стремитесь вы проникнуть в людские думы тайно. Вы воинство логрийское на гибель обрекли, Оставивши Британию на произвол судьбы. И тут средь скопищ трупов рука взметнулась чья-то: "О воин, кто бы ни был, скорей спеши сюда ты!" Сэр Бедивер откликнулся и поспешил на стон, Был из-под скопищ трупов сэр Лукан извлечён. Глаза его заплыли предсмертной пеленой, Усы и борода покрыты кровию чужой, Рука доселе не разжала рукоять меча, Которым в битве он косил захватчиков сплеча. Главу сэр Лукан приподнял тяжёлую свою И рек: "Скажи, сэр Бедивер, ужели я не сплю?! Ужель сей ужас, что мы зрим, реален?" "Да, мой друг. Из всех убитых ныне смерть отторгла только двух." "Нет, трёх", - рек глас, в котором страдание и боль. Два воина обернулись. Да, это был король Артур, правитель логров, могуч и седовлас. "Друзья мои, я думал, в живых не стало вас. Я призрака Гавэйна ослушаться посмел, О небо, твой урок столь горький я уразумел. И если б мне отдать команду к бою не пришлось, Я верю, что Британии спастись бы удалось." Вдруг он узрел невдалеке знакомый силуэт. "Готов поклясться миром, что это сэр Мордред! Мой подлый родич в битве живым остаться смог, Но ныне от моей руки его постигнет рок!" "Одумайтесь, король мой!" - сэр Бедивер воззвал, - "Вы чудом стоя держитесь, вам меч опорой стал. Сейчас он не опасен, нет смысла биться с ним, Вы мало что докажете деянием сиим." "Погибнуть от Экскалибура Мордред не достоин, Но будет всё же он сейчас пронзён моей рукою. Я твёрдо на ногах держусь, подайте мне копьё: Предателя немедля подниму на остриё!" Артур воскликнул зычно, к Мордреду подходя: "Собаке смерть собачья: умри же от копья!" Рука копьём пробила насквозь стальной доспех. Сквозь боль издал сэр Мордред лишь каркающий смех. Приблизил он рывком себя к противнику, пронзённый, Сверкнул, попав в луны свет одноручник занесённый. Без звука рухнули вдвоём, покинули их силы, Сэр Лукан и сэр Бедивер к Артуру поспешили. Сквозь шлем на лоб и брови кровь алая стекала, Пришлось обоим рыцарям сил приложить немало, Чтоб вынести Артура на морское побережье, Чтоб его бледное лицо овеял бриз прибрежный. Сэр Лукан с каждым шагом терял и кровь, и силы, И только короля они на берег положили, Сэр Лукан на морской песок, вздох испустив, упал, Простился со друзьями и богу жизнь отдал. Сказал Артур: "Сэр Бедивер, исполниться должно Пророчество: Британии погибнуть суждено. Возьмите мой Экскалибур и к озеру ступайте, Его достигнув берега, вы в воду меч бросайте, А после возвращайтесь." Сэр Бедивер поднялся И волю королевскую исполнить свято клялся. Но меч, достигнув озера, он бросить не решился И, спрятав в камышах его, к Артуру возвратился. "Что ж меч?" - по возвращении спросил его король. "Его я бросил в озеро. Круги лишь над водой." "Сэр Бедивер, неправду вы мне сейчас сказали. Вернитесь и исполните, что сделать обещали!" Сэр Бедивер нашёл тот меч, ко озеру вернувшись И бросил его в воду, посильнее размахнувшись. Рука поднялась с озера, был схвачен меч рукой, Взмахнувшей им три раза, и скрылся под водой. "Теперь вы не солгали", - сказал ему Артур,- "К владычице Нимуэ возвращён Экскалибур." Глаза его закрылись, король, казалось, мёртв. Сэр Бедивер с собою покончить был готов... Но горна звук далёкий сквозь густоту тумана Пронёсся над холодною водою океана. Ладья из мрака вечного бесшумно выплывала И подле воинов раненных ко берегу пристала. Моргана из ладьи волшебной на песок ступила И подле брата своего колени преклонила. "О брат