Что хочет автор. Литературные конкурсы

На пыльной побелке, докрашенной над диваном белой водоэмульсионкой, расплылось мистически- гадкое пятно. Новиков напрягся. Краска в этом месте потрескалась и отслоилась. Загнутые уголки торчали острыми клыками. В середине пятна краска еще не полопалась, а только набухла отсыревшими, ржавыми пузырями, напоминающими два больших, гнойных волдыря на ошпренной коже. Но еще больше, клякса походила на улыбавшуюся в хищном оскале, грузно- провисшую сраку, с неровным рядом острых зубов. Андрей очумело выпучил шары.

Только через пару секунд доперло, что сон выдохся, а на потолке лишь коричневые разводы с протекавшей крыши. Он скривился, мучительной тоской сожалея, что проснулся.

Лапа ненавидел воскресать с похмелюги и вздрагивал от мысли такого пробуждения.

Облизав пересохшие губы, он начал недоуменно озираться. Вроде все в порядке. Глубоко вздохнул. Только убедившись, что проснулся на этот раз у себя дома, он вроде успокоился.

Новиков просто еще не почувствовал того похмельного хреново, которое обычно бывает. Хотя и твердо знал, что колотун-бабай сейчас прихватит.

Давление тупо долбилось в виски. В горле крепкий сушняк. Всё тело ломило, как от простуды. Даже ясно- весенняя погода на улице совершенно не радовала. В окно поливало безжалостное, удушливое солнце. От духоты бросило в пот и начало мелко потряхивать.

Вдруг сознание, резко обожгла мысль «Опять на работу бля проспал !!! » Он начал панически искать глазами часы на стене. Но вспомнив, что год нигде не работает, глубоко вздохнул. С души будто камень свалился. Новиков попробовал снова закрыть глаза, поймать прерванный сон. Черта с два…

«Трубы конкретно горели». Нестерпимо приперло залить сушняк в глотке — чем-то кисло- холодненьким. Андрей скривился.

С погасшим взглядом на бледном лице и трясущимися губами, он попробовал подняться, но обмякшее тело сразу завалило на бок.

Встав с дивана со второй попытки, пошатываясь, пошлепал босыми ногами в туалет. Склонившись над краном, едва не выкручивая шею, он с безмерной жадностью нахлебался сырой воды, едко вонявшую хлоркой.

Оторвавшись от крана, Андрей приостановился перевести дух. Как мотор стучавшее сердце, вдруг омерзительно сдавило и облило студеным холодком.

Лапа глубоко и тягостно вздохнул, натужной хрипотой выпустив воздух. Медлительно подняв руку, крепко провел пятерней по груди. Тупо задумался.

Только утолив жажду Новиков начал что- то соображать. Не даром: «Кто не болел с похмелья, — не знает настоящего вкуса воды».

Сбоку на стене висело зеркало. Сделав к нему пару шагов, Новиков резко тормознул. Смотреть на себя противно и страшно.

« Побриться бы... — промелькнуло в голове. Ай ! Ну его на... !!! Руки тряслись.

Андрей начал несмело оглядываться по стенам. Взгляд упал на кривой бычек валявшийся на полу. Он наклонился, и с натужным кряхтением потянулся к нему дрожащими руками.

Потрескавшимися, пересохшими губами, Лапа попробовал сделать пару тяг. Едва не смутило. Из пасти несло мерзко- вонючим перегаром с отрыжкой хлорированного суррогата, будто в душу нагадили сотня котов, а после залили дерьмо хлорофосом. К горлу подкатила тошнота. Он едва не срыгнул.

Блевать было нечем. В животе кроме изжоги с палёной водяры, с примесью хлорки, ничерта не ощущалось. Полупустой желудок судорожно свело, пробив на едкую икоту.

Воспаленным носом, он начал остро ощущать окружающие запахи. Проведя потной ладонью по сальной шее, почувствовал, как от него самого, провонявшего за несколько дней тела настолько крепко несло затхлыми помоями, что невольно передернуло. Казалось вонь исходит отовсюду.

Открыв форточку, Андрей вдохнул свежего воздуха, пропитанного кислым запахом весенней, уличной помойки. От притока прохлады слегка закружилась голова.

Уныло осмотрев квартиру, Новиков загрустил. После недельного запоя она выглядела, как свалка мусора. Гора немытой посуды заполняла ванну. Как она там оказалась? — он не помнил. Из душевой несло таким тошнотворным душком плесени, что захотелось снова напиться и не видеть всего этого.

Палас на полу прожжён сигаретами в нескольких местах. Даже удивительно, что не случилось пожара. По всей квартире разбросаны окурки, пустые бутылки из- под дешёвой водки и черт их знает, каких мутных напитков. Кругом пустые сигаретные пачки, огрызки яблок, грязные носки, раздавленный помидор размазан на батарее, разбитая кружка, перевернутая пепельница. Пепел рассыпан на полу. В углу наблевано. В тарелке на подоконнике лежит сморщенный, покрытый плесенью огурец. Рядом с ним засохший кусок хлеба, в который натыканы загашенные бычки. Засохшие плевки на столешнице. Разбитое кресло, с отломанной спинкой валяется на боку. Наполовину сорванные с гардин шторы, густо облапаны жирными пальцами.

Как обычно с похмела, гнетуще заныла душа. В голову поползли стылые мыслишки о собственной виновности и негласном, моральном порицании знакомыми и соседями.

Перед кем, за что он провинился? — Андрюха никогда, до конца не мог себе объяснить. Неопределенное, панически- конфузное чувство из-за пьянок, возникало после каждого запоя. Даже если во время загула не появлялся на людях.

Первой дельной мыслью, было отыскать недопитую бутылку. Чем он занялся, внимательно одна за другой просматривая пустую тару из мусорного ведра. Но водки в бутылках, как назло не оказалось даже на глоток. Случайно взгляд упал на одиноко стоявшую в углу, наполовину пустую бутылку из- под пива, с какой-то мутной жидкостью внутри. Лапа быстро схватил чебурашку, взболтнул, понюхал и, уже хотел переклонить в глотку, но в нос запоздало ударил кислый запах мочи.

— Нассали суки... — матюгнулся Андрей, брезгливо отбрасывая бутылку на пол. Моча тонкой струйкой забулькала из горлышка, растекаясь по линолеуму в желтую лужицу.

Почесав задницу Новиков, кислым взглядом окинул комнату. Чего бы пропить? Ничего стоящего, чтобы загнать таксистам или хачикам за бутылку в доме не осталось.

Андрюха тяжело сопя, начал лихорадочно выискивать по карманам оставшуюся мелочь. Набралось двадцать два рубля. Это мало для водки, но хватало на Балтику- девятку. Душу немного согрело .

Киоск находился недалеко от дома. Андрею не нужно одеваться. На нём грязная футболка, джинсовая куртка, пожеванные брюки и стоптанные кроссовки. Не глаженая, провонявшая от немытого, потного тела одежда, выглядела очень живописно. Он несколько суток не снимал её ни днём, ни ночью. Если прибавить: — опухшую с перепоя и заросшую щетиной морду, красные, воспаленные с «мешками» глаза, не расчёсанные, слипшиеся волосы, чёрную грязь, под желтыми ногтями, можно смело принять за бомжа. Что не далеко от истины.

Выйдя из подъезда, чтобы не встречаться с соседями взглядом Новиков глубже натянул кепку на брови. Нетвердой походкой, опустив глаза, он сразу направился к магазину, с надеждой, что возле пивной лавки дежурят — такие, как он сам страдальцы. У бичеватого «бомонда», обычно не хватает денег на выпить. Скинувшись миром, можно неплохо похмелиться.

Мерзкое солнце припекло затылок усиливая мандраж в теле. Монотонная капель с крыш дергала за оголенные нервы. На заборе беззаботно чирикали воробьи, радуясь весне.

Щебет птиц чертовски раздражал. «Тупорылые создания… — промелькнуло у Новикова. Были бы силы- свернул вам башку». Всё вокруг нервировало.

По разбитой после зимы дороге, нарочито медленно двигались легковушки, объезжая широко разлившиеся лужи. Машины, то резко притормаживали, то дымно газовали, забористо выкручивая колеса. Казалось дерганные водилы за баранкой все с похмелья.

Неприятности начались, как всегда нежданно. Возле магазина стояла старая, грязная УАЗка. В ней с довольными мордами, сидели те самые — «лица кавказской национальности».

Именно этим хачикам, Андрюха продал четыре алюминиевых радиатора от вездехода, неделю назад вытащенных из гаража для грузовых машин.

— Ай дарагой! — радостно развел руками один из них, одетый в потертую кожанку, блеснув золотыми коронками на зубах. У мина к тыбэ дэло иесть. Залызай брат, нада пагаварыть…

Новиков напрягая мозги, где мог видеть этого кавказца, неуверенно подошел. «Может похмелят на халяву?»

— Эта мой дыруг…— обратился фиксатый к остальным, сидевшим в машине, показывая на Новикова. Вай! — черный довольно прицокнул языком. Харашо я тэбя встырэтыл брат, — Э-э… — он удовлетворенно покачал головой, открывая заднюю дверцу для гостя.

Случайно обнаруженный за городом автомобильный бокс, Андрей считал заброшенным. И на удивление, обнаружил там проклятые радиаторы. Весь цветной металл в городе давно собран бомжами и пропит. Радиаторы новые, еще в смазке, лежали на бетонном полу возле вездеходов. Весили алюминьки не менее пятидесяти килограммов каждая. В общей сумме более двухсот кило.

Андрюха с трудом дотащил их по штуке, в пункт приёмки вторцветмета, принадлежащий кавказцам. Там сдал за полторы тысячи рублей.

За килограмм алюминия платили семь рублей наличкой. Полученные деньги быстро пропил, как с постоянными собутыльниками, так и с мало знакомыми «персонами».

Злополучный бокс, когда-то принадлежал базировавшей на этом месте нефтегеологической экспедиции, но с развалом Союза и реорганизацией единого, топливо- энергетического Министерства в различные АОЗТ или РАО, заброшен. Андрей не совсем понимал, почему в нём находились два гусеничных вездехода и несколько наполовину разобранных, грузовых автомобилей. Гараж выглядел совершенно бесхозным.

Вообще, это целая база. Состояла она из несколько сараев, трёх экспедиционных, рабочих вагончиков, заброшенного деревянного склада, в котором валялась различная геологическая рухлядь. Всё барахло в изодранном и ржавом состоянии. Никаких замков или запоров строения не имели.

Единственное, что выглядело вполне пригодным на базе: — это огромные металлические баки — нефтяные цистерны. Но они находились в стороне от всего остального и Андрюху не интересовали.

База находилась на окраине города, или даже за городом. И огорожена чисто условно. Где- то разломанным деревянным забором, где- то разорванной колючей проволокой. К ней вела единственная грунтовая дорога, со свежими следами автомобилей, на которые, он не обратил внимания.

«Хачики» поджидали Лапу у водочного магазина не случайно. От окрестных синяков им удалось разузнать, где по приметам, такой может околачиваться. Несколько дней караулили его возле дежурных, пивных точек.

Только Новиков подошел к машине, напряженно вспоминая, где он мог завести себе таких друзей, они как «заправские» опера, бесцеремонно запихали его в УАЗку и повезли в неизвестном направлении.

В машине, черные довольно вежливы, дали закурить, по-дружески уделили внимание. Но остановиться, чтобы купить, выпить пива, не разрешили. Лапа недоуменно разглядывал своих друзей. Он пока не понял, что происходит.

От хачиков крепко разило перегаром. Водила на радостях, что наконец нашли Андрюху, выдавливал педаль газа на полную катушку. Грязь из-под колес разлеталась далеко в разные стороны, забрызгивая пешеходов на обочинах. Лобовое стекло сплошь заляпано, дворники не работали. УАЗку качало и заносило на поворотах скользкой дороги. За городом едва не сбили курицу, с криками перебегавшую дорогу. Лапа уже подумал выскочить на ходу, но такой возможности не представлялось.

На следующем повороте машина слегка сбавила ход. Новиков резко дернул ручку чтобы выскочить.

— Аль сюка! — куда захатэл... — Нэ-эт брат, — фиксатый резко схватил Андрея за волосы. Потом миролюбиво добавил: — Ты наш гость. Мы тэба не атпустым тэпэр...

Когда приехали на базу, Новикова поразило большое количество иномарок и людей, одетых далеко не в наряды работяг. Ещё в машине кавказцев он понял, что повезли на разборки, хотя разговоров об этом не велось.

Выйдя из УАЗки, черные повели себя совершенно по- иному. Раболепски они поздоровались с людьми и сообщили, что нашли штрафника, которого долго искали. Подошедший человек грубо их отпустил, сообщив, что они выполнили обещание. После того, как Лапа попросил у «хачиков» закурить, один уже залезавший в свою УАЗку, презрительно- грубо прошипел:

— Тэпэрь у нас нэту сыгарэт для тэбя... — С-сабак !

Быстро сев в машину они уехали. Новиков остался один. Солнце спряталось за тучи. По телу пробежал то ли похмельный озноб, то ли мурашки от страха. Лапа затравленно покусывая нижнюю губу, не знал куда девать мелко дрожавшие руки. Вызывающе засунуть в карманы, или покорно опустить вдоль тела?

От неизвестности происходящего он довольно перетрухнул. Гаденький страх подогревался тем, что Новиков с похмелья и ему не дали выпить пива. Общество неизвестных людей на иномарках, одетых, как «новые русские» изрядно беспокоило.

Человек, который подошёл к Андрею, ничего не сказал. Он просто со всей дури заехал в морду. Новиков не устояв на ногах, упал в лужу.

После того, как Лапа приподнялся держась за скулу, парень издевательски- злобно прошипел:

— Ну?! — теперь базарь… — Как тащил железо из бокса? — Сам расскажешь, или... — он присел на корточки, склонив голову набок, испытующе смотря на Новикова из-под бровей..

За это время Андрей успел рассмотреть парня. Одет последний по стандартной моде: современный костюм, толстая золотая цепь на шее, на пальцах хоть и нет наколок, но надеты золотые, инкрустированные печатки с гравировками, не менее трёх штук. Лицо не слишком жестокое, но Новикову запомнились злобные глаза.

— И -и?! — он выжидающе приостановился, переклонил голову в другую сторону, прищурив левый глаз, — ты …здил радиаторы? — мрачно переспросил парень поигрывая ключиком на цепочке, показательно крепко сжимая, разжимая кулак так, что белели костяшки на пальцах

Не дождавшись ответа, отрезал :

— Рассчитаешься по-полной! — он скривился и отвернулся.

С Андрюхиной одежды стекала грязная вода. Он пригнулся, втянув голову в плечи, запуганно прикрывая дрожащими руками лицо, не знал, как обратиться к братку. Заикаясь выложил всё, как было дело с перетаскиванием радиаторов в пункт сдачи цветных металлов.

Нервно выслушав, парень вдруг резко повернулся и начал избивать ногами. Потом приостановился, схватил с земли какую- то деревянную палку и перетянул Лапу по спине.

Мокрая, трухлявая древесина с треском переломилась. Андрюхину спину сразу свело. Дыхание на миг перехватило. Он разогнулся и болезненно захрипел, держась за поясницу.

После запоя Лапа «сидел» на «измене». С обычными, с похмелья, подозрительными сомнениями, « может мент в гражданском прикиде меня допрашивает?» — не рискнул «заехать» в отместку по роже, долбившему его фраеру. Сил «пойти в отмашку» совсем не было с бодуна. Руки позорно тряслись. Единственное, он успевал только прикрывать лицо ладошками, согнувшись и втянув голову в плечи, старался закрываться от ударов.

Возле иномарок стояли ещё шестеро людей. Трое около жёлтой, легковой Мазды, один парень около тёмного Фолькса, двое около Тойоты красного цвета.

Андрей сразу обратил внимание на одного толстого, одетого в новое, чёрное пальто и белый, яркий шарф. Он и был боссом. Остальные обращались к нему.

Среди машин стояла чёрная БэМВуха, которая принадлежала избивавшему Лапу парню. Звали его Лёха- Батон.

Парни окружили Андрюху, о чём- то разговаривая. В мордобое они участия не принимали.

Толстый лениво наблюдавший заплывшими жиром, самодовольными глазками, приказал прекратить избиение. Недолго подумав, он сделал равнодушный вывод:

— Ай! — Вездеходы «бомбанул» не этот бомж! — досадно махнул пухлой рукой.

— А что, с этим делать? — недоуменно с тупым выражением на лице спросил Батон, показывая на Андрюху.

Толстый безразлично отмахнулся:

— Та- а! — как хотите…— Но чтобы настоящих ворюг выцепили в ближайшие дни!

Сев в машину, он укатил со своим водителем на красной Тойоте. Кличка «авторитета», а по «совместительству» руководителя газоразведочной организации «Топор».

Остальные четверо окружили Андрюху, начав задавать вопросы. Парень с золотой цепью на шее, недалеко отошёл. Избивая Новикова, он сам повредил руку и теперь растирал её снегом. Небольшие сугробы местами ещё лежали с прошедшей зимы. На улице, по северным меркам, стояла только весна, то есть середина июня.

Из задаваемых вопросов Лапа понял, что бывшая промбаза, которую он посчитал заброшенной, в аренде у городской, не совсем «дружившей» с законом, группировки. Таким способом, они выгоняли с территории всех нежелательных лиц, в основном бомжей.

Когда- то давно, парни начинали работать «комсомольцами- добровольцами» в геологоразведке на нефтегазовых месторождениях Крайнего Севера, но в период перестройки и приватизации, «прихватизировали» вездеходы. Благо, в тот период, к транспортной технике не было строгого, имущественного учёта в местах «газового Клондайка». Как остальное государственное барахло, имущество нефтегазовых организаций списывалось под любым предлогом.

В девятнадцатом века Маркс писал: «в основе капитала лежит преступление». Потом «бизнес- комсомольцы» становились законопослушными предпринимателями и порядочными промышленниками, но чтобы раскрутиться, им нужно скорее урвать долю в делёжке дармового добра, не гнушаясь никакими способами.

Один из вездеходов армейский, гусеничный, тяжёлый тягач (ГТТ). Такими военными транспортерами таскали тяжёлые, артиллерийские гаубицы, но после передали на гражданку, для транспортировки буровых вышек.

Второй многоцелевой легкобронированный транспортёр (МТЛБ), правда, уже без пулеметной башни на крыше, хотя в боковых стенках оставались щели под стрелковые амбразуры. Плавучий броневездеход эффективно использовался армией, как аналог боевой машины пехоты (БМП), а после небольшой реконструкции успешно пахал в народном хозяйстве, как легко проходивший среди сибирских болот транспорт, при освоении месторождений.

«Елки- палки!» — «как они тяжелых танков не насобирали?» — невольно подумал Андрюха.

Из их разговора Лапа кое- что понял. Вездеходы, два сто тридцать первых ЗИЛка, автобус ПАЗик и грузовой Урал за зиму частично разобраны неизвестными людьми. Бокс не особенно охранялся. Теперь Андрей и двое других пойманных на базе мужика: или полностью восстановят транспорт или отдадут хозяевам транспорта свои квартиры. Кроме того, всё лето будут даром работать на базе. Такое поставлено братвой условие.

Андрей не знал, что братки, сами давно «обули» транспорт, поснимав с него дефицитные детали. Хотя сами машины и вездеходы на ходу и уже проданы какой- то производственной организации. Основной источник доходов у «шпаны» совсем иной. Машины стояли на базе для прикрытия их нелегальной деятельности. В этом году, поверив в свою безнаказанность, они решили наловить бомжей. Под предлогом разобранного транспорта поставить на «счётчик». Найти себе интересное развлечение.

Одного из них звали Юра Лаварский. Он родом с Украины. Во времена союза подался «за романтикой и туманом» на север. Работал водителем, но в перестройку раскрутился на коммерции и в конце девяностых, содержал несколько коммерческих магазинов. Он во всей компании главный, хотя не вёл себя, как бригадир. С виду они все равны. Он вёл «бюджетные», не совсем законные, финансовые дела «бригады». Вся движимость и недвижимость записана на него. Одевался он неброско, в спортивный костюм, ездил на новом Фольксвагене. По своей манере, из всей остальной братвы, Лаварский наименее беспредельный и вёл себя наиболее корректно. Он часто заступался за Андрея и двух других мужиков, чтобы друзья не переходили грани дозволенного. К тому же он пользовался особым покровительством толстого босса.

Другой из «бригады», один из самых озлобленных. Саша Кильянов, в свои сорок один год , два раза успел отсидеть. С переломанным в молодости, кривым носом и большим шрамом на щеке выглядел весьма злобно. Он много пил и редко бывал трезвым. Мозги не всегда на месте.

Когда Лапа умыкнул радиаторы, сторожить базу должен Кильянов. Но он в те дни не просыхал, и на базе не появлялся. Стараясь загладить вину перед братками, срывал зло на пленниках. Благодаря ему, Андрюха натерпелся больше всего издевательств.

— Вы черти, специально меня караулили, — да? — он возмущенно наехал на Андрюху. Стоило на полчаса отлучиться, вы тут — как тут! — он начал усердствовать на публику, чтобы слышала братва. Раздраженно размахивая руками, он начал крыть матом, вдруг неожиданно заехал Андрюхе в лицо. Не ожидавший удара Новиков, все-таки успел среагировать и отклонил голову. Удар пришелся вскользь по скуле.

Коля и Саша Тригели ссыльные, этнические немцы, приехавшими из Казахстана. Колька трудолюбивый парень довольно предприимчивый, до одури, свойственной его этнической пунктуальности, щепетильный: копался в технике, постоянно что- то доставал полезное, но иногда на него находили приступы бешенства, он мог сотворить такое, до чего, не додумались ни Кильянов, ни Лёха- Батон, тем более другие братки.

Его младший брат, Саша Тригель по прозвищу «Малой» такой же, как брат деятельный, но капризный. Он всегда чем-то недоволен. Малому характерны немного женские черты. Он мог психануть из- за не существенной мелочи, или начинал занудно гнусить, как по поводу, так и без причины. Брезгливо- нервный изгиб губ выдавал человека впечатлительного. Возрастом он младше Андрея, на вид около двадцати пяти .

У Малого нездоровое пристрастие. По своей относительной молодости, Саша любил избивать мужиков, отрабатывая на них различные приёмы рукопашного боя, хотя никогда боевыми искусствами не занимался. Держал бомжей, как «кукол» для своих дурковатых, воображаемых тренировок.

Таков контингент людей, которые окружили Новикова. Лапа приготовился к самому худшему. Он ожидал, что они всей толпой начнут долбить.

— Ты с кем таскал радиаторы? — внимательно спросил старший Тригель, стараясь придать своему виду солидность, медленно прохаживаясь перед Новиковым.

— Да я один их утащил, — несмело оправдываясь ответил Андрей.

—Чего ты лапшу вешаешь! — грубо наехал батон. Он агрессивно сжав кулаки дернулся к Новикову.

Его перебил старший Тригель, которого неожиданно осенило. Он положил руку на плече Батона.

— А ну- ка! — подними эту штуку, — задумчиво произнес он смотря на Лапу, — теперь отнеси в бокс, — добавил он кивнув головой на радиатор.

Нашли братки тракторные радиаторы быстро. В городе всего два пункта приёмки цветных металлов. Они сразу поставили черным условие: «разыскать и привести человека, который сдавал алюминиевые детали от вездеходов.» Хачики не всегда требовали паспорта у людей, сдающих цветмет. Андрея пришлось искать целую неделю. Дети гор были несказанно рады, когда его обнаружили. В противном случае, они оставались крайними.

Кавказцы быстро и безвозмездно возвратили радиаторы. Приёмщики цветмета прекрасно понимали, с кем имеют дело, что алюминий ворованный. Они сами привезли металлолом обратно. Теперь железяки лежали у ворот гаража.

Дикую первозданность тундры вокруг бокса живописно украшали: беспорядочно разбросанные бочки из-под солярки, искореженные геологические буры, масляная ветошь, полусгнившие автопокрышки со стертым протектором, ржавые звенья тракторных гусениц в грязи. Даже мох пропитан запахами машинной смазки и солярки.

Поднять и тащить около десяти- пятнадцати метров, более, чем пятидесятикилограммовый радиатор сопевшему от натуги Андрею удалось с большим трудом. Тяжелый, похмельный пот ручьями потек со лба. Сердце бешено застучало. Из горла начала прорываться хрипота со старческим присвистом. За время пьянки он ослабел, руки тряслись.

Старший Тригель сделал вывод, что Новиков таскал радиаторы не один, а с помощником.

— Слышь! — тебя кто- то надоумил, да? — каким- то подозрительно- убежденным тоном, задал вопрос батон. Он вопросительно склонил голову.

И хотя Андрей старался объяснить, что перетащил их на колёсной тележке, вроде той, на которых челночники возят большие сумки, ему не поверили.

— Пока не расколешься, кто подсказал залезть сюда..., — не закончив вопроса, поставил условие Тригель. Он резко, недовольно отвернулся.

Андрюху обшарили, забрав паспорт. Он совсем забыл, что документ находился в кармане куртки. Теперь братва знала его домашний адрес, и адрес родни, которая жила в соседнем городе. В паспорте стоял штамп прежней прописки. Братки посовещалась и решили: пусть посидит в железном баке, а после они решат, что делать.

Железная, ржавая бочка, размером с половину железнодорожной цистерны, лежала на боку. Диаметром она не менее двух с половиной метров и длинной около семи. Сверху находился люк, который закрывался железной крышкой, прикрученной на болты. К нему приставлена деревянная лестница, по которой Андрей поднялся и спрыгнул внутрь. Бочка ржавая. Очень давно она использовалась для хранения нефти. На стенах кроме ржавчины присохший мазут, а на дне двухсантиметровый слой грязи. Внутри остро чувствовался запах нефтепродуктов.

Андрей думал, что продержат в баке пару часов, да отпустят. Он быстро туда залез. Но напрасно так решил. Худшее впереди.

Бочка круглая, присесть или прислониться не к чему. Хоть он и сам в грязном виде, к круглым стенам нельзя притронуться. За ним завинтили на пару болтов железную крышку, ничего не сказав. Почти в полной темноте Андрей не сразу заметил двух мужиков, сидевших внутри. Постепенно глаза начали привыкать к потёмкам. из-под крышки люка, слегка просачивался дневной свет. Мужики молчали, сидя на корточках. В сравнении с их внешним видом, Андрей выглядел, можно сказать джентльменом в парадном фраке.

— Кто такой? — сипло спросил один из них, одетый в грубый, солдатский, бушлат, с чужого плеча, сидевший на нем, как панцирь черепахи.

От неожиданности Лапа вздрогнул. Он почти не видел спросившего, потому промолчал.

— Ты как сюда попал? — задал вопрос второй .

Андрюхе самому не ясно, куда он попал.

— Братки загребли? — Ну, тогда держись, мужик! — ухмыльнувшись, добавил незнакомец. Неожиданно он гулко с надрывом закашлялся.

Андрюху, слова бомжей повергли в уныние. Они сидели в бочке вторые сутки, а попались за то, что упёрли пятиметровый кусок заброшенного, алюминиевого кабеля, который нашли на базе. Андрей рассказал им свою историю, на что они только ухмыльнулись. Завязалась беседа. От них Андрей узнал, куда вляпался.

Все строения в аренде у братвы только для прикрытия. На самом деле, это перевалочная база крупного дельца по прозвищу «Топор», или Иванова Геннадия Николаевича, руководителя газоразведочной организации и управляющего газонасосной станцией, который прятал ворованные нефтепродукты, потом перепродавал их.

Ежедневно на базу приезжали машины и закачивали в цистерны солярку, нефть, керосин. В период открытия навигации на Оби, горючее увозилось танкерами в неизвестном, южном направлении.

Братва, тусовалась на базе всего, как охрана. Они контролировали процесс завоза и вывоза нефти. Братки чувствовали себя полными хозяевами, пользуясь высоким покровительством. От своей, тупоголовой безответственности и скуки творили, что хотели. Их хозяин не особенно интересовался, чем они занимались.

Мужики объяснили, что мочиться можно в дальней от люка «стенке». Держат их на базе уже неделю, а за малейшую «провинность», по мнению братков, закрывают в бочку. За два дня, которые они просидели в баке, давали всего три раза напиться, передавая в люк полуторалитровую бутылку с водой набранной из лужи. После чего, братки снова завинчивали люк на болты. Больше бомжи ничего не получали.

В баке отчетливо слышен отдаленный лай собак и шелест листьев на ветру по лесу, но собственный голос с хрипотой звучал приглушенно.

Об всем рассказал один из мужиков, которого звали Юра Ширшов. Мужичок довольно разговорчивый, на вид около сорока. На голове замызганная, вязанная шапочка неопределенного цвета со свалявшимся бубончиком. Протертые на коленях до дыр джинсы, измазаны смолой и ржавчиной. Маленького роста, щуплый, он казалось, смирился со своей участью и не очень унывал.

Когда- то, в начале девяностых годов, Юрка успешно занялся оптовой торговлей. До перестройки он работал снабженцем на продовольственных складах, поставлявших товар на фактории заполярных поселков. Различные проверки и ревизии его «снабженческой» деятельности, в богом забытые, национальные поселения северной тундры чисто формальные. Он умело сколотил «стартовый капитал» для будущей коммерции и дикий рынок встретил хлебом- солью. Жил он в те годы безбедно. Но как- то увлёкся, кому-то перешёл дорогу или не угодил, за что сел на три года в колонию. После выхода из зоны, оказался без квартиры, без семьи, без средств к существованию. Пришлось податься в бомжи. Все его беды из-за разговорчивости или длинного языка.

Второй мужик, одетый в выцвевшую, пожеванную штормовку, вымазанную мазутом, с засаленным воротником, и в грубых, проженых, брезентовых шароварах сварщика, с кожаными наколенниками, сначала молчал, но потом втянулся в разговор.

Родом он с Белоруссии, приехал пять лет назад на север заработать денег. До последнего времени работал токарем шестого разряда, несмотря на свои тридцать лет. За эти пять лет успел потрудиться на всех производственных предприятиях и мастерских городка. Виной всему пристрастие к спиртному. Последнее время его не брали ни на одно предприятие.

Не имея жилья, прописки и денег, он вынужден заниматься воровством или сдачей цветных металлов. Звали его Сергей Соболь.

Таковы Андрюхины «коллеги».

— Ну, что придумаем? — спросил Андрей поднимаясь с корточек и пытаясь пройтись пять шагов туда, пять обратно, чтобы размять затекшие колени. — Можно отсюда сдернуть?

У него в голове крутилась навязчивая идея быстрее смыться с этого места. Ужасно хотелось похмелиться, или хотя бы попить воды. Сушняк в горле, остро давал знать.

— Как отсюда выберешься? Да и куда? — уныло отозвался Юрка, пытаясь подгрести под задницу побольше мокрой ржавчины, чтобы усесться на неё.

— Всё равно найдут, — мрачно пояснил Соболь. У него не было документов. Приходилось прятаться от ментов.

— Ну может попросим воды? Когда откроют люк, все втроём затащим одного в бочку, а сами сдёрнем, — подал идею Андрей.

Рядом с базой, прямо за бочкой, начинался лес.

— Пересидим, где-нибудь в укромном месте, а со временем братки искать не будут, найдут других бичей.

Мужики сразу отмели идею. Они морально подавлены и обессилены.

— Из бочки можно выбраться по лестнице, а её нет, — невесело крякнул Соболь поднимаясь. Он направился в дальний конец бака расстегивая ширинку. Широко расставив ноги, вапятил пузо вперед, задрав подбородок. Послышалось журчание.

Высота до люка около двух с половиной метров.

— Пока будем вытаскивать за руки друг друга, прибегут братки. Будет только хуже, — тоскливо подтвердил Юрик.

Андрюхе очень хотелось воды. Он всё-таки попробовал договориться с Соболем, который выше ростом.

План таков: «когда братки принесут напиться, и протянут в люк пластиковую бутылку с водой, он попробует затащить одного из них в бак, а потом выбраться из бочки, встав Соболю на плечи. После чего Андрюха вытащит его сверху за руки и они скроются в лесу».

Новиков стукнул ногой по стенке бочки. Он не ожидал, что внутри пустого, железного бака может быть такой акустический гул, который прекратился только через минуту. В ушах ещё долго звенело.

Через пару минут снаружи грубо спросили:

— Что, нахрен надо?

Лапа попросил воды.

— Обойдёшься! — ответили сверху. — Вода будет вечером. Мочу свою хлебайте бычары, — Гы-ы... — донесся грубый смешок. По очереди друг у друга. Вам быдлам, один хер откуда лакать.

В середине дня железный бак стало сильно нагревать солнцем. Нестерпимая духота внутри, да еще сушняк в горле сделали пребывание невыносимым. От вони, бывших нефтепродуктов, плюс фекалии, резко бросило в пот, закладывало нос и слезились глаза. Такого похмелья Лапа ещё не испытывал. Начинала кружиться голова. От злости он ещё раз стукнул ногой по бочке. На этот раз Андрей услышал, как откручивают болты люка. Прежде чем отдать бутылку с грязной водой, Андрюху предупредили:

— Будешь долбиться, вытащим на экзекуцию. — Понял? — чмо занюханное...

После этого, рука с пластиковой бутылкой стала опускаться вниз. Лапа только этого и ждал. Он быстро схватился за рукав человека, который протягивал бутылку, а затем, перехватив за шиворот олимпийки, попытался затянуть вниз.

Попытка оказалась неудачной. Соболь струсил и забился в дальний конец бочки, а парень вырвался, оставив Андрюху внутри. Им оказался «малой» Тригель. Он сам не ожидал такого поворота, привыкнув к покорности бомжей. Переведя наверху дух, он со злобой прошипел:

— Ну держись собака! — капризно выпятив нижнюю губу.

Тригель сразу хотел спрыгнуть с бака, но вдруг резко тормознул наверху. Он слегка пригнулся к люку и прищурив глаза начал вглядываться в темноту внутри, чтобы разглядеть того, кто на него наехал.

Новиков стоял под самым люком и, смотря наверх, даже не думал прятаться. Когда они встретились глазами, Андрей заметил, во взгляде Малого промелькнуло, что- то вроде трусоватого изумления. Тригель резко со стуком захлопнул крышку, быстро закрутив болты.

Новиков, сразу выпив половину бутылки, набросился на Соболя.

— Андрюха, оставь идею выбраться. Бандюки всё равно бы тебя догнали, — начал канючить последний. — У них на территории две собаки. Мы раз пытались бежать, но псы меня поймали и начали трепать, — заныл он сидя на корточках, обхватив руками колени .

— Почему вы сразу не сказали? — раздраженно спросил Андрей, начиная понимать всю серьёзность положения. Он уже чувствуя себя лидером компании, деловито начал прохаживаться взад вперед.

Крышку люка начали снова отвинчивать. Теперь снаружи слышалось несколько голосов. Отморозки посовещавшись, что-то придумали .

— Эй, чмо... — послышался голос Батона. — Слушай меня сюда!

Андрей сразу понял, что «приятное» обращение относилось к нему.

— За свой поступок будешь сидеть, пока не расколешься, с кем таскал радиаторы.

После этого они скинули в люк лестницу и приказали Юрке с Соболем вылезать. Последние, послушно полезли в люк, вытянув лестницу обратно наверх. Андрей остался в бочке один.

Просидев до вечера, он так и не придумал возможность побега.

Ужасно хотелось курить. Но на счастье сигарет не было . Позже, размышляя о былом, Новиков благодарил в душе провидение. «Чем бы закончилась попытка закурить в нефтяной цистерне?»

Самое хреновое началось позже. Погода стояла весенняя, кое-где лежал снег. Вечером бочка начала быстро остывать. Температура на улице стояла минусовая, а Лапа одет довольно легко. Тем более, вся одежда мокрая после падения в лужу. Кроссовки промокли. На дне сыро от мочи. Луже некуда вытекать, запах в баке стоял…

Бочка остыла. Стало нестерпимо холодно. После недельного запоя Андрюху беспрерывно трясло. От постоянного пребывания на ногах, начало шатать. Присесть некуда. Можно только прислониться к одной из покатых, холодных стенок и на корточках немного посидеть, после чего ноги затекали так, что он не мог их разогнуть. Сильно хотелось спать. Лапа, собрав в один угол мокрую ржавчину, улёгся прямо на неё, несмотря на грязь. Ночью начались галлюцинации. Голова кружилась, он постоянно просыпался от тошноты.

Прикрыв глаза, он услышал леденящий душу печальный вздох, перешедший в детский плачь или женское рыдание. Иногда чудились человеческие стоны, заунывные вздохи, могильный шепот.

В полубреду начали мерещиться голубые прозрачные призраки, которые летали по бочке, светились неоновым светом и похожи на мохнатых домовых или кикимор с растрепанными, седыми волосами. Испытав за ночь прелести ночевки в доме с нечистью, он так и не заснул.

Родился и прожил Андрей Новиков на севере Сибири. После школы отслужил в армии. На службе ему, как большей части советских новобранцев, пришлось попрыгать на пинках дембелей и испытать на шкуре самодурство дедов, первые годы службы. Но он был не единственным «духом» в роте, а коллективом, физическое и психологическое давление старослужащих переносится не так трагично молодыми рядовыми, как дружная травля одной жертвы армейскими «товарищами».

Флегматичный по характеру, Андрей спокойно отбарабанил первый, армейский год. Ну, а по второму, уже сам, будучи крутым дедом, не раз гонял молодых новобранцев и за дело, и так, ради прихоти.

Никогда он не думал, что в жизни придётся испытать на собственной шкуре беспредел.

В родном городе никогда не был лидером в компании друзей. Жил немного замкнутой жизнью. Как водится «толстый очкарик», посещал в основном библиотеки. Женат он не был и в «космонавты» не рвался.

Несколько лет назад, удалось подсобрать денег и купить квартиру в соседнем городе. Городок маленький и не перспективный. Однокомнатная квартира в доме, который смело можно назвать полубараком, стоила не дорого.

Первоначально Андрей работал канцелярским служащим, в районной управе. Но с переездом пришлось уволиться. Каждый день ездить в другой город на работу не было возможности. Новиков стал безработным.

Первое время он не мог найти в провинциальной дыре никакой вакансии, так как имел юридическое образование, а промышленным предприятиям требовались квалифицированные рабочие.

Безработица характерна для всей страны, но самым настоящим бичом стала для маленьких провинциальных городков, в которых организаций, всего пару- тройку «мануфактур».

Да и работать Андрей не очень стремился. Пока были деньги, он жил весело, пропивая их с друзьями. Но бабки закончились. Жизнь вынудила идти воровать цветные металлы с территорий промышленных предприятий или искать на свалках. Особо ценились медь и алюминий. В кармане приходилось всегда таскать магнит. Массивные болванки, прессованные колодки или толстый кожух от тракторных движков из дюральки не так просто отличить от чугуняки. Дюралюминий иногда тяжелый и твёрдый, как детали из чугуна.

В гонку за металлом в те годы, жизнь втянула едва не половину мужского населения городка. Людям нужно как-то выживать. Так запросто, пойти и насобирать цветмет на свалке не актуально, с окрестных помоек он давно перетаскан в пункты вторцветмета. Как правило давно пропит. Воровство становилось единственным средством выживания.

Жизнь покатилась под уклон. Хотя Лапа иногда старался её наладить. Устраивался либо дворником, либо сторожем, либо разнорабочим в магазин.

Помучавшись найти нормальную работу, Новиков встал на учет в центр занятости. Но биржа труда платила пособие двести рублей в месяц. На эти деньги можно купить четыре бутылки водки, шестьдесят пачек «Примы», не более.

Андрюха, каждый месяц посещал пункт переливания крови. За сдачу трехсот грамм донорской «плазмы», он получал около пятисот рублей. Так и приходилось стягивать концы с концами.

Был пасмурный день. Он сидел дома на кухне, когда в дверь позвонили. Утром Андрей успел подработать на разгрузке машины у коммерсанта и, теперь на кармане лежали деньги.

На улице накрапывал дождь. Идти в магазин по такой погоде не хотелось. Новиков мучительно размышлял. Пойти купить пару пузырей или набрать чего- нибудь пожрать домой? В это утро он трезвый и не хотелось даже похмеляться.

На пороге стоял мент:

— Ты Новиков?

— Да, а что случилось? — удивленно потупился Лапа дожевывая кусок хлеба. «В голове начало прокручиваться: «Может где засветился?» «Да вроде бы нет у меня косяков». «Что тогда им нужно?»

— Собирайся поехали? — голосом не терпящим возражений, рявкнул служитель порядка.

— Куда, зачем?

— Тебе отдельное приглашение..., или силой вытаскивать? — Мент деловито прошелся по коридору по- собачьи заглянул на кухню , в комнату, открыл дверь в ванную.

Его широкая, усатая морда походила на бульдога. Обвисшие щеки опустились ниже подбородка.

«Почему менты так разговаривают с людьми?» — подумал Андрюха. Грубым, напорным тоном они сразу стараются надавить… «В ментовских школах дураков ничему нормальному не учат?» — «Или просто в мусора берут таких, которых бесполезно чему- то обучать?»

Лапа рассеяно, наспех оделся и залез в уазку.

Кабинет следователя не изобиловал опрятностью или убранством. Обшарпаные стены. На одной длинный плакат «Не знание закона, не освобождает от ответственности!» Потрескавшийся потолок. В углу громоздился железный, несгораемый сейф с облупившейся краской. На тумбочке грязный стакан с кипятильником внутри. Сквозь открытую форточку быстро выветривался сигаретный дым. На грязном, обшарпаном полу со стертой краской разбросаны окурки, спички, карандаши, зубочистки.

У стены сидели два коротко стриженных под бобрик опера- ОБЭПника, и дознаватель за столом, в кителе с погонами лейтенанта. Андрей ничего не понимая робко вошел.

— Присаживайся? — резко заявил дознаватель, нервно мотнув головой, клацая в руках дыроколом.

Лапа растеряно присел на стул у стола. На столе лейтехи разбросаны бланки протоколов, папки. Среди них засаленная газета из-под селедки. На окне большая цветочная ваза, доверху набитая окурками.

— У тебя паспорт с собой? — мент вперил немигающий взгляд в Новикова.

— Да! — вот! — Андрей начал вытаскивать из кармана куртки документ.

Один из оперов в затасканой, джинсовой куртке взяв паспорт, начал нудно зачитывать:

— Новиков Андрей Иванович…, 70- го года рож..., не привлека...

Его перебил дознаватель.

— Ну что, будем разговаривать? — вальяжно заявил он, развалившись в кресле за столом и закинув ногу за ногу..

Андрей недоумевал:

— Вы хоть объясните толком, что почем? — спокойно развел он руками.

— Значит сам не желаешь рассказать? — грубо спросил один опер.

На среднем пальце руки оперативника выколота наколка в виде паука. Он когда-то пытался её свести марганцовкой, но до конца не получилось. Блеклое, синее пятно расплылось, но всё равно партак сразу бросался в глаза.

«Почему они не говорят, за что меня сюда?» «Ведут себя, будто дуркуют» — промелькнуло у Андрюхи.

Пыльные стены кабинета наполовину покрашены, наполовину оклеены обоями. По всему помещению приколоты булавками приказы, инструкции. Среди них большой красочный плакат со Шварцнегером в ментовской фуражке. На шкафу заваленном бумагами и скоросшивателями, стоит массивная, печатная машинка «ЯТРАНЬ».

— Ладно! — ты работал в прошлом месяце в «Полюсе»? — деловито спросил дознаватель.

— Ну да! — раздраженно ответил Андрей, дернув плечами.

Пробатрачив разнорабочим в коммерческом магазине полтора месяца, он почти ничего не заработал. Правда успел натаскать домой подгнивших овощей, перемороженной картошки, консервов с просроченным сроком годности, которые налоговая не допускала в продажу. С разрешения хозяина можно бесплатно брать хлеб, в разумных пределах.

— И с биржи не снялся? — Да еще деньги по безработице получал?

— Ну да, — усмехнулся Андрей. — Если вы называете это деньгами, — язвительно пробубнил он.

— Ты смотри! — он еще и лыбится, — возмущенно обратился один мент другому, по- бульдожъи повернув усатую морду.

