Что хочет автор. Литературные конкурсы

- А ведь это уже двенадцатый, громила! За последние-то пятеро суток… – Рыжий, как апельсин, Акомо, привалившийся к корпусу машины, словно ожидая реакции, вопросительно глянул на резко и до дурноты пахнущего прогоркло-кислым потом Тика. Без видимых усилий просовывающего подобранного грузного, высокого мертвяка дальше по кузову. Для этого Тику пришлось вытянуть своё тело во всю его немалую длину. До некоторой степени пот работающего великана отдавал то ли каким-то газом, то ли купоросом, рождая на саднящих от этого зубах привкус меди, но безалаберный, неунывающий латинос, как упрямо называли его здесь, уже привык к подобному дискомфорту. Итальянец по происхождению отца, он родился в Мексике. Мать его была латиноамериканкой. Этакая «огнеопасная» смесь вышла. Лет пяти от роду его семья перебралась назад, - уже сюда, в новую и незнакомую, утраченную ими Италию. Имея на то время кое-какие накопления и связи, отец умудрился пробраться назад, в Европу, в то время, пока в ней, ещё не одуревшей от наплыва всяческого человеческого мусора, ещё были «распахнуты двери», и откуда их предки сорвались почти сто лет назад в поисках воли и сказочных богатств Нового Света. На этом удача семьи и закончилась. Спустя год после переезда отец погиб в автоаварии, грянул нешуточный кризис, начались пертурбации стран с раздроблением на мелкие «герцогства» и обретением «независимости» друг то друга их, ранее живущих в едином строю и под единым флагом. Долги и инфляция быстро «съели» их скромные накопления, и жизнь из относительно благополучной быстро превратилась в ад. Акомо рос, взрослел и зверел уже в трудных реалиях. Настоящее его имя, - Джакомо, - превратилось в Акомо с лёгкой руки его самого же. Мечтая в детстве о лучшей жизни, он как-то услышал передачу про Джорджа Вашингтона. С тех пор он грезил о подобной громкой и блистательной карьере, а чтобы как-то сгладить свои итальянские имя и фамилию, ещё в школе он как-то подписал своё сочинение на «индейский» лад, - «Дж. Акомо». Учитель поднял его на смех, однако среди детворы это имя так и прилепилось к нему вместе с прозвищем Индеец. Школу он так и не окончил, бросив занятия на уровне шестого класса и предпочтя достигать богатства куда более быстрым, как он считал, преступным промыслом. Его отец, должно быть, переворачивался в гробу с завидным постоянством, словно шнек в мясорубке, поскольку Индеец, явно по далёкому зову крови, вступил на тропу преступности. Именно таким образом далёкие предки Акомо когда-то и сколотили состояние, доставшееся его, не по традициям тихому и спокойному отцу, в наследство вместе с небольшим, ветхим уже заводом по переработке отходов нефтяного производства и парафина. Не желая ни учиться, ни вкалывать от зари до зари, Индеец влился в ряды местной группировки. Будучи по природе крепким и бесшабашным малым, он ввязывался в любые потасовки и сомнительные предприятия, завоевав себе славу опасного задиры и хорошего бойца. На этой новой «ниве» Акомо не раз латал и штопал доктор Арьяри, имевший доходную врачебную практику в районе. Мать Акомо знавала ещё покойного отца доктора, поэтому молодому грабителю и вымогателю удалось стать «пациентом» эскулапа-итальянца. Трогать того боялись, поскольку у Арьяри был обширный «блат» как среди криминального мира, так и среди «законников». А в связи с этим больше половины налётчиков и рэкетиров города ходили у него в должниках, «починяясь» в долг после неудачных стычек с полицией и неудавшихся «операций по обогащению». Ну, и разборки между группировками зачастую наводняли приёмную доктора стонущим, кровоточащим и синеющим на глазах молодняком. Да и к кому ж ты ещё пойдёшь, будучи нашпигованным пулями или с резанной раной, как не к тому, кто не выдаст, а поможет? Не в больницу же, где к тебе сразу же приставят дотошного полицейского? Неизвестно, чем ещё, кроме «шапошного» знакомства, пронырливый, острый на язык и непоседливый малолетний бандит приглянулся почтенному земляку, однако именно Арьяри рекомендовал Акомо мистеру Гарперу как «редкостную скотину, не останавливающуюся и перед убийством, но могущую оказаться полезной». И, перебравшись западнее, «привёз» с собой Акомо. Тот, кто его нанимал и платил, - чтоб его мать спала плохо! - сразу же жёстко и кратко поставил Акомо в известность, чтобы «он, Акомо Сальваро, привыкал ко всему, что увидит или даже почувствует с этого времени вокруг себя, если не хочет привыкать к тесноте собственной уютной могилы. А, увидев что-либо необычное, странное и непонятное, либо сразу обо всём «забывал», либо терпел и молчал». Поиграв рукой в лайковой перчатке здоровым «бульдогом», он, словно раздумывая о чём-то, не спеша наставил в лоб Акомо ствол. Подержал несколько секунд, туманно глядя куда-то поверх головы Сальваро. Затем, будто вспомнив о чём-то важном, вдруг потерял интерес к замершему перед ним, но не выдающим признаков страха, человеком, резко развернулся и направился к выходу, пряча пистолет за пояс и сопровождаемый своей мощной охраной. В довершение всего он, проходя мимо стоящего у входа стеклянного стола, швырнул на него нехилую пачку банкнот. «Это вам», - рассеянно бросил на ходу, сделав неопределённый жест рукою, и исчез за дверьми. Оставив Рыжего Акомо в растерянности, тупо вертящим пачку купюр. На неё они с его престарелой матерью могли безбедно и сытно прожить почти год. Таких деньжищ Акомо не заработать и за семь лет упорной «пахоты» в местном порту, на выгрузке судов, где платили довольно-таки неплохо. А уж неорганизованным разбоем и подавно. Акомо понимал, что это аванс, и его придётся отработать. Так что, воняй сегодня и всегда тонх даже дохлой горелой свиньёй, меченой старым скунсом, он сносил бы всё это молча и ещё бы нахваливал «амбре» своего несуразного и занудливого, довольно-таки немногословного, «напарника». В конце концов, ему крайне хорошо платили, в том числе, наверное, и за это. Дела Акомо неплохим шагом шли в гору, и рисковать местом и головой ему не улыбалось.

- И что? – нечувствительный к юмору, напарник юркого крепыша повернул к нему косматую крупную голову из сумрачной глубины фургона.

- Ну, значит, всё! Все «апостолы» теперь в сборе. Вся партия. Ну, апостолов же этих самых было двенадцать. Это из Библии…

Огромный гориллообразный тонх ничем более не ответил, как бросил фразу и равнодушно вслед ей пожал плечами:

- Я не знаю, что такое твоя «библия».

Недалеко цокнуло и рассыпалось по асфальту с характерным сухим треском автомобильное стекло. Затем натужно заскрипела и гулко бахнула какая-то большая дверь, створка. По всей видимости, мелкие ночные воришки вышли на промысел. Вполне может быть, обчищают чью-то фуру, безалаберно брошенную после рейса в переулке беспечным дальнобойщиком. Пока он решил пройтись по местным девочкам. Акомо было напрягся, однако тонх совершенно спокойно заканчивал своё дело. Он здесь явно никого не боялся. Ещё бы, - с такими размерами…

Уложив труп и неловко пятясь назад, он раньше времени попытался выпрямится и встать на ноги. Но немного не рассчитал.

Его горбатая спина с тупым небольшим «гребнем» между лопаток врезалась в верхнюю потолочную раму задней двери. – Опять!!! – взревел Тик, корчась и дрожа от боли и гнева. – Третий раз за неделю!!! – рёв разгневанного на весь мир чудища огласил окрестные дворы. Испуганный взвизг и скулёж приблудной молодой собаки, улепётывающей с поджатым хвостом в темноту переулка, перекрыл стук распахиваемого окна, клацанье взводимого курка и гневный окрик спросонья: - Вы там заткнётесь, ублюдки?! Или вам там нужно объяснить по поводу тишины в квартале?

Акомо взвился и хотел было ответить этому педику, как следует, - что он думает по его поводу и по поводу прошлого его мамочки, и даже стал выдирать для этого из-за пояса пистолет, - однако тонх одним взмахом закрыл ему ладонью рот, перекрыв при этом почти всё лицо. А заодно и доступ воздуха к лёгким.

- Не ори, придурок… Не связывайся с ним и не влезай ни в какие выяснения отношений без указаний тебе на это. Тебе нравится твоя работа? Точнее, деньги, что тебе за это платит мистер Гарпер? – Выпучивший глаза и не дыша, Акомо, «подловленный» гигантом аккурат на выдохе, не успел набрать воздуха на ответ «оконному крикуну». И сейчас он повис, извиваясь, на огромной «лапе» Тика, безуспешно пытаясь обеими руками освободить свои рот и нос от «захвата». Вцепившись в ладонь тонха, он силился хоть немного разжать его пальцы и ослабить давление. Он напрочь забыл о пистолете, поскольку инстинктивно чувствовал, что как только он сделает попытку выхватить оружие, тонх просто сильнее и быстро сдавит пальцы… Остаться в заплёванной и загаженной подворотне с расплющенной мокрым орешком головой ему не хотелось. Оставалось лишь вынести экзекуцию до конца в надежде на то, что горилла «оттает» и не станет убивать «своего» за здорово живёшь. В висках отчаянно молотило, грудь разрывалась от нарастающей кровянистой боли. Каждый удар всё затормаживающего ход сердца горьким стальным шаром отдавался в горле, словно в трахеи входил и выходил толстый, не по размеру, рвущий гортань поршень. Радужные сполохи в глазах превратились в мелькающий калейдоскоп в руках бесящегося ребёнка. Шея потрескивала медленно растягивающимися позвонками.

Тонх же без каких-либо видимых усилий держал его, весящего почти девяносто килограммов, одной рукой на весу, внимательно вглядываясь во всё расширяющиеся зрачки этого человека. А если учесть, что великан отличался неспешностью и старательной рассудительностью речи человека, словно заново учащегося говорить после полувека молчания, то мучения не дышащий Акомо испытывал уже серьёзные. Лёгкие уже настойчиво рвались выпрыгнуть на грязный тротуар, чтобы с истошными криками умчаться подальше. Туда, где есть хоть какой-нибудь воздух.

- Ты ведь не хочешь, чтобы мне вдруг пришло на ум звонить мистеру Гарперу, говорить ему о том, что ты нарушаешь условия Соглашения? И получить от него какие-либо инструкции на твой счёт… Ты ведь подписал наше Соглашение, Акомо? – Тонх приблизил своё непропорциональное лицо к лицу Сальваро и дохнул на него жутким запахом своих внутренностей. Глаза Тика при этом нехорошо и хищно блеснули.

Акомо из последних сил ускользающего сознания замычал и поспешно закивал головой. После этого, последнего, усилия, державшийся ещё на грани, Акомо начал всё-таки «уплывать». Закатывая белки, он начал конвульсивно сокращаться всем телом.

- Вот и хорошо, что ты всё-таки об этом вспомнил… - в голосе громилы послышалось подобие удовлетворения. И только после этого он разжал пальцы.

Выпустив «жертву», тонх, не оборачиваясь, тяжело зашагал к кабине. Остановившись перед капотом напротив пассажирской двери, он с невозмутимым видом стал ждать, пока распластавшийся на асфальте Сальваро очухается. Тот, право, обладал завидной живучестью кошки. Уже через несколько секунд он сделал судорожный резкий вдох ртом и начал приходить в себя. Поднявшись на нетвёрдых ногах, он опёрся одной рукою о стену и начал надсадно кашлять. А спустя ещё минуту с небольшим, вдохнув несколько раз подряд уже полной грудью, «пострадавший» на пока ещё негнущихся конечностях направился вслед за Тиком. При этом, с трудом закуривая, он вернулся к прерванной ранее Тиком тираде, словно никогда и не прерывал своей болтовни по «вынужденным обстоятельствам»:

- А вот хребтом ты шибанулся просто конкретно, спору нет! – Затягиваясь, Акомо старался унять последнюю предательскую, неприятную дрожь в руках. - Это всё потому, что ты сильно уж здоровый. Впрочем, тебе ещё повезло. Наши всё больше головой пробуют на прочность эту железяку. Забываются, - ну, как в своих джипах, когда багажники после шоппинга раскрывают, - и резко подают назад… Загрузят свои засратые пожитки, пакетики, собачек этих долбанных – и бабах!!! – Резкий и подвижный, он жестикулировал и ни секунды не стоял на месте. Видимо, неуёмная энергия помогала ему восстанавливать рефлексы и состояние организма почти мгновенно. Казалось, он уже напрочь забыл о происшедшем минуту назад. Пнув от души колесо машины, он продолжал, уже снова вовсю кривляясь и вращая глазами: - Мат стоит – только уши зажимай! А с виду – культурные вроде все. Как вспомню этих снобов богатеньких, которые грузят, грузят, грузят свои покупки, а ты голодный третий, а то и пятый день… Так и подмывало подойти – и ножом ему в печень двинуть! – Рыжий ублюдок стиснул перед собою кулак, разглядывая его в упор, словно представляя, как широкий зазубренный тесак в его руках ковыряет тело состоятельной жертвы. Ржание, выпендрёж и идиотские выходки Акомо всегда раздражали немногословного тонха. И он иногда рычал на своего неуёмного напарника. Тот примолкал, но ненадолго. Но в этот раз тонх отчего-то промолчал и, лишь бросив раздражённый взгляд на небритого шалопая, пихнул его в спину:

- Поехали, кретин… - от такого, даже слабого, толчка, Акомо отлетел прямо к своей стороне кабины. Поёживаясь и бормоча тихо, сквозь зубы, проклятия в адрес «бессердечной обезьяны», он с психом рванул дверь машины и уселся за руль. Грохнув дверью так, что вокруг в домах задрожали стёкла, он пинком завёл машину и выскочил ошпаренным котом из подворотни.

Как только взвизгнувший шинами пикап скрылся за ближайшим поворотом, из темноты двора в сторону шоссе шагнула высокая, мощная фигура в длинном плаще. Постояв немного и глядя вслед унёсшемуся авто, она внимательно посмотрела на то место, откуда только что забрали труп. Так же тихо, как и появилась, фигура отступила назад и скрылась в изрезанных сквозными проходами кварталах.

…Угрюмо молчащий тонх, вцепившись костистой «лапищей» в боковой поручень, уставился в пространство впереди себя. Не откликаясь и не реагируя на реплики крутящего баранку Акомо. Очевидно, видя исключительно для себя одного то, что другим видеть и ощущать было попросту недоступно. Его мысли словно витали где-то очень далеко, оставив на земле внешнюю оболочку. Однако, как уже убеждался не раз Акомо, тонх в любой момент был готов отреагировать на любую ситуацию. Отреагировать молниеносно и смертельно. Для того, чтобы Тик имел возможность сидеть в машине, кабину фургона пришлось соединить с его будкой. И теперь огромный Тик сидел значительно дальше двери, чем это полагалось обычному человеку. И производил впечатление этакой горы, которая не в состоянии быстро обернуться на свой собственный зад. Однако Акомо по опыту знал, что это впечатление обманчиво… Несмотря на свои габариты, двигался тонх стремительно, как кошка. И даже быстрее…

Автомобиль с надписью «Ритуальные услуги Пакерта» летел по ночному сонному городу. Надвигающаяся гроза, вычернив до невозможности небосвод, наполняла его суетящимися жирными клубами, словно тужащимися в родах и старающимися выдавить из себя ставшие обременительными для них тугие струи последнего, должно быть, в этом году ливня. Здорово холодало, и дождь в любой момент при таком раскладе мог перейти в снегопад. Росчерки фиолетово-белых молний резкой дугой сварки располосовывали небо. Далёкий гром, напоминающий ворчание недовольного жизнью медведя, изредка нарушал тишину засыпающих кварталов. Тик словно вжимался в сиденье при приближении к грозовому фронту. К удивлению Акомо, тонх боялся грозы! Словно напуганные ею в детстве дети. Он начал беспрестанно поглядывать на небо, отмечая быстрыми глазами места наиболее частых и ярких вспышек.

- Направо! – внезапно резко скомандовал Тик, и Акомо, едва не перевернув машину, резко закинул в поворот руль. С трудом вписавшись в пределы дороги и едва не задев столбов, Сальваро выровнял-таки автомобиль и несколько ошалело посмотрел на Тика. Он только собирался выдать особо ядовитую тираду по поводу его умения «прокладывать маршрут», как раздавшееся сзади лёгкое шипение и треск, закончившиеся глухим ударом, заставили его поперхнуться и умолкнуть. Аккурат в то место, где они должны были проехать несколько секунд назад, ударил толстый «рукав» молнии, разодрав ослепительным светом окрестности. Езжай они по прежнему маршруту, быть бы им зажаренными, подобно курам гриль. Вместе с нечувствительным уже к боли мертвяком!

Побелевший Акомо притормозил и уставился на всё так же смотрящего в пустоту невидящим взором Тика.

- Как ты…всё это… - Мулат испытывал нечто вроде восхищения, смешанного со страхом, при виде того, что тонх так точно и своевременно предугадал гибельное для них обоих событие. – Вот это, мать его так, фокус!

- Заткнись и поехали. Время не ждёт. Его нужно положить в раствор, пока он не вспух. - Тонха, казалось, ничего не могло смутить. Миновавшая опасность снова сделала его прежним, - непроницаемым и меланхоличным.

- Поехали, не вопрос! Только говори, - куда сейчас? – Обычно настроенному по принципу «мне всё глубоко по фигу» итальянцу сейчас было как-то не по себе. Одно дело, когда напарник раз за разом удивляет тебя силой, а другое – когда он к тому же может предчувствовать смерть и избежать её…

Акомо довольно быстро привык к некоторым странностям своего «партнёра» и его «сородичей», у которых, как выражался доктор Арьяри, «причиной несколько необычной внешности стало фамильное уродство, дефект гена, нарушение естественной и привычной цепочки ДНК». Что такое гены и ДНК, Сальваро понимал довольно смутно. Но до него дошло то главное, что ни Тик, ни мистер Гарпер не любили, когда кто-нибудь слишком часто и активно интересовался, - откуда здесь взялись эти угрюмые гиганты, которые занимались непонятно чем. Памятуя о «напутственном слове» Гарпера, Акомо старался особо не вдаваться в некоторые «подробности» их с Тиком занятий. И ему самому приходилось уже несколько раз убирать с дороги тех, кто каким-то образом начинал проявлять непозволительное, с точки зрения Гарпера, любопытство. Как мимоходом, словно для ушей Акомо, пояснил доктор, - «они тут занимаются проблемами внезапных смертей рода Уроако», которые (смерти эти) уж что-то слишком рьяно взялись за странных существ и за людей, с которыми они имели дело. Оно и правда, - странности начались с самого начала. Вопреки своим ожиданиям, итальянец оказался почти сразу же засаженным за руль этого фургона, собирающего по закоулкам трупы в компании с Тиком. И всё бы ничего, вот только «сбор» этот выглядел тоже странно. Где и при каких обстоятельствах погибали те, за кем он разъезжал по городу, подбирая, словно мусор, Акомо не знал. Он прибывал на место, когда труп был уже упакован в мешок. Тик вызывал его по рации, он приезжал, ждал, пока тонх сам загрузит обычно неподъёмные дохлые туши, и они ехали по другому маршруту. Потом Акомо высаживал Тика по его требованию в каком-либо месте, а через время снова подъезжал по его же звонку и по названному им адресу. Там его вновь ждал очередной труп, уже упакованный. Причём все «вызовы» и поездки происходили исключительно ночью. Лишь однажды им пришлось забирать тело по светлому времени. Тогда они летели на место, как угорелые. Когда же пару раз Акомо совершенно случайно удалось увидеть содержимое мешков и заикнулся об этом, чем-то взбешённый Тик прижал его к стене и угрожающим голосом тихо произнёс:

- Запомни, жалкое слабое создание, - всё, что ты видел, должно умереть вместе с тобой. Пока ты жив, ты не должен даже вспоминать об этом при ком-то постороннем… Я тебе скажу, так и быть, потому как вижу, что ты именно из тех отбросов, которые и нужны для дела… И чем меньше вопросов ты будешь задавать в дальнейшем, тем больше пользы самому себе ты принесёшь сознательно. Не так ли?

И тогда Акомо узнал, что «род» Тика – это род народа тонхов. Редкое племя, чудом сохранившееся в отдалённых уголках планеты. Они всячески избегали общения с остальным миром, пока однажды мистеру Гарперу не удалось наладить с ними контакт. Переселившись отчасти сюда почти три года назад, они начали внезапно умирать. Не желая пугать народ, мистер Гарпер приказал своим «шестёркам» собирать умерших по ночам, а доктору Арьяри – выяснить причину смертности Уроако. Как считал он, это был некий вирус. Тик говорил не спеша, старательно подбирая слова, словно язык ему был плохо знаком. По сути, так оно, видимо, и было. Потому его монолог и растянулся на добрых полчаса.

Нельзя сказать, что в душе Акомо всё стало на свои места, но объяснением Тика он, вроде бы, удовлетворился. Поэтому сделал вид, что ничего сверхъестественного вокруг него не происходит. И что нет ничего удивительного в том, что делается вокруг с его, Акомо, участием. Сопричастность к некоей тайне так и подмывала кинуться к репортёрам, продать информацию подороже. Но вместе с тем он был наслышан о «фантазиях» и возможностях мистера Гарпера, а посему знал, что деньги, полученные им за распространение информации подобного рода и набитые в выпотрошенное брюхо, принесут ему в этом случае столь же мало пользы, как и капельница трупу. Так как понимал, что, прячась от мистера Гарпера, всю жизнь под «покровительством» полиции не высидишь. Особо имея за плечами такие «делишки», что…

И потому он с горестными вздохами поборол своё искушение сделаться миллионером быстро и разом. Тем более, что накануне по телевизору показали фильм про Иуду. Сделав выводы, Акомо выбрал синицу в руке. И, как он убеждал сам себя, не прогадал. В то время, как его бывшие друзья получали немалые срока и наводняли кладбища, он был, в какой-то мере, вне досягаемости полиции и при этом богател. В своём понимании, конечно.

Потому и оставался всё ещё надёжным человеком, - без споров, сомнений и колебаний. Выработавшееся к этому времени умение подчиняться и выполнять приказы сработало и на этот раз:

- Тик, куда едем-то, всё-таки? В «холодильник»?

Тонх помедлил секунду и выдал:

- Давай в лабораторию. В последнее время происходит что-то странное.

Выгрузив мешок с телом, Тик утопал с ним в помещение. Через двадцать минут к крыльцу лихо подкатили доктор с двумя тучными «ассистентами», появившимися недавно, и на деле оказавшихся профессорами каких-то там наук. Прибыл и лично мистер Гарпер в сопровождении здоровенных телохранителей. Закрыв за собою двери, все они дружно прошли в лабораторию. Акомо послушал всякую слащавую дрянь по радио, выкурил несколько сигарет. По крыше машины забарабанили крупные капли, разгоняясь до состояния хорошего дождя. Вскоре стёкла машины стало заливать. Резко стало прохладнее. Он включил зажигание и печку. На ум снова пришли сегодняшние события. С чего вдруг так разнервничался сегодня этот гамадрил? Обычно такой невозмутимый и уравновешенный? Будь Тик обычным, современным человеком, Акомо бы его понял. Стрессы там, депрессии, проблемы. Но с чего аборигенам каких-то затерянных и полудиких племён так беспокоиться о своих умерших родичах, таскаться с ними по не афишируемым нигде лабораториям, да ещё и тасоваться с такими, как Гарпер? Что их может связывать, - своего рода гангстера в законе и не таких уж доверчивых и наивных дикарей? Понятно, что первый намерен сделать из них сенсацию, хапнув при этом по максимуму. Ну, а те?

Видимо, Гарпер первоначально рассчитывал, что, обучив их языку и проведя нечто вроде адаптации, представит миру эдакую сенсацию, - затерянный мир, новый народ, ну и так далее. Но что-то пошло не так, и «гости» стали дохнуть, как мухи. Вот весело бы было, если б они перемёрли и со стуком начали валиться на пол прямо посреди пышной презентации! Гарпер усрался бы точно! Хотя тогда он, Сальваро, лишится такой клёвой работёнки… Этого бы ему не хотелось. Так что пусть уж там доктора эти побыстрее определят, чем там эти дикари уродливые болеют, что ли? А с другой стороны, - неужели этих варваров удалось за три года выучить языку и научить всему, что положено по минимуму соображать современному человеку? Ну, машину Тик не водит, - по крайней мере, Акомо ни разу не видел этого. Но рассуждает здраво! Хотя – да кто его знает, что там сейчас за методики есть? Вон, говорят, что чужой язык за две недели через воздействие на мозги как-то учат!

Тут Акомо внезапно и так некстати вспомнил, что мать давно уже его просит притащить ей кота. Чтобы ей, видите ли, не было скучно, пока он «на работе»! Ненавидя животных и связанных с ними блох и запахов в доме, Сальваро всё же не нашёл в себе сил отказать матери. И сейчас он вспомнил, что за углом в прошлый приезд видел бегающих по двору совсем ещё маленьких и неловких котят. Очевидно, где-то рядом окотилась кошка. Проклиная необходимость вылезать из машины и гоняться по дождю за котами, которых, к тому, ещё предстояло отыскать и выманить из их «лежбища», Акомо захлопнул дверь и потащился по направлению закутка во дворе. В слабом свете отблесков окон лаборатории он увидел суетящуюся у гаражей мелюзгу. Те, вопреки логике и здравому смыслу, задрав тоненькие хвостики, таскались по улице, пищали и мокли вместо того, чтобы сбиться в кучку под каким-нибудь гаражом. Матери их нигде видно не было. Видимо, где-то гоняла крыс или шарила по помойкам. Потом Акомо сообразил, что в этом месте раньше стояли какие-то деревянные ящики, в которых эта мелочь пузатая и жила. Ящики вывезли, пожалев котят и оставив их здесь, а не выбросив на помойку, но вот протиснуться под гаражи им сейчас не удавалось, - под ними бурлила вода, натекающая с въездных площадок. Акомо это обстоятельство было как нельзя более на руку. Быстро подбежав, он успел схватить без разбору одного из кинувшихся было на коротеньких лапках врассыпную животных, и моментально сунуть его за пазуху. Не будучи ещё слишком понимающими, котята пока не стали дикими в полном смысле этого слова. Поэтому небольшой протест в виде короткого «мяу» - и всё. Ни гневного тебе шипения, ни разодранных в кровь рук. Ну и славно.

« Тик будет недоволен, ну да ладно, - попрошу завезти кота домой сразу. Забегу на секунду и швырну за дверь. Пусть маман сама там разбирается. Всё равно едем почти мимо», - подумал Акомо, помимо своей воли почёсывая притаившемуся на груди котёнку за ушком. Тот попытался даже изобразить первое довольное урчание. Нот в голосе ему ещё явно недоставало.

Проходя обратно к машине, Акомо неожиданно для себя увидел, что освещённое окно лаборатории ещё и приоткрыто. Поскольку оно находилось выше его роста, видеть что-либо не представлялось возможным. Но имеющий уши да услышит, верно?

Стараясь не шуметь, он тихо подошёл к окну и прислушался. Поначалу звук голосов походил на гул пчелиного роя, однако затем в нём стали прорисовываться отдельные, эпизодические осмысленные комбинации.

- Я говорю Вам, мистер Гарпер, что это напоминает целенаправленное убийство. Столько случаев за неполную неделю – это даже не совпадение, не рок.

- Совершенно с Вами согласен, господин Роек, - голос доктора выделялся чётче других. Видимо, он находился ближе всех к окну.

- Хорошо. Почему вы так решили, господа? – Гарпер, собственной персоной.

- Мистер Гарпер, если мой друг, доктор Фогель, счёл бы возможным пояснить…

Заинтригованный Акомо напряг слух.

- Видите ли, мистер Гарпер..- начал новый голос, очевидно, принадлежавший этой самой жирной Птичке, - если я, как специалист по военной хирургии, всё ещё что-либо понимаю в характере ранений и видах вызванных ими смерти, коих я повидал на своём веку немало, то эти…м-м-м…господа, всем своим составом целиком, погибали именно от оружия. Именно от оружия, причём выбранного совсем не изобретательно. Особенность их организмов такова, что…

- Там кто-то есть! – Голос Тика прервал рассуждения «специалиста по смертям».

Акомо подпрыгнул на месте. Чёрт!!! Куда, что?! Мгновенно оценив ситуация, понял: оставаться здесь! Он кинулся ко всё ещё блукавшим под дождём котятам и стал изображать кипучую деятельность, гоняясь за ними по всему дворику и больше топоча для виду ногами, чем реально их ловя. К тому моменту, когда во двор выскочили Гарпер, Тик и двое охранников, сыплющий вполголоса проклятиями Сальваро набил мокрыми, орущими и перепуганными котами полную пазуху. В одной руке он тоже сжимал мокрый пищащий комок. Окликнувшие его охранники застали его в положении «на карачках», в котором он старательно и суетливо «ловил» последнего «из могикан», - рыжего откормленного пузанка, которого загнал в угол. Его окликнули. Схватив животное всей пятернёй поперёк тельца, Акомо обернулся, словно только услышал своё имя. Сделав удивлённые глаза, он затем смутился и, поднимаясь с промокших колен, развел извиняющееся руками и сказал:

- А я тут вот… мама попросила котёнка ей принести. Так я их и ловлю тут…

- А зачем ты их целую связку набрал? – Голос Гарпера носил ироничный оттенок, и в нём вроде бы не пахло никакими подозрениями. Создавалось впечатление, что группа собравшихся на пьянку друзей зашла попутно проведать своего товарища, где и застала его за смешными заботами по сельскому хозяйству.

- Так я хотел в машине их…ну, перебрать, чтобы именно кота. А то кошка, знаете ли, мистер Гарпер, - она ведь, сволочь, как наплодит… Мать у меня больная, вот и просила…- Разводя руками с зажатыми в них брыкающимися котятами, мокрый и вроде бы растерянный, Акомо выглядел вполне беззащитно и жалко. Он и старался выглядеть естественно в такой ситуации.

Любящий сын, ради материнского каприза месящий коленями воду на проливном дожде…

- Мистер Акомо, мы будем крайне Вам благодарны, если, очистив двор от котов, Вы посидите всё-таки в машине и больше не будете мокнуть, простывая понемногу под столь злым дождём. Видите ли, - моя фирма никому не платит больничных… - заботливый тон Гарпера при последних словах сменился на угрожающий, и латинос на миг покрылся холодной испариной. Ему вовсе не улыбалось получить неудобоваримый «горчичник» в печень или голову.

- Конечно, мистер Гарпер…как Вам будет угодно… - лепетание Акомо быстро оборвалось, словно язык внезапно потерял чувствительность.

Стоящий под услужливо подставляемым охранником зонтом Гарпер, «отчитав» Акомо, улыбнулся одними губами его оправданиям и покивал с таким видом, словно понимал его вынужденную причуду. Затем он повернулся, чтобы уйти. Однако Акомо успел заметить, что босс прячет в карман пистолет. Видимо, дай им всем латинос повод или породи в них хоть каплю сомнения, они все разом нажимали бы на курки до тех пор, пока Сальваро не превратился бы в единый, пробитый пулями организм, накрепко замешанный вместе с выловленными им котами. Тик глянул на Акомо, как ему показалось, с оттенком брезгливости к дураку, и вся процессия вновь втянулась в помещение. Сальваро перевёл дух. Затем, словно опомнившись, расшвырял этих котят по двору, несильно наподдав особо неторопливым под мокрые пушистые задницы ногой. Потом спохватился, хапнул не успевшего далеко удрать рыжего и заглянул тому под хвост.

«Кот, слава деве Марии! А то б сортировать мне их тут до утра!» - промокший и злой, Акомо забрался в машину, стуча зубами. Вода с него стекала обильно. Мокрый, как полная воды губка, котёнок уже не орал, а лишь испуганно таращил глазёнки.

- Парень, а ведь ты мне, считай, жизнь спас! – Акомо счёл, что это был хороший знак, пусть даже и при плохих обстоятельствах. К тому же кот был рыжим. – Денежный, значится? А вот и будешь ты Вито. Жизнь, значится…

Вытерев валявшейся на полу кабины тряпкой дрожавшего мелкой трясучкой котёнка, Акомо снял с себя куртку и стал ждать окончания «совещания», заодно постепенно просыхая сам. Рыжий, как и Акомо, котёнок забрался к нему на плечо и затих, словно потрясённый пережитым. Акомо продолжил свои прерванные ранее размышления, оценивая уже новые факторы.

Услышанное его озадачило, но не настолько, чтобы шокировать. Если уж убивают министров, президентов, покушаются на святыни Церкви, то почему бы кому-то не пришло в голову и завалить несколько вонючек-уродов, подобных Тику? Вылети на меня такое ночью из подворотни, - ха-ха, да я б его собственным помётом непроизвольно застрелил бы! А уж если брать по характеру…

Ну, что тут греха таить, - такие крутые беспредельщики, как Тик, заслуживают, и даже не одной, смерти. Так что, на взгляд Акомо, особой беды в том, что пришибли несколько представителей неотёсанной «дичи», не было. Пусть вон Служба Безопасности Гарпера теперь следит за ними, и тщательнее пасёт их, что ли? Или пусть завозят и воспитывают новых! С этими мыслями Сальваро закрыл глаза и попытался уснуть. Навеваемое печкой тепло расслабляло и манило в сон. Спустя пять минут он уже слегка всхрапывал.

…- В том-то и дело, господа, что, как я и сказал до этого, наши «подопечные»…- тут Фогель украдкой посмотрел в сторону задумчиво перекладывающего на столе хирургический инструментарий Тика, - наши, скажем так, гости, очень хорошо защищены от многих внешних поражающих факторов, воздействие которых на простого человека быстро стали бы для последнего губительными.

Фогель почти перебежал к висящему на стене ватману, на котором оказались тщательно и со знанием дела выполненные для сравнения рядом рисунки скелетов тонха и человека. Достав из кармана ручку, он, словно на лекции в университете, стал водить ею по рисункам, сопровождая объяснения беспрерывным показыванием того, о чём велась речь.

- Нет сомнений, господа, что первые три жертвы испытали на себе достаточно длительное воздействие огнестрельного оружия, судя по многочисленным гематомам на теле и внутренним «кровоизлияниям»… Если эти жизнетворные жидкости наших…друзей, заполняющие полости их тел по несколько другим…э-э-э…устройствам, чем наши привычные вены, можно назвать кровью, в человеческом понимании этого слова…

Вообразите себе некое подобие наших лёгких, только в более плотном состоянии и с меньшими «порами» и «ячейками», покрывающие целиком мышцы этих существ и пропускающих сквозь себя несущие кислород …воды. Да, так будет вернее. Густые и активные воды. Так вот, - даже сильные порезы рук, ног и торса не в состоянии заставить это тело истечь «кровью», как если бы когда человеку удаётся перерезать артерии или вены ножом. Очень, очень действенная система «кровоснабжения» с КПД не менее девяноста семи процентов! В то время, как человеческие лёгкие еле преодолевают рубеж в пятьдесят четыре процента. – Казалось, профессор испытывает неподдельное удовольствие и восторг, рассказывая взахлёб об уникальности сего гуманоида.

- Если будет повреждён какой-то участок, остальные не перестают функционировать и с успехом выполняют свои задачи. Правда и то, что в силу именно этих особенностей тонх после смерти крайне быстро превращается в сосуд, наполненный довольно агрессивной по своему составу жидкостью, в состав которой входят некоторые летучие эфиры и метанол. И именно по этой причине тело тонха разлагается куда быстрее человеческого. Буквально через пару недель его тело «растает» окончательно, обнажив сквозь некоторое время сохраняющуюся ещё подсыхающую кожу почти чистый костяк, сухожилия и некоторые другие органы, о которых я сейчас расскажу. Судя по «дублёности» этой кожи, климат родной планеты тонха довольно сух и ветренен. Впрочем, это мы знаем и из их рассказов. При всём этом тонха трудно убить режущим оружием. И наставить ему «синяков» в нашем понимании невозможно. А цвет их кожи к моменту смерти позволил определить наличие на них этих «синяков», «кровоподтёков», если и это слово применимо в данном случае, только в процессе весьма затруднённого вскрытия. В них, как я увидел, было выпущено в упор по два, если не три, магазина автомата, не меньше. Прежде чем тонхи впали в состояние двигательной «неактивности». Говоря по-другому, потеряли сознание. Не всюду сумев пробить естественной защиты, пули всё же нанесли тяжёлые травматические повреждения ударно-механического характера нескольким важным внутренним органам. Именно там, где тоже, - под костным «покрывалом», всё та же плотная кожистая «плёнка», но уже другого назначения, - своего рода наша селезёнка, только распространённая на семьдесят пять процентов торса, и по прочности не уступающая сложенной втрое лёгкой кевларовой ткани.

Именно там пули и произвели свои мощные неоднократные удары, вызывая сотрясения и сбой в работе органов и нервных узлов организма, что и послужило настоящей причиной их преждевременной смерти. Сами понимаете, что все наши усилия по спасению того единственного существа, который боролся ещё за жизнь, когда его привезли, не могли принести тех результатов, которые могли бы дать лишь хорошая клиника и обширная терапия. К сожалению, нам данный вид «сервиса» по вполне понятным причинам пока недоступен.

- Всё это скоро уже снова будет в вашем распоряжении, господа, - вместе с персоналом, что вы укажете, и вполне достаточным финансированием, - перебил его Гарпер, нервно отстукивающий пальцами по никелю тумбочки.

Фогель благодарно прижал руку к груди и продолжал:

- Поэтому мы потеряли и этого несчастного, которого, при известных усилиях, мы могли хотя бы попытаться спасти. Особенно там, откуда нам с коллегами пришлось спешно ретироваться, выполнив первую часть исследований. Отдавая должное живучести господ тонхов, я всё-таки утверждаю, что их пытались банально убить именно из автоматического оружия. И эти попытки всё-таки удавались. Правда, будь они защищены дополнительно, к примеру, бронежилетом, этого можно было бы избежать. И, к тому же, нападавший был один. Это я говорю с уверенностью, - по характеру произведённых им выстрелов. Удивляет его настойчивость, поскольку как-то нелогично было убивать таким образом существ, почти не поддающихся обычному стрелковому оружию. Это как-то…расточительно, что ли? И не гарантированно. В этом смысле тонх – непревзойдённая, уникальная и по-своему страшная, пусть и живая, но машина, предназначенная для существования в самых тяжёлых условиях. К тому крайне трудно убиваемая. Живой танк, если хотите….

Доктор некоторое время жевал губами, а затем продолжил, будто в раздумье относительно правдивости и реалистичности собственных слов:

-По правде сказать, убивать их можно, применяя тяжелое вооружение. Крупнокалиберный пулемёт калибра 12,7 миллиметров, не меньше… Гранатомёт, я думаю... Снаряд, разорвавшийся вблизи. С лёгкими вариациями тут делать почти нечего, если не быть увешанным на каждого из убиваемых подсумками с патронами, словно на продажу. Однако же, как ни странно, мы увидели и другую смерть этих созданий… Более непонятную и противоестественную.

- Хорошо, мы теперь смогли узнать их во всей их красе. А что с остальными? – Крутящий в пальцах взятый со стола карандаш Гарпер глянул на Фогеля с выражением, говорящим о граничащем с некоторым недоверием внимании.

- Остальные…- Врач слегка пожал плечами. – как раз об этом и хочу рассказать. Дальше убийца почему-то поменял тактику. Поняв, видимо, что тратить слабые патроны на долгое добивание жертв, привлекая грохотом нескончаемых выстрелов ненужное ему внимание, неразумно. К сожалению, даже столь прочные организмы тонхов оказались недостаточно крепки и защищены от удара того же примитивного тяжёлого лома, - подумать только, какое варварство! - к примеру, по затылку. Или по лбу, как это произошло с тонхом Неркугом, ставшего первой жертвой смертельного удара. Не одного «обычного» удара, и даже не трёх, согласен. Но, тем не менее, именно подобным образом были убиты ещё двое. Надо признать, удары были нанесены существом или человеком недюжинной, нечеловеческой силы. Поражает эта сила и та скорость, с которой они наносились жертвам. Потому как уж нам-то ведь доподлинно уже известно, какой реакцией и живучестью наделены тонхи. То или тот, кто их наносил, махал тяжеленным орудием с такой же лёгкостью, с какой штангист-тяжеловес в состоянии размахивать тонюсенькой рапирой. Даже несравненно быстрее и легче, смею вас всех заверить. И оно не так просто, это существо. Видимо, ему вполне по силам поспорить даже с тонхом. Пропустив даже первый удар, тот же Неркуг мог бы вполне успешно защищаться от более слабого и не знающего возможностей наших гостей человека, - пусть даже и крепкого, - перехватив лом на повторном замахе незнакомца, и свернуть тому одним следующим же движением шею. Однако на деле вышло, будто на беднягу могучие удары сыпались с частотою горошин, летящих со стола на пол. Удары наносились «перекрестно» прямо, сверху, снизу, по диагонали и с боков. Что очень напоминает старинную технику ударов топором или двусторонней секирой. И тому ничего более не оставалось, как просто стараться изо всех сил защитить свою голову, судя по повреждениям мышц и костей на руках и лице. Руки он пытался подставлять под удары. По всей видимости, он попросту ошалел от того натиска, которому подвергся. И всё его внимание наверняка было занято целиком тем, чтобы попросту выжить. Конечно, отдавая дань уважения погибшим, нужно попутно сказать, что они погибли, так ни разу и не крикнув и не позвав на помощь. Так вот, - напасть, и уж тем более, убить нападавшего самому, у Неркуга и второй жертвы не было ни малейшей возможности. Нападавший не дал им такого шанса. Его натиск должен был быть поистине страшен. Эдакое мелькающее крепкой увесистой сталью торнадо. И это тоже странно. Тем более странно, что какого-то особого вида оружия, создающего (имитирующего) подобные удары, схожие с механическим силовым воздействием столь тяжёлого стального предмета даже отдалённо, нами до сих пор не создано. Я могу это заявить со всей долей ответственности. Это не пневматический пистолет, стреляющий медными шариками размером со спичечную головку. Такими ударами, при достаточной крепости оружия нападения, можно исковеркать танк! Так что версия применения какого-то необычного «ударного» вооружения исключена. Это было сделано именно чрезмерно мощными руками, молотящими несчастного со всех сторон…

При этих словах до этого слушавший с напряжённым «лицом» Тик не выдержал и недовольно заворчал:

- Человек, ты явно переоцениваешь собственное зрение и знания. Это было бы физически невозможно. Ни один человек, как и многие другие существа, не способны так прижать тонха, чтобы тот не нашёл возможности его хотя бы попробовать атаковать. А тем более – позволить забить себя до смерти, не предприняв даже одной атаки.

- Да, мистер Тик, мы все однажды были свидетелями того, как, с какой лёгкостью и проворством, Вы разорвали пасть тому неосторожному крокодилу, что имел глупость принять Вас за курчонка. Вы продемонстрировали нам свои физические возможности сполна. И я верю, что Вам и Вашим родственникам вполне по силам одолеть и более крупных и агрессивных существ, которых Вы наверняка встречали в своей жизни и которых, к счастью для нас, здесь живущих, мало на этой планете. Думаю, даже такое чудовище далёкого прошлого Земли, как «тираннозаурус Рекс» постыдно сбежало бы, наткнувшись на Вас во влажных джунглях. Тем не менее, уважаемый Тик, крокодил – всего лишь тупое животное. А атаковало Вашего брата именно разумное существо. Это действительно так. Ни одно животное не в состоянии пробраться через охрану, напасть и убить, не оставляя следов своего присутствия. Никаких следов когтей, зубов, шерсти, наконец. Исключая труп. Ваш родственник мёртв. Как и Ваш брат Гекр, мистер Тик. Кто-то, почти не уступающий вашему народу в силе и сноровке, продолжает убивать вас. А то и превосходящий вас. И делает это с завидным постоянством и известной долей удачи. Это самый, что ни на есть, упрямый факт! Как это ни прискорбно осознавать и признавать. И я не думаю, что их убивал какой-то там разумный и хитрый «боевой робот», механизм, который можно сделать гораздо сильнее и живучее вас. Их просто нет пока на этой планете. Да и при всей своей силе он будет просто неразумным железом, которое можно обмануть или как-то победить. Это работало существо живое, и оно действовало одно, иначе попытки убийства состоялись бы массово и за один, весьма короткий, промежуток времени. И я уже вижу, что оно представляет для всех вас реальную угрозу.

- Это мог быть Маакуа. Мы называем Его «Последний из Кара Оакана». «Пришедший из Бездны». И избегаем называть Его по имени, стараясь говорить «Оно». Только Ему под силу свалить любого тонха. – Тон ранее упрямо возражавшего Тика, сейчас, однако, не выражал уже той уверенности, в которой постоянно пребывали эти могучие существа. Он лишь с силой сжимал и разжимал огромные кулаки. До треска в суставах. – Это наш Ужас. Единственная реальная сила, ещё способная…напугать…и остановить Уроако и других тонхов. Только Оно способно голыми руками одолеть тонха в прямом бою. Сломать тонху хребет и уйти, не погибнув Само. – Было видно, что Тику нелегко даются признания подобного рода.

- Но позвольте, уважаемый, я готов поклясться в том, что Ваших родственников и других тонхов убило не Ваше мифическое божество с раскалёнными там ноздрями или чем-то ещё, а обычные предметы, имеющие самое что ни на есть земное происхождение! И держали их явно разумные руки. А не руки существа, которого многие из вас, как вы признаётесь, ни разу и не видели в жизни. Вряд ли ваше «оно» явилось бы к покойным, дико размахивая вокруг головы обычным ломом или вооружившись нашим автоматом!

Тик резко поднял голову:

- Я требую от всех присутствующих проявлять уважение к нашим верованиям! Это могло быть молодое Оно! Оно рождается непосредственно из собственной Смерти, «растёт» и набирается сил, как любое живое существо, если Его не остановить в зачатке. Хотя мы уже явно разучились это делать. Несколько десятков ваших веков назад нам с огромными усилиями и жертвами впервые удалось уничтожить Его, и наши предки видели Его, - мёртвого и поверженного, - воочию, - так же, как я вижу всех вас! Но даже будучи «мёртвым», Оно продолжает быть опасным и мстительным. Потому что практически никогда Оно не умирает до конца. И мы точно знаем, что время от времени Оно где-то нарождается вновь. Мы не знаем, - где, для чего и как. Это всякий раз случается по-новому. Такое создаётся впечатление, что Оно уже живёт там, куда бы мы ни кинулись… Но Оно существует и убивает нас давно. Это своего рода наша кара.

- Как наш Дьявол, видимо? – Гарпер, казалось, был заинтригован.

Тик задумался на мгновение:

- Нет, не думаю. Я слышал о вашей вере, о её странностях, но нас Оно убивает скорее в виде платы за саму возможность жить и двигаться в этой Вселенной. Иногда мне кажется, что это – «комиссия», как вы говорите, за наше долголетие, силу и свободу выбирать место, где бы нам хотелось появиться. Своего рода дань…

- Ого! Жестокое же у вас божество! – Роек, казалось, был поражён. – Жертвопринятие. Нет, - требование, сбор жертв! Надо же… Убивать, чтобы разрешить жить…

Тонх приподнял брови в некоторой задумчивости. Потом еле кивнул как бы в знак согласия с такой выдвинутой концепцией.

- Что-то вроде того. Оно – вечный Скиталец Бесконечности, и является тогда, когда Разум Бесконечности сочтёт, что пришло чьё-то время из Детей Звёздных Озёр принять и испить Его гнева из чаши в руках Его. У Него нет Дома. Нет рода, нет привязанностей. Оно одиноко и беспощадно. Оно многолико, говорили нам, и возрождается всякий раз, при желании, в новом обличье. Но одно Ему нравится особенно. В нём Оно и приходило к нам. Прошло много, очень много времени, пока нам удаётся Его снова убить. Мы сделали это уже дважды. Но не думаю, что сможем сделать это и сейчас. Нас осталось мало, а Оно…учится, наверное… А до этого, прежде чем погибнуть или, вернее, укрыться в Своём Бессмертии, - Оно всякий раз собирает с нас обильную жатву. Именно поэтому нам пришлось спешно спасать свой народ. В моём народе ещё живы разрозненные остатки какой-то…лег-ген-дыы.. – Тик с трудом выговорил это слово. – В ней говорится, что много, много времени назад мой народ совершил великое преступление, за которое мы и были Им, Его появлением, наказаны. Какое это было преступление – в ней не говорится. Уже тогда мы крепко стояли несравненно выше вас. В то время, пока вы только пытались слезть с ваших деревьев, мы уже прошли несколько Звёздных Озёр. Нам были доступны другие, до сих пор ещё не знакомые вам Миры и звёзды. Но однажды разгневанная Бесконечность Энергий, которую вы, люди, называете почему-то Вселенной, принесла с пролетающей кометой Это. В те времена у нас уже давно не существовало религии в полном понимании этого слова. Мы верили в силу кипящих энергий Бесконечности, при этом активно данную энергию покоряя и используя. Поэтому, увидев Это, - бесформенной, живой на вид массой упавшее в наших владениях, - мы подступились к Нему с твёрдым намерением хоть разобрать его на молекулы, но узнать, из чего же Оно состоит. И что Оно тут делает. Тогда мы не совсем понимали, что творим. И ничего не боялись. Поскольку не понимали, что Оно – это Посланец Бесконечности Энергий. Её Знак. Воля. Но с того дня мы убедились, что нашему могуществу может быть положен реальный конец. Мы ничего не смогли сделать с Этим существом, преодолевшим не один ваш бесконечный «парсек», прежде чем оказаться на нашем пороге. Мы так и не смогли ни вскрыть Его, не изучить изнутри. Всё наше оборудование показало, что Это – некая живая субстанция, которая упорно не желала отзываться нашим призывам и указаниям на желание общаться. Впервые за много времени нам, любимцам Силы и Величия, было отказано в…«аудиенции». Отказано дерзко и без объяснения причин. Впрочем, очень скоро мы сочли его неразумным и потеряли к Нему всякий интерес, как высшее существо постепенно теряет интерес к …к….

- Ну, как к разговаривающей птице? К попугаю. – Арьяри попытался подсказать аналогию.

- Да, наверное. Вы показывали мне этих болтливых, но оказавшихся на деле глупыми, птиц. Так, скорее всего, и было. Неизвестный предмет решили на всякий случай уничтожить. И тогда началось то, от чего нам пришлось со временем дойти даже до ваших «дверей»… Существо убило тех, кто попытался убить Его самого. Как – мы не знаем до сих пор. Мы нашли их полностью «высосанными». Их пустые тела лежали кругом Этого. Ещё раз мы попробовали подступиться к Нему, и снова погибло множество сильных и полных жизни тонхов, несмотря на все наши приготовления и предосторожности. С тех пор начались и вовсе непонятные и страшные вещи. Наш Дом стал быстро умирать. Конечно, для вас, коротко живущих, это выглядело бы иначе. Это растянулось бы для вас на многие-многие поколения. Наши же глаза видели этот процесс более стремительным. Мы стали умирать сами. Умирать, не прожив и трети отпущенных нам…да, скажу так – «лет». Умирала и сама планета. Мы не могли понять, в чём дело. И тогда наши учёные вспомнили о ранее имевшихся и затёртых временем традициях Веры. В которой описывались какие-то события, связанные по смыслу с нашими. Как говорили, эту Веру к нам принесли со Звёзд, ещё когда мы сами были «малыми детьми Бесконечности Энергий». Однако в эту версию никто и никогда, как говорят, особо не верил. Да, тогда мы от страха решили добровольно принять, создать себе Веру. Мы приняли за её основу предания и ту, Звёздную, Веру. Непонятную, незнакомую. Странную. Мы учились этой вере и создавали, дополняли её по ходу верования. Мы сделали Это своим божеством. Мы возвели Ему храмы и посвящали красивые слова и жертвы. Это был наш забытый за бесконечное множество времён с тех пор, когда мы осознали себя силой, страх. Мы вновь научились бояться Неизвестности. Мы не боялись Бесконечности, не боялись Звёздных Озёр и поражали врагов, расширяя свой мир. Однако не смогли уберечь от страха и гибели наш собственный Звёздный Дом. Вы называете это «планетой». День ото дня Дом становился всё более неприветливым, агрессивным и беспощадным к своим Детям. А когда мы решили покинуть свой Дом и погрузились в корабли, оплакивая его, мы вдруг обнаружили, что вслед за нашим Флотом в Большой космос поднялось и Это. Нами овладел ужас. Куда бы мы ни следовали, Это летело в пространство вслед за нами в отдалении, но всегда видимое. Не приближаясь и не удаляясь. Словно сгоняя нас в какое-то одно, известное лишь Ему, место… Мы пытались разделиться, для чего наиболее отважные из нас вызвались увести за собой Это и, возможно, погибнуть. Но вскоре мы обнаруживали, что постепенно вновь сходимся в какой-нибудь точке Бесконечной Энергии. С этим мы ничего не могли поделать. Какие бы координаты мы не выбирали, нас словно привязанных за…нитку, вновь «стягивало» в одну армаду. Оно вело, погоняло нас. Гоня нас, словно пастух неразумных низших, впереди Себя и неотступно следуя за нами. Обуреваемые ужасом и страхом, мы всячески укрепляли и развивали Веру, пели Ему хвалебные песни, стараясь задобрить Его. На какое-то время показалось, что наши проблемы с Ним закончились, пока мы не прибыли к одному из Звёздных Озёр. По-вашему, это «созвездие». Его название на вашем языке я не знаю. Но оно практически не видно вашим учёным. Мы высадились на неизвестный нам Дом и перебили большую часть местных существ, чтобы освободить себе жизненное пространство. Остальные стали нашими Преданными. Собираясь там и обосноваться, мы думали, что вконец избавились от Него. Но спустя несколько ваших «лет» Оно вновь было замечено нами в Бесконечности. Очень близко от нас… Мы не успели ни погрузиться в подъёмные челноки, ни тем более уйти с орбиты. Там, на этом Доме, Оно и преградило нам путь. Мы почувствовали, что должно произойти Нечто решающее. Замерев неподвижной массой, Оно ждало. Наши предки разделились во мнении. Одни настаивали на покорности Вере, другие, молодые, рвались в битву. Все понимали, что мы почти обречены, как народ. И мы приняли свой последний Бой. Это был самый трудный и страшный бой в нашей истории. Оно приняло облик живого существа. И назвало Себя. Мы знаем его как Маакуа. Или «Последний из Кара Оакана». На нашем языке «Кара Оакана» означает Великую Расу, из которой пошёл наш Народ. Вставая с поверхности Дома с оружием в руках, Оно назвалось нам на нашем языке своим полным именем, - Маакуа Геар Эпое. Что означало «Единственный и любимый, избранный из всех». Многие из нас тогда испугались по-настоящему. Никому из нас не доводилось видеть, как бесформенная Материя преображается во вполне осязаемое тело… Я хочу сказать, что своими формами Оно отчего-то более напоминало вас, нежели нас. Но Его лицо представляло собой что-то напоминающее маску неведомого нам зверя. Кажется, наиболее близок к этому изображению был зверь в пустой и самой жаркой вашей местности, которого я случайно видел в ваших странных приборах, по которому вы смотрите всякие…изображения. Но я не уверен, что правильно увидел и понял. Оно было крупнее нас, но нас смущало не это. Ибо в Нём бушевала дикая, Основодарящая Сила.