мой, властелин Артур, я много зла творила Но прегрешения свои сполна я искупила. Слезами горькой скорби свои умыла руки, И жизнь свою отдала б я, чем жить в столь тяжкой муке. Но небо предрешило: ты будешь отвезён На остров заокраинный, предвечный Аваллон." Ладья всё удалялась, в морском тумане тая. Сэр Бедивер стоял недвижим, взглядом провожая. Рассвет - уж было утро - долину озарил. Сэр Бедивер своею речью волны огласил: "О ты, что был для нас и сюзереном, и отцом, Прослывший в мире доблестным и истым храбрецом, Став жертвою предательства, обмана и интриг, Урон ты потерпел, и дух Британии поник. Ты чествовал друзей своих и миловал врагов, И каждый рыцарь Логрии всегда отдать готов Был жизнь свою за дело, что для страны вершил, И участь твою горькую любой бы разделил. Но зло в родимом клане тебя уж поджидало, Исполнить цель столетий оно тебе не дало. И мы веленью твоему препятствовать не смели, Ты пал, сражённый в битве, и мы осиротели. Затух единый факел во тьме времён кромешной, И ступит во Британию стопа владык нездешних. В живых осталися теперь немногие из нас, Но слово будет о тебе возвещено не раз. Настанет день, когда в наш мир, во гадком зле погрязший, Вернёшься ты: цветок Добра распустится увядший. Тьмы душной супротив с клинком лазурным ты восстанешь И Войско Света, с праха воспрявшее, возглавишь. Клинками потрясая, мы за тобой пойдём, Прославив на вселенную смещение времён. Мир ото сна воспрянет во вечную весну. Король Артур вернётся, и быть же посему!" * * * Я обвиняю себя в дальтонизме, Красную кровь с соком вишни смешал. Я объявляюсь фанатиком веры, Убийцей в себе инородных начал. Я требую срочно медицинскую справку О том, что я самый душевнобольной. Я иногда ляпну такое, Что все понимают: проблемы с душой. Я всем объявляю себя лжепророком. Пороки трубят о кончине времён, А я лишь с трибуны в полгласа вещаю, Что мёртвых живые не вспомнят имён. Воин Света Воин Света стоял и глядел в никуда, У него не хватало дороги домой. Если б были слова, в них была бы нужда, Но слова отказали в просветах над тьмой. Свежий ветер прорвал нелюбимые дни, Скучный воздух ушёл и не крикнул, куда. Он не понял, что это приплыли они, Те, которые ждут и дождутся суда. Воин Света сорвал одинокий колпак И запел древний гимн о Начале Времён. Он хотел, чтобы кто-то подал ему знак, Он хотел, чтобы кто-то был также умён. Вниз спешат города, обернувшись дождём, Променяв сок небесный на веру в себя; Это грустный филид стих слагает о том, Что нельзя в счастье жить, этот мир не любя. Млечный Путь на ура пропустил похвалу, Отпирать отказавшись защёлки дверей. Воин Света с утра превратился в скалу И укрыл в своей сени десятки людей. Послания (диптих) 1. Дверь отперта, войди и успокойся, Сядь на балконе и взгляни на дождь. Ночь удлиняется приливом ветра, И капли тусклые нечаянно дрожат На подоконнике набухшем. Я твой рассказ с вниманием послушаю, Коль ты мне что-то рассказать собрался. Я сам пойду и отнесу твои проблемы, Куда не приведёт единый путь. Любое слово будет отдаваться В писклявых трещинах невыбитой брусчатки. Ведь кто-то хочет власти над собою, Не понимая, что такое власть. А кто не учит - тот руководит, Но приговор от тяжбы не спасает. Судьба побесится и перестанет докучать. А ты привстань и врежь с размаху стулом В её остервенелое лицо. Я наблюдал, как люди расходились Из-за боязни вскоре умереть. Но есть ли смысл, Стараясь, избежать такой кончины И щёлкать пальцами, чтоб сбросить злую мысль? Но