— Ты совершил кражу денег из казны, знаешь об этом? — с напором сказал дознаватель.

Лапа подумал, что обэхэесник шутит. У ментов принято сначала брать на понт, напустить паники, потом допрашивать. Волна неопределённого страха, что его подловили на каком- то реальном преступлении сошла. Он никогда, до сегодняшнего дня и не подумал бы, что одновременно числиться на бирже труда и устроиться подрабатывать, является уголовным преступлением.

— Так я получал всего двести рублей в месяц, — удивленно воскликнул Лапа привстав со стула.

— Ну- ну рассказывай дальше.

— Я почему стоял на бирже? — он начал заикаться от волнения. Ждал, что предложат какую-нибудь хорошую работу. Они же владеют информацией о свободных вакансиях, да и непрерывный, трудовой стаж не теряется, когда числишься в центре занятости. А на то пособие, которое выдают безработному, никак не проживешь. Ну я и устроился временно подработать рабочим в магазин, — пожимая плечами оправдывался Лапа. Мне в центре занятости никто и не объяснил, что числиться на бирже труда и одновременно устроиться подрабатывать — криминал.

Он всегда считал, что отделы борьбы с экономической преступностью, занимаются крупными финансовыми аферами, банкирами и тому подобное. Никогда ему, в голову бы не пришло, что эти люди вместо того, чтобы сажать настоящих валютных воротил, занимаются мелочной ерундой. Сами сляпают, «высосанное из пальца» якобы преступление, а потом раздувают его в громкое «похищение века». За что потом, получают премии, звания, должности.

— Дак, а я это! — верну деньги в центр занятости, — развел руками Андрюха.

На его лбу прорезалась глубокая складка.

— Ну это само собой, — деловито раскрыв лежащую на столе папку, ответил мент.

— Вот твоё трудовое соглашение с ООО «Полюс». Работал ты там с середины января по начало марта. Получил, согласно платежной ведомости зарплату тысячу рублей. А вот бухгалтерские ведомости центра занятости. За февраль ты получил пособие по безработице в размере двести десять рублей сорок копеек. Прочитай протокол и распишись. Мера пресечения подписка о невыезде, — передал Андрюхе бумажки дознаватель.

— На допросы будешь являться по первому требованию, понял?! — резко добавил один из оперов.

Андрей прочитав протокол и остальные бумажки поднял на ментов растерянные глаза.

— Мужики да вы что! — шутите что ли? — И за это по 159-й статье? — удивленно спросил он.

— Да, мошенничество налицо, — коротко ответил опер, ковыряясь спичкой в зубах.

— Да вы, что смеётесь? — широко раскрыв глаза удивился Лапа. — Финансового афериста поймали?

— А чем ты не доволен? — грубо спросил оперативник, склонив голову набок .

— Получается, я украл из бюджета двести десять рублей, и теперь буду сидеть за это? — развел руками Новиков. — Да я верну им деньги, я и не думал ничего такого делать, просто когда получал пособие, я как- то не задумывался и не обращал внимания, — пожимая плечами оправдывался Андрей.

— Не двести десять, а десять рублей ты спёр у государства получается, — не поднимая на Андрюху глаза, виновато ответил дознаватель. — Если похищенная сумма не превышает более двухсот рублей, то есть, одной минималки оплаты труда, это административная статья, а если на десять рублей больше, то полный состав преступления.

— И что? — как мне теперь дальше? — пожал Андрюха плечами, растерянно теребя мочку уха.

— Хэ-ге! — а нам какая разница, — усмехнулся один из оперов, весело посмотрев на коллегу. — Нам «галочки» раскрытых преступлений для отчетов, — процент раскрываемости и так низкий.

Он положил широкую ладонь себе на бычью шею и помассировал, хрустнув позвонками.

Дождь тяжелыми каплями барабанил по козырьку над крыльцом горотдела. Противно шелестя шинами, катили по дороге легковушки, далеко разнося гарь выхлопов. Редкие прохожие, держа в руках зонтики, озабочено поглядывали на небо.

Вышел Андрей из ментовки так, будто стукнули, молотком по голове. «Ну ладно менты- ментами, а впереди суд. Он наверно освободит меня от уголовной ответственности?» — успокаивал себя Лапа по дороге домой. «Это что же, из за десяти рублей несколько лет сидеть?» — «Да и что я умышленно, что ли бомбанул бюджет?».

Лапа слышал, что МВД устанавливает районным, ментовским отделам планы. Сколько за месяц нужно раскрыть преступлений, всего по городу, по району и т.д. А потом строго требуют выполнения этих планов. Вроде того, как токарю на заводе устанавливают план выточить на станке определенное количество болтов. Вот следаки с дознавателями и стараются.

А где они возьмут такое количество преступлений? Всё, что попадает под разряд мало-мальски криминального, стараются быстрее сфабриковать в уголовное дело и сдать его в прокуратуру, не смотря на незначительнось дела, ни согласуясь моральной стороной…

Если прокурор утвердил десять законченных уголовных дел, с собранными не важно, каким способом доказательствами, то менту «раскрывшему» дюжину «преступлений» выдают большую премию. За крупные преступления, они, как правило, стараются не браться, а сляпать, как можно больше мелочных дел. То есть от количества «раскрытых преступлений» имеют свою прибыль. Такой конвейер настроен ни на объективное качество расследований, и соблюдение законности, а на количество «продукции» изготовленной следственными органами.

Менты напомнили Андрюхе мелкопакостных бесов из сказок, которые с самодовольными, козлиными мордами вылезают из омута, нагадят на белом свете, а после запрыгнут обратно в мутное болото.

Лапа задумчиво закурил на крыльце, бросив спичку под ноги. Неподалеку от него, ступеньки подметал старый, бичеватый суточник, с длинной, спутанной бородой. Он бросил быстрый взгляд на спичку, потом поднял виноватые глаза на Новикова. Страдальческие глаза выражали немой укор. Андрюхе стало стыдно. Он наклонился, подобрал свой мусор и засунул в карман.

Не смотря в лицо сгорбленному деду, стоявшему с метлой, он мимоходом сунул ему в руки пачку сигарет.

Суд назначили на конец июня.

Неухоженная, унылая комнатенка судебного заседания напоминала зал ожидания железнодорожного полустанка. Безликие, серые стены, деревянные лавки. В углу отгороженная решеткой скамья подсудимых. Единственное, что выглядело боле-менее цивильно, это большой красный герб России над креслом судьи с золоченым орлом в центре. Но даже он покрыт толстым слоем пыли и обильно загажен мухами. Судья в черном колпаке больше напоминал клоуна . По стене дрожал солнечный зайчик с открытой форточки. На окнах прибиты решетки. Некрасивая секретарь судебного заседания с прыщавым лицом, в круглых очках с толстыми пластмассовыми дужками и плоским задом, одетая в длинную черную юбку до пят, розовую, полупрозрачную блузку, сквозь которую просвечивал бюстгалтер, произнесла стандартные реплики обращаясь неизвестно кому.

— Приговор! — зачитал районный судья в черной мантии, с лицом типичного азиата. — Именем Россий... — назначить Новикову А..И. один год условно..., — меру пресечения подписку о не выезде оставить в силе. «точка»!!!

Новиков стоял и хлопал глазами не в силах вымолвить слово. Уже в коридоре суда, набравшись смелости, он спросил у служителя правосудия:

— И куда же мне теперь?

— Ну такие законы, что я поделаю? — нудно прогундосил тот, разведя руками. — Присудить тебе реальный срок лишения, — это много! — А штраф? — ухмыльнулся он. — Этой статьей предусмотрено триста минималок! — Где ты возьмешь такие деньги?

Андрюха раньше работая юристом, часто сталкиваясь с внутренней, бытовой жизнью судов, не раз замечал, что Российское судоустройство далеко не так идеально, как считается. В судебной иерархии, судей самой низкой ступени, выносящих оправдательные приговоры, не чествуют более высокие жрецы фемиды. Районные судьи, как обычно прикрывая свою жо..., как толмачи-делопроизводители, «творят суд» только формально. «Принимая дело к производству, они берут и просто переписывают текст приговора с обвинительного заключения следственных органов, вот и всё. Вообще не разбираясь, что справедливо, а что нет. Судебное заседание только для отвода глаз». Подтверждая фразу: «...формалистское судилище, — самый справедливый «суд» в мире!»

Ясный день на улице выглядел гнусным. Казалось солнце насмехается. Прохожие с безразличные физиономиями сновали вперед назад по тротуару. С деловым видом пробежал уличный пес озабоченный своими собачьими делами. Шуршали шинами проезжие иномарки.

Выйдя из здания суда, Андрей несколько минут стоял в растерянности. Скривившись, тяжело вздохнул присев на скамейку в автобусной остановке. Как ему теперь дальше?

Подошедший заляпанный грязью автобус, обдав бензиновой гарью, скрипнул тормозами, шумно распахнул створки дверей. Новиков так расстроился, что махнул рукой на пересмотр в кассации. Да и вообще положил на всех…

«Ай! — Напьюсь поскорее, да и забуду всё ...ядство», — успокоил он себя. Ноги сами понесли в кабак...

В довершение, ко всем неудачам, он заделался уголовником с условным сроком. С таким «волчьим билетом», уже нельзя найти нормальную работу, не говоря о юридической.

Пробовал Андрей зарабатывать разгрузкой вагонов на товарной базе. Но случай отбил желание:

Один из освободившихся зэков, собрав вокруг себя команду полубичеватых, бывших уголовников, обложил «налогом» других грузчиков.

Как они сами выражались: « — все должны с халявного барыша на общак кидать». Что за общак? Чей он? Что они называли халявным барышем? — Лапа так и не врубился.

Коммерсанты подъехали на машине к разгрузке товарных вагонов, пригласив грузчиков поработать. Безработные мужики всегда толпились на сортировочной базе в поисках работы.

«Сборщики дани» сами не работали. Но внимательно следили за тем, сколько платит коммерсант грузчику. И если «смотрящему за бичами», кто-то не отстёгивал десять процентов от заработанных денег, то был жестоко избит. Как-то Андрей отказался платить «сбор». За что поплатился. Этот случай навсегда отбил у него охоту разгружать вагоны. Он занялся воровством цветмета.

Теперь Лапа стал частым гостем в вытрезвителе. После трех залетов на пятнадцать суток за постоянные пьянки, из мусарни его принудительно отправили в городской ПНД. Так Андрюха катился ниже и ниже по социальной лестнице, медленно, но неотвратимо превращаясь в БИЧа.

Сквозь полусон, лёжа на дне бака, Лапа услышал голоса снаружи и звук отвинчивающихся с крышки болтов. Андрей поднялся. Ноги тряслись, но страха он не испытывал. За ночь перестал чего-то бояться. Сверху опустили лестницу и хриплым голосом приказали:

— Вылезай, ублюдок!

Андрей трясущимися руками ухватившись за лестницу, стал подниматься. Глаза больно резанул слепящий, утренний свет. Показалось, что череп сейчас взорвется изнутри. Голова мгновенно закружилась от свежего воздуха, пропитанного благоуханием весны. Такой приятной свежести Новиков никогда вдыхал. Его зашатало.

— Ты помнишь, что вчера пытался вытворить, недоносок? — услышал он знакомый, хриплый голос.

Андрей молчал. Его вид жалок: вся одежда в ржавчине и мазуте, то же самое на лице и волосах. Его трясло. Если бы Лапа увидел себя со стороны…

Внезапно он почувствовал сильный удар ногой в бок. Андрей не удержался на ногах. Неуклюже взмахнув руками, он полетел с бочки на землю. Благо никаких железных или твердых предметов в месте падения не было , а земля мягкая. Упав на колени, он сразу встал. Сильно болел бок и ушибленные колени. Его схватили за волосы и куда-то поволокли.

Андрюху привели в гараж, или огромный бокс, где вездеходы. В углу накрыт стол, на котором стояла бутылка водки и закуска. Около стола — уже известная компания, чуть в стороне Юрка и Соболь.

Один из братков налил в железную кружку водки.

— На! — согрейся, бродяга! — благосклонно протянул её Андрюхе.

После того, как Андрей взялся трясущимися руками за посуду и поднес ко рту, он почувствовал сильный удар по днищу кружки, от чего водка выплеснулась в лицо. Губами и переносицей он ощутил сильную боль от удара о края кружки.

— После вчерашнего ты ещё смеешь хвататься за посуду, чертила! — услышал Андрей всё тот же хриплый голос.

Говорил Кильянов.

Скоротечно у Новикова промелькнул отрывок басни: ... «Как смеешь ты, наглец, своим нечистым рылом, здесь чистое мутить питьё». Но ему не до юмора и сарказмов. Он закрыл от боли лицо руками, между пальцами проступала кровь, сочившаяся с разбитой губы. Во рту сразу почувствовался соленый вкус.

— Хорошенькое начало, — пробормотал Андрей согнувшись и прижав руки к переносице .

— Тебе, баклан, базарить не давали! — прорычал малой Тригель, впервые за утро подав голос.

Ширшов с Соболем стояли немного в стороне. За примерное поведение им налили немного водки, но по всему видно, мужики всю ночь не спали.

Братки, вытащив их с бака накануне вечером, всю ночь заставили работать — разбирать деревянный сарай.

Ночи на Полярном Севере летом светлые. Искусственного освещения не требовалось. Сарай с двойными стенками, обшитый досками. Между ними стекловата. Снаружи от досок осталась одна труха. Со временем они прогнили, но внутри, как новые.

Браткам зачем-то понадобились доски. Они запрягли бомжей разбирать сарай.

Между стенками, для утепления проложена стекловата. Микроскопическая, стеклянная пыльца, попадая в поры кожи, заставляет долгое время чесаться. Ради забавы, мужиков заставили отрывать доски. Раздевшись по пояс, работать без верхонок, не дав никаких защитных перчаток.

Батон процедил:

— Вы, бомжары, настолько пропитались грязью, что не проймет ни одна стекловата.

Юрка с Соболем работали всю ночь, а утром заметно чесались, что отморозкам доставляло удовольствие. Пьяные бандюки тупо шутили:

— К вашему виду не хватает вшей, мы позаботились об этом. Теперь, черти, пару деньков почешетесь, мы посмеёмся, — промычал заплетающимся языком Кильянов.

— Видите, как о вас заботимся, — добавил малой Тригель, заискивающе оглядев друзей в надежде услышать одобрение своей шутки.

Мужикам дали по сигарете, оставив на время в покое, переключив внимание на Андрея.

Ему всё-таки налили в кружку воды, чтобы напился. На этот раз он отошёл немного назад, ожидая снова удара, но его не последовало.

Сквозь мутные окна под потолком еле пробивалось солнце поблескивая в луже мазута, капавшего с под днища вездехода. Кое- где лужа присыпана опилками. В разлитой нефтяной слизи валялись разводной ключ и ржавая рессора. На полу разбросаны домкрат, паяльная лампа, топор, смятое ведро. В стороне, на чистом бетоне стоял открытый, новенький чемоданчик, в котором сверкали аккуратно сложенные, никелированные отвертки и гаечные ключи. Мазутный запах вызывал рвоту.

Старший Тригель никак не мог взять в толк, как Андрей один, без помощника, дотащил пятидесятикилограммовые радиаторы в пункт приёмки цветного металла, до которого около двух километров от базы. Поднять на себя и нести такую тяжесть он ни как бы не смог. Коля решил изобразить из себя «Пинкертона» и вычислить, кто помог Андрею таскать радиаторы. Он так увлёкся своей идеей, что начал подстрекать друзей «пару раз стукнуть» Андрея, чтобы «раскололся».

Били не вся компания. Это предоставили малому Тригелю, которому не терпелось продемонстрировать перед публикой «мастерство» рукопашного боя. «Каратист» изрядно пьян. Не устояв на одной ноге, пытаясь другой ударить Новикова по лицу, он комично навернулся. Братки дружно рассмеялись. Уголки губ Малого нервно изогнулись, начав подрагивать от обиды.

Старший Тригель, решил провести «следственный эксперимент». Для этого Андрею нужно показать тележку, на которой он возил цветмет.

— Но она у меня дома, — ответил Лапа несмело разведя руками. — Как я вам её покажу?

— Значит, проедем к тебе, — заявил Тригель деловито вытирая руки от колбасы о волосы Соболя. — Если тележки не окажется, то будешь колоться, кто помогал таскать радиаторы, — договорил он медленно прожевывая кусок. Новиков стоял понуро опустив голову.

Перед ними встал вопрос, как Андрюху доставить домой на легковой Мазде? — Им не хотелось пачкать сиденья машины. Пленник весь в ржавчине и мазуте. Придумали посадить его в багажник, который использовался для перевозки различного барахла и тоже был грязный.

Коля потирал руки, когда приехали и вошли в Андрюхину квартиру. Тригель уверен, что тележки в квартире не окажется и он продемонстрирует братве свои «логические» умозаключения. Но к разочарованию, тележка стояла в коридоре квартиры и именно таких размеров, что на ней можно спокойно транспортировать радиаторы.

От досады старший Тригель впал в бешенство. Он схватил пустую бутылку и разбил её о голову Андрюхи. Затем начал пинать ногами и материть.

От боли Новиков согнулся пополам. Но Тригель ухватив за волосы начал с силой дергать вниз, норовя с размаха разбить коленом лицо. Лапа закрывая руками голову, думал о том, как бы не упасть. Наконец вырвавшись он отскочил, налетев на вешалку, с силой впечатавшись в стену. На грязный пол полетели куртки, ветровка. Загремел опрокинутый стул. С потолка посыпалась штукатурка. Известковая пыль переливаясь в косой полоске солнечного луча с окна, пудрой начала оседать на волосах.

Заступился Лаварский. Он встал между Андреем и Тригелем. Лаварского тот послушался. Новикова отвезли обратно на базу.

Погода портилась на глазах. С севера надвигались свинцово-фиолетовые тучи, окрашивая мир в зловещие тона. Сизо - мрачная картина давила на нервы, нагнетая ощущение тревоги и беспокойства... Легкий ветер поднимал и закруживал пыль по земле. Вот-вот готов сорваться холодный дождь... Но солнце не сдавалось. Прорываясь редкими, косыми лучами, сквозь рваные края тучи, оно прощально озаряло землю последними проблесками яркого света.

С пробитой головы Новикова текла кровь. Он прикрыл её тряпкой, пока братки спорили между собой. Переодеться ему не дали, как не обратили внимания на разбитую голову.

На базе злые и пьяные бандиты, остыв, не стали избивать. Ради забавы они придумали другое занятие.

— Видишь кучу мусора, около ворот гаража? — грубо спросил Батон показывая пальцем.

Андрей запуганно закивал головой. Кровь перестала. Но рану нестерпимо саднило.

— Ты должен перетаскать весь мусор под футболкой. Мигом за дело, я засеку время. Тебе даётся полчаса, — резко приказал Батон.

Куча мусора хоть и не была большой, но в ней свалено острое барахло. Бесцветное солнце на миг вынырнуло сквозь дыру в тучах, живописно осветив раскуроченные консервные банки, осколки бутылочных стекол, металлическую стружку, ярко блестевшую в его лучах.

Андрей принялся за работу. Он расстегнул джинсовую куртку. Беря голыми руками стёкла и железки, оттягивал у шиворота футболку, загружал туда весь хлам, стараясь не порезаться, относил мусор за ограду, которая находилась в пятидесяти метрах от гаража. Всё происходило под пристальным вниманием братков. Они заключили пари: успеет или нет?

Новиков успел. И хотя он старался не порезаться, вся грудь и живот в царапинах, порезах, из которых сочилась кровь. Отморозки за это время порядком наклюкались спиртного, предупредив, чтобы Андрей и не думал о побеге, сели в иномарки и уехали на ночь по домам.

К вечеру Андрей валился с ног. Он был уставший, униженный, избитый. Но в нём теплилась надежда свободно уйти с этого проклятого места.

Появились Юрка и Серега Соболь.

— Мужики, пошли отсюда? — неуверенно прокряхтел Андрей. — Несколько дней поживем где-нибудь, пока эти угомонятся, — он кивнул в сторону ворот.

— Не получится, — ответил Соболь. — У ворот базы собаки. Они не выпустят. Братки так просто бы не уехали. Он виновато опустил глаза.

Андрей, посмотрев в сторону ворот, заметил двух здоровых псин. Одна из них — ротвейлер, вторая — какая-то помесь дворняги с кавказской овчаркой.

— Раньше Тригели служили на зоне. Оттуда и остались собаки, — сообщил подошедший Юрка. — По территории мы ходим свободно, но только приближаемся к ограде, они начинают рычать. На Серёгу даже бросились. К себе нас не подпускают и корм не берут. Не советую подходить к ним близко. Пошли лучше чифирка заварим. Его неунывающая натура успокаивала.

Солнце медленно опустилось к горизонту, образовав в небе синевато-фиолетовые разводы. Ветер разбив тучи, разгонял несколько кучевых облаков, на которых четко отражались красные лучи. Закатное светило окрасило баки и стену бокса каким-то мистически- бардовым светом. В голове гудело, по телу пробежал озноб. Андрей поспешил быстрее зайти в гараж.

Дело конечно не в собаках. С базы можно спокойно «слинять», но с похмелья всего боишься. Неопределенное беспокойство порождает страх перед тем, что неизвестно. Он не знал от куда, или от кого ждать беды. Сам нагнетая на себя панику. В чем будут заключаться неприятности ? — Ну надают по морде, — это пол беды, а может быть и похуже, — трусовато размышлял Андрюха.

Кто такие братва, Новиков не знал. «А потом? — найдут и выцепят, может быть хуже», — кумекал он на уме.

Со слов Ширшова, получалось, что братва, — какие-то «смотрящие» за городом или местная «крыша», уездного масштаба.

«А куда я убегу, где спрячусь? Городок маленький, бежать не куда», — рассуждал Андрюха.

В гараже разбросаны остатки пиршества братвы. Была и водка, оставшаяся в кружках, и немного в бутылке. В углу стоял мешок, с наполовину гнилой картошкой, а на столе недоеденные куски хлеба. Кругом валялись окурки. Юрка где-то раскопал пол пачки чая. (С утра чифир в самом деле снимал боль и усталость). Воду они набрали из лужи в очищенное от мазута ведро. Пока Соболь чистил картошку, Андрей успел выпить водки и, приложил смоченную тряпку к шраму на голове. Промыл грудь от порезов. На листе жести поджарили картошку, разогрев снизу паяльной лампой, для выжигания ржавчины. После «ужина», накидав в автобус тряпок и ветоши, закутавшись в тряпки уснули.

«Побег» Лапа решил отложить до более удобного случая, а пока не дергаться. Может так обойдется?

Проснулся Андрей среди ночи. Долго лежал, прислушиваясь. Он ни как не мог поверить, что стал жертвой, что это не страшный сон. Тело болело, но не от похмелья. Сильно ныл бок, раскалывалась голова. В душу медленно закрадывался противный страх. От мрачных мыслей, начало трясти. «Неужели всё произошло со мной?» — уже не раз задал он мысленный вопрос.

Со станции доносились короткие гудки маневровых электровозов и грохот перецепляемых составов. Густой храп Ширшова на весь автобус перекрывал стук капель по крыше гаража. Сильно болели нос забитый запекшейся кровью и распухшие губы.

В голове вдруг появилась приятная мысль: ... «Может «братки» приедут и сами прогонят с базы?» ... «Ну, побаловались, и хватит. Сколько можно?» ... «Неужели заберут квартиру?»… «Может, заявить в ментовку ?»... «А как с ворованными радиаторами? Ведь он сам виноват. За это светит 158-я статья УК».

«Елки- палки! — Во встрял!» До ментов дойдёт, точно посадят. И без того на подписке, с условным сроком гуляю», — тоскливо думал Андрей, удрученно опустив голову на скрещенные руки.

...А вообще, как ни крути, все беды от пьянок. Они довели до ручки, — засыпая, досадно матюгнул он самого себя...

...от куда-то издалека, хриплым голосом барда Асмолова, в голове зазвучала песня:

«...Помнишь?! — как свой путь по жизни начал ты, молодой безусый паренек…

Заканчивался далекий восемьдесят четвертый год. Трое шестиклассников скучали, сидя за пустыми разговорами. Деревья в основной массе скинули листву, окрасив окружающую слякоть в красно- оранжевые цвета. Пестрая картина ярких красок навивала одновременно уныние и вдохновение. Влажный запах осени, прелых листьев, мокрой древесины и увядающих трав наполнил легкие привкусом тлена. Солнце изредка пробиваясь сквозь дырявую облачность, мгновенно воспламеняло косыми лучами пестрый пейзаж осени .

Как обычно вечером, собрались в открытой беседке детского садика. Неторопливо вели нудную болтовню об автомодельках, новой училке по физре, похожей на жирафу. Андрюха рассказал, как забацал самострел из велоспицы, который грохал серой от спичек.

Миха поведал, как видел летом в Москве взаправдишний кубик-рубик и даже жевал жувачку бублигум. Ему не поверили.

Мишка обидевшись отвернулся. Забравшись на разрисованную ромашками оградку беседки и болтаая ногами, он начал бессмысленно бормотать под нос:

— Тапок — лапа, лапоть — сака, сака — лапа, лапа — лапа…

Мишка вдруг неожиданно резко повернулся в сторону Андрюхи.

— Ты лапа… — он состроил дурашливое лицо. Лапа — лапа…

— Ха-ха, лапа – лапа… — как попугай со смехом повторил Лешка. Теперь ты будешь Лапа !

Кличка прилипла Новикову навечно.

— Может сходим до кинозала? — предложил Андрей. Я вчера бычки зашибательские возле урны видел… — он со слабой надеждой посмотрел на пацанов.

Собирать окурки надоело. Тем более у Лехи в куртке, мать засекла полный карман бычков. Его на неделю посадили под домашний арест.

Леха широко зевнул, обнажив дыру выбитого, переднего зуба. С промокшего грибка беседки сорвалось несколько холодных капель и звонко шелкнули Андрея в макушку. С плаката на стене детского садика улыбался кот в сапогах и нелепо вышагивал по пляжу волк с Ну погоди, одетый в большие семейные трусы в горошек, с гарпуном в руках. Он походил на школьного военрука старших классов, когда тот пьяный гулял по школе в одних трусах с бутылкой в руке.

Коллекционировать марки пацанам надоело. Их можно купить в любом киоске. Все альбомы забиты одинаковыми Монгол Шуудан. Не дерзнуть, ни рискнуть. Месяц назад Лапа без сожаления обменял полный альбом филателии на щенка. Но забавный, пузатый лайченок через два дня куда- то сбежал. Или кто спер?

Идти домой совсем не хотелось. Сегодня на последней перемене он переправил в дневнике двойку по литературе на тройбан. Но тройка получилась кривая и жирная, он обвел её несколько раз красными чернилами. Теперь Новиков с дрожью ожидал, что отец обязательно вечером полезет в портфель.

— Может пошухерим карбидом? — тоскливо предложил Мишка, ковыряясь в носу.

Тут мысль подал Лёха:

— Паца, а давайте купим вина !

Солнце начало медленно погружаться за горизонт. Неспешно оно угасало, разорвав последними лучами пелену облачности. Казалось, светило хлынуло в образовавшийся проем всей массой своего света.

Лапа очень любил яркие заходы солнца. Созерцая насыщено- багровую полусферу он словно сам, вместе с огромным, солнечным диском погружался за горизонт, ловя подставленным под скользящие лучи лицом, последние мгновения убегавшего дня, дарившего прощальную частицу света и тепла.

Мишка с Андреем сразу заинтересовались свежей идеей. Позабыв об остальном они повернулись к Лешке.

Пацаны быстро взрослели. Детские увлечения порядком стали надоедать. Подростковый индивидуум требовал свежих жизненных перемен. Тут, кстати замаячил заманчивый и недоступный, запретный плод.

— Мои пахан с махной вчера пьянствовали с гостями, а потом пошли в ресторан. На столе осталось шампанское. Я выпил пол стакана, — вааще, зашибись! — для убедительности он закатил глаза.

— О-о! — клёво! — визуха! — послышались одобрительные возгласы товарищей.

Пацаны нетерпеливо заерзали переключив все внимание на Лешку. Миха от возбуждения вкочил ногами на перила беседки и сплясал чечетку. Потом подтянулся и перевесившись коленями через балку головой вниз запел песенку из Приключений электроника:

— В юном месяце апреле, в старом парке тает снег..., И крылатые качели начинают свой разбег...

Подражая хриплому голосу Макара Гусева его подхватил Андрюха:

— Детство кончится когда- то… Ведь оно не навсегда...

Томное светило - тягостно задыхаясь в набегавших клубах тучи, играло последними, тревожно- матовыми отсветами в кронах деревьев. Но гораздо игривее оно плясало на счастливо- конопатой Мишкиной морде...

Лехин авторитет в глазах друзей мгновенно взлетел до небывалой высоты.

На первом этапе решено заняться сбором денег.

— Только никому не болтать, — заговорческим шепотом произнес Андрюха, — кто проболтается — будет последней, шкварной крысой.

Бутылка «Ркацителли» стоила рубль двадцать. Откуда такие деньги у двенадцатилетней босоты? Но на то мозги, чтобы соображать, а голова чтобы думать. За вечер наварили леденцов из сахара. По три копейки за петушки, одноклассницы разобрали на первой же перемене. Со второго урока пришлось смотаться со школы, чтобы наделать новую партию и успеть к последней перемене. Вторая партия немного подгорела на сковородке. И хоть от петушков попахивало пережженым сахаром, — товар разошелся влет.

На следующий день, их уже встречали у школьного крыльца, не только одноклассники, но и сопляшня с младших классов. Весть о сладких леденцах махом разлетелась по школе. На уроке географии, молодая училка, пришедшая недавно после института, сразу отдала пятьдесят копеек за десять слипшихся кусков вареного сахара для своего карапуза.

Хоть бизнес покатил, как в сказке, сами «бизнесмены» недовольны. За два дня удалось насобирать только рубль восемьдесят. Рубль пришлось отдать в школьном туалете хулиганам с восьмого «Г».

Второгодник по кличке Репа схватил Андрея за воротник, когда Новиков забрался на перемене под лестницу пересчитать мелочь.

— Ну-ка сюда… — Репа сильнее дернул за ворот. Выползай, кому говорю…

Андрей почуяв неладное, быстрее высыпал мелочь в карман.

— Чё? – барыжничаем… — он грубо скривил морду. Выгребай деньгу.

Новиков молча стоял, опустив голову, глубоко засунув руки в карманы штанов. Репа сам выдернул его руку и залез в карман, вытащив полную жменю мелочи. Не считая деньги, он задумчиво отвернул голову в сторону.

— В общем так! — писюн занюханый… — я разрешаю вам дальше спекулировать, — он повернулся к Андрею. Каждый день будешь мне лично в руки отдавать рубль. Понял меня ! — Репа повысил голос.

Чуть в стороне стояла его кодла и негромко посмеивались.

Когда Новиков зашел в класс, Мишка С Лешкой сразу всё поняли. Стоило только увидеть Андрюхину удрученную физиономию.

На последний урок не пошли. На улице зарядил дождь. Крупные пузыри шумно лопались в лужах. Пацаны в насквозь вымокшей форме, ступали по воде не обращая внимания на промокшие ноги.

К фонарным столбам, нацепив когти, рабочие приколачивали красные флажки. Со столба доносилось.

— ...через три пи...ды с зубами, мать твою душу!... — громко крыл промокший электрик. — ...мать иху за ногу, — не бригадир, муд...к занюханый...

Насквозь промокшие слипшиеся полотна флажков свисали, как большие, красные сопли. Пахло сыростью ноябрьской осени и бензиновыми выхлопами от работавшей аварийной машины электрослужбы.

На стене кинотеатра висел рекламный плакат «Вожди Атлантиды» с криво нарисованными динозаврами. Андрюху неожиданно осенило. Он резко остановился. Кислая физиономия начала задумчиво расплываться.

— Паца! — а может в кино сходим? — необычайно оптимистично прозвенел его голос.

Угрюмые Леха с Мишкой повернулись в сторону Новикова, посмотрев на него, как на дурака. Мишка что- то пробубнил отборными матюками. Андрей схватил Лешку за рукав.

— Билет на американский фильм сколько стоит? — он с хитрым прищуром посмотрел на Мишку.

— Сорок копеек. — надутым видом ответил тот.

— Тебе мать даст деньги на кино?

Мрачные физиономии пацанов начали расплываться в улыбке.

— Встречаемся у беседки, — крикнул Новиков уже на ходу, радостно размахивая портфелем над головой.

Андрей забежал домой в радостном расположении. Сразу закинув портфель подальше на шкаф, он заискивающе подошел к матери.

— Ма! — а мам…, — сёдня американскую фантастику в клубе крутят…

Мать занята праздничным тортом.

— Иди переоденься, — она даже не повернулась в сторону Андрея. Посмотри на себя. Как мокрая курица стоишь.

Новиков не заставил себя ждать. Быстро напялив босяцкие штаны, кеды и свитер, Лапа зашел на кухню сразу схватив блин с тарелки.

— Сколько тебе? — мать внимательно оглядела отпрыска.

— Форок копеек, — скороговоркой выдал Лапа набитым ртом. И десять копеек ефе на днефные муфтики, — поспешил добавить он.

— Позже десяти не заявляйся, горе луковое, — она протянула пятьдесят копеек.

Андрей летел к беседке на всех парусах. В другом кармане позвякивали остатки мелочи от леденцов. Репа не додумался обшарить все карманы у Новикова. Мишка с Лехой нетерпеливо ожидали.

— У меня девяносто копеек, — на ходу выдал Андрей даже не отдышавшись.

— У меня батя пьяный дома , сам с собой коньяк сидит глушит, — усмехнулся Миха. Без базара рубль дал. Даже не спросил для чего.

— А я и не спрашивал, — хохотнул Лешка. Пока мамаша на кухне посудой гремит, я с её сумки рубль нарезал. Там у неё пол кошелька рублевок, один черт ничего не заметит.

Лешкина мать, красивая эффектная дама, еще довольно моложавая, работала официанткой в ресторане. Её отпрыск постоянно тягал с кошелька мелкие чаевые.

В общем счете набралось почти три рубля.

Найти деньги половина проблемы. Самое трудное купить вино. Как это сделать никто не знал. Пойти и купить самим — равносильно самопожертвованию. До такой сверхсмелости они не доросли.

День, с самого утра выдался сумрачный. Пацаны уныло сидели на скамейке автобусной остановки и молча болтали ногами, разглядывая разбросанные на полу окурки, харчки на стенах, битые бутылки с под вина и ободранные листки объявлений «куплю- продам- сдам- обменяю…» Они не знали, как реализовать заманчивую мечту.

В углу на скамейке примостился какой- то небритый, полубичеватый мужичек, одетый в рабочую фуфайку. Он заметно болел с похмела. Дядька тяжко вздыхал, держась за голову. Лапа собрав всю смелость, наконец решился.

— Дяденька, а можно спросить который час?

— Ай! — нету пацаны у меня часов, мне бы ваши заботы, — нервозно отмахнулся тот.

«Как же его попросить?» — соображал Андрей. «А вдруг попросишь, так он еще по шее надаёт? — Ну ладно — была не была».

— А вы не купите нам вина? — произнес Андрюха и был на готове быстро задать дёру.

Мужик угрюмо посмотрел на малолетку, что- то усиленно соображая:

— А вы чьи будете?

— Да мы тут недалеко живём, — ответил Андрей, держась на всякий случай, от не трезвого дяденьки на приличном расстоянии.

Похмельный синдром «дяденки», поревесил морально- нравственный баланс.

— Сколько там у вас?

— Три рубля.

— И что хотите взять? — пожал он плечами.

— Ркацителли..., — не смело ответил Андрей.

— Ну ладно, давай трёшник.

Андрей высыпал дядьке в руку целую жменю мелочи.

— На остащиеся себе возьму чего-нибудь от головы, — стыдливо уводя глаза добавил мужичек.

— Ладно, сдачу можете забрать! — обрадовано осмелев, звонко ответил Андрюха.

Через десять минут сопливые искатели рисковых приключений держали в руках романтичный, запретный плод.

Распивать решено за магазином. Укрывшись от посторонних глаз за штабелями деревянных ящиков, пацаны сгрудились в круг. Метров в десяти, свалены размокшие, картонные коробки с под макарон, доверху набитые испорченными яйцами, арбузными корками, кисшими огурцами, гнилой картошкой и разорванными этикетками ценников на продукты. Кислый запах портил всё вдохновение перед торжеством первой пьянки.

На небе тихо двигались осенняя облачность. Мелко накрапывал редко- моросящий дождик. Андрюхе сделалось немного страшновато. Пока детская забава в секретную тайну, была хоть рисковой, но всё же игрой, было занятно и интересно. Как дело дошло до настоящего: — «выпить вина взапраду», — стало боязно.

«Может пока не поздно отказаться?» — «А если опьянею и кто то увидит из знакомых?» — «Ведь это не двойка, тут ставка выше и расплата суровей?» — «Но, как перед пацанами это сделать?» — «Встать и уйти, сказав, что не буду пить?» — «В этом случае тебя засмеют, как самого, последнего труса. Это будет крах самой твоей личности», — бередило в душе .

Он на минуту представил, как всё произойдёт: Ехидный смех друзей: «... — зассал маменькин сынок!» ... — иди домой, играй в игрушки!»

Назавтра в школе, парни станут героями класса, а ты будешь слышать в свой адрес только обидные насмешки.

«Нет на такое не пойду. Если собрался идти в большую жизнь, то до конца... прочь все сомнения!» — принял решение мозг.

Те же самые, невесёлые думки будоражили пацанов. Радости на ребячьих лицах никакой.

Как открывать поллитровку никто не знал. Штопора не было . Кое-как, продавили пробку внутрь отломанной от дерева веткой.

— Ну чё, кто первый? — торжественно спросил Андрей оглядев друзей.

Друзья потупившись молчали. Решили пусть Лёха пробует первым. Он «бывалый» в этих делах.

— Ну и давайте, трудно что ли? — беспечно скривился Лешка.

Он приложил губы к горлышку и резко переклонил бутылку.

Перед тем как выпить, Лёха, лихим жестом загульного гусара, резко выдохнул воздух. Сделав глоток ужасно скривился, что не помешало классически занюхать рукавом.

Держа в руке бутылку, он окинул друзей победным взглядом, который так и говорил: ... « Ну что, сопляки, смотрите, учитесь!»

Андрей не замедлил себя ждать. Быстро опрокинув бутылку, прямо с горлышка, он почувствовал, как по горлу покатилась противная жидкость. Моментально свело скулы.

Такой отвратительной кислятины Лапа никогда не пробовал.

«В чем удовольствие?» — подумал он. — «Почему мужики так любят эту дрянь?»

Ему захотелось немедленно выплюнуть то, что проглотил.

«Но если выплюну, то уроню достоинство перед друзьями», — удерживала задняя мысль.

Он мигом представил унижающий смех корешей: « —Фу! — слабак, пить не умеет, только добро переводишь!»

Поневоле пришлось глотать кислое вино, стараясь не кривиться.

Бутылку распили за десять минут.

Приятное, расслабляющее тепло побежало по телу. Смотря на друзей он видел, как заметно посоловели у них глаза.

«Неужели у меня такие же?» — обожгла ужасная мысль.

«А если до вечера не пройдёт?»— «Как я появлюсь домой?»— «Батя мне башку открутит !» — противненький страх медленно закрадывался в душу.

Но одновременно, с глубин самого нутра, широкой волной, поднималась спасительная храбрость.

«Да чего я, сам себе не хозяин? Я уже не маменькин пацан. Вот захочу и не буду дома ночевать». — «Ха, подумаешь! — Я и сам смогу прожить!»

Вино показало могучий эффект.

— Ну чё паца будем дальше делать? — деловито подал голос Мишка.

Он тоже почувствовал силу Геркулеса и был готов к решительным подвигам.

— Сёдня вечером у баб кружок шитья в школе. Пойдем позажимаем? — весело предложил Лешка.

Идея восторженно одобрена. Ни Андрюху, ни Лёшку, ни Мишку, одноклассницы до этого дня вообще не интересовали в самом принципе. Были другие, гораздо важные интересы. Но теперь друзья шли к девчонкам смелым, победным маршем.

На свежем, осеннем воздухе, «волшебная сила», одиннадцатиградусного вина поспешно улетучилась. Да так скоро, что «отважные герои» не успели ни перед кем похвастаться. Это сводило к нулю весь эффект «мероприятия», в самой его сути. Ну зачем спрашивается положено столько трудов, забот, конспираций, если тебя никто из знакомых пацанов не видел пьяным.

Короткий, осенний день сменялся вечерними сумерками. В окнах зажигались огни. Проезжавшие машины включили ближний свет. Дойдя до школы «собутыльники» были уже трезвыми. Спасало только то, что ничем не закусывали. Дыхание, еще развеивало слабый, винный запах.

Голова у Андрея совершенно ясная, походка твердая, как и у друзей.

— Эх! — мало выпили…, — досадно сокрушались пацаны.

Около школы без дела околачивались одноклассники и просто знакомые пацаны.

Мгновенно, как по единой, беззвучной команде, вся «святая троица» начала шататься со стороны в сторону, язык стал актерски заплетаться. Лапа со всех старался подражать не твердой походке пьяных мужиков, которых часто наблюдал в дворовых подворотнях. Подходя к «офигевшим дружбанам», каждый из «крутых пьяниц», старался сильнее дыхнуть на собеседника, чтобы знали сопляки, с кем дело имеют.

Через два месяца, двадцать девятого декабря, наступили долгожданные, зимние каникулы. Предновогоднюю вечеринку, администрация школы разрешила провести в школьном кабинете их класса.

Днём расставили вдоль стенок кабинета парты. Установили и нарядили новогоднюю, искусственную ёлку. «Романтик» хрипел голосами Адриано Челентано и Аль Бано с Роминой Пауэр, Рикардо Фольи и Тото Кутуньо, играли Баккара и Арабески, Спейс и Зодиак, ВидеоКидс и Джой. Из елочной гирлянды смонтировали светомузыку, прицепив к ней «стартер» от лампы дневного освещения.

Девченки долго прихорашивались, выгнав пацанов из класса.

«И..., — о боже!» — «Какие они стали красивые»! — невольно подумал Андрей.

В нарядных платьях, с замысловатыми прическами, привлекательно наложенной косметикой, приятным ароматом прикарманенных у матерей духов. Некоторые в джинсах, которые подчеркивали начинавшую формироваться девичью фигуру.

Лапа не мог оторвать глаз от Милки. Хотя шесть лет и просидели с ней за одной партой. До этого дня, какого-то интереса, она для него не представляла.

В такой ситуации невольно чувствуешь себя не в своей тарелке.

«Как же теперь к ней подойти, обратится, разговаривать?» — «Не говоря о том, что бы пригласить на танец». На что Андрюха никогда, не решился бы. «Да ну этих девок! —подумают, что влюбился !» — он чувствовал неуверенность и растерянность.

Выручил Аркаша Разметов, хулиган с параллельного класса. Их класс не устраивал вечеринку. Притащив бутылку коньяка и бутылку американского виски «Золотой петух», он быстро стал своим в доску.

Отец Аркашки работал каким-то большим «бивнем» в исполкоме. Сынок прихватил из дома пару бутылок крутых напитков, запас которых, на всякий «пожарный» имелся в квартире.

— Чё пацаны, пойдемте накатим? — предложил Аркашка.

— А что, есть? — обрадовано спросил Лапа .

Аркаша не спеша вытащил из рукавов пальто пузыри, победно их продемонстрировав.

— Ух ты! — со всех сторон раздались восторженные возгласы. Пацаны быстро окружили виновника торжества.

Таких красивых и разукрашенных бутылок Андрюха не видел.

— Пойдем в туалете раздавим! — возбужденно предложил Мишка.

— Нужно закусь захватить, — показал осведомленность Аркаша.

— Леха прихвати конфеты, — попросил Лапа .

В школьном туалете собрались впятером.

— Нафига лишние хвосты, самим мало будет, — сделал вывод Лёха.

— Стакан взять ни кто не додумался? — неуверенно спросил Андрей.