Тонхи – лучшие воины в этом секторе Бесконечности Энергий, называемом вами Галактикой. Лишь дважды за всё наше Время мы сталкивались в почти равными нам. И всё-таки побеждали. В третий раз мы отступили. Далёкая Раса Труаргхов на краю вашего Звёздного Озера разбила нас наголову, но не стало уничтожать полностью. Они подарили нам шанс возродить себя в ответ на нашу клятву никогда более не появляться в их Секторе. Мы ушли и честно забыли туда дорогу. Кроме этого поражения, о котором все стараются не вспоминать, мы никогда более не проигрывали. Но в этот раз и мы дрогнули. Мы дрогнули и…и обратились в бегство. Мы не убегали и не отступали даже тогда, когда Великие Воины Труаргхи, сражаться с которыми было для нас великой Честью, зажали нас в своих горах и долинах. Но тогда нас убивали сотнями за вашу неделю. Оно же убивало нас тысячами за ваш «час» и не знало устали. Куда бы мы не бросились, Оно настигало нас всюду, и крушило нас, словно презренных, хрупких насекомых. Его Первая Сила была воистину ужасающа. Казалось, ей не будет конца. У нас нет оружия, называемого вами «огнестрельным». Мы сражаемся оружием, которое зовётся у вас почему-то «холодным». Мы называем его Оружием Имени. Это оружие, сделанное для каждого его хозяина на всю его жизнь, и которое живёт с ним рядом, и рядом с ним умирает. В вашей истории, как я видел, оказались весьма похожие, хотя и несравненно меньшие и худшие, прообразы нашего оружия, которое не имело и, наверное, до сих пор не имеет себе равных в ближней Бесконечности. Потому как сделано оно из нашего материала, превосходящего все известные материалы других Домов. И оно за время боя становится почти горячим. Кроме него, у нас хватало разного другого оружия, использующего силу Энергий и Звёзд. Хотя для Личного Боя мы используем лишь Оружие Имени. Такое же оружие держало в руках и Оно. Но в тот День Битвы мы обрушили на Него всё, чем располагали. И всё равно гибли без числа. Это продолжалось по вашим меркам три месяца. И тогда, когда уже казалось, что мы просто обречены исчезнуть, как Народ, Оно стало неожиданно стало всё-таки терять силы. Его удары и защита слабели. В результате мы смогли Его уничтожить, убить, залить «кровью», как вы говорите, большого числа лучших своих воинов, заплатив за это такую страшную цену, о которой даже не смели потом и задуматься. Мои предки, не веря глазам, стояли над Его тающим «телом», превращающимся из истекающего ало-золотой, как бы назвали бы вы этот цвет, именно кровью, Существа в небольшой…комочек, наверное. В камень. Похожий на небольшой…астероид. Куда меньший, чем Он был изначально. Тогда никто из предков так и не решился даже прикоснуться к Нему. Даже, как нам казалось, мёртвому и остывшему. Оно действительно источало холод Бесконечности. Мы отчего-то чувствовали, что это ещё не конец. Наши Вопрошающие Веры сказали нам, что, убив Его, а не покорившись Ему, мы вновь сотворили нечто страшное, хотя и во многие разы меньшее зло, чем Далёкие наши Отцы Дома. И что нам теперь не стоит ждать ничего хорошего от этой «победы». Мы поспешили убраться даже из последнего своего пристанища. Некоторые клялись, что видели, как в момент нашего взлёта «астероид» тоже начал, словно с великим усилием, приподниматься над поверхностью покидаемого нами Дома. Однако время шло, и никакой погони мы не обнаруживали, как ни старались прощупать сектора Звёздной Дороги. Несколько коротких отрезков нашего времени мы не слышали о Нём ничего. Но однажды Оно объявилось вновь. И снова начало убивать нас, но уже не столь массово. Поскольку нас осталось уже не так много, как до встречи с Ним, Оно делало это теперь со вкусом и не спеша, словно…словно…- Тик наморщил лоб, подбирая подобающее выражение.

- Смакуя? – Роек попробовал облегчить задачу Тику. Тот прислушался к звучанию, порылся в своей обширной памяти:

- Пожалуй. То есть, с наслаждением, да. Верно. Выборочно. Словно намеренно вызывая каждого из нас на Личный Бой. И при этом Оно словно намеренно сражалось с нами на равных. Не применяя всей своей Силы. Как будто кто-то сознательно умерил Его дикую, необузданную мощь. Мы сперва решили, что таким образом кто-то неведомый решил дать нам шанс. Мы дрались, как семь сложенных вместе Энергий. Но мы всё равно погибали. Оно превосходило нас в личном умении и силе. Поэтому все перестали принимать Его вызов на Личный Бой и атаковали только большим числом. Лишь единожды сразу троим из тонхов удалось подло, не скрою, сразить Его, навалившись на него в тот момент, когда Оно не было к этому готово. И снова Оно, умирая, свернулось в подобие затаившего обиду на наше коварство камня. Теперь мы бежали уже без оглядки. Всё дальше и дальше. Делая краткие остановки, - по сто - двести ваших лет, - на новых Домах, чтобы запастись самым необходимым в свой нескончаемый Путь. И немного отдохнуть. И всякий раз мы тревожно оглядывали Секторы и Озёра Звёзд, страшась увидеть, как Оно вновь неумолимо настигает нас…

Так мы и бежали, моля Его пощадить нас и не преследовать больше. Пока не потеряли Знание о дороге в собственный Дом, и не оказались в вашем, таком крохотном для нас, Мире. Мы не стали полностью уничтожать вас, так как уже догадывались, что Оно – это своего рода расплата за наши прошлые Победы и, как Оно якобы однажды намекнуло нашим Вопрошающим Веры, неведомые нам преступления предков. Мы лишь уничтожили некоторых из вас, видевших наш Приход, и заперли себя на долгое время холодного сна на самом жестоком месте вашего Дома, - там, где льды образуют толстую, старую Материю из древних Энергий. Пока вы, - выросшие и научившиеся понимать себя и других, - не нашли нас по всё-таки сохранившимся вашим летописям или преданиям. Я правильно называю эти вещи? Видимо, тогда мы убили не всех, кто видел нас... Может, мы были недостаточно осторожны и оказались недостаточно быстры, чтобы скрыть свой след во Вселенной, и Оно нашло вас и нас, и всё это время жило и ждало своего часа, плавая среди сна звёзд, рядом с нами? И теперь Оно снова убивает нас? Кто знает…- Тик растерянно, как показалось присутствующим, умолк. Все потрясённо молчали. Не каждый день слышишь откровения чуждого тебе разума. Тем более чуждого, чем больше проникаешься тем временем и непостижимым разуму расстоянием, что отделяло нас от их Звёздных Начал…

Тишину нарушил Гарпер, который знал о тонхах несравненно больше остальных. Он всегда был чужд романтики и сентиментальности:

- Мистер Тик, Вы с неполной тысячей Вашего народа и Правителем просидели сонными цаплями в тех льдах почти шесть тысяч земных лет. До этого вы, если верить соотношению наших и ваших времён, пробыли в космосе почти три с половиной тысячи лет. Здесь, после своего пробуждения, вы уже почти пять лет. Местных лет. Понимаю, что для вас этот срок – что наша неделя от вечера среды до утра пятницы. – Явно чувствовалось, что Питер с трудом сдерживает нарастающее в нём раздражение. - И всё-таки… Всё это время вы вовсю пользовались нашей помощью и поддержкой во всех мыслимых и немыслимых вариантах. Я, рискуя в своей земной жизни всем, всячески скрывал ваше существование, помогал во всех ваших просьбах и потребностях, тратил собственные деньги и всеобщий фонд государств Европы, для чего привлёк к этому лучшие умы, технологии и политические силы этой варварской, с вашей точки зрения, планеты. И разве за это время мы, даже сообща, нашли точное подтверждение Его существования на планете? На этом континенте хотя бы?! Мистер Тик, в своё время основным условием нашего с Вами Соглашения, в которое оказались втянуты многие и многие уважаемые, - по-нашему, разумеется, пониманию, - люди и организации, являлось и оказание нам некоторых ответных «услуг» с вашей стороны. Подтвердив его, все вы обязались вместе с вашим правителем Эгорсом, если так можно назвать его титул, оказать и нам некоторые услуги. Выполняя в течение пяти лет (а это для жителя Земли немалый срок, Вы понимаете, верно?) ваши условия и просьбы, мы уже вправе рассчитывать на некоторую компенсацию наших воистину огромных затрат и ответное, с вашей стороны, полноценное получение, простите мне это слово, тех обещанных вещей и факторов, которые вы гарантировали. Скоро грозит разразиться скандал, в ходе которого могут открыться некоторые невероятные и опасные для многих вещи, которые никто не будет уже в состоянии больше хранить втайне от целого ряда государств. Я имел честь объяснять Вам однажды, что такое наш «политический скандал», и чем они имеют свойство заканчиваться для некоторых людей. Так ведь, мистер Тик? – Тонх еле заметно кивнул. - Скажите, я вправе рассчитывать на Ваши обещания и их исполнение по-прежнему? – голос нахмурившегося Гарпера был почти непочтителен. Тик вновь устало согласно помотал головой и, неопределённо приподняв устало поникшие плечи, заставив провисший горб шевельнуться. Казалось, тонх внезапно постарел ещё на сотню лет. Погрузившись в собственные мысли, Тик словно отстранился от участия в обсуждении дальнейших вопросов, предоставив тем самым право решать проблему людям.

Гарпер, удовлетворённо кивнув, с деловитым видом повернулся к Фогелю, скромно и отрешённо протиравшему очки в ожидании окончания этого внезапно вспыхнувшего спора. Что и говорить, - мистер Питер неплохо «развёл» тонха…

– Отлично, мистер Тик. Вы весьма порадовали меня таким ответом. А теперь - продолжайте, прошу Вас, доктор Герхард. – Было видно, что мозг Гарпера напряжённо анализирует полученную им новую, во многом неожиданную для других, информацию.

Герхард Фогель вновь водрузил на нос очки с уже стерильно чистыми стёклами, учитывая ту тщательность и время, что он их обрабатывал, собрал разбежавшиеся во время исповеди тонха мысли, глянул мельком на свои конспекты, и продолжил:

- Так вот, господа. Шейные позвонки убитых, должен отметить, пострадали лишь в малой степени, и лишь у одного из убитых подобным образом. Стоит вновь повторить, что конституция тонхов уникальна и потрясает своей продуманностью и надёжностью «конструкций». – Увидев некое доминирование Гарпера в сегодняшнем «собрании», Фогель осмелел и стал позволять себе более смелые определения. - Например, в среднем толщина позвоночного столба у «взрослой», зрелой мужской особи тонха в районе основания шеи колеблется от семи до девяти сантиметров, поясничного же отдела – вообще до четырнадцати – пятнадцати! При этом он почти треугольной конфигурации, - срезанной «вершиной» направлен в сторону внутренностей, и в высоту от слегка выпуклого наружу «основания» до «вершины» не бывает менее ста миллиметров. При этом он начисто лишён лишних отростков и прочих тягостных и уязвимых «премудростей», свойственных человеческому телу.

Однако имеет и свои, исключительно собственные, «навороты». – Фогель вновь перенёс указку на скелеты. - Так, руки тонха посредством дополнительных костей, местами, - в процессе эволюции, очевидно, - приросших к костям грудины, соединены небольшими и крепкими остаточными «суставами» прямо на груди! Это обеспечивает дополнительное распределение мощности усилий «рук», являющихся в таком своём начальном исполнении почти горизонтально устроенными конечностями жука. Просто удивительно видеть такое… И тем не менее, это не жуки в привычном нам понимании.

Всё это «костное великолепие» покрыто внушительным щитом из поразительно прочных, жёстких мышц, позволяющих передвигаться в условиях нашего тяготения изумительно легко.

Горло вообще заслуживает отдельных слов. Кроме крайне трудно ломаемой шеи, оно защищено спереди «набором» жёстких колец, опоясывающих трахеи и пищевод и заканчивающихся в районе нижней части скул. К которым и крепится разветвлёнными пучками сухожилий и мышц по принципу «паутины». По сути – это сплошной «кадык», только настолько крепкий и вместе с тем эластичный, что разбить его даже довольно сильным ударом не представляется возможным. Хочу сказать интересную вещь: если тонху удастся-таки перерезать горло, его «лёгкие» будут дышать самостоятельно. Через любое прорезаемое вами в горле или теле отверстие. Через которое вы никогда не дождётесь «крови», поскольку, в отличие от дурацки в этом плане устроенного человека, все «кровонесущие» ткани горла тонха укрыты внутри его шеи, - сзади, - вдоль позвонков, - в специальных «трубках» из прочных тканей. Вот так вот. Питаться тонх в подобном случае не сможет, конечно. Какое-то время. Пока не срастутся, - причём довольно быстро, - его гортань и пищевод. Хотя, как вы увидите дальше, тонх не пострадает от голода за это время абсолютно.

Вместо привычных нам рёбер – толстенные, широкие, лопатковидные, подвижные относительно друг друга пластины, словно пластины броненосца, внахлёст закрывающие грудину и значительную часть боковин торса. Точно такая же картина с задними «рёбрами» тонха. На живот «наползает» широкий «язык» кости, защищающей органы пищеварения и выделения. Этот «бронежилет», господа, оставляет крайне немного места на теле гуманоида реально открытыми. При этом костяные пластины устроены так, что захоти тонх, к примеру, присесть, они послушно сдвигаются вглубь друг друга подобно вееру, либо расходятся где-то в стороны, подобно складчатым жабрам окуня или щуки. Подобная «броня» спереди и сзади делает внутренние органы тонха практически неуязвимыми для сабельных атак, господа. – Герхард улыбнулся собственной шутке, глядя на всех поверх очков. – А вот таз, господа, у них практически отсутствует, в нашем понимании. Вместо этого нижняя часть позвоночника переходит в мощный костяной массив, к которому в глубоких «пазухах» крепятся кости позвоночника и «бедра». Всё это взаимосвязано сложной системой сухожилий, по крепости напоминающей…твёрдый пластик! Сухожилия, которым позавидовали бы и носорог, и крупные морские раковины, чьи невероятно крепкие сухожилия тонхи переплюнули соответственно вдвое или втрое… - Профессор перевёл дух. Складывалось впечатление, что он и сам не прочь стать обладателем столь грандиозного и могучего строения тела.

– Все эти крепкие «узлы» активно смазываются жировым составом. Считаемая же нами за небольшой «горб» субстанция на спине этих существ – не что иное, как второстепенный нервный узел, отвечающий за жизнедеятельность мускулатуры. Заметьте, - не мозга! И своего рода накопитель жидкости, заменяющей им нашу костную смазку. Пожалуй, это единственно болезненный орган на теле, однако стрелять в него или резать его бессмысленно. Поскольку он не жизненно важен для тонха, к тому же он также неплохо прикрыт кожистой субстанцией, эластичной, но по прочности не уступающей толстой буйволовой коже. В отличие от нас, у которых система пищеварения устроена крайне расточительно, - именно там у тонха ещё акуммулированы и некоторые питательные вещества, обеспечивающие тонху существование без пищи длительное время. Нет, господа, они не имеют ничего общего с нашими верблюдами в этом смысле. Уж скорее, с гусями, тело которых вырабатывает жир для смазки перьев, господа! Именно этот орган, оказывается, отвечает за смазку костных «деталей» организма. И расщепляет себе, не спеша, то необходимое для этого количества жира и питательных веществ, от которого зависит двигательная активность тонха. И вот парадокс, - чем активнее, скажем, тонх машет своим двуручным топором, тем меньше у него расход энергии! Организм включает некий прибор «энергосбережения». В зависимости от положения тела и нагрузок, которые надолго выпадают на долю тонха, данная субстанция имеет ещё и свойство понемногу перемещаться по организму, принимая наиболее приемлемую форму для носителя. И там не наш безвольный и бесполезный жир, господа. Среди тонхов, как ни странно, не наблюдается жирных и неуклюжих личностей, подобно нам, страдающих лишним весом и одышкой…

Тут Роек и Фогель вроде как разочарованно переглянулись. Уж их-то «конституция» точно вызывала несоответствие и несхожесть с мощными, но «стройными» по-своему тонхами. Вздохнув, Герхард как-то обиженно продолжил:

- Там подобие клейковины, обильно сдобренной глюкозой и танином. Как нам удалось понять, танин позволяет организму этих существ поддерживать крепость собственных костей. Своего рода тонх – симбиоз ящера, паука и человекообразного, приобретшего, для полного счастья, внешнюю неуязвимость черепахи и мощь бронтозавра. Всё в теле тонха предназначено прежде всего на преодоление огромных нагрузок, и по своим устройству и сути оно куда мощнее, активнее, выносливее и практичнее человеческого. Грубее, но более практично. Более эргономично и неуязвимо. С таким позвоночником и устройством костяка, к примеру, можно, простите, абсолютно безнаказанно для здоровья таскать на себе по горам грузы до двух с половиной – трёх тонн…но, как следует из имеемой нами и ими земной практики, их мозг, этот самый уязвимый в любом живом организме орган, даже будучи заключённым в самую уникальную и прочную из всех возможных в природе сочетаний, - костную коробку и плотную кожистую оболочку, - всё же имеет свойства повреждаться и опосредованно, как и у человечества. Как при ударе по основанию черепа, так и по остальным частям головы. В данном случае – лобной, височной, теменной и затылочной долям. Конечно, сила смертельного удара для тонха и человека просто несоразмеримы. «Тонкорунному» человеку порой достаточно треснуть его малым молоточком по голове и сыграть ему туш, в то время как для того же тонха это будет всё равно, что лёгкий удар «пикающего» детского надувного молоточка по наковальне. В нашем случае несколько наиболее сильных, - видимо, просто неотразимых, - ударов всё же достигли цели. Отчего чрезвычайно жёсткая и прочная мембрана вокруг мозга просто лопнула, и вытекшая из-под неё густая желеобразная жидкость, - своего рода гидравлический амортизатор и питательная среда, мало схожая по консистенции с межпозвоночной жидкостью человека, поскольку в несколько раз гуще, - и позволила своим отсутствием причинить мозгу непоправимые разрушения… Своего рода, вышло нечто вроде нашего кровоизлияния. Однако не в сам мозг, а в подчерепное пространство. Чтобы оценить живучесть наших друзей, - тут Фогель снова бросил быстрый взгляд на равнодушного ко всему Тика, - то для сравнения скажу следующее. Чтобы осуществить подобный разрыв мембраны, нашему Неизвестному пришлось нанести удар, по весу равный не менее, чем семи - десяти тоннам. То есть, примерно по четыреста – пятьсот килограммов на квадратный сантиметр площади головы. Это приблизительно равно давлению столба воды на голову человека без скафандра на глубине примерно в семьдесят – сто метров. А следовательно, это мощнее механического пресса где-то в два с половиной, три раза. Точнее не скажу, не моя специфика. Это всем даёт представление о силе удара и о способности этому удару противостоять? Сотрясения мозга, несовместимые с жизнью, - вот так непривычно и нелепо, на фоне узнанного нами, можно охарактеризовать причину смерти этих неуязвимых, по сути, существ. Особенно учитывая их способность защищаться, и скорость, с какой они это проделывают. Все способности этого народа можно считать естественными, учитывая, что раса рождена на планете, сила тяготения которой почти в четыре раза превышает Земную. То есть, даже на Юпитере и Сатурне эти парни чувствовали бы себя в самый раз. Если б там был кислород. Который они, кстати, потребляют и усваивают в одну целую семь десятых раза активнее и экономнее человека. В связи со столь обширными возможностями к восстановлению их организмов такие досадные недоразумения, как надломы костей рук, по крепости не уступающих металлизированному кремню, сломанные пальцы и пробитые надбровные дуги, почти расплющенное лёгкое и вытекший при ударах глаз – в расчёт можно смело не брать. От этого, в отличие от людей, тонхи не умирают и особо калеками не остаются, а попросту восстанавливаются, регенерируются, как я смог выяснить и могу судить. Кроме глаз, пожалуй. Кто бы ни создал эту идеальную «машину убийства» на заре времён, она безукоризненна и живуча, как ни одно другое знакомое нам живое существо. Ваши же люди, мистер Гарпер, были просто застрелены, - быстро и пошло. Им, понятно, за глаза хватило и по паре обычных маленьких пуль в нашу слабую человеческую грудь. – Фогель развёл виновато руками.

- Это я и сам знаю, доктор. Меня волнуют последние трупы. Эти, двое. – он показал головой в сторону выхода.

- Мистер Гарпер, - голос профессора Роека был тих и вкрадчив, - именно поэтому мы позвонили Вам позавчера. Именно поэтому!

- Да, и именно поэтому я бросил все дела по дальнейшему плановому развёртыванию проекта, и прилетел сюда чуть ли не впереди этого долбанного самолёта! – Гарпер отчего-то нервничал. – Надеюсь, уж это-то хотя бы стоило того, чтобы прерывать мои планы…

- О-о-о, мистер Питер, это того, безусловно, стоило. Ибо прямо при Вас мы сейчас и здесь произведём вскрытие обоих тел. Если Вы не возражаете, конечно. Мы решили дождаться Вашего прилёта. Потому как Вам следует увидеть всё своими глазами. Будет интересно, если можно так выразиться в отношении ковыряния в повреждённых внутренностях. – Гарпер согласно кивнул.

- То, что высказал в качестве предположения доктор Фогель относительно погибшего позавчера, с виду и на первый, даже самый беглый взгляд, применимо и к сегодняшнему случаю… - Говоря это, чех одновременно натягивал перчатки. То же делали и Арьяри с Птичкой. Затем вся эта процессия двинулась к ряду дверей в конце помещения. За одной из них находилась комната глубокой заморозки. Именно там и дожидались два последних трупа «активных действий» над их останками. В своё время это помещение было предназначено для обработки овощей и фруктов. Гарпер выкупил его и превратил в неприметную с виду, но оснащённую по последнему слову техники лабораторию.

Мрачный, как туча, Тик помог вытянуть оба тела и поместить их на столы, видимо прогнувшиеся от возложенных на них масс. После чего вновь замер сфинксом.

Сами огромные, как слонята, охранники потрясённо переглянулись. Будучи всё равно не в пример меньше Тика, они и не предполагали, что эти странные существа весят к тому же столь много. Пожалуй, такого веса им было не сдвинуть с места и вдвоём. Тем не менее, Тик поднимал и переносил их, словно те весили не больше мелковатой доступной местной девчонки, которых они сами иногда с лёгкостью таскали прямо с пляжа в постели номеров на курортах Таити. Сила, вес, размер и живучесть тонхов шокировала. Не будь с ними уверенного в себе Гарпера, они чувствовали бы себя голыми малышами, с водяными пистолетиками в руках стоящими против взбешённого мамонта. Они понимали, что, взбреди Тику или ему подобным, в голову «пошалить» при споре с мистером Питером, они ничем не смогли бы тому помочь. Разве что отсрочить его смерть на несколько секунд, достаточных для того, чтобы тонх мог отвлечься, дабы попутно прихлопнуть лишнюю пару назойливых людишек. Здесь их сила, впечатляющая многих людей, никакой роли не играла. Попробуй завалить дико прыгающую и машущую пропеллерами рук бронированную башню из рогатки! Разговаривая с высоко несущим себя тонхом неуважительным тоном, Гарпер, несомненно, рисковал. Если не принимать во внимание имевшиеся у них договорённостей, подробностей которых «сторожевые псы», естественно, не знали, но которые, очевидно, давали Питеру право требовать.

Между тем профессора с помощью доктора подвергли оба тела некоему подобию термической обработки, позволяющей освободить их ткани от воздействия мороза. Кожа, ставшая после смерти обладателей коричнево-серой, темных тонов, носила ещё следы инея. Затем они влажно заблестели под мощным феном и стали оставлять лужицы воды на идеально чистом полу. Роек бросил под ноги какой-то найденный халат и раздражённо растер мокрые пятна. Кинув на обнажённые, - громоздкие и мощные, словно качки-динозавры, - трупы взгляд, Питер заметил на груди каждого из них, чуть в разных местах, совсем крохотное подобие отверстий, которое было изначально не замечено им из-за обильно покрывающих останки кристаллоподобных хлопьев крупной изморози.

Арьяри тем временем раскладывал инструменты. Нет, не те, которыми проводят вскрытие обычных людей. А нечто куда более массивное и мощное. Взвизгнув, заверещала тонко машинка для трепанации черепа. Именно ею Фогель намеревался вскрывать тела. Тик отвернулся, чтобы не видеть тех издевательств, как он считал, над телами погибших сородичей. У них не было и понятия, что же это такое, - вскрытие. К чему это, если причина их смерти, скажем, в бою и так бывала ясна. Или когда она явилась причиной банальной и далёкой, но даже и их, старости? Своих мёртвых они обычно в знак памяти и скорби съедали. Поначалу Тик яростно протестовал против вскрытия, - подобного «грубого вмешательства» в «не по назначению» целостность тел тонхов, погибающих уже и здесь неожиданно много и часто. Отрывая или отрезая от умерших куски плоти и поедая их среди родственников умерших, сами тонхи никогда не проникали внутрь их тел, не трогая груди и животов. Остатки оголённых костей с нетронутыми рёбрами и половыми органами они просто сбрасывали со скал в предназначенных для этого местах. Разлагались их тела поразительно быстро. Когда от огрызков трупов оставались лишь белесые костяки, их руками переламывали на составные части и опускали в контейнере из камня на глубину в океан. Вот такова была процедура «погребения». Древняя, как сам их мир. Поэтому поначалу возникло недоразумение, - как же всё-таки поступать с погибшими. Однако Арьяри после долгих разговоров каким-то образом удалось убедить Тика на вскрытия, сославшись на особую необходимость выяснить истинные причины смертей и выйти на след тех, кто уничтожает тонхов. Тот, скрепя сердце, выторговал у Эгорса разрешение на «унижение» тел, «вынужденных являть свету своё внутреннее Сокровение», как высказался по этому поводу Глава тонхов. К вопросу погребения тел решили вернуться позже, предварительно растолковав тонхам, что здесь не принято разбрасываться трупами по окрестностям, даже ради столь почётных «гостей», и с целью сохранять и впредь тайну их пребывания на этой планете. До поры их поместили в жидкий азот и «законсервировали».

Тем временем Герхард начал разрезать толстую и неподатливую плоть мертвеца. Пройдя с некоторым нажимом кожу, чья толщина в совокупности с эпителием и первичным подкожным жировым слоем составляла не менее семи миллиметров, он «наскочил» зубчатой пилой на упоминаемую им «мембрану». Увязая в её волокнах, пила начала надсаживаться. Приотпуская её и ослабляя нажим, Фогель вгрызался в кость и рвался во внутренности покойника. Не желая видеть подобного, Тик вышел на улицу. Между тем в воздухе разливался удушливый запах метана, сдобренного сладковатой горечью и запахом разминаемых в ладонях листьев бузины. Сходство с запахом распиливаемой кости человека было, но довольно слабое. Во все стороны из трупа внезапно рванулись брызги жидкостей, костяное крошево и мелкие частицы «кровеносной» системы тонха. Из-под грудины стала выступать и сочиться буро-глинистая, пузыристая густая жидкость, расползаясь по груди трупа и столешнице. Так выглядела «перебродившая» «кровь» тонха. Увлечённо ворочая яростно визжащей пилой в грудине, Фогель старательно расширял пропил, стремясь вскрыть тело «квадратным сечением». То есть пытался «выкорчевать» из груди трупа квадратный кусок кости и мышц, чтобы иметь возможность добраться до синевато-жёлтых внутренностей и обеспечить к ним свободный доступ. Его лицо взмокло, и крупный пот, стекая, падал в пропил и смешивался с выделениями мёртвого тела. Не выдержав такого зрелища, охранники старались отвернуться. Наконец, одного из них стошнило, и он рванулся в сторону туалета. Второй, - бледный и с широко распахнутыми от душевного усилия глазами, - всё ещё держался. Однако с содроганием прикрывал глаза всякий раз, когда пила в руках Фогеля взвизгивала особенно надсадно, увязая в слоях кожистой плёнки и жёсткости сухожилий и костей. Охраннику в такие моменты казалось, что грязная, вся в этой мерзкой жиже, пила проходит ему по нижнему ряду зубов, вгрызаясь глубоко в дёсна. Гарпер держался молодцом. Не сказать, что ему была приятна эта «экзекуция», во время которой лишь врач и профессор увлечённо помогали «мяснику» Герхарду, с блеском воодушевления в глазах кромсающему исходящую вонью, жидкостями, пыльным крошевом костей и плоти тушу. Однако он понимал, что он ни словом, ни жестом не должен выдать своих слабостей. Поэтому Питер Ван Гарпер мужественно и стойко ждал окончания работы «пилорамы доктора Фогеля», скрестив на груди руки, присев на край стола и напустив на себя скучающий вид.

Закуривая, он на несколько секунд устало опустил глаза, и в этот момент пила смолкла.

- Мистер Гарпер, взгляните-ка вот на это…- Роек старательно что-то извлекал из распанаханного чуть ли не пополам тела, вооружившись щипцами и безо всякого отвращения погрузившись в грудину чуть ли не по самую шею.

«Червь науки, чтоб тебе! Ради науки своей и в дерьмо с ногами влезете»… - брезгливо подумалось Питеру. Он оторвался от стола и направился к торжествующим профессорам. Арьяри скромно стоял в сторонке, предоставив отпраздновать заслуженный триумф его законным обладателям. Хотя именно он подтянул их в своё время для работы с Гарпером.

На ладони Роек держал шарик размером с некрупного майского жука. Где-то около восьми миллиметров в диаметре. Он отблёскивал чем-то отдалённо напоминающим полированную легированную сталь.

- Что это, мистер Роек? Пуля? Стальная?

- И да, и нет, мистер Гарпер. Очень давно я читал некую фантастику, в которой описывались такие пули, которые изготавливал герой, - существо с далёких звёзд. Ими он и убивал таких существ, как тонхи, мистер Гарпер. Кстати, они там были описаны с некоторым известным сходством…

Через месяц с небольшим после выхода книги в свет автор внезапно пропал. Поиски не дали результатов. Вы знаете, идея моя, само собой, сумасшедшая. Но как только я поделился ею с профессором Фогелем, он вдруг поддержал меня. Оказалось, он так же читал ту книгу. В наше время многие сходили с ума по фантастике. И мы оказались не исключением. Однажды уверовав, что говорится… Поэтому еле дождались Вашего приезда, чтобы проверить самую, пожалуй, бредовую идею в нашей жизни. Я молю Бога и боюсь, что это окажется именно тем, что я думал…

С этими словами он промыл под струёй воды «пулю» и бросил её в стакан с какой-то слегка желтоватой жидкостью. Стакан этот стоял на лабораторном опытном столе давно, накрытый каким-то колпаком из стекла.

- Серная кислота, - пояснил Гарперу свои действия Роек. – Кое с какой ещё дрянью. Концентрат.

Пару минут с помещённым в стакан предметом ничего не происходило. Затем блеск его помутнел, и стал сереть, на несколько секунд приобрёл оттенок «синего металлика», словно его прокалили в тысеградусной печи. После этого цвет стал «сползать» с шарика, растворяясь с дымным следом и вместе с тем открывая второй слой, - с кусочками какого-то другого металла бело-оранжевого цвета, обнажая отчего-то почти прозрачную, неровную полость. В которой угадывалось нечто туманное, пронизанное толстой «нитью» чёрного металла, словно иглой.

Роек и Фогель торжествующе вскрикнули. Бросившись к стакану, они выплеснули реагенты в специальный фарфоровый раструб, торчащий из стены наподобие писсуара. После чего с предосторожностями выкатили из стакана в раковину содержимое. Пустив воду, ещё секунд тридцать полоскали его, не отрывая горящих возбуждённым огнём глаз.

- Есть…- тихий торжествующий шёпот Фогеля прервал журчание водяной струи. Закрыв кран, он с величайшим почтением и каким-то благоговением взял платком обломки чего-то непонятного, какого-то огрызка, что раньше выглядело пулей из прочной стали.

- Что это у Вас, профессор? – не выдержал Питер.

- Мистер Гарпер…разрешите представить Вам…гениальнейшее изобретение обречённого человечества, - энергетическую пулю. – Голос Роека предательски дрожал.

- Что Вы мелете, доктор Роек?! Какая ещё, к чертям собачьим, «энергетическая» пуля? – изумлению Питера не было предела.

- Посмотрите сами. И внимательно выслушайте нас... Как видите, не всегда фантастика «с душком» носит характер нелепой, отвлечённой от реалий выдумки. Вспомните хотя бы Жюля Верна, его предсказанные и описанные полёты в космос его космических кораблей, его подводные лодки, практически по описаниям которых впоследствии строились настоящие! И тогда, возможно, Вы хотя бы отчасти проникнетесь нашей правотой. К сожалению, «зарядить» её наново нам не по силам. Но если бы удалось это сделать, то, в зависимости от «накачки», этим предметом можно было б «прострелить» всё, - от стены крепости до брони любого, самого крепкого танка или бункера на этой планете. Именно для этого её и создавали, мистер Питер. И эта – ещё из очень, очень слабых, «рядовых»…

Не верящий своим ушам миллионер осторожно подошёл и, поборов отвращение, взял совсем недавно извлечённый из мёртвого тела предмет, который и начал пристально рассматривать.

- Что же это, чёрт возьми, такое? Бриллиант? – Гарпер увидел обнажившиеся внутренности пули, из которых проглядывало то, что он через призму жидкости принял было за рваную пустоту.

- Алмаз, или что-то вроде того, мистер Гарпер. Мы не знаем. Искусственно выращенный в особых условиях сверхкрепкий камень. Выращенный в космосе, милейший.

- Где?! – не поверил Гарпер. – На орбите?

- Мистер Гарпер, не удивляйтесь, если мы скажем Вам, что камни ТАКОГО класса и с ТАКИМИ возможностями человечество вырастить пока не в состоянии. Ни на Земле, ни на орбите, как Вы выразились. Это гость из ГЛУБОКОГО космоса. Мы тоже выращиваем камни, кристаллы. Но показатели этого образца в несколько сотен и тысяч раз превышают все возможные, которые только удались человечеству на сегодняшний день. Им самим можно резать любую сталь, словно масло. И только камень с ТАКИМИ характеристиками способен нести в себе то, для чего его и создавали.

- Погодите, док! – Питер частенько перебивал Роека невежливо и очень часто – просто грубо. Однако тот терпеливо сносил все его выходки, поскольку тот платил за самое ценное, - за возможность ЗНАТЬ.

- Почему же тогда этот таинственный Некто, что создал эти невероятные, как Вы говорите, «пули», вот так просто взял, да и оставил их в этих…гм-м…телах? Если верить Вам, сие «изделие» по сути есть бесценно? Так?

- Да, мистер Гарпер. Это так. – Роек начинал понимать, к чему клонит собеседник.

- Так вот, доктор. С чего бы нашему «мистеру Х» разбрасываться ими, словно прелыми орехами, и не собирать их потом, хотя бы с точки зрения конспирации? Ведь это не простой копеечный цинк, свинец, олово или даже презренное золото, в конце концов?!

Роек подёргал себя за губу, несколько секунд задумчиво глядя на разгорячённого Питера, словно решая, - а стоит ли посвящать того в особенно сокровенные собственные открытия, - а потом изрёк, словно и сам не был уверен в силе своих убеждений:

- Видите ли, мистер Гарпер… Мы предполагаем, что он делает это нарочно.

- Нарочно?! Бог с Вами, док! Вы больны, не иначе… У него их что, - три вагона, Вы хотите сказать?

- Я лишь хочу сказать, что это знак. Уведомление, если хотите. Для нас, для тонхов… Он знает, что их немного. Знает, что мы им всячески помогаем. И мы знаем так же, что он вполне умеет справляться с ними и без этих…штук. Скорее всего, это своего рода «визитка». Рассчитанная на то, чтобы напугать чужаков, а заодно и нас. Заставить тонхов убраться отсюда. Заставить нас «отвалить» по-доброму в сторонку. Чтобы Ему не пришлось взяться всерьёз и за нас. Это визитка того, кого знают тонхи. Или о ком догадываются, но пока молчат. Мне кажется, об этом стоит спросить их самих. Уверен, что они могут поведать нам ещё немало интересного. Этот «кто-то» не слишком скрывает своих намерений в их отношении, поскольку ничего не боится. Кто знает, чем эти «звёздные скитальцы» насолили этому Некто или его окружению? Должно признать, что уничтожает он тонхов довольно-таки…э-э-э…профессионально, что ли? И с чётко прослеживающимся упорством, чтобы быть случайностью… Да, неэкономно, если можно так выразиться в отношении столь грандиозной вещи. Однако, как я полагаю, раз есть тонхи, значит, есть и те, кому они не нравятся. Где-нибудь в обозримом космосе. И они приехали к ним в гости. С весьма тривиальной целью… Большего мы предположить не можем.

- Чёрт, этого мне ещё не хватало! Межзвёздные разборки накануне того, что мои планы вот-вот сбудутся… Я, конечно, был рад, что мы не одиноки во Вселенной. Но чтобы настолько?! – Гарпер озадаченно покрутил головой и снова накинулся на Роека:

- Тогда, разрази меня гром, я не понимаю, - отчего Вы, Роек, сказали, что пуля изобретена человеком?! То есть, получается, - на Земле!

- Изобретена – да. Описана. Придумана. Предугадана, скорее. Предчувствована, если хотите! Людвигом фон Сирвенгом. Тем писателем. Почти сорок пять лет назад. В теории. А сделана она может быть только в условиях глубокого космоса.

- С чего Вы так решили?

- Вы обратили внимание на покрытие пули? – Толстый палец Роека осторожно ткнул в предмет.

- А именно на второй её слой. – Вмешавшийся Фогель решил тоже принять участие в беседе и разъяснить подробности. Для чего он бесцеремонно забрал у ошарашенного Гарпера пулю и увлёк его за локоть к столу, под яркую лампу, около которой стоял поражённый не менее своего нанимателя Арьяри.

- А что необычного в этом слое? Мне показалось, что это обычная медь. Как в земных пулях старого образца.

- Медь, говорите? Это чистый вольфрам, мистер Гарпер. Смешанный с чистейшей, как слеза Ангела, медью. Соединённым с высокой чистоты материалом, по своим качествам близкому к графитам. В своей совокупности, - Сверхпроводник всего, что взбредёт в голову сквозь него пропустить. Вы в курсе, что в земных условиях эти металлы и материалы никак не удаётся соединить вместе? Как небо и землю нам не под силу перемешать, превратить в одно целое. К тому времени, когда раскалится вольфрам, медь попросту выгорает. Если же бросать порошок графита в расплавленный вольфрам, он улетучивается, не успевая толком и долететь до своего собрата. Эдакого «триметалла» со свойствами исключительного «электрода» никак не выходит. А уж если случайно удавалось всё же запихать медь и графит в вольфрам, они сгорали дотла уже там, в его жарких «объятьях». Вот такие фишки, мистер Гарпер!

- Хорошо, а чем же знаменит первый слой? Ну, тот, что слез почти сразу?

- А тем, мистер Гарпер, что разгадать его полный состав мы не сможем никогда. Поверьте мне. Вы можете представить себе такое идеальное и непостижимое вещество, как «железный» лёд?

Миллионер ошарашено глянул на учёного. Тот мучительно пытался провести ещё ряд аналогий с чем-нибудь, чтобы сделать свои пояснения максимально доступными не человеку науки.

- Вы и не сможете его себе представить. Как мы не смогли подвергнуть его анализу. Даже в наших суперсовременных лабораториях. А уж у вояк, вы знаете, всё на высоте…

Так вот, - видеть его можно. «Растворить» в агрессивной жидкости – да. А вот дальше… Дальше начинается вовсе непонятное. Расплавить его, как и просто нагреть, не удаётся. Это же лёд. Понимаете? АБСОЛЮТНЫЙ, неземной, лёд. Чем сильнее грели, тем холоднее он становился. Парадокс, правда? – Фогель держал Гарпера за пуговицу и заглядывал тому в глаза. При этом говорил тихо и будто с душевнобольным. Впрочем, несколько сбитый с толку Питер не обращал внимания на такую фамильярность.

- А расколоть, распилить, даже взорвать и прочее - тоже никак. Ведь это же и МЕТАЛЛ, мистер Гарпер, не так ли? Только тоже - самый АБСОЛЮТНЫЙ. Крепче просто не бывает. И это при том, что толщина напыления, если можно так его рассматривать, – несколько тысячных долей микрона. Почти ничто. С точки зрения относительности – его, этого слоя, не существует и вовсе! Такое ощущение, что «пулю» пронесли сквозь абсолютный холод, который оставил на нём лишь своё призрачное дыхание…

Это своего рода игра воображения, словно мираж, возникающий при преломлении лучей света при прохождении их сквозь атмосферу. Мы не должны его даже видеть!!! Понимаете?! Зато сила притяжения в нём электронов, молекул и атомов даже при этом в несколько сотен раз выше, чем у любого металла на Земле. Как и расстояние между ними. То есть его плотность выше, чем у любого материала, который мы хотели бы, вознамерились и смогли бы создать! Это всё, что нам удалось установить методом тыка за целый месяц упорной работы. Вдумайтесь, - в сотни, сотни раз! Представьте, какими характеристиками она будет обладать, увеличьте вы покрытие хотя бы до десятой доли миллиметра?! И внутренний, второй, слой раза в три, хотя бы? Такой пулей, размером с маленький арбуз, можно разносить вдребезги, в пыль, планеты. Уничтожать чёрные дыры средних размеров, если увеличить тело снаряда до пределов, скажем, журнального столика, а его заряд – в соответствии с назначением. Антиматерией или «насыщенным», абсолютным вакуумом. В зависимости от вашего каприза. А эту… Ею не стреляли, мистер Гарпер… Эту просто БРОСИЛИ в тело тонха. Представляете?! Просто небрежно, еле-еле, походя, бросили! Не прикладывая ни усилий, ни стараний… Словно семечку! Словно разжали тонкие, изящные пальцы, отпуская в падение к земле невесомую крошку… Поверьте мне, - человечество никогда, - хвала Богу! - никогда не сможет РЕАЛЬНО изготовить подобного чудовищного по своей силе оружия… Ибо оно не сможет его контролировать. Потому что ничего мощнее этого, в известной нам и доступной нашему пониманию Вселенной, уже не существует. Атомное, водородное оружие против этого – мухобойка против Солнца. Чистая, не замутнённая ничем, собственно сама Энергия. Ядро всех начал! Абсолютное оружие, созданное самим Миром против себя же самого. Основа основ мироздания, - созидание и уничтожение, из одного, по сути, однородного, вещества. Только находящегося на разных полюсах Относительности, Пространства, Энергии и Времени! Согнанная буквально в точку из неведомой по пределам разбега бесконечности и сжатая в узком пространстве горошины. Которую никак нельзя высвобождать, ибо, вырвавшаяся на волю, она схлопнет Мир сам в себя… После чего остаётся полное, всеобъемлющее НИЧТО… Вот что такое действие этого оружия, мистер Гарпер… Маленькая пуля, способная поразить подобие сердца одного бронированного чудища, или разнести на промокашки континент. В зависимости от поставленной ей задачи и степени заряда. И амбиций того, кто выпускает её «из ствола на волю»…

Изготовив подобное, вы можете требовать к своим ногам эту самую притихшую в страхе Вселенную… Ибо только там бушуют энергии, достаточные для изготовления и накачки самого срединного стержня, состоящего на самом деле ни из чего другого, как концентрата нейтральной материи, пыли и «околоплодных вод» только-только зарождающихся звёзд, - даже для создания такой маленькой «пули», как эта. Такое подвластно разве что Богу, мистер Гарпер! А нам пока ход туда заказан. Во всяком случае, до тех пор, пока у Вас или у кого-то ещё не появятся свежие «идеи», которые в состоянии реализовать Ваши новые «друзья», - тонхи. Знаете, - Фогель вдруг ещё понизил голос, - а ведь когда полковник полиции, расследовавший дело об исчезновении Сирвенга, навёл справки во всех доступных полиции мощного государства картотеках и базах данных за последние семьдесят лет, он выяснил, что такой человек, - ни с такой фамилией, ни с такой внешностью, ни с такими отпечатками пальцев, - никогда не жил. Нигде. В целом мире. И тем более не был писателем. Ни одно издание не могло вспомнить, чтобы оно вообще печатало ТУ самую книгу. А когда полковник однажды листал журнал, и на глаза ему попался портрет Николая Коперника, он упал в обморок. Вы не слыхали об этом? Да-да, ведь он узнал в нём именно того писателя, которого всем миром искали семь лет… Странно, не правда ли? И хотите напоследок совет, мистер Гарпер? – тот как-то рассеянно кивнул в знак согласия, обдумывая всё сказанное профессором, словно прикидывая, - уж не спятил ли, случаем, тот.

- Что бы Вы ни задумали, мистер Питер, я по-отечески Вам советую: откажитесь. Откажитесь от своей затеи! Пока не стало поздно. Довольствуйтесь тем, что у Вас уже есть. Или же делайте всё это как можно скорее. И пропадите куда-нибудь. Надолго. Всё равно, куда, - в горы, на Луну, в пустыню Гоби… Лишь бы надолго и далеко. Окружите себя охраной, войсками, танками…ракетами, наконец… Хотя… Всё это будет смешно и бесполезно. Потому, что если сюда пришёл Тот, кто так легко убивает тонхов, этих космических плотоядных ящеров с холодным и загадочным разумом, и кто принёс с собою запросто, в кармане, ТАКИЕ вот «пули», которые в снаряжённом состоянии следует держать друг от друга на расстоянии звёздных скоплений, не меньше… Уверяю Вас, - здесь совсем скоро всем нам станет даже не до науки…

Гарпер уставился на Герхарда с таким видом, словно только что осознал, как его самого зовут. Внезапно какой-то удар сотряс здание. Во дворе раздались тяжкие звуки ударов, которые тут же смолкли, перейдя в тяжёлый топот. Со стороны двери раздалось сдавленное, полное муки, переходящее в подобие воя рычание. За секунду до этого хлопнула входная дверь. В помещение ударил мощный запах озона и потянуло ледяным дыханием Бездны…Все недоумённо обернулись. Побелевший, словно меловая статуя, съёжившийся в проёме Тик словно в отчаянии прикрывал лицо когтистой лапой. В его теле полыхало крохотное Солнце, рвущее торс трещинами и из-под «протуберанцев» которого расплывалась бурая жижа…

… Всё в помещении, что было металлическим, обернулось толстыми змейками разрядов. Державшийся за край смотрового стола Арьяри вспыхнул голубым сиянием и упал замертво. Трупы на столах затрясло, словно от разряда реаниматорских «подушек», и над ними взвился густой серый дымок. Стёкла помещения и его стеклянная начинка, - колбы, реторты, шкафы, - разлетелись мелкими осколками и осыпались на пол. В помещении мигнул и погас свет. Вслед за этим установилась гробовая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием остывающего металла столов и нервным сопением застывших, перепуганных насмерть людей…

…Какой-то шум во дворе… Что за чертовня? Акомо открывает недоумённо веки. Дождь прекратился. Ничего не понимая, успевает краем зрения заметить какую-то вспышку, затем вторую в помещении лаборатории. Сварку они там затеяли, что ли?! Через пару секунд разбитое боковое стекло разлетелось вдребезги. Что-то непомерно сильное, безжалостное, рвануло и оторвало «с мясом» петель и замка дверь автомобиля. Кувыркаясь на высоте метров десяти, дверь полетела в сторону гаражей и исчезла за ними, рухнув на землю с грохотом падающей по ступеням чугунной ванны. Похоже, та же сила рванула его на себя из кабины. Оказавшись на высоте четырёх с лишним, почти пяти метров, Акомо инстинктивно заорал от негодования и подкрадывающегося страха. Лишь тогда он стал просыпаться окончательно. И тут заметил, что его, как мяч на поднятой вверх руке, держит какой-то мрачный тип в чёрном плаще, - здоровый и несокрушимый, как башня. Точнее, тёмный силуэт на тёмном фоне. Лица не видно. «Тик!» - почему-то внезапно пронеслось в мозгу Акомо. Гадкая грязная обезьяна не простила ему его вечной болтливости, вечных насмешек, этого инцидента в подворотне, и решила пристукнуть в отместку. Он сошёл с ума! Гарпер же его…

Додумать мулат не успел. Его грубо и непочтительно с силой швырнуло оземь. Пребольно треснувшись, чуть не убившийся сразу Акомо, корчась от боли, кашляя выбитыми зубами и кровью от немилосердно ушибленных внутренностей, протянул к силуэту руку, словно защищаясь или моля оставить его в покое. Падая, мулат вдребезги разбил себе лицо. Быстро глянув в сторону непередаваемого по размерам громилы из-под заливаемых кровью век, скорчившийся и совсем оглушённый от удара, Акомо к своему ужасу увидел, как над головой странного незнакомца застыл на мгновение огромный, закрывающий половину неба, тускло поблёскивающий топор. Это не Тик! Тик будет куда меньше и слабее этого монстра… Вероятно, и сам тонх уже мёртв. Сейчас вот и его зарубит это непонятное, жестокое существо! Перерубит вместе с бетоном двора! На миг ему представилась эта жуткая картина, - вбитые в края бетона измочаленные половинки его тела…

И тогда он дико закричал, но уже от ужаса, - громко, отчаянно и тоскливо, собрав в крике всю оставшуюся в теле силу расшибленных, вдыхающих уже с большим трудом лёгких…

Топор замер в середине полёта. «Человек…ты был…с Ними…» - существо констатировало это равнодушно. Оно не объясняло этим причину его смерти, нет. Оно словно отмечало вслух время на циферблате часов, мимоходом раздумывая, - ложиться ли сегодня ему спать пораньше. Голос, прозвучавший в сознании, напоминал далёкий рокот неукротимого прибоя. В нём словно притаилась сила и угроза неминуемого. Медленно опустился вдоль силуэта занесённый было топор. Нет, не топор. Средневековая огромная, неподъёмная для человека, обоюдоострая секира. Весом, наверное, в несколько тонн… Заточенная, чувствовалась, настолько, что разрубила бы пополам мёрзлого кашалота, - сразу, до доски, - всего и вдоль, даже не почувствовав его под собою. Одним своим весом. Вместе с тем в ней чувствовалось и нечто такое, от чего у Акомо зашевелились на голове волосы и по коже продрал мороз… В этих толстенных, огромных, неимоверно мощных древних лезвиях было собрано и сосредоточено всё…

Мощь космоса, древность мироздания, кровь неведомо как и когда погибших цивилизаций.

«Господи, спаси меня и сохрани, спаси и сохрани…» - казалось, мозги Акомо заклинило на этой фразе. Голову гангстера грозило разорвать от ревущего в его мозгу урагана. Урагана, услужливо разворачивающего перед мулатом картины бесконечного Хаоса, скручивающего перед его взором хрупкие миры в непосильные для них, страшные и непереносимые жгуты мощи. В серебряные петли из окружающих их мегатонн частиц дикой, первобытной Силы. В лицо Акомо требовательно заглядывали и надменно хохотали проносящие скользящей вереницей звёзды, его стегало бичами холода среди битв Света и Тьмы. По слабеющему телу его хлёстко стучали градины неведомых веществ, его пронзали насквозь неизвестные частицы, выжигая внутренности ревущим ледяным пламенем странного, невиданного на Земле синтеза… Над ним издевалась и глумилась Великая и Неоглядная Пустота, из которой он выпал, подобно глупому птенцу, миллиарды, триллионы лет назад. Бедняга чувствовал себя нагим новорожденным убожеством, раздираемым на молекулы презирающим его слабость Космосом…

Возвышающийся над всей этой фантасмагорией Чёрный незнакомец подавлял. Мулат испытывал непреодолимое желание пасть перед ним ниц. Охватившее его чувство собственного полного ничтожества, недостойного даже вылизывать звёздную пыль с этих пришедших из неведомого Далека ног, заставляло тело распластаться на брюхе и униженно заскулить. Однако сковавший Акомо ледяной ужас не позволял ему даже моргнуть. Уткнувшись лицом в колени, он лишь неосознанно раскачивался от боли, дрожал и холодел от ужаса. В том, что Существо – Истинный житель и почти владелец всех этих Звёзд и Пространств, Акомо уже ни на секунду не усомнился. Такая мощь и холод может исходить только от ангела, не меньше. В сознание начало украдкой пробираться яркое, далёкое и тёплое свечение. Неведомое и прекрасное словно медленно и всепрощающе простёрло над ним руку. Мир на мгновение полыхнул…

…Акомо умирал. Ему вдруг перестало быть страшно и больно. Всё, что минуту назад казалось ему кошмаром, теперь обретало познаваемый им в последние моменты бытия Смысл…

Существо стояло, холодно и безучастно взирая на него с высоты своего роста. Акомо с застывшими глазами истово молился одними губами, не смея более нарушать начавшую обволакивать его тишину. Так продолжалось не больше минуты. Затем Существо медленно повернулось и двинулось со двора, прочь от сжавшегося в комочек, словно плод в тесной утробе, Акомо. Проплыв - по-другому не скажешь – несколько метров, оно остановилось, медленно полуобернулось одной «головой» в сторону распростёртого на земле кучки пристыженного мусора, названного им же «человеком». «Тебе пора…Творение». Затем снова величественно, и с какой-то непередаваемой, но ощущаемой даже Акомо странной тоской, оно растворилось в темноте, оставив после себя предгрозовой запах свежескошенной травы…

Мир для Акомо стал меркнуть. Первая вспышка рассвета застала его тело распростёртым на спине. Его так и не закрывшиеся глаза были устремлены в очищающееся от туч небо. Разбитый, окровавленный рот человека, на губах которого уже засыхала кровавая пена, украшала кривая, спокойная и загадочная улыбка Знающего…

…Казалось невероятным и странным, но я чётко помнил тот момент. В день, когда меня, словно ударом огромного бича, вырвало из объятий такого уютного Мира и, круча и подбрасывая, понесло в пучину паров клубящейся серой Пустоты. Долгое, - затяжное и бесконечное, мучительное и однообразное, - «падение» в Ничто. Странно, но я ощущал и чувствовал себя! Словно находился в себе, будучи растворённым в собственной целостности, неделимости напрочь. И вырвать, выковырять меня оттуда кому бы то ни было, казалось, не представлялось возможным. Моя сущность бурно протестовала против этого непредвиденного, нелогичного, нереального поворота событий, а тело рвало на куски от непереносимой, нечеловеческой боли. Всё моё внутреннее «Я» восставало против происходившего во мне и вокруг меня. Цепко впившись в ускользающее по капле сознание, душа ломала ногти от напряжения, силясь удержать улетучивающиеся капли собственного жизнеощущения. Выгибаясь дугой, крутясь и дёргаясь, на миг цепенея, затем словно взрываясь и сокращая гудящие струной мышцы, несуществующее тело захлёбывалось истерикой, но не отдавало, не отпускало свою последнюю в этой Пустоте живую консистенцию, в которую им было влито столько усилий при рождении…

Казалось, сама серая Тьма вокруг меня была искренне и неприятно поражена моим упорством. Её призывное, зовущее «о-о-уом-м-м-м-м-м-м-м», тянущееся на монотонной бесконечной тоне, вдруг сменило тональность, как будто обнаружив в себе нечто, вспоровшее собой край её всесильной, непобедимой плоти. И мой ещё совершенно живой слух вдруг взрезал визг взбешенной от боли Материи…

Дохнув на меня свирепым жаром, Пустота негодующе приблизило ко мне на миг «облако» лица без признаков лика… Что-то огромное и непостижимо равнодушное словно поймало меня, как муху в кулак, сжало в бесплотных объятьях, приостановив моё нелепое кувыркание сквозь Вечность и через полное отсутствие Определённости. Мне на один краткий миг показалось, что вот сейчас меня изучают, - пристально, но беспристрастно. Словно вынутую из зубов мясную жилу, когда раздумывают, - съесть этот щедрый остаток завтрака или же выкинуть. Словно результатом решения являлась именно величина и пищевая ценность объедка. И когда я понял, что будет сделан Выбор, - сейчас или никогда, - я протестующе и с вызовом закричал. Я бился в конвульсиях гнева, брыкался и посылал этим криком проклятия тем обстоятельствам и той слепой Силе, которая смеет играть мною, как пушинкой, попавшей в водоворот всепоглощающего торнадо Вечного движения. Силе, которая вырывала из меня ощущение Реальности и собственного осознания. Драла и вытягивала медленно, словно кусок сырого каучука из общей плотной массы, - всё тянула и тянула, с интересом наблюдая, как растягиваются и рвутся одна за другой нити, ещё держащие меня в состоянии единения с моим Миром. Я словно смотрел на этот процесс со стороны. И когда Пустоте оставалась всего одна, последняя и самая срединная нить, - тогда, собрав все силы, я с чувственным упоением гордой обречённости и ненависти ко Всеуничтожающему дерзко «плюнул» в это липкое, мерзкое Ничто… На несколько секунд, хотя я чувствовал, что Время здесь абсолютно неуместная единица, воцарилась Молчание. Словно холодная каракатица, Оно втянуло назад свои скользкие щупальца, отпустив меня и подвесив среди невесомой Относительности… Силясь пошевелить своими, словно воображаемыми, членами, я вдруг обнаружил, что не в состоянии сделать этого. Всё, что мне осталось – это возможность рассуждать. Словно меня прибили, как бабочку к доске, чтобы неспешно сделав замах, не промахнуться и размазать меня по стеклу мироздания…

Приготовившись к своему Окончательному концу, моя душа сжалась в ожидании удара из пустоты. Мне казалось, что оскорблённая моей неуместной, смешной смелостью и кощунством, Пустота отодвинула свою карающую длань куда-то далеко, за грань серого Небытия, чтобы через миг с рубящим свистом вернуться и нанести мне первый сокрушительный удар, окончательно превращающий слабую оболочку в требуху из мяса и костей, а вторым распылить меня и мою жалкую восставшую душу на кровяные атомы... Мне не было страшно. Я не испытывал более ничего. Мне была недоступна более даже ненависть и злость. Всё, что я мог сделать в этой ситуации, вместо меня сделало моё существующее независимо сознание. Оно послало последний призыв. Призыв и «прости» тому, что оставил я на грешной Земле. Тем немногим, кто мог бы счесть моё отсутствие за истинное горе. Сжав мысленно зубы, я приготовился к своей, уже окончательной, Смерти. Удивительная субстанция, - Душа. Её земное существование полно страданий и страхов перед Неизбежным. Она боится смерти, заискивающе заглядывает её чучелу в лицо и молит не спешить на встречу. Когда же она сталкивается с нею в Пределах, её прихода она ждёт с тем ледяным спокойствием собственника, что отличает господина, ждущего посланного за сигарами слугу. Взирая на постоянно меняющиеся сумеречные кружева, что плетёт вокруг неё изменчивая и не ведающая застывших констант Вечность, Душа дожидается Смерть как личного оплачиваемого поводыря, который, суетливо и угодливо оглядываясь, спешит за руку доставить Душу в означенное и предначертанное ей от рождения место. Именно так я ждал прихода Конца. Однако вместо обрывающей Сознание расправы передо мною неожиданно возникло и стало расти матово-белое свечение. Настолько спокойное, уверенное в себе и несильное, что было похоже поначалу на лёгкий ночной туман, еле различимый на фоне разлитых чернил неба. Однако при его властном и неторопливом появлении серая мгла в панике прянула в стороны, словно трусливый и часто поротый розгами ученик при появлении своего Учителя, освобождая тому дорогу и занимая при нём границы пристойной и молчаливой почтительности. У меня было ощущение, что я растворяюсь в этом свете, и что всё моё существо целиком превратилось в два органа чувств, - слух и зрение. Что я отныне бестелесно существую в симбиозе двух этих величайших подарков человечеству. Именно им, и ничему другому, люди обязаны свое любовью к Жизни и познанию её красоты. Именно они питают нашу жажду жить. Отвечают за наши праведность и греховность, ибо, не видя предмета вожделения, его линий и форм, не видя и не слыша исходящей то него сладостной музыки внутренней сути, мы обделены возможностью выбора, - искус или стоичество… Жажда обладания или сознательный отказ от соблазна. Именно зрение и слух приходят с человеком в мир первыми и оставляют лишь в самый последний его момент. И сейчас, находясь перед самим Светом, я буквально слышал и видел его неспешный, величественный пульс. Я весь превратился в комок восприятия. А Свет не рассматривал, - Он слушал меня!!! Слушал мозг, сердце, душу…и будто прощупывал мои синапсы. Прикосновения великого и терпеливого Тепла, сопровождающиеся чувством непередаваемой эйфории ласкового Покоя…

В этот период испуганно затрепетало, застыло и отступило всё. Не было более ни пустоты, ни осознания нелепости и нереальности происходящего, которое отказывался до этого понимать беснующийся мозг. Меня обволакивало Неизвестное, что могло заставить повиноваться себе само Ничто. И, словно сделав какой-то вывод, Свет на мгновение вспучился и нестерпимо воссиял мне в лицо, а затем стал отступать, уменьшаясь до предела едва различимого и заметного контраста среди укрощённой и притихшей серости Бесконечного.

