Надежда Мамонова

 

Моду диктуют торфушки

 

- Ну вот, опять, словно торфушка справилась, - ворчит бабушка, недовольно оглядывая мое финское лоскутное платье и туфли со сдвинутым каблуком. Это скорее комплимент. Хотя лучше расскажу о торфушках, таких, какими они мне представляются благодаря рассказам тетушки, а вы уж сами решайте, стоит ли обижаться на бабушкино замечание.

Жили они недалеко от заводского поселка. Чуть ли не на болоте было специально построено несколько бараков, поближе к предприятию, которое занималось добычей торфа, на нем ведь в послевоенные годы работало большинство станций. Это сейчас – газ, нефть, мазут, атом. А тогда все едино – торф. И, как всегда, основные работники – женщины. Кто-то из них говорил «брикетуем», кто-то «брикетируем», но суть работы от этого не менялась – с ранней весны и до поздней осени, весь световой день простаивали они в вязкой жиже. От постоянной работы в болотной воде у женщин болели ноги, поэтому даже летом они ходили в шерстяных носках. Из простейших помощников в труде – лопата, да постоянно ломающийся транспортер. Зарплата зависела от выработки, поэтому старались не пропускать погожих летних деньков и махали лопатой без выходных. По тем временам зарабатывали торфушки деньги довольно-таки приличные. Они даже могли позволить сшить себе платье из крепдешина, стоившего невероятно дорого. Эту ткань в заводской магазинчик не завозили, покупать-то некому, для них же специально заказывали отрезы в раймаге. Местная портниха шила по всем канонам тогдашней моды: воротничок-стоечка, бант, рукавчики фонариком, по талии сборка, ласково именуемая «татьянка». Только продемонстрировать эти наряды было негде.

И вот в один прекрасный июльский день, когда заводской гудок возвестил об окончании второй смены, на базарной площади поселка остановился автобус, из которого сначала высыпала целая стайка ребятни, а затем выплыли расфуфыренные красавицы. Я часто представляю себе эту сцену - мужики застыли у шалмана с кружками пива, испуганные женщины в простеньких ситцевых платьях поправляют платки, теребят торбочки с хлебом. А на них медленно, с достоинством «плывут» быстро сгруппировавшиеся «чужаки». Почти как в голливудских вестернах. Когда прошла оторопь, люди, зашушукались, разглядывая приезжих. Легкие, цветастые платья на женщинах, белые рубашечки, шаровары на мальчиках и светлые платьишки на девочках. Почти у всех – новые галоши. Их узнали, кто-то восторженно прошептал: «Торфушки…» Стало понятно, что Нюрка-буфетчица, как обладательница атласного платья и самой длинной нитки искусственных жемчужных бус, больше не может претендовать на звание первой модницы. Дорого (а потому и модно) теперь одеваться так: крепдешиновое платье, белоснежные шерстяные носки и блестящие галоши.

Шествие возглавляла красивая женщина с малышом на руках. И потому как уверенно она себя вела, было ясно - бригадир. Заметим сразу, дама нестандартная. Пожалуй, единственная в районе, чье прозвище время от времени менялось. Сначала просто – бригадирова жена. Даже частушка за ней сохранилась –

 

Бригадирова жена

В шубу нарядилась,

А как вышла за порог,

Сразу простудилась.

 

Но со временем трофейная шуба, так понравившаяся местной моли, расползлась, и актуальность частушки частично померкла. К тому же муж вел себя ну очень уж по-бригадирски - настырно требовал внимания и утешения у окружавших его женщин, с чем эти самые женщины охотно соглашались и в ласках начальству не отказывали. Вдоволь настрадавшись от позора, Антонина Семёновна (предварительно намахнув стакан самогонки) одним ударом в мужнину челюсть установила равновесие и в семье и в бригаде. Толян перешел работать механиком на хлебозавод, его же прежнюю должность унаследовала жена. На вечерках уже пели –

 

Ох, Семеновна,

Какая вредная.

Была румяная,

А стала бледная…

 

Теперь её называли «Тоня-жопа». Сказать по правде, эта часть бригадирского тела была необъятна. Может, потому и вызывала она лютую зависть-ненависть у всех, но, прежде всего, почему-то у мужиков. А может быть дело вовсе не в теле? Уже никто не разъяснит.

Как-то пошли бабы на торфяник собирать гоноболь. Как всегда, поход возглавляла Антонина. Ягоды собирала она своеобразно – поскольку ленилась наклоняться над довольно-таки высоким кустом, то просто плюхалась на ближайшую кочку. Ну, кто-то возьми, да и скажи ей – «Ты хоть смотри, на что садишься, а то на этих кочках обычно гадюки любят греться». С перепугу Антонина заорала так, что с болота убежали, уползли и улетели все, кто хоть как-то мог это делать. Тогда же и прилипло – Тоня-гонобобель. Иногда вставляли букву «в».

Итак, во главе приехавших шла Антонина Семёновна. На тот момент «Тоня-гонобобель». Потихоньку вся команда разбрелась по делам – кто в магазин, кто на почту, кто в «швейник». Бригадир с детьми – в мастерскую.

В комнатке фотографа, ловко щелкнув пальцами, она скомандовала –

- Шлёпни-ка нас всех в стоячку, чтоб галоши видны были!

В этот момент Антонина сильно рисковала, ведь могло родиться новое прозвище, «Тоня-галоша» или что-то позвончее. Но не случилось. Старичок потом не раз рассказывал это явление землякам в пивнушке. Он был настолько очарован бригадиршей, что величал её не иначе как Антониной Семеновной и даже выставил ту фотографию (галоши действительно были видны) в витрине ателье. Мужики помалкивали, а Нюрка-буфетчица в такие моменты делала вид, что не её ума это дело. Говорят, уже на следующее лето она модничала в крепдешиновом платье и пиджаке из бостона.