— Да нафиг он нужен, мараться только… — презрительно сплюнул Миха. С горла раздавим!

Как правильно пить коньяк, пацаны не знали. Ни кто не решался первым начинать культовый церемониал.

«А если сделаю, что то не так, то пацаны засмеют!» — думал каждый из них. Поэтому стояли в кругу и неопределённо поглядывали друг на друга.

Унитазов в туалете не было . Четыре дырки в бетоне разделены перегородками. Все помещение освещалось тремя голыми лампочками, одна из них разбита. Выбитый кафель на стенах, выломанные краны. Высоко под потолком полуразбитое окошко замазано толстым слоем маслянной краски. Все стены расписаны матюками или стишками с ошибками «Если ты пасрал зараза, дёрни ручку унитаза, если нет ручки такой, то гавно талкни рукой». Криво нацарапанные гвоздем на стене голые бабы.

Андрюхина душа начала потихоньку наполняться смутной тревогой. Которая, с каждой секундой только нарастала. От противненького страха стало « очковато» и судорожно засвербило внизу живота.

«Еще немного, и струшу!» — трепетало сознание» — «Но если я откажусь, то стану объектом насмешек друзей» — «Нужно быстрее начинать, а то потом не смогу решиться».

Сделав большой глоток коньяка с горлышка, Лапа чуть не умер. Дыхание мгновенно перехватило, горло сперло. Жидкость светлокофейного цвета, с этикеткой «Армянский *** коньяк», совсем не была похожа по вкусу на лёгкое, сухое вино. От горько- жгучего зелья потекли слёзы, Андрюха не мог ни говорить, ни вдохнуть воздух. Он согнулся пополам и так стоял. Аркашка протянул конфету:

— Закуси быстрее, легче станет.

Заев шоколадным батончиком, Андрюхе полегчало. Дышать стало свободнее.

— Аркаш, а чё там в бутылке?

Остальные пацаны стояли и глазели на Андрюху выпученными шарами.

— В бутылке наверное не коньяк? — переспросил Андрей.

— А что по твоему?— язвительно хохотнул Аркашка.

— Не знаю, но это нельзя пить, — может там какая-то эссенция?

Лапа вспомнил, как по рассказам родни, один из его дядек, сжег себе эссенцией желудок и умер в мучениях.

— Да нет, это обычный коньяк, просто с первой стопки он так и лезет. Да ты еще сделал большой глоток, вот и пошло не в то горло, — вторая легче покатит, — «со знанием дела» разъяснил Аркаша.

— Не-е, вы как хотите, а я не буду.

— Ну не будешь и не будешь, — забирая у Андрея бутылку, безразлично сказал Леха.

— Давайте пацаны, может кружку возьмём? — нерешительно предложил Миха.

— Да уж ! — из кружки полегче будет, — уже уверенней согласились остальные.

Миха сходил за кружкой:

— Пацаны! — там в класс Марья пришла, — растеряно поведал он.

МарьИванна была «классной дамой».

— Ну-у! — елки палки! — весь праздник обломала, придется допивать и ломиться отсюда, — с досадой сплюнул Аркашка.

Лапа сразу сел на измену. Первой мыслью немедленно идти с опущенной головой и сдаваться:

«Ну вот и допрыгался !» — обречено корил он себя, — «Что теперь делать?»

Испуганный вид, говорил за него без слов.

Смотря на Андрюху, Аркашка с едкой ухмылкой произнёс:

— Хг-гы ! — а ты нюни пусти Марье: — « Тётенька прости засранца!» — может прокатит?

Друзья, которые стояли тоже неуверенно, дружно расхохотались.

— Пацаны ! — кто трезвый, сходите, постойте на шухере, — с дрожью в голосе, попросил Андрей.

Миха с Валеркой ушли. Пять минут их не было . Время показалось вечностью.

— Всё! — слиняла сиповка! — облегченно доложил Валерка.

Он достал коробку спичек. Плюнув на стенку, обслюнявил в известке конец спички. Потом привычным движением чиркнув о коробок, щелчком пальцев стрельнул в потолок. Горящая спичка, прилипнув к штукатурке, оставила на известке пятно черной сажи. Весь потолок утыкан горелыми спичками.

Бутылку коньяка распили за десять минут. Лапа, посоловевшим взглядом, прикладывался к стакану еще дважды. Следующей была бутылка виски, она уже глоталась, как компот.

Миха, между делом, вытащил из-за пазухи пачку Беломора. Пацаны потянулись за папиросами, даже не высказывая особых эмоций. Каждый хотел показать другим, что дело привычное. Ведь само собой разумеется, выпить и не закурить, совсем не по- мужицки.

Лапа в своей жизни, курил целых два раза:

Первый раз прошлой весной. Тогда с пацанами ходили в лес жечь костёр. Наобрывали с ёлки иголок, завернули в листья березы и прикуривали от костра. Тогда все до единого пацаны, строили серьёзные лица и закатывая глаза, с восхищением высказывали друг другу: . — Зашибись табачёк!»

Андрей так же, делал умилённое лицо подтверждая слова остальных, хотя никакого удовольствия от такого курения не получил. Только наглотался горько- кислого дыма.

Второй раз курили этой осенью. Позвонил Леха и заговорчески произнёс в трубку:

— У меня такое есть! — закачаешься!

Вдвоем запрятались за гаражами во дворе. Лешка достал с ранца школьный пенал и вытащил из него двадцатисантиметровую «сигару». Вернее, завернутый в газетную трубку, крупнолистовой чай. Самодельная «гавана», никак не хотела раскуриваться. Приходилось держать горящую спичку у одного конца, а с другого в этот момент втягивать противный дым. После чего, во рту долго першило от горелой, чайной заварки. Но несмотря на мелочные издержки и неудобства, Лешка с Андреем чувствовали себя на вершине Олимпа. Как- никак они самостоятельно выкурили сигарету, значит стали на порядок взрослее и самостоятельней.

— А где достал? — спросил Лапа у Мишки, держа, непримятую с одного конца беломорину, большим и указательным пальцами. Он показательно выдыхал в потолок дым тонкой струйкой. Голова приятно закружилась.

— Да-а! — протянул Мишка. У бати стыбрил, — он казалось раздосадован, что в его адрес не посыпались хвалебные эмоции остальных участников священнодействия.

На пару минут, пацаны задумавшись замолчали. Тут Леха, как бы невзначай, с характерным, громким звуком пустил воздух. Парни сразу повернулись в его сторону.

— Эй! — ты это! — срать сюда пришел? — возмущенно наехал Андрюха.

Леха намеренно состроив дурашливо-тупую морду, промычал чего-то нечленораздельное.

— Э-э-е! — я думал ты пацан! — с кислой миной, кивая головой, усмехнулся Аркашка. — А ты засранцем оказался! — повернув к Лехе ухмыленную рожу, добавил он.

Лёха уже со стеклянными глазами, опустив подбородок на грудь, медленно мотая из стороны в сторону головой, пьяным голосом выдохнул:

После чего забубнил, что-то вроде песни:

« Ох у е ..., ох уехал мой любимый...

« На про-... ща, на прощанье мне сказал...

« — Я за лу-..., я за лунным камнем еду...

« — Что ж ты му-... , что ж ты мужем мне не стал...

Лапа с Валеркой весело заржали. Леху пьяными голосами подхватили, еле стоявший на ногах Аркаша и уже подпиравший головой стену Мишка:

« Яму де-..., ему девушка сказала...

«— Не ман ди-..., Неман дивная река...

«— Как я бу-..., как я буду с ним купаться...

«— с толстым ху-.., с толстым худенька така...

Переведя дух от смеха, хором подхватили Андрей с Валерой:

«— Но и ху-..., но и хуже мне не будет...

«— коль не су-..., коль не суженный он мне...

« Запи-, зде-..., запись сделали мы в ЗАГСе...

« оба сра-..., оба с раннего утра...

« палец в жо-..., палец в жёлтое колечко...

« запер де-..., запер девку навсегда...

« В залу пи-..., в залу пива мы напились...

« стали ра-..., стали раком заедать...

« Засади-..., засадили за гармоню...

« нога в но-..., нога в ногу танцевать...

Пацаны теснее сомкнули круг, обхватив друг друга за плечи:

« Папе зде-..., папе сделали ботинки...

« на рези..., на резиновом ходу...

« Ходит па-..., ходит папа по избушке...

« Бьёт он Дуню папе зде..., Папе сделали ботинки...

«— Ах ты су-.., ах ты супа не сварила...

«— Ты ж за лу-..., а за луком не сходил...

Они стояли, кривляясь и гримасничая, заливаясь от восторга звонкими детскими голосами, похабно горланили, непристойную, посему популярную в их кругу, пошлую песенку.

В наполовину разбитое окно школьного туалета, насмешливо заглядывал белый серп луны. Холодный, декабрьский ветер, яростно завывая на улице, периодически врываясь сквозь дырку в стекле, искрился в воздухе белым серпантином снежинок. На полу, быстро затухая, тлела выпавшая из руки у Андрюхи беломорина.

Душа Новикова переполнялась гордостью. В той песне были протест и вызов и борьба! И вообще:... разогретые «эликсиром смелости», клали они на все запреты и морали, и на училок, и на родительские собрания, и на завуча, и на...

В эти минуты дерзкие сопляки чувствовали себя юными героями гражданской войны. Находясь в кольце белогвардейщины, запевшие, прямо в глаза, всегда правой и всемогущей «буржуазии», — смертельно запретный, пионерский марш: « Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети рабочих...!»

И в сотнях других школ, им вторили, подпевали, пили, курили и крыли матом — тысячи сопливых пионеров нашей необъятной страны.

За те двадцать минут, в течении которых пацаны распивали виски с коньяком, Андрюху окончательно развезло.

Направляясь в сторону класса, он чувствовал, как пол убегает с под ног. Стены коридора начали расходиться в разные стороны, качаясь, как палуба корабля. С глубины души стали прорываться наружу струи едко- кислой жижи, оставляя на паркете размытые, пахучие кляксы. По полу застучали и покатились, лесные орешки из шоколадных батончиков, которыми закусывали коньяк!

Заплетающимися ногами, Лапа с трудом продвинулся на несколько шагов. Какая-то неведомая сила, невероятным упорством тащила назад. Неожиданно он почувствовал, как земля, потеряв точку опоры, перевернулась. Деревянный пол внезапно встал перед мордой, никак не желая ложиться обратно. Уткнувшись в него носом, он с ужасом отмечал, как быстрее и быстрее, вращается вокруг оси наша планета.

Школьный завхоз срочно вызывал по телефону родителей.

Как оказался дома? — Андрей не помнил.

«Как же мне ...ево!» — болезненно причитал истерзанный мозг.

Единственное, что запомнилось, это эмалированный, металлический тазик около дивана, в который его истошно выворачивает, отнимая последние, жизненные силы. Вместе с омерзительным, склизким порывом, в таз вылетает сама душа.

Андрей уже не думал ни об утреннем «секирбашка», ни о вытекающих последствиях.

«Если не сдохну, то больше в жизни не буду пить !» — обещал он самому себе.

На этой ноте можно закрыть страницу о грешном мученике. Обещание герой почти выполнил. Четыре года он не притрагивался к стакану.

Незаметно пролетели чудесные, школьные годы. Андрей поехал поступать в один из Свердловских институтов. Разве бывает вольная «абинтура» без пьянок? С институтом он конечно пролетел.

Так не познав романтику студенческой жизни, примерил кирзовые сапоги и пилотку. Попал в полк ВВС на севере Казахстана.

На страну черной тенью опустился восемьдеят девятый год. Толпы обезумевших с тоски горемык с боем штурмовали винные лавки. Но гражданские беды не ведомы армии. В запасе всегда имелась авиационная, противообледенительная жидкость. Считалось, что технический спирт не рекомендован к использованию в личных целях. Всё это гнусная ложь.

Первое время, после призыва на службу, сообразно статуса «духа-новобранца», Андрюха конечно не пил. Прослужив пол года в учебке, попал в действующую воинскую часть.

В первую же ночь его поднял дневальный по роте.

— Вставай, тебя в каптёрку зовут, — грубо наехал он, резко скинув одеяло с Андрея.

Лапа оделся. Переспрашивать дневального куда, зачем и кто вызывает, он не стал. Понимал и без этого.

В каптёрке за столом сидели десяток дедов и прапорщик. Старослужащие курили крутые сигареты. По потолку витал дым от болгарских «Родопи», даже не выветриваясь в окно. Смешиваясь с приторно-сладким запахом технического спирта, он заставлял слезиться глаза. В открытую форточку несмело заглядывали звезды и буйно влетали маты дембелей с соседней казармы.

Новиков молча зашел и робко стал у двери. Первоначально на него никто не обращал внимания. Один усатый дед медленно повернулся:

— Ну что, рассказывай, кто такой, откуда? — развалившись на стуле спросил он.

Вдоль стенки в ряд стояли начищенные кирзачи, над ними висели противогазы на гвоздях. Между окон приколочен большой плакат с розовощеким солдатом славянской внешности в каске и с калашником. На табуретке фальшиво старался бренчать на гитаре мелодию Плот в исполнении Лозы, плотный крепыш с широким подворотничком у новой гимнастерке с выбивавшимся из-под фуражки большим дембельским чубом, отчего казалось сама фуражка держится едва на затылке.

В Андрюхину сторону повернулись остальные.

— Я из Сибири, на севере живу…,— он назвал город. Андрюхой меня зовут. Что еще рассказывать?

— О-о-о! — хором загудели за столом.

— Ну здорова зёма! — торжественно воскликнул здоровенный татарин. Я тоже оттуда, — обрадовано добавил он.

У Андрюхи сразу отлегли от души страхи и трепет, перед ужасами дедовщины.

— А в какой школе учился? — снова спросил земляк.

— В четырнадцатой, — ответил осмелевший Андрей.

— О-о! — дак я сам из восьмой, они же почти рядом! — восторженно загудел дед.

Потом он начал перечислять знакомых. Многих Лапа знал лично, поэтому охотно отвечал.

— Меня Ислам зовут, а это Федя, — показал он на…, в жопу пьяного деда, неопределенной, северной национальности, — он тоже от нас неподалёку живёт, из поселка.

Ханта оскорбительно называть хантом. Тем более он старослужащий. Не дай бог проснется и окажется совсем не хант, а ненец... Нужно почтительно говорить северянин…

Деревня, которую назвал татарин, была пригородным, национальным поселком города.

— Чё, молодой, земеля значит, твой будет? — обратился прапорщик к Исламу.

— Нормальный пацан, не напрягай его, он теперь за мной числится.

Так неожиданно, у Андрюхи появились сразу два авторитетных земляка.

— Ну что зёма, присаживайся к нашему шалашу, — пригласил прапор кивнув головой.

— Да я мужики, как то не пью, — нехотя замялся Андрей.

На столе разложено полпалки копченой колбасы, буханка черного хлеба, две банки шпрот, лук и килограммовая банка тушенки. Между ними стояла трехлитровая банка с какой-то мутной жидкостью.

Все деды замолчали, слышно только тяжелое дыхание плотного крепыша в новенькой гимнастерке и монотонный, скрипучий стук сапог дневального с коридора, под завывание ветра за окном.

— У-у! — после секундного молчания раздался протяжный возглас старослужащих.

— Исламка! — это чё у тебя, землячек такой? — удивленно обратился к Исламу один из старослужащих.

— Он нас по ходу оскорбить хочет? — насмешливо заявил другой.

Он не спеша вытащил окурок со рта, пустил на него слюны и кинул в открытую форточку. Окурок не попав в проем отскочил от стекла и шлепнулся на подоконник.

— Эй ! — Ты чего это? — возмутился Ислам, развернувшись к Андрею.

— Мы два раза не предлагаем, — заплетающимся языком произнёс один из дедов.

Ислам привстал и подошел к Андрею.

— Слышь братан! — ты точно с Севера? — Ты зачем салага, меня перед людьми позоришь?

Андрюха уже пожалел за свои слова. Он запуганно теребил пуговицу на гимнастерке.

— Ты может из правильных? — спросил прапорщик.

— А я тебя под своё крыло взять хотел, — возмущенно произнёс Ислам.

— И будешь ты паря, вечным дневальным…, — весело добавил усатый дед. Парашу в казарме чистить, носки дедушкам стирать.

— Подворотники на дембельские гимнастерки пришивать? — голосом, напоминавшим корову, промычал один из дедов. Фанеру давно не пробивали? — добавил он.

— Мужики! — Ислам! — испугано произнес Андрей, неуверенно переминаясь с ноги на ногу — да я не то совсем имел ввиду.

— И что же ты имел ввиду? — если не бухаешь, значит работаешь на этих самых? — мотнул в неопределенную сторону головой прапор.

— Да я думал, просто неудобно, я ведь молодой, а вы... — мне с вами разве можно? — заикаясь от страха, начал невпопад оправдываться Андрей.

— Если приглашаем, то не отказывайся, — отворачиваясь к столу добавил прапорщик.

В ту ночь Лапа , наклюкался спирта, как последний....— по самое ни хочу.

И так пошло едва ли не каждую неделю. От предложенного дедами приглашения, Андрей уже никогда не отказывался.

Утром деды начали потихоньку просыпаться с кислыми опухшими рожами. Усатый сержант мутными глазами трижды заглянул в пустую трехлировую банку из-под спирта, чтобы окончательно убедиться, что она пустая. Каптерка наполнилась недовольными, ворчливыми матами. Прапор еще отдыхал на раскладушке, комично раскинув руки с открытым ртом и храпя на всю комнату.

Проснувшийся Лапа ни как не мог понять где он, вообще. Что делает под столом. Он должен по идее служить в армии. Может просто сон? Бред какой то!

Во рту крепко стоял привкус слащавого скипидара от противообледенительных примесей в техническом спирте. Всё тело вата. В окно ярко заглядывало красное, декабрьское солнце весело играя и переливаясь ветвистыми узорами на окнах.

Ислам с потухшим взором, чего- то бубня не по-русски себе под нос начал шарить у себя по карманам, потом полез на верхнюю полку проверить заначку в своей каптерке. Спустившись он разложил на столе смятые рублевки начав пересчитывать.

— Семнадцать рублей есть на разгон... — пробубнил каптер. Он с кислым видом молча начал переводить взгляд с одного сержанта на другого, кому идти... Случайно бросив взгляд под стол он остолбенел в немом недоумении. Брови поползли вверх.

— Я не понял... — Ислам развел руками возмущенно скривив губы. Деды болеют, помирают, а молодой в ...уй не дует?

— Ты че салага... — кое как прогудел усатый сержант.

Новиков с кислой улыбкой выполз из- под стола начал переминаться с ноги на ногу.

— Да я это...

— Ты ни это... — перебил Ислам. Одевай шинель и в военторг. Знаешь куда ?

Андрей неуверенно пожал плечами.

— Стоп, стоп... — подал голос проснувшийся прапор. Так не дадут, заявка нужна. Давай бери ручку бумагу, пиши... — добавил он.

Ислам вытащил с тумбочки тетрадь и ручку. Пару минут он примерялся что- то начеркать.

— Нахер! — кто писать будет? У меня руки трясутся... — чертыхнулся он отшвырнув авторучку.

— Давай садись рисуй... — кивнул прапорщик Андрюхе.

Он скривил умную рожу.

— Начальнику хоз. Части, п/п Сидоренко..., в связи с проведением строевого смотра..., прошу выдать для нужд второй роты..., Мыло 100 шт., зубная паста 100 шт., одеколон 20 шт.

Он подписал заявку " Зам. командира роты, прапорщик Полищук... Нетвердой походкой прапор вышел за дверь.

— Щас печать в канцелярии поставлю, — донеслось с пролетки.

Минут через десять ротный старшина вернулся. Глаза замка игриво светились. Было понятно, в канцелярии он нашел заначку в сейфе у майора, но на общак в каптерку побоялся принести.

— Прямо отдавай продавщице эту заявку... — как понял повтори? — с неожиданной веселостью рявкнул он.

— Если попадешься коменданту, голову под мышкой приноси, — усмехнулся Ислам. Она тебе больше понадобится.

На улице зимний, морозный воздух сразу наполнил легкие приятной свежестью после казарменной вони. Андрюха прищурил глаза вздохнув полной грудью. Низкое, утреннее солнце играя искрящимися кристаликами на белом снегу, наполнило душу приятными эмоциями. Твердый наст мелодично похрустывал под кирзачами.

В гарнизонном военторге стоял запах кожи и складской плесени. На полках громоздились ящики с хозяйственным мылом, зубной пастой "Лесная", нитки, сапожный крем, кирзовые сапоги, широкие солдатские ремни с латунными пряжками, пачки с махоркой. На витрине под стеклом лежали дефицитные "Командирские часы", с нарисованным танком на циферблате, выставлены на продажу одеколоны "Юбилейный", "Русский лес", "Сирень", "Освежающий", "Тройной", "Олимпийский", лосьон "Огуречный". На полке где стояли одеколоны, большими буквами написано: "ТОВАРЫ ДЛЯ ЕЖЕДНЕВНОГО, САНИТАРНО- ГИГИЕНИЧЕСКОГО УПОТРЕБЛЕНИЯ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ".

Дородная продавщица под два метра ростом, одетая в серый складской халат, даже не удосужила Новикова взглядом, когда он протянул ей листок с заявкой. Молча взяв бумажку и мельком взглянув, она мотнула головой:

— Иди забирай... — пробасила складовщица грудным баритоном. Она направилась в подсобку громыхая тяжелыми, хромовыми сапогами на ногах.

Андрей последовал за ней.

Сунув ему в руки коробку, она грубо даже не считая начала бросать в нее зубную пасту, мыло. Одеколон уже клала аккуратней.

— О-о! — сразу оживились старослужащие загоревшимися глазами, когда Лапа весь пыхтя еле допер тяжеленную коробку в казарму. — Ты смотрю молоток парень, рука у тебя счастливая, — похвалил усатый дед. Она часто требует, чтобы Сидор визировал заявку. Хотя когда как, под настроение, — кисло добавил он.

— Пойдем, посмотришь как делается, — махнул рукой Ислам выходя на улицу.

Зайдя за угол казармы, он вытащил из-под подоконника двухметровый железный уголок и стеклянную банку.

— На, подержи этот конец, — земляк передал Андрею стальную рейку. Держи под наклоном.

Новиков, сняв перчатки, схватился за железяку, сразу почувствовав, как прилипла к промороженному металлу кожа на пальцах.

— Дурень одень рукавицы, — резко прикрикнул Ислам. И руками не тряси. Разольешь, башку снесу.

Под другой конец рейки он подставил банку. Отворачивая колпачки у флаконов, он тонкой струйкой начал выливать одеколон в желобок наклоненного уголка. Хорошо заметно, как примерзают к прокаленному на морозе металлу парфюмерные добавки, застывая на стенках железяки белыми соплями. В банку стекал более-менее чистый спирт. Прогонку повторили три раза.

В каптерке спирт разбавили водой из-под крана. Вода даже не окрашивалась в белый цвет, как это обычно бывает при разбавлении Тройного.

И хотя питьё всё равно противно отдавало цветочными духами, защитникам Родины оно пошло в самую масть. Распив банку повеселевшие деды еще долго нахваливали Новикова. Андрей чувствовал себя именинником.

Пару дней Новиков потихоньку и незаметно отлеживался в казарме. Его никто не дергал. В роте текла спокойная размеренная жизнь. Деды и сержантский состав отсыхали после пьянки, забурившись каждый по своим норам.

В понедельник еще до подъема, наконец появился командир роты. Майор через дневального, сразу вызвал к себе прапорщика Полищука и командиров взводов. Андрей заметил, как притихли остальные солдаты. Уже не до сна. Вышли сержанты из канцелярии злющие, как черти. И началось...

— Рота, подъем ! — гулким эхом разнеслось по казарме.

Скрип пружин, шуршание гимнастерок, расторопный топот множества сапог.

Старшина сразу построил роту.:

— Совсем оборзели салаги! — орал Полищук с красной, потливой мордой обращаясь неизвестно кому. В роте сплошное нарушение воинской дисциплины, повальное пьянство. Духи х... на устав забили. На аэродроме работы жопой не меряно, а рядовой состав балду пинает в казарме.

Уже два года строился пятиэтажный жилой дом для офицеров. Возведение здания велось силами строительного батальона части, состоящего из таджиков. Работа продвигалась очень медленно.

— В общем так духи… — прапорщик перешел на нормальный тембр, утерев пот со лба. Не хотите работать на техбазе, будем пахать на стройке, — всем понятно!? — он снова перешел на крик.

Чтобы получить документы о демобилизации и разъехаться по домам на месяц раньше, сержантам поручен дембельский аккорд. Нужно произвести внутреннюю отделку пяти квартир.

Вьюжило. Поземка гоняла снежинки по плацу. Лапа с лопатой в одной руке и пустым ведром медленно поднялся по деревянному трапу строительных лесов, едва не ступив в большую кучу дерьма. Кто-то прямо на входе стройки, постарался от души. Всюду разбросаны пустые бутылки с под водки, настойки «Тархуна», флаконы из-под одеколона, мешки из-под цемента, битые кирпичи и ведра с известкой.

В одной из квартир на третьем этаже, у костра сидело десяток стройбатовцев. С мутными от анаши глазами и красными губами, таджики медленно базарили на своем. Кирпичные стены комнаты заплеваны зеленым насваем.

Ислам войдя в комнату недоуменно остановился. К кому обращаться? Все чурки на одно лицо. Андрюха нагруженный строительным инвентарем переминался с ноги на ногу позади Ислама.

— Мужики! — а где у вас подсобка? — татарин громко задал вопрос обращаясь сразу ко всем.

Один азиат заторможено повернул голову, окинув Ислама с Андрюхой туманным взглядом.

— Э-е! — тама, — он неопределенно махнул рукой.

— Мы короче клей у вас возьмем… — хоп?

Таджик безразлично цмыкнул языком, что могло означать, берите что хотите, только от нас от….тесь.

В хозяйственной коморке стоял ящик, в котором ровными рядами стояли банки с клеем БФ-88. Другой ящик был наполнен мешками с сухим обойным клейстером.

Андрюха сразу захватил всю коробку с БФ. Обойный клей из мешка пересыпал в ведро.

В квартире которую поручили Исламу, нужно провести только косметический ремонт, наклеить обои, покрасить окна с батареями и приклеить к полу линолеум. Всё остальное уже сделано. Каптер не стал набирать с собой пол роты духов, захватив только Новикова. Ремонтные работы он решил растянуть на весь месяц. Как раз до своего дембеля.

Андрюха сразу с энергичностью принялся за работу, начав обмерять длину и ширину комнаты, развернул линолеум. Ни обои, ни линолеум он никогда в жизни не клеил, но чтобы не показать своего неумения, начал суетиться с показной деловитостью.

Ислам сидя на подоконнике с кислым лицом, минут пять наблюдал за Новиковым. Работать после пьянки у него не было никакого желания.

— А ты чего суетишься? — он пожал плечами.

— А как? – Андрюха стал в растерянности, держа в руках литровую банку с клеем.

— Не убежит… — Сержант закурил сигарету. Давай сходи в столовую, — он тяжело вздохнул. Возьмешь пачку соли, пару стаканов, а то я что- то хреновенько себя…, — он задумался. И пожрать чего- нибудь. Да быстрее, одна нога тут, вторая там, — он едва заметно повел глазами в сторону выхода.

Когда Новиков вернулся со столовой, Ислам откупорив банку с БФ сыпанул в неё сразу полкило поваренной соли.

Лапа недоуменно смотрел, как колдует дембель.

Минут пять Ислам перемешивал деревянной палкой вязкую массу в банке. Вытащив палку, он повернулся к Новикову.

— Давай стакан…

К концу палки плотно прилип свернувшийся от соли комок клейкой массы.

Ислам перелив спирт, вальяжно кинул банку назад через плече. Жестяная емкость стукнувшись о стену, оставив на свежей известке бледную, клейкую соплю, с грохотом покатилась по полу.

Резко выдохнув воздух, каптер одним залпом осушил почти полный стакан. Глубоко зажмурив глаза и встряхнув головой, он занюхал куском хлеба. После чего громко отрыгнул.

— Учись салага! — переведя дух пробубнил сразу повеселевший дед. Давай открывай вторую.

Понюхав спирт, от которого терпко несло резиной, Андрюху передернуло.

— Ты не нюхай, не нюхай... Обычный спирт, еще никто не умер, — рассмеялся татарин посоловевшими глазами, добродушно разглаживая усы.

Сразу глотнув пол стакана жидкости, Новиков на миг потерял дар речи. Мутная дрянь мгновенно обожгла глотку и едва не потянуло блевать. Только через пару минут приятное тепло побежало по телу.

— А линолеум чем будем приклеивать? — он бросил на Ислама вопросительный взгляд.

— Та-а! — дембель махнул рукой. Завтра клейстер обойный разведешь в теплой воде.

Вечерело. Красное, зимнее солнце бросило холодное пламя заката на крышу соседнего дома. Андрей проснулся. Ислам храпел на бетонном полу, закутавшись в толстый бушлат. На усах застыли льдинки инея.

Едва не с начала, служба покатила, как по маслу, а душа без тормозов понеслась в рай. По второму году, Лапа не помнил себя трезвым. Губа стала вторым армейским пристанищем.

Лето наступило как-то незаметно.

В начале июня запихали на гауптвахту на шесть суток. По уставу командир части, больше, чем на трех суток не может отдать рядового под арест. В камеру пьяных солдат закрывали в пятницу, а полковник подписывал приказ только в понедельник. Получалось, что первые трое суток, это временное задержание и, как бы в срок ареста они считается не входят.

Вместе с ним на губу попали три молодых казаха. Их закрыли за то, что заступив в дозор и обкумарившись анашой, не признали начальника караула, начистив ему морду, когда тот обходил караульные посты.

В камере оказался Толик Таран, за месяц до своего дембеля. На кичу он залетел, вообще по глупому. Купив самогонку у привокзального таксиста, вместо денег, едва не набил тому рыло. Собственно тут ничего предосудительного и нет, если бы таксистом не оказался замполит второй эскадрильи, таким способом проводивший идеологическую работу, среди гражданского населения.

Согласно дисциплинарным правилам, утром всех вывели на хозяйственные работы.

Свежий ветер казахских степей, беспрерывно гулявший по верхушкам деревьев, шелестя кронами, с каждым порывом выворачивая белой изнанкой листву на тополях, доносил запах конского кизяка с аула и авиационного керосина с аэродрома. Пух с тополей разлетаясь в разные стороны, лез в уши, ноздри, после чего ложился на землю белым, толстым покрывалом. Стоило только кинуть спичку и, огонь быстрым треском пожирая пух побежал, будто разливаясь по земле.

Дежурный прапор с кичи зачитал фронт работ:

— Нужно покрасить полосу препятствий и забор гарнизонного стадиона .

Пятеро кичмарей стояли в шеренгу и со скучающим видом молчали. Гимнастёрки висели, как балахоны. У арестованных отобрали солдатские ремни с пряжкой. Внешний вид сразу бросался в глаза.

— И почистить гарнизонный туалет на аэродроме, — добавил прапорщик повышенным голосом, внимательно посмотрев на чурбанов.

Андрюха довольно заметил, как поникли казахи.

Сортир, о котором говорил прапорщик, находился в самом конце взлетной полосы и редко использовался по назначению. На дальнем отшибе, где он построен, шатался только караульный дозор, патрулировавший аэродром, либо случайно забредшие солдаты, которые могли сходить по этим делам в кусты. Его соорудили, когда-то давным-давно, в шестидесятых годах. Но на кой черт на пустыре огромный туалет? ... — не понятно, ...— «армейская логика частенько не поддаётся разумному объяснению». Толчёк ни разу не чистился со дня постройки.

Вычистить его не столько трудно, сколько само по себе, занятие: — долбить парашу, последнее, унизительное западло.

Андрюхе стало весело на душе. Толян стал самым авторитетным дедом в роте, после демобилизации Ислама и остальных дембелей его призыва. Не трудно догадаться, кому должен достаться сортир. Азиаты не прослужили и года.

Тут Толя ошарашил Андрюху.

— Это командир! — слышь сюда… — он беспечно поковырялся травинкой в зубах. Мы короче парашей займёмся.

Андрею показалось, что ослышался. Он недоверчиво покосился на Тарана. Не поехала ли у деда крыша?

Разводящий уставился на Толика, как на явление - христа народу. Создалась неловкая ситуация в течении которой все молчали.

— Ну чего уставился! — давай конвоируй на взлётку.

Тут оживились казахи.

— Жаксы, жаксы! — радостно залопотали чурки.

Они сразу засуетились, всем видом показывая нетерпение поработать на стадионе, пока Толян не передумал.

Конвоировал до места работы их другой прапорщик. Лапа шел за ним, как дурак на поводке.

— Толян! — если ты считаешь, что я буду возиться на параше, то ошибаешься,— пробубнил Андрюха, — я лучше месяц на киче буду париться, — едко сплюнув, добавил он.

— Спокойно пацан. Никто дерьмо ворочать не будет, — весело ответил Толя.

— А нахрена тогда идём туда?

— Не задавай глупых вопросов, сам увидишь, — отмахнулся он.

Проходя мимо балка технической службы, Таран попросил конвоира несколько минут подождать. Он подошел к механикам вертевшихся около вертушки, и о чем-то с ними несколько минут разговаривал. Когда дошли до туалета, там уже стояла пожарная машина с авиаперрона. Толян вытащил из багажника железный лом и отдал Андрюхе:

— На! — продолби по дырке в каждой лунке.

Андрюха зашел в сортир. В туалете четыре очка. Но за годы «эксплуатации», это уже не дырки, а конусные пирамидки похожие на термитники или на чёрные сталагмиты, которые растут из земли. Твёрдые, как камень. В каждой горке, Лапа воротя нос, пробил по дырке. Зашел Таран. В руках он нёс болванки пиропатронов с катапульты, от которых тянулись провода. Пирапатроны Толян запихал в пробитые дырки, после чего они вышли с сортира.

Машина стояла в тридцати метрах от кирпичного туалета. Толян подошел к ней, разматывая по пути провода.

— Зайди за машину и не суетись! — приказал он .

После этого замкнул провода к ЗиЛовскому аккумулятору.

Раздался оглушительный хлопок. Из окон туалета полетели осколки стёкол, вперемешку с говном. Легкий ветерок знойного дня, понес переливавшееся маревом облако в ближний кишлак.

Лапа зажав нос от вони, зашел в туалет. Его взору предстала картина, которая не снилась самому бредовому художнику- абстракционисту. Стены сплошь в чернобурозелёных разводах. Размазанные кляксы напомнили Андрюхе марсианский пейзаж. С потолка медленно стекала густая, тягучая масса.

— Толян! — и чё… — как теперь отмывать это? — недоуменно скривился Андрей.

— Иди разматывай пожарные рукава.

— А где ты взял взрывчатку?

— Год назад наш полкан возил на рыбалку каких- то генералов. Я у них шофером был. Этими хлопушками они собирались рыбу глушить, но нажрались, как свиньи, да забыли про рыбалку, и про взрывчатку. Я её припрятал на всякий случай.

Андрюха размотав рукава от пожарной машины, мощным напором водяной струи, за час отмыл всю живопись со стен туалета. Недельная работа закончена за пол дня.

После очистки туалета, прапор вытащил бутылку водки, и с какой-то торжественностью передал её Толяну. Лапа аж рот открыл от удивления.

— Ну вот… я же говорил тебе, — усмехнувшись, обратился Таран к прапорщику, — А ты всё не верил… Нам парашу почистить — что два пальца обоссать.

— ...ля ! — На меня еще месяц назад этот толчек навесили. — А как я его буду чистить? — Ни одного кичмаря не мог запрячь, а начальство на мне зло срывает. — ...ный в рот! — Хоть сам иди и долби парашу! — со злостью передернул прапор плечами. — Сейчас по крайней мере одной заботой меньше, — облегченно вздохнул вертухай.

Рваные клочки ослепительно-белых облаков, беспорядочно неслись по небу, постепенно заволакивая восточную часть. Солнце полускрытое набегавшими облаками, излучало белое сияние, подобно серебряному зеркалу. Ветер лениво колыхал раскинувшуюся до бесконечности высокую степную траву. Полупустынное однообразие — полынь да ковыль. Иногда из-под ног испуганно выскакивали резвые ящерки и сверчки. Унылая картина дымилась, как тукло-серая бесконечность.

Колыхавшиеся в тумане, высокие травы, казались призраками. Один только взгляд вызывал томительное чувство. Далеко, далеко тянулась казахская степь, исчезая в смутной дымке....

С холма, на котором сидели Толик с Андреем, прислонившись к задней стенке туалета и распивая водку, хорошо видна далеко раскинувшаяся равнина. Размытый, пробивавшийся сквозь туманную пелену свет, мрачно оставлял в душе гнетущий осадок, беспросветную тоску и горестное томление. Однообразная степь, густо поросла неприхотливыми травами суходолов — ковылем, бурьяном и беспорядочно торчащими среди них, позеленевшими от лишаев известняковыми валунами, да редкими солончаковыми прогалинами. «Как же мне еще далеко до дембеля, — На Лапу нахлынула пьяная ностальгия.» Водка плакала с глаз. Новиков отвернувшись незаметно от Толика, смахнул тяжелую, хмельную слезу с ресницы.

В высоком небе парили беркуты. Со взлетки доносился свистящий рокот винтов шестерки, равномерно проскакивавший сквозь гул вертолетных турбин.

Всю следующую неделю, конвоир «в холостую» водил их на объект. В разнарядке он добросовестно отмечал о ходе ежедневного выполнения работ. Все десять дней Андрюха с Толиком пробухали на природе. Чурки батрачили весь срок, как ишаки.

Весело отслужив положенные два года, на дембель Новиков возвратился матёрым знатоком услад Бахуса.

После армии он поселился жить у бабки. С родителями отношения не сложились с первых дней гражданской жизни.

Работать Андрей устроился авиамехаником в аэропорт. Пригодились армейские корочки младшего авиационного моториста.

Ему мучительно долго пришлось привыкать к скучной гражданке. Девяносто первый запомнился тем, что раз в месяц на работе выдавали талоны на водку. Две бутылки на месяц! — с непривычки казалось издевательством.

Зимой, бабка заставила наколоть в сарае дров для печки. За поленницей он неожиданно обнаружился целый тайник из двадцати бутылок водяры.

Метель на улице завыла с двойной силой. Свирепый, порывистый и тревожный рев непогоды запел в душе лунной серенадой. Снег заискрился перед глазами. Андрей даже зажмурился. Казалось, сам воздух наполнился сладостным, спиртовым запахом.

Восхищению Новикова не было предела. Хотя он понимал, если умыкнет у старухи хоть пару пузырей, ночевать ему будет негде. Водка в те годы была самой ходовой «валютой». За услуги сантехников, шоферов, печников, грузчиков расплачивались пузырем.

Непьющая бабка полтора года отоваривала талоны и хранила, берегла водку прямо, как зеницу ока.

Дождавшись пока её не будет дома, он осторожненько, швейной иголкой вскрыл тонкие, алюминиевые пробки у бутылок, перелив содержимое в банки. В пустые бутылки залил обычную воду. Аккуратно запечатав крышки, положил обратно в тайник у поленницы. Вышло у Андрея три с половиной, трехлитровых банки водки. По меркам тех времен он считался богачем.

«Куда бы «забуриться» со своим добром?» — восторженно начал размышлять он. «Чтобы хвастануть и удивить пацанов неожиданным «богатством».

Со школьных лет Новиков завидовал отпетым, бесшабашным ПТУшникам, их манере держать себя. Привольной жизни. Смешному исполнению блатных песен на гитаре.

Сам Андрюха никогда, собственно отпетой шпаной не был, и на старших хулиганов смотрел с восхищением. В подростковом возрасте авторитет дворовых «жиганов», как кумиров для пацанов не оставляет никаких сомнений. Подростки стремятся быть принятым в такие компании, перенять стиль поведения и привычки. Чтобы их «признали своим». Самоутвердиться в глазах остальных сверстников. Не был исключением и Лапа .

В начале девяностых годов, в стране началась активная идеализация и широкая пропаганда, в основном среди молодежи, уголовных, воровских понятий. Как не включишь телевизор, или заглянешь в книжный магазин, кругом все фильмы или книжки про воров в законе, да про бандитов.

В новой России повалила череда всевозможных амнистий. Дворовые «кумиры», сейчас уголовники различных мастей, запрудили страну. К ним Андрюха направился на блатхату с водкой. Представилась возможность завести знакомства в такой среде.

Андрею они представлялись крутыми авторитетами, «смотрящими». Подвернулась возможность поднять и укрепить собственный авторитет. «Может потихоньку подключат к рэкету!» — «мечтал» Новиков. — Стану «крутым» пацаном. Тогда ему казалось очень романтичным, «ездить на разборки» «забивать стрелку», «разводить лохов» и прочее.

И потянулись бесшабашные дни с ежедневными пьянками, под хрипло- прокуренные аккорды на гитаре, типа: « ...Таганка ! — все ночи полные...!» или «...масть держала баба! — звали её Мурка ! ...» — и так далее .

— Ты! — сразу вижу, «правильный по жизни пацан»! — сказал ему один «авторитет», загнув пальцы веером, пропитым и глухим от «тубика» голосом, когда Лапа заявился на «малину» с тремя литрами водяры. — По понятиям живешь !

Гордости Андрея не было предела. Выпить с «крутой братвой», да по-босяцки прогуляться в таком кругу на людях! — «О чем, можно мечтать?!»

Вся обстановка комнаты: стол заваленный грязной посудой, бычками, рыбными костями и дохлыми тараканами. В углу полуразвалившийся, испроссатый диван на котором валялся неизвестный урка. Грязный, заваленный мусором пол, стены с обшарпанными жирными обоями. Под потолком загаженая мухами лампочка. На табуретке грела ржавая электроплитка, на которой варили чифир.

— На зоне тридцать три «масти», начиная с воров и бродяг, и так по ступенькам ниже. Самое гнусное — это чуханы типа шнырей. Ниже только опущенные, — понял? — объяснил уркаган, как жить по понятиям. Вот ты будешь по жизни «пацан»... , потому, что ты и есть правильный пацан! — он загнул пальцы веером.

— И, что? — до конца жизни «пацан»? — недоуменно переспросил Андрей. В его понимании, это слово совсем по другому толковалось.

— Это не западло! — Вот я! — как был «пацан» так им остался! — показывая на себя с достоинством объяснил Андрюхе, старый уркаган, отмотавший сорок с лишним лет по зонам, тюрьмам, пересылам, начинавший «одиссею» еще в лагерях ГУЛага.

— Мы вроде — «мужиками» — друг друга называем? — как-то неуверенно пробубнил Андрюха.

— «Мужики!» — это те, кто землю «пахает» — а мы пацаны ! — запоминай! — возмущенно ответил урка.

— В карты играть никогда не садись «под интерес»! — «под интерес » — значит на своё очко играешь! — понятно?

Распитие чифира, вообще священный ритуал.

— Сварил чифиру! — один никогда не пей..., — сделал три глотка — передай чифирбак следующему! — объяснил старый уголовник.

Отказаться от чифира считалось не тактичным. Андрюхе приходилось глотать мерзкое, горькое варево вместе с остальными «старыми каторжанами», — как они себя называли. После чего, долго раскалывалась голова и долбило давление в ушах.

Андрей решил пошутить, процитировав слова великого комбинатора: «— лед тронулся! — командовать парадом буду я! — господа присяжные заседатели!» — ляпнул он в шутку.

Как возмутились урки:

— Да ты что оскорбляешь нас? Еще назови свидетелями!

— А почему нельзя, что здесь такого? — недоуменно перетрухнул Лапа поняв, что ляпнул не в тему.

— Ты если пацаном собрался быть, то живи по понятиям и ботай по фене! —Очевидец! — вот будет правильно, а свидетелем или заседателем называться западло. Оскорблением будет считаться, — усек? — Заседатель — это «тупорылый кивала», а судья, — самый мутный черт по жизни.

