КАБАН ДЛЯ КОМАДУЮЩЕГО

По натуре я рыбак. Но баловался и ружьишком.

Один мой приятель-генерал по имени Борис пригласил меня однажды на крутую утиную охоту, организовать которую взялся сам подполковник Сёма, председатель окружного военно-охотничьего общества. По приезду на базу он выделил самолучшего егеря, и тот повел нас тайными тропами на вечернюю зорьку.

Затаились мы с Борисом в береговых камышах. Не курим, говорим только шепотом. Ждем, когда потянутся утиные стаи. И они потянулись. Но все с другой стороны озера. До самого темна мы тоскливо провожали их взглядами, так ни разу и не выстрелив.

По возвращении подполковник Сёма поставил егеря по стойке «смирно», отчитал и поставил задачу:

- На утрянку поставь гостей на другую сторону. На лодке. Понял?

- Так точно.

Еще и светать не начало, когда мы вплыли в камыши и, как накануне, затаились. Но, видно, выпала на нашу долю исключительная невезуха. Теперь утки летали там, где мы сидели вчера. Лишь одинокий чирок сунулся в нашу сторону, но, спугнутый преждевременным выстрелом Бориса, стремглав метнулся к сородичам.

На базу мы вернулись мрачные и с желанием немедленно отбыть с этого невезучего озера. Даже запотевшая бутылка на столе не улучшила настроения. Видя такое дело, охотничий председатель сказал Борису:

- Тут недалеко есть глухое озерцо. Только подходить к нему надо осторожно, чтобы не спугнуть утей…

Мы были осторожны, как разведчики, и бесшумны, словно лисы. Последние метры продвигались, чуть ли не по-пластунски. Уляпались в болотной жиже, но были вознаграждены открывшейся нам панорамой. Метрах в пятидесяти от берега плавали пять заматеревших крякв.

Плюнули на охотничью этику и уложили двумя дуплетами всю пятерку. И стали соображать, как достать добычу, не плыть же за ней по осенней воде.

Тут, как в сказке, появился солдат с надувной лодкой на плече. Мы не успели и слова ему сказать, а он уже шлепал веслами, направляясь к нашим трофеям. Собрал их, доставил на берег и вручил нам.

Надо ли говорить, что настроение разом скакнуло вверх. Выпили за удачную охоту, воздали должное приготовленному хозяйкой шулюму из дичи и ухе. Разомлевшие и довольные начали травить охотничьи байки, но помешал наш егерь-бедолага. Ввалился без стука, встал перед начальником и доложил:

- Было пятьдесят четыре штуки, осталось сорок девять.

Если бы подполковник Сёма не побагровел, мы с Борисом так бы и не врубились. А тут мгновенно сообразили, что разница в цифрах и есть пять наших уток.

Пришлось начальнику признаваться.

Оказывается, весной в хозяйстве отлавливают утят, подрезают им крылья, откармливают. И выпускают в озерцо для незадачливых охотников.

Как подполковник Сёма ни оправдывался, мы ощущали себя обманутыми и обиженными.

- Хотите, подскочим к вольерам? – воскликнул он, наконец.

- Зачем? – тусклым голосом проговорил Борис.

- Я покажу вам кабанов для начальника штаба округа и командующего.

- В каком смысле покажешь?

- В прямом. Тех, которых они шлепнут в этом хозяйстве.

Секачи, возлежавшие за сеткой-рабицей, впечатляли своими грозными клыками.

- Тоже младенцами отловили? – спросил я.

- Ага.

- И как же начальство будет их отстреливать?

- Просто… Мы выводили их с поросячьего возраста на противоположную опушку. И вели на эту сторону на кормежку. Так и приучили к своей тропе. Сидку командующему устроим в месте кормежки. И выпустим секача. Он побежит к своему корыту и попадет на мушку…

Предстоящее надувательство воинского начальника ослабило нашу обиду. Продолжившееся застолье окончательно смыло ее…

Ружье свое я вскоре продал. И с тех пор хожу только на рыбалку.