тот, кто совладает с бренной смертью, Когда-нибудь выходит из игры. Но это не поможет... А ты не обращай вниманья. Будет! Я - не старик, но побрюзжать люблю. Ведь ты в тетрадь для школьных сочинений Занёс мои оборванные строчки И даже подписал: "А. Г. МакОстин", А мы и знать не знаем, что дороже Оценят в будущем: мои стихи или твою тетрадь. И всё-то я тебе толкую и толкую В обмен на редкую и грустную улыбку, Но раз дано на наши жизни время, То значит, есть и время говорить, Есть время думать. "Дождь стучит по крышам" - Не правда ли, знакомые слова - Ведь тот, кто гонится за вечным счастьем, Навряд ли сможет ощутить его. Но я то знаю: мы сошли с ума, И счастье ищем там, где им не пахнет, Пеняя на людей из окруженья, Которые не слишком идеальны, Чтоб нас с тобою до конца понять... Так смачно под ногами захрустели Стекавшиеся долу пошляки, О них забудут, но их мысли вечны, Они и нас, к печали, не минуют... Я не исчез, я просто притворился, Что справлюсь с установкой быть нечестным Перед самим собой. Но ты сегодня гость мой, а гостей Здесь нет привычки потчевать обманом, И чтоб поддерживать динамику листа, Я никогда не буду больше притворяться. И только бунт решит проблему скуки, И только сталь разбудит мысли мёртвых! А после битвы я сложу оружье, И мы пойдём, и будем исцелять Тех, кто в сраженьях получил увечья И тех, кто раны эти наносил. "Дождь барабанит каплями в окно" - Ещё одна заезженная фраза Для тех, кто принял в жизнь неоаскезу И не гнушается зачатков древних знаний. Мы живы только тем, что ищем образ Для разжиганья пламенности чувств. Но каждый ищет свой... И времени не будет, чтоб подумать О скрытой за окном первопричине, Которую никто уж не найдёт. Но нынче я почту за честь и благо С тобой сидеть и пеплом любоваться, Возникшем из огня для сигареты. Мы так недавно разучили роли, Но уж импровизируем вовсю. Мы не питаемся надежд бесплодьем Узреть за пеленой луну и солнце. "Сегодня" есть, а "завтра" ли наступит? Два друга, Два актёра Курят В дождь. 2. Друг мой, я ужасно недоволен Тем, что нам дозволено хранить в себе пороки, Собранные за бесценно прожитые дни И хранимые в сознанья закутках. Мы живём, хотя не можем осознать, с какою целью. Ведь неправильного мненья не бывает - Вот и носим чепуху из дома в дом, Не спросясь хозяина. Это было в недалёком прошлом: Я по каждому вопросу горячился И срывал уроки под названьем, Слух ласкающим: "Грань меж Добром и Злом". Странно быть песчинкой у прибоя, Ибо с первой же приливною волной Ты расплачешься, и станешь тяжелее, И смешаешься с песчинками другими. Знают многие: Одному остаться отличается от состоянья оным быть. Но, может, нам паденье диктовалось свыше, А мы упали ниже многих уровней, Чем нас просили. Друг мой, может я разочарован Обстоятельствами с палками в колёсах, Что мешают нам впадать в нирвану Иль хоть чистить наши чакры раз в неделю. Но ведь каждое Из этих обстоятельств С оного преодоленьем позволяет Стать на несколько ступенек выше. Каждый прав по-своему, когда Старший брат несёт свой дзэн в обитель, А младший нанимается к даймё на службу ратную. Но кто же На мой вопрос досужий даст ответ: Чем провинился я перед своею совестью, Что каждый день приходится внимать Остаткам горечи вчерашнего похмелья? И если звёздам я скажу: "Да будет так!", То мне ответ услышится: "Так будет!". Ведь это сердце кровь свою переживёт И будет биться пеплом, брошенным с высокого уступа В пучину моря. Друг мой, хорошо, что я тебя нашёл, Ведь мог и не