Мысли вяжутся в узел. Стальным тросом скручиваются в клубок, неровными краями царапают сознание. Глаза устремились на росший напротив куст шиповника, и лишь пальцы автоматически, без отказа перебирают пожелтевшие от времени клавиши.

Холодно. Сегодня как никогда холодно. Как просто и нелепо просто проскочили летние дни. А что было? Все было проще. Теплей и сытней. Кое-что подавали. Хоть редко, но пускали в столовую, где можно было подышать в тарелку с горячим супом и хлебнуть на халяву 100граммов холодной водки. Народу было больше. Остановится кто-нибудь, присядет рядом. Заслушается, пустит слезу. Бросит мелочь и скажет просто – «спасибо дед». А то еще лучше – мужики со смены идут. По ним сразу видно – шумят. Ага, - смекаю,- получка была. Ну, никак не могут эти мужики мимо пивнушки пройти, та, что слева, за парком. Ну, как и полагается я туда. Присяду на краешек и давай что-нибудь пороть. Сперва сядут и пьют. Лишь недовольно косятся, разговору мешаю. Потом медяки что на сдачу остались – мне отдадут. Ну, а у меня ж работа такая. Али «Подмосковные», али может какую современную затянешь. А они в слезу и давай подпевать. Расплачутся, расщедрятся. Тут-то и самая большая хитрость в моей профессии. Ежели деньги будут давать, то важно разговор поддержать, компанию составить, но и пропить все тоже нельзя. Жить ведь еще. Кто его знает, чего оно завтра будет?

Вон вишь идет! По нем сразу видно – куркуль. О-го-го брат. У меня брат не хуже сыщика стал. Я теперь людей за версту различаю. Да вон кого хошь спроси. Что не веришь? Ну, давай сперимент проведем. Идет мужик, цветы несет. Ну, иди, спроси у него закурить. Порядочный вроде такой, на лицо симпатичный. Ну, иди, попробуй. А я тебе сразу скажу, не даст он тебе. Сам и не знаю даже почему. Чую я всех их. Что пошел? Интересно тебе, ну, давай, попробуй. Ну-ну – ага, головой машет, мол, нет у него. Ты, мил брат, не спеши. Понаблюдай за ним. Сейчас отойдет подальше и аккурат закурит. Там фонтанчик красивый. Почти все курящие приостанавливаются и именно на этом месте прикуривают. Нравится им, видишь ли. Ну, что? Закурил? Я же говорю – куркуль. Такой не то, что сигарету, он и копейки просто так не даст. Чего цветы то купил? Небось, любовнице, какой. Жене хрен купит. Это точно.

Ну, чего ты на меня смотришь? Эх, глаза у тебя прям страшные какие-то. Ну не должно быть у вас таких глаз. Ведь бродяга бродягой, а глаза как у профессора. Умный, небось. Умел бы говорить, ох и рассказал бы наверное про жизнь свою. Сколько повидал ты на своем небольшом веку? Ведь щенок еще. А, жрать хочешь? Да я и сам хочу. Холод этот еще. Ну, иди сюда, поближе. Хороший ты мой, маленький, Шарик! А почему собак Шариками называют? Интересно даже. Шарик, Бобик, Тузик. Каждому имя по характеру. Вот ты Шарик. Да какой же ты Шарик! Тощий как смерть. Может, от того и назвали Шариком, чтобы надежда у тебя была. Услышишь: «Шарик! Шарик!» - И подумаешь,- неужели это я круглый и сытый как мячик. Даже теплей и сытней становится.

Посмотрим, посмотрим! Сколько у нас с тобой в ящичке лежит. Эх, черт его возьми. Три…четыре…еще рупь, двадцать, восемьдесят. Хм, вот тебе раз. Ровно червонец. Не густо. Что же на него купишь? А ежели посудить, то кто сейчас больше даст. Она вон жисть какая пошла. Сколько денег то надо? Нам с тобой еще хорошо, поесть наскребем, а больше и не надо ничего. А семью кормить…Вот она какая, жисть.

Жаль, старуха померла. Были у нас и дети. Дочурка…Да померла она. После войны пришел,- не уберегла мамаша. На поле гнилого ячменя наелась моя Настенька и захворала. Долго мучилась – месяц. Почернела лицом. А однажды утром ушла из дому и нашли ее только к вечеру. На бережку. Свернулась калачиком и так спокойно и умерла. А хорошенькая была. Худенькая только. Косички в разные стороны торчат. Веселая была. Схоронили мы ее. Я китель свой военный на похороны отдал. Черт с ними, медалями,- все толку нет. Железки. Схоронили, а через год женка сына мне народила. Да только не судьба видно. Больно шибко костлявая махнула косой над домом нашим. Мертвым сынишка родился. А видать крепкий был бы парень. Жалко, конечно. Женка после этого захворала сильно. Детей у нас больше не было.

Вот ты смотришь на меня, а у самого на глазах даже слезы появились. Что, неужели понимаешь? Вот ведь черт. Собака, а плачешь. Я бы и сам поплакал, да нету их слез-то. Иногда вот так хочется горько-горько заплакать, а не получается. Только голову что-то как обручем сопрет и даже глаза болят от натуги, да сердце останавливается, а потом как заболит по новой.

Старею! Что ж ты хочешь, ведь скоро…да впрочем, и не важно. Шестьдесят, семьдесят. Кому какое дело. Я уже и сам не помню сколько мне. Наверное, много. Уж больно шибко спину ломить стало. На ветру, да на ветру. Пальцы уже не те. Глаза плохо видят. Ну и ладно. Одно скоро помирать.

Не видать что-то никого. Темнеть скоро будет. А давай сегодня выходной устроим. Грянем последнюю и пойдем промышлять ужин: «Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо. Может дам, может дам че ты хошь…»

Лето умирало. Медленно-медленно сочилась алая кровь из-под кроны деревьев. Утром, когда еще никто не видит, открывается страшная рана, где-то там, сверху. Если зажать уши, до боли, до слез стиснуть руками голову, а потом резко оторвать их, то можно услышать тихий стон. Он еле уловим. Его давят и глушат другие звуки. Не имеющий уши да услышит. Едва-едва, только затихнет легкий ветерок, только успокоятся травы и чуть притихнут птицы. Раздается что-то похожее на шелест колосьев и говор деревьев. Но нет. Это стонет лето. Как не хочется ему уходить. Как отчаянно и трепетно хватается солнце за горизонты, но, увы,…тонет и тает как огромный кусок масла на сковородке, и только скрываясь уже почти полностью, вдруг выбросит в белое небо огромную струю алой крови, которая разольется по нему и окрасит реки и лужи…

А на утро он не пришел. На прежнем месте, где сидел баянист, ветер гонял сухую листву, и какая-то молодая парочка уединилась под раскидистым дубом. Так не хватает этому утру веселых, печальных и забивающих монотонный говор города мелодий старенького, заклеенного потертой изолентой баяна и вечного странника, спутника, друга – собаки Шарика.

 

«…Играй музыкант, - я буду верить в то, что лучшие дни к нам придут…»

 

КОПЫЛОВ РОМАН