«Выбор сделан… Пусть же состоится Начертанное»… Я скорее ощутил, нежели услышал это. Повелительно прозвучавшее на уровне неуловимого дыхания Сфер. На миг окружающее ослепило меня отражением мирриадов Солнц, а затем лопнуло, взорвав мои зрачки триллионами осколков. Я окончательно, полностью, безвозвратно ослеп… Последнее, что запечатлел мозг на грани окончательного вскипания, была густая кровавая пелена, застлавшая мне очистившееся покрывало Вселенной, на которой были вытканы такие огромные, нестерпимо мерцающие расплавленным серебром звёзды… Сознание в последний момент успело пискнуть мне, что я наконец-то умер.

…Понимание себя возвращалось мучительно. В ушах назойливо гудели турбины и пикал сигнал тревоги. С трудом открыв глаза, я понял, что гудят вовсе не двигатели, а вентилятор охлаждения на приборе, от которого ко мне в разных направлениях тянулись проводки и шланги. А пикает так тревожно синусоида моих сердечных сокращений. В свете вечереющего дня присматриваюсь к окружающей обстановке. Аппаратура несколько необычная, и самая, видимо, современная. Я в больнице. Это ясно, как божий день. Кстати, который день?! В памяти услужливо щёлкает: седьмое июня. Именно в этот день меня нашпиговали свинцом по самые брови. Сколько же я был в отключке? И самое главное, - как им удалось? Насколько я помню «разрывы» и фонтанчики крови на своём теле, с такими ранами не то, что не живут. С таким, по-моему, даже не хоронят. Если я правильно понимаю, целыми на мне оставались, наверное, лишь пальцы. Ноги… А ноги?! Нахожу их глазами и приподнимаю в удивлении брови. Словно не найдя кроватки побольше, меня уложили в какое-то подобие детской люльки… Отчего-то мои крупные, волосатые ноги торчат в разные стороны за пределы этой «люли» более, чем на метр! Вот это, я понимаю, сервис! И здесь кладут на кровати и тумбочки в коридорах… Удивительно, что для меня нашлась отдельная палата, а не «предбанник» туалета. Прислушиваюсь к себе и пытаюсь шевелить ногами. Обнаружив их в чувствительности, пытаюсь потянуться. Первым же движением отламываю спинку кровати. Мать моя женщина! Теперь разговоров и визга не оберёшься…

С чего везде так, - поломают сами, притулят на соплях, а претензии и непомерный счёт потом предъявят тому, кто случайно задел всё это недоразумение?!

Первым порывом – встать и приладить чёртов огрызок на место, пока сюда вслед грохоту не забежал кто не в меру крикливый. Оглядываю себя. К венам ведут пару капельниц, на морде маска с кислородом… На груди и запястьях проводки. Всё это обильно украшено кляксами молодой, розовой кожи свежезатянувшихся ран… Ого! Не менее полутора десятков сморщенных «пыжиков» в разных местах, причём все уже со снятыми швами. Не меньше месяца, значит, валяюсь.

Ну, хоть это, да выяснил. Значит, сейчас конец июля. Примерно так. Ну, июль так июль. Поднимаю руку, чтобы повыдирать из себя всё это техногенное великолепие. Сбоку раздаётся крепкое «кр-рак!» Недоуменно поворачиваю голову и взгляд натыкается на ошмётки кожаного ремня, широкой полосой которого я был, оказывается, пристёгнут. Что за бред?! Словно волосинку. Перевожу глаза на левую руку и пытаюсь повторить движение. «Хр-рясь»…

Холодею. Первый, сочтённый мною за глюк, эпизод можно было списать на какой-нибудь поганый симптом. Мало ли что привидится «возвращенцу» с того света. Однако факт подтверждается, и он есть факт!

Второй обрывок отпускает мою руку чуть выше запястья. На лбу выступает испарина. Мысли мечутся в панике, словно крысы, в банку с которыми внезапно прыснули фосгеном. И тут, словно молотом, по голове ухает какими-то смутными образами, обрывками памяти, куда на секунду заглядывает подсознание и снова торопливо захлопывает дверь, не дав ухватить какую-то суть, что-то очень и очень важное…

Спустя минуту немного успокаиваюсь. А что, собственно, такого? Сейчас вдруг начинает казаться вполне естественным некоторая новизна в моём существовании. Снимаю с себя рывком всю путаницу проводов и «кишок». Прибор начинает истошно верещать.

Не обращая уже на него ровным счётом никакого внимания, рывком сажусь в кровати и пытаюсь встать на ноги. Внезапно кровать подо мною с треском и горестным стоном проваливается, словно «хрупает» слабыми боками и разлетается вдребезги пластмассовый детский горшочек, на который с размаху падает толстозадая тётя… Мне на голову взлетает и накрывает краем простыня. В раздражении сбрасываю её с себя. В коридоре раздаётся топот спешащих ног, и, прежде чем я успеваю выбраться и встать из груды этого хлама, распахивается дверь, в помещение врываются …и замирают в растерянности люди в белых халатах. Видимо, выгляжу я довольно необычно, сидя квочкой среди клубков скомканного тряпья и руин инвентарной мебели, потому как раздаётся удивлённый вскрик. Наконец, я справляюсь с горой этого постельного мусора и здороваюсь:

- Добрый вечер!

И тут замечаю отчего-то просто вытянувшиеся лица и словно не верящие собственным глазам личности. Тем временем я по инерции уже начатого движения встаю. Господи, до чего же они мелкие! Словно детсад какой-то! Можно списать, конечно, и на дефект не пришедшего в себя зрения, но почему они мне чуть ли не по пояс?! И тут замечаю, что сам-то я едва не упираюсь макушкой в потолок. Во «галюны»!… Снизу на меня в ужасе взирают четыре пары вытаращенных глаз, которые не дают мне возможности оглядеться как следует. Снова неожиданность, - ведь я же голый! Рву с пола простыню и пытаюсь прикрыть наготу, поскольку молоденькая сестричка, почти практиканта, раскрыв рот, вытаращенными глазами смотрит мне прямо на срамное место. Торопливо запахиваюсь в маленький обрубок ткани и протягиваю седовласому доктору руку:

- Спасибо, что вернули к жизни! Долго я был в отключке?

Вместо того, чтобы пожать её, доктор пятится к стене, отталкивая остальных и опрокидывая стулья. Внезапно единовременный ор охватывает присутствующих, и они, словно опомнившись, кидаются со всех ног обратно в коридор. Мелькающая среди бегущих тел коротенькая юбочка смазливой «практикантки» то и дело тормозит рвущихся в дверной проём. И, даже спасая тело хозяйки, голова постоянно оборачивается на мой торс ниже пупа, словно на мне нет и других частей тела… Её что, - в монастыре воспитывали? Не видела обнажённого мужского достоинства?! По нынешним временам девушки уже таковы, что они как раз таки с раннего нежного возраста реже видят кукол, чем подобные «игрушки»…

Уже совсем ошалев от подобного набора шокирующих факторов, ошарашено качаю головой и натыкаюсь взглядом на большое зеркало. В нём отражаюсь я, - от середины голени до нижнего среза мышц груди… Что за цирк тут, вообще?! Какому идиоту взбрело вешать зеркало чуть выше уровня пола? Ищу глазами хоть какое-то подобие одежды. Однако вместо этого взгляд натыкается на металлический столик. На нём, перекинутый от середины, стоит календарь. Подхожу, жутко скрипя полами. Повернув пирамидку к себе, вглядываюсь в дату. Внезапно пол начинает уходить из-под ног. На небольшом клочке картона в рамке из пояска пластика с передвижным «окошком» значится: 7 МАЙ 2030…

…Я не знаю, сколько я пролежал на прохладном полу, однако состояние уровня освещённости за окном почти не изменилось. Думаю, минуты три, ну от силы пять! Однако за окнами что-то неуловимо изменилось. Если подсознание, вновь услужливо подсказывающее мне что-то, не врёт, то в момент моего падения в обморок за окном посвистывали птицы. Теперь же тишину расправляющего плечи вечера разрезали вдалеке столь знакомые звуки сирен «сил правопорядка»… Голова настойчиво возвращает меня к более глобальным и странным проблемам. И первая из них состоит в том, что я каким-то непостижимым образом оказался за двадцать лет от дома. Если верить дате, мне сегодня должно быть ровно шестьдесят. День в день. С днём рождения тебя, идиот! Как же тебя угораздило?! Хотя стоп! Кто сказал, что это так? Осторожно, словно боясь обмануться, поворачиваю голову к зеркалу. Сидя на полу, это делать удобнее. Именно на такой высоте я вижу своё лицо. Из зеркала на меня уверенно и холодно смотрит тридцатипятилетний мужчина с белыми и длинными волосами…

Боже мой… Я ли вообще это?! Так молодо выгляжу в свои-то годы! Приятно сознавать…

Перевожу глаза на свое тело. Отлично слепленное тело, тело выдающегося атлета, слепок безупречных форм и линий могучих, эластичных мышц…вот только почему даже мне оно кажется теперь несуразно огромным?!

За окном продолжают истошно завывать сирены, однако они теперь уже ближе, почти у самого здания. На кого это они там так кидаются? И тут меня осеняет: это ведь за мной! Этот концерт организован в мою честь! Однако другая, - наивная, - половина мозга протестующе стыдит: разве кому-то взбредёт в голову вызывать легавых на едва пришедшего в себя человека, пусть даже и сломавшего «спросонок» кроватку и представшего ню перед забежавшим по тревоге аппаратуры персоналом?! Не за вурдалака же они меня приняли? Стоп!!!

Я вскакиваю и уже бросаюсь к зеркалу вплотную. Став перед ним на колени и пригнувшись, впиваюсь в своё собственное отображение. И тут до меня начинает кое-что доходить… Где прежде тёмные, с проседью, волосы? Где карие, с вечной краснотой от хронического недосыпания, глаза?! Где большой, с горбинкою, нос, трижды ломанный в бесконечных потасовках молодости?! Из зеркала на меня тупо и ошарашено пялится красивое, но такое чуждое мне лицо… Господи, что же это… Ведь это не я, в привычном для себя самого виде…

А если присовокупить к этому мой исполинский рост и здоровье кормленного Титана, вполне можно предположить, что испугались меня не зря! И ужас врачей, убедившихся неожиданно для себя, что в кроватке не «дядя Пи», а дегенерат с бычьим здоровьем, невесть зачем забравшийся в постельку, и непонятно ещё куда девший бедного Петрушу… Он вполне понятен.

Тогда это очень многое, если не всё, объясняет! Даже потрясение «сестрички», узревшей мои пропорционально телу возросшие мужские «качества»…

Мои мысли самым наглым образом обрываются визгом автомобильных шин, заглохшей сиреной, хлопаньем дверей и топотом бегущих явно к зданию множества ног. Откуда-то я знаю, что их там не менее семи. Так это всё-таки за мной… Совершенно неожиданно для меня разум стремительной каплей скрывается за завесой серого мрака, тело распрямляется само, и в груди взрывается огненный ком. Шипя и потрескивая, пламя, текущее по венам коварным зверем, быстрым броском расплёскивается по жилам. Пелена необоснованного, нелогичного гнева застилает глаза. Его природа мне непонятна, однако в эти минуты я отчего-то не задаюсь подобным вопросом. Словно из глубины тёмных вод, в меня вонзилось, втянуло свисающую плоть, вползло и выжидающе приготовилось эффективно и страшно защищать меня некое существо, сгребя в кучку и на время потасовки отодвинув в дальний уголок моё собственное, прежнее «я». Сами собой в голове возникли прообразы мыслей: «Значит, сегодня мне следует встретить гостей? Что ж, я жду»…

Первых двух я встретил простым толчком двери. Снеся её с петель, мой локоть успел пробить к тому же перегородку, попутно врезаясь вместе с обломками пластика и наполняющего его хлама в лицо одного из них. Странно, - я бил, словно нехотя, словно отмахивался от назойливой мухи, однако их разметало по коридору, как корзину с теннисными мячиками от доброго пинка. Тело словно двигалось само, - с тщательно отмеренной силой и рефлексами, которым позавидовал бы любой из живущих. Вспоминая прежние навыки и прогрессируя в изобретении новых приёмов избиения прямо на ходу, я «срубил» ещё нескольких. Точно зная, что не убил их. И хотя им предстояло провести не один месяц в этой же, наверное, больнице, никто из них не умрёт от получаемых страшных, но не смертельных травм. Это я откуда-то знал совершенно точно. Когда я шагнул в коридор, мой слух резанула чужая речь. Если судить по интонации, мне что-то там приказывали… То ли стоять. То ли лечь. И настырно подкрепили свои слова несколькими выстрелами поверх головы. Призванными, видимо, заставить меня испуганно упасть на пол. Как бы не так, милые мои…

Вместо этого, уйдя с предполагаемой линии огня, я моментально ногами вышиб их вместе с уже более крепкими входными дверями на улицу именно в тот момент, когда они всё-таки подняли прицельную стрельбу…

Сожаления и угрызений совести по поводу случившегося я не испытывал. Когда последние из орущих и стреляющих недоумков оказались распростёртым на травке газонов в неловких и неестественных позах, не свойственных находящимися в здравой памяти людям, я зашагал по коридору в поисках каких-либо тряпок, которыми мог бы прикрыть свою наготу. Их размер мне не подходил. Когда боевой запал стал угасать, я вдруг заметил, что одеты они в странную, незнакомую мне даже визуально, форму. И с некоторым изумлением осознал, что это всё же полицейские. Да, именно полицейские были разбросаны в столь творческом беспорядке по дорожкам и лужайкам…

Я оказался к тому же в чужой стране. Это я чувствовал. Отсюда незнакомая речь, странная форма, непонимание моих слов персоналом… Я анализировал свои впечатления, шагая по этажам и заглядывая в разные двери. И оторопело остановился, когда до меня дошло, что я не помню, совершенно не помню, ни как меня зовут, ни откуда я сам. Вокруг визжали и бегали пациенты, медперсонал и посетители больных, словно в их спокойный дом заглянуло заражённое чумой и покрытое гнилостными язвами плотоядное чудовище. А я продолжал находиться под впечатлением сделанного только что открытия. Лишь когда мне в спину дважды что-то тупо ударило, я словно очнулся. Медленно поворачиваясь к источнику беспокойства, я «словил» на себя ещё пару горячих злых «желудей».

Раскорячив для устойчивости ноги, в нескольких шагах от меня стояла пара перепуганных насмерть парней, держащих перед собой на дрожащих вытянутых руках пузатенькие, короткорылые пистолеты. Характерные куртки, рубашки и морды. Охрана больницы. Видимо, получив приказ не соваться под ноги «стражам порядка», «профессионалам», они остались и отсиживаясь в сторонке, пока я крушил полицейских. Теперь же, заметив их, бесславно разлёгшихся вокруг здания, и замирая от страха, ребята дерзнули попытаться выполнить свою работу честно и до конца. Остыв, я не желал их калечить. Поэтом просто поднял палец и погрозил им. В ответ на это их оружие просто взорвалось истерическими выстрелами. В меня. Я их понимал. Нелегко для нервов и удержания разума на поводке видеть, как абсолютного нагого, пусть даже и огромного, человека не берут пули… И оставаться при этом спокойным, пока у тебя в барабане оставались ещё патроны. Поэтому, ошалев, парни устроили из меня форменный тир…

Оружие исправно гремело, пули свистели, больные и персонал орали и завывали от страха, как сумасшедшие. Всё было, как полагается. Вся эта одуревшая под огнём масса сбилась липким клубком по углам. Помещение заволокло гарью и копотью выстрелов. И когда из облака вонючих пороховых газов не спеша выступил я, челюсти охранников дружно клацнули… Подойдя к ним, пятящимися в растерянности, на расстояние пары шагов, я делаю равнодушно и пошло:

- Бу!!! – Мои выпученные глаза и негромкий голос, словно «выстреливший» губами это негромкое слово, стегают их наотмашь, словно стальной плёткой по лицам.

Не думаю, что хоть раз ещё до этого или после они бегали быстрее. Разом завизжав от обуявшего их страха, «герои» развернулись на месте одним прыжком и всё так же вприпрыжку помчались вниз по лестнице, толкая и отпихивая друг друга, падая и кувыркаясь через голову. Так они и скатились куда-то в район подвала. Когда внизу замерли их топот и горестные вопли, я осмотрел себя. Это было потрясающе и вместе с тем страшно. Страшно самому осознавать, что крупнокалиберные пули практически не оставили на мне никаких следов. Кроме розоватых пятен, смешавшихся с такого же цвета затянутыми шрамами от тех же пуль, но полученных когда-то в моём, сейчас незнакомом мне прошлом… Впрочем, нет! Я обнаруживаю под левой стороной лёгких, ближе к подмышке, последнюю затягивающуюся, закрывающуюся рану… Словно поверхность неимоверно тягучей, густой жидкости упрямо сворачивала в единое целое бережно и неторопливо свою материю, повреждённую чьим-то резким броском камня в её недра…

Господи, что же я теперь такое?! Чувствую, как от увиденного учащаются дыхание и сердцебиение, но уже в следующий момент в мозгу словно что-то снова перекрывает кран моей просыпающейся впечатлительности. Всё это неважно, говорит оно. Мне нечего опасаться и некого бояться. Мне многое по плечу. Следует найти хоть какую-нибудь одежду и уходить отсюда…

Подчиняясь этим доводам и найдя их самыми разумными на данный момент, слегка приподнимаю брови и делаю удивлённый жест головой, склонив её набок. Словно принимая происходящее как некую данность, не подлежащую обсуждению и осмыслению. Есть – и пользуйся. Остальное неважно, это точно. Наконец мне на глаза попадаются плотные, широченные и длинные шторы какого-то кабинета. Судя по всему, ординаторская. Срываю их и обматываю вокруг чресл. Эта проблема решена. Куда теперь, интересно? За окном, между тем, уже темно. Мне прекрасно известно, что ждёт меня там, на улице. Словно собака блохами, в столь странном виде мне придётся быть увешанным висящими на мне полицейскими через каждый квартал. Эти бдительные кретины, насколько у меня сохранились ассоциативные воспоминания, обычно не дают проходу никому, кто хоть чуть пугает их самих или всякий раз истерически обссыкающихся при виде им непонятного и неординарного жителей. Которые, столкнувшись даже с избитым в хлам человеком, у которого торчит из головы топор, вместо «скорой» вызывают ему первым делом полицию. А уж те, подлетая на машинах толпами, наставляют первым делом пистолеты, опасаясь за свои драгоценные шкуры. И если «клиент» не умер ранее от побоев и ран, то рисковал дать дуба уже от ора и приказов не менее перепуганных видом окровавленной жертвы «блюстителей», не торопящихся отправить того в больницу, пока он не подчинится и не уляжется ничком на тротуар. Возможно, в последний раз в своей жизни. И чем страшнее выглядит пострадавший, тем дольше он обречён «подчиняться», пока полицейский отважится хотя бы потыкать в него издалека палкой, предварительно вызвав в подмогу для «разрешения проблемной ситуации» половину сил города, включая электриков и пожарных. Мне же как-то не с руки усеивать городок телами придурковатых и недалёких «стражей». Всё, что мне нужно, - это малоприметное, надёжное и отдалённое убежище, где можно перевести дух и собраться с мыслями. Собрать их в кучу и родить что-то более приемлемое, чем беготня голышом по этажам, и разбивание голов и носов полицейским. Я полностью в дерьме, это понятно. И мне многое предстоит понять и выяснить, прежде чем я снова обрету душевное спокойствие…

И решу, - что же мне предстоит дальше делать?! И в чём, собственно говоря, дело…

Перво-наперво, само собой, мне следует одеться. А во-вторых… Список слишком длинен. Даже не стану утомляться его перечислением.

Шагаю из дрожащего студнем ужаса здания больницы и слышу, как вдали вновь разорались сирены. Похоже, теперь сюда слетятся уже те, кто попробует для верности расстрелять меня из танка. Пойду-ка я отсюда, ребята…

Ограда вокруг больницы как-то не представляется мне серьёзным препятствием. Словно специально для меня приготовленный, за стеной - скудно освещаемый парой далёких фонарей «мусорный» задворок. Как в кино, здесь так же стоят и воняют вдоль стен набитые до отказа контейнеры. Видимо, здесь расположены кафешки и ресторанчики. Их отходами уже с вечера и полны бачки. Странно, но я не чувствую чувства голода. Учитывая, сколько лет я пробыл «голодным»…

Будто у меня напрочь отсутствует желудок. И что ещё более странно, меня не трогают и не смущают царящие здесь «ароматы». Будто не слышу. Я временами прислушиваюсь к себе, столь новому и непривычному. В том, что мозг и мышление остались именно МОИМИ, я отчего-то ни на минуту не сомневаюсь. Отчего-то уверен…

А вот всё остальное… Может, мне пересадили голову?! Так, погоди, идиот… Погоди… Где тогда шов? И где тогда, чёрт их дери, они взяли столь неуязвимое тело?! Не могли ж они так испугаться потом собственного творения? И уж тем более, - уж не рассчитывали ли они на то, что я, такой совершенный, могучий и живучий, не проснусь? Цена подобного эксперимента равна тогда грошику. Рассуждая таким образом, я тихо и практически неслышно скольжу вдоль стены к выходу из тупика. Там, застыв спящим уродцем, стоит кургузый грузовичок. Судя о всему, он почти умер. Но что-то говорит мне, что уж одну поездку он для меня родит. Даже если после этого он умрёт, как транспорт и изделие, навеки.

Я оживляюсь. «МАН», - старый и потрёпанный теперь, он был олицетворением мощи и сияющей красоты как раз в ТОМ времени, о котором я так мало помню… Уж его-то, - старого и неприкаянного работягу, - я знаю. Правда, теперь он кажется мне куда меньше, чем когда-то, но не думаю, что я совсем уж в него не влезу! Оглянувшись по сторонам, я совсем уже было собрался двинуться дальше к своей намеченной цели, как сперва почувствовал живое, а потом уже услыхал их голоса:

- Это уже двенадцатый, громила! За последние-то пятеро суток!

Я замер. Не то, чтобы мне стоило их опасаться, но устраивать на каждом перекрёстке маленькое автономное кладбище не следовало. Так я буду терять время и задерживать сам себя. Хоть я и не знаю конечной своей цели в этом мире, мне почему-то ясно, как день, что следует двигаться к выезду из города. Что там я найду многие ответы на свои многочисленные вопросы.

Тем временем со стороны маленького ответвления из тупика в переулок, которого я сразу не заметил, доносилось какой-то приглушённое движение, словно что-то куда-то тащили и бросали.

- И что? – мой слух резануло нечто, далёким отголоском жившее в моей подсознательной памяти. Что это, - наваждение или что-то важное?

- Ну, значит, все «апостолы» теперь в сборе. Вся партия. Ну, апостолов же было двенадцать. Это из Библии.

Лёгкая пауза, и:

- Я не знаю, что такое «библия».

Всё. Я вспомнил. Это именно тот, нужный мне, голос. Именно тот, который неизвестно по какой причине мне столь ненавистен. Я не знаю, не помню пока корня причин, по которым мой мозг начинает заволакивать туман бессердечной, истребительной жестокости. По затылку ползёт неведомый, абсолютно не контролируемый холод. Он замораживает мой разум. Он отгоняет из мозга кровь, заставляя её лихорадочно метаться по телу в поисках безопасного для неё убежища. Я чувствую, я явственно ощущаю, как она вся, словно гонимый хищником запыхавшийся зверёк, забивается куда-то к центру тела, ближе к животу, к его передней части. Вытесняя кровь, холод распределяется по всему телу, будя собою неведомые, неизвестно где притаившиеся до этого момента во мне энергии. Ползущее по рукам и ногам злобное покалывание наполняет мышцы первобытной мощью. Словно я ещё увеличиваюсь в размерах, раздаюсь, разбухаю и расту…

Остатком собственного сознания замечаю, что моё тело действительно приняло угрожающие пределы. И вместе с этим ко мне приходит уверенность и абсолютное спокойствие. Я ЗНАЮ, что и как я должен сейчас делать. И понимаю, что оказался здесь не зря. Что именно волею какого-то предусмотренного кем-то случая я оказался именно здесь. Что всё, что мне нужно сделать и совершить, начинается именно отсюда. Всё, что мне нужно и необходимо, находится там, - в этом куске глупо смотрящего на мир разбитыми фарами угрюмого от старости железа.

Меня влечёт туда, и я подчиняюсь. Подхожу к машине не спеша и размеренно. Те двое не уйдут, не денутся от меня никуда. Им это просто не по силам. Разбиваю стекло кабины и открываю дверь. Когда возникнет необходимость, я смогу быстро сесть за руль и завести эту рухлядь. Я уверен, что она заведётся в любом случае, даже если её аккумулятор сдох или попросту отсутствует. И даже если в ней не будет ни пинты бензина. Что питает эту уверенность, я не задумываюсь. Всё, что мне сейчас нужно делать, это выполнять свои предчувствия. Следовать им.

Для этого я открываю заднюю дверь металлического контейнера, укреплённого на платформе фуры. Скорее, почти отламываю её от проржавевших петель вместе с огромным замком, приросшим к поворотной рукояти на комьях окиси и ржавчины. Опускаю исковерканную створку на землю и поднимаю глаза внутрь. Да, там лежит именно то, за чем я сюда и пришёл. Не собираюсь размышлять, - как оно сюда попало, кем было положено и почему, до сих пор, на ЭТО никто не покусился. Лишь взяв лежащий в кузове огромный свёрток за край, и потянув его на себя, я понял причину, по которой эту фуру обходили стороной даже не гнушавшиеся куском металла бомжи. От тяжеленного свёртка, на деле не имевшего для меня особого веса, тянуло Мощью разрушения и Смертью. Рождёнными чужой, неведомой мне волей на немыслимых окраинах Вселенной…

Как чуткое на опасные предметы и явления животное избегает странных, негативных мест, так и ЭТО место инстинктивно обходили стороной те, кому не было назначено на роду видеть и брать то, что не им дано право иметь.

После того, как я вынимаю из кузова его содержимое, предназначенное никому более, как только мне, я поднимаю глаза кверху и медленно, с наслаждением вбираю в себя тревожную мглу, которой начинает вдруг напитываться разбухающее на глазах тучами небо. Там, в вышине, накаливается незримая нить, тянущая сквозь себя кипящие энергии бездны. Она вся, без остатка, принадлежит сейчас мне. Она собрана для меня со всех досягаемых секторов этого жалкого по своим размерам куска мира. Послушная и покорная, планета перенимает её на руки и передаёт мне без остатка бережно, словно опасаясь расплескать драгоценную влагу. И словно упорному, преследующему жертву псу, мне становится полностью ясна моя Задача. Запахнув полы плаща, делаю шаг в темноту притихшего в ужасе переулка…

- Наагрэр Эгорс, у меня для Вас плохие новости… - неслышно вошедший тонх опустился неподалёку на колени и виновато склонил голову, нервно втягивая ноздрями воздух.

- Говори, Доленгран, мне уже трудно чем-либо испортить моё последнее настроение.

Говоривший это открыл глаза. Случайному наблюдателю показалось бы, что он спал. Или дремал после обеда. Однако ни то, ни другое не соответствовало бы действительности. Эгорс проживал себя наново. В мыслях своих и воспоминаниях. Словно отыскивая в прошедших периодах то, чем после его кончины мог бы гордиться или позориться род. Эгорс пытался сохранить бессмертие Имени. Для чего пролистывал память в поисках доблести и величия собственных дел. Если их будет достаточно, его Имя гордо переживёт ещё много поколений.

Накануне смерти тела тонхи не спят и почти не принимают пищу. Только воду. Отчего силы их тают ещё стремительнее. Организм сжигает себя в ускоренном режиме. Старый крупный тонх полусидел недвижимым чучелом в постели, опираясь на подложенные под него со всех сторон подушки. Его скрипучий голос звучал сегодня уже более слабо, чем земную неделю назад. Глядя на эту развалину, никто бы не поверил, что каких-то два земных года назад это существо легко гнуло и вязало в узел толстостенные трубы. Теперь же его основным времяпрепровождением являлось чтение земных книг. Одна из них, - толстая и увесистая, - лежала сейчас поверх прикрывавшего тонха одеяла. Вошедший бросил мимолётный взгляд на название. «Совсем разум покинул престарелого Наагрэр, раз он стал изучать религию дикарей», - лёгкое неодобрение промелькнуло в мыслях вошедшего.

Наагрэр, то есть Правитель, Властитель, Глава, если говорить земными категориями и понятиями, а на языке тонхов – Ведущий во тьме, находил довольно приятными, притягательными и удобными некоторые человеческие предметы, пищу и вещи. Они до некоторой степени даже вошли в ранее почти спартанский обиход «гостивших» здесь тонхов. В частности, мягкая надувная постель. И все связанные с нею принадлежности. Они в некоторой степени делали существование приятным. Однако не любовь к удобствам загнала его на это обустроенное, словно для больного короля, ложе.

Эгорс и в самом деле угасал. Его жизнь подходила к концу, собираясь ставить на листе его бытия жирную точку. Как и большинство тонхов, не ведающих, через какое время им суждено отбыть в последний свой Путь, Наагрэр старел стремительно. Так уж неожиданно сложилось в их народе. Тонх мог прожить около трёхсот-четырёхсот лет, и начать постепенно сдавать. Чтобы лет через пятьдесят прийти к логическому концу. А мог остановиться буквально посреди кипящей на поле войны схватки, почувствовав, что в его тело только что «ударила молния старости». Словно электрический разряд, пронзающий плоть и по пути следования разрушающий все жизненно важные органы.

Такой тонх, отступив на шаг, поднимал скрещенные руки ко лбу, и его враг, приложив к «сердцу» секиру в знак уважения к внезапно «выпавшему» из боя и жизни противнику, отправлялся искать себе другого соперника на поле брани. И тогда из полного сил бойца, превратившись за пару земных месяцев в дрожащий от старения студень, тонх отправлялся к праотцам. Пройдя процесс от преждевременного старения до скоропостижной кончины.

Эта особенность жителей далёких звёзд, казалось, являлась своего рода данью природе за своё отменное здоровье и относительное, теперь уже, долголетие. Если верить их летописям, раньше подобного почти не случалось. Но в последние несколько десятков тысяч лет оно стало преследовать тонхов. Так случилось после того, когда они впервые убили Это…

Никто из них не знал, где и в какие именно годы тонху теперь может наступить на горло старость и сковать чело смерть. В отличие от землян, имевших хотя бы приблизительный возрастной ориентир для присматривания места будущего упокоения, тонх мог превратиться в руины, даже будучи практически подростком. Такое, к счастью, бывало не часто, но всё-таки и это случалось. Раньше. Теперь же это стало приобретать размах растущего к постоянству прогрессирования, чередующегося с периодами ремиссии, грозя перерасти в тенденцию. Периоды ремиссий, «отбрасывания» осложнений назад, - когда казалось, что это была всего лишь некая временная вспышка проблемы, - становились всё короче. И служили своего рода сигналом к тому, что генная структура и генофонд нации начинали давать сбой, меняться. Тонхи впервые почувствовали, что начали вырождаться, как народ. Тысячелетия скитаний, кровосмешения, лишений, сражений и подавляющего волю нации страха давали о себе знать именно столь нелепым образом…

Это всё тоже было составляющей невесёлых размышлений Эгорса. Народ отчаянно нуждался в новом, постоянном Доме. Обрети они его, всё можно было бы преодолеть. Эта «планета» была хороша всем, вот только слегка смущало такое местное явление, как «зи-ма». Холод полюса страшнее, чем эта же «зима» на континентах. Но тоже не очень уютное для теплолюбивого народа явление. Ничего, - тонхи сильны и живучи. Здесь в избытке воды, пищи. Если б им удалось здесь закрепиться… Уж к сезонам холодов этого Дома они бы как-нибудь приспособились…

Думая об этом, Правитель готовился умереть. Точно так же умер и его отец. Пришло и время Эгорса. Родившийся в космосе и проведший почти шесть тысяч земных лет в ледовом плену полюса Земли, не знавший собственной Родины, он мог считаться, по идее, почти землянином. Однако сказать ему об этом значило смертельно обидеть.

Он жил и умирал, как тонх. Однако нужно отвлечься от своих старческих мыслей. Советник слишком долго ждёт его ответного слова. Это неприемлемо и унизительно даже для Верного.

- Доленгран, ты ведь пришёл сообщить мне, что погиб наш достойный Тик?

- Да, Ведущий во тьме. Он погиб вчера. Застрелен, как сказал мне Гарпер. Что-то мощное, смертоносное пробило его славное тело и убило на месте. Это случилось в их лаборатории. Подробностей мне не удалось узнать, несмотря на все мои старания. Кроме него, там умер и врач дикарей. И тот, кто всюду сопровождал Тика. Этот умер жестоко и даже несуразно. Акомо, - кажется, его звали так, - не был особо близок к Тику. И тем не менее, он тоже мёртв. Превратился в кусок кровоточащего мяса и переломанных костей. Нам сказали, что его сильно били. Мне говорили недавно, что на этом Доме есть оружие, способное убивать крупных зверей, пробивать этот дрянной местный металл. Его используют воины этого Дома в своих трусливых и смешных Битвах Слабых. Но, тем не менее, из него, вероятно, можно так же убить и тонха. Примитивное оружие, которое Питер назвал «огнем стреляющим», чей принцип почему-то на деле основан не на применении самого огня, как может показаться. А на моментальном сжигании некоего вида топлива в полом и замкнутом твёрдом цилиндре. Гильзе. Так они её называют. Из неё вылетает другой твёрдый предмет, называемый «пулей». Будучи крупной, при наличии большого числа сухого топлива в цилиндре она, как они говорят, способна разогнаться до большой скорости и обрести силу, достаточную, чтобы пробить даже тело тонха. Кто убил этих людей и «застрелил» Тика, им пока выяснить не удалось.

Глава задумчиво пожевал впавшими щеками с остатками губ, словно пробуя ими состояние уже активно гниющих, непрерывно крошащихся костяных пластин и выступавших прямо из них обломков подобия клыков, в совокупности заменявших тонхам резцы и остальные зубы. Затем медленно и с хрипом теряющей чувствительность гортани произнёс:

- Любая Смерть земных низших, как и смерть тех и многих других варваров до этого, не станет для нас такой трагедией, как потеря такого умного и полезного тонха, каким был Тик. Какими были остальные Воины до него, остановившиеся на своём Пути здесь. Мы по-прежнему не знаем, отчего и как они умерли. Те, кого земные называют врачами, обещали рассказать мне и остальным Высоким, что явилось истинной причиной гибели наших храбрых воинов. Возможно, это какая-то новая болезнь, упомянуть о которой земные дикари забыли или не пожелали… Кто их поймёт, варваров? Для этого я и дал Тику столь трудное для меня согласие на это «вскрытие». Потому как плохо, когда погибают на этой «планете» последние тонхи… Всему виной эти «врачи». А главный смутьян в этом деле – какой-то новый «врач», - Роек, пусть его Путь закончится мучительным бесславием! Однако нужно признать, что весьма скоро дикари на этом Доме всполошатся. Тогда наше присутствие здесь станет достоянием многих. И уже тогда нас ждут далеко не лучшие времена. Поэтому пусть уж лучше позором проникновения в Сокровенное покроются несколько мёртвых, чем покроются звёздной пылью пока ещё живые… На мне лежит и до конца моего Пути будет лежать тяжкое бремя этого решения. – Эгорс прикрыл ладонями виски.

- Я недавно, буквально незадолго до тебя, мой Верный, побеседовал с этим выскочкой и дерзким грубгхгом Питером. Кажется, на их поганом языке грубгхг означает что-то вроде «собака». Чем-то напоминает мне это животное обитателя Грайвда из Звёздного Озера Проокервал. Только там это, как ты помнишь, - милый и удивительно разумный зверь, а здесь – довольно мерзкое по запаху и виду животное, лижущее языком свои грязные гениталии и органы выделения. К тому же полное маленьких прыгающий насекомых на коже и паразитов внутри. Так вот, - эта «собака» требует от меня исполнить данные ему когда-то мною столь опрометчивые обещания. – Наагрэр притворно вздохнул и исподтишка глянул на нахмурившегося помощника, желая проследить его реакцию. Надбровные дуги Доленграна зашевелились, заставляя гневно сужаться его веки.

- Мой повелитель, нам не следует идти у них в поводу! Вашей вины в том нет, что Вы, желая добра народу тонхов, тогда пошли с ними на разговор и какую-либо сделку. Даже если, находясь в тяжелой для нас всех ситуации, Вам пришлось бы пообещать им подарить и доставить по кускам на планету соседнее Звёздное Озеро. Тогда нам нужно, крайне нужно было выжить! Теперь же, я считаю, тонхам не пристало торговаться и держать слово перед низшими животными! – Выпалив это, возмущённый «коварством» примитивных аборигенов, Доленгран продолжал уже более рассудительно:

- Они помогли нам неплохо. Не будь их, мы вымерли бы уже, как народ. Но аппетиты дикарей непомерно велики и постоянно растут, сколько им не дай знаний и технологий. Мы убедились в этом за столь короткий период. Мы дали им не так много и не то, что бы им по-настоящему хотелось, это правда. Но для любого тонха будет просто унизительно изо всех сил помогать этому гадкому животному Гарперу наводить здесь новый порядок, менять сложившийся расклад сил на планете в угоду маленького, жалкого существа, которое собирается за наш счёт и с нашей помощью утвердиться над этим миром… Не проще ли нам самим навязать им наши, совершенно новые и неожиданные для них всех, условия?

Старик, если можно так назвать тающего Эгорса, прикрыв снова глаза и слушая своего «консультанта», неспешно и едва уловимо кивал головой, словно раздумывая о чём-то. Несмотря на отсутствующий при этом вид, он втайне думал точно так же. Однако врождённая осторожность заставляла его взвесить и проверить все возможные варианты. Поэтому после некоторого молчания он начал разговор издалека.

- Мой верный тонх, люди при нашем поползновении на собственные условия и их комфорт могут оказать нам яростное сопротивление. Умирая, даже презренная крыса, коими так полна эта затрапезная планета, и которых мы впервые увидели здесь, говорят, может быть опасна. Они уже далеко не те одетые в шкуры животных варвары, которых мы шесть лонов назад разогнали простой ультразвуковой пушкой для зондирования. Они в своём непрерывном, торопливом и жадном развитии продвинулись далеко вперёд. Как в умении воевать, так и в развитии хитрости и коварства… В то время, пока мы, скованные спасительным холодом сна, пребывали в состоянии застоя, они стали так развиты, что вскоре, незаметно для Бесконечности Энергий, превратятся в поганую болезнь, плесень Звёздных Озёр. Болезнь, которой неведомы честь, доблесть настоящих воинов, и не знакомо чувство меры. Вспомни ту эпидемию, которая чуть не убила тебя и многих проснувшихся? – Напряжённо слушавший Главу тонх угрюмо кивнул. – На языке земных она называется «чума». А сколько ещё оказалось местной заразы, к которой мы были абсолютно не готовы?

- Ведущий, но ведь теперь мы, как говорят земные, «привиты» против всех их наиболее опасных болезней. И в состоянии сами их изготавливать в любом нужном количестве! Мы знаем об их мире так много, больше их самих, что иногда мне кажется, что о своей несчастной Родине мы знаем куда меньше! – голос говорившего подрагивал от переполнявших его эмоций. Ладони Советника судорожно сжимались.

В глазах Эгорса блеснул луч лукавства. «Если б люди могли ещё и научиться разбираться в эмоциях и истинном значении взглядов тонхов, они б не стали столь наглы и самоуверенны с нами», - подумалось «старику» с удовольствием и затаённым злорадством.

- Значит, мой дорогой Верный, у нас теперь есть всё, чтобы спокойно пребывать по поверхности, а не сидеть, словно фаи, во льдах? – Вкрадчивость голоса Эргоса была сориентирована таким образом, что собеседнику, будь он хоть трижды проницателен, в нём послышалось бы лишь удовлетворение состоявшимся фактом и желание лишний раз укрепиться в уверенности этого. Наагрэр словно высказывал своё одобрение тем, что его народ теперь неуязвим для человеческих болезней и микроорганизмов планеты. Глупые «люди», движимые жадностью обладания технологий и власти, сами сделали всё, чтобы народ тонхов прижился здесь, и прижился довольно вольготно.

- О да, Ведущий! – на смену озабоченности в голос Доленграна пришёл энтузиазм. – Теперь все наши воины и члены рода смогли бы жить наверху, а не среди неприветливых ледовых глыб.

- И что бы вы все сделали в первую очередь, выбравшись на поверхность, о мой гордый народ? – Казалось, нервная система Главы напряжена до предела ожиданием ответа.

Доленгран ответил не сразу, словно боясь своим ответом прогневать Главу:

- Мы попробовали бы устроиться на этой планете, Правитель…

- И? – ирония в голосе Ведущего подстегнула Верного до того состояния, того порога общения, за которыми из почтения и сдерживаемых эмоций начиналась дерзость:

- И для того, чтобы иметь возможность здесь устроиться, мы готовы вырезать население этого маленького мирка!

- Это ты почерпнул из собственных размышлений и мечтаний, мой любезный Доленгран? Такой ничтожно малой кучкой воинов покуситься на ресурсы целой планеты и вызвать на бой её население? Это значит – погубить последнюю надежду на возрождение. Вы бы ввязались в бой. Не сомневаюсь. И в конце концов проиграли бы. Неполный лон наших воинов против не знающих и боящихся Бесконечности, крутящихся в допотопных лодках у дверей собственного Дома, но уже научившихся убивать варваров – это даже не смешно. Эти воины – последние из рода на многие Озёра. Пусть даже эти воины – лучшие из лучших среди известных нам Звёздных Озёр. Даже если это тонхи!!! – Казалось, каркающая насмешка Эгорса в состоянии была изничтожить Советника.

- Это решение Совета воинов, мой Глава…- Тонх склонил гриву в почтительном поклоне. Для тонха, постоянно живущего войной, решение Совета воинов – повод для принятия его «постановлений» к сведению при вынесении судьбоносны решений. Даже для Ведущего…

Поэтому Эгорс, изобразив деланное удивление на «лице», словно эта новость стала для него своего рода открытием, сделал минутную паузу, словно обдумывая ответ. Всё это время Доленгран не поднимал головы. Он понимал, что авторитет Ведущего всё ещё настолько высок, а ум и гений его настолько искусны и изощрены, что при желании Глава в состоянии не оставить камня на камне от любого вердикта и намерений любого Совета. При этом даже не прибегая к помощи Мыслящих и Вопрошающих.

- Значит, лоны сна настолько освежили усталые головы, вернули моему Народу храбрость и решимость, что он даже столь малым числом дерзнул высунуть свой замороженный нос из ледяной норы, куда спрятался от гнева Его, и замахнуться на этот мир заточенным торенором? Видимо, чтобы погибнуть всем родом и разом покончить с собою? Много, много лонов назад наши побеждённые соперники, род Нооргердр, покинул Родину и ушёл. Канул в неизвестность. Войны прекратились. Но вместе с ними ушла часть каждого тонха. Мы победили, но столь недальновидно обрекли этим тонхов на свою дальнейшую Судьбу. Многие наши беды берут своё начало именно из того Исхода. Нас уже тогда стало меньше. И потому мы, сами о том не подозревая, стали слабее. Возможно, где-нибудь в далёких и неизвестных нам Секторах Бесконечности теперь живут наши собственные Изгнанники. Наши собственные тела, разрубленные нами же пополам... Может быть, они выжили и добрались туда, где они обрели свой новый Дом. А может, во время долгого Пути безжалостная Бесконечность распылила их на атомы. Может быть, они утратили свою воинственность и стали обрабатывать почву Дома, на который пришли. Может быть… И там теперь живёт часть нас, так неразумно разбрасывающихся собственными силой и целостностью. Но там, откуда мы пришли… И теперь здесь… Теперь нас почти нет и здесь…– Тихий и задумчивый скрежет уже отказывающихся служить связок прервал молчание. – А что же говорят по этому поводу Вопрошающие Веры? Разве не предостерегают ли они вас от подобной опрометчивости и беспредельной глупости?

- Мой Высший, Вопрошающие уверены, что нам удалось благополучно пережить Бремя Смертей. Так же, как и Его следа нет нигде во всём обозримом Пределе. Как они думают, за столько времён Оно, будь Ему известно, где мы, настигло бы нас. Именно на основании их выводов Совет Воинов тонхов решил, что…что обладая нашим оружием и нашими возможностями, тонхи в состоянии овладеть этой отсталой планетой… - Доленгран благоразумно умолчал, что для получения «нужного» ответа он очень долго убеждал Вопрошающих, пообещав в случае победы построить для Веры множество Храмов, силой и убеждением обращая немногих выживших земных в Истинную Веру тонхов. А так же обеспечить владельцам Храмов «режим наибольшего благоприятствования», как сказали бы местные.

Брови Ведущего поползли вверх:

- Мой верный и храбрый народ решит исход этой битвы, обрушив на головы несчастных дикарей всю нашу главную мощь? А не кажется ли вам, что после применения нашего оружия от этой планеты даже нам самим, коих так мало, - и то мало что останется?! Потому как население этой Земли составляет более семи миллиардов жителей, как сказал мне этот варвар, - Питер! По нашему счёту – это семь больших лодеров! Вдумайтесь в это число! Нас даже в лучшие времена не было и самой малой части от их числа! Даже половины малого лодера, даже половины лоро! Как не было и такого числа наших достойных противников, чьи кости украшают теперь склоны их куда больших по размеру Домов, чем этот утлый, крохотный мир!!! Когда мы покидали наш Дом, нас было всего два лоренха. Но даже этого числа хватало бы для того, чтобы одну из больших долей этого мира заселить довольно густо. Здесь же, чтобы уничтожить всех этих бесчисленных насекомых, вам придётся подорвать, перевернуть вверх изнанкой и выжечь дотла всю планетную кору на глубину сорока ростов тонха, - от полюса до полюса. Вы это понимаете?! Либо залить этот крохотный мирок водой, коей здесь так неразумно много на поверхности! Здесь придётся устроить катастрофу, близкую по размерам к гибели самого Дома! Ибо они везде, а размер планеты слишком мал для свершения подобного! – удивлению Правителя не было конца. Не для того они прятались на этой крохотной планете, чтобы уничтожать, в конечном итоге, и этот, последний за лоны, Дом, и жить среди безводной, «перепаханной» чуть ли не до ядра, выжженной пустыни, заваленной обломками гор…

- Глупцы… Недалёкие и наивные! – Правитель замычал от негодования и понимания мрачности перспектив.

- Мой Ведущий, мы продумали всё. То, что они не являются целостным Народом, нам очень это на руку. Они разделены и несогласованны, расколоты на враждующие внутри собственного дома Рода. Их территории поделены на так называемые «страны». – Прислушивающийся Глава рода бросал внимательные взгляды на Советника, словно оценивая логичность и верность выводов Верного. - Импульсное излучение выборочно убьёт только те места, где сосредоточены их главные армии. Мы дадим самую малую его мощность. Их организмы и не предназначены для больших доз. Они вымрут за очень короткое время. Их оружие мы выведем из строя энергополями. Основные массы населения их «городов» мы банально высушим, обезводим ударами вспомогательных установок. На их беду, их организмы слишком зависят от воды. Почти целиком состоя из неё. Остальных уцелевших, если таковые будут, - простых варваров, - кто решит ещё сопротивляться, мы понемногу перебьём уже сами. Чтобы дать вволю отведать их слабой «крови» торенорам наших воинов…– Советник смотрел на Эгорса почти умоляюще. Тот не отвёл мутные глаза. Напротив, он уже внимательно и твёрдо смотрел на Советника, затем, словно окончательно убедившись в том, что Верный говорит дело, кивнул согласно головой и дал знак Доленграну встать с колен. Поманил к себе движением ладони и протянул к нему слабеющую руку:

- Доленгран, сын мой… До сегодняшнего дня ты был достойным Верным. Скоро ты отнесешь моё тело на Скалу Пира. И, сокрыв от глаз этого Мира мои уставшие кости, ты займёшь моё место. Ты горяч, но умён, вижу. Я надеюсь, что ты будешь достоин моего Имени. Скажи, сколько тонхов мы явили дикарям в нашем модуле, когда они «отыскали» нас с нашей же помощью? – подобие улыбки на трескающихся и сочащихся гноем губах мелькнуло на обвислых щеках Властителя. Он начинал уже задыхаться. Ещё несколько земных часов – и можно спокойно отдохнуть, погрузившись в Сны Тихой Бесконечности. В этих вечных снах будет их родина. Вечно тёплый, величественный и гордый Транеор. Потерянная навеки колыбель тонхов.

- Пятьсот, мой Отец. Я сделал всё, как ты велел. Они «нашли» именно тот модуль, что сел последним. Затем мы разбудили тебя и Вопрошающих. Всего девятьсот семьдесят тонхов. Всё, что от нас осталось… – Доленгран грустно и бережно держал руки отца в своих ладонях. Он сделает всё, чтобы тело отца на Пиру прощания выглядело молодым. Лучшие куски он раздаст Совету и Вопрошающим. Так велит обычай. Правую руку Отца он съест сам. Как символ переходящей к нему власти и перенимаемой отцовской мудрости.

В то, что сам он уже мудр и не по годам прозорлив, Доленгран верил безоглядно и слепо. Он сокрушался лишь об одном, - великого народа тонхов больше нет. Как рассказывали ему и воинам Вопрошающие, к этому Дому с разных сторон Бесконечности Энергий их рвалось двенадцать миллионов. Однако, в силу преследования Им и в схватках с разными обитателями Звёздных Озёр, их народ быстро таял. К пределам этого далёкого, затерянного в бесконечности Озера Слабого Света, они прибыли числом около полутора миллионов. Что произошло потом – об этом Старшие предпочитали молчать. Они врубились во льды Земли и затаились, заснули на шесть лонов. Пока их не «нашли» по предусмотренному Отцом плану. Числом менее тысячи. Это было всё, что осталось от некогда могучего, гордого народа…

Та жалкая кучка, которой ему предстоит теперь повелевать, вынуждена теперь выходить на бой с землянами не с Личным оружием, а уничтожать их, словно трусы, из установок кораблей…

Где ему было знать, что последний земной год Глава ждал этого разговора. И теперь, с усилием усталости от разговора, собрав воедино расползающиеся мысли, Эгорс, опираясь на руку сына, сел в кровати и с придыханием произнёс:

- Мой Сын, пришло время открыть тебе то, что так… тщательно я и ещё двое самых мудрых Вопрошающих хранили в наших умах. Если б Бесконечность дала мне ещё время жить, то мы подготовились бы гораздо лучше. Но я уже стою глазами в Её сторону, а Вопрошающие поклялись никогда и никому не передавать того, что знают от своих предков, так и живущих и умирающих в этих проклятых Бездной льдах, тщательно пряча все эти лоны наш род от Его всевидящих глаз... Даже тебе они не сказали бы этого, прости. Среди них есть Мыслящий. Даже мне они не указали, кто именно из них. Но именно его память хранит всё то, что надлежит знать Роду Уроако, «когда грядёт этот час». Прости, я перенял это глупое выражение у местных. Оно звучит интересно… - Эгорс виновато улыбнулся. – У них можно научиться таким вот и всяким другим забавным штукам…

Чело Главы снова омрачилось:

- Не спрашивай у меня имён тех, кто хранит тайны Рода. Ибо если бы я не смог сказать тебе обо всём сам, - значит, обстоятельства сложились так, что ещё не пришло время. Или то, что мы проиграли. И что я не смог, не нашёл в себе смелости и сил поднять к жизни и этим погубить то, что так долго берёг. От Него.