найти в таком скоплении народа. И если я имею право дать совет, Тогда внимай: Коль счастья иль покоя Два человека просят у тебя, Не пожелав делить его друг с другом, Но ты способен отдавать лишь одному, Спасайся от обоих, Скройся с виду, притворись Беспомощным совсем. Ведь тот, кто не получит ничего, Тебя проклятью горькому подвергнет. Но если ты из двух кого-то выбрал, То значит сделал это из корысти, А что же ждать нам от корыстолюбцев? Я приучил себя благословлять людей, От этого кому-то станет легче, И поделом всем тем, кто будет против. Друг мой, Знаешь, я ведь несказанно счастлив, А раз я счастлив - значит, я богат. Вот новый текст и двое действующих лиц. Давай его разучим на досуге И как-нибудь на всеобзорный суд Его мы вынесем. Да, но с одним условьем: Мы как всегда играем лишь себя. Иешуа на кресте В глазах испуг. Есть время петь, Когда вбивают гвозди в тело. Кто пойман был в свою же сеть, Те за меня молитесь смело. В глаза взглянул центурион, И в них прочёл я состраданье, Но он исполнить обречён Инстанций высших приказанье. О сотник Лонгин, ты копьём Пронзишь моё нагое тело. Что испытаешь ты потом За свой поступок недозрелый? Я лишь учил любить людей И мир, плод разума творенья, Душой напоминать людей И жизнь беречь худых стремлений. Но вы глухи на правду слов И падки до чудес веселья. Такой подход для вас не нов Ещё с эпохи Моисея. Не знаю, что не поделил Он с величавым Осирисом, Но почему-то вдруг решил Из государства грозных гиксов Евреев вывести. Закон Был дан для дела, не для слова, Но смысл вы удалили вон, И буква лишь блюлась сурово. Я сей закон не упразднял, Но о корнях его напомнил. Им ни один из вас не внял. Иль, может, вёл себя я скромно, Когда по морю в шторм гулял, Делил еду на тьму народа, В вино водицу превращал, И исцелял увечных сроду, Когда я души мёртвых звал Вернуться в брошенное тело, И прокаженных исцелял, Тех, от кого вельми смердело? А кто бы смог пройти мой путь, Не евши сорок дней в пустыне, Когда не смел я отдохнуть И крова не искал в помине, Вы, добрые ученики? Иль вы, имперские солдаты, А ,может, вы, о книжники, Что нынче несказанно рады? У вас был опыт палачей: Из поколенья в поколенье И в свете дён, и в тьме ночей Пророков предают забвенью. Боялись, мне подарят власть И будут мирно подчиняться? Ах, как же стыдно мне за вас, Как вы могли так просчитаться?! Я не хотел быть ни судьёй, Ни лидером освобожденья И ни царём над всей страной. Свободы путь - в сердцах движенье. Я только царь своим словам, Познавшим большего не надо. Хотел я счастье дать сердцам И не желал другой награды. И вот за это я распят Меж двух отпетых негодяев. Я оскорблён с главы до пят; Такое люди не прощают. О мать, не надо слёзы лить, Ты тоже редко мне внимала. Однако, вечно дорожить Моим глаголом обещала. Я не сержусь. Большой почёт, Что воспитала, как сумела. Но не тебе даю отчёт, А тем, кто мне внимали смело. О Иоанн, храни её И будь ей лучшим сыном. Помни, Что упущение моё Ты можешь в сотни раз восполнить. Иуда, плачь. Ты другом был, Но цель мою так и не понял, Иль, может, не хватило сил Питать в себе свою же волю? Тридцать серебряных монет - Цена с тобою нашей дружбы. Я схвачен был в один момент, А ты - вознаграждён за службу. Плачь, Пётр, ты трижды от меня Отрёкся пред людьми чужими. А ты ведь клялся, в глас гремя, Что не предашь меня впомине. Плачь, Магдалина. Я тебе Помог когда-то, выгнав беса. Со мною ты была везде И много зрела дел чудесных. Но, сердцем всем меня