Примерно в таком разрезе проходили дни в «малинах», да в «бичхатах». В бичевниках всегда, кто-то притаскивал самогонку, спирт или еще какую-нибудь — аптечную настойку. Андрей никогда оттуда не возвращался трезвым.

— Да я в «натуре»! — смотрящим на зоне был! — один из зеков загнул, черно- синие от наколок пальцы.

Мало-помалу, Андрей допетрил, что «авторитеты» оказались совсем не теми «крутыми», с которыми он хотел тусоваться. Постепенно и не спеша, он отошел от новых «друзей», потеряв к ним интерес.

Вода в бутылках за дровами замерзла на морозе. Стеклянная тара полопалась. Когда бабка обнаружила картину, она тут же написала гневную жалобу в горисполком. Совсем обнаглели Горбачевские демократы. Мало того водка дефицит, так её еще продают некачественную.

— Где это видано, чтобы сорокаградусная на морозе замерзала? — возмутилась старуха.

Но Лапа так и не узнал, чем закончились её «мытарства». Он полтора месяца провалялся в травматологии с переломанной ногой.

В те годы очень ходовым товаром появился питьевой спирт «ROJAL», в литровых бутылках, даже появилась поговорка: ... « сыграть на рояле», то есть пойти забухать.

Наклюкавшись водки, Андрюха с одноклассниками переходили дорогу, его случайно стукнула машина.

Из НИВЫ выскочил насмерть перепуганный мужик и начал тут же охать, суетясь около Андрюхи. Рядом стояли друзья, Сашка и Дима.

— Пацаны, может без гаишников обойдемся? — жалобно заныл мужик.

— И что ты предлагаешь? — наехал на него Димка.

— Давайте быстрее грузим его в машину и в больницу, — деловито сказал Саня.

Лапа в это время дико выл и матерился, катаясь по земле. В больнице просветили рентгеном, оказалась трещина в лодыжке.

На следующее утро в травматологию приехали Димка и Сашка вместе с мужичком, который суетился, как пацан. Привезли костыли, телевизор с маленьким экраном, баночного пива, какой- то ненашенской водки, яблок, и т.д.

Остальные пациенты палаты ходячие и разбрелись кто- куда. Одни в холле смотрели телевизор, другие курили в туалете. Никто не мешал разговору.

Новиков сразу открыл банку пива, чтобы прогнать остатки похмелья. В воздухе разлился приятный запах пивного солода, прогоняя нетленный дух больничной палаты.

— Андрюх! — участковый не приходил? — спросил Саня.

— Да нет пока, — ответил Новиков, по- барски вытянув загипсованную ногу.

— В общем, такой расклад! — начал Дима, — ментам скажешь, что ты сам навернулся по-пьяни, а Игорь? — он кивнул в сторону притихшего мужика, — в общем он с тобой расплатится.

— Ну сам подумай, что ты выгадаешь, если ментам заяву накатаешь? — продолжил Саня.

— Зря мы вчера, в приемном отделении ляпнули не подумавши, что под машину попал, — досадно скривился Дима.

— Ну хорошо! — согласился Андрей, повернувшись в сторону молчавшего Игоря.

— Что ты хоть предложишь? — спросил того Сашка.

Мужик стоял и переминался с ноги на ногу. Потом развел руками:

— Андрей! — заикаясь начал он. Я только начал раскручивать бизнес, денег в общем у меня много нету.

— Может машину подгонишь? — со смехом спросил Дима.

— Ну машина мне для работы нужна. Туда, сюда, по делам мотаться, — заныл дядька.

Димка засмеялся: — а ноги ему не нужны? — кивнув на Андрюху.

— Или ты считаешь, что машина дороже ног, извинениями хочешь отделаться? — уже агрессивно наехал Саня.

— Постойте парни! — неожиданно спокойно ответил Игорь.

Он задумавшись почесал нос.

— Я могу расплатиться водкой.

Лапа с Димкой дружно разгоготались.

— Слышь дядя! — а ты юморист оказывается! — ехидным сарказмом выпалил Дима.

— Постой, постой мужики! — задумчиво прервал Саня.

Андрюха лежал и просто-напросто слушал разговор.

— И сколько бутылок предлагаешь? — спросил Саня.

Дима начал психовать:

— Да ты, чё «кекс»! — парой пузырей хочешь отделаться за сломанную ногу или я не пойму?

— Нет не пару! — десять ящиков Рояла. Спирт можете забрать сегодня, — на полном серьёзе ответил дядька.

Лапа быстро пересчитал в уме, сколько будет:

«Сто литров спирта — более четырехсот бутылок водки».

— Да ты, что мужик, гонишь? — Нам чё в сиську упиваться?

— Стоп, стоп пацаны! — Игорь выйди ненадолго с палаты,— махнув рукой на дверь попросил Сашка, — мы тут сами перетрём, — возбужденно заерзал он.

Лапа с Димкой недоуменно на него смотрели и молчали.

— Слышь Андрюха! — Нога у тебя заживет через пару месяцев, а на спирте мы сможем большие бабки сделать.

— Да я что, барыга что ли, водярой стоять торговать! — возмущенно пробасил Андрей, — после такого бизнеса ни в одной приличной компании не появишься.

— Во-во! — добавил Дима.

— Долба...! — мы хантам в поселки этот спирт загоним за рыбу, да за шкуры. На этом крутанёмся, как нех... нах...! — с усмешкой произнёс Саня.

Лапа задумался.

— Слышь, а чё может и вправду? — обратился он к Диме.

Через три месяца, к началу лета, Андрюха расхаживал без хромоты, будто и не ломал ногу. В сарае у него стояли десять ящиков американского спирта «ROJAL» в литровых бутылках. Хотя произведен он был в Польше.

Саня к тому времени прозондировал почву. Что, где и на сколько можно обменять. За сколько, и кому толкнуть муксуна или нельму. Получалось, крутануть на спирте через рыбу можно в два-три раза больше, чем просто так продавать ROJAL в городе.

— Осенью машину купишь! — раззадорил он Андрюху.

Димка заклепал «Казанку», перебрал «Вихря». Запаслись бензином на дальнюю дорогу.

В конце июня Новиков взял на недельку отгулы с работы.

В девяносто первом году водка была дефицитом по всей стране, уж не говоря о национальных посёлках северной тундры. Учитывая природную склонность северных аборигенов к «огненной воде», проблем с обменом не предвиделось. Нацмены в рыболовецких совхозах или стойбищах, без базара отдавали запасенную за зиму в ледниках рыбу ценных пород, которую в городе можно удачно оптом толкнуть.

Рано утром загрузили моторку ящиками и отправились в путь. Под вечер, как назло забарахлил мотор. Решили тормознуть на полупустынном, поросшим редкими кустами и деревьями островке посреди Оби, черт его знает, за сколько километров от города и вообще от ближайших поселений.

Сразу разожгли костер. Хвойные ветки быстро взялись, неторопливо потрескивая твердыми, древесными сучками.

Пока Димка копался с движком, Андрюха с Саней поджарили на огне куски сала, испекли в золе картошку. Солнце коснулось линии горизонта. Решили до утра тормознуть на привале.

Когда уселись за трапезу, Санька с Димкой начали, как то неестественно ерзать, неоднозначно переглядываться, вроде не умышленно кашлять в кулак.

Дима скривился от сала с картошкой:

— Фу! — сухая зараза, в горло не лезет.

— Во-во, завтра спиртягу до последней бутылки сплавим и не будем знать, какой вкус, — добавил Саня с усмешкой поглядывая на Андрюху.

— Ну ладно черти, уговорили! — со смехом раскололся Андрей.

Собственно его долго уговаривать не нужно.

«Да ладно, ничего не случится, если по сто грамм накатим, чтобы не замерзнуть ночью», — успокоил он себя.

Распечатали бутылку, но оказалось, нет кружки.

— Мы, как те рыбаки! — усмехнулся Санька. — Пошли на рыбалку и стакан забыли!

— Гы-ы! — и что? — разгоготались пацаны.

— Ну- и! — хе..., — усмехнулся он. Решили не ходить на рыбалку. — Нахер она такая нужна. Повернули домой, — с невозмутимой усмешкой закончил он.

Спирт пришлось пить прямо с горлышка. Парни не заметили, как засадили литровую бутылку. Для второго пузыря, душевных колебаний уже не существовало.

Распив бутылку парни замолчали, задумавшись каждый о своем. Сидя около костра, Лапа искренне радовался веселому треску пламени и беглому колыханию огненных лепестков. Бессознательный страх, порожденный мрачным безмолвием, отодвинулся за угрюмые стволы еловых кустов и замер. Отблески света отбрасываемые пламенем, то ярко вспыхивали — отгоняя сумрачно- пегую пустоту, то сужались, бледнели. Казалось, серая масса пространства вновь прыгает на спину, стремясь тебя поглотить. Бледная мгла толпилась вокруг освещенной светом поляны, вздыхала вершинами редких сосен, прыгала по земле уродливыми тенями - алого, трепыхавшего огня. Смолистое, сухое дерево занялось быстро, весело со стоном и свистом. Костер потрескивал и шипел, то затухая, то мгновенно воспламеняя сыроватую, смолистую хвою. На ближайших стволах, игриво плясали желто- красные отблески, гасли, возгорались вновь потрескивая и далеко разбрасывая ярко- огненных, быстро тускнеющих мотыльков. Все вокруг — тягостное и тревожное разом убегало и отодвигалось.

Новиков, как завороженный смотрел на веселые лепестки огня, поддавшись их чарующей, гипнотической магии. Невольно нахлынули приятные воспоминания детства. Пацаны и не запомнили, как «утухли» под кустами.

Проснулся Андрей от того, что лежал в холодной луже. По сизому небу резво разбегались клочья рваных туч. Грубые волны, громко шипя грязной пеной, агрессивно накатывали на каменисто- песчаный берег острова.

Ночью пошел ливень и на реке поднялся небольшой шторм. С похмелья, да от холода, зубы отбивали чечётку. По берегу беспокойно бегали Дима с Сашкой. Когда Лапа спустился к ним, — Ну ни ё… иху мать! — лучше бы он не просыпался.

Ночью вода в реке поднялась, набежавшей волной сорвало с берега лодку. Вместе с «драгоценными» ящиками унесло течением. Лодку с вечера не закрепили на берегу, только на половину вытащили на песок.

Сашка матерился, Дима в панике выл. Лодка с мотором стоили не дешево.

Стихия не в шутку разгулялась. В лицо бил промозглый, косой дождь с градом, пронизывающий до костей ветер. Низко-свинцовое небо. Подернутые рябью лужи.

Пол часа парни, как ошалелые, в суматохе бегали по берегу. Потом в конец измотанные уселись вкруг. Понуро сидели, молчали.

Спичек, чтобы разжечь костёр не было . Сигареты промокли. В мокрой одежде, сами до костей продрогшие на ветру, просидели около часа.

«Если они существуют? — «Великие духи тундры!» — они наказали дураков, захотевшим сделать деньги на спаивании северных народов» — самоиздевательски подумал Андрей.

Димка с горя залез в кусты. Андрюха с Саней услышали его восторженный крик. Дима обнаружил почти полный, литровый пузырь со спиртом. Вторую, початую бутылку они так и не допили. Да и забыли про неё совсем.

В той ситуации спирт покатил, как вода. Пацаны не сразу начали пьянеть.

Лапа уже еле стоял на ногах, когда его на пьяную голову потащило куда-то шараё... по острову. По пути, он увидел валявшийся на земле стеклянный, граненый стаканчик , наполовину засыпанный песком. Кто-то до них отдыхал на островке, да так и оставили посуду.

«Будто наваждение какое, или чертова шутка»? — с унылой досадой подумал Андрей.

Он поднял стакан, решив ополоснуть от грязи. Зайдя по колено в воду, не удержав равновесие, подскользнулся на мокрых камнях.

Остальное, Андрей узнал от друзей:

— Чё, тебя нахер понесло на берег, не знаю? — рассказывал Саня пожимая плечами.

— Что-то, там шарахался, шатался, смотрю наеб..., потом снова поднялся. Мы, как-то и не обращали особенно на тебя внимания, — со смехом поведал Димон.

— Потом, смотрим, тебя не видно. Ну я поднялся оглядеться, а тебя по течению метров за двадцать несет, — рассказывал Сашка.

— Мы хоть и сами еле на ногах держались, сразу в воду бросились, тебя вытащили, а ты не дышишь, как сопля провис на руках, — усмехнулся Димка.

— Короче, как с воды тебя выволокли, тут же на берегу начали откачивать, ну на грудь давить, ноги, руки сгинать-разгибать. — Ты в общем водой проблевался и задышал. Что-то мычать начал, мы с Димой сразу и протрезвели.

— Дак, а это! — Сашка засмеялся. — Уже сквозь смех, на пару с Димоном продолжил:

— В общем, у тебя в руке стакан зажат... — Ты где его раздобыл? — Димка дернул плечами.

— Да еще так крепко сжал его «клешней». Мы короче вдвоем не могли твои пальцы разогнуть, — во всю хохоча, объяснял он. — Так и откачивали со стаканом в лапе.

Андрюха слышал, что утопающие, судорожно хватаются за любую «соломинку», подвернувшуюся под руку. Упав в речку и наглотавшись воды, он рефлекторно зажал то, что в руках.

Существует поверье, что утопленник старается унести с собой на тот свет — самое дорогое и ценное в этой жизни. Звучит, как жутко- бредовый сарказм: ... «сам тонул, а гранёный стакан не бросил!»

Под вечер небо рассосалось. Лучи заката ярко озаряя сумрак деревьев, хлестко касались шершавых стволов. Алые блики на бурой коре, приобретали в лучах гаснущего солнца, зловеще- кровавый оттенок. Ночью с необитаемого острова, «робинзонов» снял проходивший мимо катер и довез до города. Лодку со спиртом они больше не видели, хоть ездили, искали по берегам, бесполезно.

После этой истории Лапа зарёкся заниматься, вообще какой- либо коммерцией, тем более, алкогольной. Даже на какое-то время бухать забросил.

«Лучше на аэродроме своим горбом хлеб заработаю», — рассуждал Новиков на трезвую голову.

В аэропорту почти каждый месяц, садился для дозаправки АН-26, возивший на нефтегазовые месторождения вахтовиков с центральной России: из Самары, Кирова, Ульяновска, Татарстана и еще, черт знает откуда?

В нефтегазодобывающих поселках арктического заполярья, на постоянном поселении почти ни кто не жил. Северные, климатические условия в богом забытых дырах хуже собачьих. Буровики с городов средней России, работали вахтовой сменой, по три- четыре месяца. Потом их на служебном самолете развозили по домам. Таким образом, в течении года менялись несколько смен. На разных месторождениях и продолжительность работы бригад на вахте различная. Ежемесячно, следуя на газовые форпосты или обратно, в аэропорту садился самолет, названный в простонародье «ночной бичевоз».

На самих месторождениях буровики, как правило не выпивали. Но только прибывала сменная бригада, они спускали все тормоза. В самолет, для отправки по домам, их грузили уже... , как в жопу пьяное дерьмо.

Снабжение вахтовых, газодобывающих поселков продуктами, как в «танке». В то время когда страна потребляла всё, «что горит» или то, что купили в магазине «БЫТОВАЯ ХИМИЯ», а там свободно в продаже и марочные вина, водка и т.д.

Андрюха работал механиком по встрече прилетающих самолетов. Чтобы правильно поставить заруливающий после посадки авиаборт на аэродромную стоянку, нужно с перрона, сигнальными жезлами показывать пилотам, куда правильно рулить.

Лапа поставил «бичевоз» на стоянку и расписался в бортжурнале о прибытии. Экипаж ушел в здание аэропорта. Самолет должен стоять около часа, пока продолжаются дозаправка и наземное техобслуживание транзитного борта.

Самолет АН-26 грузовой, скамейки для людей размещены вдоль борта, поэтому складываются к стенке или раскладываются в зависимости от того, транспортирует самолет груз или везет людей.

Андрюха открыл заднюю рампу. Взору предстала живописная картина. В грузопассажирском салоне все стены и пол заблёваны. В открытый проём, на землю тонкой струйкой потекла моча. Она перемешалась на полу самолета с разлитой водкой. От резкого запаха начали слезиться глаза. На полу салона всюду разбросаны окурки, пустые бутылки, огрызки помидоров и яблок. На пассажирских скамейках, навалом спали около пятнадцати нефтяников. Некоторые валялись прямо на полу, как трупы.

Приток свежего воздуха, с открытого заднего трапа, «оживил» одного. Он зашевелился и вышел на улицу. Мужик тяжело дыша подошел к Андрею, который вертелся около самолета.

— Слышь командир! — дай чего-нибудь закурить, как же мне хреново! — медленно качая опущенной головой, промычал он.

— Да ты это! Тут курить возле самолета нельзя. Диспетчера с башни увидят, мне быстро башку скрутят, — запротестовал Андрюха.

Мужик начал ругаться.

— Бляха муха! — как же меня вонючая водяра задолбала! — психуя с похмелья выпалил мужик.

— Чё, так часто водку видишь, что ли? — спросил Андрей, вытирая ветошью руки от масла.

— Да глаза бы мои её не видели, — пробубнил дядька, массируя виски.

— Кто-то и рад её каждый день видеть, да не у всех получается, — усмехнулся Лапа .

— Вон она, сука, в самолете стоит.

Передняя часть салона забита картонными ящиками с нерусскими надписями на них.

— Не хило же ты живешь, дядя! — промолвил Андрей.

— Ну это не вся моя конечно, моих там только восемь ящиков.

— И где же это ты столько раздобыл ?

— У нас половина складов на скважинах ею забито.

— Не хило живете! — удивленно округлив глаза повторил Андрей.

— А хочешь! — забирай мои, — вдруг царственным жестом махнул нефтяник, показывая пьяную щедрость.

Андрей засмеялся.

— Хочешь накатить? — спросил мужик.

Андрюха конечно сразу хотел отказаться и замотать головой. Но тут ему в голову пришла шальная мысль:

«Может и вправду, под пьяную дудочку мужик сейчас расщедрится?» ... — «Пару пузырей возьмет да подарит. Может ящик пожалует от щедрот своих... — «Пьяные мы все такие», — с надеждой воспрянул духом Андрюха от заманчивой мысли... — « Нужно с ним выпить немного, а там, он и сам предложит... — «Чем черт не шутит?!»

Они присели в салоне, мужик достал из ящика запечатанную, литровую бутылку «абсолюта».

Про шведскую водку Андрей уже слыхал, но видеть её или пробовать не доводилось. Мужик сразу плеснул полный стакан. Заморское зелье приятно растеклось по телу.

— Дак, а это? У вас там, что, любой может купить водку? — переведя дух, спросил Лапа у Витьки. «Как мужик ему представился».

— А черт его знает? — к нам не всякого пустят, приграничный режим. Дак, у нас и денег нет, чтобы покупать. Задерживают зарплату, бывает до полугода. Там на точке денег не выдают, а переводят на сберкнижку. Уже по приезде домой получаем. Да и то, несколько месяцев приходится ждать, пока перечислят, — поведал Витька.

Он тоже накатил полный стакан, закусив подобранным с пола огрызком огурца.

— Мы со склада эту водку отовариваем в счет зарплаты, ну и затариваемся перед отъездом. Дома у себя уже продаём. Коммерсантам сдаём, вот и деньги живые появляются, даже больше зарплаты выходит.

— А это…, — давай мы прямо здесь у тебя её купим, — предложил Лапа .

— Но она учти! Дорогая, — заваливаясь по новой спать, пробубнил Витька.

Андрюха допивал пузырь уже в одну харю. Мягкая, заморская водка легко ложилась на глотку. Он почти не закусывал.

« ...нужно договориться с Витьком. Он, да другие вахты будут привозить водку, а мы будем её скупать у них, да перепродавать в комки», — воодушевлено размечтался он.

Как вырубился, Лапа не запомнил...

...проснулся Новиков от того, что двигатели самолета надрывно загудели. Задний трап открыт. Он вышел на перрон. Сразу стукнуло в голову, что обстановка вокруг какая- то не такая, какой должна быть. Он начал затравленно озираться.

Голова раскалывалась, ужасно тошнило, глаза застилал пот, во всём теле тяжесть и слабость. Аэродромный перрон чужой. От нагретого солнцем черного асфальта бросило в жар. Андрей посмотрел в сторону аэровокзала. На неизвестном, стеклянном здании, огромными буквами написано «КИРОВ».

«Е-моё, что за бред !» — ни как не мог прийти в себя Лапа . Он с силой зажмурил глаза и потряс головой, словно пытался сбросить с себя наваждение.

В стороне от самолета безучастно скучал незнакомый авиатехник.

В голову неприятно полезла противная мысль, от которой душа сжалась от страха. Новиков уже начавший приходить в себя, ужасно запаниковал.

Он сразу бросился обратно в самолет. Витька спал, лишь в другом конце салона, двое проснувшихся мужиков, трясущимися руками разливали по стаканам.

Лапа в панике начал тормошить Витька. Наконец проснувшись, последний дико уставился на Новикова.

— Витя! — ты чего, меня не разбудил? — срывающимся голосом спросил Андрюха.

Витя несколько секунд хлопал глазами, потом начал озираться.

— Чё, нах... нужно! — пьяно выдавил он, тупо уставившись на Андрея.

— Куда это мы прилетели? — в страхе спросил Новиков.

— Ты кто такой? — промычал в свою очередь Витька.

— Да ты, что меня не помнишь?

По выражению Витькиного лица, Андрей понял, что тот его «впервые» видит. Чего-либо объяснять не хрена не соображавшему Вите бесполезно.

— Ты куда из Кирова летишь дальше? — задал ему вопрос Андрей.

— А это…, — в Самару! — куда нах... еще можно лететь? —- удивленно- забыченым взглядом хмыкнул Витек.

Андрей в полном ауте вышел из самолета. От панической растерянности в голову полезли, черт знает какие мысли.

«В чужом, незнакомом городе, без денег, без документов, в грязной технической робе, с похмелья, на измене.» — «Ёб...! — вот я влетел !» — с ужасом подумал Лапа , направляясь в сторону аэродромной проходной.

Уже потом, вспоминая прикол по сюжету фильма «Ирония судьбы..., — кто из нас летит в Ленинград?» — Андрюха конечно искренне смеялся, но сегодня ему было не до иронии.

Когда он вышел за ограду, через забор увидел, как самолет уже выруливает на взлетку.

«Эх-ё-о! — он стукнул себя ладошкой по лбу. В башке зазвенело. Нужно было у Витьки пузырь, или пару попросить. Тут бы может продал? Хоть какие- то деньги», — досадно пришло Андрюхе в голову.

«Может в ментовку зайти, объяснить, что да как?» — подумал Андрей..., — «Ага! — вот в таком виде, меня быстро в «обезьянник» загребут, — вовремя сообразил он.

Он вспомнил, что дважды в неделю, в его город с Москвы летали пассажирские рейсы. Для транзитной дозаправки они приземлялись в Кировком аэропорту. Но сегодня среда, а ближайший самолет только в пятницу.

Вечером пошел холодный ливень. В аэровокзал, в своем ужасном виде Андрей заходить не стал. Его роба с одного боку измазана засохшей блевотиной, в которую он свалился в самолете.

Ливень продолжался всю ночь. От дождя Андрюха укрылся, пристроившись под бетонными плитами на какой- то стройке, недалеко от аэровокзала, но всё равно до костей продрог.

«Да ну, что за невезуха! — ёлки-палки! — опять из-за водяры попал в дерьмо», — досадно ругал себя Андрей.

Утром немного отошедший от похмелья, он искупался в расположенном неподалёку пруду, и отстирал одежду.

Два следующих дня Лапа прожил на стройке, и питался недоглоданными объедками, оставшимися после чужого пикника на берегу пруда.

В пятницу разыскал экипаж со своего города. Договорившись, «зайцем» возвратился домой.

На работе начальник службы грубо спросил:

— Ты куда в прошлую смену с работы слинял? — короче пиши объяснительную. — Где три дня околачивался?

Писать объясняловку Лапа не стал. На словах рассказал историю. Шеф долго смеялся, но молодец! — ...никому не разболтал. А то Андрюхе бы еще долго припоминали пьяный улёт.

Подобная, хмельная канитель, с аналогичными (порой комичными или драматичными) казусами преследовала Новикова из года в год.

Осенью девяносто пятого года, наступила самая неприятная пора. Время дождей, уныло моросящих круглыми сутками с хмурого, бесцветного неба. После одного из регулярных запоев, которые в последнее время приняли систематический характер, Лапа чувствовал себя особенно хреноватенько. Он бесцельно шатался по улице. На душе паскудно, муторно и препакостно. Дома отлеживаться с похмела не давала бабка, которая всё утро занудно ворчала. Этим самым давила на нервы или вернее: «на опухшие с похмела мозги».

Когда она начала собираться в магазин за хлебом, Андрей впервые в жизни попросил купить бутылочку пива. Уходя старуха ничего не сказала, а когда возвратилась, вытащила из полиэтиленового пакета моток бельевой веревки с куском хозяйственного мыла и протянула его Андрюхе брызгая слюнями:

— На! — вот тебе пиво! — прошамкала бабка. Сам навсегда похмелишься, — и весь свет белый избавишь от себя ! — пропойцы!

Обалдевший от бабкиной «шутки» Андрюха, послал старую каргу на..., — ко всем её прачертям. Быстро одевшись он вышел за дверь. В спину картавым голосом доносилось:

— А насрать! — вот...

На улице тусклая, пасмурная погода, грязь на улицах, мрачные лица прохожих — активно провоцировало депрессию. Уныло-свинцовое небо. Серые стены домов, навевали такую паршивую, зеленую тоску и портили настроение, казалось, на всю оставшуюся жизнь. В такую погоду мерзостное расположение духа, овладевает даже трезвенником, не говоря уже об Андрюхе, который с утра не похмелился.

Слякоть и мутные ручьи на каждом шагу, холодные капли омерзительной влаги, медленно стекавшие с волос за шиворот, довершали гнусное дело. Андрей чувствовал себя подавленно, как в самой, последней клоаке.

«Ну и сколько такое ...лядство будет продолжаться?! — измучено скривив физиономию, уныло размышлял он, укрывшись от противного, моросящего дождя, на пустынной, автобусной остановке.

У него не было даже денег на сигареты. В последнюю пьянку промотал всё, до копейки. Новиков поежился.

«Проклятье! — каким делом не займешься, куда: к друзьям или к бабам ни подашься, — везде пьянки. — На работе пьянки, — дискотеки пьянка, — рыбалка пьянка. — Прошлой зимой решили с пацанами на лыжах пойти покататься, на лыжную базу, — так и там в лесу, Димка притарабанил два пузыря. — Чуть не уснули в мороз на лесной лыжне. — Тьфу! — Да когда же этому настанет конец !» — начал мысленно, про себя психовать Андрей. — «Кого из друзей не встретишь, к кому не зайдешь в гости, — всё сводится в конечном итоге к пьянке» — «И чего же мне теперь, так до конца жизни, каждую неделю с похмела мучаться?» — « И не видно этому ни конца, ни края» — « Ведь и без того после каждого запоя зарекаюсь завязать с бухлом» — « Но проходит неделя- другая и по новой тянет с кем- нибудь, да «пообщаться!» — «да что там пообщаться!» — сколько раз Андрюха: ... «переубеждая, и успокаивая самого себя, десятками самопридуманных, изощренных псевдопричин, оправдывал влечение к алкоголю» — «сколько раз он мастурбировал себе мозги?» — едва ли не вслух, с раздраженной нервозностью матерился Андрей, мысленно бросаясь с похмельной истерии в различные крайности.

Запрокинув голову, он с тоской разглядывал бесконечное, полное мрачной пелены небо, в котором, не было малейшего намёка на просвет.

На стене остановки, промозглый, осенний ветер колыхал оборванный с одного края, одиноко приклеенный, тетрадный листок с каким-то объявлением. Придержав рукой лист бумаги Лапа прочитал:

Городской военный комиссариат, приглашает лиц мужского пола, не старше 35-ти лет, отслуживших в армии, на службу в вооруженные силы России по контракту...»

Далее следовал «достойный перечень льгот» военнослужащим и прочая ерунда. Уже пол года полыхала первая, чеченская война.

«Во ! — вот что, мне и нужно !» — на миг позабыв о похмелье воспрянул духом Лапа .

«В его воспаленном с похмелья мозгу промелькнуло:

«...Быть может, за стеной Кавказа, укроюсь от твоих…!» — « И прощай, немытая..., — мысленно разговаривал он сам с собой, уставившись задумчивым, немигающим взглядом куда- то в пустоту». — «Со всеми беспробудными пьянками, беспросветной скукой и зеленой тоской!».

В военкомате, когда он к нему подошел, обеденный перерыв. Дежурный, объяснил Андрею, в какой кабинет следует обратиться после обеда, по вопросу набора контрактников.

Целый час Новиков бесцельно шатался по городу. Прохожих в такую противную погоду на улице почти не наблюдалось. Только, навстречу ему, одиноко «маршировал» какой-то фраер, одетый в серый костюм-тройку, и без зонта. Лапа погружен в свои «глубинные» мысли, поэтому не смотрел на рожи встречных пешеходов.

— Здорова синебот! — неожиданно обратился тот, когда они поравнялись. Андрей медленно поднял на парня глаза, и уже с лету готов заехать «кексу» в рыло за грубость. Перед ним стоял Димка.

В таком прикиде, Новиков вообще никогда не видел своего, когда-то самого закадычного друга. Чисто выбритая и довольная морда, аж светилась от удовольствия. Андрей не сразу его узнал.

— Ну ты «бандерлог» ! — смотрю хиппуешь плесень! — возмущенно скривил губы Лапа . — Что за «макинтош», ты на себя напялил? — медленно развел он руками.

Новые, черные туфли Димки блестели на фоне окружающей грязи, как матовое, затемненное зеркало.

— А ты смотрю, не просыхаешь? — с ухмылкой спросил Димон.

— Ну ты мне копеечку пожалуешь, от шедрот своих? — язвительно улыбаясь другу запросил Андрей, — мне, для здоровье подлечить! — А то в непогоду простыл маленько, — повел он в сторону неба рукой, — голова теперь «ва-ва»! — весело сузив глаза добавил он.

— Ладно! — с покровительно- шутливой благосклонностью ответил Димон. — пойдем по пивчелу.

— А ты чего это так вырядился? — когда они стояли под навесом магазинчика, и долбанули по несколько глотков девятки, спросил Андрей.

— Да учиться я поступил заочно, в институт один Московский, — ответил Димка. Вот только сегодня с установочной сессии прилетел.

— Нихрена себе! — удивленно поднял брови Лапа . — И на кого?

Димка усмехнулся:

— На юрфак.

У Новикова аж пиво в горле застряло.

— На куда - куда? — не поверил он сощурив глаза.

— На юриста! — задолбал ты! — куда - куда! — передразнил Димон скривив физиономию.

— Ты !? — на юриста ? — аж присел Андрюха.

— На!! — смотри если не веришь! — достал Димка студенческий билет.

Андрей прочитал: «юридический факультет», и какое- то длинное название одного из Московских институтов.

Его закадычный, еще со школьной скамьи друган, бывший все юные годы одним из самых отпетых хулиганов, теперь стал студентом, да еще юрфака. Весь мир становился с ног на голову. В мировоззрении Новикова — юрист: — это следак, прокурор, судья. Собственно в его понимании, весь перечень юридических профессий этим и заканчивался.

— Так ты чё! — ментом теперь будешь, что-ли? — изумленно поднял он на друга глаза.

— Адвокатом дурик! — шутливо усмехнулся Димка.

— А-а! — ну то другое дело, — повел головой Андрей.

Из Димкиного рассказа он узнал, что теперь есть коммерческие институты, в которых не нужно сдавать вступительные экзамены, учеба платная, и тому подобное. В те годы, как грибы после дождя, полезли различные негосударственные ВУЗы, в основном юридические или экономические. Предприниматели делали на высшей школе бизнес. Образование взамен качества, постепенно сменялось количеством «академистов».

— Ты! — дак а чё? — и я смогу туда поступить? — удивленно спросил друга Андрей.

— Если с литроболом завяжешь! — едко усмехнувшись ответил Димка.

Распросив друга всё об институте, об условиях обучения, через три Андрюха уже летел в Москву «поступать» в альмаматер. Воевать в Чечне ему, как-то перехотелось.

Димка съездив на первую сессию, институт забросил, а потом вообще подался в бандиты, в конце концов пропал в неизвестном направлении. Лапа уже самостоятельно заканчивал «свои университеты».

Первоначально студенческая жизнь оказалась не такой уж беззаботной, как это могло показаться. До поступления в ВУЗ Андрей считал, что юрист: это либо адвокат, прокурор или судья, ну в общем человек у власти. Которого все побаиваются, а потому уважают. О том, что кроме уголовного или КзоТа, — существуют еще, гражданский, семейный, жилищный и другие кодексы...??? — для него это было неожиданным открытием. А то, что Конституция это оказывается тоже закон, дак это вообще парадокс. Ведь раньше он считал: «...ну конституция, она и есть конституция! — ... книжка такая — вроде, как Устав советской армии — дубовый талмуд для солдата, так и конституция, только уже для коммунистов», — «да еще выходной день в её честь, ну вот и всё!». И зачем, она нужна будущему юристу? — который учится, чтобы в дальнейшем расследовать преступления или работать «крутым» адвокатом? — поначалу он никак не мог взять в толк.

На первой же сессии, они «крепко» познакомились со одним студентом, учившемся в его группе, и приехавшего из Сургута.

Первоначально всех поступивших на факультет разбили на несколько групп по принципу: — кто какой иностранный язык до института изучал в школе. Андрюха почему- то оказался единственным «французом» из всего набора, а Олег — так тот вообще «полиглот».

Он из семьи военного, всю жизнь переезжавшего с одного пограничного городка в другие. В его школьных документах записаны : испанский, французский, и даже сербо-хорватский языки. Ни одного слова из которых, он никогда не знал. Андрюху с Олегом запихали в немецкую группу.

После первой же занудной лекции, они случайно встретились в очереди у винной лавки, около института. Около забегаловки во дворе альмаматер крутились «студенты», совсем не похожие на студентов. Грязные, бородатые, с помятыми, опухшими мордами. Андрей с Олегом купив бухло быстро решили срулить подальше от такого окружения.

С этих пор началась «крепкая дружба — не разлей вода». Тем более они, оказались земляками. В Москве, наверное не осталось ни одной дешевой, пивной забегаловки, в которой они не обтирали пыль. Если бы была организована туристическая экскурсия по «достопримечательным» кабакам столицы, то лучших гидов не найти.

С двумя бутылками водки забурились в дворовом палисаднике, усевшись на грязной, поломанной лавочке. Из переполненной через край мусорной урны, стоявшей возле скамейки, несло тухлятиной и пивом. На ветках чирикали воробьи. С крыши дома слетела ворона и грузно запрыгав метрах в пяти недоверчиво уставилась одним, немигающим, карим глазом на Андрея с Олегом, периодически бросая цепкий взгляд на урну. Из открытого окна ближайшего дома, доносились отрывки «Сектора газа» с песней про бомжа: «…Эй ребята, как допьете вы вино, мне бутылки вы оставьте заодно… Я бычек подниму, горький дым закурю, люк открою, полезу домой…

— Я тебя сразу заприметил! — еле шевеля языком представился Олега , — еще там на лекции. Все остальные какие- то забыченые! — умные видать? — чё- то пишут в конспекты с заумными рожами, — а мне нахрен это надо? — Я нефтяник! — бил он себя в грудь, — начерта мне надо Мировая история или Римское право! — мне просто высшее образование надо.

Олег накатил стопку. Занюхав рукавом он продолжал:

— А ты тоже смотрю сидишь, скучаешь на фоне этих быдла.

Лапа мудро заметил: — ну дак это! — «рыбак — рыбака видит с далека!»

Олег скривил физиономию: — да ну-у! — так обычно про алкоголиков говорят.

— Ну ты братуха не прав, не-е! — отмахнулся Андрей! — я хоть и знаю тебя мало, — но мне этого достаточно… — точно скажу ты правильный пацан! — добавил он едко икнув. — Из нашенских... — настоящих пацанов! — заплетающимся языком и набыченными глазами, признавался Олегу в дружбе, протягивая пятерню в знак вечной дружбы.

Под закусь купили Педигрипал в собачьем магазине. Соленые сухарики приятно хрустели на зубах. Под водку даже не чувствовался привкус тухлятины.

Старичек- декан их факультета, тоже — совсем не «любитель». Как- то, еще на первом курсе, Лапа с Олегом ни как не могли пересдать историю государства и права. Вот тогда Николаич и намекнул , что экзамены можно сдать по- другому.

В ресторане заказали «коньяк под дичь». На следующих сессиях декан, уже знал, какая на вкус северная рыбка. Каждый год пацаны везли на сессию не столько учебников и рефератов, сколько мешки с рыбой. «Хвосты» академической задолженности по дисциплинам — «закрывались» хвостами рыбными».

Так проходили незабвенные, студенческие будни. На последних курсах вместе с Николаичем, едва только не ночевали по кабакам да пивбарам. Пьянки продолжались без перерыва.

На третьем курсе весь месяц друзья не переставая «гудели». После лихого запоя человек отходит долго и мучительно. Организм не принимал уже ни водяру, ни пиво.

Последнюю неделю Лапа практически, ни чего не ел. Похмельная ломка от суррогатного пойла была настолько сильной, что он не в силах пошевелить не рукой не ногой. Всё тело сплошная, ноющая ломота. Попробовал похмелиться, но от одного только запаха спиртного, желудок выворачивало на изнанку. В голове только дурные мысли. От подавленного состояния хотелось, чтобы скорее остановилось сердце, что ли? И гори всё оно синим пламенем такая жизнь. Он то проваливался в туманный вакуум, то снова просыпался, периодически уходя обратно в полуобморочное состояние. Донести на трясущихся ватных ногах обмякшее тело до кухни, чтобы хлебнуть воды было настоящим подвигом. Пот ручьями стекал со лба.

Кое- как отлежавшись за три дня, он отпивался только молоком. На четвертый день Андрюха «твердо» решил завязать с пьянками.

Позвонил Олегу и без предисловий отрезал:

— Здорово синяк! — слышь я это! — всё короче в завязке, даже не уговаривай!

— Чё?! — сила воли, плюс характер? — насмешливо прозвучало в трубке.

Олег, как и Андрей только отошел от похмелья. В этот момент он полностью разделял в душе «решительный» выбор товарища.

На этой неделе экзаменов не было . Весь день, друзья «твердо» решили провести культурно отдыхая без синеботства. До обеда без толку шатались по Новому Арбату, обошли все встречные и поперечные магазины. Купили килограмм бананов, но сжевав по одной штуке — остальное выкинули. Сожрали, как им казалось, тонну мороженного, выпили не один литр колы, от которой потом воротило, хуже чем от бухла. Мокрый снег уныло валил крупными хлопьями, оседая на носу и глазах липкой влагой. Под ногами чавкала каша. По проезжей шуршали колесами машины, закидывая пешеходный тротуар брызгами грязи со снегом. Вслед водителям неслись крепкие маты обрызганных прохожих. Весь мир вокруг серый и тусклый. Разноцветные рекламные щиты только нервировали ярким мерцанием. Почти не разговаривали. Зеленая скука давила на нервы. Иногда бывало перебрасывались какими- то бестолковыми фразами. Друзья не знали чем заняться. В голову ничего не приходило. Бродили до вечера с кислыми лицами.

Темнело. Начали зажигаться фонарные столбы, поливая окружающую серость оранжевым светом. Проходя мимо кинотеатра «Октябрь», Олег предложил:

— Чё, может в кинишку сходим ?

В кинотеатрах Андрей не был уже лет десять.

— А что, пойдем, один хрен делать нечерта! — оживился Лапа .

На стене кинотеатра висел огромный плакат, с изображением певца нетрадиционной ориентации «Сергей Пенкин — принц серебряный», но «принципиальные трезвенники» не обратили на него никакого внимания.

В фойе кинотеатра никого не было . Андрюха подошел к кассе и протянул в окошко деньги. Получив билеты, даже не поинтересовался, какой будут крутить фильм, — и вообще показывают- ли здесь фильмы? Они с Олегом слишком ко всему безразличны и от скуки не обращали внимания на тех, кто заходил в кассовый зал. Став за буфетный столик парни совсем не смотрели по сторонам, от зеленой тоски, оба задумчивы и каждый блуждал в своих унылых мыслях.

За соседними столиками начали собираться какие-то парни, более похожие на эльфов, чем на мужиков. Одеты в элегантные пальто, с наведенными тенями на глазах, накрашенными ногтями. Удивительно, что ни старых, ни молодых женщин, среди этих парней, видно не было. Олег с Андрюхой в затертых, кожаных куртках совсем не писались в окружавший «бомонд».

Андрей молча стал озираться вокруг по сторонам, тоже самое делал Олег.

Окружая их, куда не бросишь взгляд, за всеми соседними столиками, разбившись парочками стояли эти самые «эльфы» и молча разглядывали Андрюху с Олегом. У некоторых в руках дамские сумочки. Их грациозные манеры не оставляли никаких сомнений.

Резко переглянувшись, поняв друг друга без слов, друзья, по единой команде ломанулись к выходу. Уже на улице, отбежав от кинотеатра, громко захохотали.

Будто сам ангел-хранитель уберег от баламутной напасти. Незримым перстом он, наглядно указал… — куда доводит трезвость!

При таком раскладе невольно становишься суеверным. Из двух зол, выбираешь ту, что ближе по духу. В общагу Лапа вернулся кривой, «на рогах».

Каждые полгода от сессии до сессии приходилось копить деньги на учебу, которая с каждым годом больше и больше дорожала.

Как- то раз выпивая с одним ненцем, приехавшим зимой в город из тундры продавать мороженную рыбу, разговорились об охоте.

Сразу за городским базаром, город резко обрывался, уступая место намертво скованной льдом Оби. Дальше простиралась только бесконечно-заснеженная тундра. На задворках открытого рынка, крепкий морозец без ветра, весело покалывал щеки. Ослепительно- белое солнце слегка поднявшись над тундрой, резало глаза, поливая белую бесконечность, ярким, искрящим светом. Казалось бездонно- голубое небо сливается со снежной пустыней, затушевав белой кистью линию горизонта.

Абориген быстро и удачно продавший рыбу решил обмыть это дело, да и разогреться заодно, прежде чем отправляться в поселок на Буране. Встретив Новикова, без дела шатавшегося по рынку, он сразу достал бутылку водки. Они до этого уже были немного знакомы.

Ненец вытащил из нарт мороженную Нельму. Водка под строганину покатила на морозе, как бальзам на душу.

Федор открыл бутылку. Разлил по стаканам, наполнив их до краев. Потом трижды обвел стаканом вокруг горлышка, отмахивая другой рукой злых духов от бутылки. Повернулся лицом к солнцу. Закатил глаза. Шепотом пробормотал заклинание на своем языке.

Глубоко выдохнув, одним залпом осушил посуду. Крякнул, вытерев седые усы рукой.

— В моя чум тридцать песцовых шкурок висеть, однако..., — начал разговор абориген, — так их никто не хотел купить у меня... — Зачем такая шкурки? — развел он руками.

— И что не покупают? — удивился Лапа, закусывая строганиной, макая куски в банку с перцем и солью .

— Так это не тот шкурка..., чтобы женский шуба шить — Для бабский шуба, мех на звероферма брать нада. Там песец жрет специальная корм. В жратва витамины насыпают, чтобы мех была сильно-сильно пушистый. Потом шкура на фабрика несут. Там мех чистят порошками на специальный машина, а не руками шкаблят, как мы. Потом шкурки на шуба подбирают, — чтобы мех на каждый была один цвета, — поведал охотник.

— А у меня, какой шкура? — досадно махнул он рукой. В тундра настрелял дикий зверя. Один мех совсем желтая от грязи, другой шкура с пятнами, третий облезлая, с выдерганный клочьями. Песец на воле дерутся постоянно, однако.… Жрать бегает на грязный помойка у поселка, — поведал тундровик.

— Так давай я куплю их у тебя? — предложил Андрей.

— Тфу! — двести рублей давай за штука, однака..., — пожал плечами ненец.

