Травлю душу табаком у оконной ниши. Мне отсюда виден дом, с тополем над крышей. Под его печной трубой, плыли мои зимы. В дверь забитую доской, постучусь незримый. В мешковине половой рыж и не причёсан, дверь откроет домовой - малый красноносый. На больничный мой халат поглядит он строго: ”Ты, с какого света, брат, - куда путь – дорога?”. Я с ответом не спешу: жду, что б весь он вышел. ”Да сосед - ему скажу - жил под этой крышей." - “Ах сосед! Свет бьет в глаза дай взглянуть получше”, - в - голубой воды - глазах вспыхнет солнца лучик. И в обнимку с домовым, словно два Емели, в небеса, пуская дым, сядем на качели; Затрещат, почуяв вес, их худые плечи. Огласит протяжный треск наш весёлый вечер. И из дальней той весны, зазвенит гармошка. Выйдет бабка из стены, скормить птицам крошки. А за нею прямо вслед, как моряк на сушу, выйдет пьяненький сосед - выкричать всю душу. И соседи подойдут, к нам садясь за столик - все кто не забыл маршрут в старенький наш дворик. Мы им всем вина нальём, мертвецов помянем. А о том, что плох, стал дом, говорить не станем. Словно сон, длиною в жизнь, длилась та беседа. В сумрак ночи разбрелись сосед за соседом. Меня обнял домовой: “Ну, прощай парнишка!” Растворился он, как дым, и уплыл на крышу. Я один среди двора, снова юн и пылок, готов шляться до утра, но глядит в затылок и зовёт меня другой, дым засев пускать под крышей - незнакомец с бородой тополей высоких выше. |