Бери шинель, пошли домой…

Сражения заканчиваются, а история вечна. Ушла в историю и необъявленная война в Афганистане. Героическая и трагическая, она длилась в два раза дольше, чем Великая Отечественная – 9 лет, 1 месяц и 19 дней. Двадцать лет назад, в феврале 1989 года война завершилась выводом советских войск с чужой территории.

 

Время стирает многое и вносит коррективы в оценки давних событий. Но сами события остаются незыблемыми. Неизменными остаются и чувства их участников.

Я вижу мост через реку Аму, так местные жители называют Амударью. Вижу сотни женских глаз, устремленных туда, где стоит у шлагбаума пограничник и откуда вот-вот должна появиться очередная колонна с нашими солдатами. Среди ожидающих мечется девушка в зеленом пальто. Она прижала к груди букетик гвоздик и подняла над головой плакатик, на котором написано: Микитюк Дмитрий и номер воинской части. Все вокруг знали: эта девочка ждет с войны жениха…

Я тоже стоял у Термезского моста и вспоминал свою первую сорокадневную командировку в Афганистан. Она состоялась весной 1983 года. До этого в прессе сообщалось лишь об учениях, которые проходят в Туркестанском военном округе. И вот, наконец-то, цензура разрешила писать о том, что в Афганистане стреляют, и даже среди наших солдат есть погибшие. Но в очень ограниченном количестве. Это особо подчеркнул инструктировавший группу журналистов секретарь ЦК КПСС.

О многом из того, что пришлось пережить, нельзя было писать: масштаб боевых действий оставался под запретом. Но именно эти кадры память сохранила лучше других.

Нашу колонну на подходе к городу Кундузу подстерегли духи, так мы именовали афганских моджахедов. Мы с Ильясом-водителем вывалились из кабины камаза, укрылись за скатами и палили из автоматов по невидимым целям, скрывавшимся за дувалом. Подошедшая с блок-поста бронегруппа развалила дувал, оставив от духов месиво. У нас было двое убитых и пятеро раненых. Ранило и Ильяса. Их отправили вертушками в Кундуз.

Через двое суток я отыскал Ильяса в медсанбате. Хирург капитан Ремез сделал ему операцию, и Ильяс ждал отправки в ташкентский госпиталь. Медсестра приоткрыла одеяло. Его ноги и низ живота были стянуты бинтами. Ильяс щерил в улыбке щербатый рот. Увидев меня, сказал:

- Дембель светит. Невеста ждет. Мать к себе ее забрала. Слабо на свадьбу в Башкирию, а? Адресок продиктую...

Потом хирург Ремез, медсестра и я снимали стресс спиртом в ординаторской. Медсестра, кусая губы, пробормотала:

- Лучше бы Ильяса убили.

- Вы в своем уме? - оторопел я.

- Не будет у него ни невесты, ни жены. Все оторвало. Начисто...

Познакомился я в ту командировку и с полковником Кимом Цаголовым, свободно говорившим на фарси и дари и знавшим наизусть суры Корана. Он числился советником начальника военной академии, которой, вообще-то, не было. Насколько я понял, главным его делом были контакты с главарями моджахедов и вербовка их на сторону правительства Кармаля Бабрака. С одним из таких главарей – Малангом я встречался, тому доверили командовать батальоном афганского спецназа. Кима Цаголова спешно отозвали в Москву после того, как с пакистанского вертолета разбросали листовки с его портретом и обещанием награды в 100 тысяч долларов за его голову…

Было еще множество эпизодов, которые, по понятным причинам, так и остались в блокноте. О выводе наших войск из Афганистана я собирался дать лишь пару зарисовок, чтобы отчитаться за командировку до Термеза. «Красная звезда» отказалась командировать меня на ту сторону Аму. А у меня была личная причина стремиться туда: в Афганистане воевал сын Игорь, командир мотострелковой роты. И мы с женой ждали его у Термезского моста. Амударья стала рекой ожидания, а мост через нее – мостом надежды. А колонны все шли.

- Рафис! Рафии-ис! – грузная женщина метнулась, чуть ли не под колеса автомобиля, узнав в водителе своего сына. - Рафии-ис!

Колонна застопорилась. Из кабины выскочили старший лейтенант с прапорщиком. Подхватили женщину, подсадили в кабину:

- Езжай мать!..

А девочка-невеста все бегала между машинами, заглядывала в переполненные кузова и спрашивала:

- Микитюка не знаете?

Ее жениха никто не знал.

Ох, эта вечная женская доля – ждать! Ох, эти бабоньки, пожилые и юные, в цветастых шалях и простоволосые, с платочками в руках для непросыхающих слез, собравшиеся со всех концов бывшей советской страны. Собравшиеся, несмотря на аэрофлотовские препоны, отсутствие мест в гостинице и малую надежду встретить его любимого – мужа, сына, брата. Одного единственного.