Через неделю охотник привёз тридцать песцовых шкур, от которых за версту несло собачатиной. Шкурки собственно никто толком и не выделывал. Они стояли колом.

Летом в Москве, Лапа с Олегом долго шатались по различным меховым ателье, вонючие шкуры ни кому не нужны.

На Петровско-Разумовском рынке подошли к первому попавшемуся вьетнамцу.

Через пять минут, на кармане у Андрюхи, лежали пять миллионов рублей.

Когда появляются бабки, кто- то старается купить квартиру, у кого заветная мечта приобрести крутую иномарку. Андрей целый год мечтал купить компьютер.

В девяносто шестом году, заиметь «Пентиум 133», это верх крутизны. В понятии Андрюхи какой то «шестисотый мэрс» просто тьфу.... В то время, когда в провинции только начали появляться 486-е компы, а о пентиумах, если только, кто то и слышал, так не иначе, как о чем-то — сверхнедоступном.

Сборку он заказал в компьютерной фирме, которые только начинали появляться в Москве. Купил планшетный сканер с лазерным принтером. Комп с колонками, и аж! ...с двухскоростным сидиромом, и с девятнадцати килобитным модемом. И за всё про все! — заплатил десять лимонов. И то, что после покупки остался в одних «портках», даже не оплатив в институте следующий семестр, его почти не волновало. От гордости, он чувствовал себя, по меньшей мере, богом Олима.

Оргтехника занимала шесть огромных коробок: монитор, системный блок, сканер, принтер, колонки, да еще коробка с компьютерными прибамбасами.

Новиков купил сразу два места в купейном вагоне.

В купе сидел усатый мужичек, неопределённого возраста.

— Здорова! — поприветствовал его Андрюха.

— Здоровэньки булы! — ответил дядька.

Потом миролюбиво, с характерным гортанным произношением добавил: — «ласкаво просымо !»

— Андрюха! — протянул руку Новиков.

— А мене Валэнтыном клычуть! — весело откликнулся мужичек.

Лапа сразу, про себя, окрестил его Тарасом Бульбой, за типично хохлацкую физиономию, со слегка припьяненькими глазами и характерным хгартанным говором на радяньской мове. Даже усы, с виду обычные, Андрюхе невольно начали представляться свисающими до груди, как у запорожца.

Хохол помог затащить коробки, после чего разговорились.

— Докуда едешь? — спросил его Андрей, — в гости?

— Та ни-и! — циэю фирми по- найманню трудових батракив, щоб робыли за кордоном, мы усучилы по сто баксив, ось и подалыся до Сибиру всэю брыгадаю на заробитки.

— А бригада где? Чего один едешь? — удивленно спросил Андрюха.

— Так мойы землякы на динь ранишэ выйхали, а я йых доганяю вже!

Мужик начал ругаться, что его не подождали, теперь одному приходиться ехать.

— Так бы купылы по одному квытку на двох, а спалы б по- зминно на полкови у вахгони, гроши б заощадилы на цим,— круто материл он друзей.

Состав дернулся. Перрон, вместе застывшим, как статуя железнодорожником у будки, в оранжевом жилете с красным флажком в руке, медленно отошел. Мимо поплыли вокзал, камера хранения, водонапорная башня...

— С деньгами наверно напряга? — сочувственно спросил он у хохла. — А нафига в купе взял билет?

— Так ни було у каси квыткив у плацкартний вахгон, а того вахгону, щоб був без постильних наволочок та простынив, так зовсим у цим пойызды немаэ, тому прыйшлося купиты у купи, — с сожалением ответил Валентин.

Валик с какого-то западеньского села.

Поезд мерно постукивая колесами на стыках, постепенно набирал скорость. За окном все быстрее и быстрее проносились деревья, поля...

«Ну ничего, вроде мужик нормальный, можно с ним и комп обмыть, все равно три дня телепаться в вагоне», — подумал Андрей доставая деньги.

У проводницы купили две бутылки водки, по запаху напоминавшей ацетон. Через три часа, уже вечером, были в Ярославле. На вокзале взяли еще пару пузырей и, бутылок десять «Ярпива».

— Чё, на Украине совсем хреновенько жить стало?

— Та ни-и! — хто как ! — скривился Валик, — биля кого е гроши, ти живуть дуже добре, а в кого гривний немаэ, так в того життя дуже жопа важка.

Когда распили пару пузырей, Лапа с барской благосклонной вальяжностью начал расписывать Валентину, как они на севере круто живут, что захотят, то себе покупают, денег не считают. В конце концов, на пьяную голову, он увлёкся брехней…, как говорят « ... Остапа понесло!» . По ходу болтовни, он стал, едва -ли не нефтяным магнатом. Хотя сам, всю сессию экономил на каждой копейке, даже похудел на десяток кило.

Купе ритмично покачивало. Колеса вагона мерно постукивали в такт пьяной «метлы». Железная кружка на столике изредка брынчала, позвякивая о полупустую бутылку. За окном в кромешной темноте, проносились только бетонные столбы с лампочками, равномерно стоявшие вдоль железнодорожного полотна.

— У меня собственная скважина, вернее не собственная, а на моей земле газпром поставил буровую вышку, платит мне пятьдесят процентов от прибыли, — погнал пургу Лапа .

В его воспаленно- хмелной голове, рождались идеи, одна бредовей другой. Он только думал, как поскладней расписать.

Временами поезд вырывался на открытое пространство и, гулко стуча колёсами, с шумом мчался в коридоре железных балок моста.

— У нас, в общем своя фирма, я вице-президент, — воодушевлено разукрашивал Лапа . — У компании свой самолет есть....

— А чого на лыйтаку своэму нэ палейтыв, на пойызды яким- те йыдэш? — вдруг спросил Валентин.

Тут Андрей понял, что запи...делся. Мозг лихорадочно начал искать достойный ответ. Хотя по выражению лица Валентина, невозможно понять, то ли он прикалывается над Андрюхой, либо воспринимает серьёзно. Его мутные глаза, не выражали никаких эмоций.

— Да в Шереметьево керосина нет, вот и пришлось ехать на поезде, — ничего умнее Андрюхе в голову не пришло.

Сколько они выпили за вечер водки, перемешав пивом, Андрюха не считал.

Валентин конкретно окосел, пытался запеть какую- то украинскую песню, потом уснул сидя за столиком, но через пару минут проснулся.

Лапа хоть сам далек от совершенства, но посмотрев на хохла, по его туманно-забыченному взгляду понял, что Валик ни бельмеса не соображает.

Хохол издергался, перенервничал дальней дорогой, расчувствовался от души, — «погнал гусей» короче. Начал слюни пускать, расплакался, да совсем потерял ориентацию: где, в какой стране он находится, кому откровенно плачется. На пьяную голову, хохол посчитал, что разговаривает с кем- то из земляков.

— Мы чому так погано живемо? — начал он. — Так тому, що ци москалы еба..., разом з йхным Ельцингом нам життя нэ дають, — промычал он, вытерев рукавом сопли. — Самы нычого не роблють. А хто за смердючих кацапив дорожни пройизды на вулицях починяэ, йихны житлови хати з офиси обробкою евроремонтуэ? — продолжил хохол.

Лапа не сразу врубился, о чем Валентин бормочет. Прислушавшись, по-бычьи насупил брови.

— Эй! — ты за базаром следи! — басовито наехал он на хохла.

Но, Валика прорвало, — он не слышал, не замечал, что вокруг происходит. Не даром говорят: «У трезвого на уме, — у пьяного на языке» — «Если пьяный, — бухой до усрачки».

— Воны нас за цэ, повинни у жопу цылуваты. Так тилькы за це хгазу без грошей виддаваты! — промычал Валентин.

Андрюха, если бы сам был трезвым, то может и промолчал. Или просто послал дурака подальше. Собственно на «Ельцинга» ему наплевать. Но на несчастье хохла, в хмельной Андрюхиной голове взыграла, закипела и ударила в пьяные мозги национальная гордость...

...на дикие вопли гастрбайтера разносившиеся по всему вагону прибежала проводница, следом за ней, через пять минут, наряд транспортной милиции.

Через пол часа, на следующем, железнодорожном полустанке, их встречал ментовский уазик.

Сидя в «обезьяннике» линейного отдела на станции, Лапа больше всего переживал за комп. Перед глазами стояла картина, как менты выбрасывают картонные коробки с оргтехникой из тамбура вагона, прямо на перрон.

Среди ночи заспанный, прыщавый сержант открыл клетку:

— Новиков следуй за мной!

В кабинете здоровенный, красномордый майор долго перебирал бумаги, рассматривал паспорт. Лапа молча стоял. Металлические наручники больно врезались в запястья.

— Ну ? — и что с тобой делать? — устало задал он вопрос, утерев пот со лба.

Андрей молча пожал плечами, переминаясь с ноги на ногу.

— Твоё счастье, что ничего хохлу не переломал. Он сейчас в медпункте.

«Ёлки-палки! — опять влетел!» — уныло переживал Андрей. — « Сейчас заведут дело. Да еще в другом городе» — «может и не посадят, но неприятностей сколько» — «сообщат на работу» — Андрюха скривился, как от зубной боли. «Сердце гулко застучало».

— Этот Комаренко, как проснется, напишет заяву? — начал занудно толдычить майор. — Ты вон смотрю крутой компьютер прикупил... И нет же…, напился в дороге. Руки распустил.

Лапа сам от себя не ожидая, скривил лицо. Скромно вздохнув, он произнес:

— Товарищ майор! — я бы отдал этот, чертов комп, кому-нибудь. Кому он нужнее по службе...

Он выразительно показал на компьютер, одними только глазами.

— Доехать бы домой, и не видеть ни хохлов, и вообще, ничего и никого.

Вышел из ментовки Андрей под утро. На востоке занималась заря. Небосвод освещали рассеянные лучи солнца, диск которого находился еще за линией горизонта. Розоватые отблески восхода ласкали подернутые рябью лужи на перроне. В предрассветном сумраке можно различить несколько легких облаков, повисших в зените.

Новиков пересчитал оставшиеся деньги. Хватало еще на дорогу и на пиво. Купив билет, до вечера прошатался по перрону богом забытого полустанка, слушая гудки маневровых электровозов, грохот перецепляемых составов и гулко-обрывистые, невнятные реплики диспетчеров локомотивного депо. Единственным окружением были привокзальные голуби, с вальяжной беспечностью слонявшиеся возле будки станционного смотрителя. Хотелось встать и пнуть под гузно самую откормленную, нахальную птицу, чтобы не сильно наглела. Душно- безветренная погода на улице разморила Новикова. Совсем не хотелось вставать со скамейки.

« Да черт с ней, с этой оргтехникой! «Если бы мент на халяву не позарился…? — досадно размышлял он. Для меня пьянка с хохлом могла закончиться гораздо хреновей…, — успокоил себя Лапа . — «А вообще нех... бухать в дороге. Сам виноват !» — злобно матернул он самого себя.

Домой Новиков возвратился налегке, с одной только сумкой.

Незабываемые, студенческие годы проходили в праздности и ежедневных попойках. Еще на начальных курсах парни прикололись:

— Ну чё?! — по последней ! — и в Довженко? — рассмеялись над собой.

На последней сессии конкретно стал вопрос об отчислении. За пьяный дебошь в институтском буфете их вызвали «на ковер» к ректору. Горе- студентов последний раз помиловали. Спасительной «палочкой- выручалочкой» оказалась справка о кодировании от пьянок.

Так жизнь, не по своей воле, довела «вольных студентов» в центр Довженко, арендовавшего для массового кодирования «синяков», один из запущенных домов культуры города Москвы.

Зайдя в огромный, мраморный вестибюль Дома культуры, Андрей сразу обратил внимание на висевший в золоченой рамке, на самом видном месте, — портрет какого-то толстомордого, здоровенного мужика. «Создалось впечатление, что заходишь в храм божий, а с иконы пристально глядит лик Христа-спасителя».

«Наверное, и есть Довженко?» — подумал Андрюха. Как оказалось, один из его учеников-шарлатанов, проводивший гипнотический сеанс кодирования.

В зале витал мрачный дух подземки. Мраморные стены создавали иллюзию центральной станции метро. На скамейках вдоль стен, понуро опустив голову, смущенно потупив глаза в пол, с гнетущим сопением сидели клиенты. У некоторых тряслись руки. Игривое солнце сквозь вставленные мозайкой разноцветные стекла, издевательски плясало зайчиками на мраморном полу.

Перед самим кодированием, заплатив в кассу последние деньги, Лапа прошел собеседование с ассистентом гипнотезера. Его сразу удивил заданный вопрос:

— А почему вы у нас решили кодироваться? — спросил врач.

Лапа , как- то не обратил внимание на этот вопрос. Хотя подумал: « Странно? — если бы терапевт, к которому он пришел на прием с простудой, задал вопрос? « — А почему ты у меня решил лечиться, а не у другого терапевта?» — Между компаниями аферистов- кодировщиков постоянно шла конкурентная потасовка. Они с ревностной подозрительностью относились к каждому клиенту. Анрюха расписался в расписке- предупреждении, что никаких претензий иметь к «колдунам» не будет, если в течении трех лет самостоятельно примет алкоголь.

Перед кодированием проводился коллективный, гипнотический сеанс. Здоровенный бугай, психиатр- гипнолог (который висел на портрете), собрал в актовом зале дома культуры толпу мужиков- алкоголиков, — которых, как правило, притащили «на аркане» жены или матери, — около двадцати человек.

Синяки удобно расселись в мягких креслах. Кодировщик каким-то «елейным» завыванием начал бубнить со сцены, черт его знает что:

— Примите удобную позу..., — ваше тело расслаблено..., — вы смотрите в одну точку...

Он плавно манипулировал руками, как Алан Чумак.

Зеленый, рассеивающий свет, мягко лился из-за портьер создавая расслабляющую, будто лунную атмосферу. Освещение тоже элемент гипноза.

Сперва Андрею потешно смотреть на «актера». После первых слов кодировщика, зачесались нос, спина, под мышками. Как назло засвербило в заднице и неимоверно пробило на смех. Новиков начал ёрзать.

Чтобы не расхохотаться в голос, Лапа надул щеки. Он резкого напряжения вдруг в тишине прозвучал глухой звук. Хорошо, мягкое театральное кресло заглушило пердеж. Андрюха стыдливо, исподлобья зыркнул по сторонам. После чего начал деловито шкрябать ногтем по грубой матерчатой обшивке сидения, чтобы создать похожий звук. Стараясь не смотреть по сторонам, он напряженно с деловым видом сосредоточился на словах колдуна.

Гипнолог начал плавно водить в разные стороны блестящим, стальным шариком на металлической рукоятке. У Новикова перед глазами поплыл туман, настолько плотный, что всё вокруг начало расплываться. Будто художник замазывал белой краской неудавшийся спектакль. Белый саван надвигался с необычной быстротой, на глазах пожирая всё видимое вокруг : сцену, портьеры, передние ряды... Неимоверно стало клонить в сон...

...и вот теперь, вы просыпаетесь, в трезвом уме и здравой памяти...! — медленным тенором проговорил врач. Андрюхину сонливость, — как рукой сняло.

Человек решивший закодироваться от алкоголя предполагает, что с ним произведут какие-то манипуляции и внесут в психику «код», который будет регулировать волю, влечения, эмоции, мышление и поведение. Человек подсознательно ожидает чего-то нереалистичного. Чем и пользуются аферисты. «Как правило кодирующие психиатры-гипнологи, еще до сеанса кодирования обещают, что через год у человека появится квартира, машина, его повысят в должности на работе, и прочую ерунду, — «Андрюха даже слышал... — будто жена станет добрее и краше, чем раньше».

Самое комичное, люди искренне верят шарлатанам.

«Кодирование» — своего рода ритуал. Он задействует страх, связанный с инстинктом самосохранения. Воздействие направлено на то, чтобы вызвать у клиента фобию перед последствиями злоупотребления алкоголем, в случае нарушения «кода». Сама суть процесса — гипнотическое внушение того, что «не воля алкоголика, а запрет психотерапевта, избавит от алкозависимости». Кодирование — такая же ересь, — « что и ясновидящие старухи- знахарки в деревнях , изгоняющие бесов из заблудших душ».

Лечение алкоголизма стало выгоднейшей сферой бизнеса. Немалое содействие популяризации метода Довженко, оказали средства массовой информации и реклама. Сама процедура заключается в том, что психиатром-гипнологом внушают пьющим мужикам, если он выпьет, его хватит «кондрат». Суть одна — внушить человеку опасение. Это делают с помощью психо- гипноза. В основе кодирования лежит страх, по принципу «выпьешь - умрешь». Человек, нарушивший запрет, может заплатить за срыв различными психическими расстройствами. Однако при таком методе лечения, восстановление психического и физического состояния пускается на самотек. Многие люди ощущают определенный психологический дискомфорт после кодирования: — выпить хочется, а нельзя. Нервная система не получая в дальнейшем ни психо- успокоительной разгрузки, ни привычного, алкогольного допинга — остается в постоянном напряжении. Обмен веществ и работа внутренних органов не восстанавливаются, а наоборот. Кодирование препятствует употреблению спиртного, но не устраняет причины, породившие алкоголизм (жизнь заколдованного превращается в ежедневные нервные стрессы: — трясутся руки, постоянное, неопределенное беспокойство, неуверенность, скованность движений, рассеянность.) Кодирование сопровождается большим напряжением, и вызывает впоследствии скрытую агрессию, которая может проявиться, как на работе, так и дома. Так называемый «бывший» алкоголик, становится раздражительным, взбудораженным, не находит себе места, его нервная система постоянно требует психотерапевтического снятия стресса.

После коллективного, гипнологического сеанса, психотерапевт принимал каждого «бухарика» по отдельности.

Андрей несмело зашел в кабинет. Врач с показательно- серьезной рожей усадил его на стул. После чего начал бормотать непонятные «заклинания» и водить крепко- напряженными ладонями с толстыми волосатыми пальцами, вокруг головы Новикова в сантиметре от волос. Периодически он расслаблял и показательно стряхивал руки, будто от намагниченной грязи.

— Сколько у тебя черной, отрицательной энергии! — с натугой, будто выполняет тяжелую, физическую работу, с удивительным, актерским мастерством чертыхнулся он. — Вот сейчас приготовься! — я устанавливаю противоалкогольный КОД, — медленно с расстановкой пробасил он. — сроком на три года. В течении этого времени тебе не будет хотеться выпить... — раз- два- три... ! — неторопливо сосчитал врач, актерски насупив брови.

Андрей сидел ни жив, ни мертв напряженно уставившись в одну точку. Он не понимал, что с ним происходит.

Шарлатаны - «психотерапевты» или «наркологи» - аферисты сорвавшие с одураченного народа миллионы баксов. Распустив по всей стране широкую рекламу метода антиалкогольного «кодирования», они и сейчас продолжают заниматься мошенничеством. «Не отсыхает рука берущего?!» — Несведущие, доведенные до отчаяния люди, поныне несут последние деньги, в надежде, что их жизнь сумеет повернуть в лучшую сторону фармазон в белом халате.

— Сейчас ты закроешь глаза и широко раскроешь рот. — Я введу в твою горловую полость наше самое, секретное лекарство для «закрепления кода» — эликсир Довженко. Лапа открыл рот, и не успев моргнуть глазом, как врач впрыснул ему с аэрозольного баллончика, какую- то гадость, по вкусу напоминавшую ацетон. Новикова передернуло, и чуть не стошнило. Потом еще пол дня выдыхалась отрыжка, с привкусом, чего- то среднего, между нашатырем и дехлофосом.

Тогда Лапа конечно не знал, что это за дрянь. Он полностью убежден в безоговорочной правоте слов кодировщика.

На самом деле, во время сеанса кодирования, для пущей острастки, одураченному алкоголику впрыскивается в рот хлорэтил, вызывающий спазмы дыхания. Тем самым демонстрируется, что произойдет, если человек «сорвется».

Хлорэтил, мощный, наркотический препарат, применявшийся в медицине, как средство для обезболивания. В семидесятых - восьмидесятых годах он практиковался стоматологами, как «заморозка» нерва при местном обезболивании зуба. После был запрещен, как токсичный препарат, недопустимый для анестезии ротовой полости.

Сам А. Р. Довженко придумал брызгать в горло пациенту на вдохе струю хлорэтила, смешанного, в грамотном соотношении со спиртом и эфиром, чтобы закодированному сразу «поплохело». Александр Романович, естественно, не рассказывал пациентам про хлорэтил, а называл его разработанным им, «секретным» препаратом для «кодирования».

— Ты себя плохо ощущаешь? — громко спросил врач, гневно насупив брови.

Андрей едко скривившись кивнул.

— Видишь, как загажен алкоголем твой организм! — сурово качая головой добавил он. — Это из тебя выходят алкогольные шлаки, но эликсир быстро восстановит организм и нервную систему.

Врач торжественно повысил тон голоса:

— Теперь, когда ты уничтожил в себе зеленого змия … — Всегда будь уверен в делах. В дальнейшей жизни, твои помыслы и деяния, неизменно будут правильными и безукоризненными. Держись с высоко поднятой головой! — торжественно произнес последнее напутствие «психотерапевт». Солнце ярко блеснуло, отражаясь его очках. Одурманенный Лапа слегка пошатываясь, как зомби вышел из кабинета.

Вот так, — искренне убежденный в разумности и безупречности своих дальнейших взглядов и поступков, Андрюха поехал домой. Он чувствовал себя беспорочным праведником, или воинственным «пилигримом», несущим распущенному хмельной затрапезностью обществу, благо и слово, — если не самого …??? — по крайней мере, его наместника в этом мире.

Когда Андрей проснулся, Ширшов с Соболем еще лежали и с унылым видом курили. Темно-синее небо бледнело. На восточном, уже голубоватом горизонте, еле заметно занималась узкая полоска предрассветной зари. На голубеющем небосклоне начала тускнеть луна. Легкие заполняла влажная, утренняя прохлада. Доверчиво и спокойно лежала хвойная лесотундра вокруг бокса. Колыхался на легком ветерке гибкий багульник. Как в прежние времена, мирно ползли по небу редкие облака. Задумчиво шевелились мохнатые ели, изредка роняя на толстое, хвойное покрывало, маленькие, сухие шишки. Весело звенело щебетание порхавших где-то по лесу птиц. Кедр и ольха ярко зеленели в лучах восходящего солнца. Они были особенно яркими на фоне набухавших на горизонте туч. Сосны с пихтами источали дразнящие ароматы - какие может ощущать только безмятежный путник.

Созерцая через раскрытые ворота гаража мирный, спокойный пейзаж, Лапе начало казаться, что ничего страшного на самом деле не было. Произошедшие события показались просто страшным сном, на фоне безмятежного затишья летнего утра.

Лапа почесался. Поднялся попить воды и сходить отлить за угол. Закурив окурок, он вышел из бокса. Тут же услышал предостерегающее рычание. Пес ощетинился и зарычал, приподняв мелко дрожавшую верхнюю губу, и обнажив ряд огромных, белых клыков. Жесткая шерсть на загривке встала дыбом. Зубы скалил ротвейлер, лежавший около ворот гаража. Однако собака не двигалась. Задрав кверху морду и агрессивно навострив уши зверь безотрывно исподлобья смотрел на Андрея. Новиков осторожно, вдоль стенки гаража, двинулся за угол.

С севера небо быстро затягивало облаками. Быстро и незаметно зарядил мелкий дождь. В воздухе повисла влажная эмульсия утреннего тумана. Где-то вдалеке стучал молотом сваебойный агрегат, отдаваясь в трепетной душе нервными подергиваниями. Ветер доносил запах свежих опилок со стройки, но во рту чувствовался привкус железа от оседавшей на губах влаги или от спекшейся крови. Андрюха мелко поёжился. Больше всего он боялся услышать шум двигателей. «Может братва сегодня не приедет?» Мужики рассказывали, что на прошлой неделе отморозки не появлялись целых два дня.

На берёзах за боксом только начинали распускаться маленькие листья. Нарвав липких листков, Лапа осторожно возвратился в гараж. Приложил несколько штук к начинавшему подсыхать шраму на голове, и облепил ими исцарапанную грудь. Осмотрев бок, Лапа обнаружил большой, чёрный синяк, который сильно болел.

Юрка с Соболем тоже вышли из автобуса и закурили. Благо окурков в гараже хватало. Спички были у каждого.

До обеда мужики просидели, ведя пустые разговоры. Немного ободряло, что их трое, а не один. Что делать и как дальше развернутся события? — никто не знал.

По приезде домой после кодирования, Андрей несказанно обрадовал домашних. За «героический» поступок, родители разрешили проживать у себя. Недопонимание началось на следующий день.

Пьющим человеком легко манипулировать. В период просветления после пьянок, бухарика преследует гнетущее чувство вины. Родители привыкшие к поведению вечно виноватого Андрюхи, слабовольного и безгласого с похмелья, — неожиданно, получили сильного и уверенного в себе... — сварливого педанта...

Андрюха не заметил, как стал раздражительным, занудным, капризным, как баба.

На следующий день после его приезда, мать пошла в городскую баню. Вечером по возвращении начала хвастаться, что её бесплатно пропустили в мойку. Из рассказа следовало: — спросив у кассирши билет, последняя, отвлеклась в разговоре с другой сотрудницей. После чего протянула матери выбитый в кассе чек, забыла спросить деньги. Чем та незаметно и воспользовалась.

— И чем ты бахвалишься? — не понимаю? — занудно наехал на неё Андрей. — В городе осталась единственная, общественная баня, остальные все сплошь коммерческие. Муниципалитет почти не содержит её. — Вот если каждый так будет поступать, а? — баню вообще закроют! — сварливо развел он руками.

В конце концов он заставил мать, на ночь глядя, поехать обратно в эту баню, находившуюся на другом конце города и заплатить деньги, пригрозив тем, что позвонит в администрацию муниципальных, бытовых учреждений, или ей на работу, и сообщит об этой выходке.

Чувство виновности и угнетенности, которые необходимо загладить: — определяло его поведение до кодирования. Андрей привык к тому, что домашние: бабка, родители, — морально как хотели на него давили. Он всегда безропотно и понуро опустив голову выслушивал их понукания, или выполнял любые прихоти. После пьянки им можно крутить, как захочешь. Чем сильнее на него нажимали, тем сильнее возникало желание пойти дальше напиться, чтобы не выслушивать нудные понукания родственников. Единственное, что Лапа себе позволял, это несмело оправдываться.

На фоне зависимого от алкоголя Андрея, его домочадцы постоянно жаловались и плакались знакомым, друзьям и соседям, какие они разнесчастные, как мучаются с пропойцей. Тем самым опускали Новикова в глазах окружения ниже и ниже... Принижая его в глазах общества, они повышали собственная значимость, становясь «героями борьбы» с...

Теперь мало того, они лишились статуса «великомученников», еще психологически были в совершенной растерянности, не сумев сразу приспособиться к несвойственным взаимоотношениям.

Лапа лежал на диване и шелкая семечки смотрел по телевизору передачу В мире животных. Показывали обезьян живущих в природе:

«Перед самцом шимпанзе поставили в траве большое зеркало. Примат увидав свое отражение агрессивно начал наступать на кривлявшуюся в зеркале обезьяну. Но поведение шимпанзе в зеркале для него показалось странным и не понятным. В то время, как он агрессивно оскалив зубы наступал на свое отражение… — обезьяна из зеркала поступала точно также… -??? — и наоборот, он отпрыгивал от наступающего на него самца, точно так же отпрыгивало отражение. По идее, оно смотря на его трусливые телодвижения, должно было в ярости набрасываться на отступавшего противника.

Неординарное поведение неправильного примата раздражало, злило и пугало. Побесившись перед зеркалом полчаса, не выяснив, как реагировать на неизвестную, глупую обезьяну в отражении, примат в конце концов сошел с ума.

Щелкнул замок двери. Пришедшая с работы мать, раздражженно забежала в Андрюхину комнату.

— Ты посмотри на себя! — стервозно ухмыльнулась она. Разжирел, как кабан! — жрешь, как свинья!

Лапа, спокойно щелкавший семечки, недоуменно уставился на неё.

После кодирования, он стал налегать в основном на мучные изделия и сладкое. За пару месяцев, едва не в два раза раздался в весе. Обжорство успокаивало, и каким-то образом компенсировало недостаток алкоголя.

— Я догадываюсь почему не выпиваешь? — мамаша язвительно покачала головой. Ты какие-то наркотики принимаешь? — сделала она вывод, едко усмехнувшись.

Новиков едва не поперхнулся скорлупой, даже растерянно привстал с дивана.

— Всё равно, как был жалкий пропойца, так им остался! Не забывай это, — она брезгливо скривила физиономию. Сейчас не синячишь, — а пропитые мозги давно повернуты в обратную сторону…

Она с деловитым видом подошла и выключила телевизор.

— Хоть пьянствуй - хоть нет…, — в глазах нормальных людей, ты останешься пьянчужкой! — Своими запоями ты уже заработал репутацию конченного… — она кисло махнула рукой, выходя с комнаты.

Через неделю Лапа ехал с отцом по делам в общественном, городском автобусе. Автобус был почти пустой, только на против них сидели два пьяненьких кавказца. На остановке они вышли. Один выронил на полу бумажник. Отец заметивший кошелек и стал выразительно, одними только глазами показывать Андрею на лежащую на полу находку. Лапа не спеша поднял бумажник, пересчитал деньги, среди которых находились несколько сотенных, долларовых купюр. Он очень удивил отца, когда отнес найденный бумажник водителю автобуса. Водила, совсем еще молодой парень, офигел, когда Новиков заставил его написать расписку в том, что тот сдаст его в бухгалтерию автопарка, чтобы хачики могли обратиться за находкой.

Отец после этого перестал с Андрюхой разговаривать.

На следующий день у него был выходной и он купил себе две бутылочки пива, предварительно поставив их в холодильник до вечера. Вечером мать срочно вызывала ментовский наряд. Отца, обнаружившего стоящими около унитаза пустые, пивные бутылки, с кулаками набросившегося за это на Андрея, забрали на сутки.

Мать, вызывавшая ментов, для того чтобы, они остепенили Андрюху, который фамильярно заявил отцу в глаза: — В моем доме больше пьянок не будет! — в этот же вечер она сама выгнала из дома. Пришлось Андрею идти снова жить у бабки.

Со всеми друзьями Лапа сразу порвал. Друганы начали постепенно избегать его, решать, до этого общие дела без него, перестали звонить, заходить в гости. Потом вообще стали называть дурачком- отмороженным. Бабы перестали Андрюху интересовать, вызывая при общении крайнюю раздражительность. Секса практически не хотелось. Проявилось стремление к одиночеству и затворничеству. Сигареты Лапа начал смолить одна за другой , по три пачки в день.

Иногда, первое время он все-таки посещал вечеринки, тусовки и тому подобное. Андрей заметил, что его начинают избегать подруги, стараясь отвязаться под любыми предлогами, как от «прокаженного». Причем в первую очередь незамужние, молодые девки.

Первоначально Лапа ни как не мог понять их логику. Он сам себя считал, первым женихом на «деревне»: ...не пьющий, почти с высшим образованием. С респектабельной, высокооплачиваемой работой, серьезный молодой человек. ...» Ну? ... — что спрашивается, сучкам нужно еще?» — мысленно Андрюха пожимал плечами.

Закончив два курса института, Новиков устроился в государственную контору, канцелярским служащим. До кодирования он полтора года там уже проработал. Возвратившись после колдовской сессии, выйдя на работу, сразу удивил сослуживцев. Кодирование конкретно перекосило мозги: — Андрей сам не заметил, как стал брюзгливым, сварливым, неуживчивым; высокомерным, часто с завышенной самооценкой, начал повышать на других сотрудников голос .

Не раз встречая занудных людей, которые вызывали самое противное и отталкивающее чувство, Новиков не заметил, как сам превратился в «суперправильного», педантичного, «человека в футляре», — как последняя зануда.

В его сознании слишком крепко сидело убеждение, которое сам в себе не замечал: «если я отказался от самого дорогого в жизни,— по своей воле стал «монахом- затворником», значит общество должно целовать в жопу».

В контору зашли цыганки торгующие тряпками. Вместе с собравшимися женщинами, примерявшими тряпки, закрылись в одном из кабинетов. Андрей вломился в кабинет, когда бабы переодевались. С бешенными криками, выгнав из конторы торговок, наорал на сотрудниц:

— Развели базар из учреждения! — с надменным высокомерием заявил он женщинам.

Потом напечатал на принтере большими буквами объявление: «ТОРГОВЛЯ С РУК СТРОГО ЗАПРЕЩЕНА»! — приклеил прокламацию на входной двери конторы.

Новиков начал часто соваться в другие кабинеты, в чужие бумаги, старался командовать, руководить и поучать других сотрудников.

В конце дня Лапа дымил в курилке и случайно подслушал разговор двух сотрудниц, стоявших в конце коридора.

— Вот у меня, пятилетняя дочь, она, так же себя дома ведет, когда мы отмечаем праздники. Если выпиваем с гостями за столом, дочка старается на публике показать себя главой в доме, насупит брови, и ходит, хозяйственно покрикивает на нас. Короче строит из себя серьёзную задавалу, а мы потакаем показной деловитости.

«Е-моё! — да она же полностью тебя стерву копирует», — мимолетно ухмыльнулся Лапа .

— Мужа один раз прямо-таки достала!— продолжала она, — так он...?! — сотрудница рассмеялась. Сквозь хихиканье дополнила, — налил в её кружку вина и перца насыпал, — вот мы ухахатывались потом! — добавила она громко заливаясь.

«Да уж!» — подумал Андрей, представив со стороны их праздничную пьянку.

«Самым убедительным воспитанием детей, является наглядный образ поведения «родителей». — Праздничное застолье, на котором развязность взрослых, как раз служит первой причиной — последующего пристрастия подростка к пьянству», — усмехнулся он про себя.

День за окном постепенно сменялся вечерними сумерками. В кабинетах повключали неоновый свет. Лампа дневного освещения в коридоре не желавшая зажигаться, только зудно трещала, нервозно мерцая тусклым, фиолетовым свечением. Звенящее жужжание воспаляло мозги, пробудив в памяти забытые воспоминания.

Приобщение к алкоголю начинается в теплом, семейном кругу, на еженедельных, «праздничных» застольях, с подражания взрослым. Родители и родственники сами подают детям пример первой рюмки.

Слушая эту дуру, Лапа невольно вспоминал беззаботное детство:

За праздничный стол с пьянками, его никогда не сажали, но именно этим раздирало самое любопытство. Что же там происходит? Подглядывая, из-за двери детской комнаты, он видел и запоминал, как взрослые пьют. За столом становилось шумно и весело: родители, дяденьки, тетеньки пели, танцевали, рассказывали не всегда понятные анекдоты, смешные истории, вставляли иногда похабные слова, от которых его стыдливо бросало в краску. Постепенно взрослые переставали себя контролировать, на Андрюшу уже никто не обращал внимания. Пацан потихоньку пристраивался в общую компанию и тоже хотел участвовать в «веселье». Ведь он такой же член семьи... Маме с папой уже не до него. Если Андрюшка капризничал, ему наливали чуть-чуть — «сладенького».

Когда захмелевшие родители и гости уже ничего не замечали, он сам пробовал оставшиеся в рюмках напитки. Так хотелось отведать того, что родители с гостями пьют из необычных, прозрачных стаканчиков на тоненькой ножке. Да еще звонко стукаются рюмками друг с другом. Почему им можно, а мне нельзя? Чем я хуже? Андрюхе очень хотелось приобщиться к загадочному ритуалу. Пригубив из рюмки горькой гадости, он чувствовал себя посвященным в таинства взрослых.

На следующий день родители, почему-то строго говорили, что употреблять алкоголь- плохо. Тогда Андрюша недоумевал: «ведь он только вчера пробовал и не умер? Как же так?» — «Эх! — поскорее бы вырасти, да самому во всем разобраться!» — досадно крутилось в детском мозгу.

Он вспомнил, как невольно услышал из-за двери: мать «плакалась» на кухне подруге:

— Ох! — и крикливый же он был в пеленках! — закатив кверху глаза, вздыхая рассказывала она. — Вопил все ночи напролет. Я не высыпалась Муж ходил на работу с красными глазами. Измучались с ним прямо, не знаю как! — Молока у меня своего не было. Отец каждое утро вставал в пять утра, и шел занимать очередь в молочную кухню, на другом конце города, — «сокрушалась» Андрюхина мамаша.

Лапа навострил уши. Тихонько подойдя к двери, он старался не дышать. Превратился весь в слух.

— Он как-то принес искусственного молока, — продолжала мать. Я его начала разливать по маленьким бутылочкам, которых постоянно не хватало. Ну и налила в пузырек, в котором раньше хранилась настойка валерианки. — Фух! — устало выдохнула она. — Мы тогда с мужем впервые выспались за несколько месяцев. После этого я Андрюшке, каждый раз добавляла пипеткой в молоко несколько капель спиртовых настоек, а иногда просто, пару капель водки. После чего он стал спокойным! — ну прямо, как золотой ангелочек! — с восторженным облегчением закончила она.

Лапа напрягся. Старался не дышать. Сердце колотилось. Округлив глаза он смотрел в пустоту.

На стене неожиданно отчетливо начали тикать часы. В батареях громко зажурчала вода. Новиков громко сглотнул слюну.

На следующий день Андрей заглянул в кабинет начальника, только первый день, вышедшего с отпуска.

— Ну вы посмотрите, где сидите, а? — грязь, мусор в кабинете! — сварливо наехал он на шефа. — А на столе, что твориться? — раздраженно перевернул он разбросанные, на столе бумаги.

Шеф ничего не сказал, только удивленно поднял на Андрюху глаза. Минут через десять, по кабинетам пробежалась секретарша, сообщив сотрудникам, что через десять минут в кабинете шефа всеобщая летучка. В коридоре началась расторопная суета. Когда народ собрался у начальника, шеф заявил:

— Вот Андрей Иванович, меня обвиняет, что в кабинете не убрано, не правильно бумаги на столе лежат, — серьезно сказал он, игриво постукивая пальцами по столу. — Давайте принимать решение по замечанию сотрудника, — едко добавил начальник.

Женщины сидевшие на стульях у стены переглянулись. В глазах смешок. Некоторые мужики опустили глаза. Чтобы не расхохотаться надули щеки, теребя галстук.

Андрюха, считал, что сделал правильное, уместное замечание шефу. Оказалось, его выставили дураком, перед всем коллективом.

В таком примерно духе, проходили трудовые будни. Через некоторое время, черной вестью пришло сообщение, что через два месяца в конторе будет сокращение штатов. Как обычно, сотрудники подприжали хвосты, каждый переживал за самого себя. Не волновался только Лапа. Он считал себя самым ценным и безупречным сотрудником. — Гром грянул средь ясного неба! — Андрей оказался, единственным сокращенным.

На недоуменный вопрос, шеф развел руками:

— Ну я, что поделаю? — штаты утверждает управление в Москве.

Тогда Новиков не знал, что представление к сокращению штатов готовятся на местах, а Москва только подписывает документ «не гладя». Такой сверх «ценный» сотрудник, никому не нужен. Если от «правильного, непьющего и занудного педанта», нельзя избавиться по статье, за нарушение трудовой дисциплины, то вопрос решился другим способом.

Пару дней Лапа ходил, как в трауре. Он никак не мог понять, почему сократили именно его? Ведь он не пьющий... — этим всё сказано?! — пожал он плечами.

Но долго горевать не было времени, нужно устраиваться на работу. Новиков решил пойти в менты.

«Заканчиваю юридический институт, уж куда- куда, а в мусарню меня с руками- ногами возьмут !» — расчетливо поразмыслил он.

Солнце ложилось лучами вдоль земли. Снопы ярко- красных стрел, скользнув по придорожным кустам и бордюрам, золотили крыши домов, блестя и пламенея на стеклах. Летний вечер знойный и тихий. Усталые деревья лениво дремали прикрывшись пыльной листвой.

Андрей пришел в кадры горотдела, неожиданно встретив бывшего одноклассника. Вернее с Дурдыевым, они учились вместе только до третьего класса, а потом того перевели в спец. класс для умственно отсталых подростков.

В восьмидесятые годы Минобразованием Союза издан приказ не отчислять из школы недоразвитых детей из неблагополучных семей. В школах создавали специальные классы для подростков, отстающих в интеллектуальном развитии от сверстников. Каким- то образом, таких дотягивали за уши до неполного среднего. Выдавали аттестаты обычного образца, как у всех выпускников восьмых классов. Уже после этого, их выпроваживали в ПТУ или прямиком в колонии для малолетних.

Дурдыю, как- то удалось избежать различных колоний, хотя на учете в детской комнате милиции он числился беспрерывно. Потом он отслужил в армии, несколько лет проработал прапорщиком на сверхсрочной в стройбате. После армии, за полгода закончил ускоренные курсы в ментовской школе дураков. Теперь бравый- участковый, туго затянутый форменной портупеей с кобурой на боку, специально выставленной напоказ, со звездочками младшего лейтенанта гордо маршировал навстречу Андрею по коридору стуча каблуками. До блеска начищенные, ментовские сапоги на коротких, кривых ногах смотрелись, как ботфорты гренадера полтавской битвы.

— Во! — здолова! — произнес Дурдыев, когда увидел Андрея. — А ты циго тута?

Он вальяжно постучал резиновой дубинкой по голенищу сапога.

— Да вот, к вам решил податься! — ухмыльнувшись ответил Новиков.

— А-а, ну давай- давай! — наса слузба воспитывает настаясева цилавека! — он покровительно потрепал Новикова по щеке, смотря раскосыми глазами снизу вверх.

Лапа сдал в кадры документы. Пока проводились различные проверки, начальник оперативного отдела, предложил Новикову пару недель поработать вольнонаемным, до зачисления в штат.

— И сам посмотришь, что за работа и мы на тебя посмотрим, — произнес он.

Андрюха согласился. Но немного удивился, когда его приставили помощником, как раз к Дурдыеву. Через месяц, когда подошло время зачисления в штат, почему- то не оказалось свободных, штатных должностей. Уже на улице, начальник отдела, в который Лапа устраивался — поведал чисто без протокола:

— Ты слишком сентиментален, в составлении документов и протоколов... — «делопроизводителей» у нас без того хватает, — а бумажки? — он скривился. — Да кому они нужны… Тут надо с людьми работать, а не документы составлять.

Возле гор.отдела деловито сновали менты. Смиренные посетители безропотно дожидались на лавочках у входа очереди на прием. Один дядька через каждые пару минут нервозно доставал из кармана повестку и испуганно её перечитывал. Едко пахло выхлопными газами со стоянки ментовских уазок. Легкий ветерок, относил выхлопы дальше по улице, трепыхал плохо приклеенными листками на щите «Их разыскивает милиция !» Составленные фотороботом нечеткие физиономии преступников, казалось издевательски усмехаются с фотографий, всем своим бедам назло, на фоне ясного, солнечного дня.

— Дак а, что? — я ведь по закону с гражданами работал... — развел руками Андрей.

— Знаешь? — то, как ты работаешь с людьми, — скривился он. — я тебе в евангельские проповедники советую пойти, — Ты как с бичами разговаривал? — сам посмотри со стороны: — ...граждане, мужики, ребята... — передразнил он. Ты хоть раз видел, чтобы мент так обращался к бомжам или уличной шпане, а? — на них нужно надавить — оскорбить, нагрубить, унизить! — чтобы тебя боялись, значит уважали, — продолжил он. В морду заехать без разговоров, — ну? — а не участливо выслушивать их проблемы, как сердобольный пастор..., — пожал он плечами.

— Но мы же в правовом государстве живем! — удивился Андрей — За что в морду? — а как права человека, законы? — Ведь в жилую квартиру нельзя без санкции входить, — или без разрешений хозяина?

— Ты смотрю, начитался теории да конституций всяких. — и мелешь чушь. Ты не в людскую квартиру без санкции врываешься! — а в бомжатник, это разные вещи.

Направляясь домой Лапа , встретил бывших друзей с полными пакетами пойла:

— Чё? — заколдованный! — пойдем забухаем может? — едким сарказмом, рассмеялись они.