любя, Ты даже редко приближалась. Хотел и я любить тебя, Но ты чужою мне осталась. Ты не заснёшь и в эту ночь, О прокуратор Иудеи. Ты опасался мне помочь, Хотя питал сию идею. Но власть дороже бедняка, Дерзнувшего глаголить правду. Ты ею наделён пока Сегодня. Что же будет завтра? Крепись, несчастная страна, Лежащая под тушей Рима! Свобода каждому дана, Но не для каждого узрима. Свершилось. Грянул гром с небес. Мне путь стихия освещает. Последним из моих чудес Прощенье будет: всех прощаю... Индийские частушки Наверху понатыкали Много звёздочек красивых. Песенку мы напевали: Харе Рудра, Харе Шива! Из-за открывалась В лунном свете панорама. Мы от счастья надрывались: Харе Кришна, Харе Рама! Не разбросаны постели, И ушла на праздник мама. Мы всю ночь "Плэйбой" смотрели. Харе Сутра, Харе Кама! Я сегодня по укурке Лотосом цвести не буду: Я и так прописан в дурке. Харе, Гаутама Будда! Мы назавтра прикупили Полтора пакета дури, На закате всё скурили. Харе, Лучезарный Сурья! Ливень разогнал прохожих, Мы аскаем в ритмах танго, Бьёт вода по нашим рожам. Харе Индра, Харе Ганга! Мы частушки вам пропели, Много в них стыда и срама. Помидомы полетели В харю Кришне, в харю Раме. О греках и не очень триптих Про Пифагора Все желанья удолблены в трубку, Все дрожащие будут блохами, А кто губит топорами старух, Тот не станет Наполеоном. Кто из них, Лилит или Ева, Подорвали карьеру Адаму, Но все трое навряд ли увидят Бессмертный огонь Прометея. Мы сидим возле речки Вонючки И торчим в полный рост от фантазий; То ли Номосом мы не вышли, То ли веры в себя маловато. Каждый втайне хочет влюбиться И утратить власть над собою, Но кто же не любит об этом Средь родных на досуге трепаться? Нас бросали в мутные ряби, На харчи забивали Танталовы, Засылали на дальние звёзды, Ну а мы - всё одно - возвращались. Было время - были прошедшие, Будет время - будем грядущие, Но нескладное лучше запомнится Величественной осанкой. Из-за гор Пифагор поднимался, Аватар Господа Аполлона; Он учил уму да и разуму, Он стрелял в грачей да из лука. У него шапка куньего меха, Отороченная прибоем, Он глаголит на синдарине И глазами молнии мечет. "На черта вам моя теорема, - Говорит Пифагор Аполлоныч, - Я ведь сам, аки все теоремы, Зело сложен и непонимаем. Поднимите мне лучше веки, Больно стар становлюсь я для зренья, Я теперь буду всех вас щупать И в Тартар, оголтелых, кидать вас. Я в Тартар всё равно не верю И в Олимп не верю тем более. Ну и что, если я аватарный, Что я мыслей своих не имею?! Аполлону Олимп уж не нужен, Он послал его в тур-путешествие С эротически-гладким уклоном. Он общался с людьми башковитыми, С мудрецами востока и юга И ученье о реинкарнации Приобрёл для дальнейших функций. И теперь вы меня не троньте, Я отныне Крона покруче: Как заговорю ваши души, Так станут они крокодилами!" Он состроил страшную рожу, И мы от него побежали Да спрятались да под гору, Не казали оттуда и носа. Стало скучно - хоть глаза выкалывай -, Сердце ждёт, а мозги плесневеют. Стали челюстями меняться Да играть в стиле "хаос" и "фьюжен". А потом мы сели в кружок И спели погребальный рэггей По весёлому деду Замолксису, По великому его мышленью. Про Овидия Ждёт Тристан свою Изольду У одесского причала. За сенсации начало Из розетки сыплют вольты. С Дерибасовской приветом Город Томы - взмах рукою. Дюк позволил над собою Небеса украсить светом. Трап упёрся косяками В борт упругий корабельный. На исходе мысли дельной Я не спорил с моряками. Те Овидия не