- Что же это, Отец?! Что потребовало от вас таких жертв?

Наагрэр, мотая от усилия головой, шумно втянул в себя воздух, которого ему уже катастрофически не хватало, и негромко произнёс:

- Тебе следует искать это на…самой оконечности планеты. На противоположном её полюсе. Подробно ты всё узнаешь, когда отдашь моё тело Бездне. В моей правой руке, на кости, сделан рисунок местности. Ищи, мой Сын. Там…

Голос Властителя захлебнулся в припадке одышки и стал совсем тихим. Эгорсу всё чаще приходилось делать передышку между репликами. Собравшись с силами, он вновь натужно засипел:

- Там…в модулях, в толще этого враждебного нам льда…спят долгим сном наши воины. Триста пятьдесят лонов сильных тонхов…С ними двести лонов женщин и подростков женского пола, могущих сражаться и уже способных рожать... Они и дадут жизнь нашим потомкам. От тех Воинов, которые уцелеют в битвах. На кораблях есть некоторые важные для вас данные…и боевые Существа. Около полутора лонов. Они не столь неуязвимы для варваров, чтобы обеспечить вам полную безопасность, но они всё же помогут нам…сохранить много жизней. Не гнушайтесь пускать их в дело там, где тонхам будет угрожать наибольшая опасность. Знай, это - последний резерв нашего народа. Остальные растерялись по пути сюда… - Наагрэр снова замолчал, собираясь с силами. Он упрямо помотал головой, будто отгоняя наступающую слабость, затем продолжил, нахмурив лоб, словно в тяжести пришедших воспоминаний:

- Мы с надеждой ждали их два полных временных лона. Но они…так и не пришли к этому порогу… Очевидно, Оно всё-таки настигло их там, среди звёзд… Они стали Звёздной пылью, стали теми жертвами, которые, приняв свой последний бой, дали нам бесценную возможность скрыться. Увлёкшись избиением наших основных сил, Оно, видимо, завязло в бою и всё-таки упустило нас, совсем немногочисленных. Распорядись этой последней надеждой тонхов так, чтобы мои потомки населяли не один Дом, не одно Звёздное Озеро. Береги каждого из них. Это…всё, что досталось тебе от некогда могучих нас…после Него…

Наагрэр качнулся в постели, словно его позвоночник отказывался служить, будучи не в силах более держать грузное тело вертикально. Последним усилием, перед тем как обессилено повалиться навзничь, Наагрэр по возможности утекающих сил торжественным голосом произнёс:

- Мой Сын, я…ухожу к Пустоте Звёзд. Я постараюсь не задерживать долгожданную свободу моего народа своей Смертью… Приготовь моё тело в Путь, даже если я буду ещё дышать. А затем…затем сразу же подними корабли великих тонхов в небо этого глупого и недалёкого в свое раздробленности Дома…

Он в истощении закрыл глаза и опрокинулся на спину. Доленгран почтительно, но мимолётно коснулся лбом его холодеющих щёк и поторопился к выходу. Его грудь распирала радость от предстоящего…

Смерть для тонха никогда не была чем-то трагичным. Напротив, - стремление воссоединиться с Бесконечностью, перед которой восторженно трепетали их души, словно подгоняло их организмы. И среди них не было востребовано долгое прощание.

Доленгран выходил от умирающего ликующим. Пятьсот тысяч таких воинов, как тонхи – это было даже много для такого Дома, как скромная в своих размерах и разобщённости слабых сил Земля…

И потому он не придал значения последнему слабому жесту Наагрэр, словно из последних сил тщетно пытающегося сказать что-то важное стремительно покидающему его сыну. Рука старика бессильно пала на так и лежащую с ним рядом книгу…

Он, как и прочие, как и сам Наагрэр, так и не был поставлен в известность относительно некоторых новых фактов, которые совсем недавно стали известны Гарперу и Тику. Фактов, которые могли бы весьма охладить его пыл. Даже испугать. Да и кто сообщил бы о них? Тик был мёртв. А Гарпер… Да разве стал бы он делиться с тонхами тем, что где-то рядом бродит некто, отщипывающий им головы, словно курчонкам?! И что он принёс с собой то, что может помешать его, как он считал, совместным с тонхами, планам? Питер теперь не поделился бы этими, как он думал, его личными, приватными и крайне выгодными для него самого знаниями, - ни с другими людьми, ни тем более с тонхами. Даже за всё золото этого мира…

Это место подходило мне просто идеально. По всем параметрам. В этом мире и в этих странах тем более почти не осталось безнадзорных и «ничейных» мест, земель и помещений. Практически каждая «конура» или райский уголок принадлежал кому-нибудь. И тем не менее, я нашёл такое место. В предгорьях. Полуразбитая, поросшая мхом и травой на крыше хижина, некогда начавшая было даже гореть. По всей видимости, нечто вроде заброшенного охотничьего домика, стоявшего на краю лесного массива, упирающегося в глубокую пропасть. За которой через очередной хребет начиналась граница со Словенией. Там иногда мелькали высоко в небе истребители или раздавался гул секущих воздух шустрых пропеллеров.

То, что я нахожусь в Австрии, я уже понял. По упаковкам продуктов и рекламным надписям с адресами и реквизитами фирм на бортах грузовых автомашин. Сначала мне показалось, что меня занесло в Германию. Но затем по этим факторам и по некоторым особенностям местного диалекта, наморщив лоб, я догадался, что немецкий здесь явно несколько «обработан». Как и в Дании. На свой собственный, местный лад.

Происшедшее два дня назад или ранее осознавалось с трудом. Отчасти в это не верилось. Не воспринималось мозгом то, что я стал убийцей. Нет, я не помнил всех подробностей своих действий. Так, кое-какие обрывки. Но от этого мне не становилось легче. Поскольку всплывающие буквально по крупицам подробности были очень кровавыми…

Первой моей мыслью, когда я буквально очнулся в угнанном мною джипе, который я, видимо, совершенно спокойно и без пошлых «человеческих» мыслей об ответственности, «взял» с какой-то стоянки, походя опрокинув наземь настырную охрану, было сдаться в полицию. А потом внезапно для себя я понял, что это попросту невозможно! С ужасом я был вынужден признать, что отныне я не властен над собою, как живая сущность, как личность. Даже если допустить, что я сейчас же добровольно явлюсь в отделение и напишу слёзную явку с повинной, дам себя замотать толстенными цепями по самую макушку, - неведомая, пугающая меня самого сила, спящая во мне, в нужный ей момент просто заставит меня, моё не принадлежащее уже мне до конца тело, освободиться. При этом будут жертвы. Немалые, если учесть «рвение» тех, кто с радостью наденет на меня наручники. И тогда я вообще окажусь в постоянном поиске, драке, арестах, убийствах при регулярном «освобождении» и бегах. В конце концов, на меня, может, и плюнут, а может, и постараются найти управу. То есть прибить любой ценой как крайне опасную для мира личность. Поскольку я находился в состоянии страшной вседозволенности и абсолютного равнодушия к земным проблемам не всё время, а лишь на время, необходимое кому-то для совершения изощрённого убийства кого-то, такая перспектива отношений с местным Законом или, храни Боже, с объединёнными против моей персоны усилиями ряда государств, меня почему-то не устраивала…

С одной стороны, меня, хотя и боялся я себе в этом признаться, восхищала собственная неуязвимость и те ощущения величия, что падали на меня в моменты «преображения», но вместе с тем я, придя в себя, исходил потом от страха осознания полной собственной подчинённости неведомому Игроку… Я был игрушкой чьих-то рук, инструментом чьей-то могучей, непреодолимой Воли. Куклой, которой в спину вставили ключик и заставили дёргаться, тащась туда, куда ей абсолютно не было нужно, и к тому же делать то, что она с вечера и не планировала.

Тщательно, продуманно сделанной, смертоносной и неудержимой в своём стремлении достигать поставленной задачи игрушкой. Та часть мозга, которая, по идее, должна отвечать за осознанность и знание истинной цели совершаемых телом поступков, была словно отключена, обесточена. Словно кто-то, - прозорливый и знающий, - аккуратно и тщательно перекусил провода, ведущие к ненужному, отработанному блоку во вполне сносно действующем всём остальном механизме. Эдакие «лишние», зачем-то засунутые производителями, «детали», без которых механизм может существовать без особого ущерба для производимой им работы в целом.

Я помнил, что я нёс смерть. Но ни кем был тот, кто умирал под моими руками, ни конечной целей и первородных причин их смерти я пока не осознавал. Именно это меня пугало более всего! Одно дело знать, за что ты разливаешь вёдрами кровь. А другое – «выкашивать поляну» ради непонятных тебе идей и при этом не ведать, - кто, что и за что, по какой причине.

Нужно сказать, что не сойти с ума от подобного «раздвоения» мне так же явно помогало Нечто, с интонацией превосходного психолога нашёптывающего мне в сознание другие «истины», общий смысл которых сводится примерно к следующему: «Твои действия правильны и логичны. То, что ты делаешь, должно быть делаемо тобою без раздумий и колебаний». Вот и всё. Все доводы. На какое-то время совесть забивалась в глухой угол и спокойно там засыпала, пока мой упрямый мозг её не находил, не расковыривал то наглухо запечатанное убежище и не начинал вновь теребить её за уши. Тогда она раздражённо зевала и начинала заученно и монотонно бубнить о когда-то заученном, впитанном с ростом тела, - этические нормы, Закон, ответственность за совершаемое... Одним словом, - «кво лицет ёви – нон лицет бови»… Снова мучения, и снова – хлопанье дверью, жёсткие шаги Проверяющего по коридорам и гневный окрик: «Опять?! Тебе же, кажется, уже говорили!!!». И так – день за днём. Это выматывало. С одной стороны, хотелось плюнуть на все сомнения и уверить самого себя в собственной непогрешимости и исключительности. По сути, я был неуязвим. Скорее всего, в обычном моём, «гражданском» состоянии, этой «неубиваемости» был определённый предел. А вот в состоянии «берсерка», как я его мысленно обозвал… Честно говоря, предела ЭТОМУ состоянию я себе даже не представлял. Наверное, всё-таки и в нём существовали какие-то способы остановить меня? Не знаю…

Мою память временами тревожили моменты каких-то воспоминаний на уровне обрывков ярких картин. Вот я, если я могу судить о себе в таком состоянии со стороны, с невесть где взятым автоматом пытаюсь «расковырять» на куски точно такие же тела, как и тело последнего убитого мною гиганта со странной внешностью. Пули тогда упорно не желали их смерти. Лишь разогрев ствол как следует и поменяв не один магазин, мне удавалось вытрясти их них душу. И то, - при этом я так и не увидел их крови. Как у обычных людей, находившихся при них неотлучно, и при моём появлении молниеносно выхватывавших оружие. Правда, я оказывался всё равно быстрее. Эти умирали мгновенно, загадив мозгами и кровью полы и стены, даже не успев выстрелить, как и полагается живому существу в их положении против меня. А вот в смерти их «подопечных» приходилось убеждаться дополнительно. Лишь довольно длительное время не видя и не чувствуя их дыхания, я мог уйти, подержав ещё для верности их рты и ноздри закрытыми.

Вот тоже я, но на этот раз отчего-то вооружённый дурацким огромным ломом, размахиваю им с силой безумного кузнеца и со сноровкой заправского мастера боевого шеста, владеющего им уже на уровне подсознания. Жертвы сопротивляются наступающей на них гибели, как могут... И даже в том странном боевом состоянии я бывал, можно сказать, несколько удивлён их крайне долго выбиваемой из них живучестью… Их кости трещали, головы телепались, словно у китайского болванчика…их целиком страшно сотрясало от каждого моего удара. Но они хрипели, трещали, стонали, извивались от боли, захлёбывались какой-то жидкостью…и жили. Жили и изредка даже пытались атаковать. Я усиливал натиск, во мне просыпалась отдающая привкусом странной смеси ледяной «пыли» и серебра ярость. И они послушно складывались, падая к моим ногам с выступающей из ноздрей жёлтой гадостью…

Однако я сильнее всего помню их, - трёх самых последних. Становясь с каждым разом словно сильнее, я сражался с ними уже голыми руками, за несколько ударов попросту выколачивая из них всяческую способность к сопротивлению. А затем, словно в вату, впихивал в их обмякшие тела какие-то странные горошины. Их свет нестерпимо резал мне глаза, а их убивал на месте. Последний, увидев в моих руках Это, бросился было наутёк, и весьма шустро, так что мне пришлось «догнать» его, швырнув ему в спину этот сгусток энергии. Да-да, я явственно ощущал то, как распирает от мощи эти крохотные частицы Космоса, в которых бурлили яростные потоки неведомых никому из живущих Сил… Откуда взялось это ощущение, я не могу сказать. Когда я смотрел на них и брал в руки в состоянии «покоя», они были не опаснее мухобойки. И ничто в них не проявляло себя, как оружие, чья мощь явно превосходила суммарно десяток водородных бомб. Откуда я чувствовал это сравнение, тоже не мог понять и сам.

Однажды мне внезапно пришла в голову мысль, что работает это исчадие…неизвестно чего именно тогда, когда я «перекидываюсь», как это можно выразить…

Видимо, я являюсь для них, спящих в своём беспредельном могуществе, своего рода катализатором, детонатором, активатором, возбудителем, наконец. Как и я, - до того момента, когда не становлюсь «нужным»… Тогда и они просыпаются и начинают готовиться действовать. Как бы ни хотелось мне избавиться от них, от всех разом, - выбросив в пропасть, все девять оставшихся, или попросту сунув их в ближайший мусорный бак,- что-то гневно «подсказывало» мне, что делать этого ни в коем случае нельзя! Что, сделай я подобное, я создам кошмарную, непоправимую ситуацию, по сравнению с которой все мои прочие «спецоперации» по убиению неизвестных мне существ и прочие мои «подвиги» будут просто невинной шалостью. И я с тоской убирал их на место, - в подобие металлического цельного ремня с круглыми отверстиями для них. Они входили в них с лёгким щелчком. Как бы я ни трусил этот «ремень», они не выпадали. Это меня удивляло. Однако стоило мне, горя желанием просто понять их суть и полюбоваться на них, поднести к ним руку, они послушно оказывались в ладони, словно выражая собою полную готовность разнести для меня мир на составляющие. В такие моменты в моей ладони возникало едва уловимое щекотание и покалывание. Словно я и они были «настроены» друг на друга, как половинки магнита на притяжение. Но, когда я подходил к ним с «агрессивными» намерениями вроде мыслей об их месте на помойке или о желании расковырять их ради удовлетворения первобытного, обычного дурацкого любопытства идиота-человека, как дружественный мне «магнит» поворачивался своей другой стороной. «Отталкивая» меня и «визжа» в ушах на неестественно высокой ноте. Точно такие же «протестующие крики» они издавали, едва меня начинало, словно неразумную обезьяну, подмывать глянуть на них в «действии» без ведома Того, кто погружал меня в купель всепоглощающей Мощи…

Похоже, их словно «закодировали» на меня. И с каждым днём я убеждался в этом всё больше. Чем дольше мы находились вместе, тем сильнее становился я. И словно «привыкали» они. В мою голову закрадывались подозрения, что мы взаимно «приручали» друг друга. Я их – для полного раскрытия своей затаённой Силы. Они ж меня – для того, чтобы я проникался «родством» с ними и более не помышлял «послать» их подальше. И подспудно подпитывая меня энергией. Как-то необъяснимо это чувствовал. И ещё я заметил некоторую странность. То место, куда я пришёл вместе с ними, покинули даже насекомые и птицы, словно испугавшись чего-то. Как не видел я вблизи ни одного «туриста» или других людей. Хотя, если судить по привлекательности местности, она должна просто кишеть всякого рода «паломниками». Создавалось впечатление, что эти твари обеспечивали мне ещё и полное инкогнито в этом месте… Не знаю, как же мне точно к ним относиться, - как к партнёрам или же как к сторожу, к надзирателю своему и тюремщику? Впрочем, я и без того действительно уже начинаю относиться к ним, как к чему-то живому, привычному и даже…жизненно мне необходимому, что ли?! Бред какой-то, ей-Богу…

Помещаю на место эту почти зеркальную, невесомую «дробину» и перевожу дух. После контакта с её поверхностью меня словно продирает мороз, из тела улетучивается усталость. Странно, что я никогда не чувствую в полной мере своего огромного, нечеловеческого размера и веса. Двигаюсь и ощущаю я себя удивительно легко, стремительно и так, словно меня налаживали, регулировали и смазывали лучшие механики Вселенной. Никакого тебе хруста суставов, затекающих от долгого сидения ног, болящих мышц или тяжёлой головы по утрам. Думаю, что если я вусмерть напьюсь накануне, мне даже не икнётся спозаранку. Просто странно. Тоже «их» заслуга? Нет, я не против, конечно, против такого чудесного своего состояния. Однако… Однако вроде как и не совсем живой. «Человек», - как говорил какой-то подзабытый по имени мною сатирик, - «если встал и понял, что у него ничего не болит, - значит, уже умер»…

Пожалуй, пора заняться обедом и туалетом. Даже если ты – чудовище, каких мало, не стоит ходить голодным, грязным одеждой и с немытым телом. Воды я наносил себе в берлогу только что. Дров вокруг полно. Очаг восстановил. Это не в диковинку и не в напряг для меня, сильного, как сто быков. А вот, если честно сказать, стремительно грабить банк, разбивая вдребезги его решётки, сейфы, кассы и двери, и расшвыривая по сторонам бесчувственными кеглями переполошенную моим «торжественным входом» охрану, - с целью «взять немного денюжек на карманные расходы» в супермаркете, - мне пришлось впервые. Теперь меня однозначно «ищут». Интересно, - какие ещё описаниями, кроме как «он был огромным, как гора, метался туда-сюда по помещению, и всё это время непрерывно бил меня, Ганса, Дитриха и Томаса, так что лица его мы абсолютно не помним», располагает полиция? С таким же успехом можно искать в залитых наполовину водой джунглях Амазонии говорящую на идише пиявку. Те вертолёты, что барражируют вдоль границы, теперь явно высматривают громилу, который, по их мнению, уже сдуру прётся через горы с сумками, под завязку набитыми краденными деньгами. Миллиона полтора или два, - столько я, кажется, и взял. Или они всерьёз рассчитывают, что вскоре тот, мнимый бандит, с бородой и «фомкой» подмышкой, решится на это? А то, что я буквально под их носом, им, бедолагам, и невдомёк.

Думая об этом, я невольно улыбаюсь.

Потому как обед у меня сегодня, - на эти деньги и через купленные про запас деликатесы, - должен выйти, что надо…

…Двигатель упорно не хотел остывать. Остывать, чтобы двигать машину дальше. Это было странным. Обычно безотказные и выносливые, в этот раз одна из авто, - старая модель «Гранд Чероки», - закапризничал. Стал «чудить» мотором. Второй экипаж терпеливо и без нытья ждал, пока «первый» остынет. Лить всякий раз на раскалённый радиатор вёдрами воду нельзя, да и слишком расточительно. Кстати, её тут попросту не было в таком количестве. В избытке был лишь песок, камни и нещадное солнце. Впрочем, последнее должно было закатиться за оплавленный горизонт примерно через час. Затем на пустыню должна упасть ночь, принеся с собой почти холод. В минувшую ночь они клацали зубами, устраиваясь на ночлег.

- Джи, а может, так и сделаем? Что это мы, как идиоты, тащимся по солнцепёку, насилуем машину, сами мучаемся? Давайте дождёмся ночи. По холодку и докатим, а? Тут осталось-то какие-то полторы сотни миль до Нуакшота! К рассвету и доберёмся. А там и передохнём, и машины проверим. – Говоря это, Рене, канадский француз, уныло морщился на пышущее жаром небо, на котором вот уже несколько дней он не видел ни тучки. Да и откуда бы им тут взяться? В Канаде сейчас куда приятнее… На озёрах или в тайге. Вот куда следовало бы ехать летом! А сюда – милости просим по зиме, когда осточертеют лыжи…

- Если б ты меня тогда послушал, дурья твоя башка, то мы б не парились на солнце. Нужно было брать обе машины с кондиционерами! Ехали бы с комфортом. – Круглолицый колобок Чик беззлобно бурчал, пытаясь сплюнуть сухим ртом, полным мелкой песчаной пыли. – Так ты ж на нас сэкономил, крохобор… Хотя в деньгах я тебя особо не ограничивал, учти!

- На такой жаре в полной машине кондиционер создал бы для нас настоящую влажную сауну, не больше, Чик! – Француз пытался оправдаться. В сущности, так бы оно и было. - Поэтому зачем тратить лишние деньги, если всё равно пришлось бы ехать с настежь открытыми окнами?

Чик выслушал отповедь с выражением твердолобой уверенности в собственной правоте, однако развивать тему не стал:

- Всё равно, ты – недальновидный эгоист и крохобор, так и знай! Дай мне, наконец, сюда воды, Рене! Мочи нет моей уже терпеть, я беспрестанно пить хочу!

- Чем больше пьёшь, Чик, тем сильнее жажда. Здесь так. Я читал. – Сухопарый Рене, почти ни капли не потеющий, словно высохший на пыльном ветру камыш, протянул Чику очередную канистру. Тот припал к ней, словно половину жизни его жестоко одолевала непреходящая жажда.

- В гробу я видел все эти твои «премудрости пустынника»! – Чик с трудом переводил дух между огромными глотками. Он наставил на Рене короткий грязный палец: – Не по мне это всё. Вся эта «грамота путешественника». Все эти Танталовы муки. Я привык пить много даже дома. Даже зимой, на улице, и сидя по горло в ледяной воде! Понял? А уж тут… – да тут для себя, любимого, я готов везти за собой на верёвке озеро!!!

- Тогда ещё и сортир, Чик! Рене, пусть ему пьёт, всё одно оно тут же выпаривается с потом… – Длинный и хорошо сложенный Джи, которого друзья окрестили за склонность к путешествиям Ковбоем, привалившийся к колесу с противоположной от солнца стороны, пытался дремать, надвинув на глаза сомбреро. – Возблагодарим же Бога, господа, и на том, что Чик из-за обильного потоотделения нас, как это бывает дома, каждые три минуты не тормошит и не просит остановиться, чтобы где попало отлить! Или до умопомрачения искали бы тут достойные Его Светлости кусты, где он мог бы обоссаться от души. Вот дома мы, говорю… Все летят по вечернему Манхэттену по бабам, а мы всё ссым да ссым за каждым углом… - Джи словно в отчаянии воздел руки к небу.

Грянул дикий хохот. Второй экипаж, прислушивавшийся к разговору, утирал слёзы. Мокрый от пота чуть не до самых колен Чик действительно беспрерывно потел и пыхтел, как лошадь, на которой вприпрыжку и зараз вспахали не один гектар.

Нортон презрительно фыркнул:

- Зато мне на ходу не так жарко, мокрым-то! Это вы, сухозадые, ни фига не понимаете!

- Так то ж на ходу… А пока ж мы стоим, и ты просто бездарно потеешь и подсыхаешь, дорогой! А если мы поедем совсем быстро, то ты на ходу замёрзнешь…– Улыбающийся Рене никак не оставлял толстяка в покое.

Если б не Чик, эта «экспедиция» любителей экстрима не состоялась бы. Именно этот парень, преуспевающий брокер с Сити, профинансировал значительную её недостающую часть. При этом на каждой стоянке нагружая машины питьевой водой так и потребляя её столько, что все стали опасаться, что его убьёт водянка или откажут почки. Впрочем, если верить другу Чика, Джи Хуберу, тот мог выпить или съесть безо всяких для организма осложнений столько, сколько «хватило бы половине этой Африки на завтрак». При этом Чик жаловался не на тяготы этого «сафари», а на то, что «вода постоянно теплее мочи». В остальном Чик всех удивлял, будучи неожиданно выносливым и сильным для своей рыхлой формы.

- Скажите ещё спасибо, что он не взял с собой пива и солёных орешков, которых он может съесть и выпить наравне со слоном. При этом он ещё б умудрился облапошить при дележе и слона, сожрав и выпив заодно и его долю. После них мы бы вообще не отъезжали от каждого водопоя или случайной лужи неделями…- Снова народ покатывался от смеха, а Джи по-доброму посмеивался, наблюдая за тем, как толстяк в очередной раз прикладывается к канистре, сам коротко похохатывая от шуток друга. Помогало не обижаться Чику на подкалывания и ещё одна его особенность, - огромное до невозможности самомнение:

- Да пошёл ты, дохлый хвощ! Ты же мне просто завидуешь! Тоже мне, - борец за права обездоленных слонов… Орешков он зажал, скупердяй хренов! – Добряку Чику трудно было испортить настроение. Поэтому он жил ровно и без потрясений, чем немало удивлял друзей. Что бы ни случилось, Чик Нортон никогда не унывал, не убивался и не нервничал. Он почти всегда улыбался и сохранял на лице выражение беззаботной флегматичности. Оттого и старел и седел, наверное, гораздо медленнее других своих друзей и ретивых, нервных сослуживцев, после размена третьего десятка словно обмакнувшихся головой в банку с известью. И, теребя мешки под глазами и складки залегающих морщин, начинавших со всё растущим интересом посматривать на рекламу клиник пластической хирургии лица…

Вот и сейчас, - он всё так же активно поправил мятую бандану, проверил рот на способность выдать долгожданный плевок, утёр сей рот рукавом и, довольный собой, покатился к другому экипажу, смешно передвигая толстыми ножками в коротеньких шортиках. Почти засеменил, переваливаясь и не расставаясь с канистрой воды, держа её пухлыми ладошками.

- Давайте двигайте, наверное, парни. Не ждите нас. Мы, видите ли, как выяснилось, дураки, - мы сэкономили тут мал мала на транспорте… - Чик отвесил потешный поклон, шаркнул ножкой. - Чего и вы с нами паритесь? Не помрём! Ночью, говорят там мне некоторые «специалисты», мы «нагоним». – Он обернулся при этих словах в сторону зевающего Рене. - Видимо, имея ввиду, что с наступлением прохлады они гуртом попросту впрягутся в эти «сани» и помчат меня с ветерком… А вы пока там номера и для нас тоже снимите, сервис подготовите там, - жрачки, срачки, девки чтоб нас уже ждали рачки-и-и…эх! - Чик с задорным гиканьем изобразил характерные движения руками и бёдрами. - Ну, чего смотрите? Давайте, дуйте отсюда, не майтесь тут с нами, дураками! Пошёл!!! – И с видом повелителя задорно шлёпнул мягкой ладонью по корпусу машины. Там переглянулись, слегка пожали плечами. Двигатель «Ровера» взревел. – Пошёл, пошёл!!!

Колёса с места вспороли песчаное тело дороги.

- Эй, эй!!! Воды, воды мне оставьте! Там напьётесь! – Опомнившийся Чик в панике заорал и закашлял, замахал ручками и кинулся, переваливаясь, за «вторым». Уже отъезжающий было и разгонявшийся джип резко тормознул, выбросив в лицо Чика облако удушливой пыли и выхлопа. Когда машина, из которой Чику передали три канистры с водой, почти весь наличный запас, рванула с места, все снова грохнули смехом, потому как Нортон так и остался стоять на месте с дико запылённой физиономией, на которой едва-едва блестели и растерянно моргали спрятавшиеся глубоко в щеках запорошенные свинячьи пуговки-глаза. Потому, как теперь перед Чиком остро стояла очередная дилемма – потратить драгоценную влагу на умывание и чистку, или же оставить её на требования прожорливой жажды?! Чик недоумённо посматривал на сваленные кучей канистры и свою усыпанную пылью тушу, что-то тщательно прикидывая. В конце концов, он нашёл для себя идеальный компромисс, - бодро растирая по красной морде и шее пыль абсолютно сухим платком, Чик одновременно с наслаждением припал к горлышку канистры. Затем, широко расставляя руки и осторожно переступая через россыпи камней коротенькими ножками в сандалиях и гетрах, с важностью генерала протопал в тень от машины. Нимало не смущаясь озорными взглядами товарищей, он неловко упал на ягодицы, пытаясь присесть. Потом поёрзал, улёгся на свою широкую спину, положив предварительно сопровождавшую его всюду верную канистру под голову, прикрыл лицо куцей панамой и собрался, как он выразился, «во сне не спеша пождать ночь»…

…Приборная панель патрульного истребителя мигала и уютно горела разноцветными огоньками. За стеклом колпака была непроглядная полярная ночь. Пилот сверился с показаниями датчиков высоты и курса, оторвав для этого взор от проплывающей внизу панорамы серо-белого ледового покрывала буквально лишь на несколько секунд.

Подняв обратно глаза, он оторопел. Впереди по курсу перед ним внезапно вырастала искристая «туманность». Едва успев уклониться от того, чтобы не влететь прямо в середину этого бесконечного, непонятного «тумана», капитан Ван Хольд тут же переложил истребитель на широкий разворот, чтобы внимательнее рассмотреть то, что так странно и внезапно преградило ему путь. Инструкции предписывали ему немедленно докладывать о любых изменениях ситуации, однако капитан решил проверить всё наверняка, чтобы иметь возможность составить чётко сформулированное донесение. Он повёл машину по широкому кругу, недоверчиво держась на почтительном расстоянии от непонятного явления. Если судить по высоте полёта истребителя, столб белого вещества взметнулся на несколько километров.

«Уж не русские ли затеяли здесь подводный взрыв для испытания какого-нибудь своего нового оружия?» - мысли капитана пытались вычленить из сумятицы виденного, надумываемого и происходящего на деле здравое зерно. Будет глупо, если «это» окажется своего рода миражом, а он доложит об этом руководству и дежурному офицеру связи… «Какое-нибудь преломление лучей, естественное природное явление в верхних слоях атмосферы, и так далее»… Капитану не хотелось быть поднятым на смех. Тем временем самолёт совершал уже четвёртый круг. «Туман» понемногу рассеивался. Точнее, он оседал. Капитан теперь видел это чётко. Да, именно оседал. Как после именно взрыва. И понемногу глазам лётчика представала необычная картина. Открывающееся внизу зрелище казалось нереальным, навеянным наркотическим бредом. Пилот часто смотрел фантастику. И вот теперь перед его взором внизу словно оживала одна из виденных им сцен нереального, невообразимого и чуждого к пониманию, немыслимого спектакля. Только там, внизу, были не декорации фильма, а что-то ощутимо живое и до безобразия настоящее…

Словно в дурном сне, он заворожено и с содроганием наблюдал, как с поверхности разбуженного океана, взламывая собою седые от древности толщи льдов, помнивших ещё гибель динозавров, поднимается сине-голубая, отливающая неровным лунным светом «медуза». Огромная, словно город средних размеров. Своей формой она напоминала стеклянные муляжи полушарий явно нечеловеческого мозга. Верхняя часть его казалась рельефным, придавленным сверху куполом, доступным для обозрения, под которым словно что-то перекатывалось и переливалось, - вроде отвратительной, скользкой, постоянно двигающейся и флюоресцирующей прозрачной жижи, как это происходит наподобие химической реакции в брюшке светлячка. По её неприятному на вид бугристому «телу» будто пробегала мелкая мутноватая рябь, - то стекали с корпуса воды глубинных слоёв океана, насыщенные тысячелетними донными отложениями. Словно старая и неловкая жаба после тяжёлой зимовки, предмет медлительно крутился и копошился во вздыбившихся вертикально льдах, как если бы силился освободиться из их сурового плена. Его окружало пульсирующее, похожее на набирающее силу силового поля свечение, которое разгоралось бело-голубым всё ярче, всё ослепительнее... Было похоже, что вода вокруг монстра вскипела. Так оно и было. Неведомые установки и силы упрямо топили льды. В морозное небо ударили могучие струи солёного пара, которые, достигнув определённой высоты, начали возвращаться на землю тоннами пушистого снега, перемешанного с льдистыми иглами микро-сосулек. Из-за чего видимость несколько ухудшилась, и «медуза» стала казаться ещё более ирреалистичной, призрачной и загадочной. Боковины этого «чудища» теперь были усеяны ещё и появившимися круглыми приплюснутыми «пузырями», отливающими красно-водянистым рассеянным светом. Словно глаза циклопа.

Временами в некоторых местах по этому постепенно оживающему воплощению древнего кошмара пробегали подобия электрических разрядов. Разворачиваясь понемногу относительно собственной оси, эта громадина словно сонно озиралась по сторонам в поисках своей, первой за тысячи лет сна, жертвы. У взирающего на всё это человека зашевелились, несмотря на наличие плотно прилегающего шлема, волосы на голове. Ему вдруг показалось, что один из этих «глаз» цепко ухватил, зафиксировал его на высоте, и что тварь теперь его «ведёт», зорко вглядывается жадным плотоядным зрачком в его разом заледеневшую душу. Перебирает его по составляющим, при этом брезгливо и пренебрежительно фыркая, разочарованное. А затем словно оттолкнуло, отбросило ненужную субстанцию в сторону, как использованную ветошь...

Капитан дрожащим голосом стал вызывать Базу. Однако связи не было. Эфир был полон писка и издевательского свиста на разных частотах. И ни единого осмысленного звука.

Внезапно машина зубодробительно завибрировала, и лётчику пришлось отвлечься, чтобы схватить штурвал покрепче, попытаться перевести самолёт на ручное управление. Времени повторно послать в эфир сообщение больше не оставалось, к тому же лётчик элементарно оторопел и растерялся, - слишком уж необычное зрелище разворачивалось внизу…

…Выворачивая человеку суставы, штурвал резко рвануло вниз и в сторону на девяносто градусов. Уже заваливаясь в крутое безысходное пике, пытающийся выровнять и спасти машину пилот успел на миг увидеть, как льды внизу на краткий миг полыхнули ярко-розовым. Мир для него померк…

Лишь где-то на Аляске, в помещении, набитом аппаратурой, посреди монотонного потрескивания помех в недрах мощных приёмников, в наушниках оператора станции наземного слежения Воздушных Сил Северной группировки НАТО неожиданно раздался душераздирающий человеческий крик, сменившийся тут же истерическим визгом словно сходящего с ума эфира. В него примешивался утробный рёв пожирающего добычу разъярённого саблезубого тигра. Не мешкая ни секунды, раздались парные глухие удары, сопровождающиеся «всхлипами» и гулкими разрывами с частыми хлопками, словно там лопались перегретые над паром гигантские пузыри. Вслед за этим наступила гнетущая тишина. Практически оглохший оператор рывком содрал с головы наушники, и ещё долго с силой сжимал пульсирующие болью виски дрожащими ладонями. Из ушей оператора проступала и сочилась по шее и рукам тоненькой струйкой густая, тёмная кровь...

…Ночное дежурство на полярной станции всегда отличается однообразием и скукой. В то время, когда остальные уютно дрыхнут в мягких постелях, ты тут дуреешь в одиночестве и борешься со сном…

Механик Алан Гросс налил себе очередную чашку кофе и вновь прислушался к работе генераторов. Сегодня его вахта. И он должен уделять особое внимание энергообеспечению станции. Морозы стояли нешуточные, и случись что, особенно в ненастье, они обречены здесь замёрзнуть насмерть прежде, чем подоспеет помощь. Особенно, если остановятся и сдохнут эти самые генераторы. Хорошо, если к такому моменту на улице будет тишь да благодать, как вот сегодня, например. Тогда за сутки с небольшим с Большой Земли на воздушном транспорте могут обернуться. А уж если, храни Боже, завьюжит, то никак не менее двух с половиной, а то и трёх недель, ждать придётся. Если к тому времени, пока к ним доберутся по льдам, тут останется, кому ждать этой самой помощи… Можно, конечно, запалить здесь всё к чёртовой матери и замёрзнуть чуть позже, пока не прогорит станция и вся припасённая на сезон солярка. Однако на таком морозе даже большой костёр на открытом воздухе так же бесполезен, как и стакан лишней воды в море. Наличие даже тонких стен даёт увеличение тепла в помещении в разы. Но сама по себе солярка горит не слишком жарко, разве что поджечь всё хранилище. И не будешь же наглухо запираться в боксах, чтобы угореть от такого дизельного «костерка»?! Поэтому уж лучше лишний раз уделить время для осмотра, чем примерзать спиной ко льду и заснуть на съедение какому-нибудь особо везучему медведю.

Некоторое время назад ему вдруг почудилось, что механизмы тянут с натугой и перебоями. Вроде всё пока в порядке, свет горит, в боксах тепло, однако вот уже минут десять ему казалось, что и в самом воздухе катастрофически не хватает даже того малого количества кислорода, которое скупо рассеяно на полюсах планеты. Чувство дискомфорта не покидало Алана, лёгкие работали как-то уж чересчур напряжённо. Однако, списав это на усталость и последствия переутомления, он оделся и решил всё-таки пройтись по станции к генераторному блоку. Лично проверить и поучаствовать, так сказать. Благо, что погода с вечера стояла на редкость ясная и видимость была отменная. Фонари на станции горели. Поэтому он не рисковал заблудиться в круговерти пурги или брести по ней, держась за верёвку, словно слепой. Снаружи трещал шестидесятиградусный мороз и мигали в небе огромные звёзды. В такую погоду они, как правило, выбираются наружу не более, чем на пятнадцать-двадцать минут, - взять пробы и сделать по-быстрому замеры. Больше находиться там не рекомендовал врач. Впрочем, особо выползать на такой холод никому не хотелось и без этих советов. Куда приятней попивать чай в «гостиной» станции за книгой или телевизором, чем пытаться проглотить замерзающие на лету сопли. Сковывая дыхание, стужа подхватывала выдох даже через шерстяную маску и навешивала вокруг рта ледяную бахрому. Генераторный бокс встретил Алана ровным тарахтением. Выпрямитель напряжения деловито пощёлкивал, усердно выполняя свою работу. Лампы благодаря ему не мигали, высокоточная аппаратура станции чувствовала себя вполне вольготно. Резервное оборудование находилось в режиме ожидания, и не было похоже, чтобы оно было способно не сработать, если что… Кажется, всё-таки всё в полном порядке. Ну, и слава Богу…

Уже закрывая дверь за собою на замок, Алан скорее ощутил, чем увидел, что за его спиной происходит нечто необычное. Быстро обернувшись и ожидая нос к носу столкнуться с главной живой опасностью этих мест, - белым медведем, - он запоздало подумал, что по глупости своей вышел без карабина. «На крайний случай постараюсь успеть нырнуть обратно в дизельную и включу сирену. Этот гад либо испугается и удерёт, либо прибегут на звук наши с оружием и зададут ему перцу», - мелькнуло в мозгу, пока глаза лихорадочно шарили вокруг. Однако, внимательно всмотревшись в ближайшую окружающую его снежную пустыню, он убедился, что непосредственно в ней ничего опасного не оказалось. Зато значительно правее вдалеке разворачивалось небывалое по силе зрелище. Чтобы видеть его лучше, Алан вышел из освещаемого периметра «двора» станции, чтобы свет фонарей не мешал глазам…

Чёрное, как антрацит, небо словно превращалась в медленно раскаляющуюся лампу галогенного прожектора. Розовые, первоначально рассеянные «облака» грудились высоко на горизонте, словно затевая игру в салочки. Алан растерялся. Облака на полюсе? В полярную ночь?! Механик зачем-то даже недоверчиво протёр глаза. Но видение не исчезало, и он, хмыкнув, решил поверить своему зрению. Облака же, тем временем, не обращая ни на что внимания, беспокойно двигались туда-сюда над некоей точкой, словно они были разумными и ждали, оберегали и ревностно охраняли что-то неимоверно ценное, что вот-вот должно появиться там на свет. И, постепенно перестраиваясь в ряд, словно солдаты, облака двинулись затем по почти правильному кольцу…

Всё более упорядочиваясь по ходу движения, они начали «приветственно» мерцать этим своим розовым светом, к которому вскоре прибавились рваные «салюты» равномерных голубых и белых сполохов. Словно там «отдавали честь» чему-то великому могучие и покорные своему властителю силы. Восторженный Алан не верил своим глазам. Много раз он наблюдал уже северное сияние, но такого потрясающего зрелища ни он, ни его товарищи, да и никто другой, пожалуй, в мире, до сих пор ни разу не видели. Он хотел уже было кинуться за камерой, чтобы заснять всё это великолепие, когда по льду прокатился негромкий, протяжный и тревожный гул…

- Господи Боже…- прошептал Алан. Неужели это на дне пробуждается вулкан?! Это означало сейсмическую активность, разломы и перемещение ледяных масс и, по сути, гибель станции. Учёные не раз предупреждали о подобной угрозе. И утверждали, что последствия «детонирования» соседей одного из просыпающегося на дне моря «беспокойного гордеца» способны быть самыми плачевными как для экологии планеты, так и для человечества в целом… Срочно, непременно будить всех! Им нужно немедленно предупредить Большую Землю, правительство, да весь мир, чёрт его всё подери!!!

Алан развернулся и совсем уже было собрался бежать обратно, в радиорубку, однако навстречу ему уже мчались разбуженные сотрясением и гулом льда люди. Одеваясь на ходу и прыгая на месте, пытаясь попасть ногой в унты. Рональд Гиль первым оказался возле Алана, хотя по пути умудрился пару раз растянуться на снегу.

- Мать его так, Алан! - заорал он на ходу, разом забыв о том, что в такой мороз, да на бегу, крики на воздухе могут привести, как минимум, к пневмонии. - Что, чёрт дери, у нас здесь происходит, мне кто-нибудь это скажет?! – впопыхах Рон не одел даже шапки и теперь прикрывал уши рукавицами.

- Похоже, что просыпается подводная вулканическая деятельность…- от пребывания на холоде и растерянности голос Алана подсел, но Рон его понял.

- Вот это, я понимаю, «растут тропические фрукты на техническом снегу»… – похоже, Рон не на шутку испугался.- И что же всем нам, мать его так и этак, теперь делать-то?!

Вокруг начали собираться взволнованные и перепуганные таким неординарным событием люди. Эдвардс, Паркер, Норренссон, Аксель, Бри…

Все недоумённо уставились на то, чем совсем недавно так искренне и наивно залюбовался, было, Алан. По льду вновь прошёл равномерный гул, а затем лёд конвульсивно задёргался, мелко завибрировал. Будто его дёргали и толкали с разных сторон пьяные великаны. Кто-то заорал матерно и присел в испуге на корточки, упершись руками в землю. Алан видел вокруг выпученные от страха глаза. Да и сам он, должно быть, выглядел сейчас не лучше. Кучка клацающих от страха зубами ничтожеств посреди великого скорбного одиночества Полюса.

- У меня такое впечатление, что там, подо льдом, кто-то ворочается во сне, огромный, как Луна…- Норренссон с выражением смешанного с ужасом удивления на конопатом лице рассматривал под собою лёд, широко при этом расставив ноги, словно сквозь его толщу надеялся разглядеть хоть что-то.

Все притихли, как будто швед сказал им то, что и так на деле являлось правдой. Некоторое время ничего не происходило, а затем все увидели, как там, за несколько десятков километров от места расположения станции, в небо взметнулись ядовито-жёлтые длинные протуберанцы пламени, словно там вставало прямо из вод перепутавшее всё на свете Солнце. Люди попросту онемели. А тем временем протуберанцы плавно опали и сменились выплывшими из-за горизонта широкими лучами бледно-голубого света. Целых шесть лучей, блуждающих по усыпанному молчаливыми звёздами небу. Световая феерия продолжала своё безумное и поистине неописуемое по величественности представление…

Там, где недавно царило ледяное безмолвие, теперь рокотала «гроза», высвечивающая ледовые торосы резкими тенями на фоне вспыхивающий беспрерывно молний. Словно космос вот-вот собирался разразиться небывалым по силе ливнем, дабы излить его на мёртвые просторы равнодушных ко всему снегов…

Не зная, что и думать, обитатели станции плотнее сжались в комок, словно в этом надеялись обрести единство и побороть страх. Внезапно лёд изнутри словно могуче напрягся. Его состояние внешне практически никак не изменилось, но царящие в нём невидимые процессы, будто по незримым нитям, передавались в нервы людей и заставляли сердца мелко трепетать от избытка адреналина. Взмывать и падать вниз, в пустоту тревожного предчувствия. Последовавший за тем резкий, громовой короткий удар снизу свалил с ног всех, кто наблюдал, затаив дыхание, за тем, что отказывался понимать и принимать разум. Громкие крики отчаяния и ужаса огласили морозный воздух. Лёд вдалеке будто взорвался...

Словно кто-то грамотно и направленно заложил в строго определённое, тщательно рассчитанное место, несколько килотонн взрывчатки, и поджег шнур. В небо взметнулись сотни тысяч тонн ледяного крошева, словно прянули от прожорливого подводного хищника тучные косяки рыб. На некоторое время плотный занавес белесой пыли закрыл тот сектор горизонта. Затем, искрясь и переливаясь бесчисленным множеством искорок от крохотных кристаллов, она покорно и игриво оседала, украшая и удивляя своим мерцанием молчаливые небеса. Вставшие на дыбы и начавшие крошиться и падать с высоты километровые, толстенные льдины были видны отсюда, словно они находились на соседнем дворе. Грохот и удары льда сам о себя стояли невообразимые. Больше получаса продолжалась эта вакханалия внезапной гибели холодных пород. Люди даже не замечали, что некоторые из них уже получили опасные для органов обморожения. Они позабыли обо всём. Словно застигнутые гипнозом на месте, они, не отрываясь ни на минуту, всё смотрели и смотрели на удивительное буйство Севера. И лишь тогда, когда почти целиком улеглось безумие растревоженной впервые за десятки миллионов лет ледяной стихии, из образовавшейся «полыньи» на свободу выглянуло то, от вида чего у всех присутствующих «зрителей» возникло стойкое желание, как по волшебству, оказаться за сотни тысяч километров отсюда…

Там, среди выпущенных на свободу вод океана, вспучилось к небу огромное, светящееся холодным светом явно металлическое Нечто, вздымающееся над миром беспредельным и уверенным в своей мощи исполином. Словно вздохнув перед прыжком, оно величаво и неторопливо стало поднимать свою тушу над побеждённым им Полюсом. Миллионы тонн воды, поднятых этим «явлением в свет», рванулись от его боков в стороны, сметая на своём пути тысячелетние торосы, как спичечные коробки; смывая снежный покров, проламывая местами своей массой ледовый панцирь. Окрестности на многие десятки и даже сотни километров озарились призрачным светом, словно повсюду в этом Богом забытом краю наставили столбов с довольно ярким освещением. Замерев и застыв, не в силах сдвинуться с места, люди только и делали, что смотрели во все глаза на гордое, величественное, торжественное шествие над их планетой материи чуждого им мира. Последним, что узрели люди, было сияющее мириадами голубых огней, которые облепили огромное, цвета воронова крыла, закрывающего собой половину неба, брюхо Корабля. Его истинные размеры трудно было себе представить. Как успел растерянно подумать потрясённый руководитель станции Паркер, его диаметр составлял приблизительно пятьдесят километров. Вслед за этим на них обрушился удар высокой волны. Цунами в Арктике не видел ещё никто. Словно сама природа противилась тому, чтобы кто-то мог уличить её в столь некорректном поступке, который так не свойственен этим климатическим условиям. Поэтому она тщательно «прибралась» за собой, уничтожив единственных свидетелей её позора, смыв их вместе с жалкими строениями и протащив останки сотни километров до тех мест, где плескались грудью в льды открытые воды морей. Там она расслабленно слилась с ними, значительно уменьшив свою первоначальную ярость. И благополучно скрыла следы своего преступления против преданного ею же человечества. Больше никто не укажет точно место, где стояла маленькая научная станция. Рельеф ледового поля сильно изменился. Лишь ещё какое-то время незатянутая рана «полыньи» будет служить немым укором того, что планета помогала родам неведомого чудовища…

…Две величественные тёмные тени в ниспадающих одеяниях стояли передо мною в отблеске костра, перед которым я проводил свой тихий вечер. Отсвет пламени как бы растворялся в них, увязал в складках их «одежды» и промахивался, озадаченно припадал к земле и будто бил хвостом, словно гневный хищник, а затем снова «выстреливал» всё новыми и новыми бестелесными вспышками в этих странных и неуместных здесь в такое приятное время суток «визитёров». Казалось, огонь бросался на мою защиту, ощетинившись копьями грозных острий, от которых в испуге отшатывалось бы всё живое. Раз за разом стихия словно нападала на пришлых, гневно вздымаясь, и опадая в бессилии поразить тех, против кого она яростно восставала, стремясь собственной энергией победить дыхание холодных звёзд, исходившее от сотканных из бездушного, неживого Ничто созданий. Костёр удивлённо фыркал и шипел на ветру, когда его оторванные от основной матрицы летучие посланцы без пользы растворялись среди молекул, атакуемых им. Становясь их сутью, охотно вбираемой, неотъемлемой их частью. Я укоризненно покачал головой, цокнув при этом языком, и огонь пристыжено стёк по незримым канатам воздуха в своё первородное лоно. Озадаченно втянув обратно в себя плети жара, он уменьшился в своих размерах и вновь растёкся по раскалённым до белизны угольях. Словно присмиревший пёс, послушно разлёгшийся у ног хозяина. Очевидно, и без моего вмешательства поняв бессмысленность своей затеи, огонь примирился с Ними, признав за «своих» тех, кто и без того состоял из всех известных миру стихий и измерений. И уже более не кидался на них, подобно обкуренному хомячку на медведя. Настоящих Лиц Теней видно не было. Их скрывала тьма и игра света, рисуя причудливо некие стандарты размытых пастельных форм, по отдельным штрихам позволяющим воображению «дорисовать» подобие привычных в этом мире линий... Создавалось впечатление, что они завязали лица платками, как Зорро. А блики пламени довершали картину, угодливо подавая вашей фантазии фантомы едва угадываемых светящихся глаз, словно отражающих сполохи пламени. Хотя я откуда-то совершенно точно знал, что стоящие предо мною не являются людьми в рамках нашего ассоциативного восприятия и должных сопутствовать этому сходству черт. И каждый из них не был ими по сути своего истинного происхождения.

Они появились предо мною неслышно, словно привидения. Я как-то пропустил их «материализацию», отвлекшись на перемешивание углей, однако воспринял их «визит» спокойно. В этот раз. Случись это со мною в «моём», прежнем измерении, я бы огласил лес воплями и, наверное, сиганул бы прямо в пропасть, перепутав с перепугу направления. Прямо сквозь них, стоящих как раз неподалёку от её края. Теперь же я лишь взглянул в их сторону, словно на нечто само собой со мною разумеющееся. И молча протянул им шампур с жаренным мясом. Они никак не отреагировали на этот мой, пожалуй, самый миролюбивый жест за последнее время. Я пожал плечами. Как хотят. Видимо, они не питаются ничем, кроме эфира. Хотя зря. Мясо было действительно хорошее.

- Привет, Тени. – Я намеревался всё-таки узнать, чем заслужил подобную честь.

- Здравствуй, Высокое Существо.

Гм-м, у них даже голоса есть. Это интересно. Не завывания и стенания, как в каком-нибудь историческом замке, а ГОЛОС! Правда, слегка безжизненный и бесцветный, но на то они и Тени, чтобы не плясать и не дурачиться тут, приходя к вам далеко за полночь…

- Чем обязан? – Не хочу выглядеть идиотом, но иначе я разговаривать с кем-либо не могу. Без иронии. Ну, в смысле, когда я не «торкаюсь» этим своим «могуществом». А вот в обычном своём состоянии… Будь ты хоть трижды тень, - ну, не переходить же мне на древнюю выспренность латыни?! Мол, - «примите, о величайшие из величайших, заверения в совершеннейшем моём почтении», и так далее. Так что уж пусть примут меня, каким есть. Тем более, что я не знаю, какую цель преследуют те, кто так легко и столь точно нашёл меня здесь. Ну, а если не нравится что – так я никого на пикник не звал. Дорога свободна. А у меня мясо вот остывает.

- Мы пришли сказать Тебе, Высокое Существо, что Начатое ранее должно завершиться. Врата раскрыты, и Недостойное Жить - на свободе.

Ну, что ты с ними поделаешь? Я скривился. Они всё-таки говорят на этой пародии нормального языка. Вычурность и цветистость фраз просто раздражительна.

- Ребята, вы сами не из Лувра середины семнадцатого века? Подарите словарик ваших выражений и украшенную бантами шпагу?

Готов пари, когда они переглянулись, на их лицах на миг мелькнуло выражение изумления! Типа, - туда ли мы попали?! А чего вы, спрашивается, ждали? Ответного пения высоким слогом расфуфыренного, надутого индюка?

- Ладно, господа. Я пошутил, извините. Я бы представился вам, но уж простите, - я не помню ни своего прошлого имени, ни знаю настоящего.

- У Тебя больше нет Имени, Существо, в привычном для Тебя понимании. Так же, как и у нас. Мы принесли Тебя к Его взору в тот момент, когда Ты боролся со Смертью. И там Ты навсегда потерял, оставил обычное своё Имя.

Ого, да они разумные! Я-то начал уже предполагать, что они не более чем банальная голограмма, посланная, спроецированная сюда, чтобы передать мне пару глупых, напыщенных фраз, и всё. А они, вишь, мыслят. Самостоятельно. Санитары-трупоносцы? Так получается? Непонятно пока только, - куда они меня несли, зачем…

- А кто же вы сами, Тени?

Они молчали секунд тридцать. Я уж думал, что они заснули, вырубились. И ожидал услыхать даже раскатистый храп в их парном исполнении. Когда «второй», до этого не раскрывавший «рта», выдал:

- Мы те, кто был до Тебя, Высокое Существо. В своё время каждый из нас так же был Существом, наделённым определённой Властью и Силой. Правда, куда меньшими, чем сейчас обладаешь Ты.

- Ого! А теперь? – Мне теперь становилось действительно интересно. И куда-то вдруг пропадала моя ирония.

- Мы не можем говорить и мыслить теми же категориями, что и ты, Высокий. Нам не знакомы и чужды они. Но мы постараемся говорить так, чтобы Ты нас понимал. Да, Ты прав. Мы теперь действительно Тени. Приставленные к Тебе.

- Следить? – Мне очень не понравилась мысль, что меня будут «пасти», как жиреющую овцу на горном лугу…

- Нет, помогать Тебе по Воле Твоей и Его Воле.

- Как же, если не секрет? Ведь вы – Тени! Нематериальное разве в состоянии помочь материальному?! Будете рубить сплеча, например?

- В нас есть лишь Наследие нашей Силы. Мы сами не в состоянии пользоваться ею. Мы – Тени. Но мы сможем передать её Тебе. Мы – Носители Силы.

- Аккумуляторы, значится…- Я был озадачен. Крепко же за мной наблюдают. – И как часто я могу ею пользоваться?

- Лишь дважды. Каждый из нас в состоянии отдать Тебе свою Силу лишь раз. После этого наша Смерть станет для нас постоянством.

Лёгкий прохладный ветерок шевелил порывами их одеяния и мои волосы. Они стояли недвижно и как-то…покорно, наверное… Над землёй висела прохладная, изумительная тишина. Костерок уютно потрескивал, плюя искрами в усыпанное озорными созвездиями небо… Вечер был нереально, божественно прекрасен. Подобные ощущения человеку удаётся испытать крайне редко. Проникнуться, раствориться в природе, сливаясь с её восторгом, радостью, счастьем кипящей в ней жизни… И тишины. Всё больше мы воспринимаем тот же ночной костёр как очередную, запланированную работу, результатом которой станет банальный шашлык, окрики на собственных детей и сжигание мусора после себя. Но сегодня… Сегодня я отчего-то чувствовал, впитывал и поглощал Бытие так, словно я был наиболее счастливой и доброй Его частью, призванной рассеивать вокруг себя само блаженство существования, осыпать мир щедрыми искрами, частицами благоговейного трепета…

Набрав полную грудь восхитительного, пьянящего простором и свободой воздуха, я вдруг почувствовал, что моя душа готова воспарить, крича и ликуя, над этим, с такой любовью и таким тщанием созданного Мира… Мне показалось, что именно в этот момент я проникся реальной торжественностью момента и уважением к Теням, к их словам и всему тому, что они принесли с собою. С чего это я тут, правда, распоясался? Тени, можно сказать, извещают меня о том, что после того, как я для собственной пользы отниму их последнее призрачное существование, они превратятся в межзвёздную пыль. Вряд ли о них останется даже память. Неизвестные, безликие Воины чьей-то Воли, обречённые на полное и, возможно, совершенно незаслуженное, забвение…

- Когда я могу это сделать? - Отчего мой голос стал так глух и взволнован?