У Лапы такое паршивое настроение… — хотелось излить кому- то душу.

— Ладно! - пошли! — просто посижу с вами, — согласился он, махнув рукой.

В те годы начал только появился джин-тоник. Андрей не знал, что это такое. Он думал, тоник, который именовался — «коктейль апельсиновый» — обычный прохладительный напиток, тем более он в таких же, полуторалитровых, пластиковых бутылках, как лимонад.

— Слышь! — только нарзана у нас нет с собой! — насмешливо переглянувшись, прикололись друганы.

Уселись на лавках в городском парке. Парни начали вытаскивать из пакетов бухло, колбасу, хлеб, и бутылку с джин-тоником.

Они разлили по стаканам водку. Андрюха пригубил тоника. После чего стало так хорошо! — будто в душе наступила весна, аж соловьи запели, несмотря на пасмурный день. Друганы базарили о своем. Лапа облокотился на спинку скамейки, подперев рукой голову. Полуприкрыл глаза. Замечтался.

На детской площадке, звонко шумела ребятня. Из дальнего угла парка доносился лай уличных собак. Андрей погрузился в приятные мысли. На довольном лице читалось блаженство. Выпив половину бутылки горько- сладенького, газированного напитка до Новикова доперло, что «прохладительный напиток» алкогольный.

Всю ночь, Андрей ожидал, что его хватит кондрашка, но ничего не произошло.

«Если не хватил «кондрат» от джина, то и пятьдесят грамм водки не повредят?» — решил Лапа . — « ...где пятьдесят грамм, — там третий пузырь незаметно покатил !» — очухался он только на третий день запоя.

После срыва, истосковавшийся по алкоголю организм, стал наверстывать упущенное, с геометрической прогрессией — день за два. Да еще с такой жадностью, что за месяц беспрерывного запоя Андрей засадил полугодовую норму спиртного.

« Куда мне дальше идти — какой дорогой направиться… — чем себя занять? — с вонючим кодированием я никому не нужен. Если общество пьющее — то я «белая ворона»…— уныло размышлял Андрей, похмелившись с утра Балтикой - девяткой.

Опорожнив бутылку пива успокоился. Вспомнилось пророчество Вени Ерофеева « Не доверяй своему мнению — пока не похмелишься!».

Стояло прохладное, желтое и сверкающее летнее утро. Порывисто шелестела листьями верба, переливаясь набухшими, желтыми сережками. По небу быстро меняя форму ползли мягкие, пушистые облака с золотистыми краями. Мягкий, ласковый ветерок доносил свежие запахи распускавшейся весны.

Часам к одиннадцати, приехала Мазда с Кильяновым и обоими Тригелями. Уже с утра они пьяные, но ещё не злые, как вчера. Весело шутили, даже налили бомжам по стакану водки. Утреннее солнце весело заиграло на гранях бокала. Новиков с блаженным видом зажмурился. Живая влага суррогата приятно растекалась по телу. Он с удовольствием затянулся бычком беломорины, подняв окурок с пола .

Через полчаса прикатила грузовая «газель» с неизвестным водителем и остановилась за боксом в тени.

Следом за ней! — ...вот чего Лапа не ожидал! — подкатил ментовский уазик.

Новиков не знал, как всё происходящее воспринимать, — то ли освобождение, то ли новые неприятности, — стоял, как столб. Из «уазика» вышел мент в форме капитана. Он дружески поздоровался за руку с Кильяновым и Тригелями.

Они прошли к грузовой «газели» и открыли задние двери. Капитан заглянул быстро пробежал глазами, что то прикинул в уме. Старший Тригель протянул ему пачку денег. Тот, не пересчитывая, сел в уазку с мигалками наверху и укатил. На Андрюху, который смотрел на все происходящее широко открытыми глазами, переминаясь с ноги на ногу, мент не обратил внимания. Новиков в полной растерянности.

Между тем Кильянов выкинул из Газели прямо на землю, полуметровую нельму, килограмм на шесть.

— Держите, скоты! — прокаркал он, обращаясь к Соболю.

Машина укатила с базы.

Андрей, не посвящённый ни во что, сразу начал интересоваться у Юрки, который многое знал:

— Юрбан, что это было? — Лапа стоял в растерянности .

— Не обращай внимания, жри малосол. Вечером снова приедут, в жопу пьяные. Чем для нас кончится, не знаю? — ответил Юрка, пережёвывая набитым ртом . — У них все мусора куплены. — Этот приехал с рыбоохраны, получил деньги за хвосты. Уже обмывает в баре взятку. У них три катера, а сейчас на Оби рыба косяками прет. Им кто-то ловит нельму, муксуна, осетра. Они продают и отстёгивают ментам деньги. Юрик был спокоен, как мамонт. Будто ему ничего не грозило.

Андрей подсчитал: — «если килограмм нельмы стоит двести рублей, то, сколько они заработали? Целая грузовая «газель» доверху заполнена ящиками с рыбой. А штраф за вылов сиговых в это время уголовная статья!». Он больше и больше понимал, в лапы каких отморозков попал. Как из всего выпутаться, Лапа не знал.

— Хочешь объясню весь фокус? — набитым ртом прошамкал Ширшов.

— Какой фокус? — переспросил Лапа, повернувшись к Юрке .

— Сейчас начался массовый подъём рыбы с Карского моря в реку. Она плотными косяками прет. Вылов в эти дни не то, что сетями, — удочками запрещен.

— Ну про это я знаю, вообще-то, — усмехнулся Новиков. — Сейчас рыбнадзора с ментами на Оби, больше, чем самой рыбы.

— Нахрена? — изумился Соболь.

— Через неделю откроется рыболовная путина, нельма уже рассосется по акватории, а сейчас её хоть сачком для бабочек, хоть сракой хватай, не промахнешься!

— Ну дак, а в чем криминал, не пойму? — развел руками Соболь.

— Если её сейчас, в эти дни, тоннами вылавливать, то на следующий год популяция рыбных запасов станет меньше. Икру метать некому будет! — развел Ширшов руками. Если так из года в год, то нельмы с муксуном, вообще не останется, — разъяснил он, вытирая жирные руки о фуфайку.

Около ворот задрав заднюю лапу над трухлявым пеньком помочился ротвеллер. Глухо ворча он начал размашистыми движениями задних лап закидывать землей обмоченный пенек.

Неторопливо отбежав от деревянного чурбака, зверь гибко прогнулся, натужно потянувшись, ворчливо зевнул, разинув во всю ширину огромную, истекавшую слюной пасть. Почесал задней лапой за ухом.

Немного помолчав Ширшов снова повернулся к мужикам и продолжил:

— В помощь рыбнадзору на неделю активизируют остальные ментовские подразделения и усиливают внутренними войсками с катерами и оружием. — Привлекают в помощь, так называемые добровольные дружины. — приостановился Юрка, задрав к верху глаза. — Как правило рыбацкие артели, с «незапятнанной репутацией», или научные экспедиции ихтиологического да гидрологического направления. — «Добровольным помощникам» даже выдают специальные корочки, с почти ментовскими полномочиями. Официально закрепляют за ними участок речной акватории, который они должны контролировать. — Ну а те? — набив полные трюмы рыбой... — Юрка скривился. — Что там трюмы! — баржами нахапают, потом делятся выручкой с ментами и рыбнадзором. Они за неделю срывают тысячи баксов.

— А ты откуда знаешь такие подробности? — Лапа недоуменно уставился на Ширшова .

— Да- а! — Юрка зевнул и криво усмехнулся. — Работал я прошлым летом, матросом в научной экспедиции, — он ухмыльнулся. — От Питерского, природоохранного института. — Там три ихтиолога решили заняться разведением мальков, для воспроизводства популяции ценных пород. — Наловили тоннами рыбы. Несколько ведер выпустили в якобы приспособленное озеро. Рыба сразу передохла в запруде. — он усмехнулся — Они значит — оформляют это дело, как неудавшийся эксперимент и по новой вылавливают.

Лапа с Соболем прыснули со смеха. Юрка тоже сипло засмеялся и, вдруг зашелся в приступе мучительного кашля. Кашлял он долго с мокротой, широко открывая рот и громко отхаркивая. Мокрота мелкими каплями брызгала в разные стороны. В конце отхаркнув комок густой, зеленой слизи на землю, глубоко с хрипотой вздохнув, он продолжил:

— Какую- то часть снова запускают в озеро, будто для икрометания. Хотя сами прекрасно знают, что назавтра рыба повсплывает пузом кверху. Официально процесс оформляется, как научная работа, а не улов. Они налоги не платят, не оформляют никаких лицензий на рыболовную деятельность, никто их не контролирует, не устанавливает лимит улова, а большая часть рыбы, сам понимаешь куда уходит, — саркастически мотая головой поведал Юрка. Могут заявить, — он усмехнулся, — «научно- исследовательский улов, с целью замера размера особей, на нерестовых заводях» .

Новиков скривился, щелчком пальцев стрельнул бычком в стенку гаража. Окурок глухо стукнувшись о железный лист рассыпался мелкими искрами, оставив на покрашенной серебрянкой стене черное пятно.

— Ай! — отмахнулся Ширшов рукой. Менты с рыбнадзором прекрасно знают, но лишняя копейка ни кому не мешает. Форму нацепили, а по сути…, — в-волки позорные, — ругнулся Юрбан. Это как по телеку… он приостановился. — «Оборотни в погонах? » В общем, менты сами инициируют «научные исследования», — это их хлеб! — с усмешкой закончил Ширшов.

Летний, теплый день тихо догорал. Косые лучи закатного солнца розовато искрились на серебристой стене гаража. Полярный, вечерний полузакат был тих, спокоен, расслаблял и успокаивал.

Вечером на иномарках подвалила вся «бригада». С ними прикатил — пятисотый Мерседес, серого цвета, которого Андрей раньше не видел. По тому, как Юрка с Соболем втянули головы в плечи, стараясь не показываться на глаза братве, Лапа понял, что приехал кто-то, кого они сильно боятся. Братва, хоть и была пьяна, но не вели себя, как прежде панибратски и развязно, в присутствии человека, вылезавшего из «мерса».

Парень, вышедший из машины, одет с иголочки: высокого роста, с правильными чертами лица. На носу сидели тёмные очки в золотой оправе. На шее красовалась толстая, золотая цепь, пальцы украшали дорогие печатки. Он держал себя надменно, как повелитель, по отношению к остальным браткам.

Тем временем Ширшов с Соболем быстро спрятались за ЗиЛком, стоявшим в углу гаража. К ним сразу присоединился Андрюха.

— Адвокат приехал, — напряженно сообщил Юра.

Из его короткого рассказа Андрей узнал, что адвокат или Лёха Топов, действительно член областной коллегии адвокатов. Когда-то он отслужил офицером в Афгане, потом работал на крупном месторождении западной сибири, — юридическим «визирем», одного «нефтяного генерала». Через него попала к отморозкам транспортная техника, вездеходы, катера, иномарки. Сам он не входил в группировку, считая братков недостойными для своего общества. Не был для него авторитетом сам Топор. Группировка не без его участия снюхалась с ментами, с рыбоохраной, еще черт знает с кем, в своих не законных делишках, также пользовалась профессиональными услугами.

В пьяном состоянии он настоящий садист. Сказалось афганское прошлое. Юрка сам видел, как Топов со всей силы, как-то впечатал Кильянова ногой. На что последний только загнулся и крякнул, ничего не сказав. Адвоката боялись сами отморозки.

Ширшов замолчал. В напряженной тишине время, как бы замедлилось. Только слышно, как хрипло и прерывисто дышит Соболь. Новиков судорожно сглотнул, играя кадыком.

Пока Юрка рассказывал, сидя на корточках за машиной, их начали искать.

— Эй, полудурки! — крикнул Батон. — Давайте выползайте сюда. Есть дело.

Мужики на трясущихся ногах забито сутулясь подошли к браткам, молча выстроившись в шеренгу. — Поджилки тряслись, ожидая чего-то нехорошего.

— Так на ком испытаем?— вальяжно спросил у Батона адвокат. — Тебе выбирать!

Он откуда-то из-за границы, привёз электрошокер. Не терпелось испытать его в действии.

— Вот этот самый наглый! — подсуетился малой Тригель, показав на Новикова.

— С него начнём? — адвокат прищурил глаз. — Останется живой, испытаем на остальных. Топов брезгливо посмотрел на бичей, как на подопытных кроликов. Ему без разницы, убьёт их шокером или нет.

Предмет, который достал адвокат, похож на карманный, обмотанный чёрной резиной, круглый фонарик без светоотражателя. Андрей не успел его рассмотреть — страшной силы удар, передёрнул, потом сковал в судороге тело. В глазах потемнело. Новикову показалось, кто-то выкручивает плечевые суставы и вытягивает лопатки на спине.

Когда-то Андрюха, учась в школе, — классе в пятом, решил проверить, как работает домашняя электророзетка. Он взялся руками за два длинных гвоздя, сдуру засунул их в розетку. Тогда он ожидал, что будет вспышка, или заискрит замыкание, но неожиданно почувствовал сильный удар по локтям, будто кто-то сильно ударил сзади палкой.

Он резко обернулся — не стоит кто за спиной? Сейчас он почувствовал, что-то подобное. Только удар был во всём теле, будто дернуло и сковало изнутри.

Андрей не помнил, как упал на землю. Постепенно судорога прошла. Он услышал довольный голос Тригеля:

— Работает машинка, отличная штучка, хотя ствол лучше.

— За ствол срок отгребешь! — дурилка картонная! — а это средство самообороны. Можно носить при себе, — ответил адвокат. — Да и надоели стволы. Без того целая коллекция, — кисло скривившись добавил он.

Тригель вежливо замолчал. Опустив голову, он отошёл в сторону.

Очнувшись, Андрей тяжело открыл глаза. С едва оперившегося зеленой листвой леса леса с ярко белыми стволами берез вовсю доносился щебет лесных пичуг. Неподалеку одиноко трепыхала листьями молодая осина. Он встал, слегка пошатываясь от закружившейся на свежем, утреннем воздухе головой, встряхнулся и тоскливо огляделся.

В стороне неподвижно валялись на земле Юрка с Соболем. Постепенно они начали приходить в себя и зашевелились. Лапа облегченно вздохнул. Волей случая, оказавшись в одной беде, он переживал за этих людей, как за самых близких .

Адвокат сел в машину и тронулся к выезду. Отморозки стояли и молчали. Они сами шокированы от увиденного. Через некоторое время, пьяные головы начали рожать идеи. Они стали совещаться, что делать с бичами. Рукоприкладство надоело. Решили посадить бомжей на ночь в клетку.

Клетка кубической формы, в высоту, ширину и длину по два с половиной метра, сваренная из железных прутьев, через которые не пролезала даже голова. Ранее её использовали для хранения баллонов с кислородом, но сейчас она стояла пустая и закрывалась решетчатой дверцей на навесной замок.

Бичей повели к клетке, придерживая. После удара шокером они еле держались на ногах. Закрыв клетку с мужиками, отморозки уехали.

Весь остаток дня бомжи просидели молча. Ночью пошёл дождь со снегом. Крыши клетка не имела. Холодные осадки привели мужиков в чувство. Они начали шевелиться, кутаясь от холода.

— Давайте разденемся по пояс и прижмёмся спинами друг к другу, — предложил Юрка. —Обложимся фуфайками, одну раскинем над головой. — Так меньше задубеем.

Истосковавшийся по водке организм, после «самораскодирования», наверстывал недополученные за пол года литры — лошадинными дозами. Развязавший Лапа, целый месяц не просыхал ни одного дня. Несколько раз он пытался остановиться, но болезненная душа — ныла, требуя похмелить. Лапа остро чувствовал, что похмельная ломка возросла в несколько крат, в сравнении с тем, как он переносил похмелье до кодирования. Пытаясь завязать и начав отходить от пьянки, организм, принимался верещать — требуя опохмелки. На его счастье, Новиков случайно прочитал на одном из уличных объявлений, что в город скоро приезжает из Москвы врач - кодировщик.

«Черт с ним!» — решил Лапа , — «закодируюсь еще раз, хоть будут называть — «заколдованный отморозок», за то с похмелья подыхать не буду» .

С трясущимися руками, он заявился к психотерапевту. В кодировании последний отказал, мотивируя тем, что перед сеансом необходимо — хотя бы неделю воздержания от выпивки.

— Но что же мне делать? — едва не слезно психанул Андрей. — я сорвался и не могу остановиться из запоя. А в Москву ехать для этого? — он развел руками. — Я последние деньги собрал , чтобы закодироваться.

— Ну ладно! — согласился врач. — На! — вот тебе десять таблеточек. Выпьешь сегодня штуки четыре — две сейчас, а две перед сном — тебе полегче будет отойти от похмелья и заснешь нормально. Я в вашем городе буду еще пять дней. Вот в пятницу и подойдешь. Остальные таблетки будешь пить по две штуки на ночь.

Колеса удивительно помогли. Андрей выспался. Всего через пару дней был в полной форме, — будто не было большого запоя, длившегося целый месяц.

Лапа удивился: «Какое хорошее лекарство!» — и похмелья нет, и душа не болит. — «Странно?!» — подумал он. — Нафига нужно кодирование? — выписывали бы врачи таблетки мужикам — так и бухариков не было совсем?.. — недоумевал он.

Андрюха не предполагал, что «маленькие, безвинные таблеточки» — сильные транквилизаторы — по- степени воздействия, сравнимые едва не с тяжелыми наркотиками.

В пятницу хмурая, туманная погода, с противно моросящим дождем, даже не портили приподнятого настроения. Новиков посвежевший, в бодром расположении духа пошел к «колдуну».

Процедура гипносеанса, в общем не отличалась от предыдущего кодирования. Андрюху только удивил контенгент алкоголиков.

Девяностые годы объявлены десятилетием коренных народов. В конце этих самых, — девяностых — власти наконец обратили внимание на... — просто-напросто вымирание коренных, северных аборигенов. Ханты и ненцы занимавшиеся рыболовством или оленеводством проживали, как правило в тундровых, национальных поселках. Россия встретившая дикий рынок, не успела опомниться, как безработица скакнула — выше крыши. Если в городах можно худо- бедно найти какой- никакой заработок, то в национальных поселках с работой — вообще, полнейший отстой. Фактически развалились оленеводческие и рыболовецкие совхозы. Хаос в стране конкретно коснулся тундрового населения. Они по старинке занимались натуральным промыслом. Только государство теперь не закупало у них ни рыбу, не мясо, ни пушнину.

Этим сразу не преминули воспользоваться коммерсанты и аферисты всевозможных мастей. Поназавозив на стойбища, в национальные поселки, самопальной водки или технического спирта, они фактически спаивали коренное население, как в восемнадцатом веке английские колонизаторы спаивали племена североамериканских индейцев. Вечно пьяных ненцев или хантов просто- напросто дурили, выменивая за «огненную воду» меха, оленье мясо, рыбу, лодочные моторы, да вообще весь небогатый скарб.

Власти поздно спохватившись, забили тревогу. Собственно не зная, как бороться с проблемой. Националов целыми стойбищами или поселками сажали на катера и привозили в город, чтобы закодировать у приезжавших из Москвы или Питера кодировщиков. Из бюджета на эти цели выделялись огромные деньги.

В зале кинотеатра собралось около полусотни северных аборигенов. Большинство одеты в малицы из оленьих шкур, разукрашенные национальным орнаментом из разноцветного бисера: — женщины, подростки, старики, старухи — все поддатые. Концертный зал быстро наполнился дымным ароматом стойбища, перегаром, крепким запахом псины, застоявшимся душком вяленой рыбы и плохо выделанных звериных шкур. Среди пестрой массы туземцев — мелькает десяток русских алкоголиков.

У столика сбоку от сцены секретарша кодировщика принимает деньги и выдает квитанции, что за лечение уплачено. Справку о кодировании выдают уже после гипносеанса.

Около её стола стоит на широко расставленных, крепких ногах здоровый мужик в грубом, плотном свитере с рыжей бородой и огромным мясистым носом. Сопровождающий из администрации поселка привез на лечение пеструю толпу аборигенов. В руках он держит толстую пачку денег.

— Федор Лаптандэр! Ты ведь сам меня просил закодироваться? — громовым, сильным басом он обращается к оленеводу.

К нему еле удерживаясь на ногах пытается подойти пьяный ненец. Ноги не держат. Он хватается грязной рукой за спинку кресла.

— Уже не хочу… На…уй нада! — он еле выговаривает слова заплетающимся языком.

— Захар Хороля! — сопровождающий грозно смотрит на кучку столпившихся националов.

— А ты мне обещал купить бутылку девятки, — еле держась на ногах из толпы выходит пацан лет тринадцати. Вот купишь похмелиться, тогда буду кодироваться.

Сопляк в малице чуть выше метра, но голос уже пропитый с хрипотой. На скулах рыжебородого заиграли желваки.

— Да куда ему кодироваться? — подняла глаза на сопровождающего ассистент кодировщика. Он же пьяный. Сначала в наркологии откачать нужно. Чтобы хоть неделю не пил.

Кодировщик со сцены начал гипнотический сеанс:

— Ваше тело расслаблено... — глаза слипаются... — сознание погружается в легкую дрему...

Перед глазами Андрюхи поплыл туман, мысли начали путаться. Смотря на сидящих впереди оленеводов, ему стало мерещиться, что на подиуме, вместо кодировщика исполняет жертвенный ритуал, какой- то тадибей...

...шаман прыгал, — то на левой, то на правой ноге, закатывал глаза, потрясая бубном. Привязанные к шапке вороньи лапы и крысиные хвосты болтались из стороны в сторону, отбрасывая дикие тени в свете костра. Он то нагибался, то быстро распрямлял спину, сильно тряс головой, кривлялся, высоко подпрыгивал, юлой вертелся на одном месте. Длинно- седые космы растрепанных волос в свете жертвенного костра развивались, как веер.

На плечи накинута медвежья шкура, мехом наружу. К шапке привязаны разноцветные ленты скрывавшие лицо. У пояса, на кожаных ремешках, позвякивают медные монетки.

В одной руке шаман держал большой бубен, с туго натянутой кожей, по которому стучал высушенной заячьей лапой.

Время от времени он замирал. Резко повернувшись к костру, бросал в него горсть порошка сушенного мухомора, от чего огонь приобретал синеватый оттенок — рассыпаясь колючими искрами. Густой, вонючий дым стелился по земле, бесследно растворяясь в пространстве...

— О великие духи тундры! — завыл он бешено потрясая руками и брызгая слюной.

Ритм ударов нарастал, все быстрее крутился шаман, вторя вою ветра.

Он присел лицом к костру, раскачиваясь взад вперед, не спуская пристального взора с огня, протянул к нему костлявые руки, начал что- то мычать. Войдя в транс, ошалело вскочил, и начял кружиться волчком на одной ноге, продолжая бить в бубен.

Вот песня оборвалась. Шаман замер. Вскинув руки вверх, он «безжизненно» рухнул на землю, начав биться в конвульсиях. Выронив бубен, старик впал в беспамятство. Струйка пены потекла по подбородку...

...и вот теперь! — В трезвом уме и здравой памяти вы просыпаетесь... — донеслось со сцены.

Андрюха очнулся. Перед ним, по прежнему сидели националы из тундры. На сцене актёрски «шаманил» гипнотизер...

Через месяц Андрей устроился в муниципальную контору, таким- же мелким чиновником, как на предыдущей работе. Он во многом проанализировал свое поведение и связанные злоключения. Теперь Новиков решил не дергаться, а спокойно, не обращая внимания ни на что, выполнять порученную работу.

Коллектив в отделе попался слаженный, «дружный». Каждую пятницу вечером устраивались корпоративные вечеринки с выпивками по любому, малейшему поводу: ...за «успех дела!», — «за дни рождения!», — «за... ??? — не компанейское Андрюхино поведение, не совсем уместно.

Закодировать алкоголика просто, но если он возвращается в пьющую среду, — то вновь «развяжет». В такой ситуации человек чувствует себя дискомфортно. Чтобы избежать повторения злоключений, начинает избегать коллективных вечеринок. А это ломка стереотипа жизни и обострение трудовых отношений, что может быть болезненно. Сидеть с пьяными коллегами за одним столом, закодированному человеку тяжело. Привыкнув к легкости общения в состоянии опьянения, он остро испытывает дискомфорт в трезвом состоянии. Его раздражают подвыпившие собеседники их праздные разговоры. Те в свою очередь, делают вывод, что бросив пить, он стал скучным занудой.

Первоначально Андрей присаживался вместе с коллегами, чтобы...,— «не отрываться от коллектива».

Насколько противно трезвому, находиться в пьяной компании. Чувство юмора у выпивших людей притупляются, шутки становятся плоскими. Каждый базарит о своем, никто никого не слушает.

«Неужели и я такой дурной…— когда пьяный!?» — усмехнулся Андрей.

Первоначально на недоуменные вопросы коллег: « — Почему не пьешь?» — Новиков находил отмазки — типа: « Сижу на антибиотиках», — « вечером иду на курсы вождения в автошколе», — « сегодня тренировка в спортзале»... — Но такое прокатывало только в начале. «Организованные» посиделки «дружного» коллектива, носили систематический характер. Организатор сам шеф, любивший выпивку и тщеславие.

Через месяц, Лапа под различными предлогам, перестал посещать посиделки, отмазываясь тем, что завален работой.

Из-за двери кабинета, где обычно проводились «коллективные мероприятия», он не раз слышал язвительные пересказы сотрудников судачивших за его спиной: « — он «подшился» , «закодировался»:

— Слушайте анекдот: — пьяным голосом смеялась одна из сотрудниц:

— Забросил пить, курить, — а потом оказалось, он к женщинам равнодушен — в голубые подался... — дружный взрыв смеха...

— Бог дал каждому определенный лимит водки на жизнь, — он свою норму за год вылакал... — ...взрыв хохота...

— В деревне кузнец пьяного мужика отдуплил в зад, потом говорит ему: « — Еще раз увижу тебя бухим, то всей деревне расскажу!» — ...так и этот у кузнеца кодировался..., — снова пьяный хохот.

Такое отношение Андрюха переносил довольно болезненно. Для человека дорожившего репутацией и уважением окружающих, тем более, он столько сил приложил, чтобы о кодировании никто не знал.

А тут получается наоборот, — пока он пил, никто алкашом не считал, а стоило бросить, — стали считать «подшитым» алкоголиком. Собственно на новой работе Новиков стал «белой вороной» в коллективе.

На работе начальники, часто используют слабое место подчиненного. В данном случае, алкоголизм, еще проще. Можно меньше платить, переводить стрелки, использовать, как козла отпущения... Сотрудник чувствуя виноватость — безропотно со всем соглашается. Когда человек бросает выпивать, он сталкивается с недовольством начальства относительно отказа пьянствовать.

— Послушай дорогой! — заявил выпивший шеф, — если не уважаешь традиции коллектива, что ты делаешь в коллективе? — удивленно развел он руками.

Сидящий рядом заместитель начальника, посмотрел на Андрюху таким взглядом, который говорил без слов: « ...Шеф в кои века, великодушно выпить с тобой соизволил, а ты «фраер», морду воротишь!»

Новый начальник очень тщеславный человек. Чем пользовались любимчики из сотрудников. Андрюхе самому стало совестно и противно, смотреть на «беззастенчивую лесть» сотрудников, в первую «служебную посиделку».

Своим заместителем, шеф назначил двадцатитрехлетнего склиза. Новиков посмотрев, как тот льстит по пьянке: «шеф гений или отлично выглядит». Хвалит босса при каждом удобном случае, заискивая с оттенком подобострастия лебезит, прогинается как только это возможно, заискивающе улыбается... — Тьфу!...

Стоит начальнику выйти на работу в новом костюме, как на следующий день, «зам» обязательно приходит в контору в пиджаке такого фасона, даже галстук аналогичной расцветки. Когда шеф приходит на службу в джинсах, то... , — даже манера разговора и поведения у зама стала очень напоминать начальника.

У шефа привычка приглашать к себе в кабинет сотрудников без объяснений. Прежде, чем начать разговор, он пару минут критически смотрел на собеседника из-под очков, приподняв их двумя пальцами. Точно такаю привычку, Андрей некоторое время спустя, стал наблюдать у заместителя. Может психологически -неумышленная имитация кумира? — подумалось ему. Ну не может человек с таким обезьяньим подражанием копировать благодетеля... — мысленно пожал он плечами. Словно премьер у президента.

Новиков заметил, что шеф любитель послушать байки или гадости, про других руководителей отделов их управления, — у зама на этот случай запасено аж...

— Андрей останешься за старшего, мы в главк на комиссию... — предупредил начальник мимоходом.

Весь отдел уехал. Вечером возвращаясь домой, проходя мимо кабака, Андрей увидел в окне ресторана, как Иваныч, вместе с остальными сотрудниками, распивают в обнимку, — как лучшие кореша поднимают бокалы за...

С утра начальник начал придираться:

— Почему не зарегистрировал исходящую корреспонденцию? — Почему не ответил на запросы? — Почему не в срок отослал плановые отчеты? — занудно наехал он на Андрюху.

— Да я что? — ишак за весь отдел батрачить! — уже не выдержал Андрей, бросив на стол скоросшиватель.

— Ну не хочешь работать? — вольному воля! — развел шеф руками, недовольно подняв брови.

« Елки ! — так скоро и отсюда вылечу», — уныло прикинул Лапа, стоя у окна и рассматривая пасмурную, мокрую улицу.

По-осеннему затяжной, мерно моросящий дождь, монотонно барабанит по жестяному подоконнику. С крыши капает холодная, стеклянная вода, брызгами разбиваясь о выщербленный тротуар. Вымокшие прохожие неуклюже, как сайгаки бегут трусцой, сгорбились под зонтиками. Влажно блестит серым асфальтом проезжая. Мокрый тротуар отражает тусклый оранжевый свет еще не погашенных уличных фонарей. Всюду куда ни взгляни блестит слякоть и грязь перемешанная с медно- рыжими красками опавшей листвы. Капли рисуют круги на лужах. Мокрые вороны на проводах, серые здания, гаражи. Голые ветки деревьев. На тротуаре рассыпанный мусор с опрокинутой урны. Влажность оседая на окне, скатывается редкими, крупными каплями, чертит по стеклу влажные дорожки.

Серое небо в тон настроению затянуто до самого горизонта.

В пятницу вечером, весь отдел отмечал возвращение «зама» из трехдневной командировки, Андрей зашел в общий кабинет. Молча налив в стакан сухого вина, он быстрым залпом осушил бокал. В повисшей, безмолвной тишине, отчетливо слышно, как одиноко жужжит в окне поздняя, осенняя муха и монотонно тикают настенные часы. Глаза отдела, застывшие в немом недоумении, выпучены на него. Старичок- завхоз, клевавший носом в тарелке, оторвал физиономию от стола, потухшим взглядом уставившись на... — «явление христа народу».

После веселого застолья, пьяный шеф забыченным исподлобья взглядом. Раскоординированной, сутулой походкой, заплетающимися языком и ногами — невольно напомнил Андрею гориллоподобного лешего из кинохроники Паттерсона о снежном человеке.

— Иваныч ! — давай помогу, — подобострастно подсуетился Андрей, подавая шефу пальто, опередив в этой прерогативе заместителя. Взвалив руку начальника себе на плече, повел его к служебной машине...

В понедельник рано с утра шеф срулил в департамент. Только он уехал, к Новикову в кабинет зашел заметитель:

— …ля башка раскалывается, — скривился он, массируя виски. Его святейшества до вечера не будет. Может подлечимся? — дружелюбно подмигнул он.

Андрей не возражал. Тем более зам. настроен миролюбиво. Без лишнего пафоса.

— На… — возьми коньячку, — он протянул Новикову пятисотку.

Лапа быстро сбегал в комок. Когда зашел в заму, тот разговаривал по телефону. Положив трубку он начал суетливо рыться в шкафу среди бумаг.

— Чё… пойдем? — кивнул Новиков с пузырем в рукаве.

— Да-да… сейчас, — как бы рассеяно пробормотал тот. Одну бумажку найду, а то забуду. Ты пока начинай, я подойду, — мимоходом добавил он.

Лапа без всякого подвоха, накатил сто грамм у себя в кабинете, пока ждал зама. Того что-то долго не было . Через пятнадцать минут позвонил шеф:

— Андрей Иванович… — резко рявкнул он. Зайди.

Новиков быстро зашел в кабинет начальника. Он недоуменно уставился на Иваныча.

— В общем так… — раздраженно произнес шеф, хлопнув ладошкой по столу. Или пишешь по собственному, или едем сдавать кровь на алкоголь. В честь чего коньяк с утра глушишь? Вольность почуял?— он уперся тяжелым взглядом.

Андрей растерянно захлопал глазами. Зам. стоял в углу кабинета, как бы не при делах, сосредоточено листал папку не поднимая глаза. У Лапы пропал дар речи.

— Да-а…, — едким матерком ругнулся Новиков, выходя с отдела кадров с трудовой книжкой в руках.

Прошедший ночью ливень тушевал стены домов темными красками. Желтые листья деревьев тихо шептались на ветру, смахивая на тротуар тяжёлые капли. Мокрая дорога устало поблескивала матовым асфальтом в свете фар проезжавших машин. Влажный, осенний воздух, пропитанный запахом озона, приятно наполнил легкие сырой свежестью. Новиков не переживал за потерю работы. «Все равно – рано или поздно, меня бы выжили», — безразлично ухмыльнулся он.

Досада на самого себя.

«Как я – сглупил!» «Расписали как лоха…, — он смачно плюнул на землю. «Век живи — век учись».

Холодный, весенний дождь со снегом длился ночь и следующий день. Мужики в клетке продрогли до костей. Отморозки приехали только утром, через день. Бичи не спали двое суток. Не трудно представить, в каком они состоянии.

Приехавшие Тригели и Кильянов выпустили мокрых, дрожащих бомжей, но обогреться у костра или переодеться в сухую одежду не дали, хотя в гараже много ватных фуфаек.

— Итак, ублюдки! — для вас есть работа, — заплетающимся языком проворчал Кильян. — Ты снова полезешь в бак, — он показал на Новикова. — Будете выгребать оттуда грязь. У нас не хватает бочек для солярки.

Андрюха спустился в бочку, ему кинули совковую лопату. Юрка стоял наверху с привязанной к ручке ведра верёвкой. Соболь в деревянном ящике таскал пропитанную мазутом ржавчину за ограду базы, которая находилась в десяти метрах от бочки. Такой отморозки придумали конвейер. Они стояли неподалеку и радовались своей «находчивости».

Утро парило. После случая с электрошокером Лапа в любом состоянии готов выполнять, какую угодно работу, лишь бы не били. Он был морально раздавлен и выхода из ситуации не видел никакого. Совковой лопатой как стахановец, он счищал со стенок бочки, толстый слой ржавчины и мазута. Сгребая в одну кучу, насыпал в ведро, которое Юрка поднимал на верёвке, и высыпал в ящик. Соболь оттаскивал грязь за ограду. За два часа вся работа выполнена. «Господа» похвалили и налили полкружки водки.

— Умеете работать, когда припрёт, бродяги, — пробубнил Тригель.

Это было самым вежливым обращением отморозков в адрес бомжей.

— Теперь полчаса перекурите и начинайте вычерпывать соляру из другой бочки. Она вся ржавая и с водой. Соляра никуда не пригодна, — сказал старший Тригель.

Полчаса, как обещалось им не дали. Кильянов, уже порядком наклюкавшись, заставил Лапу лезть во вторую бочку и вычерпывать солярку. Бочка меньше по объёму, чем прежняя, но в ней по колено жидкости.

— Ты всё равно мокрый и грязный. Давай, залезай в бак в кроссовках, — приказал Кильянов с трудом выговаривая слова.

К какому виду обуви относятся кроссовки Андрюхи, определить невозможно. Между тем, он покорно стоял по колено в солярке и зачерпывал ведром, которое Ширшов поднимал наверх, выливая содержимое на землю. Новиков от усталости валился с ног. Если не страх перед расправой, он улёгся бы спать прямо в солярку. Такое утомление.

С очередным заданием Юрка и Лапа справились за час. Они ожидали, что Кильян разрешит немного поспать. Не тут-то было. Соболь, в то время, как они вычерпывали солярку, выколачивал гвозди из досок от разобранного сарая. Как только очистка бочки завершена, Кильянов прохрипел изможденным мужикам:

— Теперь будете выколачивать гвозди из досок. Не вздумайте ныть, прибью. — Я научу вас скоты работать. Его заметно шатало.

Начал накрапывать мелкий дождь, пропитанный запахом озона и древесной плесени. Андрей с Юркой, успев выкурить по окурку, взяли молотки и начали выколачивать торчащие гвозди. После чего, складывали доски в штабели у стены гаража. Доски лежали навалом, как попало, из некоторых торчали вверх гвозди. Андрей случайно наступил на торчащее острие, пробив подошву башмака, проколол ногу. Резкая боль отозвалась электротоком. Он сел на траву и снял кроссовок посмотреть, насколько серьезно. Из небольшой раны текла кровь. Тут его заметил Кильянов.

— Ты почему не работаешь? — закричал он на Новикова, отшвырнув в сторону банку с пивом.

— Я ногу проколол гвоздём, — заикаясь ответил Андрей. — Сейчас перевяжу тряпкой и снова начну работать.

— Да ты что, баклан! — Мне плевать на твои грязные лапы! — Надевай башмак и мигом за дело! — возмущено- грубо крикнул он.

Кильян пнул сидящего на земле Андрюху в больной бок. Потом резко поднял с земли ржавый гвоздь. Ухватив Новикова за щиколотку больной ноги, на полсантиметра вогнал гвоздь в рану. Лапа , отдёрнув пробитую ногу, взвыл не своим голосом.

— Будешь знать, как бакланить, — раздраженно промычал Кильянов.

Лапа, допрыгав на одной ноге до ближайшей берёзы, нарвал листьев. Приложив к ступне пробитой ноги, быстро перевязал грязной тряпкой. Хромая, он снова принялся за работу.

К вечеру все гвозди выколочены. Старший Тригель разрешил отдохнуть, предупредив, что утром приедет и поручит новую работу. Кильянов к этому времени, в доску пьяный спал в гараже. Тригели, заставив мужиков отнести и усадить его на заднее сиденье Мазды, наконец укатили домой.

У Андрея, как у остальных мужиков, уже не было сил чистить и разогревать картошку. Переодевшись в сухие фуфайки, они выпили недопитую Кильяновым половину бутылки водки. Выкурив по несколько окурков, свалились в автобусе спать. Им совершенно не хотелось есть, хоть не принимали пищу третий день. Уснули они мгновенно. Андрюхе приснился несостоявшийся брак...

На баб ему не везло со школьных лет. Когда друзья в школе начали заглядываться на одноклассниц или зажимать их в углах...— Был такой прикол у шестиклассников. Андрюха всегда оказывался в стороне. Подойти дотронуться до девченки выше его сил... — Иногда, если одноклассница случайно касалась его руки, он успугано отдергивал пятерню, как от огня. Комплекс боязни женщин, преследовал неотступно. На дискотеке в старших классах, никогда не мог подойти к девушке, язык горлу примерзал: «Вот начинается медленный танец..., — она смотрит на тебя..., — а ты скромно стоишь у стенки и не в силах подойти к ней...

« — если подойду? — а она возьмет да рассмеётся тебе в лицо? — Ты окажешься, как оплеванный, на глазах у всех! — ну нет уж дорогая, сама приглашай меня на танец! — Ну чего она не подходит? — не видит у меня ноги приросли? — Ай! — вон к ней кто-то подрулил. Ну и фиг на них! »

Когда Андрей вернулся с армии, комплексы уже не мучили. Неуверенность эффективно компенсировал алкоголь. Перед дискотекой накатишь с друганами пузырек и смело на танцы. Никакие бабы не страшны.

Годам к двадцати пяти, Лапа осмотревшись, подловил себя на том, что друзья, сверстники и одноклассники — почти все — женатые. « Да уж! — пора задуматься о браке» — поразмыслил он, почесав затылок.

В газетном киоске на глаза попалось приложение «Спид-инфо» — газета «Декамерон», в которой напечатаны объявления желающих познакомиться женщин:

« А чем черт не шутит, может найду свою половину?» — осенило Новикова.

Первым он выбрал объявление, в котором на фотографии, красовалась миловидная мордашка:

...хочу познакомиться для серьёзных отношений. Пишите по адресу: Владивосток ая...

Летом через месяц Новиков сразу в один день обнаружил в ящике два письма от газетных невест. Душа мгновенно загорелась необъяснимым вдохновением. Он даже не стал перечитывать письма немедленно. Решив забраться на крышу дома в уединении насладиться приятными строками.

Нагретый воздух дрожал, играя голубым, обманчивым маревом... Чистое, прозрачное, благоуханное утро звенело просвистом синицы. Где-то кричали невидимые перепела, прерываемые шумливым чириканьем воробьев... В яркой синеве небес раздавался призывный гогот лебедей... Сладко пахло незнакомыми, душистыми травами.

Лапа медленно и аккуратно раскрыл первое письмо.

«...живу в поселке, недалеко от китайской границы, двадцать шесть лет, но я еще..., — как бы сказать...? — не целованная... Приезжай на Дальний Восток, моим маме и папе не терпится тебя увидеть. — У вас на севере хорошие заработки? — ты надеюсь не против? — если приедем к тебе с папой. — А то я одна боюсь ехать... — Мой папа бывший военный..., — заканчивалось письмо.

Новиков остолбенело уставился в текст и еще раз перечитал письмо. Отложив бумажку он задумчиво почесал затылок.

Легкий ветерок доносил аромат еловой хвои и теребил листья ольхи росшей на ближней помойке. Необъяснимая сладость вливалась в душу вместе с благоуханием цветущих цветов. Андрей немного растерялся. Пару минут он сидел бессмысленно моргая глазами.

Второе письмо гласило:

...если вы альфонс, алкоголик или наркоман, либо сидевший..., — прошу мне не писать. Если одно из трёх, сразу об этом сообщите. Фотографию посылать не буду. Боюсь попасться сутенеру. Последнее время вас развелось...

Ясная лазурь небес напоминала бездонное море. Тихо плыли пористые облака. Прозрачный воздух, напоенный - весенним дымом, порождал в душе счастливые эмоции. Золотистые лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев и их солнечные зайчики плясали внизу на листьях и ветвях. Ужасно захотелось курить. Новиков потянулся, зевнул. Потом мечтательно откинулся на спину, закинув ногу за ногу, руки за голову.

Из чердачного окна выглянул грязно- белый кот. Огромный, величавый с длинной, густой шерстью. Настороженно осмотрелся по сторонам, нервно подергивая кончиком хвоста. Опасности нет. Важно задрав пушистый хвост, подошел к Андрею и начал тереться боком о его ногу. Лапа дружески положив руку на голову кота, погладил по гладкой спине. Потом легонько почесал за ухом. Животное выгнулось и мурлыкнуло. Потом растянулось во всю длину. Сладко заурчало.

Лапа убрал руку с кошачьей спины. Помассировал себе глазные яблоки. Глубоко вздохнул. Обделеный вниманием кошак согнулся колесом, задрал заднюю лапу и, принялся лизать под хвостом.

Через две недели пришло письмо от следующей: ...я обычная, девятнадцатилетняя девчонка. Моему сыну четыре года. Красива ли я? — внешность свою оставлю в секрете, так как ваша наружность мне неизвестна... — Что касается моих внешних данных, не знаю, будут- ли они иметь значение в наших отношениях? Добавлю, бог меня не забыл. Сделал не то, чтобы красавицу, можно сказать приятную курочку... — Меня даже не интересует ваша жилплощадь, главное — чтобы она была...

Новиков читал с легкой ухмылкой на лице. «Дурочку он сделал из тебя, а не курочку»

Со следующей подругой завязалась красивая и даже романтичная переписка, хотя объявление в газете без фотографии: Написали друг друга по два письма: « — Какая- то очень серьезная» — размышлял Андрей читая её письма. Пришло третье письмо: « — Извини Андрюша! — в газете напечатали с ошибкой — мне на самом деле не 31, а 51 год... — Лапа едва не упал со стула от такого признания.