зрели, Он вино пил на террасе, В синий он лицо покрасил, Чтобы в море не узнали. Трубку мира забивает И волкам приносит жертву, Носит галстук в стиле "рэтро" И "Аморес" сочиняет Говорит Назон Овидий: "Я не спорю за банкноты. Был дурак, озлил кого-то, Но последствий не увидел Аполлон Гипербореец Мне теперь закон и папа, Я ему и хвост, и лапа, Я теперь почти не бреюсь. Я теперь не безметалье, Для меня и Стинг - блэк-метал. Я вчера Тристана встретил, Он кромсает взглядом дали. Я сказал ему: "Дружище, Ты не жди свою невесту, Ожидание не к месту, Коль тебя здесь не пропишут." Я и сам на время в Томах, Да и то в астральном плане. Я служу в сульмонском храме Зевсеида Аполлона. Тот живёт в Гиперборее, Средь снегов и вечной стужи. Вот и понял я, что нужно К нему съездить поскорее. Я достал шаманский бубен, Вскоре в транс вошёл несмело, Дух моё оставил тело, Проглотив на завтрак студень. Пифагор гипотенузный Раздвоиться помогал мне, Стилос и пергамент дал мне, Чтоб эклоги писал я грустный. Я же грусти не обучен, Я люблю пошлить и злиться, Я не вижу смысла в лицах, Что грустят на всякий случай. И придумали легенду О пороке с Юлей Младшей, Их сослали да с мамашей - Август был в то время вредный, Не добрее он и нынче, Да и чёрт с ним, оголтелым! Я свободный, значит смелый, Словно карликовый пинчер." Мы с Овидием сидели И в стихах соревновались, Понемногу напивались И Бурзума песни пели. А потом с весельем буйным Вверх поплыли по теченью. Море разыгралось тенью, Той, что выдал принтер струйный. Много лет прошло с поры той, Полное ушло в пустое, Но для масс людских такое Путешествие сокрыто. Мало мыслей уцелело, Но в порту, доныне маясь, Сэр Тристан встречает парус. Только чёрный, а не белый. Про Орфея Оживая на днях, Я разбил свой стакан И в последние дни Устаю от разлук. Я в пивную пошёл Залить горе в гортань, Мне кричат: "Эй, Орфей! Ты сыграй нам чего! Мы с похмелья сидим И джэмуем не в такт. Мы не можем, как ты, Ты же круче "Битлов"!" Я сказал: "Мужики! Я ж не в ноту ногой: За кифарой сидел В позапрошлый сезон И теперь не могу Взять нормальное "до". Я на кухне втыкал На замену луны И вчерашний четверг. Но теперь осознал, Что я лучше живых. Пифагора я зрел И Овидия зрел, Но им двум до меня Ещё долго лететь. Есть и те, что творят Такие дела, Что приходит потом Только Армагеддец. Я травы покурил - И в Аиде уже - Хорошо, что платок Носовой поменял - Эвридика со мной Отказалась идти, Им с Плутоном вдвоём И так хорошо. Я полгода уже Просохнуть хочу, Но эффекта не зреть, Выдаю лишь ска. Но я знаю одно: Курт Кобэйн не погиб, Они с Цоем пошли Надолго курить. Словоиспражнения Резиново-белые капли снега скрипели от счастья у ног моих. Сакральные дни понимались на праздник по медно-духовым инструментам. Толпа пьяных хиппи ушла в запой, и немногие вернутся из них, А те, кто вернутся, нырнут в анахронизм под вящий рёв аплодисментов. Мавзолей всех святых собирает буйные головы, Отсекаемые у тех, кто на гору идёт без копья. Наши пути были так стары, наши жизни были так молоды, Что Харону не хватит Стикса, чтоб смести все эти хлопья. Назавтра грядёт последний бой бок о бок с преданным зрителем. Зритель - не друг, зритель - соперник, желающий нам доказать обратное. Можно здесь даже не быть профи, можно стать просто любителем, Но главное - сделать себе очень больно, а зрителю этим сделать приятное. Так заканчивается "Эпика", четвёртая книга "Хроник Мироздания". | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