- В любое время. Когда Ты почувствуешь, что Тебе необходима наша немедленная помощь. Время и ситуацию Ты вправе выбирать сам. Мы подчинимся Тебе в любом случае. – Мне почудилось, или в голосе Второго промелькнула неизбывная тоска, рвущая с криком безнадёжности Пространство, - какая-то беспредельная, невысказанная печаль?!

Я задумался. Казалось, что их силуэты до предела накачаны болью, от которой не избавиться, никогда не испить, - до самого конца Времён. Болью отброшенной в Небытие, использованной Материи, чьей задачей была единственно устроить появление меня… Я глупец, раз не могу даже достойно встретит тех, кто принёс мне самих себя на блюде жертвенности…

- А если я так и не востребую вашу Силу?

- Тогда мы имеем шанс снова родиться в своих мирах, Высокий. Но только тогда, когда будет выполнена поставленная Задача. Мы - не смогли…- Второй умолк, словно в удручении.

Я смотрел в пламя. Пляшущие в нём чертята кривлялись и паясничали. Сочным плодом всё так же вызревала прелестная, неописуемая по красоте ночь, полная звезд и неземного очарования. Зачем я здесь? Почему ЭТО всё со мной? Поднимаю голову к Теням:

- Хорошо. Как же мне вас позвать, если мне потребуется ваша помощь?

- Я Норг. На языке моего народа – Свет. Рядом со мною – Тереапт. Его называли бы на его звёздах Восходящим или Избранным. Ты уже понял, что нас собирают отовсюду, из всех подчинённых Ему миров…

- Да, я это чувствовал. Ещё тогда, в Ничто… Ну, а у меня есть Имя, которым меня нарекли…ну, при «рождении»…сами понимаете…?

- Есть. Для Того, кто послал нас, и для других Причастных Ты - Аолитт.

- Звучит, спасибо… Хотя для моего понимания и восприятия звучит довольно странно и непривычно. Я понимаю, - Высшие сферы, законы Игры…всё такое… В чём же Правила? Цель? Итог, наконец?!

- Нет никакой Игры, Существо. Есть Задача. Она более реальна и важна, чем то, что Ты даже Себе можешь представить.

- В чём же суть? Есть идея – её воплощают. Разве не так? Я хочу понять!

- Высокий, Ты сам должен узнать и почувствовать, иначе конечная Цель так и останется недостигнутой…

- Вот тебе раз! Как же я узнаю?

- Нам разрешили ответить на некоторые Твои вопросы, Существо, однако так далеко наши полномочия не распространяются. Мы целиком выполнили свою Миссию и должны уходить… Кроме того, что мы Тебе сказали, мы должны передать Тебе Это. – С этими словами Норг достал из-за «спины» что-то огромное, завёрнутое в явно дорогую ткань.

- Береги Это. Его металл и Энергия бесценны. Им мы сражались. Тебе повезло, Высокое Существо. Ты остался в своём Мире. К Тебе лишь прибыл одаряющий смертных Светоч Жизни, чтобы дать Тебе шанс восстать оттуда, где Ты оказался. И таким, кем Ты стал, Высокий…

Я внезапно вспомнил свои «видения» перед тем, как очнулся в больнице Граца.

- Да, это был Выбор. Твоя непокорная, непримиримая воля, Существо, и определила Его Выбор. Ты остался жить. И не просто жить, как Ты уже понял…

- Да, да… - Мне стало кое-что проясняться, и это ввергло меня в некоторое смятение.

- Прости, нам следует идти, Высокий. Мы будем исправно ждать Твоего зова. Всегда, когда бы Ты нас не призвал...

Они медленно повернулись и стали таять в воздухе. Мне всё-таки стало немного не по себе при виде этого, - подобная вольность с Материей просто так не усваивается разумом, ещё так недавно бывшим самым по-человечески простым…

- Норг!!! – Он будто неохотно обернулся. Его «товарищ» замер над пропастью, приостановив свой «уход» и словно терпеливо дожидаясь Второго.

- Я слушаю Тебя, Высокий…

Я несколько мгновений колебался, затем поднял на него совершенно спокойные глаза. После того, как я принял решение, мне стало легче, словно я избавлялся от подарка, один вид которого будет ломать мне сердце всю жизнь, как немой укор за чьё-то разбитое счастье:

- Я никогда не попрошу вас отдать мне вашу Силу. Будь что будет.

- Ты можешь проиграть Битву, Существо. Мы погибали потому, что нам некому было оказать помощь. Тебе же, пока есть мы, будет легче. Подумай…

Я упрямо набычился:

- Я не приму столь кровавого и постыдного для меня Дара. Живите, Тени...

Я готов отрубить себе палец, если я был не прав, и Норг тогда не улыбнулся мне одним краешком губ… В его «глазах» при этом мелькнуло что-то вроде мимолётной благодарности?

…Впрочем, всё это могло быть игрою света среди плотного покрывала тьмы… Плодом моего воспалённого воображения. И всё же, всё же…

- Благодарю Тебя, Существо, за подаренный нам шанс… Я буду желать одного, - чтобы Ты не проиграл благодаря своей воистину бесконечной доброте…- Он отвесил мне едва уловимый поклон головы. – Прощай, Высокий. Твой Путь тяжелее нашего, ибо Час настал… И помни: даже отказавшись от нас, Ты не можешь проиграть. Не имеешь права. Потому как Ты – последний из Нас. Больше Попыток никогда не будет…

Он крайне медленно вновь развернулся в сторону ждущего его Тереапта. Ветерок усилился, и уже только напрягая зрение до рези в глазах, я различал их тонкие контуры, едва различимый в бархате ночного воздуха абрис. Они уходили, словно разносимые по кусочкам ветром, оставив меня наедине со столь невесёлым известием напоследок…

Не удержавшись, я всё-таки снова негромко его позвал:

- Да, Существо…- это доносилось уже слабо, устало и очень издалека. Очевидно, чтобы балансировать на грани реалий и затягивающего их Ничто, он прикладывал воистину неимоверные усилия.

- Последний вопрос…Ты вправе сказать мне, что значит моё имя?

Молчание начало приобретать уже ту грань, за которой стало понятно, что он ушёл. Ушёл, не отвечая. Я уже перестал ждать. Когда вдруг еле уловимо для слуха до меня долетело, донеслось, - с шёпотом ветра в кроне осин, с беззвучно и величаво осыпающимся на Землю со звёзд, в виде незримого плача небес, серебром:

- Аолитт и значит Высокий, человек… Имя дано Тебе было, - Ангел…

Сонный рассвет грозился вот-вот воспламениться кипящим маслом над нестерпимо раскалённым протвенем. Джи вёл машину, зевая и мотая головой, чтобы стряхнуть с себя остатки сна. Как бы там ни было, они все раздрыхлись не на шутку. Ночная прохлада не отпускала их из своих объятий, и они сдались её неге. Уснули, что называется, на совесть, разморенные и утомлённые предыдущей дневной жарой.

Когда же их незадолго до полуночи попытался растолкать Рене, его беззлобно послали «за грибами». Тот подумал несколько секунд, затем ответил какой-то колкостью, снова сам упал на спину и захрапел. Мол, раз не надо вам, я - крайний, что ли?! Теперь вот приходилось гнать, «убегая» как можно дальше от того места, где они застряли, до наступления пекла.

Машина шла ходко, как ни в чём ни бывало, словно и не была виновата в том, что по её вине они до сих пор ещё не вкусили хоть отдалённых прелестей цивилизации.

Небо светлело как-то резко, не по графику. Джи даже усомнился, - правильно ли идут его часы, не отстают ли, «наевшись» вездесущей пыли. Однако часы на борту джипа показывали точно такое же время. А пелена света на горизонте тем временем разрасталась. Пока не дошла до уровня, вызывающего резь в глазах.

Джи остановил автомашину и решил разбудить остальных, чьи сонно головы телепались на расслабленных шеях в такт размеренного покачивания авто, изредка дёргаясь несильно, когда Джи налетал на какой-нибудь камешек.

- Эй, а ну-ка продрали глаза, люд! Тут что-то прямо непонятное такое творится… Взгляните!

Чик недоумённо заморгал, когда ладонь Джи треснула его по спине. Распихав нещадно, в свою очередь, яростно мычащего в протестах француза, как будто передал этим эстафету, толстяк потянулся было за водой, но предусмотрительный Рене попрятал воду ещё с момента, когда они погрузились в машину, в действительности опасаясь, что по ночной прохладе Чик станет часто прикладываться к воде, пока не выдует её окончательно, а потом и вправду запроситься «по-малому».

Однако настырный, как носуха, Чик перерыл всё, но нашёл. На удивление, пить он много не стал, а предпочёл всё-таки умыться. Что делал он в пути обычно крайне неохотно, поскольку здесь ему не стоило спешить по утрам на работу.

Когда вслед за остальными выбрался, спотыкаясь и с ещё полузакрытыми глазами, недовольный всем на свете Рене, Джи успел уже слегка размяться, а Чик сиял умытой физиономией, шурша пакетами в чреве сумок в надежде позавтракать крекерами. Однако, когда отсвет «восхода» стал приобретать и вовсе странный синеватый оттенок, даже Чик счёл необходимым оторваться от сумок с провизией. Рене и Джи уже вовсю пялились в ту сторону, откуда лилось это, словно слегка разбавленное искусственным ультрафиолетом, зарево.

- Там что, - процедурный кабинет «кварцуют»?! – изумлению Чика не было предела. – До рассвета ещё больше часа! И свет уж больно странный какой-то…

Рене и Джи тут же с ним согласились.

Внезапно свечение пропало так же внезапно, как и началось. Тьма вновь мгновенно сгустилась над досыпающей пустыней, словно всё виденное просто почудилось.

Приятели недоумённо переглянулись.

- Что это там ещё за фокусы?! – Рене внезапно проснулся, когда до него стало доходить происходящее. Он с треском захлопнул зевающую пасть недоумённо уставился, часто моргая, в темноту, в которой только что пропало уже обещанное ему утро!

- Это снова крокодил солнце в небе проглотил! – много читавший в детстве, Чик даже в такой странной ситуации исхитрился познакомить всех с переводом сказок Чуковского.

Однако не пришедший ещё окончательно в себя Рене глянул на него, как на ненормального. Какие крокодилы в небе, да по утрам, если тут такое?!

Троица явно пребывала в растерянности. Двигаться дальше? Или подождать, пока непонятное явление вновь не проявит себя или более не повторится, и тогда решать, - драпать отсюда, лихо загребая ногтями ног песок, или потихоньку и осторожно продолжать движение?

Внезапно горизонт невыносимо полыхнул розовым. На миг словно ослепнув, Рене и Джи вскрикнули и прикрыли глаза. Чик, который в это время стоял к ним спиной и намеревался достать из наполненных мусором и вещами глубин кабины помятую панаму, этой участи избежал, и именно он, повернувшись от неожиданности обратно, был единственным свидетелем, как на землю вдалеке падала крохотная огненно-рыжая капля…

- Господи, помилуй, это же…- голос Чика предательски задрожал.

- Что там такое, Чик?! – Рене и Джи, отчаянно трущие слезящиеся глаза, крайне постепенно начинали видеть пока ещё совсем смутные очертания предметов.

- Ребята…мне кажется, ребята, что это…это конец нашего траханного мира…- еле шевеля губами, Чик вспоминал всё, что слышал, знал, читал или помнил про ядерный удар.

- Что?! Ты мог бы выплюнуть кашу изо рта? – Джи, разъярённый тем, что вместо нормальных объяснений из уст толстяка едва слышится какое-то невнятное, глупое и бессвязное бормотание, в то время как он ни черта не видит сам, перешёл на повышенные тона.

Однако Нортон не обратил на его тон ровно никакого внимания. Он осел на песок с таким видом, будто у него разом умерли все родственники, его банк в этот же миг лопнул, а его самого вот-вот придут арестовывать за неуплату налогов. Чик выглядел так, словно на него свалились разом все мыслимые в этом мире беды. По его убеждению, именно так всё и было. Какие ещё нужны, на хрен, неприятности, если в сорока-пятидесяти километрах от тебя, как ему показалось, на землю упала горящей смолой ракета?!

- Молитесь, идиоты…- сам не понимая, почему, Чик торжественно назвал друзей именно так. – Сёйчас вам уже не придётся идти умываться…

- Чик, твою мать! Да что происходит-то?! – Рене начал поддаваться панике, слыша убитые выражения друга, но сфокусировать на нём зрения ещё полностью не мог. Утирая беспрестанно выжимающие слёзы глаза, он отчаянно моргал и кривился, силясь сконцентрироваться сквозь капельную, дрожащую пелену солоноватой влаги, на Нортоне, уныло сидящем на почти остывшем за ночь песке, словно еврей в дни исхода оных из Египта. Но вместо него ему пока являлось размытое пятно.

- Думаю, секунды через три ты всё как следует узнаешь. Ракеты. Ядерные. – И внезапно голос Нортона окреп:

- Сволочи! Угробить такой мир, говнюки! Когда же вы, твари, наиграетесь в свою войну, в свою политику?! – он в бессильном отчаянии погрозил небу кулаком и уронил голову на руки.

Не смея верить ушам, Рене и Джи напряглись в ожидании смерти. Испугаться они не успевали. Они тоже имели понятие, с какой сокрушительной скоростью и убийственной силой движутся ударная и раскалённая «огненная» волна после атомного взрыва. Так что смерть не отнимет много времени. И не будет столь мучительной, как, скажем, от ножа.

Однако время шло, - пять, десять…тридцать секунд…Чик поднял голову в надежде ещё успеть заметить растущий «гриб». Отчего-то ему казалось крайне важным, - увидит он его перед смертью или нет. Глупая мысль, глупые ассоциации на пороге вечности. На долю секунды Чику стало даже неловко за столь дикое, несуразное желание за неполную минуту до гибели. «Не мать вспомнил, не молодость свою помянул, придурок, а пыль атомную увидеть возжелал», - в его голове мысли носились, натыкаясь друг на друга и падая, словно не в меру разошедшиеся в старании новички на катке…

И самым поразительным казалось то, что никто из них за всё время ожидания не закричал. От ужаса, от безысходности, от предчувствия неизбежной кончины…

Однако ничего такого, что могло сказать о том, что над Африкой взошёл радиоактивный восход из магмы, над горизонтом не было и что-то не собиралось являться. Вместо ожидаемого столба взрыва над тем местом, куда предположительно падала боеголовка, висело лёгкое марево из странного свечения. Еле уловимого, почти незаметного. Если не присматриваться, его почти не было видно. Этого, отдающего лёгким намёком на зелёный, света, почти миража.

- Ничего не понимаю… Не разорваться оно не могло… Позднее соударение? Ушла куда-то дальше? – Чик бессвязно бормотал, словно умалишённый под церковью. – Ничего не понимаю…

Джи и Рене, уже почти совсем обретшие способность видеть, как оказалось, тоже не отрывали глаз от горизонта. Словно тоже жаждали увидеть несущуюся на асфальтовом катке им прямо в морды смерть…

- Похоже, Чик, вода уже стала бить тебе в голову не хуже виски..- Рене постучал себя выразительно по лбу, давая понять, какого он мнения о выходке Нортона. – Или это утренняя моча стучится в виски?

Чик не отреагировал на реплику француза, лишь досадливо поморщился, словно при виде вконец обнаглевшего таракана, попытавшегося подвинуть его ногу со своей дороги.

- Конец света, я так понимаю, откладывается? – Джи словно тоже решил подлить масла в костёр над головой Чика.

- Идиоты, я видел это! Видел, понимаете?! – Чик нервно подпрыгнул. – Как вас сейчас! И даже лучше!

- Ну, не ори так, чего ты? – Джи никогда не видел Чика столь разъярённым. Тот сопел и бычился, будто оскорблённый прилюдно, в глаза, мамонт.

- Сейчас доедем и посмотрим, что там…- Джи неловко пытался сгладить ситуацию.

Внезапно налетевший порыв ветра поднял струйки песка наподобие крохотных смерчей, и унёс их вдаль, однако оставив после себя стойкий странный запах. Запах чего-то неотвратимого и страшного. Того, что заставило сердце сжаться и начать слепо тыкаться мокрым и холодным носом во все уголки тела, надеясь найти там пристанище и забиться подальше от прихлынувшего на него ужаса…

Друзья потрясённо переглянулись. Каждый втайне надеялся, что это ему почудилось, однако на лицах всех троих было явственно написано то, что пережили они разом, в один и тот же миг, вместе.

- Мне что-то не хочется туда ехать, мужики…- Рене передёрнул плечами. – Там что-то не так… Вам не кажется?

Джи и Чик напряжённо кивнули, соглашаясь. Рене выразил их общие мысли. Не сговариваясь, они повернулись в сторону машины. Назад, назад! Обратно, - через Западную Сахару, в Марокко! К чёрту Мавританию, к чёрту Сенегал, в который они так стремились… Туда, где можно сесть на самолёт или судно, отплывающее в сторону Штатов! Вот куда нужно стремиться теперь. Там, впереди, происходило что-то непонятное. Может, война, может, техногенная катастрофа…

Не хватало ещё получить пулю или наглотаться всякой гадости, которой так богата ныне Африка, куда стянули чуть ли не две трети отходов и опасных производств мира! Теперь они были почти уверены, что впереди их не ждёт ничего хорошего, и так прекрасно начавшееся путешествие грозит перерасти в нечто неприятное. Так что задерживаться здесь, пожалуй, не стоит. Иначе потом можно и остаться здесь навсегда…

Поэтому они, словно по команде, тут же двинулись к машине.

- Рене, что у нас с топливом? – Джи осмотрел резину. Предстояло, возможно, драть отсюда куда быстрее, чем добирались в эти места.

- Уж с чем-чем, а с этим вроде порядок, хвала Всевышнему... До самого Рабата, конечно, не хватит, но пересечь Западную – вполне. – Француз торопливо копался в вещах, разыскивая в этой куче собственные солнцезащитные очки.

- Нафиг, в Агадире заправимся, если что. Давайте-ка отсюда сматываться, ребята… Чует моя задница, что там, - Чик нервно указал в направлении растущего над горизонтом белого марева, - там, я думаю, нас не особо приветливо встретят…

Ещё не взошло солнце, и то, что отливало во всё ещё царствующей темноте белым, могло нести в себе чёрт его знает, какую опасность…

Не говоря больше ни слова, Джи завёл джип и развернул его в обратную сторону. Постоянно оглядываясь назад, друзья словно с тревогой ждали чего-то пакостного, что плотоядно кинется им вслед.

Когда вертящий беспрестанно головой Чик в очередной раз повернул голову вглубь материка, на едва достижимом глаза расстоянии вновь повторилось то розовое сияние, что так напугало его какие-то пятнадцать минут назад.

- Смотрите, смотрите! – Чик орал, словно резаный, тыча пальцем в горизонт. – Опять!!!

Было ясно, что предыдущее происшествие не было чем до одинарным, случайным или естественным. И, словно в подтверждение этого, ещё в двух местах, на самой грани восприятия зрительного нерва, мир встречал розовеющую «модель» рассвета…

Провожая глазами затухающие колебаниями сполохи, Джи неторопливо, словно боясь привлечь чьё-то опасное внимание, потянулся за мобильником. То же самое почти сразу же сделал и Рене. Каково же было их разочарование, когда вместо шкалы уровня сигнала и названия оператора сотовой связи им в лицо глянула надпись «Отсутствие сети»… Связи не было! Так и этак потрусив, постукав и чуть не куснув зубами телефоны, приятели убедились, что на сегодня «звонок далёкой маме» откладывается.

- Да что же это, мать так его растак, такое?! – Чик уже трясся, словно в лихорадке, торопливо расстёгивая сумку с ноутбуком. Рене, тем временем, догадался включить радио. Он перегнулся через переднее сиденье и резко крутанул ручку регулятора, однако по ушам всех долбанули лишь свист и шипение радиопомех.

Наконец, вдоволь и безрезультатно поупражнявшись в поиске работающих станций, сопровождаемый нетерпеливыми взглядами Джи, Рене наткнулся на какую-то волну, на которой истерично вещали на арабском. Речь неизвестного диктора отличалась торопливостью, он говорил взахлёб, с придыханием, словно убегая от чего-то непостижимого и страшного.

Затем внезапно передача прервалась, снабдив напоследок эфир глухим постукиванием и каким-то шипением, словно выпускали под огромным давлением воздух из могучей шины.

Тем временем Нортон, суетливо подсоединяющий провода и всякие прибамбасы к компьютеру, застучал на его клавиатуре пароль входа.

Со свистом и рёвом разрезая воздух, из темноты вынырнули и пронеслись низко над землёй стремительные летающие машины. Их работающие на пределе двигатели выбрасывали реактивные струи, на секунду слабо осветившие окрестности в дополнение к свету фар. Джип обдало едва уловимым теплом и запахом сгорающей разом целой уймы топлива. Начертив в светлеющем небе широкую белесую «петлю», воздушные силы словно замерли на несколько секунд в нерешительности, а затем поменяли курс и рванулись в сторону последнего свечения. Даже сквозь корпуса аппаратов для Чика будто чувствовалась растерянность и замешательство лётчиков. Очевидно, поднятые по тревоге, они получили вполне конкретное задание и направление движения. Однако, пока они шли к заданной точке, непонятное явление приобретало разнонаправленный размах. И теперь пилоты явно гадали, - куда стремиться в первую очередь. Вероятно, рассудив, что наибольшую опасность представляют из себя последние вспышки, координатор полёта бросил машины к месту самых последних по времени событий.

Едва начав удаляться, самолёты как-то неуверенно попытались набрать высоту, а затем стали «зарываться» носом. Потрясённые приятели наблюдали за этим, не глуша по забывчивости мотора. На миг их охватило чувство защищённости, - показалось, что их мнимое одиночество против ощетинившейся загадками пустыни целиком контролируемо бдительным оком военных. Теперь же, видя, как внезапно стали терять высоту боевые машины, они ошеломлённо смотрели, как цеплялись за жизнь потерявшие контроль за самолётами лётчики…

Озарив небеса ослепительными вспышками истеричных попыток форсажа, аппараты на глазах изумлённой и напуганной троицы тяжко рухнули в пески в нескольких километрах от их «пункта наблюдения». Воздух потрясло стакатто череды разрывов.

Побледневшие так, что это угадывалось даже в сумраке, путешественники подавленно вскрикнули. Падение без видимых причин – это не просто хлопанье о песок одиночной машины, вызванное неполадками технического характера или препятствием.

Рухнуло шесть самолётов, причём разом…

Рене негромко и неумело молился, еле шевеля губами. Выросший в семье искренне верующих, он с детства воспламенел подобием ненависти к религии, которой в доме было насыщено всё, - от входных дверей, над которыми висели иконы, до тёмного чулана, в который его бабка, иммигрантка из России, зачем-то засунула целую кипу образов, вырванных из религиозных журналов, расклеив часть их по стенам.

Теперь же он внезапно вспомнил и с детства позабытые молитвы, и о том, что на небе есть Тот, кто видит всё вокруг. И под которым ходит он, Рене Мони…

Чик вдруг всхлипнул, будто вот-вот расплачется. Горящий экраном ноутбук лежал на заднем сидении пока без дела. Застывшая заставка входа во Всемирную коммуникативно - информационную Сеть, заменившую собою недавно пресловутый калечный Интернет, настырно заморгала. Словно преодолевая себя, Чик опустил глаза на монитор, кажущийся живым окном на фоне мёртвой пустыни, и заторможено набрал комбинацию. Удовлетворённо рыгнув включёнными динамиками, Сеть приглашающее вывалила перечень предоставляемых услуг. Дрожащими пальцами, не сразу попадая курсором на нужную страницу, Чик щёлкнул вызов «Блиц-новости планеты». Данный раздел непрерывно и круглосуточно пополнялся любыми, самыми ничтожными новостями мира, - от родов кошки премьера Норвегии до взрыва сверхновой. Причём сделать это был вправе любой, кто не был ленив. Всё, что он посчитает нужным или важным сообщить миру. Чтобы разобраться в тесном сплетении действительно новостей и бреда полоумных посетителей Сети, существовала система поиска, подразделяемая на «Официоз» и «Разные». В этом «информационном мусорном ведре» можно было копаться до бесконечности, в зависимости от ваших предпочтений. На мониторе мелькнула и заиграла красками политическая карта континента. В границах каждой страны мигали цифры. То количество новостей, которое явили миру относительно каждой из них или из них посетители Сети за прошедшие сутки. Всё остальное можно было раскопать в Архиве. За любое число. Любой час. В принципе, - просто и гениально. Вводи в выпрыгивающую строку наименование страны и время – и получай. Довольно быстро и удобно.

Система опрокинула на пользователя цистерну всяческого информационного хлама и застыла, словно высунувшая преданно язык собака, терпеливо ждущая повода угодить хозяину.

Забежав в раздел «Страны и континенты», Чик уточнил: «Африка. Западная Сахара. Мавритания. Сенегал». На «табло» пустыни красным цветом горела череда цифр.

Блеснув соцветием названного сектора континента, Система предложила уточнить время. Неверными движениями пальцев Нортон вывел цифры: 04-00 – 04-40.

К его несказанному удивлению, на указанный промежуток времени высветилось лишь четыре сообщения.

Первое было посвящено дню рождения какого-то политического деятеля Мавритании, второе посвящалось открытию автосалона в Рабате, а третье…

Эту новость бросил в эфир семь минут назад некто, кто явно имеет прямое отношение либо к военщине, либо к космическому агентству какой-нибудь европейской страны. Сообщения носили характер, присущий панике.

Непослушными губами Чик прочёл вслух:

«В 4 часа 22 минуты местного времени над территорией Мавритании произошёл «взрыв» неизвестного происхождения! В результате вспышки в воздухе над этой страной атмосфера окрасилась в розовые тона. Остывая, вспышка перешла в золотисто-зелёное свечение. Территория, накрытая этим явлением, оценивается около семисот километров в диаметре! Связь с Рабатом утеряна!!!»

Последнее было вовсе без указания времени, словно писавший пребывал в состоянии шока:

«Подобные вспышки замечены над Мали, Алжиром, Марокко и Тунисом!!! Военные ведомства стран подняты по тревоге. Насколько известно, Военно-воздушные Силы Алжира предприняли попытку разведки, для чего подняли в воздух несколько боевых истребителей. Об их судьбе ничего не известно. Как-либо прокомментировать случившееся НАТО не в состоянии».

Далее следовала ссылка на снимки. Торопливо раскрыв их, Чик онемел. Огромные территории, накрытые подобием полупрозрачного зонтичного цветка розового цвета, с боков которого к земле тянулись подобия тонких дымных струй, щупалец, будто истекающих из медузоподобного облака правильной формы, в центре которого, словно «глаз» урагана, темнело круглое зеленоватое пятно. Сквозь неплотности расползающейся в атмосфере «медузы» явственно было видно, что по земле распространяется весьма похожая на ударную волну субстанция. Её небольшие завихрения мутно-жёлтой формы словно искрились пылинками кристаллического осадка…

Насколько можно было судить по снимкам, разрывы «медуз» происходил на высоте от трёх до пяти километров.

Присмотревшись внимательнее, Чик повернул немного ноутбук. Под другим углом зрения на фоне черноты воздуха и редких огоньков городов отчётливо проступала чудовищная расплывчатая тень, из середины которой к земле стремился узкий, бледно-золотистый луч… Возможно, это было игрой воображения или возникло благодаря искажению изображения на мониторе, но по непонятному наитию Чик счёл, что и это пятно, и почти не видимый луч имеют прямое отношение к этим «медузам».

Быстро перейдя на «Обратную связь с автором», толстяк отстучал запрос:

«Откуда снимки? Со спутника? Есть ли связь с подвергнувшимися «разрывам» территориями?»

Ковырнув эфир, Система выдала: «Пользователь прервал передачу. Соединение невозможно».

Чик нервно хмыкнул. Застывшие в ожидании какого-то релиза Нортона Джи и Рене явно чувствовали себя, словно на раскалённых угольях.

Теребя ноут, Чик пытался найти подобные сообщения из Европы или других стран. Но вот странность, - более нигде (!) не проскальзывало ничего подобного!

- Господи, народ, да мы тут что, - в полной изоляции?! – Чик поднял внезапно вспотевшее лицо к Рене. – Мы ЭТО видели, какой-то спутник явно зафиксировал, а весь остальной мир…

В это время монитор мелькнул и злорадно озарился полным «молоком». Система дала сбой или сдохла?

Прервав объяснения, Нортон бросился восстанавливать соединение. Но всё было напрасно. Сеть была мертва. Не реагировала она на попытки входа даже банальным отбрехиванием: «Посещение Вами Системы в настоящий момент невозможно по возникшим техническим причинам»…

- Боже… - Толстяк отрешённо вперился в пространство.

Джеки, с десяток секунд понаблюдав на эту картину, придвинулся лицом к Чику и замахал перед ним ладонью:

- Нортон, ты ещё с нами вообще? Ты вообще можешь нам сказать, что ты там наковырял, или мы так и будем тупо сидеть тут, как пингвины на утёсе?

Словно под воздействием гипноза, Чик сглотнул комок и медленно и монотонно забубнил:

- Спутники связи сдохли, Джи... Мы видели то, что видели. Самолёты ведь упали? Упали! Остальной мир, выходит, даже и не догадывается о том, что конкретно здесь происходит… Такого просто не может быть... Каким образом ОНО это сделало? Всё, всё исчезло сразу… Словно и не было никогда… Нет, это абсурд какой-то…

И, словно внезапно очнувшись от транса, Нортон истерически заорал на опешившего от неожиданности Джи:

- Гони, Джонни! Гони, пока нам не поджарило здесь задницы!!! Я не знаю, что это было, но.. Но лучше уж нам быть отсюда подальше… Так что уж лучше ты реально ГОНИ!!! К океану, только туда…

…Сереющее рассветное небо изумлённо наблюдало, как в направлении Западной Сахары сломя голову, словно выпущенное из пращи, на пределе сил двигателя мчалось окутанное огромным облаком мелкой пыли авто, словно за ним гнались все демоны ада.

Через полчаса, как мимо каменистой расщелины пронеслись огромные колёса, вздымающие целые тучи песка, на камни выползла ящерица, словно измученная непосильным трудом или издевательствами любителями живности. Моргнув несколько раз подслеповатыми глазками, пресмыкающееся стало производить ртом странные движения, словно вот-вот его вырвет. Конвульсивно содрогающаяся глотка наконец исторгла из себя комки бурой слизи вперемежку с прожилками крови. Напрягшись, животное задрожало всем телом, словно его лихорадило, словно оно собиралось преодолеть какой-то чуждый ему внутренний процесс.

Затем, будто поняв бесплодность каких-то одной ей понятных попыток, ящерица измождено и с некоторым, казалось, облегчением прильнула к прохладному камню и расслабила тело. Сомкнув веки, она стала похожа на изваяние. Через минуту пульсация под её гортанью затихла, а затем совсем прекратилось. Провожающее взглядом меркнущие звёзды, солнце ненадолго отвлеклось. Когда же светило снова обратило свой взгляд на Землю, оно согревало уже мёртвое тельце…

Часы в помещении показывали семь сорок утра. В помещении отдела связи и слежения царила лёгкая паника. Осциллограф сходил с ума уже битый час. Его табло покрывали беспрестанные сполохи, словно на шкале работающего в ритме «поп» эквалайзера. Зевающий и поёживающийся Брэндон Дик, сержант армии, старательно крутил рукоятки настройки, но картинка не менялась. Будто воздушное пространство планеты, прощупываемое чуткими приборами, танцевало пьяный брейк, - разудало и самозабвенно. Никакие принимаемые лучшими специалистами Центра оперативной связи на РЛС меры не давали результата. А недавно замолчала и связь. Вся и сразу. Любая. Сигнал отсутствовал. Мобильные телефоны не находили сети… Тогда Дик, на несколько мгновений задержав руку у тумблера и старательно провентилировав лёгкие, включил резервный микрофон дальней аварийной спецсвязи. Так диктовала инструкция, и Брэндон не собирался отступать от неё ни на йоту. Набрав в грудь побольше воздуха и стараясь, чтобы голос прозвучал решительно и тревожно, он чётко рявкнул в мембрану:

- «Снежный Орёл», ответьте! Говорит «Полярная Сова»! Ситуация номер один! Повторяю, - ситуация номер один! Отсутствие контроля над воздушным пространством квадрата…- Брэндон диктовал тщательно и чётко, следуя накрепко заученным инструкциям.

Голос его, слегка искажаемый допотопной одноканальной техникой, тем не менее десятками лет служащей верой и правдой в экстренных ситуациях, когда накрывалась тазом радиочастотная и прочая связь, подхватывался попутно по нарастающей другими далёкими операторами, и нёсся дальше по обычным бронированным подземным кабелям к конкретной точке назначения, - Главному Пункту командования ВВС и космическим силам НАТО.

Передатчик откашлялся и сонно захрипел:

- Говорит «Снежный Орёл». Вас понял, «Полярная Сова». Повторяю, - вас понял…

Его ближайший «сосед» старательно и дословно подтвердил полное получение им сообщения согласно всего начального текста.

Спустя некоторое время по такой же обратной согласованной цепочке должны прийти указания к действию либо определённые рекомендации и решения, а пока можно расслабиться и наконец-то спокойно приготовить себе кофе.

Брэндон расслабленно отложил в сторону наушники, потянулся до хруста, встал и подошёл к кофейному аппарату. Перед ним уже суетился пузатый Робинсон.

В его руках уже дымилась огромная персональная чашка двойного «эспрессо». Отхлёбывая из неё, толстяк сделал неопределённый приветственный жест рукой и замычал, дуя в напиток:

- Слышь, Брэндон,… у меня такое впечатление, что кто-то намеренно сыплет нам соли в стакан. Где-то, кто-то, что-то… явно испытывает, а у нас тут из-за этого весь бардак и творится. Сто пудов даю! – При этих словах Джим отхлебнул и недоумённо уставился в чашку. – Бурда какая-то сегодня, а не кофе… Кто засыпал его вообще в аппарат?! Ноги бы тому вырвал! И где закупили такую низкосортную дрянь?

Годами сохранявшаяся к этому человеку неосознанная, подспудная антипатия, как правило, не позволяла Дику поболтать с ним и посетовать на жизнь, однако сегодня ему вдруг захотелось быть добрее к тупому бедолаге Робинсону. Почему бы и не перекинуться парой фраз и с ним, пока есть немного времени?

Не успел Дик в ответ открыть рот, как в помещение с треском распахиваемой двери влетел чем-то взволнованный дежурный отдела коммуникационного контроля:

- Джим, тебе нужно срочно пройти в радиоцентр. Там тоже что-то с радистом – «слухачом». Не поймём, - то ли апоплексический удар, то ли инсульт… В крови вся башка… Рация молчит, словно сбой какой-то. Замени там, пока его осмотрит медик, да попробуй настроить волну.

Разочарованно крякнув, Робинсон поставил на край стола едва початую чашку с кофе и принялся не спеша оправлять мятую униформу и приглаживать свои вечно жирные волосы, словно шёл он не по тревоге, а на свидание к жене генерала. За эту неуместную при столь вечно сальном виде «франтоватость» реально ухоженный, но неженатый Дик так же недолюбливал состоящего в браке неряху Робинсона. Словно тот считал себя красавцем, каких свет не видывал. Переходя в течение смены из отдела в отдел по делам службы, Джим подолгу прилизывался перед зеркалом, словно дома оно у него отсутствовало напрочь. При этом он уделял своей внешности столько времени, словно чистоплотность была у него в крови. На деле же он всегда выглядел чуть чище лесного кабана по дождливой осени. Впрочем, ему всё сходило с рук, - и постоянный неряшливый вид, и некоторая неторопливость движений и действий, поскольку Робинсон был гражданским специалистом, а не кадровым военным, как, например, он, Дик. Иначе не избежать бы ему и гауптвахты, и нарядов, и понижений по службе, будь он хотя бы младшим сержантом… А так…- да плевать он хотел на всякие там «срочности» и приказы! Ему никто особо и не имел права их раздавать. Может, разве что генералу Томсону он подчинился бы несколько быстрее. Поскольку именно от него и зависела благополучная жизнь этого барбоса. Короче говоря, Робинсон был законченной, вполне состоявшейся свиньёй. Хряком с хорошим окладом и льготами. Гражданской свиньёй, и точка!

Закончив, наконец, со своим показательным «туалетом», чем он немало позлил дежурного офицера, Джим вновь с достоинством и не торопясь взял со стола свою недопитую чашку, и потянулся к ручке двери. И уже совсем было собрался открыть её, когда одноэтажное здание до самого фундамента потряс мощный удар. Правую часть строения приподняло и с треском осадило снова. Стены дали многочисленные трещины. С них полетела на пол отколовшаяся пластами штукатурка, с потолка ломающимися сухариками посыпались плитки подвесного потолка и лампы дневного света. Заискрила проводка, вызвав короткое замыкание. Погас свет. Опрокинулись и застучали по полу приборы и предметы канцелярии. Зашатался, но устоял массивный напольный сейф. В облаке поднятой пыли кашляли и недоумённо матерились перепуганные люди. Спустя три секунды вспыхнуло аварийное освещение. Обжегшийся кофе Робинсон орал, словно ему отдавили член. Впрочем, на его штанине рядом с ширинкой красноречиво расплывалось коричневое мокрое пятно. Так что причины блажить у него были самые, что ни на есть, красноречивые и весомые. Джим тряс штанину и шипел, болезненно скуля и морщась.

Дик каким-то образом умудрился не устоять, свалиться с ног, и теперь он пытался подняться между столов, барахтаясь среди опрокинутых стульев и присыпавших его бумаг и стеновой побелки.

Во дворе внезапно истошно завыла сирена, призывая всех к сборам на плацу. Исландия – не лучшее место на Земле, чтобы выскакивать в это время года на улицу по тревоге, однако делать было нечего.

«Мы в армии, чёрт побери, поэтому – извольте, сержант Брэндон, - марш для начала за верхней одеждой и табельным оружием!» - Проклиная всё на свете, слегка испуганный и растерянный, Дик вскочил, наконец, на ноги и, натыкаясь в известково-штуктурном облаке на предметы и углы, бросился в другое помещение, куда, опережая его, уже выкатывались остальные.

Тут и там раздавались недоумённые возгласы и вопросы:

- Что случилось?!

- Эй, кто-нибудь мне скажет, что это было?

- Сэр, Вы не объясните моим людям, что это всё значит?!

Однако все вопросы так и оставались подвешенными в пыльном воздухе. Все растерянно пожимали плечами, не в состоянии хоть как-то разумно обосновать происходящее. Все, включая забегавших, словно натёртые жгучим перцем, военных, пребывали в полном неведении…

На улице стоял крепкий предутренний морозец, и над выбегающими изо всех дверей людьми висело облако пара, словно все они только что вывалились из разогретой бани.

Если судить по тому, что здание было весьма приземистым, а сотрясение его при этом оказалось просто страшным, удар был нешуточной силы. Дик уже прикидывал, с кем или с чем им придётся столкнуться в этом Богом забытом районе, где и террористов не должно быть по определению!

Это где-то там, на тёплом Ближнем Востоке, изредка в Европе и Штатах, мирную суету городов омрачали взрывы и были жертвы. А здесь… Откуда бы всему этому здесь взяться, на краю земли?!

Всё это было неожиданно, нелогично и как-то…подло, наверное, по отношению именно к нему, Дику. Не зря ведь он в своё время втайне радовался тому, что по окончании университета попал служить именно сюда, - в эту тишину и неспешность, безопасность и сытую устроенность монотонного армейского быта.

А теперь, выходит, и здесь возможны подобные проблемы?! Дик что-то не мог припомнить, чтобы на Базе или в её окрестностях было чему взрываться с такой силой, да ещё в такой близости от наземного пункта связи. Значит, это либо нападение, либо теракт?! Боже правый, только этого им тут не хватало!

…По территории части, не слишком ярко освещаемой прожекторами, в клубах медленно оседающей пыли, густо замешанной на предрассветных сумерках, бегало и орало с полсотни офицеров и рядовых. Иногда люди натыкались друг на друга впопыхах, и тогда к отрывистым командам и бессвязным выкрикам примешивались весьма крепкие выражения. Как оказалось, весь персонал станции уже высыпал в панике на улицу. Теперь растерянный и полуоглушенный люд метался, не зная, что предпринять и как реагировать на случившееся. Сутолоку усиливал непонятный шум, нарастающий откуда-то с юга.

Внезапно на столбах ожили постоянно до этого дня молчавшие репродукторы. Дик с трудом узнал взволнованный голос майора Треги:

- Боевая тревога! Боевая тревога! Всему наличному обслуживающему и техническому составу немедленно спуститься в Резервный пункт! Боевым расчётам – готовность номер один! Повторяю, - боевая тревога…

На миг опешившие люди притихли, а затем с новой силой загалдели, лихорадочно соображая, в какой же именно стороне находится этот самый вход в убежище, и гадая, - что же стало причиной принятия столь экстренных мер?!

Потом, словно опомнившись и осознав, что просто так, если не угрожает реальная опасность, в убежище не приглашают, разом ломанулась в сторону группы призывно машущих руками, включёнными красными фонарями и выкрикивающих какие-то слова солдат, сгрудившихся у приземистого здания, в котором, видимо, и был замаскирован вход в резервный бункер спецсвязи. Солдаты как раз отпирали воротца неказистой халабуды, стены и крышевое перекрытие которой оказались неожиданно очень толстыми…

Руководил всем этим войсковой капитан Хора. Он и ещё несколько офицеров и были теми лицами, которые ведали действиями на случай экстренного открытия бункера. Именно им и доверило руководство знания о Резерве.

Из ходивших разрозненных слухов и домыслов Дик знал, что если придётся задействовать Бункер, как они его называли, то выйти из него можно будет только в двух случаях. Либо по прошествии года, на которые запрограммированы механизмы дверей, либо по прибытии специальной команды, которая разблокирует и откроет эти самые могучие двери. В любом случае, конструкция Резерва предусматривала возможность автономного полуторагодичного существования Отдела оперативной связи Командования в полной сохранности и изоляции на случай экстренных ситуаций, - вроде всеобщей планетоуничтожающей войны или масштабных природных катаклизмов. Так им вскользь поясняли на весьма поверхностном инструктаже по этому поводу. Правда, никто, кроме специально назначенных лиц, не имел туда права доступа в обычное время. А в момент задействования бункера к ним переходило и командование данной «точкой», имевшей собой одной-единственной целью обеспечение бесперебойной связи между группировками наземных действующих армии, флота, авиации и Центром. Ходили также слухи, что неподалёку от их станции базируется группировка ПВО и шахты с пусковыми установками. Что уж можно с них было запустить – и так было всем понятно. Правда, разговоры и домыслы на эту тему всячески пресекались на корню. Как поясняли «спецы» Службы Безопасности, - «если к этому придёт время – всё узнаете, если будет нужно».

Похоже, именно это время теперь и наступило. Внезапно и негаданно. Ещё ничего не понимающие, страшащиеся дальнейшего хода развития событий люди посыпались по крутым ступеням вниз, где в тускло освещённых коридорах их почти пинками заставляли «растекаться» по помещениям согласно внутреннего служебного расписания несколько решительно и неуступчиво настроенных солдат. Правда, иногда случалось, что в то или иное помещение случайно заталкивали не того специалиста, тот начинал протестующе блеять, и тогда злой окрик капитана Хоры заставлял последнего испуганно жаться к стенке, дожидаясь возможности перейти в нужный ему сектор. В коридоре звучали резкие, отрывистые команды, стучали каблуки, порывисто и зло щёлкали выключатели отсеков. Атмосфера была насыщена паникой и растерянностью, близкой к тихой истерии. Её началу препятствовала жёсткая линия поведения Хоры и его солдат. Как только очередной перепуганный субъект с выпученными глазами и отвисшей челюстью вваливался из «предбанника» в основной коридор, как его моментально вычисляли, давали чувствительного тычка и в самое ухо злобно орали: «Номер, фамилия, отдел, специальность!», и закидывали ещё целым ворохом других перекрёстных фраз, - по делу и просто так, лишь чтобы встряхнуть готовое забиться в падучей истеричное убожество. И пока офигевший от подобного натиска паникёр, - вначале заикаясь, а затем всё бойчее, - отвечал на эти и массу других быстро задаваемых вопросов, он успевал подзабыть обо всём, что не касалось необходимости отчитываться перед вопрошающими о его о своей профессиональной деятельности, годах правления Гувера или дне рождения его приснопамятной мамочки. Так что дальше его пропихивали уже почти пришедшим в себя, удивлённым, недоумевающим, ни хрена не помнящим и не понимающим. Но почти успокоенным.

Однако некоторым, особо неугомонным личностям, солдатам приходилось с порога крепкой рукой давать под дых. Их различали моментально по вздрагивающим губам и подбородку, по затуманенным начинающими выступать слезами, глазам. Удар всякий раз оказывался довольно увесистым и профессиональным, но скрупулёзно рассчитанным на жизнестойкость и крепость каждой отдельной личности. Чтобы он не стал для них смертельным или калечащим. Как только битые начинали хапать судорожно раскрытым ртом воздух, им, не отходя, что называется, от кассы, залепляли увесистую пощёчину, и этим уже окончательно приводили в чувство. После такой, столь «тёплой» встречи они, словно по волшебству, моментально успокаивались, сосредоточенные лишь на том, чтобы восстановить дыхание и преодолеть желудочные спазмы. Всё остальное начинало занимать этих страдальцев уже меньше всего на свете. Поскольку на их долю выпадало решать двуединую задачу сразу. Они одновременно старались удержать в желудках недавний сытный завтрак и унять протяжное гудение в телепающейся от щедрой оплеухи голове. Их, приобретших весьма кисленькое выражение лиц, заботливо усаживали под стеночку «отдыхать», потрепав успокаивающе и дружески напоследок за плечо. Мол, с кем не бывает, прости… И тут же накидывались на очередного прибывающего, внимательно вглядываясь в него, в его состояние... Глядя на эти показательные экзекуции, остальное «население» так же почти притихло, и в подземелье мало-помалу уже воцарялось относительное спокойствие. Впрочем, всё это касалось исключительно гражданских и полувоенных специалистов, - то есть, не имеющих непосредственного отношения к строевой службе с оружием, а просиживающих форменные штаны в конторах и за пультами Базы выпускников военных академий и вольнонаёмных. Все до единого закалённые полевые вояки были настроены решительно и будто привыкли к подобному, происходящему в их жизни чуть ли не каждый день. Они не спеша, организованно и безо всякой суеты, вливались мелкими бегущими шагами в Бункер, притормаживали, переходя в дверях на «холостой» бег на месте и не забывая при этом на ходу негромко называть свою фамилию отмечающему их в списке лейтенанту. По всей видимости, воины заранее выстроились на улице именно по алфавиту, поскольку карандаш лейтенанта чиркал по бумаге практически беспрерывно, глаза его от листа не отрывались, и даже секундных заминок абсолютно не было. Как только последний боец выстроился вдоль стен по левую сторону, тут же началась уже всеобщая перекличка, и Дик зычным голосом, - подсознательно и привычно, - выкрикнул своё «Я, сэр!». И процедура пошла дальше по утверждённому кем-то заранее плану. Дик рассеянно обводил взглядом всё, что его сейчас окружало. Отмечая в памяти наиболее приметные моменты.

В общей сложности, в убежище набилось около сотни человек разных специалистов и техников, и около полутора сотен солдат и офицеров «войскового сопровождения». Полторы тысячи бойцов оставалось на поверхности, прикрывая отход персонала станции и в дальнейшем – сдерживая, по возможности и необходимости, посягательства возможного противника на убежище. Их задача была прозаичной и печальной. Им предстояло пожертвовать собой ради продолжения функционирования Базы…

Дик и остальные, торопливо оборачиваясь на входе, видели, как деловито и сноровисто остававшиеся на поверхности боевые расчёты занимали позиции по расписанию, - все в полной амуниции и при полном вооружении.

Царившие же здесь, в убежище, сутолока и суета лишь на первый взгляд казались неуправляемыми и бестолковыми. Однако привычные, отработанные действия спецкоманды обеспечения свели всё действо к минимуму по времени. Не прошло и трёх минут, как в коридоре на несколько мгновений коротко и негромко завыла тягучая сирена, оповещающая о начале закрытия ворот, и невидимые моторы глухо загудели, начав сдвигать толстенные створки…

Те, кто в этот момент оставался в коридоре, и кто выглядывал в проёмы дверей секторов, с ужасом, с тоской и замиранием сердца смотрели, как неторопливо смыкаются тяжёлые, массивные двойные переборки, словно на века отрезающие их от внешнего мира, от солнца, от свободы… От их оставшихся где-то далеко родных и близких. От привычной им жизни и уклада. Можно сказать, от всего их прошлого…

…Когда до полного смыкания стали оставалось не более сорока-пятидесяти сантиметров, к проёму подбежал запыхавшийся лейтенант Бэйк. Уж неизвестно, чем занимался он всё это время, однако он чертовски сильно сюда опоздал. Вместо того, чтобы занять уже своё место среди персонала, его угораздило оказаться не там, где следовало.

Он растерянно посмотрел, как ему отрезается путь к остальным, и предпринял безумную попытку прорваться в убежище. Повернувшись боком, он попытался по-быстрому протиснуться между всё замедляющими ход двойными створками. В этот момент несколько крупных бойцов, стоящих спиной к основной массе загнанного внутрь персонала, внезапно резко сдёрнули со стены, ранее в сутолоке никем не замеченное, некое подобие симбиоза короткого толстого шеста с ухватом, увенчанного на конце «пятаком» диаметром около десяти-двенадцати сантиметров. Сразу несколько человек ухватило его покрепче. Направив концом во всё уменьшающийся проём. «Пятаком» вперёд.

За пару секунд до этого Хора мгновенно нажал на какую-то пузатую кнопку на стене, и стал удерживать её, полуобернувшись в сторону проёма, в котором суетливо копошился Бэйк, торопливо стараясь судорожными рывками пропихнуть себя внутрь. Двигатели дверей натужно загудели, притормаживая створки…и в этот момент Хора дважды быстро выстрелил между массивами стали…

Прямо в голову Бэйка, который преодолел, протискивая, подобно мыши, собственное тощее тело, уже больше половины расстояния. Раздалось дружное уханье, и бойцы с каким-то ожесточением вогнали «шест» в его оседающее тело, вытолкнув его мощным ударом наружу, за пределы створок дверей. После чего Хора тут же отпустил кнопку, моторы благодарно выдохнули и принялись за своё прерванное было занятие, а выпроставшие из щели этот импровизированный «кий» бойцы половинным составом резко развернулись лицом к ошалевшей от увиденного толпе, вскинули спрятанные под накидками автоматы и направили их на людей. Другая половина при этом продолжала настороженно держать на прицеле вход…

- Всем стоять на месте! – Голос Хоры был спокоен и непреклонен. Уверенность его тона сказала людям о том, что он получил чёткие инструкции на все непредвиденные случаи и на остальной распорядок работы Убежища в целом. И он просто теперь последовательно выполнял свою работу.

Начав, правда, с убийства. Но таковы, видимо, и были эти самые распоряжения и инструкции, которыми он столь тщательно руководствовался…

- С данного момента командование Базой переходит к полковнику Ларсену. Вплоть до поступления новых подробных на то указаний. Прошу персонал после окончания моего «вводного инструктажа» занять свои посты согласно штатного расписания, которое вам сейчас выдадут. С сегодняшнего дня работа станции переходит на новый, аварийный, режим работы. Впредь до выяснения обстоятельств, могущих позволить нам выход на поверхность. Если таковых не предвидится, мы будем оставаться здесь ровно столько, сколько от нас потребуют страна и обстоятельства…

Чтобы у кого-то не возникало мысли о панике или иных непродуманных действиях, здесь находится специально обученная группа, которая призвана обеспечивать должный порядок и дисциплину. Им дано право стрелять в любого, кто будет иметь неосторожность или глупость на совершение какие-либо действий, могущих нарушить плановые мероприятия и устойчивую работу станции и Резерва в целом. Надеюсь, у них не возникнет необходимости лишать кого-то здесь жизни. Я закончил. Сержант Донкен, раздайте персоналу инструкции, планы и задания на ближайший период, - первичный период становления работ. Группа «Си», займите ваши посты!

Четверо сержантов, из числа простых бывших связистов, разом шагнули из комнаты слева. Дик и прочие с изумлением узнали, что эти четверо оказались ни много, ни мало операторами пускового пульта!

Когда эта четвёрка в сопровождении двух автоматчиков быстрым шагом проследовала мимо остолбеневшего народа и спустилась в небольшую «каморку» с бронированной дверью, её закрыл за ними на задвижку совсем молодой сержант Дэвис, после чего он повернулся к ней спиной, расставил пошире ноги и занял перед нею пост. Его бычью шею так же опоясывал ремень автомата, на котором он тут же передёрнул затвор. Кадык сержанта сделал глотательное движение, а рукав непроизвольно потянулся ко лбу, утирая обильно скатывающийся по вискам пот…

Как было видно через толстое стекло двери, так же поступили и вошедшие внутрь отсека бойцы. Группа «Си», по слухам, являлась пусковой командой ядерного «щита». Им, и только им, доверялись в случае возможной атаки ключи и пароли установок…

На этом короткое представление закончилось, и капитан Хора тоном, не допускающим возражений, «порекомендовал» всем разойтись по рабочим местам и заняться подготовкой оборудования к выходу в аварийный режим работы.

Как только Дик по разнарядке всё того же вездесущего капитана потерянно вошёл в свой, предназначенный для работы, «бокс», наверху раздались глухие удары, слышимые даже через многометровую толщу бетона, свинца и уплотнённого грунта. Лампы освещения мигнули и едва не погаснув, начали с усилием раскаляться вновь. Все завертели головами, словно ожидая, что вот-вот на их головы обрушится тысячетонная лавина бетона и земли, однако всё смолкло и более не повторялось. Осторожно и с некоторой опаской люди расходились каждый по отведённым им секторам. Там они постепенно успокаивались и начинали не спеша и с некоторым трепетом отрешённо щёлкать массивными тумблерами, клацать толстыми и крупными кнопками, которые были созданы и рассчитаны словно на века хранения или работы. По сути, так оно и задумывалось при строительстве. Что бы ни случилось, здесь ничто не должно было сломаться или повредиться по нелепой случайности или от воздействия времени. Пока люди не были в состоянии целиком настроиться на рабочий лад. Слишком сильно было потрясение от пережитого. Дик, как старший смены, вошёл в помещение последним и обвёл взглядом наличный состав.

В его подотчётном боксе уже включили огромные мониторы и систему слежения лишь Губер и Мерфи. Оба теперь заворожено всматривались в них. Над ними сгрудились около полутора десятков специалистов, на время позабывших обо всём, что им предписано было делать на данный момент. Там явно происходило что-то интересное, и Дик не удержался от соблазна взглянуть по-быстрому на это.

На огромные, вполне современные мониторы Резерва были выведены крайне надёжные камеры наружного наблюдения, тщательно замаскированные и по максимуму укреплённые от воздействия практически любых повреждающих факторов. Пожалуй, даже ядерный удар они смогли бы вынести без особого вреда для себя. Во всяком случае, половина из них, продублированных запасными, уцелеет наверняка. Что помогало бы находящимся под землёй вести визуальные наблюдения за прилегающей территорией.

Как только Дик чуть всмотрелся, он увидел, что так сильно приковало внимание связистов. Ему никогда более не забыть этого зрелища! Само по себе казалось небывалым и невозможным то, что происходило наверху на самом деле. Мозг недоумённо взбрыкивал и отказывался воспринимать увиденное. Представлялось невероятным, что в современном мире, наполненном массой всеуничтожающего оружия, кто-то посмеет напасть на глобальный военный союз, пусть даже и на его небольшое подразделение, обособленное и удалённое от основных сил Блока. Но это было действительно нападение! Состоявшееся и, по-видимому, успешное! Молниеносное, масштабное и массированное.