Дальнейшие письма подруг он читал без всякого интереса.

« я замужем, у меня двое детей... такие милые крошки! — но с мужем жить нет больше сил... — хочу уйти к другому мужчине, вот и написала объявление в газету.

В последнем письме говорилось: « Пишу с Украины из города..., высшее образование, но работаю слесарем сантехнического оборудования. Другой работы у нас нет..., — не знаю, будет ли прилично, в первом письме попросить у вас 200- 300 долларов? Давайте встретимся в Москве, потому, что в моем городе негде, а к вам я не поеду, так как вас не знаю...

Андрюха был в отпуске.

«А что, может прокатиться до столицы? — поразмыслил он, почесав макушку.

Через три дня Лапа встречал поезд на Киевском вокзале Москвы.

Перрон переполнен неопределенным гулом пассажиров. Свистками локомотивов. Гулко- шепелявыми репликами диспетчера. Угольно-тяжелый дух железной дороги, перемешанный с запахом чебуреков привокзальной забегаловки.

Из ближайшего вагона вышла высоченная, нескладная «оглобля», лицом напоминавшим породистую лошадь, за плечами висел походный рюкзак. Тяжелоатлетической, сутуловатой походкой она сразу бросилась в глаза, возвышаясь над головами остальных пассажиров. На ногах кроссовки последнего размера.

По платформе с серьезным видом прогуливается милицейский патруль. Среди толпы мелькают пестрые наряды цыганок. Громкий, прокуренный голос:

— Эй! Молодой, красивый, что скажу. Дай закурить...

— Пошла на...! — Новиков раздраженно отмахнулся и отвернулся.

Толкотня пассажиров с сумками, баулами. В мусорке робко роется бородатый бомжик. Достал из урны что-то, переложил себе в пакет. Ковыляя хромой, неуверенной походкой подошел киоску. Терпеливо стал чуть в стороне, дожидаясь пока парни допьют пиво. Не выпуская пацанов с пивом из поля зрения, он искоса начал настороженно поглядывать по сторонам. Носильщик в фартуке с номерком беспечно катит пустую тележку по перрону.

— Ты Андрий? — спросила «девушка» низким, грудным баритоном, подойдя к нему, смотря сверху вниз, немигающим взглядом. Лапа вздрогнул и повернулся подняв взгляд. Дар речи сразу пропал... Единственное, он с широко распахнутыми глазами, молча протянул ей букет роз. «Невеста», равнодушно кинула их в целлофановый пакет. Когда проходили мимо мусорной урны пробасила:

— А шо я таскаю лышню грузыну? — бесцеремонно выбросив цветы в мусорку.

Новиков решил пригласить её в привокзальный ресторан. Посмотрев, как «невеста» чавкает за столом, он чуть не схватился за голову. После ресторана, она попробовала «пококетничать» и широко улыбнулась. В широкой щербинке лошадиных, передних зубов, застрял кусок зеленого лука после ресторанного салата, — Андрюху едва не стошнило.

— Извини, я отлучусь на пять минут, — предупредил Лапа, направляясь в сторону туалета.

Он бежал привокзальными закоулками, со свистом в ушах...

— Уф! — Лапа перевел дух, когда серая громада вокзала осталась далеко позади.

« А нафига я за тридевять земель ищу принцессу? — рассудил Новиков.

Подал объявление в местную газету. Через пару дней раздался звонок. «Какой-то голос знакомый?» — подумал Андрей, но не придал этому значения.

Договорились встретиться на центральной площади у памятника. Купив букет роз Лапа слегка нервничая прохаживался около статуи Ленина.

В организацию, в которой он тогда работал, месяц назад приняли начальницу экономического отдела. Возрастом она около сорока лет и вес таких мадам, обычно измеряется центнерами. Заступив на работу она сразу принялась прибирать контору к рукам и устанавливать порядки.

— Андрей Иванович! — позвонила она по внутреннему, служебному телефону. — Зайдите пожалуйста ко мне в кабинет, — безоговорочно попросила она.

«Странно?» — подумал Андрей, — «кто она такая, чтобы бегать на её «просьбы»?» — но в кабинет все-таки заглянул.

— Знаете, что я хотела Вам поручить? — деловито раскрыла она бумаги. — Так значит! — ага вот... — отыскала нужный лист. — Значит городской, межбанковский семинар приглашает представителей учреждений и организаций всех форм собственности, принять участие в его работе, по теме банковского размещения депозитных счетов... — Вы у нас юрисконсульт? — она плавным движением поправила нелепую, какую-то деревенскую прическу. Вам полезно будет послушать... — Значит наденьте после обеда костюм, чистую, белую рубашку и к двум часам в городской банк, — покровительно- грудным голосом наставила она Новикова, после чего задрала руку вверх, вытянув её слегка вперед и, с хрустом почесала у себя подмышкой. — В таком виде, как сейчас, в свитере, в банке не появляйтесь, — продолжила она. Народ там будет солидный. — Всё! — можете идти...— добавила она, деловито уставившись в бумаги, показывая, что разговор закончен.

Широком подоконник в кабинете сплошь заставлен цветочными горшками. Всё окно завито ползучими растениями. На широком столе, со стоявшим на нем плоским монитором, громоздились часы в виде мрачного рыцаря на коне с циферблатом вместо щита. Громоздкая скульптура медного всадника совершенно не писалась в интерьер. На голове главбухши топорщилась пышно стоявшая шевелюра с редкими волосами, окрашенными в фиолетово- зеленый цвет. Пальцы рук с ярко красными, кричащими ногтями, запачканы черным порошком от ксерокса. На локте блузки разошелся шов и торчали длинные нитки. Разглядывая её, так и подмывало ляпнуть:

« Люська, а Люськ ! В селпо ситцу завезли, беги пока не расхватали…»

Андрюха присел на стул у стены, удивленно склонив на бок голову:

— А если у меня нет белой рубашки, что делать? — наивно спросил он, закинув ногу за ногу .

Экономистка недоуменно- тупо на него уставилась. На прежнем месте, где работала главбухом крупной, управляющей компании, она не привыкла к такой манере разговора.

— Вы наверно ошиблись? — я как бы не совсем бухгалтер..., — ехидно усмехнулся Новиков.

— Вы как разговариваете? — перешла она на повышенные тона, округлив глаза и потупив морду так, что двойной подбородок стал тройным.

— Ой ! — извиняюсь, не признал..., — дурашливо сконфузился Лапа. — Я не отнимаю у вас драгоценное время? — Нет? — язвительно мотая головой добавил он.

После задушевного разговора она перестала с Андреем здороваться.

Когда к остановке, напротив площади, подошел автобус, из него вышла, как раз эта мадам. Еще не оглядевшись, она направилась к памятнику, переваливаясь на полных, коротких ногах, как утка. Новиков, как её увидел, сразу вспомнил, почему голос по телефону показался знакомым.

Как назло, на открытой площади, где он стоял, некуда спрятаться. Лапа, как идиот, держа в руке букет цветов, не зная куда девать глаза, стоял посреди открытого пространства, ярко залитого светом солнечного дня. Единственным, самым большим его желанием, в этот момент, было провалиться сквозь землю.

«Невеста» дойдя до памятника, только тут сообразила, что к чему. С деловым видом, она прошла мимо одиноко стоявшего Лапы, надменно отвернув физиономию в другую сторону, будто не при делах, оставляя за собой шлейф дорогих духов перемешанный с потным запахом тучной дамы.

С размаху закинув цветы в мусорку, Андрей едко ругнулся, когда бочкообразная фигура «желающей познакомиться женщины», звонко цокая шпильками, скрылась за поворотом.

Миниатюрные бососножки на тонких каблуках, смотрелись на её массивных ногах с мясистыми икрами, как игрушечные .

— Чтобы я еще хоть раз на свидание сюда пошел..., — плюнул Новиков, с силой пнув по урне.

Жестяная мусорка опрокинулась и с грохотом покатилась по асфальту, рассыпая на площади окурки, смятые сигаретные пачки, рваные бумажки и яркие бутоны роз.

На следующий день снова позвонили. В этот раз Лапа подробно расспросил по телефону, кто она и, что из себя представляет. Договорились встретиться со Светой вечером в баре. Появилась миловидная девушка, примерно Андрюхиного возраста, с огромными, голубыми глазами и длинными волосами окрашенными в серебристый цвет.

Из динамиков в баре лилась приятная, романичная музыка зарубежной эстрады 70-80- х, навивая ностальгические нотки в душе. Свет трех фигурных свечек на столике расслаблял и усыплял, игриво отражаясь лучистыми бликами в огромных глазах собеседницы. Непередаваемый запах глинтвейна «Сангрия» наполнил легкие ароматами персика, клубники и земляники. Один только вид жареного цыпленка «Гриль» в Андрюхиной тарелке заставил забыть о бабах. Неумело ковыряясь вилкой и ножем, он еле сдерживал себя, чтобы не схватиться и разом запихать в рот поджаристую, хрустящую корочку.

За весь час, который они провели сидя за столиком, она не дала Новикову раскрыть рта. Болтала без умолку о своем ребенке, о нарядах, о журналах моды. Андрей не знал когда вставить слово.

«Странно?» — подумал он, — ничего не расспросит, не поинтересуется мной? — мысленно пожал Лапа плечами.

— Елки! — дома совершенно нечего надеть..., — жеманно начала сокрушаться она.

— Почему у женщин вечно на уме одни наряды? — не выдержал Лапа. — Ты в этом костюме не плохо смотришься, — впервые за вечер подал голос, ковыряясь палочкой в зубах.

— Так на работу одеть нечего! — возмущенным удивлением вымолвила она, округлив глаза, надув губки.

— Ну вот я..., — ответил Лапа . — Уже год ношу на службе один костюм. И ничего ? — развел он руками, как бы удивляясь самому себе, сморщил лоб.

— Ха! — простодушно рассмеялась она, — я же не для мужчин наряды меняю. — Ты конечно можешь и пять лет в одном пиджаке ходить, — никто тебе слова не скажет. А у нас в бухгалтерии меня бабы заклюют, если больше недели буду одевать одну одежду. Сначала начнут едко подкалывать, потом придираться, «кости за глаза перемывать». В конце концов «съедят». — Конечно, если бы я работала в мужском коллективе, то можно весь год ходить в одном платье на работу, — а так мне нельзя, — уныло усмехнулась она. — Хорошо женщинам, которые работают в милиции. — В паспортном столе к примеру — всю жизнь ходят в одном мундире и ничего страшного? — сокрушаясь добавила Света.

Андрею невольно вспомнился Есенинский стих: « Я хожу в цилиндре не для женщин — Глупой страсти сердце жить не в силе...».

После вкусного ужина он разговел. Потянуло на лирику. Лапа довольно развалился в мягком кресле. Ему вдруг захотелось громко отрыгнуть. К горлу уже подкатила отрыжка, но он вовремя спохватился. Дернувшись Новиков распрямился, даже сконфужено оглянулся. Поправил галстук.

Ё-моё! Я же не на пьянке с друганами... — промелькнуло в голове.

— Ну ладно, засиделись мы, — торопливо засобиралась она, — мне ребенка спать нужно укладывать. Провожать не нужно, я на такси... С тем сразу срулила, шурша юбкой, изящно балансируя широкими бедрами.

Новиков так и не понял, чем закончилась встреча. На следующий день он позвонил:

— Привет! — ну и что? — как мы дальше будем? — растерянно и недоуменно спросил он, машинально накручивая на палец телефонный шнур.

— А машины у тебя нет? — сразу задала она вопрос.

— Есть, но только стиральная, — усмехнувшись ответил Лапа.

В трубке рассмеялись.

— А квартира где? — игриво добавила она.

Лапа назвал адрес.

— Фи-и! — какая дыра... — И это всё, что ты можешь предложить? — презрительно фыркнула Света.

Повисло неловкое молчание.

— В общем, мне нужен человек, который бы меня содержал..., — добавила она. В трубке раздались короткие гудки.

Андрей, как оплеваный, стоял и недоуменно разглядывал телефонную трубку.

Осенью он переехал в соседний городок.

Вечером зарулили друганы. С собой они привели местных «тёлок». Когда расписали пару пузырей, друганов потянуло в бар. Лапа отказался и друзья срулили вместе с бабами. Через пол часа в дверь позвонили. На пороге стояла и неуверенно переминалась с ноги на ногу одна из девченок, с которыми они вместе распивали.

— Я хочу с тобой поговорить... — грустно заявила она. — Нельзя у тебя переночевать пару дней, а то в общаге полнейший дурдом.

— Ну ладно, заходи..., — удивленно впустил Лапа .

Он стоял рассеяно, не зная с чего начинать разговор.

Сумерки за окном незаметно сгустились. Мириады мерцающих звезд начали высыпать на небе. Новиков достал из шкафа свечу и зажег её в кухне на столе. Потом вырубил свет. Пламя свечки мерцало, колыхалось, создавая расслабляющую интимную обстановку.

Разговорились. Она приехала с какой-то сельской дыры и училась в местном ПТУ на повариху.

Девушка грациозно встряхнула головой. Распущенные, черные, как смоль волосы рассыпались по округлым плечам. В блеклом свете свечи они отливали синевой. Несколько локонов упали на грудь. Сквозь блузку отчетливо прорисовывались очертания твердых сосков, на высоко приподнятых, упругих грудях.

Лапа начал внимательней присматриваться к Татьяне. Обворожительная, белоснежная улыбка выражала саму кротость и умиление. Из-под угольно-черных вразлет бровей, - ярко-зеленым, манящим светом, сияли огромные, миндальные и шаловливые глаза с длинными, мохнатыми ресницами.

«А ничего, симпатичная!» — подумал Андрей, разглядывая двадцатитрехлетнюю собеседницу. «На безрыбье — и рак рыба» — пришло ему в голову.

На улице повисла густая, затягивающая словно желе, ночная пелена. Небо пестрело пылинками звезд, мерцающих и переливающихся словно бриллианты.

— А переселяйся ко мне жить ! — великодушно махнул Лапа, не без задней мысли, слегка разогретый спиртным.

Он увел в сторону глаза и внутренне напрягся.

— Ладно я подумаю, — тихо без жеманства опустив глаза ответила собеседница, задумчиво вертя в руках пустую кружку.

На небесном своде за окном четко прорезались созвездия. Раскинула ковш Большая Медведица. На Севере, тускло- неподвижной точкой застыла Полярная звезда. Ночь совершенно безлунная. Звезды были единственными светлячками, которые ничего не освещали. Андрей с Танькой проговорили всю ночь.

И потянулись бесшабашные дни с ежедневными пьянками -гулянками. В Андрюхиной квартире теперь ежедневно зависали толпы ПТУшников и прочей, неизвестной молодежи, с интеллектом шпаны рабоче-городских окраин.

«Ну ладно!» — поразмыслил Лапа, — пока молодая... ( Танька на пять лет моложе ) — пока глупая..., — скоро ближе притремся , — жену для себя воспитаю.

Но он ошибся. Ни через три месяца, ни через пол года Танюха не менялась. Скоро её выгнали из ПТУ, — как поведали её подруги — за «аморалку». По своей натуре она любительница развеселой жизни, любила броско одеваться. Обожала разыгрывать для окружающих интеллектуальный фарс.

Вечером с подружками Танька ушла в гости. На спинке стула висела студенческая сумка.

Новиков быстро расстегнув молнию засунул руку внутрь. Глаза едва не выползли из орбит. В руках оказались два небольших томика философских учений Гегеля и Вольтера.

— И ты чё..., это читаешь? — удивленно спросил он, когда она возвратилась слегка пьяненькая.

— А вот надо! — кокетливо пропела Танька, легким движением выхватив книжки из рук Лапы.

Найти более эгоистичное и самовлюбленное создание, любившее строить эффектный образ в глазах окружающих, проблематично. Ничего открытого, ничего искреннего — хороший спектакль.

Вскоре её выгнали из училища. Обольстительная шлюшка, строя Андрухе зеленые глазки, обвила шею руками, припав головою на грудь, умильно смотря в глаза, с капризной наигранностью выпятив нижнюю губу, плаксиво «попросила»:

— Я не хочу больше в ПТУшной шарашке обитать, пропиши меня у себя, а из общаги я выпишусь.

— А работать куда- нибудь собираешься? — удивился Новиков.

— Ну давай подождем, может подвернется хороша работка, — надув губки пропела она, обвив ручками Андрюхину шею.

Она плотно прижавшись телом, коснулась губами мочки его уха. Сладость нахлынула и растеклась по всем клеткам Лапы. Он обнял Таньку положив руки на упругие бедра. Ядреная душа стремительно взметнувшись вперед, бессовестно уперлась бутоном в Татькин живот. Слегка сконфузившись Лапа растаял и блаженно поплыл.

«Скоро перебесится?» — терпел Андрей — Конечно, пока молодая, ей хочется покрасоваться, но ведь должен быть предел веселью, — рассуждал он.

Дома она никогда не убиралась, не готовила, даже наоборот… — что Андрей сварит, какой -никакой суп, а вечером приходит с работы…, — так они с подружками за день всё пожрут, а он сидит вечером голодный.

Но он, как раньше, терпеливо ожидал перемен... — Стоило ей состроить голубые глазки , пропеть тоненьким голоском, он сразу всё прощал.

Вечером Андрей пришел с работы пьяненький. Дома сам с собой выпил половину принесенной бутылки. Ему стало скучно. «Чего бы такого придумать? — Начал соображать Новиков хмельными мозгами.

С минуты на минуту должна прийти Танька.

«Оп-ля! — осенило его. — Запрячусь- ка я в шкаф! Представляю! — она придет — в квартире темно, никого нет. Тут дверцы шкафа, с могильным скрипом открываются и выползаю я. — Во прикол!».

Иногда по пьяни, Лапе приходили в голову за...бы. — Он залез в нижнюю секцию шифоньера, с поперечными полками и незаметно для себя уснул.

Проснувшись, ужасно перетрухнул. Со всех четырех сторон деревянные стенки. Узкое, закрытое пространство, в котором он лежал плотно вжавши плечи. Темнота, ничего не видать. Сверху, на расстоянии полувытянутой руки, — словно крышка гроба — тоже деревянная полка.

« Ё-моё — где я? — от мгновенно пришедшей на ум догадки, парализовал холодный страх. Хорошо дверца шкафа быстро отворилась. Андрей с облегчением вздохнул в холодном поту.

Уже наступало раннее утро. За окном занималась бирюзовая полоска зари. Предрассветная мгла сменялась тусклой синевой рассвета.

Лапа на корячках выбравшись со шкафа, огляделся. Диван расстелен. Из- под одеяла торчали две волосатые мужские ноги, на них лежала оголенная Танькина ляжка. Край одеяла завернулся. из-под него выглядывала и белела её голая, круглая задница.

Андрюха остолбенело уставился на открывшуюся картину.

Когда-то, после окончания шестого класса, на летних каникулах он отдыхал в пионерском лагере под Туапсе.

Утром, вместе с пионервожатым- инструктором горного туризма, отправились в двухдневный турпоход по горам. Тропинка по которой они гуськом поднимались, пролегала по самому краю крутого, горного ущелья. Ночью прошел дождь. Воздух пропитан испарением влажной почвы. Обутые в кеды пацаны специально шлепали по лужам и пинали мокрую от росы траву.

Внезапно тропа делала крутой поворот, огибая скалистый утес, круто обрывавшийся с одной стороны над пропастью. Лапа с другом, шедшие позади всех, решили сократить путь и не обходить, вставшую на пути отвесную скалу.

Цепляясь за оголенные корни росших на вершине утеса деревьев, они решили проползти по ним над пропастью, каких-то пятнадцать- двадцать метров. Андрюха решивший таким отважным способом в несколько раз сократить путь, полез по скользким корням впереди друга.

Вдруг один тонкий корешок в руке обломился и..., — в душе махом похолодело. На счастье лямкой рюкзака, болтавшегося за спиной, он случайно зацепился за другой толстый, корявый корень и повис над пропастью, на высоте пятого этажа над землей. Мгновенно перед глазами с головокружительной быстротой промелькнула жизнь.

Лапа дико распахнутыми глазами смотрел вниз, в зияющую под ним пустоту. На дне пропасти зловеще, как зубы, скалились острые обломки огромных камней. До отвесной стены обрыва он не мог даже дотянуться рукой. Болтался на ветке, как сопля в безмерном пространстве.

Сколько он передумал- перебранил себя за те пять минут, в течении которых висел вниз лицом над бездной, не в состоянии, ни руками ни ногами, ни за что ухватиться:

« Мамачки- родные! — причитал перепуганный мозг, — хоть бы ветка не обломилась до прихода вожатого, — молил он судьбу. — Я уже на всё согласен: — и получить потом от вожатого по шее..., — и пусть меня на пионерской линейке, перед всем сбором дружины отчитывают, как самое недостойное, затюканное создание..., — и пусть сообщат родителям и в школу...,— пусть выгонят из лагеря..., — пусть родители навсегда заберут любимый велик..., — пусть исключат из пионеров..., — пусть у меня будут одни двойки в школе...,— пусть меня оставляют на второй год..., — лишь бы не видеть этой зияющей, головокружительной пустоты, со зловещими обломками под собой.

Пионервожатый спустившись по веревке с вершины утеса, выволок наверх еле живого от страха Лапу. Похоже он сам перепугался больше Андрюхи. Поход сразу свернули. Из лагеря Новикова первоначально никто не погнал, но «...зды под валенком» вставили по полной программе. Хотя сам Андрей, когда на него во всю глотку кричало начальство и отсчитывал совет пионерской дружины, даже радовался такому повороту.

До приезда родителей, мальчиша-плохиша Новикова на неделю посадили под арест в комнате пионервожатых. Выпускали только в столовую на завтрак, обед и ужин. Да и то, всегда в сопровождении воспитателя или двух вожатых. Пионерский галстук с него показательно сняли перед всем лагерем.

Каждый раз «осужденного» Андрюху конвоировали, на глазах остальных пионеров. Но даже арестованный, он всегда шел гордо с достоинством вздернув голову и, той рассчитанной медлительностью, чтобы не уронить себя перед пацанами. Вместо насмешек и немого осуждения, Лапа отчетливо видел зависть и уважение в глазах сверстников.

Тогда он впервые провел для себя параллель: либо зияющая, черная пустота у тебя под ногами — либо все остальные мелочи жизни. Такое самовнушение постоянно выручало в дальнейшей жизни:

«Бывает нахватаешь двоек в школе и с унылой обреченностью ожидаешь родительского собрания, на котором тебя должны «расписать», в самом негативном свете, перед собравшимися родителями. Или весь урок с дрожью в коленях ждешь перемены, на которой их стравили «махаться» с хулиганом из параллельного класса. И отказаться уже нельзя, ведь пацаны будут насмехаться, что зассал... Внутренний голос тогда говорил: « — выбирай! или предстоящая «незначительная» передряга — или головокружительная пропасть под тобой?»

Далее, когда провалил поступление в институт, — когда прессовали в армии деды, — когда долбило, напрягало начальство, когда... — Стоило только на миг представить перед глазами черную, сквозящую пустоту, с леденяце- острыми, скалистыми осколками — в голове насмешливо звучало: « — или летишь в ужасную пропасть — или падение заменяется несущественной мелочью!» Лапа с легкостью воспринимал произошедшие с ним злоключения или ожидания предстоящих неудач.

И вот сейчас, в голове никак не всплывали острые, каменные обломки, оскалившиеся с головокружительной высоты. Перед глазами, как бельмо светилась только голая Танькина задница, торчащая из-под одеяла...

Лапа не чувствовал похмелья. В голове ощущалась звенящая, вакуумная пустота. Что происходит, и как себя вести он не понимал.

Раньше он часто прикалывался над друзьями, которые конкретно ревновали жен или подруг. В связи с чем, у них нередко «клинило репу». Могли «выкинуть» какую-нибудь дурость.

Как ему сейчас? — Андрей находился в совершенной растерянности. Такое ощущение, что его смачно оплевали, а под конец макнули в чан с дерьмом.

Он не спеша поднялся с пола, вышел на кухню, для чего-то открыл и закрыл холодильник, потом начал хлопать дверцами кухонного шкафчика. Машинально заглянул внутрь смотря в никуда. Что он искал? — Новиков не осознавал. Вокруг образовалась какая- то неестественная пустота.

Достал из пачки сигарету и недоуменно на неё уставился — что это такое, для чего она нужна? — не мог врубиться. Что и кто он, где находиться, что вокруг происходит? — совершенно не соображал. Так и стоял в полнейшей растерянности посреди кухни.

Как оделся, куда пошел? — Лапа не помнил. Куда его сами собой понесли ноги, какой дорогой плутал, где как в бреду шатался? — совершенно не запомнил. Проснулся Андрюха в вытрезвителе на нарах...

Проснулись мужики оттого, что их ногами будили Колька Тригель и Лаварский. Присутствие Лаварского немного обнадеживало. Андрей считал его едва не ангелом-хранителем, средь остальной компании.

Косые лучи раннего солнца немилосердно палили, переливаясь, дрожащим, прозрачным маревом нагретого воздуха, через раскрытые ворота бокса.

На соседних, кудлатых возвышенностях, беспокойно раскачивались лиственницы. Их ветви, на фоне быстро разбегавшихся туч, казались яркими и неестественно зелеными.

Яркое, утреннее солнце слепило глаза. Вставать совершенно не хотелось. В эту ночь Новиков единственный раз сумел заснуть и хоть немного выспался.

— Мужики, подъем! Есть работа, — спокойно сказал Лаварский. — Сегодня мой брательник с зоны возвращается. Хочу организовать встречу на природе. Он мотнул головой в сторону выхода из бокса.

Бичи кряхтя поднялись. Лаварский сразу повёл показывать Соболю и Юрке, в каком месте предстоит работа .

— Из досок от сарая, сколотите деревянную беседку для отдыха братвы, — хорошо? Он серьёзно посмотрел на бичей. Новикову показалось, в его глазах промелькнуло сожаление или сочувствие.

Андрей заметно хромал, всё тело ныло и болело, но крепкий сон залечил душу. Кроме того, спокойный голос и присутствие Лаварского действовало ободряюще.

«Может сколотим беседку, они отпустят нас?» — невольно закралась оптимистичная мысль.

В дальнем углу базы, более чистом, по сравнению с остальной территорией, наиболее проросла молодая трава, раскинули тонкие ветки хилые, северные березы, прекрасное место для отдыха. Объяснив мужикам, как и что нужно делать, он предупредил, что вечером братва, всем скопом, приедет отмечать возвращение старшего Лаварского. После этого они с Тригелем укатили.

Несмотря на разбитое тело Андрей, Юрка и Серега Соболь принялись за дело. У всех появилась призрачная надежда на освобождение за труд. Если бы Лапа знал, какая “Варфоломеевская ночь” его ожидает? Но сейчас энергично, превозмогая боль, работал пилой и молотком.

Посреди поляны, с растущими вокруг, начинавшими распускать зелёные листья берёзами, Соболь притащил, уложив параллельно друг другу три бревна, метра по четыре длиной, на расстоянии около полутора метров одно от другого. В центре выкопали яму и вставили четырёхметровый, бревенчатый брус. Его укрепили кирпичами, засыпали и утрамбовали вокруг землю, чтобы стоял крепко, не шатаясь. Поперёк брёвен на земле, плотно друг к другу приколотили доски. Получилась ровная, танцевальная площадка, размером четыре на четыре метра, с трехметровым столбом в центре, на который планировалось, насадить навес, в виде детского грибка. Деревянная «шляпка грибка» сколочена, но для крепления к стойке необходимо приколотить, на верхушке столба, крест-накрест два бруска, чтобы закрепить навес. Эти бруски приколотил к столбу Андрей.

Со стороны сооружение стало напоминать большой крест. Для окончательной конструкции, оставалось насадить навес и приколотить к брускам. Это дело решили отложить, и пойти выпить водки. Юрка, обещал проставиться. Он хвалился, что загодя прикурковал пару пузырей. Время около обеда, приезда братвы не ожидалось. Тем более, оставалось немного: — приколотить навес и принести из гаража стол с несколькими стульями.

После случая с Танькой, Лапа очнулся услышав похмельно- плаксивые всхлипы мужика. Открыв глаза, еще минут пять не мог сообразить, где находится.

Первое, что увидел — это коричневый, напрочь закопченный сигаретным дымом потолок, с висевшей посередине тусклой, желтой лампочкой, зарешеченную железной сеткой.

Андрей находился в грязном, маленьком помещении, сплошь пропитанном сигаретным дымом, который витал плотными клубами. В другом конце комнаты, под потолком располагалось маленькое окошко, зарешеченное тремя рядами железных прутьев. Сквозь мутное стекло еле просачивался слабый дневной свет. Помещение размером около пяти метров в ширину и около десяти метров в длину. Вдоль стен в два яруса стоят три пары привинченных к полу железных, тюремных нар с деревянным настилом. На нижней шконке лежал он сам.

«Что за бред…, — резко встряхнул головой Новиков. Он тут же скривился, крепко зажмурив глаза. Вспышка боли в висках, отозвалась мелкой, барабанной дробью.

Начав разглядывать камеру, Андрей старался хоть что-то вспомнить. В голову полезла всякая муть. Те события которые он припоминал, казалось , — либо происходили с ним или год назад ? — или вчера? — либо вообще приснились…, — черт его знает?

Единственое, он смутно припоминал, как гонялся по улице за бездомными собаками, кидал в них камни, а после на какой-то помойке яростно колотил палкой пустые бутылки...

Камеру из угла в угол, по-арестантски заложив за спину руки, с желтыми от никотина пальцами, шаркая ногами по полу, нервно мерил, заросший щетиной мужик, бичеватого вида. Другой, со свалявшейся, грязно- ржавой бородой сидел на соседних нарах, слезно всхлипывая:

Он был в старом, замызганом пальто без пуговиц, с оторванным воротником, накинутом на голое тело.

— Вот так вся жизнь прошла…,— плакиво обратился суточник самому себе. — А ведь я был учителем в школе…, — меня уважали…,— прогундосил он. И в армии был отличником строевой подготовки. Меня ставили в пример остальным солдатам ! — И вот ! — шмыгнул мужик носом, размазывая соплю по грязным щекам. Вот ты здесь Боря оказался! — он всхлипнул, комично хрюкнув при этом. На меня даже деды руки не распускали…, — истерично выкрикнул учитель. А милиция ногами избили…

Редкие волосы, длинные до плеч, грязные и спутанные, свисали плешивыми сосульками . Руки дрожат. Густо прорезанные сетью красных капиляров похмельные глаза. Радужная оболочка с желтым отливом. Щеки побиты язвами. Крупный нос в синих прожилках, усеян крупными порами. В уголках рта воспаленные заеды. Губы обсыпаны пятнышками бледно-зеленых гнойничков.

Он неожиданно зашелся сухим, затяжным кашлем с хрипотой.

Андрей осторожно, чтобы не растрясти остатки мозгов, опустил ноги со шконки. Рядом с железной дверью камеры, с кормушкой по центру, расположилась параша. Напрочь загаженный, заблеванный и полуразбитый унитаз. Рядом с ним водопроводный кран над ржавой, железной раковиной.

Новиков медленно, скривившись, чтобы не вырвало, покачиваясь, направился к крану. С первых же шагов повело в сторону. Пришлось остановиться широко расставив ноги, чтобы нормализовать равновесие.

Открыв вентиль, он большими, жадными глотками утолил жажду, после чего подставил голову под струю. Ледяная вода немного сняла боль и привела в чувство.

Подняв глаза, Лапа внимательней начал рассматривать камеру, куда он, непонятно, каким образом попал и её обитателей.

Кроме двух мужиков на нарах лежали еще пять человек. Некоторые либо спали, либо просто валялись держась за голову и тяжко вздыхая. Двое спившихся националов курили не вставая со шконок. Один постоянно чесался и дымил вонючей «примой», второй с тремя обрубленными пальцами на левой руке и без указательного пальца на правой, профессионально сворачивал, слюнявил самокрутку с газеты, набив в неё табака с бычков. Вентиляции в камере никакой. Дым в хате витал клубами, еле просачиваясь сквозь щель в неплотно подогнанной раме оконца. Когда-то, очень давно побеленные стены камеры, с обвалившейся местами штукатуркой, сейчас покрыты темно- желтым налетом от табачного дыма. Некоторые мужики явно бичи, о чем свидетельствовал их внешний вид. Пару человек довольно прилично одеты, но тоже с отекшими глазами и опухшими с перепоя мордами.

Тут только Андрей понял, почему болит голова. Воздух в камере настолько спертый, что слезились глаза. Едко воняло носками, немытыми телами бомжей, перегаром и чесноком. Конкретно несло кислятиной от унитаза, который давно не чистили. Достав из кармана сигареты, Андрей попытался закурить, аж передернуло и едва не выворотило с первой затяжки.

Дойдя до шконки он повалился на деревянный настил. Начиная напрягать мозги в попытке вспомнить, как он оказался в вытрезвителе, голова пошла кругом. Из мужиков никто не разговаривал, все мучались с похмелья. Кто натужно сопел, кто кряхтел иногда постанывая. Лапа ни у кого ничего спрашивать не стал. Да и сил не было совершенно. На душе препаршиво скребли кошки. В углу камеры гора разодранных на туалетную подтику книг. Но читать их, уже считается западлом.

Он вспомнил, как увидел голую Таньку, лежавшую на диване, в обнимку с каким-то мужиком. Что было после этого? — как он оказался в трезвяке ?— Андрей не помнил.

Полежал с пол часа. Взвизгнуло, загремело железо засова, тяжелая металлическая дверь отворилась. Один бичара назвал её роботом. На пороге появился толстый, здоровенный мент в погонах прапорщика. В руке он держал резиновую дубину.

— Живо поднялись и строиться в коридоре! — рявкнул вертухай.

Обитатели камеры, медленно слезая со шконок, сгорбившись, гуськом потянулись в дверной проем.

На продоле, кроме прапорщика, два сержанта- мордоворота, тоже с дубинками. Прапор зачитал список фамилий, обращаясь к мужикам, как к скотине, на повышенных тонах, стараясь сразу подавить любые вопросы.

Восьмерых синяков запихали в воронок и повезли в мировой суд.

Административные дела суточников отдали на рассмотрение мировых судей. Если раньше в вытрезвитель бухариков сажали народные суды, то передав производство на рассмотрение мирового правосудия, ничего не изменилось.

Молодая судья с кислой физиономией, уныло слушала дела арестованных, которые зачитывал начальник вытрезвителя или заместитель начальника городского изолятора временного содержания.

Как такового, медвытрезвителя в городе нет. Пойманных на улице, пьяных мужиков сажают, на пятнадцать суток в городской ИВС, как хозобслугу для выполнения мелких работ следственной тюрьмы. Для этого в ИВС для суточников выделены две камеры.

Судам, прокуратуре или самой ментовке нужна бесплатная, рабочая сила, для выполнения мелких хозяйственных работ. Разъездные наряды мусоров, регулярно делали, так называемые рейды по городу, специально для этой цели. Выполняя план по поимке пьяных мужиков, они писали в отчетах об успешном выполнении профилактических работ по борьбе с пьянством и алкоголизмом в стране. Ментам нужно чистить снег в ИВС около гор. отдела, подметать крыльцо, проводить уборку территории около прокуратуры, городского и мировых судов, красить заборы, разгружать или перетаскивать мебель в кабинетах .

Бичевские камеры всегда полны. В рейд ментовские машины выезжают когда хаты немного разгружались.

Мировые судьи, судят лишь формально. Всем шлепают административную статью, что человек находился в пьяном состоянии в общественном месте. Они не стараются разбираться прав он или виноват, нарушал- ли общественный порядок…., да и вообще, в каком месте пойманный человек находился, насколько пьян. Сколько менты приводят в суд людей, столько судьи на сутки и отправляют, совершенно не разбираясь при каких обстоятельствах человека схватили, что он за личность.

Степень опьянения устанавливает медработник с прыщавым лицом в приемнике ИВС, в белом, испачканном халате, накинутом поверх ментовского кителя. Через тонкую ткань халата хорошо прорисовываются погоны прапорщика. В бесцветных, рыбьих зенках полное равнодушие...

— Закрой глаза. Присядь два раза. Вытяни руки. Дотронься указательным пальцем правой руки до кончика носа…

Даже если человек выполнил все процедуры, фельдшер один черт пишет в заключении: « Находился в пьяном состоянии средней тяжести».

Прикрываясь правовыми нормами судебного рассмотрения административных дел, на поток поставлен конвейер дармовой рабочей силы для хозяйственного обслуживания, как зданий принадлежащих стражам правопорядка, так и учреждений правосудия.

Как правило хватают одних и тех уличных бичей или подвыпивших мужиков, которые в одиночку брели по улице. Но менты никогда не забирают студентов или иную молодежь, которая в дрызг пьяная вечером собирается толпами в городском парке у фонтана. Дураку понятно — молодые люди безропотно за дарма, как бомжи, работать не будут. Шпана по «понятиям» тусуется.

Суточников рассадили по лавкам свидетелей в зале судебного заседания. Вонь перегара десятка выхлопов быстро наполнила светлицу Фемиды. Деревянные лавки сплошь расписаны выцарапанными на них ядреными репликами в адрес ментов и четверостишиями о правосудии. Живописно нацарапанная голая Фемида с завязанными глазами в судейском колпаке, стояла загнутая на коленях. Новиков невольно ухмыльнулся надув щеки.

Начальник вытрезвителя бегло зачитывал дела каждого «нарушителя общественного порядка» поочередно.

Первым он зачитал «обвинение» мужику интеллигентного вида, который довольно прилично одет.

— «Гражданин…, в вечернее время находился на улице в нетрезвом состоянии, чем нарушил общественный порядок….

Мужичек поднялся со скамьи. Разведя руками, он возмущенно обратился к судье:

— Ваша честь! — я работаю начальником отдела в муниципальной управе…, — вчера на работе слегка отметили юбилей…, — ну я и возвращался домой пешком…,— недоуменно пожал он плечами. Уже у самого дома меня остановил наряд милиции…, — ни за что, ни про что запихали в УАЗку и вот сейчас сюда привезли, — возмутился он. Сейчас посадите меня на сутки. Меня же с работы выгонят! — продолжил он. А мне семью нужно кормить…, — да и вообще, в чем моя вина, не пойму?

Молодая судья, своими стервозно-вульгарными манерами больше походившая на привокзальную проститутку, нежели на жрицу фемиды, растерянно -вопросительно взглянула на зам. начальника ИВС, представлявшего в суд административные дела.

«Кого вы сюда привели? — что мне с ним делать?» — возмущенным взглядом выпучилась она на мента. Но вовремя вспомнив, что она главная в суде…, — быстро состроила серьёзную морду.

— Пить нужно меньше! — Вот на следующей работе будете головой думать…, — пять суток административного ареста, — нервозно дернула она плечами, с недовольством посмотрев на мента.

Следующим «рассматривалось» дело бичеватого мужичка с сильно опухшей физиономией. Мужик поднялся со скамейки, но не смог вымолвить слова. Судья «влепила» ему сразу пятнадцать суток.

Уже через день, в камере, когда мужику стало совсем плохо, остальные суточники возмутились. Менты отвезли мужичка в больницу. Оказалось, что наряд патрулировавший город подобрал его лежащим на тротуаре. Со слов мужика, он запомнил, как его остановила на улице шпана и начали избивать. Что дальше он не помнил. В больнице просветили рентгеном, оказалось челюсть сломана в двух местах. Почему морда у него настолько неестественно опухшая. Менты, вместо того, чтобы оказать лежавшему на дороге без сознания человеку помощь, забрали его, как нарушителя общественного порядка. Через два месяца Андрей встретил мужичка в камере по новой.

— Во! — здорова! — тебя, что снова загребли? — удивленно спросил Лапа .

— Да не-е…, — с усмешкой развел руками дядька. Всё тот же срок отбываю.

Оказалось, после больницы, когда у него срослась челюсть и врачи сняли фиксирующие шины, менты привезли домой повестку, что он должен отбыть еще четырнадцать суток административного ареста, так как в прошлый раз его «условно» выпустили из тюрьмы в больницу, а судебное решение, что он, рано или поздно должен отбыть свои пятнадцать суток ареста полностью — никто не отменял...

Третьим зачитали дело Андрюхи:

— Вчера в десять часов утра, гражданин Новиков А.И., находясь в нетрезвом состоянии купил в коммерческом магазине «Бриз» пять бутылок водки… Две бутылки распил из горла в магазине, а три остальных разбил, с силой швыряя об пол. После чего уснул около прилавка…

Лапа внутренне напрягся слушая обстоятельства своего дела. «Хоть в суде узнаю, чего я натворил» — мысленно ухмыльнулся он.

— В связи с тем, что Новиков А.И. впервые привлекается к административной ответственности…, назначить ему срок наказания, пять суток ареста…

Ударными темпами строилось новое здание отдела милиции. Лапа весь срок проработал на расчистке строительного мусора.

Наступило густое, хмурое утро. Снежный туман плотной завесой окутал пространство. Большие хлопья опускались на землю, оседали белым пеплом на проводах и ветках деревьев. Снег покрывал рыхлой ватой тюремный двор, крыши соседних домов. Покров ложился равно и легко на переполненные урны у крыльца. Невысокие сугробы сровняли бордюры и тротуары.

Размытый туман казался синевато- серым. Снег рассеивая свет утренних, уличных фонарей, заполнял пространство, затушевав землю и небо бледной, неясной пеленой.

Лязгнул замок железной двери. Новиков переступив порог ИВС, остановился перевести дух на тюремном крыльце. Глубоко вдохнул воздух.

Фасад здания, когда-то желтый. Сейчас размалеван в блеклые цвета. Его не раз перекрашивали, замазывали. Всегда разными красками. То в одном месте, то в другом. Местами штукатурка отлетала. Виден красный кирпич с прослойками раствора. Ржавые подтеки с крыши. Густой, крупный снег ложился Лапе на плечи.

Направляясь домой после отбытия пяти суток, Андрей больше всего молил, чтобы Танька срулила с квартиры. Он не знал, как себя поведет, встретившись с ней глазами, если у неё хватило наглости остаться. Андрюха боялся, что снова не сможет себя контролировать. Как вести себя в такой ситуации, принимать её извинения и объяснения? — …

Таньки дома, слава богу не оказалось. Свои вещи она забрала, прихватив с собой Андрюхин кассетный магнитофон, половину кухонной посуды и все продукты из холодильника. На столе лежала смятая записка « ЧАУ, дарогой…».

Новикову до того не хотелось сидеть дома, на душе слишком паскудно. Он решил прогуляться на базар. Туман понемногу рассеялся. Красное, северное солнце наполовину выползло из-за горизонта.

Выйдя из дома, у первой же пивной лавки повстречал двух сокамерников, которые вышли с трезвяка на день раньше него. По всему видно, что бомжи с утра приняли на грудь и радостно приветствовали Новикова, как старого знакомого.

— Андрюха! — братан…, — полез целоваться Васька, обнажив рот с редкими зубами, в кривой, страдальческой улыбке.

Сегодня Васек нарядился в обновку: Старое, демисезонное пальто цвета окружающей грязи с вытертым ворсом и оторванным карманом. Черный трафарет кармана, с торчащими нитками подсказывал, какого цвета пальто было раньше. Грудь нараспашку, прикрыта только грязным свитером крупной вязки с оттянутым воротом. На ногах криво- стоптанные кроссовки со шнурками разного цвета. Голова прикрыта солдатской, облезлой шапкой- ушанкой, с отчетливо-зеленым пятном от кокарды. Наверное менты в ИВС пожалели бича и подарили ему на зиму шапку из своих запасов. Одутловатое лицо в грязных подтеках. Буро-ржавые усы блестят от подсыхающей слюны. Гной в уголках глаз.

Со рта бомжа противно дохнуло гнилью, чесноком и перегаром. Скривившийся Лапа резко отвернулся и постарался отстраниться.

Весь цикл жизненного бытия у бомжика делился на две части. За три дня на свободе он успевал нажраться до синьки — потом его на пол месяца сажали на сутки. По выходе снова три дня вольницы — и обратно в ИВС. Он настолько привык к такому распорядку жизни, что ему ничего другого и не нужно.