Мы с женой тоже вглядывались в лица ступивших на родную землю воинов. Рядом с нами стояли супруги Сергачевы – Валерия Григорьевна и Игорь Васильевич. Их сын Алексей воевал в Афганистане по второму кругу: сперва рядовым, потом окончил десантное училище и снова отправился на войну.

На этой стороне реки не было информации, какие части и в какой день выходят на мост. Случалось, что в многоликих маршевых колоннах встречающие не успевали заметить того, кого так долго и терпеливо ждали. В один из дней у моста горько заплакала женщина по имени Малика. Только что ушла на погрузку последняя колонна Ташкурганского полка, в котором служил ее муж старший лейтенант Сергей Фролков. Женщина заметалась у стоянки автомашин: на вокзал, на вокзал! Заплатив местному бомбиле несусветную сумму, она добралась до погрузочной площадки. Случайно наткнулась на командира дивизии. Он сообщил ей, что батальон Фролкова уже в эшелоне. И распорядился, чтобы Малику посадили к мужу в вагон. Так она и уехала, оставив свои вещи в съёмной квартире.

Но если долгожданная встреча происходила, то длилась она считанные минуты, потому что войска сразу же уходили в район сосредоточения. А почему колонне не остановиться на час где-нибудь в километре от моста, в специально отведенном для этого месте? Чтобы мать могла наглядеться на сына, погладить его пропыленную голову? Но тем, кто организовывал встречу фронтовиков, эмоции родителей и детей были до лампочки. Лишь полковник Валерий Востротин, вопреки погоняльщикам, остановил свой полк в чистом поле, построил подчиненных и сказал:

- Вот мы и дома. Спасибо вам, воины! А вам, родители и жены, спасибо за то, что встретили, - и дал час на общение с родными…

До 15 февраля, когда должна была покинуть афганскую землю последняя колонна, оставалось четыре дня. Назавтра я планировал нелегально перейти границу. Об этом уже была договоренность с собкором «Красной звезды» в Афганистане подполковником Сашей Олейником. С немалыми приключениями нам это удалось.

Ранним утром 12 февраля я добрался до штаба полка, в котором служил сын. Его командир, подполковник Иван Васильев объяснил, где дислоцируется рота, и сообщил, что по графику полк выходит послезавтра…

С Хайротонской трассы наш уазик свернул в пески и поплыл, как одинокий верблюд, среди барханов. Дул «афганец», и временами воздух густел настолько, что его не мог пробить даже свет автомобильных фар. Застава, расположенная между двумя могучими песчаными буграми, открылась взору неожиданно. Вокруг не было ни деревца, ни кустика, ни травинки.

Ротные наблюдатели засекли нашу машину на подходе, и на КПП уже ждал невысокий худощавый офицер.

- Заместитель командира роты старший лейтенант Тлукашаов, - представился он.

- Веди к командиру.

Надо было видеть удивленно – растерянное лицо сына и его самого, готового к докладу приезжему начальству, с застывшей на пути к форменной кепке ладонью. Во время моих прежних командировок все выглядело проще: был официальным представителем прессы и чувствовал соответствующее к себе отношение. Но тут был сын.

- Забудь про работу, - заявил он. – Писать про нашу заставу тебе неприлично.

Он уехал сдавать противошоковые на случай ранений наркосодержащие препараты, оставив меня на попечение Озира Тлукашаова. Замполит – всегда замполит. Пользуясь случаем, он посетовал на то, что где-то наверху теряются наградные листы. Мне и раньше приходилось выслушивать обиды афганцев насчет наград. Обращался по этому поводу в министерство обороны, но в ответ получал ссылки на лимиты и разнарядки. А может ли быть разнарядка на награды? Мужество и героизм – не продукция ширпотреба, чтобы лимитировать по периодам количество орденов и медалей. Командирам среднего звена виднее, на кого и за что оформлять наградные листы. Мне было известно, что начальник советнической финансовой службы, ни разу не побывавший в бою, получил два или три ордена. Видимо, на полковника, ведающего валютными чеками, лимиты не распространялись.