Насколько хватало глаз, поверхность покрытой сугробами и настом земли была окутана призрачным чёрно-серым смогом, из которого неторопливо «наступали» пока ещё далёкие и редкие числом громоздкие фигуры, поливающие каким-то розовым излучением окрестности. Пробежав лихорадочно глазами экран, Дик успел насчитать всего семь силуэтов…

Судя по всему, прорываемая врагом оборона дрогнула довольно быстро. Тут и там лежали мёртвые тела. Создавалось впечатление, что их грубо и по-шустрому выпотрошили. Отстреливающиеся группы уцелевших солдат уже пятились, торопливо опустошая магазины. Насколько можно было судить, их плотный ответный огонь не приносил совершенно никакого результата. Затем Мерфи переключился непослушными пальцами на следующий сектор, и все увидели, как небольшая группа бойцов, вооружённая тяжёлым стрелковым оружием и миномётами, возглавляемая молоденьким лейтенантом, всё же пытается зацепиться за маленький плацдарм на самом краю атакуемой части. Сжавшийся в нервный комок Мерфи дал максимальный «наезд» камеры, и стало видно, что у этих солдат что-то получается. Плотный огонь из тяжёлого вооружения заставил одну из ещё далёких странных фигур замедлить ход, а затем и вовсе пропасть в облаках нескольких мощных разрывов, окутавших её контуры. Затем горение охватило и второй объект. Некоторое время он ещё продолжал неровно двигаться, шатаясь и ворочаясь в объявшем его столбе пламени. Затем рвануло, и во все стороны полетели крупные предметы, за секунду до этого составляющие единое целое огромного организма. Звуки видеосистема не передавала, однако по ликующим потным, прокопчённым лицам воинов было видно, что предшествующее столь удачным попаданиям отчаяние сменилось радостными криками. В помещении тоже грянул дружный восторженный рёв, в мгновение ока сменившийся воплем отчаяния. Группу обороняющихся в ответ тут же дважды накрыло чем-то непонятным, каким-то струящимся маревом, что попросту посекло их тела на куски и раскидало по сторонам на несколько десятков шагов. Даже сквозь мглу скоротечного, непривычного простому смертному боя было видно, как утоптанный снег щедро обагрился кровью и затейливо украсился ошмётками мяса и внутренностями…

Кого-то шумно и со всхлипом вырвало прямо на пол. У большинства в глазах стояли слёзы. Одна из немногих женщин, Мэри Финстоун, медленно оседала на пол, трагически закатив глаза. Джуди Флеминг, пышнотелая чернокожая американка, билась в углу в тихой истерике…

- Твою мать… Что же это такое?! Кто это все там такие? Что там происходит, в самом деле?! – никто не услышал, как в бокс, привлечённый криками и бурными выражениями эмоций, вошёл Хора. Теперь он, также простояв некоторое время молча за спинами собравшихся, не менее остальных был потрясён и сбит с толку открывавшейся картиной схватки. Шумно дыша, он сжимал и разжимал гневно кулаки, словно был готов вот-вот открыть эти самые ворота и ринуться на помощь погибающим на морозе батальонам. Однако он с слишком глубоко впитал в кожу понятие «приказ», чтобы сделать подобную глупость. Именно по этой причине он принуждал себя оставаться на месте, являясь лишь пассивным наблюдателем. Да и невозможно было отворить створки. Пожалуй, именно это обстоятельство угнетало Хору более всего. Было видно, что эта внутренняя борьба и осознание собственной беспомощности стоит ему немалых усилий, когда он видел скоропостижную и бесславную гибель своих сослуживцев. Их нещадное избиение…

Отчаянно клацая клавишами клавиатуры, трясущийся левреткой малыш Мерфи не отрывая горящих глаз от монитора, «пробежался» по секторам наблюдения. Повсюду была та же самая картина. Так и не успевшая войти в бой немногочисленная техника нещадно горела. Ряды обороняющихся катастрофически таяли. По всей видимости, личному составу был отдан единый приказ отходить, и жалкие остатки части, постепенно соединяясь в одном месте, начали откатываться с занимаемых позиций. По большому счёту, отходить им было, в общем-то, и некуда. Никаких особых укрытий природного или искусственного характера, где можно было бы зацепиться и упереться в ожесточённой обороне, на местности не было, и солдаты были заведомо обречены. Очевидно, они уже отчётливо понимали это, но что-то удерживало их от элементарного трусливого бегства. Неизвестно, - играло ли тут роль пресловутое понятие о гордости, чести, долге, либо простое человеческое упорство обречённых всё ещё заставляло людей отчаянно огрызаться почти бесполезным огнём. В это время все, кто находился под толщей земли, вцепившись в поручни кресел и в края столов, в собственные рубашки на вороте и друг другу в плечи, беззвучно молились за тех, кто защищал их изо всех сил…

Тем временем атакующие приблизились уже настолько, что можно было уже разглядеть, - что же из себя представляли эти столь неожиданно, вероломно и молниеносно напавшие странные «войска». Внезапно вынырнувший из проблесков рассветной пелены, перемешанной с чадом горящих строений «солдат» противника породил новый вопль наблюдавших, но уже замешанный на недоумении, потрясении и ужасе осознания непривычности, чуждости форм и основ движущей им жизни…

Казалось, прямо на камеру из больного смертью тумана надвигалось какое-то форменное чудище из кошмарных снов! Приплюснутая сверху и заострённая книзу голова, образовывающая своей формой треугольник и обрамлённая бахромой довольно длинных «щупальцев», с крупными фасетчатыми глазами или очками, с «костяной» матовой макушкой. Отсутствие рта, ноздрей и носа компенсировалось подобием толстого морщинистого «хребта» посредине лица от уровня надбровных дуг лобной части до «подбородка»…

Широкое мощное тело, слегка сутулое, наклоненное немного вперёд и всё словно в переплетении смеси почерневших лохматых водорослей и верёвкообразных, толстых жил. Всё это дикое «великолепие» словно тонуло в чёрном рваном подобии «тряпья», из под которого местами проглядывали пластины металла. Плечи и верхние конечности венчали подобия воронёных коротких стволов или непонятного назначения установок, выполняющих, по всей видимости, роль вооружения. В остальном оно было похоже обликом на человеческую фигуру. Двигалось оно размеренно и неспешно, словно уверенное в неумолимости и неуязвимости собственного превосходства.

Размер чудовища поражал. Оно было высотой около трёх метров. Солдаты на его фоне казались малолетними детьми. Оторванное до середины «руки» в локте сочление телепалось на толстенном подобии человеческих жил, перемешанных с похожими на оборванные провода нитями. Словно не обращая внимания на «увечье», монстр внимательно поводил головой по сторонам, словно хладнокровно выискивая для себя новые жертвы. На какое-то время он, как показалось собравшимся, задержал свой холодный, мёртвый взор прямо на камере наблюдения. Все сжались в трепетном ожидании гибельного удара, мечтая лишь об одном, чтобы это страшилище не обнаружило их. Всем показалось, что они стоят перед ним чуть не нагишом, как на ладони, на открытой местности, а не сидят глубоко под землёй, при этом сразу забыв, что смотрят они на происходящее сквозь крохотную линзу камеры, удалённой от ближайшего существа не менее, чем на триста метров…

И тут враг обнаружил остатки группировки прикрытия…

В это время со стороны отступающего отряда выстрелила ручная реактивная установка. Вырвавшийся из неё снаряд, оставляя дымный след, рванулся в сторону приостановившегося на несколько мгновений «противника». Он нашёл на своём пути широкую, явно бронированную грудь, на которой и вспенился мощным разрывом. Приободрённые этим неожиданным повторением успеха люди торжествующе набрали было воздуха в грудь, чтобы выразить своё восхищение храбростью бьющихся со страшным противником бойцов, когда стремительно развивающиеся события перевернули ход дальнейших в диаметрально противоположном направлении.

По подземелью пронеслось дружное, на одной ноте и одном выдохе, истеричное «Не-е-ет!!!», когда от плеч исполина почти одновременно с поразившим его прямым ударом отделилась и с тугой ослепительной вспышкой мстительно понеслась на кучку растерянных людей радужная оболочка, похожая на плотный и не полый мыльный пузырь. Она расцвела над ними хищным подводным цветком и целиком скрыла бойцов в облаке золотистой, будто пыльцовой, вспышки…

Когда рассеялись и опали последние протуберанцы мимолётно полыхнувшего огня, скорее всего, воспламенившего сам кислород в воздухе вокруг солдат, взору потрясённых наблюдателей предстала кошмарная картина.

На оплавившемся до оголённых камней пятачке, теперь начисто лишённом снега и льда, лежали иссохшие тела с пергаментной, натянутой, как на раму костей, кожей. Как-то разом «истлевшая» одежда сейчас трепалась поднятым ветром, словно умирающие чахлые былинки на валунах суровой северной степи.

Истончённые черепа кремово-пепельного цвета с оскаленными и приоткрытыми в скорбном страдании ртами утопали в шлемах, словно детская голова в котелке не по размеру… Пустые глазницы трупов смотрели на мир жалобно и с укором. Немигающие взоры успевших укрыться в убежище видели остатки кистей, всё так же сжимавших несколько деформированное оружие. Группы прикрытия более не существовало. Она буквально за пятнадцать минут стала частью пейзажа, составляющей деталью этого невероятного спектакля безумия…

Поверженный гигант догорал немного правее, куда его отбросило ударом снаряда.

Повсюду виднелись следы разрушений и трупы, трупы, трупы… Бездыханные и перекорёженные тела густо усеивали окрестности. Снег с заинтересованностью продвинутого модника, со знанием искушённого щёголя, примерял к себе новый цвет, которым местами было густо залито его покрывало. Эдакое кровавое «домино», багровые «пятнашки» среди хаоса и царства Смерти…

И над всем этим ревел, царил и безраздельно властвовал свирепый, стремительный и неукротимый ветер, - поднятый самым неведомым образом и всё набирающий силу. Он стал для начала срывать с мёртвых тел лоскуты пережаренной, пересохшей разом защитной ткани, а затем постепенно, словно разгоняясь до скорости немыслимого урагана, стал «раскатывать» по тонкому слою и сами скелеты. Быстро выдувая их в виде тончайшей, невесомой пыльцы и унося в неизвестность вперемежку с какими-то частицами, очень напоминающими кварцевый песок. Словно сама природа прилежно зачищала этот участок планеты от самой памяти о человечестве…

…Поначалу все, оцепеневшие и не могущие вымолвить ни слова, тупо и молча наблюдали за происходящим, словно стайка беззащитных животных следила из-под корней дерева за разгулявшейся стихией. А затем кто-то громко и пронзительно вскрикнул, заметив, как стал сползать, будто молниеносно и без таяния улетучиваясь, даже снег со скудной каменистой почвы. Его словно выпаривало, выдувая вместе с содержимым межкаменных пазух, где столетиями скапливался мелкий мусор и редкий в этих местах песок…

Остановившиеся уже неподалёку от самого входа в убежище «существа», не видя более для себя живых и иных целей, молчаливо и равнодушно взирали на процесс «генеральной уборки», устроенный ветром и какими-то ещё неведомыми силами. Затем, словно по команде, развернулись в обратном направлении и медленно растворились в поднятом вихре. Ещё некоторое время на камнях редкими яркими сполохами вспыхивал остов поверженного монстра, но вскоре ветер прибил пламя, заодно нещадно придавливая к земле и жирный шлейф чёрного дыма.

Постепенно стих и странный ураган, унеся с собой почти целиком останки тел и гарь пожарищ.

Над чадящими обломками того, что совсем недавно было основательной, современной и чертовски хорошо оснащённой Базой, постепенно установилась мёртвая тишина. Лишь изредка нарушаемая хлопаньем на слабом ветру распахнутых рам покинутых второпях полуразрушенных строений…

Бензин у них так и не закончился. По закона всемирного свинства, которые живы и действуют, он выходит именно тогда, когда до заправки и обратно особо не добежишь с канистрой. А вот это «западло» произошло примерно за семьдесят километров от океана. У них напрочь оторвало переднее колесо. Вырвало напрочь вместе с валом из коробки передач. То есть, произошло именно то, чего не мог никто даже и предполагать. С трудом удержав несущийся на бешенной скорости агрегат, воющий от негодования и злости Джи каким-то чудом спас их от многократного переворачивания. То есть, от неминуемой гибели. Теперь ему самому жутко хотелось кого-нибудь убить…

Очевидно, не особо разбирающемуся в машинах Рене не следовало всё же поручать её покупку. Он, пребывая в свойственном всем без исключения французам состоянии лёгкой и весёлой беспечности, явно не потрудился объяснить владельцу той свалки отбросов машинерии, куда именно они отправляются. И для каких целей им нужна подобная машина. Что именно ей предстоит.

А стоило бы. Может, тогда бы тот кретин, всё-таки запоздало, но вспомнив о наличии совести, подобрал ему что-нибудь хоть чуть покрепче и понадёжнее. А так… Механик явно подумал, что для неспешной перевозки навоза где-нибудь в Оклахоме или Техасе этот аппарат ещё вполне сгодится. Безусловно, когда-то этот аппарат был совершенным, идеальным образцом для подражания всем автомобилестроителям. Выносливый, проходимый, мощный и неприхотливый, «Гранд Чироки Лимитед» создан именно для сверхтяжёлых переходов. Теперь же французу попросту подсунули отживший свой век, наверняка побывавший в серьёзной аварии и кое-как подлатанный «экипаж», повидавший виды и виды видов. Чтобы предпринять такой безумный шаг, как путешествие к ближайшей ремонтной базе и обратно, нужно было снарядить целую экспедицию, и снарядить по уму. А так же обладать полным отсутствием этого самого ума, чтобы не понимать, что такого «марш-броска» им не выдержать. Это было бы куда убийственнее простого похода налегке в одну сторону, так о чём было тогда особо переживать?! Руководствуясь именно этими соображениями, Джи успокаивал себя, как мог, чтобы не почесать кулаки о неумытую физиономию Рене, до которого так и не дошло, что, если бы не хладнокровие, мастерство и удача Хубера, уже на рассвете они украшали бы своими бездыханными телами праздничный стол падальщиков…

…Очевидно, виною всему был и обуявший их всех страх. Машину гнали на пределе, разгоняя её по безбрежному простору пустыни до максимально возможной скорости. Джи, не контролируя при этом степень нажатия на педаль газа, попросту «утопил» её до отказа в пол. И бензин также – попросту и в значительной степени без пользы – «вылетал» в горячем климате «в трубу». И всё же подвёло не то, чего они все боялись.

Теперь он остывал, - заглохший, неравномерно потрескивающий двигатель, всю эту злосчастную дорогу отработавший исправно и без капризов, словно и ему передался ужас людей. Он не грелся и не давал сбоев.

Он будто сам перепугался и разом позабыл о том, что совсем ещё недавно кипел и капризничал, словно накрашенная деревенская девка. И честно спасался бегством, унося на себе ошалевших от пережитого людей.

Джи наворачивал круги вокруг охромевшей машины и почти вслух приводил себе всё новые и новые доводы. Отчасти, чтобы успокоиться, отчасти, чтобы хоть что-то придумать путёвого в данной ситуации. Мысли на ум шли всё более отвратительные…

…Надо было признать, что, пускаясь в столь отчаянное и поспешное обратное бегство, никто из троих мужчин даже и не подумал о том, что же станет с ними, если джип вновь начнёт выпендриваться? Но, как видимо, Бог в этот раз дал им шанс. И ничто не тормозило их продвижения, вплоть до этого банального момента. Хотя по дороге с таким древним «Грандом» вполне могла произойти масса других, не менее гадких неприятностей. Вот вышло бы всё то же топливо. Всё, до капли! И тогда бы даже цистерна бензина, заливаемая в прожорливые баки, не сдвинула бы это авто с места. Разве что произошло бы чудо. Инжектор надёжно хапнул бы воздуха, и машину можно было бы мучить до посинения, пытаясь запустить движок и гоняя стартёр до опустошения аккумулятора. Полетел бы ремень. Заклинило бы от перегрева двигатель. Да мало ли ещё горя можно хапнуть с техникой в пустыне?! И тогда толкайте, братцы, свои сани сами. Полные пожитков, без которых не считаете возможным обойтись.

Впрочем, Джи и не собирался этого делать. Он просто быстро принял решение, - повышвыривал все вещи на песок, а затем туда же и тем же, самым бесцеремонным образом, им были за шкирки отправлены и моментально скисшие Чик и Рене, обречённо торчащие сусликами в кабине. Брякнувшись оземь, флегматичный Нортон что-то забубнил вполголоса, но не стал далее развивать тему и выяснять, по какому праву с ним обходятся столь жёстко и непочтительно. Очевидно, он понимал, что в данной ситуации нужен и имеет право распоряжаться и действовать именно тот, кто решительнее и умнее, сильнее духом и опытнее других. Кроме того, этот «кто-то» сейчас очень взбешён, а драться он, Чик Нортон, не умеет. Уж лучше благоразумно промолчать, дабы не схлопотать по морде от лучшего друга в минуту его не самого радужного настроения. «Надо признать», - подумал Нортон, - «повод у него для этого самый, что ни на есть, весомый. Если доберёмся до океана, нам ещё может предстоять договориться о возможности удрать отсюда. Дай-то Бог, чтобы в этом мире деньги ещё играли хоть какую-то роль! Я бы за ценой не постоял… А то в свете последних событий может произойти такой обвал рынка, что впору будет платить только крашенными ракушками! И хорошо бы, если попадётся цивилизованный капитан судна, согласного взять нас на борт… Иначе придётся кланяться какой-нибудь мартышке на дырявой довоенной фелуке, чтобы та перебросила контрабандными морскими тропами в Европу. И ведь лучше Джи никто из нас там и не договорится»…

Это Чик понимал очень даже хорошо. Из всех троих талантом торговаться и выгодно обстряпывать тёмные делишки среди отбросов общества владел лишь выросший на улице Ковбой.

Поэтому, смиренно почесав ушибленный бок, толстяк шустро и без демонстрации оскорбленного достоинства отполз на карачках в сторону от широко вышагивающего вокруг джипа злого Ковбоя, приволакивая за собою по песку мёртвую тушку ноутбука. Почувствовав себя в относительной безопасности, он уселся уже гораздо комфортнее и по старой привычке уложил компьютер себе на колени. Затем, словно опомнившись, недоумённо глянул на него, на уныло притихший, сконфуженный своим вынужденным бессилием «Чироки», на белое от солнца небо…и тут же просиял, словно в его сумасбродную и шальную, но такую грамотную голову, пришла внезапная идея…

Француз же, напротив, попытался поначалу запротестовать, что-то проблеял лёжа насчёт неприкосновенности личности и откровенного хамства неприличных окружающих, но Джи так глянул на него, что Рене поперхнулся на полуслове, так что Хуберу не пришлось даже сказать ему дежурного «заткнись». Бросив рюкзак Дюбуа ему почти в лицо, Ковбой решительно повернулся к Нортону, чтобы прочесть уже тому крепкую мораль по поводу вводимого отныне ограничения питья на протяжении пути… и тут же позабыл обо всём.

Как ни крути, а при всех своих собственных недостатках Чик был и оставался гением. При наличии желания он мог бы стать хакером. Богатым и неуловимым хакером. Его знания и наитие делали его финансовым волшебником на бирже. Лишь нелюбовь к конфликтам с Законом останавливала его многочисленные «таланты» на той грани, за которой начиналось не просто приличное обогащение, а уже преступление. И всё-таки Чик был гением!

Он оставался им даже в том случае, когда он, ради интереса к самому процессу «творчества», забывался в том, в каком мире он живёт, что и сколько в нём стоит, и что, кроме него и его «хобби», существуют прихоти, права и собственность других людей, чьи вещи он имел иногда скверную привычку без разрешения курочить. Сейчас он, например, увлечённо ковырял дорогущие мобильники Джи и Рене, однако «по забывчивости», видимо, не стал потрошить свой собственный потрёпанный «Эрикссон».

Вывалив от переизбытка усердия язык, он деловито выдирал внутренности аппаратов, что называется, с кишками, при всём этом нимало не заботясь и не задумываясь о том, что у без спросу «арендованных» им предметов есть законные хозяева. Более того, - собственники!

Однако по предыдущему опыту общения с Чиком Хубер знал, что Чик не выжил из ума. И не просто так гробит дорогостоящий эксклюзив. Как правило, он собирал всегда нечто необычное, интересное, пусть и не всегда находящее каждодневное практическое применение. Поэтому на гневно раздувающегося, чтобы истерично разораться, Рене, он шикнул, а затем предостерегающе поднял перед его лицом палец.

Тот немного ещё пошипел, поскрипел гневно зубами, страшно вылупив глаза, но затем успокоился и сам стал более внимательно, со всё возрастающим интересом присматриваться к тому, что творит их пухлый друг. Что-то подсказало ему, что там творится нечто важное и стоящее, чему не стоило бы сейчас мешать.

А посмотреть было на что…

Пожалуй, ещё никто в мире не мастерил столь странного и непонятного устройства. Распотрошив за секунды все их бесполезные сейчас телефоны, Чик добрался и до собственного компьютера. Не жалея его, он навалился на него с таким остервенением, словно то был повинен во всех бедах его рода. Сняв, а точнее, грубо взломав ножом его заднюю стенку, он отложил все эти поверженные обломки в сторону и резво вскочил на ноги. Рванувшись к багажнику, он вывернул его буквально наизнанку. На песок вновь с ожесточением полетело оставшееся в нём невостребованное Джи при «сортировке» барахло. И этот поток не прекращался ни на секунду, пока Нортон не собрал в отдельную кучку всё, что счёл нужным. На этом он ещё не угомонился.

Он бросил Джи огромную отвёртку со словами:

- Радио! – И устремился уже к капоту джипа. Открыв крышку, Нортон стал торопливо и с какой-то неуёмной жадностью выдирать оттуда какие-то провода, затем скинул клеммы с аккумулятора и зачем-то вывернул его прямо на песок. Затем подозвал обалдевшего от такой непонятной активности Рене и кое-что показал ему в кабине и двигателе авто. Джи приготовил для себя пассатижи и ключи, уже заведомо зная, что неугомонный и деятельный в таких случаях Нортон и его в обязательном порядке припряжёт к тому, чтобы создать из хлама очередной свой «шедевр».

…Когда через четыре с лишним часа как-то разом осунувшийся Чик в последний раз устало вытер панамой со лба льющийся градом пот, недоумевающему взору двух его друзей предстала следующая картина: пустынную равнину украшал остов раскуроченного полноприводного автомобиля, от двигателя которого к аккумулятору тянулись «потроха», а на песке раскинулась, пожалуй, самая грандиозная и нелепая конструкция, которая когда-либо создавалась человеком в горячечном кокаиновом бреду. Возлежа на почти добром десятке квадратных метров, она поражала воображение одновременной простотой и замысловатостью, кажущейся несовместимостью деталей и несуразностью изначального замысла её больного на голову творца. Над всем этим горделиво возвышался взмокший и пересыпанный налипающей на кожу пылью Чик, - с видом всезнающего Карлссона, «починяющего» Малышу его разгромленную паровую машину. Или средневекового Кулибина, пытающегося из современных, абсолютно не знакомых ему деталей, смастерить свой первый в жизни «перпетуум мобиле». И что было самым странным – за всё это время Чик лишь дважды попросил воды, при этом пил он экономно, не проливая ни капли, словно сразу же, без споров и уговоров, проникся идеей о необходимости жесткой экономии живительной влаги. А затем тут же возвращался к своей непонятной работе. Шаг за шагом он, вроде и не ведая усталости, упорно и как-то одержимо приближался к одному ему понятной, «окончательной версии» сооружения.

Выглядело же теперь всё это дикое нагромождение не сочетаемых с виду предметов так, словно ничего не соображающий в работе механизмов фантазёр - ребёнок наивно затеял создание чего-то технического, в надежде на то, что оно порадует его своей работой. Причём затеял он всё это из кусочков пластилина, случайных железяк, разнокалиберных проводков и спичек.

Хотя здесь, за исключением того же пластилина и спичек, действительно присутствовало практически всё. И пучки проводов, соединяющих тут и там схемы и схемки. Провода и проводки, вместо олова спаянные на платах расплавленными на зажигалках и жгутах бумаги крохотными каплями свинца. Наносимого на платы булавкой и варварски взятого «по чуть-чуть» из каждого отсека аккумулятора, служащего теперь основным источником питания всей «конструкции». И радиоприемник, позаимствованный, а по-иному, просто по-быстрому выковырянный из машины, соединённый теперь самым странным, замысловатым образом с ноутбуком и платами «сотиков». В конструкции были задействованы также СИМ-карты телефонов, микросхема компьютера управления джипа, и даже обе половины «кенгурятника» джипа, «разведённые» наподобие антенных «усов» по песку, к которым тоже тянулись вездесущие и нескончаемые провода. Чик заставил их демонтировать сей «причиндал», категорически заявив, что без него «вся затея не стоит и усохшего глаза корюшки». Причём Джи и Рене стоило немалых, просто огромных усилий разломать стальную прочную конструкцию для этого на две половины, - при помощи молотка и корпуса двигателя в качестве наковальни. Предварительно пришлось сплющивать молотком толстые трубы, а затем переламывать их, качая вдвоём туда-сюда. Едва не размолотив в хлам блок мотора, они справились.

В сооружении присутствовала даже пара случайно уцелевших в багажнике алюминиевых банок, обмотанных проводами и подсоединённых куда-то вглубь компьютера. Их появление на свет Нортон встретил особыми криками радости. Создавая это недоразумение инженерной мысли, Чик попутно что-то беспощадно ломал, где, как он выражался, «надо», и что-то «перенастраивал» в имеющейся технике методом тыка отвёрткой и укусами стареньких пассатижей…

При любом раскладе, по всем канонам и законам физики, механики, электроники и прочих «умных» наук это чудовищное нагромождение всевозможного радиотехнического мусора работать было не должно!

Нортон же абсолютно спокойно, со спартанской выдержкой и какой-то возвышенной уверенностью в непогрешимости собственных действий, накинул клеммы на обкраденный аккумулятор и щёлкнул позаимствованным всё у того же несчастного джипа тумблером…

- Мы сейчас находимся не слишком далеко от экватора. Над ним в космосе всегда вертелось много…спутников связи. И наших, и всяких…- Продолжая колдовать над своим «детищем», Чик вполголоса бормотал им сбивчивые объяснения. – Сейчас попробуем родить…

Недоверчивость во взгляде француза, всё это время явно сквозившая сквозь принудительный трудовой «порыв» троицы, лишь усилилась, когда из вырванных из дверей машины динамиков раздалось уже знакомое им всем шипение. Работу радио пробовали проверять всю дорогу, пока у француза и Нортона хватало терпения, и пока их не сморил сон. Всё тогда было безрезультатно. Эфир и сейчас упорно показывал смачный кукиш из молчания и треска «разрядов».

Вот и теперь, - как только радио включилось, ничего приятного поначалу не происходило, и Рене уже собрался от души наорать на «придурошного» Чика, заставившего их потерять зазря столько драгоценного времени на палящем зное. Потерять, - вместо того, чтобы понемногу, но приближаться к заветному и столь желанному спасению. В том, что им нужно было стремиться именно к спасению, никто из них ни на секунду даже не усомнился.

Рене уже склонен был счесть Чика свихнувшимся от страха и переживаний, когда в раскалённом воздухе что-то резко пикнуло, засопело и на вполне французском языке подростковым голосом выдало:

- …какие-то помехи всё время. Странно как-то! «Гомер» не смог пробиться, а уж у него аппараты – о-го-го! «Феникс» сканировал частоты всю ночь – и ничего.

Возникла небольшая пауза, после которой Джи заорал радостно:

- Получилось, клянусь койотом! Чик, ты просто безумный гений! – Он бросился тискать толстяка в объятьях, приплясывая вокруг него, как будто сам был ненормальным.

Усталый, но довольный собою Нортон не спешил с выражениями эмоций и важным жестом предупреждающе выставил ладонь, - мол, тише! Как раз в это время радио вновь заговорило более взрослым баском:

- Если бы их накрыли пеленгом, то и нас бы заодно. Частота-то у всех одна. Нет, здесь что-то другое. Вояки бы нам ещё вчера по куполу настучали, если что… Монреаль на связь выходит и квебекские парни наведывались. Дрезден только что отметился. Орёл и Пхеньян. У них вроде всё нормально. А вот Дубаи и Абу-Даби молчат, будто поперхнулись…

- «Лис», я тогда не знаю, что и думать…

Округливший глаза Рене переводил их с одного друга на другого:

- Да ведь это Канада! Что за канал?!

Чик наморщил лоб и потёр пальцем переносицу:

- Видишь ли, это любительский канал, в МВ – частотах. Судя по всему, это что-то вроде той же всемирной сети навроде Интернета, но архаичной. Правда, некоторым нравится играть «в голос». Вот и балуют ребята.

- Погоди, Чик… Они что-то за военных говорили… - Джи присел перед Нортоном на корточки.

- Да? Видимо, я прослушал.

- А мы можем с ними связаться? Ну, вроде как вступить в их игру?

Чик пожевал губами и задумался.

- Пожалуй, можно. Я для начала настроюсь на ноут, это важнее, я думаю. А там, попутно, через переговорные устройства мобильников и поговорим…

Он, кряхтя и елозя задом по песку, пересел, а точнее, переполз к компьютеру, из которого торчал ворох всякой чуждой его первоначальному строению технологической дряни. И начал выстукивать одному ему понятные комбинации цифр и буквенных символов. Иногда прерываясь, он что-то быстренько подкручивал в радио, при этом хмуря недовольно брови и давая указания Рене и Ковбою передвигать так и сяк импровизированные «антенны». Натоптавшись на месте и поползав вдосталь по песку, парни уже отчаялись найти хоть какую-нибудь устраивающую Чика точку. Наконец он зычно и властно крикнул «Стоп!», да так громко, что ворочавший свой обломок защитного каркаса Хубер запнулся и чуть было не упал от неожиданности. Поставив снова осторожно железяку на песок, он по нетерпеливому, сердитому знаку Чика отошёл подальше, чтобы не «фонить», и замер, отчего-то боясь даже сильно дышать, словно потоками воздуха остерегался спугнуть волну, отогнать её от «приёмного устройства».

На челе и порозовевших щеках Нортона заиграли блики счастливой улыбки. Он сияющим победным взором вперился в экран и что-то нашёптывал себе под нос, словно зачарованный собственной самодостаточностью. Спустя несколько секунд он уже довольно мурлыкал, чуть не пуская липкие слюни счастья. Затем, будто натолкнувшись на невидимую стену, его лицо перекосило мучительное выражение отчаяния. Словно он старался, силился вспомнить что-то важное, но не мог. На мгновение в его глазах мелькнула тень растерянности. Чик не любил, когда он чего-либо не знал, не помнил или не мог вдруг вспомнить.

Внезапно толстяк облегчённо хлопнул себя по лбу и завопил:

- Ну как я мог про ЭТО - да забыть?! Джи, Рене…дайте скорее мне мою сумку! Ту, маленькую…скорее!!!

Знаменитый «туесок» Нортона, с которым он не пожелал расстаться даже в пустыне, нашёлся среди сброшенного наземь скарба не сразу. Всё это время его обладатель нервно подпрыгивал на заднице, словно его жалили невидимые осы.

Вырвав грубо и с нетерпением из рук Рене кожаное подобие несессера, Нортон возбуждённо зарылся в него чуть ли не по шею.

- Не то, нет…и это не то… Неужели нету?! О, нет, Господи…

Сумка их друга всегда была доверху полна какими-то «флэшками», мини-дисками, «мини-хардами», шнурами и прочим мелким, «полезным» лишь для него одного хламом. Так, что он мог бы, при желании, сеять этот реквизит горстями.

Наконец он издал победный вопль дикого павиана, обнаружившего самку в городских джунглях, и высунул нос из недр своего «хранилища».

В его руках красовалась причудливая «загогулина», в которой лишь с трудом можно было угадать ТRЕЕP-вставку.

Недавно разработанный мощный накопитель информации, способный вполне самостоятельно функционировать во взаимодействии с любым из «мыслящих» или «подчиняемых» технологических и электронных устройств. Своего рода свободно перепрограммируемый «вкладыш», призванный обрабатывать и упорядочивать заносимую на него информацию. Присоединяй клавиатуру – и получай легко управляемую машину логического мышления. Скачает, сохранит, отыщет, обработает, отсеет, добавит, переведёт в любой новый формат и приспособит к новым условиям использования. Блеск! Ходили слухи, что была создана военными для собственных нужд, но утечка информации из военного ведомства позволила «содрать» её и сделать «гражданский» вариант, лишь слегка изменив некоторые несущественные принципы. Дико дорогая и пока ещё редкая штука.

Суетливо пытаясь вставить её в предлагаемый ноутбуком разъём, Чик даже ругался от нетерпения сквозь зубы…

Когда же на монитор выскочила заставка о готовности устройства к работе, брокер облегчённо выдохнул. Как ни странно, ему казалось, что из-за воздействия непонятных полей вся информация будет утеряна, если даже не произойдёт вообще непонятного, - устройства просто забунтуют на вводе.

Облегчённо вздохнув, умник вывел на монитор список программ. Щёлкнув клавишами, выбрал и открыл загадочную страничку. Из расширяющегося, вздувающегося земным шаром «окна» заставки выскользнуло изображение. На нём угадывалась Земля. Планета, снятая во вращении, из космоса. Под белыми кудряшками облачности и циклонов стыдливо прятались континенты. Неестественная с такой высоты синева океанов резала глаза.

Чик бодренько отстучал на клавиатуре двумя руками дублируемый пароль доступа, который до этого не мог вспомнить, и перед его изумлёнными напарниками возникла и приблизилась Америка. Точнее, контуры и общий вид континента, явно отснятый с высоты нескольких десятков, если не сотен, километров.

Нортон что-то подрегулировал на панели «ручной мышью», и изображения стали «проплывать», словно они летели над ними в самолёте. Стали видны пятнышки городов.

- Африка…дай же мне Африку, дорогая… Мне бы взглянуть на это чудо, да поближе… - Увлечённо причитающий речитативом на манер рэпа толстяк был откровенно счастлив. Он поднял затуманенные глаза к парням и, блаженно покачивая головою, словно наркоман в трансе, благоговейно произнёс:

- «Нэнси»… Лучшая в мире военная программа активного слежения. Это не графика, а реальное изображение, парни. Это словно безупречно, со вкусом отснятое цифровое видео. Только ко всему ещё и до предела точно обработанное и сфокусированное. Работает в «он-лайн» режиме со всеми военными и гражданскими спутниками. Годичная разработка. При соединении с любым проходящим над вами дружественным спутником сразу же корректирует для вас все последние данные…обновляет весь информационный архив, корректирует изменения, происшедшие на поверхности планеты за время, которое вы не включались в её пространство… Вплоть до того, какой трактор передвинул фермер где-нибудь в Айове за неделю, или сколько раз пробежала собака дяди Пью от будки до забора, где она мочится, за последние сутки. Позволяет видеть любой предмет на поверхности Земли размером от горошины чёрного перца. И сможет увеличить его в сотни раз. Сохраняя при этом должную чёткость и резкость. Вплоть до каждой отдельной хвоинки на ели, до морщинок на веках у людей… С помощью программы я смогу подать о нас сигнал, узнать, - где и что происходит, куда лучше двигаться. С нею даже можно управлять ведением боя, передвижением солдат, полётом комара, если потребуется. Да хоть посадкой семян в почву, - всё здесь, как на ладони… Мы почти спасены, ребята!!!

- Чик, я всегда знал, что ты нас вытащишь из любой задницы… - Рене не скрывал своего удивления от увиденного. – Где же ты выкопал такое чудо?!

- Рене, ты забыл, кем и где я работаю… Точнее, вы и не знаете и сотой доли всего… В числе моих клиентов полно высоких чинов армии. За то, чтобы ими «занимался» именно я, они порой чуть не дерутся. А порой делятся мною, как продажной девкой, и тут ничего не поделаешь. Для того, чтобы я помогал им избежать последствий кризисов, разорения и мошенничества как со стороны конкурентов, биржи, так и со стороны собственного государства, они готовы перевернуть для меня мир. Каждый в силу своей компетенции. Или в силу компетенции своих друзей из разных ведомств. А друзей у них – о-го-го! Представляешь, какая это мощь, силища?! Море, океан, вселенная неисчерпаемых возможностей! Всё, что во власти кучки избранных на этой планете – всё становится тебе доступным…

Что тут можно сказать ещё… Эти люди – держатели основной массы финансов страны. Да и большей части бюджета многих, многих стран. Особо стран «третьего мира». Я старательно, и пока выгодно и грамотно, - слава Богу, - создаю и размещаю их капиталы, делаю им их шальные, нереальные деньги, а они оказывают мне «маленькие» услуги…вроде этой, «презентованной» мне «по случаю», копии секретной программы, которая, кроме высших военных чинов, есть ещё разве что у самого президента и первых лиц Америки. Или вроде того «одолжения», чтобы меня кто не ограбил, не обидел, не «прижал»…или чтобы я не пропал где-нибудь в подобном месте. – Чик виновато повёл вокруг себя руками, однако в глазах его светилась радуга торжества. - Всё, о чём бы я ни попросил…в разумных пределах, естественно… - мне в этом не бывает отказа. За нами обязательно прилетят, мужики, как только кое-кто получит от меня сигнал. Для этой программы, для её обладателей и их доверенных лиц создана специальная группа реагирования. В неё входят несколько сотен супер подготовленных солдат спецназа. Поверьте, - они куда круче отряда «Дельта»… У меня же есть персональный позывной, я помню его наизусть. Точнее, наново вспомнил. Только что. Поэтому, нравится это кому-то или нет, при получении позывного они обязаны поднять всех на уши и прибыть в указанное место, даже если на него будут падать камни и ядерные заряды. Поскольку это значит, что в этом месте терпит бедствие весьма важная, ценная персона. Их долг – спасти эту персону и тех, кто с нею, и на кого она укажет перстом. Будь это роскошная блондинка, пьяный «в сиську» лорд, перепачканный глиной землекоп или беззубая старуха с букетом одуванчиков. Любой ценой. Вот так! Правда, нам по-любому придётся тут провялиться собственными силами и на солнышке несколько дней. Зато я смогу дать «им» максимально точные координаты. Уж поверь, - сюда явятся войска, если потребуется… - Чик самодовольно ухмыльнулся. – Им куда проще и выгоднее, чтобы я был жив и целёхонек, чем если с моей головы упадёт хоть один волос.

Голос его стал звучать тише, и казалось, что Чик постепенно погружается в грёзы о том сладостном и всеобъемлющем величии, которое столь свободно дарило ему его «крутое» окружение.

- Это как так? – Недоверчивый голос Ковбоя слегка отвлёк толстого брокера от его приятных дум. Казалось, Джи не мог поверить в реальность того, что наболтал им Нортон. Одно дело – заколачивать бабки, быть продвинутым в компьютерах и многих других мелочах. Это знали о своём друге все. Это было на виду и «не пахло». А другое – когда посреди пустыни, в чужой стране, вдруг из неба посыплются им на голову солдаты с их же далёкой Родины?! Ради маленького, невзрачного человечка, который и умываться-то не всегда по выходным удосуживается! Это впечатляло, безусловно. Но казалось слишком расточительным, а потому слишком невероятным, чтобы быть правдой.

Да что Чик, - всамделишный министр, что ли?!

Очевидно, мысли Хубера были написаны на его лбу жирным шрифтом, потому как Чик покровительственно улыбнулся ему и заметил:

- Джи, да не парься ты. Я говорю правду. Я отмываю для них столько казённых денег, перерабатываю их в огромные личные барыши для них, что, пропади я хоть на день, у них начнутся огромные, ни с чем не сравнимые беды. Деньги-то завязаны, они крутятся… А случись что? Ну, скажем, Конгресс захочет произвести ревизию, пригласят счётную палату. А ремиссия? А интерес налоговой, ФБР? Их же нужно будет срочно изъять, вернуть, вновь разместить на счетах Министерства Обороны… Вроде бы там и лежали всегда… - Он ухмыльнулся. - А меня вдруг нет как нет. Я пропадаю пропадом в засратой пустыне, рядом с каким-нибудь вонючим бедуином, припадая пересохшим горлом к горлышку тыквы, из которой не выжать и капли влаги?! И подыхаю, уткнувшись мордой в песок… Вместо того, чтобы денно и нощно быть на связи и на страже их пухнущих день ото дня капиталов. В чистенькой рубашке и под кондиционером…

Ты представляешь, что с ними всеми будет?! – Нортон нервно хихикнул. – Да во всём Национальном парке не хватит деревьев и столбов, чтобы их всех, кормящихся в наглую от казны, перевешать! И вояк, и ЦРУ, и Конгресс… Ты думаешь, на какие деньги крутятся и богатеют многие бизнесмены национального масштаба, политики, ФБР, руководители Департаментов, всякие мошенники и шулера на биржах? На свои? Да, как бы не так! – Похоже, для парня это была больная, но приятная для обсуждения тема. Рене и Джи заворожено слушали. Перед ними вырисовывался абсолютно другой Чик, - солидный, важный хранитель чужого благосостояния, которого страшно и полой плаща зацепить, входя в метро. А они и не ведали. Ну, увалень, ну гений. А он вон как высоко вскарабкался… Да он если оттуда плюнет – плевком просто расшибёт! С такой высоты-то! На некоторое время они даже забыли о своих сиюминутных неприятностях. А брокер всё вещал:

- Так вот, - денежки эти все из Бюджета. Что на нужды обороны были выделены. И крутят их всей дружной компанией… Якобы кредиты берут на развитие… А на самом деле – просто черпают их без спроса у государства. И «развиваются». Зачастую даже не отдавая. А списывая на различные программы, - социальные, научные, исследовательские, благотворительные или гуманитарные. Вот когда в две тысячи двадцатом организовали какое-то хитрое ведомство по якобы изучению контактов с НЛО, туда бесследно и безо всяких отчётов растворилось около шестисот миллиардов. Ну, по крайней мере, без серьёзных отчётов. Вроде как дешёвую бумажку подсунули, как расписку от бомжа. Поняли? Это вам не котлеты и МакДоналдс! А я… Меня ещё из Лихайского Университета тогда Министерство Обороны себе выторговало. Я у них практику проходил, а потом… Потом стал ведущим экономистом. Ну, а потом они меня на биржу фондовую и сосватали. Как своего «представителя». Я им «столблю» и перехватываю наиболее выгодные сделки, контракты, проекты… Вот так, ребята! Я им нужен живым, и не иначе! А как нас заберут, - а я в этом теперь уверен…так про то, что я рассказал, не вздумайте болтать. Если хотите каждый день вовремя домой возвращаться…

Потрясённые друзья стояли, словно огретые обухом. Не всякий раз услышишь подобное. Между ними словно пролегла холодная стена отчуждения. Её появление было навеяно рабской привычкой человека, знающего свой шесток перед могуществом денег и силой того, кто ими заправляет.

Однако Чик, словно предвидя подобное, подмигнул товарищам и закончил мысль на мажорной ноте:

- Парни, для меня вы по-прежнему – лучшие друзья. Всё, что принадлежит мне, принадлежит и вам. Поэтому забудьте о том, что сейчас услышали, и давайте подумаем пока о том, как нам тут обустроиться получше, пока в далёкой Америке соберутся кинуться нас, несчастных, спасать!

На миг Нортону показалось, что Джи вздохнул с облегчением.

Сочтя разговоры законченными, Чик вновь углубился в свой компьютер, чтобы постараться определить их точное местоположение. В то время как остальные разбрелись по «стоянке», не зная ещё толком, за что и хвататься. То тут, то там валялись разбросанные вещи. Как-то неохотно и потерянно они собирали их, лениво разглядывая и рассеянно думая о том, что нужно бы соорудить их имеющегося подобие шатра от солнца. А стоит ли затеваться? Энергия куда-то пропала. Известие о том, что их вот-вот спасут, что вот-вот на горизонте затрепещут могучие винты, поднимающие в воздух надёжную и слаженную армейскую группу, как-то сразу расслабило всех. Всё пережитое, весь кошмар предыдущих суток показался чем-то нереальным, далёким, неважным и не опасным. И чего ломились, как ненормальные, спрашивается? Грозы испугались? Ну, пусть это даже и взрывы были какие-то, - на заводах, на рудниках, к примеру… Пусть бы даже и война. Пустыня большая, спрятаться от воюющих есть где. Могли б и не торопясь, узнать, что да как. А не сидеть теперь тут, подобно тупым цаплям на высохшем болоте... А Чик – ну надо же… Вельможей прямо оказался!

Примерно такого плана были самостоятельные рассуждения и Рене, и Ковбоя. Между собою они при этом не разговаривали, однако мысли текли в одинаковом направлении.

Увлёкшись подобными размышлениями, они совершенно неожиданно для себя услышали, как сквозь сон, удивлённое восклицание Чика. Неторопливо развернувшись, они двинулись в его сторону, уже не ожидая увидеть или услышать чего-то абсолютно нового для себя или необычного. Всё, что могло их потрясти и повергнуть в шок, они на сегодня уже получили.

Однако вид слегка растерянного друга несколько обеспокоил их, и они ускорили шаги.

Застыв, словно в оторопи, бледный Нортон вперился в монитор. Он то и дело как-то странно подёргивал плечом и шеей, словно она у него затекла.

Приблизившись, мужчины заглянули к нему через плечо. На экране светилась Африка. Точнее, её сегмент, в котором где-то находились и они. Отчётливо виднелась лазурный урез океанического простора, а над местами, на которые был наведён курсор, высвечивались мелкими буквами названия стран: Марокко, Тунис, Нигер, Алжир, Мали, Мавритания, Сенегал, Гвинея…

На первый взгляд, ничего необычного. Но, присмотревшись, они неожиданно поняли, что вызвало эмоции Чика, - чуть правее и ниже по континенту территории выглядели цветастыми лоскутками. Словно разрисованная красками карта. А то, что вызвало подобие шока даже у не особо впечатлительного Чика, отливало светлым серо-стальным цветом, среди которого мерцали во множестве крохотные светло-сиреневые очаги. Словно там сонно догорали зажжённые и позабытые в школьной лаборатории на ночь спиртовки…

Палец Чика так и застыл, подрагивая, на панели движения курсора, словно не смея двигаться дальше. Действительно, - Нортон именно боялся дать приближение, «наехать» на объект. Случайно шевельнув пальцем, он нечаянно сдвинул «фиксатор высоты» и увеличения в программе. Постепенно расширяясь в стороны, на друзей «поехал» вид сухой, выжженной до черноты земли, среди которой стали вырисовываться пока ещё мелкие, но уже явно видимые руины городов…

Людей охватила паника. Что-то ужасающее и беспощадное превратило и без того обделённый природой континент в жалкую пародию на бывшую, пусть не всегда гостеприимную, но землю. То, что ни на этих просторах, ни в этих примитивных или богатых некогда городах и деревнях более нет ни одной живой души, сомневаться не приходилось.

Вид местности был величественно ужасен… И созерцать это спокойно было невыносимо.

Инстинктивно все трое со стоном отвели или на мгновение опустили глаза. И потому не сразу заметили, как моргнул серым экран, и вместо предыдущей картинки на её место медленно и зловеще материализовалась другая.

Спутник, видимо, выйдя из зоны наблюдения, «передал» эстафету своему собрату. Только теперь вместо опалённой пустыни и пересохших оазисов на мониторе вырисовывался заснеженный полуостров.

На нём синим пятном выделялась махина рукотворного характера. Камера самостоятельно дала увеличение. Насколько хватало глаз, тело полуострова почернело от каких-то существ. Ошалело глядящие в экран горе-путешественники узрели, что картинка стала внезапно тускнеть, потом заморгала виновато…и на смену её пришли какие-то знаки, огненно-карминовым цветом перечеркнувшие периметр монитора. Даже одного взгляда на них было достаточно, чтобы и непосвящённый понял, - это не земной язык. Подобные «буквы» нельзя было отнести ни к одному виду письменности. От них веяло ужасом и холодом. Это был чуждый, незнакомый и неведомый язык. И, словно рассеивая последние сомнения в истинности своего происхождения, экран озарился розовой вспышкой, перерастающей в хищный «букет», - абсолютно точная копия того, что видели в пустыне Чик, Джи и Рене. И из динамиков неторопливо зазвучал жёсткий, сухой голос. Голос чужака…

…Чик опомнился первым. Что-то клацнув кнопками клавиатуры, он отшвырнул ноутбук и на всё ещё не слушающихся ногах попытался вскочить, однако слабость в коленях не дала ему этого сделать. Рухнув обратно, словно подкошенный и взметнув облако мелкой пыли, толстяк тут же волчком перевернулся на живот и уже на четвереньках проворно засеменил к распростёртым на песке останкам мобильников. Крутанув ручку радиоприёмника и наклонившись к крохотным их микрофонам, насколько позволял живот, он стал истерически выкрикивать в пространство:

- Всем, кто меня слышит! Всем, кто слышит! Частота 2655 Герц, позывной «Стальное Небо»! Пароль доступа BY-2RG-77-FG! Повторяю, - пароль доступа BY-2RG-77-FG… Позывной «Стальное Небо»! Для генерала Джефферсона! Срочное сообщение! Повторяю…

Чик повторял не совсем понятные слова ещё долго, пока, наконец, эфир не ожил и не каркнул раздражённо:

- Приём сообщения. «Стальное Небо», подтвердите пароль доступа…

Рене снова воззрился рассеянно в экран, затем как-то странно всхлипнул, словно ему в печень вонзилась стрела, приподнялся зачем-то на носки…и рухнул в обморок на распекаемый солнцем песок, широко раскинув руки и вперив невидящие глаза в струящийся невыносимо знойным маревом зенит…

Ревущая перегретыми дизелями колонна упрямо рвалась вперёд. Запах катастрофически быстро тающей в баках солярки, панического страха и едкого солдатского пота властвовал над окрестностями. Канада замерла в предвкушении первых снегопадов.

Генерал Ройсон в изнеможении откинулся на сиденье «Хаммера». Всё, что он видел вокруг себя, подавляло его и крайне угнетало. Похоже, это даже не конец его карьере. Это конец, это гибель чего-то большего, чем просто уничтоженный корпус морской пехоты. Разбитые, жалкие остатки армии попросту спасались бегством. Это нельзя было назвать отступлением. Никакого плана или стратегии именно на этот случай не было. Предполагалось, что неизвестного врага нужно остановить. Остановить любой ценой. И что для этого придётся сражаться до последнего. Однако ничего из этих намерений не удалось выполнить.

Всё, всё полетело к чертям. И планы, и наработки, и вся секретность, скрытность операции, - были провалены с треском. О каком «сражении» можно вести речь, если вся мощь собранного «боевого кулака» была сметена за неполную пару минут?! О какой секретности можно говорить, если они были для атаки чужаков, как на ладони?! Несмотря на густые очаги леса, в которых была расквартирована ставка и стояли части резерва. То, что «свалилось» на них с разъярённого неба, невозможно было назвать врагом. Противником в любом смысле этого слова. Их расшвыряли, растоптали, словно новорождённых щенков. Словно перед ними выросла туча рассерженной, беспощадно пожирающей людей, саранчи. Когда на горизонте, ввиду у изготовившейся по всем правилам воинского искусства к сражению армии, взметнулась далёкая, но стремительно растущая серая стая, по рядам войсковых соединений прокатился потрясённый вздох. Ещё не зная точно, что мчится им навстречу, большинство солдат, с присущим любому живому существу инстинктивным чутьём приближающейся смерти, ударилось в панику. Как часто бывает, человеку не приходится говорить о том, в какой день и час он умрёт. Его собственные «биологические часы» и инстинкт услужливо подскажут ему об этом сами. Именно сейчас липкий страх, обнявший за плечи приготовившихся к бою воинов, гаденько нашёптывал им в ухо о том, что их час настал.

Лишь чудом командирам удалось предотвратить массовое неосознанное бегство и заставить личный состав вновь взяться дрожащими руками за оружие. Однако в конечном итоге это никому из них не помогло. Всё случилось быстро и настолько впечатляюще, эффектно, что даже видавшие виды ветераны побледнели от неожиданности и ужаса…

Их практически безнаказанно атаковало не менее сотни странных по форме летающих аппаратов, размером со средний грузовик, за тёмными плафонами которых нельзя было разглядеть даже силуэтов лётчиков. Презрев все известные законы физики и земного притяжения, все привычные и принятые манеры ведения боя и воздушного маневрирования, эти «шершни», как сразу же окрестили их бойцы, вытворяли в воздухе на своих крохотных подобиях самолётов такое, что никогда, ни при каких обстоятельствах не смогут выполнить и лучшие асы мира…

Придя к рубежам обороны правильным клином, они тут же затеяли в воздухе невероятное мельтешение, как ночные мотыльки вокруг горящей лампы. Хаотичность их движения была просто поразительна. Небо словно заклубилось, отягощённое их присутствием. Казалось, что из подобного движения нельзя не только нанести мало-мальски прицельный удар, но даже выпутаться из этих кульбитов невозможно без того, чтобы не рухнуть камнем вниз! Однако, как вскоре увидели все присутствующие, некие, явно неведомые земной науке особенности конструкции, или иные факторы, позволяли аппаратам творить невозможное.

Несмотря на плотный, шквальный заградительный огонь, которым запоздало встретил их атаку капитан Сахас, потери нападающих были ничтожно малы в сравнении с той кровавой резнёй, которой они подвергали оказавшиеся беспомощными батальоны.

Злобно шипя двигателями на форсаже, аппараты принялись за дело, как заправские мясники.

Они не стреляли, нет. В том понимании этого действа, каким оно привычно всем и каждому. Они безупречно точными и экономными «посылами» молниеносных ударов уничтожали людей и технику, вгоняя в их ряды свои «снаряды», словно опытные специалисты акупунктуры, вводящие иглы в до микрон рассчитанные точки.

Подобия «мыльных пузырей», розово-белых шаров размером с теннисный мяч или чуть более, со страшной скоростью вырывающиеся из «шершней», оставляя розовый мимолётный росчерк, накрывали группы людей и места сосредоточения боевой техники и солдат. Казалось, боевая армада попала в лавку к буйному сумасшедшему мяснику. В воздух взлетало и горело всё, - ещё живое, трепещущее мясо солдат, обломки вооружения и фортификационных сооружений, ноги, руки, мозги и брызги крови. Галлоны горячей, выбрасывающей в морозное утро плюмажи шустрого пара, крови! Наблюдать за всем этим было просто невозможно…

Разгромив за считанные секунды крупные скопления, «самолётики» стали гоняться даже за одиночками. Похоже, в счёт убоя шёл общий «валовой эффект». Раненых или контуженных попросту не было. Всё, чего касался хоть краем «разрыв» такого «подарка», превращалось в рваное, ветхое, растрёпанное по ниткам одеяло. Мёртвое и рыхлое. Тела, металл, дерево, пластик, резина… Всё разлеталось и корежилось, рвалось на куски и ошмётки составляющей его материи. Танки и прочую технику попросту вбивало в землю, вколачивало невидимыми молотами в камни, словно стремилось перемещать их вместе и создать однородную массу из несоединимых, по сути, элементов. Иногда, словно в насмешку, неизвестные пилоты «развлекались», - выпустив разом, словно имели одинаковый для всех прицел и скорость нажатия на гашетку, несколько «шаров» под днища танков и бронемашин, они взрывами заставляли тех подлетать на несколько десятков метров в высоту. Чтобы оттуда, кружась и переворачиваясь, словно подбрасываемые монетки, стальные, тяжеленные боевые машины унизительно и беспомощно падали на землю, разлетаясь сплющенными кусками. На весь этот «балет» с ужасом взирали пока ещё живые солдаты и командование. Нет, уже никто более и не помышлял о сопротивлении! Разинув в неслышном крике рты, бойцы падали ниц или старались отползти от эпицентра обстрела. Как можно сопротивляться сокрушительной неизбежности, имеющей, к тому же, неизвестное лицо?! Бросив всякие мысли о том, чтобы сражаться, люди попробовали организованно отступить.

Вокруг них вскипел ад…

Словно не желая отпускать несчастные жертвы, не досмотревшие всю премьеру до конца, пилоты устроили вокруг них «огненное шоу». «Прочертив» разрывами полный круг, враг замкнул оглушённый и вконец потерянный корпус в кольцо. Будто намекая о том, чтобы ни одна живая душа не посмела и думать о том, чтобы сбежать отсюда. Земля по периметру запылала, и генерал с болью подумал, что теперь они, как львы в цирке. И по прихоти стрелков они должны теперь прыгать через этот огненный круг…

В воздух снова, в который уже раз, поднимало всё и вся. Перепаханная на глубину нескольких метров, измельчённая до состояния песка, «сдобренная» техническим «мусором», истерзанная почва сгребала в себя, осыпаясь при новых взрывах, окровавленные «мешки» с мясом и костями, словно торопясь похоронить как можно больше убитых, не оставить их на поругание времени и падальщикам. Точно знала, что этим заняться будет некому. Точно этим оказывала своим гибнущим детям ту единственную услугу, которую могла предложить на данный момент. Пожалуй, даже она не могла бы погрести всех, кто усеивал её сегодня столь густо и кроваво.

То, что они обречены, было ясно и безо всяких сложных выводов. Несколько случайно и, видимо, просто чудом сбитых ими неуправляемыми ракетами вражеских машин, взорвалось с ярким хлопком прямо в небе, словно начинённая магниевым составом картонка. На землю упали лишь какие-то жалкие хлопья, продолжающие гореть искристым пламенем посреди бранного поля, усеянного боевым хламом и изуродованными до неузнаваемости трупами.

Генералу на миг подумалось, что так взрываются водород и гелий. Возможно, именно ими и были заправлены «шершни».

Всё время скоротечного избиения человеческой живой силы и техники генерал простоял с непокрытой головою у входа в передвижной командный пункт, расположенный на бронированном грузовике. Вокруг него испуганными собачонками жались младшие командиры и штабисты. Как только на расположение войск накинулись эти «стервятники», пропала связь. Им никто не придёт на помощь. Ройсон равнодушно отшвырнул рацию и тяжело уставился на собственные начищенные ботинки. Блеск их среди вакханалии смерти показался ему кощунственным.

Ветерок порывами трепал его редкие волосы. С замиранием сердца и тоской смотрел командующий, как бездарно и зря гибнет огромное число его прекрасных и храбрых во всех других ситуациях солдат. Во всех, кроме этой. Здесь их смелость, умение и отвага не играли никакой роли. Он чувствовал, что понемногу сходит с ума…

Его душило понимание того, что он бессилен хоть что-то сделать, что-то изменить. Здесь было бессмысленно кричать, брызгать в гневе слюной, отдавать какие бы то ни было приказы или требовать чего-то от уничтожаемых безжалостной, и практически неуязвимой силой, людей. Их вырезали, как неразумный, беззащитный скот, цинично и буднично смешав с почвой внутренности и обломки так и не вступившего в бой тяжёлого вооружения.

И потому голову его разрывало при мысли, что никак, ну никак он не может всё это прекратить, как не в состоянии он ничем помочь собственным солдатам, принимающим там поистине мученическую смерть с покорностью обречённых…

…Очевидно, вдоволь натешившись, противник решил, что на сей раз он натворил бед вполне достаточно. По тому, как стали стихать разрывы, и по похожим на «сборы» перемещениям воздушной армады, можно было видеть, что представление окончено. Словно насмехаясь над распростёртым на ставшем рыхлой пылью плато человеческим воинством, воздушный флот выстроился «свиньёй» и, развернувшись каждый вокруг собственной оси, не спеша двинулся восвояси.

Не успел он отлететь на половину расстояния, от которого показался вначале, как низко в небе загудела и задиристо пронеслась в их сторону пара сотен стремительных машин.

Авиация решила всё же ввязаться в драку. Очевидно, каким-то образом ВВС Блока отреагировало, хотя в военном ведомстве, и уж в эру современности, с её бюрократизмом, для принятия подобного решения требовалось немало времени. Очевидно, что, не имея связи с корпусом генерала Ройсона, в Штабе не на шутку переполошились и двинули в сторону плацдарма ударную авиацию.

«Вы опоздали на наши и поспешили на собственные похороны, ребята», - генерал со вздохом опустил взгляд. То, что последует за этим, он теперь знал наверняка. Эту часть трагедии можно пропустить. Ему незачем смотреть на ещё одно безумное пиршество иродов…

По крайней мере, ему удастся хотя бы отвести жалкие остатки своей части. Воспользовавшись гибелью самолетов, он сможет спасти горстку людей. Неравноценный обмен с точки зрения экономики, но иного выхода у генерала не оставалось. Как не оставалось у него ни сил, ни боевых ресурсов вновь ввязываться в драку, чтобы «помочь» и без того заранее «списанным» лётчикам…

С огромным трудом собрав в колонну уцелевших в этой мясорубке, Ройсон приказал выступать. Куда и зачем, он абсолютно не представлял. Всё равно, куда бежать. Куда угодно, лишь бы подальше от этого проклятого, нереального в своей чудовищности места!

Туда, где можно просто упасть на землю и перевести дух, унять дрожь и попытаться привести мысли и чувства в относительный порядок. Дать прийти в себя разом поседевшим от пережитого бойцам. Генерал был готов держать пари, что две трети из оставшихся более никогда не найдут в себе сил повторно встретиться с этим, да и с любым другим, противником. Их проще будет возвести на эшафот, чем вновь заставить пережить подобный кошмар. Теперь до конца жизни многих из них будет мучить один и тот же кошмар. Иными словами, они более не бойцы…

Что-то в линиях летающих машин, в их возможностях, в вооружении говорило Ройсону, прозванному за глаза «Умником», что это не могут быть земные машины. Похоже, к аналогичному выводу пришли и многие из тех, кто сейчас мчался с генералом по бездорожью, уходя всё дальше от такого страшного места.

Уже отбывая в спешном беспорядке с места гибели корпуса, генерал и все остальные невольно обернулись. Как если бы в душе каждого теплилась надежда на то, что даже превосходящие силы воинственно настроенных земных лётчиков в состоянии одолеть шустрый рой технически и огневой мощью превосходящего их многократно противника. Но практика показала, что отныне надеждам не суждено сбываться. Обычное земное оружие и в этом случае оказалось практически бессильным.

По всей вероятности, это вскоре осознали и сами пилоты, однако отступить им не просто дали…

Сереющее сумеречное небо окрасилось сполохами быстрых разрывов. В нём будто запылали первые костры. Грохот далёкого боя, в котором неизвестные асы нашли для себя новые жертвы, наполнился истошным рёвом гибнущих истребителей. И надвигающаяся вечерняя облачность разразилась нежданным рукотворным звездопадом…

Горы тягостно и горестно стонали.

В их вечную, неспешную песнь, которую они ласково и бережно дарили благодарно слушающим их небесам со времён сотворения мира, с утра ворвалось, грубо вмешалось что-то непривычное, принесшее с особою неожиданный разлад в оптимистичный нотный строй.

…Долгими и тихими осенними ночами я слушал эту великую Музыку Сфер. С замиранием сердца, словно наново открывая для себя всё, на что так и не обратил внимания в прошлой жизни. Временами меня одолевала смертельная тоска, острое, непреодолимое сожаление о том, что та, кажущаяся уже нереальной, вымышленной жизнь, о которой у меня оставались ещё размытые, неясные и в основном невесёлые обрывки воспоминаний, так обделила меня в своей ласке. Наука слышать и благоговеть перед красотами мира была познана мною внезапно, в одну ночь, - словно бы я осторожно открыл вручённым мне ключом некий, тонкой работы загадочный шкаф, доверху наполненный непередаваемо Прекрасным.

Удивительное дело, - то, что ранее оставалось для меня недоступным, к чему я ранее был от природы невосприимчив и равнодушен, вдруг распахнуло для меня свои невообразимо чарующие горизонты. Я поражённо внимал и впитывал в себя всё, к чему столь мягко и неназойливо подтолкнул, привёл и приобщил меня этот чей-то нежданный, щедрый и добрый подарок. Упивался созвучиями всего бессмертного и всесильного, в высшей степени одаренных чьим-то талантом Композитора. Не раз я осознанно и с великим облегчением словно очищающегося сердца, без стеснения, ронял скупую слезу.

Вселенная прислушивалась, завороженная, а затем томно и с нежностью отзывалась на этот деликатный и умиротворяющий зов одинокой, но величественной и многообещающей Флейты Сладострастия…

Изначально меня буквально оглушил шквал новых ощущений. Я словно вошёл в концертный зал, в котором правила бал истинная Музыка. Вошёл из-за звуконепроницаемых дверей, за которыми долгие десятилетия кряду нерешительно и робко топтался в тихом и унылом фойе.

И внезапно для самого себя понял, что всё это время страдал хронической глухотой, а всё, что было создано до сего дня человечеством, по сравнением с этим величием Мирового Оркестра - просто наивное пиликанье затерянного в траве кузнечика…

Как оказалось, Вселенная и Земля полны чарующих, несравненных и необычных в своём великолепии звуков. Полны мощной, дивной музыки и её потрясающей гармонии. Колебаний, вибраций, касаний неосязаемых струн и тембров, - наполненных всеми оттенками людских и иных, незнакомых человеку страстей, неведомых и непривычных оттенков и нюансов звучания. Голосами и шумами, создающими в сознании фантастические, нереальные и причудливые зрительные образы. Отблесками призрачных и невесомых фигур, дирижирующих всем этим сверхчувствительным и бесконечно слаженным, чутким и тонким к любым, самым тончайшим дуновениям эфира, оркестром, за реальность существования которых можно вечно спорить с твердолобыми скептиками. Но я-то их видел! В некоторые, особенно откровенные мгновения душевного подъёма, я был склонен считать, что эти гениальные и одухотворённые призраки Бесконечности куда реальнее нас, толстокожих и бесчувственных чурбаков, стоящих в трясине собственного суетного бытия. И по-животному глупо, напыщенно и бездарно топчущих этот прелестный оазис Галактики, эту крохотную жемчужину космоса…

Сегодня горы с самого утра настойчиво трубили тревогу. Из тягучие жалобы вызывали диссонанс всеобщего спокойствия, дерзко резонировали с привычной окружающей умиротворённостью. Но, как я ни прислушивался, кроме общей обеспокоенности ворочающей стылыми боками озабоченной атмосферы, ничего не чувствовал. Всю последнюю неделю не было ничего такого, что указывало бы мне на то, что я – существо необычное, экстраординарное, страшное. Моё пугающее даже меня самого второе «я» мирно посапывало далеко отсюда. Порой мне начинало казаться, что всё, о чём я помнил и уже узнал, не более, чем дурной сон. Несколько раз я, чтобы убедиться, что я сплю, треснул даже сам себя по голове кулаком. Ничего положительного, кроме жуткого звона в собственном котелке, так и не произошло.

Я был отчего-то уверен, что где-то и именно сегодня произошло нечто, что в корне изменит привычное существование этого мира. Однако не слышал ни «зова», ни любого другого «сигнала», призывающего меня к каким-либо действиям. Я всячески «потужился» различными органами своих чувств, но всё без толку.

Поболтавшись немного для успокоения по лесу, я по здравому рассуждению решил, что мир, по-видимому, на этот раз обойдётся без моего участия и вмешательства. Что же мне теперь, - всякий раз, уподобившись Супермену, лететь туда, где у кого-то отняли чупа-чупс?! Не то, чтобы мне было лень или недосуг.

Уж явно я не был ничем «занят», если прямо и честно сказать об этом. Просто сам по себе напрашивался вывод, что происходящее где-то там, в неведомых и недоступных разуму далях, пока не носит характер экстренного. Мир с чем-то мучительно борется, да и пусть его. Организм, лишённый необходимости сражаться со внешней угрозой и пичкаемый лекарствами по всякому ничтожному поводу, в любом случае обречён на гибель, как только зазевается врач.

Да, я знал врагов этого мира. Да, я по-прежнему считал себя его неотъемлемой частицей и любил его, несмотря на нынешнюю его чуждость мне по времени и состоянию. Любил его, такого, каким он сейчас для меня был, и любил вполне достаточно, чтобы не желать ему зла. Но что-то властно и холодно нашёптывало мне о том, что все горести и беды этой крохотной колыбели для меня – лишь сторонняя данность, привычная рутина, своего рода работа. Которую нужно делать лишь тогда, когда к тому возникает совершенно крайняя необходимость. Что я должен считать себя некоей отрешённой единицей, не входящей в состав живущей в этом времени общечеловеческой семьи и не обязанной по собственной инициативе или велению сердца ли, совести хвататься за утыканную гвоздями дубину и мчаться, угрожающе размахивая ею, в сторону любого происшествия на её тесной жилой площади. Вроде драки или межгосударственной усобицы. Я был немало удивлён подобным нынешним подходом Неведомого к своей персоне, но, привыкший уже изрядно к некоторым странностям в своей жизни, пожимал плечами и старался не обращать внимания на всё это. Мол, мало ли что может почудиться изнывающему от безделья и одиночества индивидууму?

Как раз для того, чтобы хоть немного скрасить своё необщительное и монотонное существование, я вчера осторожно наведался в небольшой городок в соседней долине. Само собой, ночью. Словно трусливый заяц. Словно тать. И приобрёл, - а точнее, просто украл, забрал, отнял, - как хотите, - для своей первой личности, этой весьма скучающей по коммуникациям персоны, весьма полезный «набор» в виде генератора, телевизора, радиоприёмника, DVD и всего того, что в том районе попало мне под руку. То есть дисков, газет, журналов и книг. То, что всё это было на австрийском или английском языке, меня с недавних пор абсолютно не смущало. Как я неожиданно для самого себя обнаружил, я стал понимать этот язык. Впрочем, я понимал все языки, наречия и сленги, которыми оказалась столь богата наша планета. Первоначально сие открытие повергло меня в глубокий шок, когда я осознал однажды, что свободно читаю и понимаю надписи на наполовину выцветших маршрутных стендах, расставленных по туристическим тропам, когда-то пролегавшим в моём районе.

Произошло и обнаружилось это совершенно случайно, и когда до меня дошло, что я, даже не зацикливаясь на этом, подсознательно пробегаю, походя, глазами тексты на японском и шведском языках, словно на родных, - тут, признаюсь, у меня несколько приподнялись волосы на голове, несмотря на всю их немалую длину. Несколько секунд замешательства, граничащего с паникой, - и всё. Принял это, как данность. Я вновь флегматично двинулся дальше, таща на себе вязанку свежесрубленных дров. Все происходящие со мною незаметные, но крайне поразительные метаморфозы подозрительно быстро укладывались в моём сознании в спокойный сон с заливистым храпом. Словно они всю жизнь были мне присущи, и при этом я знаком был с каждой из них лишь шапочно.

Так вот, - ограбив в наглую, в подобие кавалерийского набега или погрома, несколько лавок подряд, я умудрился смыться ещё до приезда полиции. Впрочем, особо «сигнализировать» там оказалось и некому. Придя на место, я для начала совершил неприличный акт вынужденного насилия, вырубив всех, кого, на их беду, нашёл в поре бодрствования, и кто мог поднять среди ночи такую ненужную мне панику, - от проводов электрической подстанции, сторожей, охранников…до зевающих напропалую седоков притаившейся в парковой алее патрульной машины... А уж потом беззастенчиво и спокойно погрузил в собственную машину всё, чего так жадно пожелала моя беспокойная натура.

Я представляю себе, сколько новой суеты породил мой новый акт разбоя. Уверен, что некоторые офисы этой улочки были битком набиты наружной следящей аппаратурой. Но что можно сказать о громиле с наглухо измазанным чёрной сажей лицом?! Ну, я думаю, что вскоре они прозреют, почешут макушку, затем немного в паху, - и начнут прочёсывать в том числе и все окрестные горы. Но, во-первых, я от них пока далеко. И не в их районе ответственности. Доберутся сюда они не скоро. А во-вторых, меня не покидало ощущение, что весьма скоро меня здесь уже не будет. И удалым полисменам, буде сюда такие и заявятся, наконец, достанется прелестное наследство в виде обжитого и со вкусом обставленного, но пустого и бесхозного домика.

Поэтому я со снисходительной улыбкой, пережевывая бутерброд с ветчиной и сыром, следил по телевизору за репортажем «с места происшествия». Как всегда, там врали безбожно, безнаказанно и нагло. Если верить словам грозно нахмуренного шефа полиции, «они уже вышли на след преступной группировки, совершившей дерзкое ограбление»,…и так далее по тексту.

Когда б за умение брехать и вешать лапшу на уши раздавали медали, любой шеф полиции или милиции города или страны к вечеру бы плотно прижимался мордой к асфальту, не будучи в силах оторвать от него грудь, тяжко увешанную регалиями. Поэтому, поразвлекавшись ещё немного просмотром полицейской хроники и полудетских новостей, я переключился на познавательный канал.

…Надо сказать, тема была интересной.

Тайна Тунгусского метеорита, вот уже более столетия усиленно муссируемая научными кругами и всякого рода любителями, мне всегда импонировала.

Потягивая превосходный гранатовый сок, сдобренный сочными жаренными королевскими креветками, я с интересом уставился в экран. Какой-то рыжий и прыщавый тип в заглаженном до сальных пятен пиджаке гундосо вещал о новой теории в отношении сего странного космического события.

Я прислушался:

- …и тогда мы с профессором Траумелем вполне обоснованно предположили, что космическое тело имело заострённый «нос». Пожалуй, общая форма «метеорита» должна быть и по остальным параметрам строения в целом правильной. Однако судить об этом со стопроцентной долей вероятности как раз пока и не представляется возможным. Недавнее событие в Австрии позволяет провести некую параллель между подобными случаями. Там так же, как и в Сибири, небесное тело зарылось глубоко в землю. Такое происходит крайне редко, но существенно усложняет процесс их поисков и изучения. Возможно, Тунгусское «чудо» ушло на глубину более пятисот метров, что можно утверждать, исходя из размеров природной катастрофы, учинённой «пришельцем». То есть, «метеорит» имел размеры не менее ста, ста пятидесяти метров в поперечнике. Мои коллеги из Массачусетского университета полагают, что его диаметр был не менее пятисот метров. Не буду пока оспаривать их концепцию, однако интересно другое. Временные вспышки энергетической активности местности, пока не объяснимые и загадочные, ставят в тупик научное сообщество…

Хм, а в этом что-то есть… Я не имею ввиду последнее падение «камушка» в вылизанный до блеска огород Европы. Таким образом, видимо, я и появился здесь. Что-то наталкивало меня именно на эту мысль. Раз я был где-то ТАМ, среди звёзд, то единственным логическим объяснением моего «прихода» на порог планеты может служить полёт. С дальнейшим падением раскалённого, пылающего болида с жуткой высоты. Не с местного же кладбища ж я выполз?!

Насколько я могу судить по обрывкам воспоминаний, прибили меня где-то на войне в России. Правда, оставался незакрытым и невыясненным ещё один вопрос, - как я выбрался из этого «космического яйца»? Откровенно говоря, меня почему-то претило рассуждать на эту тему. Словно в моей голове на это было наложено табу так же, как и на вопрос «Откуда взялся Бог?». Ну, в самом деле, - не станешь же составлять собственное генеалогическое древо?! Кто и кого когда «родил»…

По логике вещей, «родиться» наново, в земном понимании этого слова, я никак не мог. Новых, местных мамы, как и отца вкупе с суетливыми и заботливыми родственниками, у меня не было. Я ПОЯВИЛСЯ, и все дела. Уже в том виде и облике, в котором сам же себя в один прекрасный вечер и обнаружил. Вряд ли у меня было ещё и босоногое детство в этом промежутке времени, прошедшем с поры моей последней смерти… Я горделиво улыбнулся собственному каламбуру. Не хило сказано!

Так вот, - по всей видимости, я просто «воскрес». Из ниоткуда. Но поскольку всем давно известен закон сохранения и превращения энергий, «соткаться» из воздуха здесь, на планете, начисто лишённой чудес и сказочного волшебства, я не мог. Как не мог бы быть чьим бы то ни было ребёнком. Мои размеры…

Пожалуй, моя маман, будь она у меня…и мой папуля…и вся родословная братия, - они тоже обязаны были б быть гигантами. Да и я в самом сопливом возрасте был бы похож больше на рослого мужика с умом грудничка, чем на соответствующего естественным законам природы карапуза. А это уже уродство. А уродство в этом мире тщательно наблюдается. Врачами или хранителями музеев. Посмертно…

И на них ходят поглазеть ротозеи. Однако реакция людей в больнице…и некоторые другие факторы, - они говорят о том, что я – полная и совершенная неожиданность для местной «флоры и фауны». Вроде пришельца со звёзд. Что не так уж и далеко от истины. Я «родился» среди сияний мыслящей магмы и бешенства ревущего пламени. Пришёл в новый мир, что называется, ногами вперёд. Оттуда я и прибыл, словно курьер, в некоей «капсуле». Думаю, это единственное логичное объяснение моего нынешнего существования и присутствия здесь…

Далее на меня почему-то всегда нападала странная апатия, как только я доходил до этой фазы рассуждений. Словно за этим «порогом» начиналось нечто омерзительное и ужасное, о чём не принято говорить в приличном обществе. И мой мозг сдавался на милость отупения и флегматичности, принудительно окутывающих меня убаюкивающим покрывалом. Ну, появился ты и появился. А как – неважно. Ведь верно, дорогой?

А вот что касается Тунгусского «гостя»… Тут я что, - волен был рассуждать, сколь моей душе угодно? Или же… Прислушавшись к ощущениям, я «тронул», а затем настойчиво «потеребил» невидимую пуповину, в моём воображении постоянно связывающую меня с этим миром, и уходящую своим бесконечным вторым концом куда-то за серое марево атмосферы, и мысленно вопросил: «Могу ли?»

Ответом было полное равнодушия молчание, будто мне на сей раз позволяли безнаказанно сымпровизировать на вольную тему. Поняв, что данный вид мыслей не явится чем-то неординарным, подлежащим немедленному пресечению, и что он не входит в компетенцию Неведомого, я устроился поудобнее в собственноручно сколоченном кресле, и погрузился в созерцание Истины. По крайней мере, к поиску её хотя бы примерного отражения в зеркале имеющейся и наблюдаемой мною действительности.

Если провести, как вякнул тот телевизионный умник, хотя бы отдалённую аналогию между этими двумя событиями, то выходило, что моему «визиту» сюда тоже предшествовало, могло предшествовать, что-то такое, на что мне стоило б обратить самое пристальное внимание. На что же именно?

Допустим, я пришёл сюда с некоей целью. Понятной полностью лишь тем, кто мною сюда «выстрелил» в «односторонней ракете». При этом выдав мне, как я понимаю, билет в одном направлении. Ну, что же, хорошо! Я здесь. Хоть мне это и не очень нравится. А дальше?

Если верить всё той же логике, моё появление в этом, в общем-то благополучном, мире вызвано тем, что здесь скоро будут развиваться или уже развиваются некоторые события, с которыми не в состоянии будут справиться собственные, «местные» силы. И к чему я должен буду приложить руку, да? Ну, предположим, это так. И те странные существа, которых я не столь давно прекрасно упаковал к закапыванию, как и те обычные граждане преступной наружности из людского сообщества, состоящие при них, несут в себе определённую опасность для общества. Но, насколько я мог судить, они, как и я, тоже появились не на игровой полянке детского сада, а на арене довольно мощной техногенной цивилизации. И их, вроде бы, не настолько много, чтобы прилично научившееся убивать всё живое, агрессивное и неуёмное человечество, в конце концов самостоятельно не свернуло им шею. Тогда зачем здесь понадобился всё тот же я?! Это уже второй вопрос. На ту же, по сути, тему.

Далее. Если уж я сиганул сюда таким образом, то кто прогарантирует, что из сотен и тысяч случаев падения метеоритов хотя бы в одном из них не прибыло на Землю ещё что-то, что преследует какую-то свою цель? Хотя какую именно?! Поохотиться на человека? Космическое сафари? Чушь какая-то… Это из кино всё больше. И вообще, - что делают здесь эти, похожие на переростков гипергорилл, чужаки? Не припомню, чтобы природа планеты когда-либо порождала подобных монстров! Вывод один: они здесь пришлые. Чужая, чуждая форма жизни. Но их немного. Вряд ли их больше нескольких сотен. И для того, чтобы устроить им здесь весёлую жизнь, всесильной Пустоте, любящей, очевидно, делать высокие ставки в игре, потребовалось «будить» меня после тридцатилетия «сна»?!

Я почувствовал, что снова захожу в тупик…

Хорошо, пусть так. Если предположить даже, что они будут настолько неуловимы, коварны, жизнестойки, что всё человечество окончательно притомится гоняться за ними по лесам и городам, впустую сверкая пушками и сталью, что всё-таки здесь потребовался бы Я, то выплывает следующая закавыка, - как же появились здесь ОНИ? Судя по тому, что в мире царит относительное спокойствие, не свойственное истерии, проявляемой при состоявшемся «контакте», о котором грезят чуть ли не все, - от младенца до пенсионера,- об их существовании не догадывается никто, кроме тех, кому это знать положено? По долгу ли службы, по случайному стечению обстоятельств…

Выходит, что эти обезьяны, наделённые жутко крепким телом и свирепым нравом, здесь тайком? Ну, и пусть бы их, мало ли, - может, готовят понемногу свой «выход на бис» перед массами…

Тогда где их корабль? Не на метле же они преодолели эти гигантские расстояния? Это не велосипед, что можно спрятать в стоге сена где-нибудь в Кукуевке. Тут, пожалуй, потребуется не одно Марсово поле, чтобы их могучее приземление не превратилось в планетарную катастрофу. А такого события ПВО любой страны отпраздновать отнюдь не откажется… Разве только они не прибыли на Землю в наспех сколоченном деревянном каноэ.

Что-то ассоциативное мелькнуло в моём взбудораженном мозгу…

Каноэ, корабль…судно…челнок…чёлн…лодка… Лодка?!

- Господи, не может быть… - я отказывался верить ходу собственной мысли. Проводить аналогии с подобным по меньшей мере – кощунство и богохульство.

Однако в голове настойчиво пищало и брыкалось что-то, отдалённо напоминающее близкое озарение, догадку.

- Каноэ…Ноэ…Ной… - Я подпрыгнул и чуть не заорал в голос: - Это же Ковчег, или я идиот, каких мало!!!

Так, нужно успокоиться. Нужно унять лихорадку первооткрывателя, и всё ещё раз тщательно взвесить.

Нужно снова и снова, шаг за шагом, проанализировать всё случайно пришедшее в голову, и по крупинке выцарапывать ногтем из общего сумбура стоящую информацию.. Даже домыслы, даже несуществующие, на первый взгляд, фактики… Именно таким образом из кажущейся бредом идеи всегда рождались открытия и гениальные изобретения. Не претендуя всё же на место Эдисона или Фарадея, я рассчитывал найти ту неуловимую нить последовательности и логичности событий, в которой хотя бы возможно разглядеть рациональное зерно. Поэтому я буду «просеивать» весь информационный, мыслительный и случайно поспевший к порогу интеллектуальный мусор, пока не выберу для себя несколько логических направлений вполне осмысленного поиска. По какому-то капризу памяти я осознал, что именно этому я учился где-то и когда-то. В прошлом. Что-то похожее на военную академию.

Делая себе кофе, я непрестанно бормотал себе под нос:

- Арарат, Ной, потоп…Ковчег… Хм, а что из этого? Библейский потоп… Библия!

Я остановился так резко, что чуть не выплеснул содержимое всей чашки на пол, и оторопело уставился перед собой:

- Видения святого Иезекииля… Боже правый, эти черти, которых я прибил тогда к полу… Как же там в тексте?! «И животные быстро двигались туда и сюда, как сверкает молния»… Они так похожи на животных… Куда больше, чем на людей.

Словно громом поражённый, я почти повалился всем своим весом на диван, жалобно чирикнувший подо мною раздавленными в хлам пружинами.

- Эти твари двигаются стремительнее гадюк, это точно! Уж не знаю, что сделало меня быстрее их самих, но если верить остальному: «И я видел: и вот бурный ветер шёл от севера, великое облако и клубящийся огонь…и сияние вокруг него»… Если учесть, что в моё время масса умников постаралась каждый по-своему пересчитать хронологию событий, описываемых в Библии, то выходит, что…а что же выходит?!

А выходило вот что. Если решиться на грех и подумать, что наивному Иезекиилю привиделся не сам Господь, личным свиданием с которым что-то уж совсем часто хвастались всякие полоумные и немытые годами «святоши», переквалифицировавшиеся в поборников веры из вчерашних душегубов, то выходило, что этот козлобородый старец наблюдал посадку этих негодяев… Ну да, - именно в пустыне… или же где-то на Севере. Удалив на время приближающую к прототипу аллегорию описываемых им образов, попробуем рассчитать примерное место событий. Скажем так, - из той пустыни, где объедался своими упитанными акридами глазастый баюн, можно нередко наблюдать северное сияние. Следовательно, при некоторых особенностях атмосферы Земли из-за разницы холодных и раскалённых масс воздуха прозрачность, помноженная на эффект рассеивания, «растягивания» далёкого объекта, «проецирования» его на «полотно» неба… и эффект «линзового» увеличения, «морока», прямая видимость посадки огромного межзвёздного корабля-матки вполне достигала окрестностей как Египта, Скандинавии, оконечностей Африки, так и современного Перу. Иначе откуда бы в преданиях индейцев, северян, негров и тех же египтян столько сходств с библейскими преданиями?! Пусть и в разных словесных, литературных, сравнительных зрительных и ассоциативных транскрипциях! Там скакнул с неба великан Один, потрясая огромным топором, там объявился Ра и иже с ним. Тоже не шибко симпатичные. А в Библии - «подобие лиц их – лице человека и льва»… И ведь в мордах этих существ, что стали моими «визави», что-то многовато сходства и с обезьяной, и с каким-то хищником. Одни глаза их чего стоят. Кошачьи какие-то, это правда…

Время же эти столь разные источники указывают практически один в один.

Вот тут стоп! Потоп ведь был куда как в другое время, если верить написанному. И если принять во внимание, что выводящие торопливые каракули «хронисты» того времени не переврали с перепугу чего-нибудь. Снова внезапный порыв ветра в голове, и в памяти услужливо всплывают события моего времени. Бесчисленные утверждения учёных о том, что планета разумна, что она долго хранит в той же атмосфере некие подобия «фото» давно происшедших событий. Как глаз человека. Что он узрел перед смертью, то запечатлено в виде «снимка» на его сетчатке. Отсюда и видения массовых средневековых баталий на «экране» неба, и наблюдения за плывущими под скудными парусами давным-давно истлевшими судёнышками неизвестных и канувших в Лету рас…

А что, если «видения» эти самые и были действительно таковыми, просто «отложенными» во времени? И едва не поперхнувшийся своей вечерней высокобелковой трапезой старикан попросту видел то, что всплыло спустя несколько десятков веков?! По всей видимости, так оно и могло быть! Очевидно, как день, что эти мерзавцы приземлялись на планету и прогуливались по ней уже в далёкой древности. Пока человек ходил раком в поисках кореньев. А потом… Потом грянул потоп.

И ведь самое главное, что возможность сесть у них оставалась только одна. На полюсе. При такой скорости и с таким углом выхода на орбиту в принципе возможна лишь «касательная» вариация посадки. Правильно, это полюс! А поскольку «макушка мира» наклонена в сторону Солнца, выбранного в качестве «звезды конечного назначения», то и вышли они на него именно со стороны середины нашего звёздного скопления. Скорее всего, совершенно случайно. И обалдели, обнаружив буквально под носом обитаемый мир, пригодный для посадки. Торможение и сама посадка на самую логически подсказываемую точку планеты.

Северный полюс. При этом – проще некуда. Поднятые ударом могучих сил воды океанов. И в результате дядюшка Ной вынужден, по предупреждению свыше, готовиться к «великой стирке», связанной с прибытием «дорогих гостей». В которой благополучно и счастливо тонет, практически полностью, и так пока ещё немногочисленное население планеты…

А чтобы такое стало возможным, воды должно быть поистине много. Чертовски много. Чтобы устроить такой «дождик», что скрылись континенты, потребовалось бы согнать в тучи влагу всех океанов. Что теоретически и практически невозможно. Ну не осушились же они при этом разом до дна, чтобы их вновь залило?! А вот откуда взять столько водицы? Вот именно. Таяние льдов, причём с одновременным, быстрым и мощным выпариванием влаги в атмосферу. Ибо только практически молниеносное наполнение атмосферы могло дать ТАКОЕ, практически разовое, количество осадков. И цунами. Высоченные, не чета нынешним.

Причём, если произвести несложные расчеты, станет ясно, что одних лишь запасов Северного полюса маловато на указываемую в источниках толщу воды. Высота Арарата никак не меньше трёх тысяч метров, верно? А ведь пристал ковчег практически в аккурат на его вершину…

Нетрудно понять, что задействован был в шоу и второй полюс планеты… Значит…значит, что кораблей было два! И садились они практически одновременно. Лишь в силу удалённости Южного полюса от Европы, Америки и Палестины вторую «птичку» из давневремённых дикарей, наших предков, никто не видел. Но она там была. И была явно не на поверхности. И не одна. Для таких кораблей, скорее всего, предусмотрен немалый «флот сопровождения». И составлен он отнюдь не из картофелеуборочных мялок или комбайнов по заготовке ватрушек... Насколько я могу судить, брюхо таких «рыб» должно быть забито ими до отказа. Недаром в газетах и по телевидению постоянно трубили о том, что в водах северных морей и Атлантики что-то таки есть, эдакое огромное. Что видно из космоса.

По всей видимости, это могли быть именно ИХ корабли. Дремлющие в своей первозданной мощи, пронесённой Бог знает через сколько световых лет, если не тысячелетий…

Эти твари ушли под лёд, насмерть «умыв» перед этим всю планету… И удавами дожидались своего часа. И теперь, как божий день, ясно, что их там куда больше, чем нам тут хотелось бы. Армиями и армадами в гости на чай не ходят, знаете ли…

Вот таков был сценарий их «праздничного визита». Я чувствовал, что прав. И прав не на сто, а на тысячу процентов.

А если учесть, что они и до сих пор здесь, значит… Это значит, что они и не покидали Землю. Вот почему их прибытие не зафиксировано нигде. Ни в каких анналах современности. Только в Библии. И только вскользь. И записаны там эти «свидетельства» в тех «детских» выражениях, что были понятны тёмному большинству населения во все века, предшествовавшие технологическому скачку цивилизации.

И теперь уже явно напрашивался вывод о том, что со всеми этими событиями каким-то образом всё же связан и Господин Тунгус. Что-то не столь давно прибыло в нём на эту Землю. Что? Раз прибыл я, то отчего же не прибыть подобной «попуткой» кому-то или чему-то, что они так давно и долго ждали. Что могла содержать та громоздкая «небесная посылка»? И кто знает, - не отыскали ли они её ранее нас?!

Так что же за всем этим должно последовать?

Контакт? Долгожданный диалог цивилизаций? Вряд ли бы сторона, прибывшая на Землю с подобной, практически официальной целью, не заявила бы тут же о том, что Некто уничтожает их народ. Вроде меня. Тут бы подняли такой хай, что даже мне вряд ли удалось бы к ним тогда подобраться. Даже после самого первого трупа. А так – тишина стоит такая, словно я переехал самокатом кошку, прибежавшую из соседнего города…

Я рассеянно перевёл глаза на экран. Там шёл крутой боевик: в смятении металась по полю чья-то пехота, избиваемая безжалостно и талантливо успешно атакующими частями её противника.

Ответ пялился на меня с экрана, на котором талантливый режиссёр тонко обыграл и искусно воссоздал картину повсюду царствующей смерти. Моя голова словно сказала мне ласково о том, что я большая умница и на правильном пути. Однако это отчего-то меня ни капли не утешало. Загадок на самом деле стало только больше, и я ни на йоту не приблизился к их решению.

Пожалуй, никогда ранее не было моей душе так пусто и тоскливо.

А горы надрывались уже от горестного плача…

Прошли положенные трое суток для решения вопроса о сохранении или аннулировании статуса убежища. По инструкции, если в течение этого времени от командования не поступало известий и указаний, Бункер переходил на боевой режим. Это значило, что на его территории вводилось Чрезвычайное положение и законы военного времени.

Дик старательно заполнил очередной формуляр и отложил его в сторону. Им приходилось становиться на довольно-таки скудное довольствие. Для чего необходимо было написать гору бумаг и пройти целую дурацкую процедуру. Питание было предложено не слишком роскошное и однообразное. Концентраты, сухие белковые смеси и сушёные продукты из разряда военного пайка в экстренных условиях.

«Ничего против этого не поделаешь. Будем жрать. Кто будет против – термитная печь Убежища переработает. Здесь никого перевоспитывать не будут», - Дик невольно поёжился. «Нужно выжить, а там наедимся всего, чего утроба пожелает. Как выйдем отсюда. Если выйдем. Ну, этот идиот Робинсон способен довести до падучей кого угодно».

Так уж получилось, что среди персонала оказался и пройдоха Джим Робинсон. Естественно, куда ж без него! Специалист, чтоб ему пусто…

Пожалуй, Дик предпочёл бы остаться наверху, чем полтора года, без возможности отдыха, ежедневно видеть рожу кудахтающего без умолку Джима. И не дай Бог быть при этом с ним в одном боксе!

Отчего-то тот воспылал прямо-таки братской любовью именно к Дику. Не проходило и дня, чтобы он не пытался докучать вопросами и неуместной заботой. Нет, ничего предосудительного в плане сексуальной ориентации! Просто неведомо по какой причине Робинсон взял «опекунство» над Диком. Причём делал это так, словно чернокожий оставался его единственным и самым любимым родственником на свете. И чем сильнее, активнее были попытки Джима сблизиться с Диком в товарищеском плане, тем более отвратительным казался ему стареющий «братишка».

Тяжело вздохнув, Дик едва успел подумать о том, что, пожалуй, нет на свете радости полезней, чем отсутствие Джима и любых болезней, как дверь тихонько отворилась, и в образовавшуюся щель просунулась улыбающаяся шире ковша экскаватора рожа «специалиста дальней спецсвязи»…

- Ты?! – Дик едва не задохнулся от неожиданности, - так быстро на мысли о ком-то не являлся ещё никто на его памяти.

«Прямо как чёрт, - помяни, и появится из воздуха тут же!» - он ошарашено покачал головой.

- Привет! А что, ты тут ждал девушку на свидание? Не рад? – Рыхлая скотина изобразила на лоснящейся физиономии умильное удивление задетой добродетели.

- Как же не радоваться, прямо свет в оконце… - пробурчал невнятно сержант, старательно делая вид, что крайне заинтересован лежащим перед ним листком с данными позывных. При этом не заостряя внимания на том, что разглядывает его вверх ногами.

Казалось, втискивающийся в подпёртую стулом дверь отсека Джим не обратил никакого внимания на жалкую уловку Брэндона.

Он с порога бодро взял быка за рога:

Друг мой! – При этих словах чернокожего покоробило. – Отныне мы с тобою – «единый рабочий организм»! – Поднятый вверх грязный палец должен был, видимо, символизировать важность момента.

- Хорошо, хоть не «орган», Джимми…- унынию Дика не было предела. Вот и доигрался в мысли! Накаркал, одним словом. Сам себе накаркал!

Подавив мучительный стон, Брэндон решил впредь в общении сдерживаться, дабы не нахамить. Скорее всего, капитану Хора это не понравится. И придётся иметь немало неприятных минут в общении с ним. Как ни крути, а работу придётся делать. Даже в паре с таким занудой.

…Ранний скудный «завтрак» оптимизмом не заряжал. Уже первые три дня подобного «питания» породили у изнеженных качественной пищей людей массу изжог и запоров. Вместе с ними приходило и незаметное привыкание к рациону.

После того, как размоченную водою «пищу», а именно белково-зерновые пресные брикеты, наскоро закинули в позёвывающие рты, в помещение внезапно вошел полковник Ларсен. Здоровенный, как битюг, он, тем не менее, был довольно культурным и грамотным человеком, что в корне опровергало бытующее повсеместно мнение, что чем здоровее и кряжистее мужик, вояка или спортсмен - тем мельче при нём мозг. Если говорить начистоту, так оно чаще всего и бывает. Так что полковник был, скорее, приятным и редким исключением из общих правил. Однако глаза его, наряду с тактом и умом, светились ещё и серой сталью жестокой решительности.

Тому, кто собирался поспорить с полковником Ларсеном, потребовалось бы для начала мало-мальски продуктивного разговора положить его на лопатки. Или лицом в землю. Возможно, лёжа на полу, с заломленной до отказа за спину рукой, он бы и выслушал кого-нибудь относительно какого-либо предмета спора…

При его появлении шумно задвигались отодвигаемые при вставании стулья, однако он успокаивающим жестом протянул вперёд широченную ладонь:

- Прошу всех сидеть. У меня довольно краткое сообщение, поэтому не хочу отрывать у вас много времени. Сегодня после обеда всех, здесь присутствующих, примут врачи. Возможно, это «мероприятие» затянется на несколько дней, однако я настаиваю на том, чтобы к нему все отнеслись крайне серьёзно. И ответили на все вопросы, какими бы они ни показались вам странными. Надеюсь, трудных вопросов ко мне, - он подчеркнул это слово, - «мне», - по данному поводу не будет? – Он вопрошающе обвёл взглядом «столовую». Хм, много ли нашлось бы желающих порасспросить полковника подробнее?! Даже о том, откуда здесь взялись врачи. Насколько все помнили, никакой поликлиники или больницы поблизости не было. На базе располагался маленький лазарет, при нём ошивались два медбрата, которые при более серьёзных, чем порез пальца, ранах везли пострадавшего в госпиталь, находящийся за семнадцать километров от части.

Хотя в прищуренных глазах начальника Бункера и светилось подобие понимания удава, с любезной улыбкой ждущего от жертвы краткого интервью по поводу особенностей пищеварительной системы пресмыкающихся, однако здесь никто не купился на этот ленивый взгляд крокодила из-под приспущенных век. Аудитория безмолвствовала. Ларсен утвердительно и даже удовлетворённо кивнул головой:

- Хорошо, я так и думал. Тогда я сообщу вам всем ещё кое-что. По рекомендации тех же врачей мы начали добавлять в напитки и пищу препараты, снижающие в организме индивидуума сексуальное влечение. Эта вынужденная мера, я думаю, вам вполне понятна. Уверен, что все вы также понимаете всю неуместность инсинуаций с половыми отношениями. В убежище всего лишь сорок женщин… И мне не нужны здесь ни поножовщина за кусок…- Ларсен на секунду запнулся, словно вспомнив, что он таки не в казармах, и почти сразу подыскал подходящее слово:

…- За кусочек удовольствия. Ни ночная беготня по чужим постелям с последующими сценами глупой ревности, ни новый Бульвар Красных фонарей. Это касается и вас, милые и ненаглядные наши дамы, - он повернулся к женским столикам и окинул их цепким взглядом из-под слегка нахмуренных бровей. Под его взором кое-кто стыдливо потупился. Очевидно, не все из женской половины рассчитывали здесь на столь «нерадушный приём»…

- Поэтому принятие данных напитков и препаратов обязательно для всех. – Во время его речи ничто не нарушило тишины. Полковник попытался бодро улыбнуться:

– Зато в этих напитках содержится очень много полезных веществ и аминокислот, в том числе в него добавлены компоненты, поддерживающие ваш высокий тонус на протяжении всего дня. Приятного аппетита!

Ларсен резко развернулся на каблуках и вышел, сопровождаемый вооружёнными солдатами. Дик ухмыльнулся и вернулся к «чаю», - эдакой едва тёплой, мутноватой жижице с «энергетиками», в которой так же грустно и уныло плавал слабо растворённый ксилит. Вот так новость… Средство от «стоячки» и допинг в одной кружке! Он принюхался с интересом. Нельзя сказать, чтобы пахло чем-то резким.

Пожалуй, всё же стоит выпить это. Всё равно на такой работе, ка у них с Робинсоном, чаще будет хотеться спать, чем секса! А иначе до ужина без борьбы со сном не дотянуть. А вот кофе отныне стал страшным дефицитом…

Потянув для приличия ещё несколько секунд, сержант одним махом осушил почти холодную кружку.

…Все три предыдущих дня эфир молчал. Как не показывали также никакого движения ни радары, ни установки высотного слежения.

Бункер безуспешно пытался выйти на руководство. Все эти дни Джимми, напялив наушники, безуспешно вслушивался в пространство. Очень часто он с психом срывал их с головы и отбрасывал в сторону, устало тёр глаза и вполголоса ругался. Не было, как он говорил, успокоившись, даже атмосферных помех и разрядов. Абсолютная, гнетущая и совершенная в своей глубине, тишина. Тишина могилы. И было неясно, где именно сейчас она реальнее, - здесь, в Убежище, или там, за недремлющими зрачками камер наружного наблюдения. То ли они в могиле, то ли мир. Как это ни странно, мир снаружи был пуст. Не было видно абсолютно никакого движения. Лишь снежная мгла и бушующие по-зимнему свирепые метели, которые уже вконец укрыли картины причинённых разрушений и гибели. Словно и не было ничего, о чём могло бы напоминать занесённое сугробами поле. В отсутствие уборки снег обнаглел до крайности и стёр с земли саму память о человеке и его деятельности.

Несмотря на заданный полковником темп и объём работ, людей даже сквозь изнеможение и постоянную сонливость понемногу охватывала всепроникающая паника. Собираясь на перерыв, тихо и уныло делились мыслями. Их суть постоянно сводилась к следующему.

Вокруг абсолютно ничего не происходило. Никакого движения. Ни людей, ни животных, ни птиц. И некоторые начали судачить испуганно о том, что всему на планете пришёл конец. Что не выжил на многие тысячи миль никто. И они теперь обречены сидеть здесь эти полтора года, а может, и больше. При этом безо всякой гарантии на то, что по выходе их не ждёт опустевший, страшный и голодный мир, в котором нет ничего, что могло бы их выручить. Они признавались сами себе в том, что им не дано прожить вне тех условий, к которым они привыкли. И пугались оттого ещё больше…

Уже поползли пока ещё нестройные, но набирающие сторонников слухи о том, что их специально загнали сюда, - как генофонд, как «базу» человеческого материала, послужащего в дальнейшем основой для возрождения исчезнувшего населения Земли. И хотя они слабо представляли себя в роли новых прародителей человечества, способных в новых условиях лишь спариться, но никак не выносить, сохранить, прокормить и обогреть грядущее потомство, версия упорно не умирала и становилась среди некоторых даже модной. Это была наиболее молодая и «безбашенная» часть личного состава. Сама идея подобного «заселения» им сильно импонировала.

Однако подавляющее большинство впало в уныние. Пораженческие настроения схватили Бункер в крепкие клешни.

Всюду слышались судорожные и тяжёлые вздохи, народ выдвигал варианты смерти их «сообщества», - один страшнее другого. И вовсю строились догадки о том, кто же всё-таки были те жуткие существа, что так внезапно и легко сломали их столь вольготную прежнюю жизнь?

В том, что это были именно неземные существа, не сомневалось более половины. Остальные склонялись к мысли, что это разновидность боевых роботов, и прикрикивали на первых, украдкой покручивая пальцами у виска. И продолжали долдонить о каких-то новых разработках противника, причём вполне земного происхождения. И те, и другие спорили друг с другом до хрипоты, приводя огромное количество всяких доводов в пользу именно своей теории. Пока ещё споры не носили характера ожесточённой схватки противных сторон. Зато бросалось в глаза, что ни та, ни другая стороны не приходили отчего-то в священный трепет от того, что это был всё же инопланетный разум либо высокотехнологичные изделия, доселе не встречавшиеся. Во всяком случае, оптимистов контакта, о котором столь долго мечтало человечество, в Убежище что-то не наблюдалось.

Создавалось впечатление, будто всё это было знакомо всем до оскомины, словно с этим люди сталкивались ежедневно.

И короткими ночами, в свободные от работы смен, женщины устало и отчаянно рыдали в не высыхающие от слёз подушки.

…Сегодня Робинсон был с самого обеда какой-то странный. Он внезапно и как-то незаметно перестал психовать, прилежно и спокойно сидел в застывшем состоянии и «слушал» сканирование частоты за частотой, которое упрямо производила бездушная и неутомимая машина.

Глаза на его лице, небритом пару дней и густо покрытом мелкими бисеринками пота, смотрели перед собою прямо и слегка отрешённо. Зрачки уставились в одну точку на панели прибора. Словно их хозяин был погружён в какие-то долгие воспоминания. В помещениях, несмотря на старания вентиляционной системы, было душновато. Температуру добавляли нервные мысли людей и работающее оборудование.

Ровно в полдень Джимми снял наушники, отложил их и поднялся. Слегка помотав головой, он с каким-то виноватым видом слегка развёл руками и молча прошагал в столовую. Это было на него непохоже. Чтобы говорун Джимми вот так просто и без напоминаний промолчал?! Дик недоумённо смотрел на Робинсона и прикидывал, - не начиналась ли у того какая-нибудь новая форма клаустрофобии, выраженная полным молчанием вместо присущей ей паники и ора?

А может, Джимми-неряха попросту чувствовал перед коллегами некое чувство вины за собственное бессилие услышать и принести им приятную весть, а именно позывные вышедшего на связь Центра?

Меланхолично пережёвывающий свою порцию Джимми о чём-то рассеянно думал. В то время, как исподтишка наблюдающий за ним Брэндон не переставал дивиться произошедшим с фанфароном переменам, и всё ждал, когда же этот велеречивый и скандальный павлин опомнится, встрепенётся, расправит перья и залопочет очередной свой бред.

Однако надеждам чернокожего сержанта не суждено было сбыться. Всё также, не размыкая уст, Робинсон очистил миску до дна, поднялся и отнёс её на «мойку», где её попросту протёрли едва влажной тряпкой, вымоченной в растворе хлорной извести, и засунули вместе с другой накопившейся посудой в пропарочный шкаф. Посуду в Убежище стерилизовали паром, экономя воду и при этом оберегая «население» от возможности кишечных и иных заболеваний.

Затем «слухач» всё так же спокойно и без суеты направился на своё рабочее место и вновь погрузился в свою, одному ему понятную нирвану.

Понятно. Не хочет первым идти к врачам. Как и все мужики, не страдающие реальными заболеваниями, Джимми ненавидел «пустые», как они считали, походы по эскулапам. Чего туда тащиться, если ничего не болит?! Эту точку зрения разделял и Дик, однако он понимал, что тянуть резину не выйдет, - Ларсен не из тех, кто забывает проверит собственные приказы…

Сержант порылся в памяти и припомнил, как незадолго до того, как на Базу напали, он видел на её территории пару субъектов весьма «врачебной» наружности. И похоже, что именно их физиономии мелькнули в толпе при «загрузке» убежища. Куда их потом определили, он не знал. Да и не хотел знать. Положены врачи – пусть будут врачи. Не ему же лично их кормить и обрабатывать!

Поэтому, отнеся и свою тарелку, Дик собирался уже, было, направить стопы в шестой бокс, где, как он прикинул, и находятся эти «лекари-между-ног», как он презрительно называл врачей-мужчин, которые, как он считал, по жизни были все тайными гинекологами. Или, во всяком случае, тайно мечтали ими стать. Все, даже простые терапевты. По его мнению, это было занятие, недостойное настоящего мужика. И посему торопился побыстрее от их внимания избавиться, поёживаясь и покрываясь мурашками от мыслей о том, что их грязные и, как он считал, вечно немытые после «опытов с гинекологией» руки будут его ощупывать и мять. Дик понимал, что это – своеобразная мания, но ничего не мог с собой поделать. Он повернул направо, туда, где застыли у входа в бокс трое автоматчиков по полной выкладке. В «шестом» располагались наиболее ответственные сектора, а потому они тщательнейшим образом охранялись. Сержант почти дошёл до входа и приготовился уже кивнуть охранявшим его солдатам, как какой-то неровный гул в его оставшемся за спиной секторе привлёк его внимание. Что случилось? Разгорелся скандал? Он прислушался. Похоже, там кто-то радостно о чём-то вопил. Досадуя на то, что не услышал чего-то интересного, Дик резко изменил направление и двинулся к себе. Там приплясывала в коридоре дородная Финстоун, кинувшаяся тут же в поцелуи с Диком.

- Есть сигнал, Дик! – Мэри, заливаясь слезами радости, засыпала лицо сержанта поцелуями, стиснув его щёки. И при этом умудрялась смеяться и произносить слова.

Еле вырвавшись из тесных объятий пышнотелой красавицы, смущённый Дик узнал, что только что Робинсон тихим и каким-то бесцветным голосом доложил окружающим, что им услышан сигнал. Сеанс связи был очень коротким, но Джимми успел услышать и послать ответный позывной. И узнал, что местность над ними безопасна, и что к ним посылают «специальную» группу, целью которой было вызволить их из подземного плена. Им был передан приказ о том, чтобы они отключили гидравлику дверей и набрали комбинацию цифр, позволяющих команде «спасателей» пробиться к воротам без излишней суеты со взломом. И информация, что «группа» должна находиться уже где-то на подходе.

«Слухач» исправно записал всё на плёнку и вручил её Мерфи, который сломя голову помчался искать капитана Хору, оглашая коридоры и боксы пронзительными криками счастья.

А затем Джимми вновь скис и заново ушёл в созерцание сероватых неровностей стен и мигающих лампочек, не снимая при этом наушников. Более того, он даже как-то прилёг устало на сложенные по-ученически руки, словно приём передачи вымотал его окончательно.

Впрочем, его теперь и не трогали. Все были слишком возбуждены известием, чтобы придавать значение состоянию спеца. Хочет отдыхать – пусть отдыхает, раз не разделяет со всеми столь долгожданного состояния эйфории.

Лишь только крайне внимательный и не склонный к излишней экспрессивности человек мог бы, да и то лишь присмотревшись, обнаружить, что глаза Джимми были глазами мёртвого человека, подёрнутыми поволокою безразличия к сущему. И лишь постоянно меняющие ширину зрачки на внезапно ставшем бледным и бескровным лице нервно и яростно пульсировали, словно в такт неведомым сигналам, передаваемым в его мозг с частотою позабытой на Земле Морзе…

- Наагрэр Доленгран, Твой план был гениален. Он работает и приносит свои плоды, как Ты и предрекал нам. Совет воинов выражает Тебе свою преданность и одобрение, ибо уже видит грядущий Свет великих побед. Дикари уже сметены нашими кораблями и Зависимыми с части территорий, где Ты собирался обустроить плацдармы, и мы можем переходить к следующей фазе… - Говоривший это молодой могучий тонх стоял на одном колене, положив протянутую руку ладонью на пол, и опустив голову в знак вечной и безграничной покорности Ведущему.

Тот, к кому он обращался, сидел посреди тёмного и приземистого помещения на грубом аналоге земного кресла, сделанного из материала, напоминающего ноздреватый пластик. Или искусственную пемзу. При этом он держал высушенную сморщенную руку, с длинными когтистыми пальцами и пятнами старческой болезни вен, отрезанную или отрубленную точно у середины предплечья. Со стороны казалось, что молодой Эгорс тонхов заботливо баюкает её, изредка задумчиво поднося к лицу кончики её омертвевших когтей и проводя ими по собственной коже, словно царапая легонько. Затем прижимал её целиком к груди, поглаживая ладонью. Сегодня, в честь Прощания с отцом, лицо Владыки было украшено подобием боевой раскраски, в которой преобладали белые и синие цвета. Длинные пряди Правителя были уложены разновидностью мелких «косичек», в которые были искусно вплетены неизвестные на Земле узкие, продолговатые камни с золотым отливом. Одним словом, вид у Ведущего был самым что ни на есть торжественным. С точки зрения тонхов, разумеется… На взгляд же землянина, повелитель звёздного воинства выглядел вычурно и словно одетым для «креативной» молодёжной вечеринки, имея одновременно вид попсового идола.

Доленгран поднял будто подёрнутые туманными грёзами глаза на Верного Бекика, что замер у его ног, и холодно констатировал:

- Ты должен был привести Вопрошающих. Где же они?