Поведал мне ротный замполит и о том, что они подкармливают местных жителей. В кишлаках остались только женщины и дети, которые голодают. Почему их не подкормить? Из Союза постоянно идут колонны с продовольствием, которое разгружают недалеко от их заставы. Развозить его по частям не успевают, и оно портится. В один из дней Игорь загрузил грузовик рисом, мукой, солью и сахаром и развез по кишлакам. Между прочим, это спасло ему жизнь. Бронетранспортер, на котором он ехал ночью проверять блокпосты, подорвался на мине. Они с механиком-водителем вылезли наружу, чтобы оценить повреждение техники, и попали под стволы духов. Выход был один: застрелиться самим. Но командир моджахедов вдруг сказал по-русски:

- Не торопись, капитан. Я знаю, ты привез в наш кишлак рис. Мои люди починят твой БТР. Ты свободен…

День на заставе пролетел незаметно. Все так же дул колючий афганец, засыпая песком строения под самые крыши. Часовые на блокпостах сменялись каждый час. Остальные солдаты готовили технику для передачи «зелёным», так назывались отряды самообороны, поддерживающие правительство.

Они прибыли на заставу, едва рассвело. Если бы я встретил их предводителя случайно, подумал бы: душман, спустившийся с гор. Был он космат, одет в черный бурнус, из-под которого выглядывали похожие на белые кальсоны штаны. Боевое имущество принимал небрежно, одним взмахом руки: годится, мол. Пока он ходил с сыном по территории, у меня было неспокойно на сердце. Накануне, принимая одну из застав, «зеленые» открыли по нашим огонь. Потому я ходил следом, держа под плащ-накидкой снятый с предохранителя «макаров».

Покидая заставу, мы увидели, как «зеленые» вытаскивают из помещений одеяла, матрасы, подушки, пакуют добычу в узлы. Через час такую же картину пришлось наблюдать в отстойнике, куда прибыла уже обезоруженная рота. Здесь формировались колонны для следования на Родину. Местные жители сновали между машинами, таща за собой невозмутимых ишаков. Грузили на них все, что на радостях скорого свидания с домом отдавали им наши солдаты. Патрули отгоняли барахольщиков от техники, резонно опасаясь мин-липучек. Но те все равно просачивались в отстойник, надеясь на последний бакшиш. Бедная, несчастная страна! Бедные, измученные междоусобными распрями люди! Они еще не знали, что так будет продолжаться бесконечно долго, что через какое-то время на их землю придут новые чужеземцы – из-за океана…

Игорь сказал мне:

- Не конфузь меня своей опекой, отец. Выходи с ближайшей колонной. Скажи маме, что все в порядке.

Пришлось последовать совету сына.

У моста народу не убавилось. Девочка-невеста все еще стояла на обочине с плакатиком и увядшими цветочками, все ждала своего нареченного. Я подошел к ней, спросил, как зовут, откуда она.

- Оля Матвеева. Из Подмосковья.

Она символизировала собой любовь и верность. А кого-то из воевавших невесты не дождались. Бойцы в проходивших колоннах поворачивались к ней, как по команде, и ободряюще кричали:

- Придет твой Микитюк! Придет!

Возле нее стоял полюбившийся иностранным фоторепортерам мужичок из Чечни. Был он небрит, неухожен, суетлив. Так торопился в Термез, что забыл дома и бритву, и номер воинской части сына. Он держал над головой картонку, на которой было написано губной помадой: «Грозный. ЧИ ССР. Чагаев Висаали».

Колонны продолжали идти. Их встречали рвущиеся из динамика песенные слова: «Бери шинель, пошли домой…» Солдаты уходили или на погрузку, или в район временной дислокации, а попросту – в накопитель километрах в двадцати от Термеза. Выезжавшие с моста автомобили и бронетранспортеры были украшены кумачовыми лозунгами: «Мы вернулись!», «Здравствуйте, матери!», «Бюрократов к ногтю!»

Увы, прижать бюрократов к ногтю – деяние непосильное. Их хватало и у моста – среди тех, кто встречал войска по служебной надобности. Разве не заслужили вышедшие из войны фронтовики горячего обеда? Тем более что у многих солдат закончился сухой паек. Некоторые оказались на родной земле без копейки в кармане, по каким-то причинам финансисты не удосужились их вовремя рассчитать.

По приказу министра обороны каждому фронтовику полагался подарок – часы с гравировкой и памятной грамоткой. Вот бы и вручить их в час свидания с родными, которого не было, вручить прилюдно, с коротким поздравительным словом. А раздавали часы работники финорганов, как пособие: распишись и отвали.

Равнодушие – микроб, разъедающий души. Проявляется оно чаще всего в инстанциях административных, обязанных принимать решения, организовывать. А народ в основной своей массе равнодушием не болен. В таджикских селах, через которые проходили военные колонны, жители загораживали дорогу, чтобы хоть на минуту остановить машины. Солдат буквально забрасывали фруктами, конфетами, свежим хлебом, пирожками: с возвращением, родненькие!.. Жаль, что всего этого не видели те, кто позже, в годы ельцинской смуты, провозглашал с трибуны, что в Стране Советов не было между народами дружбы и братства…

Сына мы встретили у моста с предпоследней колонной, уходившей на погрузочную площадку. У его подчиненных еще в отстойнике закончились сухие пайки. После материнских слез и объятий он в темпе экспроприировал у нас все деньги и отдал старшине, чтобы тот купил солдатам еды. Их эшелон отправился в Душанбе.