Воин осмелился бросить мимолётный взгляд на Правителя и кротко ответить:

- Они ждут лишь Твоего зова, Наагрэр…

Ведущий удивлённо скривил губу и процедил:

- Пригласи их, и пусть они поторапливаются.

Торопливо вскочив, Бекик поспешил к створкам овальных дверей, которые при его приближении услужливо распахнулись. Система жизнеобеспечения корабля работала всё так же безотказно, как и при выходе из родного дока, несмотря на тысячелетия скитаний и дальнейшего заточения в океане этого отсталого и наивного Дома. В чём был секрет этого долголетия, и что управляло разными устройствами по всему Кораблю-матке, было загадкой для всех.

Для всех без исключения. Утратив за тысячелетия знания о многих вещах, тонхи воспринимали теперь их работу как нечто волшебное, однако разобраться в хитросплетениях механизмов и питающих их установок не решались.

Пожалуй, лишь Вопрошающие до некоторой степени владели многими тайнами тонхов, в том числе и некоторыми познаниями о Корабле, и как раз сейчас Наагрэр собирался допросить их обо всём этом и о многом другом с пристрастием.

Ему нужны были многие, очень многие недостающие звенья какой-то странной, но действенной цепи в судьбе и жизни тонхов, увиденной и предугаданной им в действиях отца ещё в юности. Доленгран был умён, наблюдателен и любознателен, и он чувствовал, что даже покойный отец, чью руку он сейчас неотрывно держал при себе, как талисман, многого ему не договорил. Может, тому виной выступила его смерть, а может, и недоверие? Не к нему, не к своему сыну, нет…

Ибо отец любил его, и сын платил ему за это сполна, - верностью, сыновней привязанностью. Насколько это было возможно у тонхов, чьи чувства редко пробуждались до высот, превышающих потребность в войне, в завоеваниях и служении Роду.

И Доленгран, и его отец, - они оба были наделены тем, что за давностью и древностью почти утратили тонхи. Они с отцом знали, что такое любовь. Не та любовь, которая свойственна существам с тонкой нервной организацией и которая правит, верховодит этими существами всю их сознательную жизнь, определяет их бытие и сознание.

Нет, скорее, это было подобие возможности испытывать некую теплоту и благодарность за взаимную заботу. Род платил холодностью за право главенствовать во Вселенной. И словно в противовес всему, именно «династиям» были присущи проявления чувств. Точнее, подобия чувств, если сравнивать их с человеческими.

По странному капризу судьбы или же, наоборот, по её мудрому повелению, именно из тонхов, умеющих чувствовать, сопереживать, и выходили Ведущие. Как ранее - отошедший за Вечные Пределы Эгорс, как сейчас - сам Доленгран.

Вероятно, именно им и была присуща та гибкость наделённого более богатыми оттенками бытия, которая часто превыше сухой и жестокой мудрости простого бойца…

У ног Наагрэр тёрлось странное и нелепое создание, чья толстенная шкура отливала фиолетовым. Её складки маслянисто поблескивали. Едва на тридцать пять, сорок сантиметров приподнимаясь над полом на коротеньких и толстых ножках, тварь, тем не менее, была сильна и свирепа. Что чувствовалось по размеру головы и украшающих её мощные челюсти клыков. Бугрившиеся и нервно перекатывающиеся под непробиваемой, на первый взгляд, кожей мышцы говорили о том, что это ходячее недоразумение богов отличается нравом жестоким и неукротимым, а также крайне неутомимо и быстро. По внешнему виду животное, если его можно было так назвать, сильно смахивало на стоящего на четырёх лапах перекормленного до ужаса демона. Только без крыльев. Зато его плечи, широченный загривок и спину вдоль всего толстого хребта украшали короткие, но толстые и слегка загнутые назад шипы. Одного взора на них было достаточно, чтобы начать опасаться за их смертельную ядовитость в минуты ярости владельца.

Пожалуй, попади сейчас в этот зал средневековый священник либо верующий, он с криком упал бы в обморок, так и решив, что наяву узрел самого чёрта. Гневно поблёскивающие, глубоко посаженные маленькие, рубиновые его глазки украшали слегка вытянутую морду, снабжённую слабым намёком на короткий хоботок с двумя широкими отверстиями ноздрей. Тварь беззастенчиво чесала бока об обутые в толстые «сапоги» ноги Правителя, нимало не смущаясь его высоким статусом.

В ответ на это проявление «нежности» Наагрэр опустил к её «носу» останки мёртвой руки. Шумно втянув знакомый запах, «чёрт» издал жалобный, короткий тихий рёв, после чего засуетился виновато и заморгал на хозяина близко сидящими бусинками глаз.

- И ты это понимаешь, глупое создание? – Доленгран почти с грустью посмотрел на пергамент кожи. – Он оставил нас с тобою, ноах. Оставил раньше, чем мне бы того хотелось…

Видимо, воспоминания о прежнем владельце были ещё свежи, и бывшая забава и своеобразная «псина» Эгорса, теперь ошивающаяся у ног его преемника, притихла и лишь изредка взрыкивала негромко, словно грустно и ворчливо рассуждая сама с собою о превратностях Судьбы…

В это время в зал неторопливо и с высоко поднятыми головами вошли шестеро, одетых в своего рода хламиду, ниспадающую на пол. Их возраст и безусловная дряхлость бросались в глаза. И хотя этим руинам памяти о былой мощи ещё несколько земных десятилетий не угрожал Предел, назвать их полными сил уже не поворачивался язык. Собрание, скопище ветхой кровожадности и ушедшего величия.

Досадливо поморщившись, Наагрэр прямо с ходу, не дожидаясь, пока Вопрошающие достаточно приблизятся, начал:

- Я призвал вас, Вопрошающие Уроако, чтобы задать и вам самим несколько важных для всех нас вопросов. Ответы на них, возможно, прольют свет на множество тайн нашего Рода, и дадут нам возможность кое-что наново познать и воспользоваться тем, что мы считаем безвозвратно утерянным. Я допускаю, что в прежних условиях ваши тайны и уважение к вам были гарантией вашей неприкосновенности. Но сегодня другие реалии. И мы, стоящие сейчас на пороге либо полной гибели, либо нового витка в развитии после возрождения, нуждаемся в откровениях ваших тайников ума. В их полном раскрытии и толковании. Чтобы предупредить любой уход от прямого и правдивого ответа, я вынужден предупредить каждого из вас, - чтобы достичь цели, я не остановлюсь даже перед вашим смертным позором…

Правитель тонхов умолк и вызывающе воззрился на вошедших. На их лицах не дрогнул ни один мускул. Тонха нелегко запугать гибелью, ибо к ней он всегда стремится во славу и жизнь Рода. Но угроза смертного позора… Презрение всех потомков, бесславие и забвение… Пожалуй, им всем следовало бы задуматься. Доленгран знал это, и поэтому решил бить наверняка, сразу, а не играя с «железными стариками» в «слепые» шахматы.

Однако он при этом неплохо знал самих Вопрошающих, чтобы рассчитывать на лёгкую и скорую победу. Они были трудными и достойными противниками. И чтобы сломить их сопротивление и кичливость, требовалось что- то неординарное.

Гибкость их ума не уступала уму его отца. Оттого они так же, как Эгорс, принадлежали к касте Избранных Бесконечной Энергией.

Неприкосновенность тела и постоянство сана на них особенно не распространялась, их причастие к Вере не давало им иммунитета против воли Рода, Совета Воинов или Наагрэр. Однако они были в состоянии позаботиться о себе сами. В их арсенале было много уловок и «фокусов», выдачей которых за ужасную тайну или жуткое «откровение» можно было бы купить себе спокойствие до самой кончины. Правда, перспектива посмертного проклятия Рода так же тягостна для тонха, как и позор перед самой его кончиной. Их потомкам не дадут достойно жить и умирать. Они станут отверженными. Правитель знал, куда следует бить даже тонха…

Все эти факторы были известны Наагрэр, однако сегодня ему предстояла нелёгкая схватка за право снятия замков со знаний с самым коварным и опытным противником, - мудростью и терпением не боящейся смерти Старости.

Старший из шестёрки выступил вперёд и почтительно склонил голову.

- Наагрэр Доленгран, мы знаем о Твоём уме и признаём, что Ты достоин занимать место Отца Твоего. Однако не говорил ли тебе сам прежде уважаемый нами твой Отец, что…

- Он сказал мне всё, мудрые Вопрошающие. И предупредил о том, что не вправе сам рассказать о том, что мне было бы крайне полезно знать. И намекнул на то, что по собственной воле вы ничего мне не скажете. Однако он ничего не упомянул о том, что я не могу узнать всё это сам… То есть «спросить» вас об этом. «Попросить» вас о маленькой услуге Роду Уроако. Ведь вы не откажете Роду в моём лице, да ещё и в такой полезной малости? – Подобие улыбки тронуло тонкие губы Правителя. Он встал с «кресла» и медленно стал спускаться с возвышения, на котором оно стояло.

Наряду с неординарным мышлением и способностью испытывать почти высокие чувства, Доленграну, даже лучше отца, удавалось придать речи оттенок убийственной иронии. При этом его мимика была развита куда лучше любого из тонхов. Она-то и позволяла ему передавать своё истинное настроение не только весомостью слов и показательностью поступков…

Обойдя неспешно вокруг озадаченно примолкших служителей Веры, он насмешливо оглядел их слегка растерянные лица. Ещё бы! Ни его Отец, ни Верные его, ни тем более другие тонхи никогда не беседовали с ними столь неуважительно. Им явно хотелось возвысить голос, потребовать от Правителя почтительности, коленопреклонения, скромности и учтивости в речах! Правитель словно читал это в их мыслях. Но странное дело, - этот юнец, едва переступивший порог младых ногтей, подавлял их…

«Ну, что же»,- подумалось Доленграну, - «вам придётся к этому привыкнуть»...

У него не было времени и желания ни миндальничать с Вопрошающими, ни состязаться с ними в словесных прениях, буквально выпрашивая по крупицам то, о чём ему нужно было знать немедленно и в максимально полном, достоверном объёме. Поэтому он вынужден поступать именно так, как поступал. На кону стояло будущее Рода Уроако.

- Мои ненаглядные мудрецы, - Наагрэр резко приблизил лицо к Старшему, - четыре земных недели, целых четыре ДОЛГИХ земных недели мне придётся ждать, пока непостижимо мудрая и логичная аппаратура приведёт в чувство, вернёт к полноценной жизни и превратит из полусухого материала в живых тонхов ту, пока ещё безвольную требуху, которой набиты до отказа чрева обоих МОИХ Кораблей… Всё это время их зыбкие покой и безопасность будут обеспечивать неполные полторы тысячи боевых машин и с сотню тонхов, которые будут не заняты на восстановлении тел своих соплеменников. Настолько ли я правильно осведомлён, если знаю, что ведь это именно вы, Великая шестёрка, вместе с моим отцом, пробудили к жизни первых МОИХ (Доленгран вновь подчеркнул это слово) «воинов», а на деле – лишь обслуживающих установки Техников? Что истинных Воинов, способных своей тяжёлой поступью растоптать любой одинокий и не очень мир, здесь сейчас не более полутора земных сотен?!

Мне нужно говорить вам, о преисполненные своего чванливого величия и «истинной» Веры, что всё это время, которым мы все здесь так неразумно не дорожим, и которое в обычной нашей жизни протечёт значительно быстрее, сегодня является нашим врагом? Для варваров, населяющих эту планету, для этих коротко живущих, три-четыре их «недели» - это период, вполне достаточный для того, чтобы доставить нам массу неприятностей…

Чем они, я уверен, сейчас и займутся. Когда мы столь шумным и остроумным способом разбудили их примитивный суетливый муравейник, они не оставят нас в покое до тех пор, пока либо не уничтожат нас, либо их самих не погибнет столько, что у них пропадёт всяческая охота на нас нападать. Я уверен, что их храбрость иссякнет быстрее, чем решимость, но! – Доленгран ткнул пальцем в сторону чернеющего проёма выхода. – Им достаточно нанести по одному, я подчеркну, - ПО ОДНОМУ! – удачному удару, чтобы Род Уроако перестал существовать. Это удары по Кораблям. Которые в момент «родов» будут столь же беззащитны, как и сами жители этого Дома, на который нас занесла Бесконечность. Куда угодно удары, - по энергоустановкам, по двигателям, по самим Капсулам, в которых будут стремиться к Свету наши братья… И, кроме того, нам не следует забывать о Нём… - При этих словах Шестеро прикрыли трепетно глаза, словно суеверный человек в молитве, просящий недопущения упомянутого кем-то всуе кошмара.

Наагрэр и сам сделал некий «отпугивающий» жест возле висков, словно отгоняя собственные негативные мысли и прося Вселенную не допустить того, чего он так страстно опасался. После чего продолжал, вздохнув негромко:

- Мы поднялись в атмосферу этой «планеты» для того, чтобы первыми ударами рассеять оборону местных. И обеспечить себе более или менее спокойное место для того, чтобы дать возможность нашим Техникам выполнить свою работу. Вся энергия наших обеих Звёздных Матерей, насколько мне известно, будет практически без остатка задействована на возвращение к жизни её собственных Детей, спящих долгим сном в их чревах. Всё это время двигатели Кораблей будут отдавать делу рождения Воинов всю свою полную мощность. И они будут при этом очень, очень уязвимы… - Властитель задумался на секунду. Потом, словно к нему внезапно пришло новое, неординарное решение, кивнул решительно головою:

- Знаете, сейчас я даже снизойду того, чтобы обратиться за подтверждением своей правоты к низшему. Пусть и его никчёмные и глупые уста дадут вам пищу для зрелых размышлений. Его тщательно «готовили» к нашему «разговору», и возможно, он уже готов подтвердить все мои слова своими речами. И прошу вас прислушаться к его мычанию повнимательнее. То, что вы услышите, – не мой «заказ», призванный быть лишним аргументом. Этот индивид как раз из тех, кто знает об возможностях нападения и защиты жителей планеты весьма немало. Приведите ко мне это существо! – зычно крикнул он куда-то в глубину залы.

Не успел отгреметь раскатами эха его голос, как со стороны бесконечных коридоров межзвёздной «матки» загрохотали тяжкие шаги. Спустя несколько секунд в залу влетел головой вперёд, скользя животом по каменному полу, человек.

Совершив напоследок замысловатый пируэт в виде «вертушки», раскинув при этом нелепо руки и ноги, человек перевернулся, подобно кошке, на спину, и грохнулся ею аккурат об основание «помоста».

Во время его стремительного «полёта» за ним по пятам следовали двое рослых тонхов, которые тут же подхватили обмякшее тело под руки и основательно встряхнули. Судорожно замычав от новой боли и шока, захлёбываясь истошным криком, человек разлепил залитые засохшей кровью глаза и недоумённо уставился на окружающих. Ему здесь пока явно ничто не угрожало, но он всё кричал, хрипя и давясь свистящим кашлем. А потом стал пытаться резкими рывками освободиться из крепко держащих его конечностей. В его крике слышалась непередаваемая мука и что-то отдалённо похожее на гнев. Бессильный гнев существа, страстно желающего, но не могущего отомстить своим могучим обидчикам. Похожий на крик обижаемого ребёнка, доведённого до злобной истерики издевательствами более сильного и жестокого подростка, на которого он вновь и вновь безрезультатно бросается со сжатыми кулачками в гордой надежде геройски отстоять своё маленькое, избитое тело…

Он кричал и рвался, пока один из тонхов не «погасил» его полоумного крика, несильно стукнув по позвоночнику чуть пониже холки. Жертва сдавленно всхлипнула и обречённо затихла, со скорбным отчаянием сжавшись в дурно пахнущий прогорклой кровью, несвежей мочой и рвотой комок, затравленно перебегающий воспалёнными, пылающими лихорадкой глазами по присутствующим, словно ожидая продолжения боли и мучений. Человек тяжело и с присвистом дышал, потом по его телу прошла болезненная судорога, и его со стоном вырвало.

Судя по его истерзанному внешнему виду, его действительно недавно пытали. Нет, не для того, чтобы что-то вызнать. А так, ради садистского удовольствия. Как старательно и со скрытым садистским удовлетворением люди полосуют лезвием ползущего безмолвного и беззащитного жука, отсекая ему постепенно то ус, то сустав лапы, то жвало. Жук страдает молча и торопится, стараясь убежать подальше от этой непонятной, неведомой муки, чтобы сохранить в целости максимум своего крохотного тела, однако неумолимая и упорная в своём бессердечии рука настигает его повсюду, куда бы тот ни кинулся в поисках спасения.

И кромсает, кромсает…

Так же было и с этим куском человеческого материала. Очевидно, он вырубился от боли где-то в бездонных, беспредельных чревах Корабля, забывшись на время тяжким, мучительным сном замордованного надсмотрщиком, измочаленного за день каторжника. И вряд ли он даже почувствовал, что его вытащили, точно тряпичную куклу, из того угла, куда он инстинктивно забился, и что его протащили некоторое расстояние. И очнулся уже лишь в тот момент, когда его с силой швырнули к ногам собравшихся.

- Отпустите его. – Казалось, голос Ведущего вдруг потеплел. Казалось, что ещё чуть-чуть, и он проникнется жалостью к униженному и исковерканному созданию, распростёртому в собственной блевотине на полу. Поскольку тонхи, как только прозвучали первые звуки приказа, немедленно бросили мужчину прямо в лужу его собственных экскрементов.

- Мистер Гарпер, здравствуйте же! Мы с Вами пока не имели чести быть лично знакомыми, но я почему-то уверен, что Вы должны быть несказанно рады нашей встрече, ведь это для нас Вы так старались в своё время! – Доленгран даже присел на корточки напротив дрожащего, словно от непереносимого холода, узника. Как будто некоторое сочувствие промелькнуло в его тоне. – Вас не удивляет, что мы так быстро нашли место, где Вы столь опрометчиво пытались спрятаться от нашей заботливой «опеки»?

Услыхав, словно во сне, своё имя, человек поднял с усилием конвульсивно подрагивающую голову, и с трудом сфокусировал на обезьяноподобном «лице» говорившего свой взгляд. Его колыхало, тело ходило от слабости и дурноты ходуном, как если бы в нём разом работали несколько окончательно разлаженных механизмов продольного и поперечного колебания.

- Здравс…ствуй, вонюч..чее ж..животное…, - Гарпер натужно закашлялся, с усилием сел и сплюнул сгустком больной, бордово-фиолетовой крови прямо под ноги Ведущему. Прямо сквозь прорехи выбитых зубов. Очевидно, его внутренности были так же сильно повреждены. И лишь некая незримая грань, не позволяющая перерасти сложным внутренним травматическим нарушениям в необратимые, удерживала его от быстрой смерти. Что и говорить,- тонхи хорошо узнали и усвоили анатомию человеческих существ. И знали, как и куда бить, чтобы не лишить «гомо сапиенс» жизни сразу.

И ещё, пожалуй, врождённое упорство, упрямство, внезапно всколыхнувшийся внутри сердца гнев, да неуёмная жажда жизни, не давали вчерашнему успешному гангстеру и прозорливому бизнесмену сломаться окончательно…

- Ну, зачем же Вы так, мистер «крутой»? Так, кажется, на местном диалекте звучит Ваш «социальный статус»? Взгляните на своё нынешнее положение! Где же Ваш, столь любимый Вами ранее, внешний лоск? Где та уверенность в себе, с которой Вы распоряжались собственной жизнью и жизнью своих соплеменников? Вы более не имеете привычки пускать дым изо рта? Странно… Я вижу перед собою другого, непривычного миру мистера Гарпера. Вы хамите мне в моём доме, являетесь сюда в своём теперешнем непотребном виде, и при этом ещё загадили своими нечистотами мой же уникальный пол... А ведь этот пол, как и всё, что здесь Вас окружает, милейший, преодолели такие непостижимые Вашему разуму расстояния, чтобы попасть на вашу ничтожную планету, что в науке её не найдётся даже таких цифр! Мне кажется, Вам стоило бы быть немного более уважительным к вещам и предметам, которые Вас окружают, и о которых ваше племя имеет ещё меньшее представление, чем о собственном, слабом и презренном, теле… - Создавалось впечатление, что Наагрэр изумлён, но при этом сдержан и лоялен, словно превосходно воспитанный сиятельный лорд к разнузданному гостю его поместья. И ненавязчиво, почти вежливо корит того, надеясь воззвать к благоразумию недотёпы, позорящего в глазах общества собственное лицо.

- Ваше поведение, дорогой мой Питер, меня шокирует, и должен Вам заметить, что в Вашем теперешнем положении…

Нечего сказать, - Ведущий столь превосходно овладел земным наречием и «понятиями» этого мира, которыми теперь столь мастерски и оперировал, что его речь была безупречна и доходчива даже для самого придирчивого филолога. Если не видеть физиономии говорящего да исключить из внимания жёсткий гортанный «привкус» произношения, легко было ошибиться, утверждая, что речь произносит не инопланетный монстр, а басовитый человек, до тонкостей знающий риторику, логику, схоластику, как науки, а так же грамматику, лексику и фразеологию земного языка.

Что же, высоко стоящей на лестнице развития цивилизации, в лице непринуждённого трёпа Наагрэр, нужно было отдать должное, - она по максимуму быстро и детально ассимилировалась к существующим условиям. И даже язык не стал для неё той помехой, которая делает барьер взаимопонимания непреодолимым.

Однако Питер уже не слушал высокопарного монолога Доленграна. В его голове вновь помутнело, и к горлу коварно подкатывала проклятая тошнота. Насколько он мог сам по себе судить, к его сильнейшему сотрясению мозга и выкрошенным пенькам зубов весьма «удачно» примешаны ещё и сломанные рёбра, растянутые сухожилия и мышцы рук и ног, порванные ноздри и качественно отбитый «ливер». Борясь с неприятными до умопомрачения ощущениями, он нашёл в себе силы перебить благозвучные и саркастические разглагольствования тонха:

- Чего тебе от меня нужно, научившаяся болтать обезьяна? Не денег же и не власти в парламенте, если я правильно понимаю твою «шизу», которую ты тут мне несёшь? Я сам вижу своё «теперешнее положение», гамадрил… Так что давай отбарабань мне что-нибудь поконкретнее. А то мне очень, просто непереносимо, плохо. Веришь? Твои колорадские жуки, эти подонки с гадким запахом из мерзкого рта, меня совсем замордовали. И если я не сдохну тут от твоего «гостеприимства» к утру, быть может, я ещё смогу уловить, чего хочет от меня Ваше Блошиное Величество… А если нет – тогда отнесите меня обратно, откуда взяли, а то мне придётся обрыгать и твои царственные коленки…

Выдав столь длинную для своего нынешнего состояния речь, Гарпер с трудом перевёл дух. Было видно, каких чисто физических усилий стоила ему его «отповедь». Придя в себя, он вышел из безумных полугрёз, и страх, преследовавший его в неспокойном сне, в его кровавом кошмаре, улетучился. Наяву он был прежним, настоящим Питером Гарпером, - несгибаемым, жёстким и властным. Несмотря на своё безнадёжное и униженное «теперешнее положение», на побои и непереносимую, порою, боль.

Услыхав оскорбительную тираду человека, Шестеро Вопрошающих гневно и негодующе заворчали и попятились от него, как от чумного. Воины, наоборот, сделали решительный шаг к полусидящему на полу человеку, будто намереваясь немедленно наказать того за непочтительность, однако заинтригованный такой непокорностью и несломленностью Правитель сделал всем нетерпеливый знак рукой:

- Тихо! – В помещении действительно воцарилась гнетущая тишина. Верховный словно находил забавным бесплодное упорство забитого слабого существа.

Прищурившись, тонх долго внимательно вглядывался в оплывшее и быстро синеющее от перенесенных ранее ударов лицо дельца. Затем медленно и с расстановкой выдал:

- К Вашему сведению, мистер Планетарная Храбрость, мои глашатаи Веры и мои Воины крайне недовольны Вашим поведением… Мне кажется, все мы здесь искренне и неподдельно огорчены тем, что Вы имеете наглость оскорблять своими глупыми речами расу, значительно превосходящую вас в развитии так же, как вы – упомянутых Вами обезьян…

- А мне как-то начхать на ваши переживания, знаешь ли… Ну, если ты, конечно, хочешь, то можешь извиниться за меня перед ними. А по мне… Перечешутся, если что не так! – Гангстер смачно высморкался обильной сукровицей из сломанного носа. Обрывки едва затянувшихся «крыльев» ноздрей защипало, они снова начали кровоточить. Лицо Питера несколько досадливо перекосило от боли в сломанных хрящах и от того, что это усилие вновь заставило колоколом загудеть и так не утихающий перезвон бубенчиков в трещащей голове. Он звучно и витиевато выругался. Подумав, он вновь плюнул тягучей розовой слюной на пол и неожиданно громко икнул. Вопрошающие зашипели. Воины переглянулись.

Создавалось впечатление, что Питер, едва не падающий от болевого шока в обморок, черпает в своём отчаянном и задиристом хамстве столь необходимое ему сейчас мужество и силы. Будто он решил хотя бы умереть, не скуля, а с достоинством, как и подобает настоящему мужчине, раз уж он не в состоянии физически справиться с теми, кто нависал сейчас над ним угрюмыми и непреодолимыми скалами.

Впрочем, подобные мысли о поведении человека могли прийти в голову лишь землянину, да и то поднаторевшему в искусстве словесных пикировок, знакомому с классикой издевательства над соперником. Пусть данное мастерство и оттачивалось кем-то на пороге собственной непредсказуемой Смерти. Умение посмеяться над врагом, пожалуй, принадлежало здесь в полной мере лишь человечеству. Да ещё, наверное, что-то слабо, но всё-таки смыслил в этом ещё сам Доленгран. Потому как его шея и уши внезапно приобрели серый оттенок, как если бы в него под давлением накачали табачного дыма…

Для остального, подавляющего большинства тонхов издевательства и бравада Гарпера оставались не более, чем показателем то ли непонимания человеком того, что от него хотят, либо элементарным отказом говорить с Наагрэр о том, что тот хочет узнать. Вся остальная сокрытая в словах человека ирония и оттенки скрытого в речи смысла оставалась для них «тайной клинописью», выведенной в припадке «озарения» рукою сумасшедшего, - дауна, не знающего даже собственного алфавита…

Не обращая ровно никакого внимания на начинающего терять терпение Доленграна, Гарпер будто с неподдельным интересом придирчиво разглядывал сквозь щелки век свой «повреждённый тюнинг». Будто оценивая намётанным глазом степень и размер нанесённого ему физического и иного ущерба, к компенсации которого он намерен был вчинить тонхам иск. И будто лишь только отсутствие под рукою шустрого адвоката делало этот процесс отложенным на неопределенный срок.

- Твари, такой костюм мне изгадили… Где мои часы, вороватые скунсы?!– он поднял полный негодования взгляд на Правителя. Тот всё это время явно пытался совладать с собою.

Этому куску примитивной материи удалось вывести из себя даже невозмутимого Доленграна. Тому уже нестерпимо хотелось раздавить, растоптать ногами этого слизняка, это ничтожество, осмеливающееся так открыто и нагло гадить его, Ведущего, в его же Доме, прямо на глазах Верных и Вопрошающих! И так уже Наагрэр краем зрения замечал, что более искушённые в таких делах Шестеро бросают друг на друга и на него недвусмысленные и удивлённые взгляды…

И лишь нежелание давать волю гневу на глазах у подданных, что было равносильно признанию самого факта спора амёбы с гением, не позволяло Доленграну наброситься на осмелившегося ему перечить наглеца.

Самое интересное, что на это же твёрдо рассчитывал и сам Гарпер. Будучи искушённым в делах подобного рода, он вовсю играл с тонхом, будучи практически уверенным, что ему пока что почти ничего не грозит. А потому старался отыграться за нанесённые увечья и причиняемую боль хотя бы словесно.

Ничего не подозревающий Наагрэр справился с собой, после чего не спеша набрал воздуха и чётко произнёс негромким, но твёрдым тоном:

- Человек, я хочу, чтобы ты усвоил раз и навсегда, - ты будешь жить до тех пор, пока я сочту саму необходимость твоего существования логичной и оправданной. Однако если тебе ещё раз взбредёт в орган, заменяющий вам, низшим, нормальную голову, хоть одна мысль, попирающая достоинство и гордость тонха, - клянусь, твоя смерть будет для тебя куда желаннее тех мук, которым я в состоянии тебя подвергнуть… - Доленгран шумно выдохнул через ноздри.

- Я задам тебе несколько вопросов, и если ты не хочешь кричать от боли и мучений долго, пока не потеряешь голос и память, мне лучше услыхать от тебя ответы на эти вопросы. Я делаю тебе честь, общаясь с тобою, и лишь память о твоих прошлых заслугах перед нами не даёт мне тут же приказать окончательно превратить тебя в кучу отходов. Мёртвую материю со скверным запахом и видом. Ты понимаешь меня, червь, недоразвитое существо, промах и недосмотр Бесконечности? – Тонх нервно хрустнул суставами рук.

- Хорошо, спрашивай, - неожиданно легко согласился Питер. Он уже почти возлежал на полу, опираясь лишь на локоть. Подобно римскому патрицию, присутствующему на званом пиру. Если бы не эта боль… А что, если?

– Только вот одно условие, - мне должны снять мою боль. Иначе я не могу нормально рассуждать. Ещё ляпну не то, что ты хочешь услышать со своими дружками…

Правитель сделал вид, что не заметил сарказма в голосе человека, и что обдумывает сказанное ему. А затем произнёс, словно нехотя:

- Боль тебе снимут. Однако, если я почувствую, что ты говоришь нам ложь, я лишь усилю её. – Правитель сделал знак, и один из Воинов, стоявших до этого, подобно истуканам, подошёл к разлёгшемуся почти с комфортом Гарперу.

Достав из подобия поясной сумки какой-то прибор, он приложил его к затылку дельца. Раздалось монотонное гудение, а затем голову человека пронзила мимолётная болезненная судорога. После чего разум стал проясняться. Отняв от головы прибор, тонх отступил на шаг и снова замер, словно его облили моментально схватывающимся бетоном.

С удивлением покрутив головою, Питер убедился, что его тело словно онемело и потеряло всякую чувствительность. А в голове поселилась пьянящая эйфория. Вроде лёгкого наркотического опьянения. Пожалуй, бей его сейчас хоть кувалдами, он бы в ответ только глупо хихикал. Не то, чтобы боль навсегда ушла. Нет, она притаилась где-то на задворках сознания и нервных окончаний, но это было куда лучше того, что он испытывал менее, чем минуту назад…

Наагрэр кивнул:

- Этого твоему телу хватит на ваши шестнадцать часов. Ты даже сможешь после этого поспать без мучений. И если ты не будешь дальше доставлять мне хлопот своим глупым языком, я прикажу повторять тебе процедуру время от времени. Однако впредь не рассчитывай на это, если ты вновь начнёшь говорить всякий бред и оскорблять своими погаными речами мой народ…

Питер послушно и торопливо закивал головою:

- Идёт, царь. Буду паинькой. Валяй, задавай вопросы!

Казалось, тонха нимало не удивила неожиданная готовность человека говорить в нужном ему, Ведущему, ключе. Словно он ни на секунду не сомневался в конечном итоге их «дружеской беседы».

Прежде, чем продолжить, Ведущий не торопясь проследовал на свой «насест», как его тут же мысленно окрестил Гарпер. Что и говорить, - сволочью Питер был редкостной, однако чего у него нельзя было отнять, так это чувства юмора, работающего на хозяина стремительно и плодотворно. Даже в самые, казалось бы, неподходящие моменты. Такие, как сейчас, например. От чьей-то случайной воли зависела его жизнь, а сидящий в нём озорной и неуёмный бес не давал покоя его зубоскальству.

Питера так и подмывало сопровождать, подобно Арлекину, саркастическими и едкими комментариями каждый момент происходящего, каждый шаг тонхов. Но он научился и сдерживать себя. Не всегда, например, было уместно шутить с «тузами» общества при решении каких-нибудь принципиально важных «вопросов». Как вот для этих орангутангов, например, когда он выбивал под их «ассимиляцию» и «культурное вживление в земное сообщество» преогромные средства с правительств разных стран. Правда, где теперь будут те правительства, которым им было столько обещано и с которых он скачал столько денег? Похоже, что теперь и спросить, с него, Питера Аскольда Гарпера, особо и некому? Забавно… А вот эти твари, - ох, и ошибка же с ними вышла! Приютили на свою голову, выходит? Обогрели, что называется, змей в серпентарии.

Интересно, что там вообще «на улице» творится? Наверное, политический кризис или война по всей Европе и в Штатах в самом разгаре…

Тем временем Верховный тонх с видимым удовольствием уселся сам и дал знак присаживаться остальным. То, на что послушно примостили свои тощие зады остальные Шестеро, отдалённо походило на валуны, к которым по недоразумению присобачили кривоватые поручни. Причём с такими низкими «спинками», скорее напоминающими свёрнутые в трубку шерстяные одеяла, что поневоле возжелаешь сидеть просто на обычном табурете. Зато уж восседали они на них с поистине царственным видом. Глядя на это, делец чуть не фыркнул, - стая облачённых в подобия рубища макак-переростков в амфитеатре Истории.

Подавив в себе очередной злой, рвущийся на волю оскорбительный выкрик по этому поводу, Гарпер отполз назад, к отливающей синеватым металлом стене, к которой молча и прислонился. На удивление, «металл» оказался тёплым и приятно шершавым. В отличие от стен помещения, где его держали. Насколько Питер помнил, те стены были жутко холодными и какими-то «мёртвыми». Они словно бы «пили» силы избитой и покалеченной жертвы. Создавалось странное ощущение, что они живые. Как и всё, что «начиняло» Корабль. В том, что он на корабле, Гарпер не сомневался ни на секунду, хотя и не помнил, как здесь оказался. Когда за ним «пришли», единственное, что он успел мельком увидеть – молниеносная гибель его охранников. Их словно сломало пополам и отшвырнуло в сторону. Не дав даже удивиться или испугаться, Питера «ушли» из сознания. И пришёл он в себя лишь здесь. Под всё теми же увесистыми ударами тонхов…

Меж тем Наагрэр уже просиживал свой «трон», подперев подбородок и щёку длинной конечностью. Словно режиссёр, снисходительно присматривающийся к из рук вон плохой игре актёров на пробах фильма.

Удовлетворившись выдержанной паузой, во время которой его внешне жалкий пленник переводил дух от недавно терзавших его физических мучений и неудобств, а Вопрошающие заинтересованно тянули шеи в их сторону, Доленгран лениво и устало начал:

- Скажи нам, примитивное существо, что тебе известно о каких-либо военных возможностях или хитростях человечества, могущих помешать нам благополучно решать наши, столь важные для нас, задачи? Я имею ввиду возможность наличия у вас какого-либо мощного или уникального оружия, которое каким-то образом до сих пор осталось нам неизвестным. Такого оружия, которое в состоянии причинить нам непоправимый или существенный вред. Что-то ещё, в корне отличающееся от так называемого вами «атомного» оружия, о истинном лице и скрытых возможностях которого вы не имеете даже самого отдалённого представления. Оно нам не страшно, и при его применении вы прежде всего будете убивать самих себя, что очень даже весьма нам на руку. Всё, чему вы научились, неразумные создания, так это взрывать его в собственном доме, уничтожая его первичными гибельными «плодами» собственный же генофонд. Так и быть, - мы намерены и готовы охотно помочь вам и в этом, раз вам так безразлично собственное будущее, наивные и недалёкие черви. Как видишь, я не скрываю от тебя даже своих опасений и истинных намерений… Мы ведь, как ни крути, всё ещё партнёры? – Плохо скрываемая усмешка в голосе была призвана ещё раз указать слабому созданию на то, что его жизнь находится в прямой зависимости даже от разницы в настроении владыки неземных полчищ.

Повеселевший и приободрившийся при отступлении боли Гарпер почесал кончик носа, облизал распухшим языком пересохшие и потрескавшиеся губы, а затем, словно в раздумье, задрал голову к странному по своей форме потолку, чьи настоящие контуры скрывало причудливое освещение. И медленно произнёс, будто взвешивая весомость и достоверность каждого собственного слова:

- Насколько мне известно, ничего подобного у нас нет. Атомное, или ядерное, оружие, - пожалуй, это всё, чем мы располагаем. Что-то мощнее? Уникальное? Пожалуй, что тоже нет. Вряд ли…

«Ага, раскрашенный удод, так я тебе и расскажу обо всём, что знаю. Есть ещё и бактериологическое, и отравляющее, и уже некоторые намётки в области радиоволн и молекулярного… Обгадишься ты всё это знать!»

Каким бы ни был Питер негодяем с точки зрения Закона, всё же он был представителем человечества. Ныне униженного в своём хозяйском праве, попираемое незваными «гостями». Делец не знал точно и конкретно, что творится за тяжеловесным и трудноуязвимым корпусом межзвёздной махины, но легко мог себе это представить…

Разоренные города, выжженные территории, разбитые армии, голод, холод, пожары, мародёрство, бегство, паника и разброд среди уцелевшего населения. Пока ещё уцелевшего, поправился Гарпер. Первые же удары, которые нанесли пришельцы по Земле, был настолько ошеломляющим и потрясающим, что у Питера было мало иллюзий относительно возможности выживания вида, как и о сколь бы то ни было мощном и действенном сопротивлении с его стороны.

Как и следовало ожидать, каждая из атакуемых пришельцами стран и территорий оказывались один на один со всей безумной в своей мощи армадой тонхов. К сожалению, человеческие существа оказались в очередной раз, как и всегда, не готовы к сплочённому противостоянию. Любой проблеме, любой угрозе. Как это не раз и не два уже бывало, всякая страна оказывалась предоставлена сама себе именно на самый страшный, - первичный период беды, которая внезапно и дерзко толкала ногами её двери.

Так случилось и теперь. Тем более теперь! Поскольку тонхи по возможности сделали всё, чтобы человечество оказалось в шоке и в растерянности. Начиная от тайны собственного «воскрешения» из тьмы веков, внезапности нападения в самых неожиданных и разных, никак не связанных по территориальности местах. И заканчивая организацией сумбура со связью, который давал им огромное преимущество перед военной машиной планеты. И пусть эта «машина» была рассредоточена, рассыпана, разбросана по всему миру, всё ещё оставалась надежда на то, что те, кто в силу должностей и власти ведает всей этой разобранной «мировой дубинкой», соберутся с мыслями, наладят связь, установят взаимодействие и сделают правильные выводы. Преодолев ступор и испуг, объединят усилия и не намочат штанов. И упрутся всей своей силой и с отчаянием вымирающего вида в единственную имеющуюся в их распоряжении точку опоры, которая у них имеется, - в собственный Звёздный Дом, как сказали бы тонхи… Упрутся и опрокинут в океаны и в пропасти планеты мерзкую и ненасытную силу, явившуюся открутить голову человечеству. Упрутся и умрут, если потребуется. Ибо вечно жить рабами, как втайне надеялся Питер, человек не станет и не сможет…

Да и не нужны особо тонхам здесь рабы. Одно дело, когда твой раб абсолютно дик и неразумен, пуглив и послушен, вжимающий голову в плечи и угодливо сутулящийся при каждом случайном взгляде хозяина. А другое - когда это лишь совсем недавно потерявшие собственные цивилизованные начала побеждённые, втайне мечтающие о свободе и исподволь её торжество готовящие. И потихоньку убивающие по дальним углам «рабовладельцев». Бунты, короткие и кровопролитные «очаговые» сражения. Саботаж и вредительство. Побеги и диверсии. Такое неспокойное «правление», правление с оглядкой, не могло бы устроить захватчиков. Значит, выход один. Полное уничтожение аборигенов. Тут и гадать и строить предположения относительно судьбы рода людского не стоит. И так всё ясно. «Гулянья» военной машины тонхов по Земле показали серьёзность их намерений. При этом в «дело» ещё не вступали «живые» ресурсы тонхов, славящиеся своей кровожадностью и холодной жестокостью. В чём Питер успел уже убедиться из опыта общения с тонхами и ныне - на собственной «тонкокорой» сущности. Находясь в заточении, на грани полузабытья и сознания в своей «каморке», и борясь с причиняющими страдания повреждениями организма, Гарпер однажды почувствовал вдруг возникшие перегрузки и сделал вывод, что «матка» поднялась в атмосферу. А потом он слышал, как неровно, время от времени, тонко и протяжно гудел корпус корабля, и сделал выводы, что эти звуки вызваны работой неведомых силовых установок. А по лёгким вибрирующим содроганиям пола и стен внезапно понял, что это производятся «выстрелы». Чем и каким образом, он не знал, но по тому, как потрескивал вокруг него разряжённый воздух и как пахло незнакомым газом, он понимал, что задействованы основные резервы этих энергоустановок. Несравненно более мощные, чем любой имеющийся на планете механизм. Куда мощнее атомного реактора. Пришельцы старательно и деловито уродовали его планету. Превращали её в пепел. От осознания этого факта ему стало тогда дурно. Волосы зашевелились на его голове и на теле. Ему хотелось зарыдать и завыть. В голове не укладывалось, что всё это происходит здесь, с ним и на самом деле. И он всё ждал, ждал и надеялся, что вот-вот он проснётся и обнаружит, что всё это лишь кошмарный сон после весёлой пирушки, во время которой он спьяну вёл с кем-то жаркие беседы на фантастическую тему «звёздных войн» …

…Насколько он мог судить по состоянию царившего на корабле редкого движения, пришельцев было всё ещё лишь несколько сотен. Как и в самом начале их «знакомства». И лишь пару дней назад он узнал о том, что этих тварей много. Чертовски много. О том, что планете нанесён ряд сокрушительных ударов, и что готовится их массовое «пробуждение», мимоходом сообщил ему всё тот же Доленгран, воодушевлённый лёгкостью первых «побед» над ничего не подозревающими людьми.

Точнее, лёгкостью первого коварства.

В этот момент Питер был готов удавиться в своей «камере». Ведь именно его стараниями это отродье с враждебных звёзд обрело здесь новую родину и получило возможность укрепиться, «встать на ноги» после тысячелетий гонений. Господи, уж лучше бы ваше «Оно» вас нашло тогда и настигло. И растёрло в порошок, предварительно разорвав в клочья! Тогда бы всё, всё осталось бы даже неизвестным расслабленно живущей Земле…

Какое тогда было бы дело её жителем до того, что где-то в пугающе далёких глубинах Вселенной гибнет раса, чья пята может ступить на их безмятежный островок спокойствия?! Убеждённая в своей затерянности и неуязвимости, Земля так и плыла бы в океане бесконечности, наивно и безнадёжно мечтая о «хороших», «правильных» контактах с чужим разумом…

- Хорошо, «господин» Гарпер. Я думаю, в этом Вы правы. Насколько известно нашему Роду, вы – наиболее отсталое племя, когда-либо встречавшееся нам среди хаоса и блеска Звёздных Островов. – Насмешливый голос Правителя вырвал Питера из объятий собственных грустных рассуждений.

- Поэтому будем считать, что ты либо не знаешь, примат, о собственном Доме столько, сколько бахвалился, либо у вас действительно так же плохо с обороной, как и с разумом. – Как-то разом перейдя на «ты», Владетель словно окончательно отмёл последние признаки игры в вежливость. Наклонившись вперёд, Наагрэр изучал реакцию человека. Однако на лице того не дрогнул и мускул. Хотя о какой «игре мышц» можно говорить, когда лицо представляет собой оплывший кусок расплавленного в микроволновой печи сыра? «Лунный пирог» физиономии выражал лишь одно чувство, - горестного подслеповатого прищура.

- Да, Наагрэр, так оно, видимо, и есть… - Гарпер впервые назвал тонха его титулом. Голос его прозвучал совсем уж хрипло. Слова давались с трудом. Куда с большей готовностью и ретивостью «гений проделок» воспользовался бы топором или бензопилой… Эх, кабы сейчас сюда того неизвестного «добродетеля», что с такой лёгкостью измочалил «подданных» этой макаки! Вот уж повеселились бы все тогда от души…

Однако на деле пленный отвесил некое подобие потешного поклона головой. При этом потихоньку заскрежетав зубами…

Тонх издал звук, похожий на недоверчивое хмыканье, и продолжил «допрос»:

- Тогда напряги тот несовершенный материал, который вы зовёте мозгом, и вспомни, - не известно ли тебе чего-нибудь о том, что касается смерти моих Воинов, над решением проблемы которой вы так долго и старательно бились? С вашими «врачами»… Фогель и Роек, - так, как я понимаю, их зовут? Вы хотя бы приблизительно смогли узнать это? Хотя чего мне ждать от столь глупой и мелкой «науки», как ваша… – Доленгран презрительно фыркнул. Получилось очень даже похоже на выражение этого вида эмоций человеком.

И тут Питер решил рискнуть. Скорее всего, им двигало острое желание отомстить тонхам, ошеломив их, увидеть выражение растерянности на их самоуверенных, непробиваемых в своей уверенности, мордах.

Отомстить за всё, что пережил сам, за то, что переживало человечество в эти страшные для себя дни…

В нём проснулось агрессивное упрямство. Упрямство человеческой расы, сумевшей выжить и пронести свет крохотного разума сквозь тёмные эпохи Прошлого, сквозь гибельные влияния Судьбы и Времени. И любимой Богом настолько, чтобы самому в собственном гневе не стереть человека с лица Мира…

Его уверенность черпала именно эта надежда, что Бог не допустит убиения его чад. Откуда взялась эта уверенность, Питер не знал. И как Он это сделает, землянин не ведал. Но подсознательно верил в справедливость, исходящую из возмездия.

Поэтому он медленно и угрожающе поднял на Правителя совершенно спокойные и полные открытой, нескрываемой ненависти глаза:

- Знаешь…, чмо…, ты мне так же противен, «царёк обезьян», как и моя, оказавшаяся столь позорно беззащитной раса вам, разряженным павлинам из неведомой нам выгребной ямы Вселенной... Волею Неба вы, словно железные чурбаны, сделаны крепче башкой, чем мы. Это факт, не спорю. Вас трудно удавить на поганой осине, хотя вы этого более чем заслуживаете. Ты волен убить меня, бронированная жаба, - у меня не достанет сил постоять за себя, это верно. Ты превосходишь меня в силе, чудовище, кикимора из межгалактических болот. И ты кичишься этим своим превосходством, которое есть не более, чем превосходство рождённого под «тяжёлой» звездой тела. Однако знай, гнида межзвёздная, что в этот мир, куда вы так трусливо удрали от собственного Ужаса, вслед за вами пришло Нечто, что способно раздавить и вас, как вонючего клопа! Насколько я успел узнать, вы не настолько могучи и неуязвимы, сильны и бессмертны, мудры и прозорливы, умны и всемогущи, как из себя изображаете…

Твой прихлёбыш Тик, которого я тогда чуть не пинал ногами, - да, я понимаю, что это именно он доносил тебе обо всех моих делах… Но и перед нами он разболтался как-то раз не на шутку, и поведал нам, неразумным, о вашем собственном позоре… И то, как вы, отважные «небесные самураи», не раз и не два умудрялись храбро наложить в штаны, и как с перепугу размазали собственное же дерьмо по всему пути своего следования. Именно по следам вашей засохшей размазни, по вашему помёту, вас, я думаю, и нашли. Твоих засранцев убил тот, чьё имя вызывает у вас неудержимые корчи внизу живота. Всех. До единого. Мы тут ни при чём, о великий вождь племени Запачканных Рейтуз! Это дело рук Маакуа! Так что знай, глава непобедимых и несокрушимых дристунов, - столь нелюбимое вами Оно уже здесь! Тот, кто постоянно портит вам пищеварение… – Человек перевёл дух и нервно сглотнул.

Это не было проявлением опасения наказания за собственные слова. Скорее, он собирался с силами перед тем, как выдать врагу в лицо главную, сокрушительную мысль. И он, презрительно и торжествующе прищурившись, насколько это позволяло выразить заплывшее лицо, закончил на высокой ноте, ибо знал, что присутствующие здесь «экземпляры» тонхов не чужды звучания определённых смысловых оттенков в голосе:

- Ваш кошмар, ублюдки, посланный нам нашим же Богом, не иначе, - сейчас спокойно и терпеливо дожидается вас и всех ваших хвалёных Воинов у дверей нашего крохотного мира… Валяйте, просыпайтесь, высовывайте из своей навозной жижи нос! Милости просим на нашу примитивную, но действенную земную плаху, сволочи!!! – Последние слова Гарпер выкрикнул на пределе связок, с торжеством отчаяния, словно человек, уверенный, что за его возможные мучения и последующую за ними смерть жестоко, чудовищно отомстят…

Казалось, повисшая тишина трещала беспредельно скопившимся электричеством. Миллиарды, триллионы вольт вспарывали голубыми молниями пустоту воцарившегося ледяного молчания.

Вопрошающе сидели отупевшими истуканами, вытянувшись седыми мордами и тараща округлившиеся глаза.

Наагрэр вцепился заточенными когтями в собственные коленные суставы, и всё никак не мог закрыть ворота распахнутого настежь рта. Он будто порывался что-то сказать, передать, донести до всех, однако вместо речи его рот издавал какие-то бессвязные глупые звуки, а подбородок очень даже натурально вздрагивал. Казалось, его вот-вот хватит удар. Жилы на шее Доленграна вздулись, грозя просто лопнуть от наполнившего их внезапно давления жидкостей, ему явно не хватало дыхания. Но не дерзкие слова так задели, так «возбудили» Наагрэр. Нет, он разом забыл об их значении, как только начал улавливать в речи аборигена истинный смысл того, к чему тот вёл…

И теперь, с приходом понимания сказанного, перед тонхом будто разверзлась живая, разумная, ненасытная пропасть. Готовая пожрать и переварить его вместе с его не ожившими пока «легионами». Ничто, - ни одна другая новость, событие или планетарная катастрофа, - не смогло бы произвести на Властителя такого убийственного впечатления и воздействия, как одно-единственное имя. Он словно втрое сократился в размерах и ссохся в «кресле» до габаритов насмерть перепуганной мыши.

Не лучше выглядели и остальные. Создавалось впечатление, будто на вечер собственной хвалебной песни сусликов, происходящий в зале с одним выходом, именно через него заглянул на огонёк голодный саблезубый тигр...

Прерванное на полуслове, на полутоне веселье наглухо забило глотку всем ликующим…

Питер подумал, что сейчас кто-нибудь из собравшихся попросту умрёт на месте или хлопнется в обморок. По крайней мере, именно так они все здесь и выглядели. Даже безмолвные и бесстрастные Воины, всё это время простоявшие истуканами, выглядели бледно. У них словно вырвали сердце, а вместе с ним – и всю смелость. Теперь они, скорее, напоминали понурых тряпичных кукол, которых забывчивый хозяин оставил преть в сыром сарае.

Не верящий собственным глазам человек начал хрипло смеяться. Грозные, могучие, непрошибаемые и чуть ли не вечные тонхи… - они сейчас походили более на малолетних детей, потерявшихся среди шумного торжища. Растерянные, мигом утратившие собственное величие. Жалкие и унылые, будто услышавшие самый строгий из приговоров, возможных в суде. Землянин засмеялся. Открыто, с вызовом и злорадством.

Вначале тихо, затем всё громче и громче, хохотал он, подобно Мефистофелю, который праздновал своё долгожданное, но закономерное торжество над пороками человечества.

Его слова возымели именно то шокирующее воздействие, на которое он втайне и рассчитывал. Не веря тогда до конца бедолаге Тику, он никогда и подумать бы не мог, насколько окажется правдивым рассказ ныне принудительно упокоенного тонха! И насколько же были правы, дьявол их дери, этот негодяй Роек, да и этот учёный пройдоха Фогель, - как же хороши были их выводы и слова!!! Фогель, так тонко, так дальновидно предупреждающий его, Гарпера, о том, чтобы он поскорее уносил ноги… «Ибо совсем скоро нам всем здесь станет не до науки»… Не до науки им будет, да?! А куда мне он советовал удрать? На Луну, кажется?! Тоже мне, - нашёл место для спасения…

И вот странность, - словно зачарованные, ему начали несмело вторить почти все, кто наблюдал за его поведением. Мало похожие на смех звуки стали вырываться из глоток Вопрошающих и самого Ведущего. Пасти растянулись в подобии ухмылок, обнажая серые пластины костей-«зубов»..

Человек на секунду недоумённо притих, поражённый этим явлением. Но нет, ему не показалось! Даже Воины, будто на сеансе гипнотизёра, начали, подобно собакам, подрагивать губами, растягивая их и обнажая крупные резцы. Это походило на массовый психоз, коллективное помешательство. Никогда прежде человек не видел тонха улыбающимся, не то чтобы смеющимся!

Тогда захлёбывающийся от смеха человек завалился набок и теперь просто всхлипывал от изнеможения на полу. Скоро сила его лёгких пошла на убыль. Закрыв глаза, он теперь еле слышно похохатывал, словно умалишённый. С ним началось подобие тихой истерики.

Первым пришёл в себя высокий, седой тонх. Тот, кто заговорил с Наагрэр, и чья мантия отливала едва заметным золотом на красном фоне грубого материала, из которого была сделана.

Гневно ударив ладонью в ладонь, он громко и отчётливо произнёс:

- Опомнитесь, тонхи! – И решительно встал во весь свой немалый, внушительный рост.

- Наагрэр Доленгран! Придите в разум! Хранители веры!!! – он старательно и резко призывал всех к порядку, и понемногу в зале воцарялось спокойствие. На него недоумённо уставились, словно не помня, зачем и по какой причине все тут собрались. Потом лица обрели осмысленное выражение, и Вопрошающий поспешил озвучить свои собственные мысли, но уже на языке тонхов:

- Весть для нас самая ужасная, и не стоит уменьшать её значение для Рода. Даже если презренный примат наполовину нам солгал, нам стоит поспешить и защитить Уроако!

Уже справившийся с собою окончательно Доленгран устало пожал плечами:

- Дикарь прав, мои Верные и вы, мудрые... Преонар, разве не пытались наши предки отстоять свою гордость в боях с Ним? И не потому ли мы теперь здесь? Здесь, потому что дальше бежать у нас уже просто нет ни сил, ни ресурсов, ни желания. Чрева Кораблей пусты. Наши тела расслаблены. Наш Род спит, словно уставшая Бесконечность… Разве не здесь нам придётся принять свой последний Бой и окончить свой Путь? – Воистину, невесёлый тон Правителя мог бы вызвать сочувствие у не знающего тонхов. – Прихватив с собою заодно и всех варваров этого Мира в качестве посмертного приза… - Глава равнодушно прикрыл веки и приложил расслабленную кисть ко лбу.

Вопрошающий приосанился и неспешно, с достоинством и одновременным благоговением преклонил колено:

- Мой Наагрэр… Я говорю с тобою от имени всех Вопрошающих. Мне, Преонару Риэльдру, единственному из живущих Вопрошающих, дано право раскрыть печати молчания Рода Уроако для его же пользы. Пришло время, мой Правитель. И от имени всех нас, пронесших Веру и Знание через мрак и сияние Бесконечности, я говорю, - наш Путь закончится здесь. Не стоит недооценивать значение этой планеты для тонхов. Да, она мала. Но именно здесь и должен был закончиться Путь, Великий… Так говорят наши источники. Сюда и лежал наш воистину беспредельный Путь, и он был избран нами не случайно. Ибо именно здесь, на этом берегу Бесконечности, нам было предначертано обрести покой и заложить основание нового Дома и обитаемого мира тонхов… И именно этот Дом нам придётся и нужно защищать отчаяннее и злее других Домов, на которых побывала за время скитаний наша нога. Поверь мне, Наагрэр, - нам есть теперь, чем встретить Его, и чем подарить Ему вечное Забвение. Именно здесь, на этой невзрачной Земле, ждёт нас наше спасение, пришедшее вслед за нами, но позже, намного позже нас… Оно было послано нам благодарной Бесконечностью в награду за предыдущие лоны нашей неугасимой Веры. Нам стоило бы отыскать здесь, на небольшой Земле, наш самый великий Дар… - Тонх благочестиво замолчал, уверенно глядя на Ведущего глазами праведника.