Никто еще не знал, что правительство Горбачева приняло решение расформировать 40-ю армию. И уж тем более не мог предположить, что совсем скоро распадется великая держава, которой солдаты и офицеры присягали на верность.

Та необъявленная война оставила после себя много вопросов, на которые так никто и не дал внятного ответа. Кому понадобилось расформировывать армию, освоившую науку боевых действий? Почему многих боевых офицеров разбросали по кадрированным частям, в которых некому было передавать фронтовой опыт? Как могло произойти, что солдаты, вышедшие из войны с израненными телами и душами, с оголенными, как провода, нервами, были брошены на самовыживание в самый мутный период истории страны?

Нашего сына и еще шесть офицеров-афганцев направили служить в Ужгород. Через два года им предложили присягнуть новому самостийному государству. Все они были орденоносцами и ответили, что два раза присягать не намерены. И уволились, навсегда порвав с военной службой.

Но все это происходило позже. А тем давним февралем мы с женой, проводив эшелон, вернулись к мосту. Наступил заключительный день вывода войск, который был омрачен гибелью наших солдат на афганской земле.

С моджахедами была договоренность о перемирии на этот период. Никто не стрелял по выходившим войскам до тех пор, пока некий остолоп – офицер, миновавший со своим дивизионом Саланг и оказавшийся в недосягаемости, не приказал на радостях расчету установки «Град» дать залп по горам. Моджахеды ответили огнем. До последнего патрона отстреливался на посту трубопроводчик Владимир Стариков. В упор были расстреляны камаз и его водитель Сергей Шельтяев. Не дождались жена и две дочки капитана Олега Шишкина. Он и его товарищи по вертолетному экипажу – лейтенант Павел Кроха и старший лейтенант Андрей Слушаев, прикрывавшие вывод войск, - сгорели в афганском небе.

А у моста народ не убавлялся. Не было только небритого мужичка из Грозного. Час назад он встретил своего Висаали и укатил с ним. Из динамика все так же неслось: «Бери шинель, пошли домой…» Мы стояли рядом с Сергачевыми, которым утром сообщили, что их сын Алексей выходит с последней колонной десантников. А посему, как сказал Валерии Григорьевне ответственный политработник, она должна выступить от имени матерей на заключительном митинге.

Десантники выходили на броне. Сергачевы так и не обнаружили среди них сына. На той стороне оставался только один БТР – командующего армией. Нам было видно, как бронетранспортер вполз на мост и медленно двинулся к советскому берегу. Впереди него шел командарм. Генерал-лейтенант Борис Громов, выполняя свое обещание, пересекал мост пешком. А навстречу ему бежал подросток, оставшийся после трагической гибели матери без родительской опеки. Это был сын Громова – Максим.

На советский берег командарм въехал на бронетранспортере. Бравый десантник в полевой форме с погонами старшего лейтенанта, при орденах, держал древко красного знамени. Раздалось незапланированное «Ура!», в котором преобладали женские голоса. На броню полетели цветы. А самые лихие девчата умудрились даже кинуть бутылку шампанского. Оторвав ладонь от козырька фуражки, генерал-лейтенант поймал ее на лету.

БТР повернул к митинговой площадке, и только тут Сергачевы признали в знаменосце своего сына…

Девочки-невесты в тот день, 15 февраля 1989 года, у моста уже не было. Ее час пробил накануне. Она стояла, как обычно, с плакатиком, когда увидела своего Микитюка.

- Дима! – закричала. – Дима!

Плакатик выпал из рук. Она кинулась к бронетранспортеру. Сержант на броне приподнялся ей навстречу. Но БТР продолжал движение, повинуясь маршевой дисциплине. Девочка бежала рядом, и гвоздики сыпались на песок.

Из толпы выскочила самая боевая из встречавших матерей, которую женщины называли: Валя из Сургута. Встала перед бронированной машиной, раскинула руки:

- Стойте! Невесту возьмите!

Солдатские руки протянулись сверху к девочке, подняли ее на броню, и она оказалась лицом к лицу с тем, кого так долго ждала…

Так кончаются войны.

Юрий Теплов.

 

Автор – Теплов Юрий Дмитриевич. Адрес: 109462, Москва,

Волжский бульвар, 47, кв. 67.

Телефоны: дом. 172-52-81, моб. 8-910-456-23-97.