Когда-то очень давно, молодой выпускник Нефтегазового, в те годы еще Индустриального института, с красным дипломом, Белышев Василий Николаевич попал по распределению на одно из богатых, газовых месторождений Западной Сибири. О таком заработке в те годы только мечтать. Но так как юный инженер с академическим значком делать ничего не умел, кроме, как трепать языком, то его назначили комсоргом бригады и одновременно профоргом. В обязанности Васи, теперь входило мотаться за водкой для буровиков на ближайшую факторию или гонять на вертушке на стойбища оленеводов покупать мясо для вахтовой партии.

В одну из таких поездок заночевав в чуме, он крепко выпил с бригадиром совхозного стада. Со слов Васи выходило, что абориген в знак дружбы подарил ему десятилетнюю девочку. Дочку одного из оленеводов своего стойбища. Васек от души принял подарок и воспользовался им. Через месяц он сам стал подарком в общей хате областной тюрьмы.

Но так получилось, что блатные не стали опускать Васька. То ли петухов в камере хватало, то ли попались гуманные зеки. В тюрьме Вася стал шнырем. А уже на зоне, благодаря своей пронырливости он дослужился до козырного шныря отряда. Начальником над всеми шнырьками и обиженными урками в бараке. Чем Васек несказанно гордился. Так как натерпелся страха в первые месяцы своего заключения. В колонии Белышев был каким- никаким, а всё начальником. Откинувшись досрочно по УДО он крепко накрепко подружился со стаканом.

— Ты наверное болеешь? — участливо осведомился другой бомжик Мишаня по прозвищу Волчара, доставая грязной, корявой рукой с кармана лосьон Фито-аромат.

Мишку Волкова привезла на Север жена. Четырнадцать лет они прожили душа в душу. Он неплохо зарабатывал буровиком на вахтах. Мишаня вырастил и воспитал её малолетнего сына. Вместе скопили деньги на квартиру. Хата в элитной новостройке приватизирована женой на свое имя. Мишка по доброте душевной даже не прописался в новой квартире.

Возвратившись с вахты он не застал своей суженной. Она умотала на Кубань жить к своей сестре. В квартире поселился её вернувшийся с армии сынок, которому она отписала квартиру в дарственную.

Молодой пасынок сменил замки на двери и отчим остался на улице.

Пока суды, адвокаты – всё оказалось без толку. По документам Мишка Волков не имел никаких прав ни на жилье, ни на мебель. Городская свалка стала его пропиской.

Лапа не знал уже, как от них отделаться.

— У меня деньги есть. Давайте пивка купим? — предложил он, уныло скривившись.

С половиной ящика девятки забурились в сквере, за торговыми ларьками.

После пары бутылок, мир вокруг Андрея начал расцветать красками. От души понемногу отлегло. Ветерок доносил гул воскресного рынка и дымный запах шашлыков с кавказской части базара. Подтаявший на солнце снег, с грязными разводами, обильно полит желтой мочей на задней стенке ларька, щедро усеян битыми бутылками, бычками и пустыми сигаретными пачками.

После того, как распили балтику- девятку, Васька вытащил с кармана два стограммовых пузырька аптечной настойки Боярышника. Горький, семидесятиградусный спирт конкретно шибанул по мозгам. Лапа только запомнил подъехавший ментовский УАЗик…

Не погуляв и дня на свободе, он вновь оказался в камере вытрезвителя. На этот раз судья влепила полные пятнадцать суток.

Снова мрачный, однообразно-унылый облик тюрьмы. Длинный, гулкий, полутемный коридор, с грубо оштукатуренными стенами, перегороженный в нескольких местах решетками со ржавыми, скрипучими петлями.

Каждый раз проходя по тюремному продолу Андрей терял ориентацию в пространстве. Куда, в какую сторону он направляется? Снаружи, старое кирпичное здание ИВС стоит вдоль улицы. Всё ясно и понятно. А внутри не сориентируешься, что откуда и куда.

Выщербленный во многих местах бетонный пол, тускло освещен несколькими слабыми лампочками. Налево направо вдоль коридора, массивные, металлические двери выкрашены в зеленый цвет с квадратными кормушками по-центру. На железном роботе каждой камеры четко нарисован номер.

« Опять по пятницам, пойдут свидания... — ехидно запело в голове Новикова. — За пьянки в тюрьму! — Лапа кисло скривился, вытаскивая шнурки с ботинок .

Около дежурного помещения суточников оформляли в бичевскую хату. В тюремном отстойнике сначала требовали всех раздеваться до трусов. Проверяли наличие денег в карманах, острых предметов, изымали имеющиеся документы.

Перед Андрюхой вертухай шмонал какого- то бичеватого мужика с помятой рожей в задрипаном пиджаке. Ничего не найдя у того в карманах, мент раздраженно спросил:

— У тебя вообще есть какие документы?

— Вот, только справка об освобождении, — достал мужик из-под стельки башмака смятую бумажку.

— А где живешь? — заинтересованно оживился мент, смеряя бича взглядом.

— Три дня, как откинулся начальник…— живу в другом городе, — произнес дядька.

— Чего домой не поехал? — у нас околачиваешься? — подозрительно стал допытываться вертухай.

— Денег нет на билет, — мужичка непроизвольно качнуло в сторону.

— Ну так и запишем, что бомж…, — сотрудник тюрьмы, сопя от усердия, начал заполнять корявой рукой в протоколе опись вещей.

Мужик мельком заглянув ему через плече в документ, как бы между прочим заметил:

— Слово бомж пишется с большой буквы, — усмехнулся он заплетающимся языком, шмыгнув носом.

Мент рассмеялся деревенским простодушием.

— Может прикажешь тебя на Вы называть?

— Дурик! — мягким сарказмом улыбнулся мужик, почесывая небритый подбородок. Б.О.М.Ж — это аббревиатура, не слитное слово.

Стоявшие в очереди на шмон бичи, громко прыснули со смеха.

Зайдя в хату Лапа тихонько прилег на нары. Голова трещит, все тело ломит, мутит. Кривые, опухшие рожи бомжей с набыченным взором. Тошнит, в мозгах звон. Тело мелко потрясывает.

Бессонная ночь в полубреду. Рано утром проверка. Лязг, громыхание, резкие окрики вертухаев с продола. Глухие, хриплые, недовольные голоса арестованных бичей, грудной, хриплый кашель. Лапа открыл глаза. Сумрачные, небритые рожи, крепко сжатые челюсти, угрюмо опущенные глаза, тяжелое сопение.

В углу на дальняке сидит неизвестный бичара. Тужится, кряхтит. Морда красная, вены на лбу вздулись. Правого глаза нет. Вместо него кривой, заросший шрам. Бомж спешит быстрее высраться.

Робот глухо, со скрипом открылся. Заглянул дежурный смены.

— На выход ! — громкий окрик.

Суточники потянулись в коридор. Выстроились у стенки. Бывалые сразу руки за спину. Бичевские хаты менты особенно не шмонают. Перекличка. Все на месте? Бичи заходят обратно.

Через час утренняя баланда. Снова лязг ключей. Кормушка открылась. В ней усатая морда вертухая, сопровождающего двух баландеров с тележкой.

— Кому жрать!

Пустая сечка или слипшиеся в кашу макароны. Еле-еле подкрашенный заваркой, тепленький чай. Буханка черствого хлеба. На обед суп из рыбных голов, без соли.

В камере оказался растерянный мужичек с хохляцким акцентом. Из сбивчивого рассказа следовало:

Мужик приехал два года назад с Украины. За это время заработал какие- никакие деньги, теперь решил возвратиться домой.

Купив на вокзале билеты на поезд, немного подвыпил, после чего его избили и ограбили уличная шпана. Забрали деньги, документы, билеты, вещи. Он сразу обратился в транспортную милицию на вокзале.

Вместо того чтобы искать документы, мужика посадили на сутки.

— Мы не контора добрых услуг, — сообщили менты. Ты пьяный, вот и посидишь в вытрезвителе. Как протрезвеешь, напишешь заяву, — усмехнулся начальник смены линейного отдела.

— Дак завтра не грабителей, ни концов не найдешь! — возмутился растерянный хохол.

— А нам, какое дело? — улыбнулся мент.

В те годы в России, активно начиналась «охота на интервентов». Негласное вытеснение из страны неконтролируемой, трудовой миграции с других, братских республик, бывшего СССР. Гастрбайтеров целыми бригадами вылавливали менты и закрывали в ИВС. Без суда и без оформления, каких-либо документов на арест, держали мужиков в тюремных камерах месяцами. Камеры бомжей всегда полны украинцев, таджиков, молдован, киргизов, даже белорусов. Удерживали мужиков до тех пор пока они не принесут от работодателя разрешение на работу в России, или не предъявят обратный билет домой.

Только не понятно, как они принесут ментам эти документы? — если сидят в тюрьме. Андрюхе искренне жаль мужиков. Их вина, что приехали в Россию работать на самых низкооплачиваемых и трудоёмких, не престижных работах, на которых Российский, работный люд не желал трудиться.

Продержав гастрбайтеров месяц — другой, в тюремной изоляции их выпускали. После «теплого» приема, иностранные рабочие бросив всё на свете, готовы быстрее уехать с города.

Деятельность правоохранительных органов, напоминала лозунг неонацистов — «Германия для немцев!».

Отсидев пятнадцать суток, Андрей освободился вместе с Амиром, Васькой, Аликом и парой других бомжей. Домой после тюрьмы он не пошел. Всё-равно в квартире хоть «шаром покати» — ни пожрать, ни денег. Вместе с бичами он направился на городскую свалку. Его душа была раздавлена. Единственное чего хотелось — побыстрее залить водярой свое социальное падение.

Накануне выпал небольшой снежек, подморозило и, свалка на солнце ярко блестела мириадами бриллиантов.

Городской полигон бытовых отходов поделен между бомжами на сектора, как собственно и весь город. Одни из бичей контролировали места попрошаек у церкви, другие промышляли на привокзальных площадях, в речном порту, жд вокзале или аэропорту, третьи специализировались на цветных металлах, и т. д. Попытки «поднять копеечку с чужой земли» довольно жестко пресекались. У каждой группы имелся смотрящий «барон». «Глобальные» вопросы решались на сходняке, который проходил тут же на свалке.

Васька, Алик и Амир жили в землянке. Вырытая яма обложена изнутри картонными коробками, посередине «общак» — общий «стол», сложенный из деревянных ящиков. По углам громоздились довольно новые и приличные диваны и мягкие кресла, которых на свалке предостаточно. Тут Васька довольно удивил Новикова, вытащив из какого- то подсобного углубления в углу землянки целый ящик с продуктами. На столе, как в сказке, оказалось несколько сортов пива, водка, фрукты, различные колбасы, виноград, консервы. Всё запечатано в упаковках, хоть и просрочено. Амир вытащил из-под стола бутылку «Советского шампанского». На тумбочке пиликал магнитофон. В землянку они провели провода от ближайшего столба. Андрей удивленно развел руками.

— Хе! — это еще не всё…, — усмехнулся Алик почесывая спутанную бороду. Скоро начнется «инквизиция», посмотришь.

«Инквизицией» на жаргоне бомжей, назывались весенние, повальные рейды налоговиков по коммерческим точкам.

Инспекция арестовывала продукты из магазинов предпринимателей с просроченным сроком сертификации. Конфискованные в маркетах: — тушенка, колбасы, консервированные фрукты, изымались у коммерсантов и вывозились на свалку целыми КАМАЗами. На городской помойке дежурный бульдозер. На дворе стояло начало мая и кругом еще лежали большие сугробы. Камаз подъезжал к сугробу и вывалил весь груз в снег. Следом за ним к этой куче подъехал бульдозер и проехал по сваленным продуктам. Андрюха видел, как трактор проехал по бутылкам паленой водки, которую забраковала налоговая, с поддельными акцизными марками. Несколько бутылок вывалились с коробок. Стеклянные бутылки просто вдавливались гусеницами в снег. Большинство из них не раскололось. О рыбных, овощных консервах или банках с тушенкой не стоит и говорить. Всё добро аккуратно собиралось бомжами и передавалось мелким, базарным торговцам.

В землянку зашел довольно прилично одетый мужик в новой джинсовке, правда с опухшей мордой, как у других. Худющий, жилистый, все пальцы в красивых татуировках. Он недоверчиво посмотрел на Новикова.

— Да всё нормально Гена, — улыбнулся Амир. Этот с нами, — он показал глазами на Андрея.

Когда уехал КАМАЗ с налоговым инспектором, в землянку зашел бульдозерист.

— Чё, выбирай Саня, что нужно… — махнул головой барон сиплым голосом. Или тебе деньгами?

Он отсчитал трактористу смятыми бумажками. Довольный механизатор вышел громко хрустя подошвами кирзовых сапог по бутылочным осколкам в землянке.

— Амирка! — обратился барон деловито потирая руки. Сегодня всё соберете, дальше, как обычно, — он мотнул головой, задержав взгляд на Лапе.

До вечера бомжи разбирали сваленные в кучу продукты. Которые имели не совсем товарный вид, оставили у себя. Печенье, сигареты целыми коробками, мороженное, коробки конфет и прочие продукты аккуратно сложили в картонные ящики.

Необыкновенной чистоты, густая, ярко- красная заря, ровной полоской лежала на горизонте, чуть выше её пространство окутано серо- розовой дымкой от сотни дымов со свалки, растворявшихся в бледно- ясном небе.

С утра Генка приехал на грузовом такси. Полную Газель загрузили продуктами и повезли на базар. На открытом рынке, хачики сами разгрузили машину и передали Генке толстую пачку денег. Тот не считая сунул в карман. Когда приехали обратно, барон вытащил бабки и по честному расчетался со всеми бомжами. Андрей удивился. За мелочную работу он держал в руках полторы тысячи рублей.

Сезонные рабочие, приехавшие с югов подзаработать на северах, пенсионеры, другие социально малообеспеченные слои населения, покупали продукты только с лотков на отрытом рынке. Торговавшие на базаре хачики, продавали товар за копейки. Пенсионеры прекрасно знали откуда продукты, но цены прекрасно устраивали и торговый оборот шел гораздо быстрее, чем в магазинах.

Погода стояла морозно безветренная. Снег хрустел под башмаками.

Ранним утром бомжи захватив Андрея, пошли на промысел. Из мусорных, железных баков, которые стояли в фешенебельных, элитных микрорайонах новостроек, где квартиры могли себе позволить купить, только обеспеченные люди, они доставали мусорные мешки и профессионально просматривали их содержимое. Рано с утра домработники выносившие мусор обычно не выбрасывали в мусорный контейнер, а аккуратно упакованное в мусорные пакеты ставили около бачков. Какого только добра не было в помойках.

Васька бесцеремонно полез в один из четырех баков. Начал деловито просматривать мусорные пакеты. Вытащил палку копченой колбасы, покрытую зеленой пленкой плесени. Обтер налет рукавом. Откусил, пожевал.

— Нормально... — бросил себе в сумку.

Потом снова наклонился. Поднял бутылку портвейна, потряс её, заглянул в горлышко, нюхнул, скривился.

— Нассали что-ли? — он с омерзением отбросил бутылку в другой контейнер.

Легкий морозец на дворе не давал быстро портиться продуктам. Яблоки, апельсины, едва начатые коробки с дорогими конфетами, колбаса, еще запечатанные банки с различными сортами кофе. Все добро, до приезда мусоровозки перебирали бомжи и несли обратно на базар.

На хозяйственных дворах коммерческих магазинов, продавщицы с братских республик или наемные рабочие должны перебирать, картошку, яблоки, другие фрукты с овощами, но им лень заниматься переборкой. Они не глядя высыпали в мусорные коробки за магазином часть годных продуктов накидав сверху пару гнилых. Приходил владелец магазина, посмотрев на задворках свалены в коробки «подпорченные» продукты, он оставался доволен. Считалось, отбраковку произвели. Хотя бомжи каждый вечер забирали вполне свежие овощи, без малейшего признака гнили. На следующий день плоды продавались на рынке.

В аэропортовском ресторане запечатывались в термопакеты порции питания пассажиров во время рейса. Количество пакетов на каждый рейс загружалась строго по количеству пассажирских мест самолета. Но многие пассажиры в полете просто отказывались от питания. Каждый день на свалку приезжала машина местной авиакомпании и выбрасывала пару картонных ящиков с неиспользованными, даже не вскрытыми порциями питания. Пакеты упакованы в полиэтиленовую пленку и запаяны. Авиакомпания старалась кормить пассажиров деликатесами. Внутри упаковки: и жаренные куры «гриль» и сыры (один раз Андрей даже попробовал «Камамбер», упакованный в фольгу, наподобие наших плавленых сырков «Дружба», правда он не знал был тот сырок настоящим элитным, франзузским сыром или очередной продукт китайских друзей). В запакованных порциях всегда ветчина, буженина, различные сервелаты, часто лежат балыки копченой рыбы. В упаковке всегда кусок масла, какой-нибудь джем в пластиковой формовке, иногда попадалась запаянная в пластик красная, зернистая икра. Оставшиеся с рейса продукты увозились на свалку сразу после прилета авиаборта. Бомжи быстро прибирали к рукам деликатесы. В мае на улице стояла минусовая температура. Замороженные порции стояли около землянки ящиками. Сезонные рабочие приехавшие с юга на заработки, бригады шабашников, жившие на стройке в вагончиках, приезжали к землянке и покупали у Васьки эти порции по червонцу за штуку, не торгуясь. Шабашники благодарили Ваську договариваясь о покупке в следующий раз. Чистая прибыль составила около двух тысяч рублей. Треть нужно отстегивать Генке.

В те годы государство обратило внимание на нищих. Начали принимать законы социальной помощи бездомным и реализоваться на практике.

При горсобесе построена небольшая забегаловка. Раз в день, социально- деградированным гражданам выдавалось бесплатное питание. Чтобы его получить, бомжам необходимо пару часов в день отработать на общественных работах. Дворниками около горсобеса. За работу давали разогретую перловую кашу или лапшу из бичпакетов «доширак», китайского производства без мяса, и чай в одноразовой посуде на заднем дворе собеса. Вот беда…, — бомжи никак не шли получать «бесплатные» обеды.

С горсобесовского склада можно получить старую, поношенную одежду. Сердобольные граждане относили в собес. На кой черт она нужна бомжам, если на свалку тоннами выброшены контрафактные джинсовые костюмы, нулевые пиджаки, с товарными этикетками или итальянские туфли с американскими кроссовками, изготовленные вьетнамскими производителями.

Весь изъятый контрафакт, по правилам «сжигался». Какой инспектор будет стоять и ждать пока конфискованная продукция сгорит до тла? Облив гору одежды керосином из бутылки он поджигал, со спокойной душой садился в машину и уезжал со свалки. Из всей горы тряпья не сгорало и трети. Огонь махом тушили бомжи и несли в землянки, где сортировали. На следующий день шмотки продавались в базарных «бутиках».

Пару раз Андрей видел, как трактор на свалке проезжал по куче сваленных компакт дисков и видеокассет. Вместе с налоговиками, на свалку приезжала целая делегация журналистов и телерепортеров с видеокамерами.

СD-дисками занималась другая «коллегия» бомжей и назавтра большая часть изъятых и «уничтоженных» DVD, вновь продавалась торговцами, у которых они изъяты. Телевидение еще целую неделю хвалило правоохранительные органы за борьбу с пиратской продукцией и защите авторских прав производителей интеллектуальной собственности.

В следующее воскресенье родительский день. Горожане приезжали на кладбище поминать усопших. Никакие торжественные церемонии не могли заменить самый настоящий праздник для бомжей.

Васька с Аликом и Андрюхой еще с вечера побрившись и надев цивильный прикид, с самого раннего утра дежурили на кладбище, с деловым видом приехавших на поминки потомков, прохаживались между могил.

Весеннее солнце слепило глаза ярко отражаясь от выпавшего вчера чистого, белого снега. У входа на кладбище стоял микроавтобус густо обвешанный гирляндами искусственных цветов. Насыщенные краски венков на могилах, на фоне белого снега добавляли особый колорит праздника. Из широких динамиков, установленных на крыше машины, горланили Зыкина, Шульженко и Расторгуев, придавая поминкам особую торжественность. Витавший над могилами запах свежих цветов прогонял застоявшийся дух кладбищенских тубероз.

Родственники усопших подъезжали на машинах целыми семьями. Прибирались на могилках. Выпив по пятьдесят грамм у памятника, они оставляли на надгробном камне живые цветы, почти полные бутылки водки. На могилу клали, блины, оладьи, пирожки, конфеты, и т.д. После чего уезжали.

Бомжи метким, тренированным глазом подмечали, кто помянул усопших. С серьезным, невозмутимым лицом Васька с Аликом заходили в оградки и с деловым видом поминающих родичей, копошились у надгробий. В большую сумку собирали все съестные припасы. Водку из бутылок сливали в пластмассовую канистру, которую Васька держал в руке, будто принес с собой для цветов. Алик незаметно забирал с могил цветы и так же незаметно передавал Андрею, который относил их в тёмном, непрозрачном пакете Амиру за кладбищенскую ограду. Тот, в свою очередь сортировал, отбрасывая начинавшие вянуть цветочки. Хорошие складывал в большую, черную сумку. Когда сумка наполнялась он закрывал её и относил Генке, который дежурил у ворот кладбища. Генка тут же ловил первое такси и отвозил сумку с цветами в ближайший цветочный киоск, стоявший по дороге на кладбище. С продавщицей за ранее оговорено. Люди ехавшие на кладбище, к середине дня, не ведая, откуда свежие розы, гвоздики, хризантемы, покупали их в цветочном магазине и клали на могилы своих родственников. После чего, цветочки посредством бичей вновь пускались в оборот.

За день работы бомжи обеспечили себя едой на неделю. Водку выпили за два дня. Чистая прибыль от кладбищенского «бизнеса» составила несколько тысяч рублей.

Вечером Амир предложил Андрюхе выгодное дело. В одноэтажном районе города с частными дворами он, зайдя в один из дворов, прирезал ножем сидевшую на привязи собачку.

На улице стояла полярная, майская ночь. Огромно красный диск солнца слепя глаза неспешно вынырнул из-за горизонта. На другой стороне неба одиноко висел бледный серп луны. Где то за околицей лениво перекликались собаки. Подмороженный ночью снег звонко хрустел под ногами в окружающей тишине.

Небольшого мохнатого песика хозяева держали на цепи только для виду. Собачка радостно завиляла пушистым хвостом, когда Амир направился к её будке. Ей скучно и захотелось поиграть с человеком. Никакой агрессии пес не проявил… Увидев в руке татарина нож, собака почувствовала неладное. Поджав хвост, песик не успел ни тявкнуть, ни заскулить. Его взгляд так и застыл в безмолвном испуге, когда Амир одним ударом перерубил собачке горло.

Быстро перерезав ошейник, он запихав еще дергавшуюся тушку в мешок, быстро перепрыгнул через забор.

Лапа наблюдавший из-за ограды, быстро задал деру вслед за Амиром.

— Ты чё, сдурел? — наехал он на него, когда отдышавшись после стремительного бега, они уже в лесу. Нахрена собак резать? — недоуменно возмутился он, держась от Амира подальше..

Амир подвешивал за лапы собачий труп к дереву. Умело сняв шкуру, он положил тушу в полиэтиленовый пакет, шкуру бросил в мешок.

— Привыкай! — в блокаду собственных детей жрали, а тут какая- то собака, — он сплюнул на окровавленные руки, тщательно вытирая их снегом.

К утру дошли до общаги строящегося молокозавода, который сооружали рабочие из северной Кореи. Тушу собаки Амир продал за сто рублей, а шкуру отнесли и сдали за стольник армянам в сапожную мастерскую. Андрей часто видел, что в обувных мастерских на продажу выставлены новые, женские бурки или пухнатые унты на собачьем меху. Обувь ценилась и дорого стоила. Он собственно никогда и не задумывался откуда берется собачий мех для пошива. Звероферм по разведению собак не бывает.

— У-у!.. — вот прошлой зимой мы поохотились, — начал хвастаться Амир. В землянке всегда было мясо… Остатками гнилых зубов он старался разжевать кусок собачатины, иногда макая сырое мясо в банку с солью. Кровь текла по подбородку.

Одно время он работал муниципальным рабочим по отлову бродячих, безнадзорных собак на улицах города. Там приобрел навыки живодера.

В молодости Амир Ниязов активно занимался спортом. Был чемпионом области по боксу. Угодив за драку в тюрьму. Там начал быковать. Вместо пояса чемпиона в руки ему дали швабру и ведро. На семь лет рингом боксера стали туалет и хозяйственные помещения в бараке.

Тогда Андрюхе впервые, перестала нравиться романтика бичеватого приволья.

Малоимущие жильцы, не имевшие холодильников, проживавшие в общагах или малосемейках, зимой вывешивали продукты за форточку. Те кто жили на втором на третьем этажах считали безопасным вешать мясо за окно, но они горько ошиблись. Длинными, деревянными шестами с крюками на конце бомжи доставали до четвертого этажа.

На базаре лоточники продавали кварцевые часы, китайского производства — по сто рублей за штуку. Разложив их на длинном прилавке. Мишаня, прилично одетый, отвлекал разговором продавца прицениваясь и с деловым видом расспрашивая торговца, что за «котлы»? Его подельники, изображая из себя праздно шатавшихся по рынку зевак, успевали стянуть пару-тройку браслетов. Через пять минут бомжи сдавали часы другому лоточнику, торговавшему часиками на другом конце рынка. Сбывали их не за сто, а за двадцать — ровно на бутылку балтики. Особой прибыли такие занятия не приносили. Занимались бичи воровством чисто, ради «творческого» интереса.

Особое место в доходной части бюджета занимало попрошайничество, около центральных, торговых центров или супермаркетов.

Воздух пропитанный весенней свежестью, дышал влажными испарениями. Повсюду журчали маленькие ручейки, разливаясь на тротуаре около крыльца продуктового маркета в озерца талой воды. Лужи заставляли пешеходов неуклюже прыгать или с кошачьей брезгливостью ступать по воде. Грязные, забрызганные машины подъезжали на стоянку, из них выползали пассажиры. Озадачено щурясь на ярком солнце они высматривали место куда можно ступить, чтобы пройти в магазин. Самая большая лужа разлившись оставила только узкую дорожку сухого асфальта для прохода.

Один только нищий смирно сидел у этого перешейка, кутаясь в драное пальто и стыдливо опустив нечесаную голову. Обойти его никак не возможно. Все кто входил или выходил из магазина, так или иначе должны пройти мимо попрошайки. Он не перегораживал дорожку, выбрав себе сухой островок слегка в стороне. Перед Васькой лежала перевернутая кепка с мелкими деньгами.

Надтреснутым с тягучей хрипотой, будто простуженным голосом он тянул заунывную, мрачную песню — глаза выражали беспредельную тоску.

...И печально по снежному полю...

Разливается песнь ямщика.

Столько грусти в той песне унылой...

И тоски в напеве родном,

А в душе моей хладой и стылой...

Он настолько преобразился в этой роли, до того натурально вошел в образ.

«Какой актер пропадает» — усмехнулся про себя Лапа наблюдая с автобусной остановки напротив магазина. В его функции входило высматривать ментов и бомжей из конкурирующих семеек. После чего подать незаметный знак своим.

Васька сидел в людном месте, смотря куда-то поверх голов, ничего не прося. Когда в кепку кто-нибудь клал деньги, он коротко кивал головой и мучительно щурился, обнажив гнилозубым ртом подобие тоскливой улыбки, иногда почёсывая спутанную бороду.

— От души! — благодарил он каждого, кто жаловал деньги. — Здоровья, удачи Вам! — добавлял Васек плаксивым голосом.

Некоторые проходили мимо стараясь не замечать нищего. Одни о чем-то озабоченно говорили по сотовому телефону, другие пустыми глазами просто отворачивались или с каменными лицами смотрели прямо перед собой. Васькино лицо становилось постно- скорбящим.

Алик одевшись победнее стоял на углу магазина. Натренированным глазом они сразу подмечали клиента.

Из магазина выходит мужик в годах:

— Извини уважаемый! — культурно обратился он к человеку. Не выручишь на пиво рублей пять? — вежливо протягивая трясущуюся ладонь, тяжко вздыхая попросил он.

Люди смотря, что человеку в самом деле плоховато, давали мелочь - кто пять рублей, кто десятку.

Выходят группа молодых парней с пивом:

— Пацаны выручите сколько не жалко, болею, помираю… — уныло просит он.

Подпьяненькие парни щедро отдавали мелочь нищему бомжу.

— Ох!… — от всей души! — плаксиво благодарил он парней. Удачи, счастья Вам пацаны…

Главное нужно просить культурным тоном и всегда не забывать благодарить.

Расщедрившиеся парни великодушно пожаловали бичу за вежливую благодарность, пятидесятирублевку.

— Да, что дед не понимаем, что- ли ?.. — сами порой болеем. Иди подлечись...

В Васькину кепку сердобольные граждане успевали набросать рублей сто. За час работы они с Аликом умудрялись настрелять рублей двести- триста.

К магазину, блеснув солнечным зайчиком на лобовом стекле, неспеша подъехала ментовская уазка с синей полосой по борту.

Васька негромко ворча себе под нос, не спеша поднялся и прямиком через лужу заковылял за угол магазина.

Амир специализировался по машинам. Как правило иномаркам. У крупных торговых центров всегда стоят крутые Лексусы, Мерсы, различные джипы и т. д. Он где-то раздобыл ортопедическую трость и прихрамывая обходил с тросточкой машины. У крутых считалось западлом держать в бумажнике мелкие купюры. Они всегда великодушно жаловали хромому, нищему попрошайке обычно стольники, иногда царственным жестом могли дать пятисотку.

За пару часов коллективного сбора бомжи имели на кармане до тысячи рублей. Как правило пока не насшибали пятьсот-шестьсот рублей не уходили с паперти у магазинов.

Пару раз пробовали посидеть у городской церкви, но там «доход» гораздо скромнее, а иногда вообще «полный голяк». Давно канул в лету тот милостивый, православный «барин», который подавал «каликам-перехожим» копеечку за Христа ради. Да и самого «барина» на «мерсе» подле Божьего храма не видать. Папертью юродивого люда, «свято место - пусто не бывает» — теперь торговые гипермаркеты и прочее.

День близился к концу. Огромно- красное солнце присело на хребет горизонта. Вечерний, майский морозец покалывал нос. Бомжи с чувством честно отработанной трудовой смены, столпились на задворках за магазином. Амир достал с пакета бутылку паленой водки. На этикетке красовалась морда северного оленя с ветвистыми рогами. Держа трясущимися руками железную кружку, он почти до краев налил в неё суррогата. Одним большим глотком опорожнив тару, он снова плеснул в неё водки. После чего резким движением вылил в себя вторую стопку.

Лапа ошарашено заморгал глазами. Возмущенно разведя руками он наехал на Амира.

— Ты чё по хамски так… — пробасил Новиков. Если банкуешь, то сперва протяни стакан товарищу…

Васька надрывно хохотнул.

— А где ты видел татарина, чтобы цивилизованно бухал? Им вообще пить не положено, — язвительно добавил он. Потом отобрал бутылку у Амира.

— Во-во… — поддакнул Андрей. Щас расскажу Аллаху, как ты водяру жрешь.

— Да пошли вы… — надулся Амир закусывая огурцом. Еще от вас выслушивай… — он тяжко вздохнул. — Наутро чё возьмем? Болеть будем…

Тяжелой, усталой походкой бомжи поднимались на высокое крыльцо аптеки. Амир не вынимая руку из правого кармана, крепко сжимал деньги в кулаке. Новиков заметил, как он приостановившись позади остальных, быстро переложил сотенную в другой карман, воровато бросив пугливый взгляд вперед. Не заметив, что Лапа его засек, сразу отвернувшись, татарин начал чего-то ворчать себе под нос, как ни в чем не бывало.

Перед закрытием в аптеке, у кассы стояли пару теток. Васька с Андрюхой будто разглядывая, чего- то у стеклянной витрины с мазями финалгон, фастум-гель к фармацевту не подходили, ожидая пока уйдут покупатели. Амир будто с внимательной заинтересованностью рассматривал на стене рекламный плакат с китайским чаем для похудения.

На улице стемнело. В свете неоновых ламп, в чистом офисном помещении помещении аптеки со стеклянными витринами, заваленными яркими, разноцветными коробочками с аспирином, детской присыпкой, памперсами и другими лекарствами, бомжи в фуфайках, заросшие рыжей щетиной на опухших мордах совершенно не писались в окружающий интерьер.

— Ну чего вам… — сама обратилась уставшая аптекарша с пластиковой табличкой, с фамилией на переднем кармане, когда из аптеки вышли тетки.

— А настойка боярышника есть? — быстро подошел к кассовому окошку Амир.

— По шестнадцать рублей нет, — недовольно ответила фармацевт отвернувшись. По двадцать два рубля остался.

— Дайте четыре штуки, — сразу попросил Амир, смущенно щмыгнув носом, доставая смятые купюры и аккуратно расправляя их на ладони

Аптекарша выставила четыре стограмовых флакона.

— Еще муравьинный спирт, пару штук пожалуйста, — суетливо подскочил Васька.

— А то нам поясницу нечем растирать, — язвительно гоготнул Новиков.

Васька быстро пробежав взглядом по полкам позади продавщицы, добавил:

— Один зверобой и вон тот гриб чаги в пузырьке, — он показал на полку раздувшимся пальцем из-за вросшего в кожу желто-загнутого ногтя, стыдливо пряча грязную руку, когда увидел ошарашеный взгляд женщины.

Аптекарша скривившись брезгливо взяла деньги.

У аптеки нетерпеливо ожидал Алик. В «Бытовой химии» он купил «Траян» для мытья кафельных раковин, и в хозяйственном киоске три пузырька Тройного. Флакончики приятно позвякивали в кармане его фуфайки. По довольной, сморщенной и почерневшей от пьянок, густо изрезанной сетью глубоких морщин роже, легко читалось, что одеколона он купил больше. Пару штук уже засадил в тихушку. Алика заметно качало. Заплетающимся языком он бормотал чего-то. В конце каждой фразы, разборчиво слышалось только:

— В рот мента !... — он агрессивно-набыченным видом, нескладно рубанул рукой по воздуху. Его качнуло и по инерции повело в сторону вслед за рукой.

Когда подошел Андрюха, Алик недоверчиво уставился, настороженно вглядываясь ему в лицо, своим единственным глазом. На втором глазу расплылось мутное бельмо. Наконец разглядев, кто перед ним, он растянул потрескавшиеся губы в подобии улыбки.

Раньше Алик был Альбертом Исааковичем Фальштейном, хотя в напрочь засаленном, изжеванном, неизвестно каким образом сохранившемся паспорте с логотипом СССР на обложке, который он берег, будто икону, было записано Белорус. В молодые годы он летал командиром на ЯК-40. Выйдя на пенсию ударился во все тяжкие... С женой развелся, детям стал не нужен, дальше в лес – больше дров...

В прошлом году, пропив всё, что можно из своей квартирки, он жил лишь тем, что приносили под закусь пожрать да выпить собутыльники и бичи со всей округи. Большинство из своих новых корешей, он раньше знать никогда не знал. Некоторые из друганов у него практически «прописались» и не выползали из квартиры.

Потом как-то незаметно начала заявляться неизвестная молодежь. Принесут бутылку. Пока он пьяный спит, они варят наркотики в ложке. По всей кухне разбросаны шприцы, флакончики из-под солутана. Пустые пачки демедрола, бутылки с ацетоном.

Один раз он попробовал выгнать такую шатию-братию из квартиры. Потом пол месяца ходил с синяками на морде и отбитыми боками.

В конце концов Альберт сдал квартиру на полгода кавказской семье, торговавшей на базаре. А сам решил пожить временно на свалке, пока наркоманы забудут к нему дорогу. Предоплату, которую квартиранты ему заплатили, Алик пропил за месяц. Когда он пришел за остальными деньгами, то оказалось, что его квартиранты уже сами пересдали квартиру другим нерусским, и новые жильцы его знать не знают. Деньги они заплатили первым квартиросъёмщикам. А где искать первых, он даже не в курсе.

Главное Альберт из-за пьянок совсем забыл куда он девал документы на свою квартиру. Либо они в самой квартире остались или где-то в другом месте запрятал?

Вечно пьяный или с похмелья на измене, он боялся идти к ментам и, откладывал каждый раз это мероприятие уже почти полгода. Пенсию в сберкассе ему тоже не выдавали, без паспорта и сберкнижки. Где эти документы Алик не помнил.

Весь месяц Новиков не просыхал. С утра похмелялся, вечером вновь напивался. Нередко приходилось просыпаться то в придорожной канаве, то в грязи под забором, то на автобусной остановке. Даже удивительно, что вновь в вытрезвитель он загремел только через месяц.

Андрей проснулся в каком- то бичевнике. Как там оказался? — Лапа не помнил.

Новиков лежал на полу, на грязном, крепко испроссатом матрасе. Еще не протрезвев, почувствовал, как вокруг несет кошачьей мочей, мышами и раздавленными клопами. Через заляпанное, мутное стекло половины окошка пробивалось солнце. Вторая половина окна заколочена неровно обрезанным куском фанеры.

Рядом с Андрюхой, на том же матрасе лежала неизвестная баба, с напрочь пропитым лицом. По её одутловатой морде, с синими мешками под глазами, невозможно определить сколько ей лет. Или около двадцати или за пятьдесят? Щеки свисали ниже подбородка. Бледно- сизой кожей бичиха похожа на утопленницу. На щеке гнойно- мясистая бородавка, из которой торчат две длинные, седые волосины. Растрёпанные, слипшиеся волосы неряшливыми лохмами торчат в разные стороны. На мятой, длинной юбке обильно лоснилась засохшая блевотина. Юбка напоминала, обляпанный лоснящейся чешуей хвост русалки.

— Во!! — …баный по голове…— уже русалками валяюсь! — совсем докатился! — матернулся Лапа . — Еще не хватало трипак подхватить. Как же выбраться с этого болота? — уныло скривился он отодвигаясь от старухи. Бичиха заворочалась и громко всхрапнула во сне.

Новиков встряхнулся и поднявшись направился к выходу. Обшарпанная, грязная дверь не имела замков. Вход в бомжатник свободный. « Заходи, как хозяин! — только с пузырем !!» — усмехнулся он про себя. «Всё равно украсть нечего».

Лапа вышел на улицу. На Севере летом Полярный день, все ночи напролет светит солнце. Он ни как не мог определить, в какой части города находился. Осмотревшись Новиков понял, что забрел в отдаленный район на окраине. Такие «Шанхаи» есть в каждом городишке. Где в этой дыре достать опохмелиться? - непонятно. «Трубы конкретно горели». Андрюха направился к ближайшему, единственному, на всю захолустную округу магазину.

Ночью около «дежурной», коммерческой забегаловки никого не было. Только одиноко стояла легковая «тачка».

«Таксист наверное?» — сообразил Андрей , направляясь к машине.

В кармане лежали спертые на рынке наручные часы.

«Загоню «котлы» таксисту, хоть пива возьму » — поразмыслял он, не посмотрев, что номера у легковушки синего цвета.

В машине сидели, скучали два парня.

— Мужики! — заискивающе и протяжно обратился Андрей к водителю. Купите часы за двадцать рублей… — Болею с бодуна ужасно. Хоть пивка похмелиться.

Парни взяли часы, внимательно их рассмотрели.

— О-о! — мужик…, — вдохновились сразу в оба голоса. Часы твои стоят дороже… — Жалко, денег с собой не захватили — сокрушенно цмыкнул один. Но ты не скорби! — «обнадежил он». Поехали с нами, — весело пригласив Новикова в машину. Мы без «базара» часы у тебя купим, — даже пузырь сверху проставим.

Обрадованый Андрюха открыв заднюю дверцу машины, по барски уселся на сидение.

Когда поехали, один из парней повернулся к Лапе:

— Ну что, бомжара! — колись, где часы спер? — весело наехал на Андрюху парень, таким знакомым, ментовским тоном.

Новиков понял, что конкретно лоханулся. Те, кого он принял за таксиста- частника, — оказались дежурившие ночью по городу опера в гражданской одежде.

У бомжей, в процессе бичевания вырабатывается нюх на различного рода ментов, — не простительная лажа — не заметить такую деталь, как синие, номерные знаки машины.

— Мужики да это мои часы, — заныл Новиков. Может я домой пойду ? — он начал лихорадочно искать ручку задней дверцы.

— Ну- ка сидеть ! — опер перегнулся назад, два раза стукнув Андрея по уху.

«Колоть» насчет часов они не стали, просто забрав их себе. Лапа вновь оказался на нарах вытрезвителя.

Через неделю в камеру менты запихали Ваську. Лапа ужаснулся, когда его увидел. Вся морда в синяках, ссадинах и кровоподтеках. Голова обмотана пропитавшимся кровью бинтом. Левое ухо наполовину разорвано и сочилось. Сгустки полузасохшей крови висели сосульками на грязных, спутанных волосах.

— Ты чего… — это кто так тебя? — развел руками Андрюха, смотря на Ваську округленными глазами. Он сразу вскочил с нар, начав аккуратно усаживать Белышева.

— Да шантрапа от…здили, малолетки какие-то, — прокряхтел Васька через боль.

Андрей уложил его на свою шконку. Остальные сокамерники послезали с нар. Окружив Васька начали переспрашивать его, что да, как дело.

— Да купил чекушку…— простонал Васек. — Зашел за магазин распить её. А там пацанва тусуется — человек пять. Забрали водку, разбили бутылку на башке, а потом начали ногами пинать, — скривился он держась за бок.

— А менты где тебя выцепили? — спросил Андрей приподняв брови.

— Да они подъехали, как раз, когда шпана, меня толпой …ярили. — Малолетки мигом в рассыпную разбежались, — простонал он. Менты даже догонять не стали, — отмахнулся Васька рукой. Меня запихали в УАЗку и сюда привезли. В дежурке, башку бинтом замотали, да в камеру запихали…

На следующий день, на суде Ваське припаяли сразу пятнадцать суток. Судья знавшая его, как облупленного, даже не стала разбираться, что да, как обстояло дело. Васька безропотно выслушав постановление об аресте «за нарушение общественного порядка», даже не стал возражать.

— Да-а… — уныло сплюнул он. Мне не привыкать ни к шпане, ни к ментам…, — переживу как- нибудь…

— Может заяву напишешь? — как-то неуверенно спросил Новиков.

— Ага щас! Даже прокурору... — Васека едко сморщился, слегка потрогав пальцами повязку на голове. Прошлой зимой к нам в землянку, малолетки целой толпой завалили. Меня от...ярили. Перевернули, поломали всё в землянке. Деньги забрали.

Он задумавшись замолчал. Потом отмахнулся рукой.

— Я с психу написал заявление в мусарню. О том, что черти ворвались, ограбили. Так менты, мало того, меня же закрыли в обезьянник. Еще сами и долбили пару дней, пока заяву обратно не забрал. Им нахрен нужен лишний висяк. Малолеток ведь найти еще надо, — Белышев злобно сплюнул, мучительно скривившись разбитыми губами.

Среди ночи раздалось лязганье замков робота. Заспанный, недовольный вертухай, вразвалку зашел в камеру. Он кислым видом оглядел суточников.

— Ты… — прапорщик показал дубинкой на одного бича.

Он еще раз внимательно оглядел шконки.

— И ты … — кивнул Новикову. Быстро поднялись и за мной.

— Куда? — переспросил Андрей.

— Понятыми поедете, — беспрекословно пробасил вертухай поворачиваясь к двери.

Для проведения следственных прецедур, ментам часто требуются понятые… — А где их взять? Широкое применение получила практика привлечения в качестве понятых, арестованных суточников.

Андрей один черт не мог заснуть. Как и других бичей, мучала похмельная бессоница.

Хоть какое-то разнообразие подышать свежим воздухом после вонючей и душной бичеватой хаты.

Несколько минут тряслись в дребезжащем ментовском уазике. Старшина -водитель привез на окраину города. Зайдя в квартиру, Новиков остолбенел. В богатой сразу видно квартире, ясно видны следы погрома. Небрежно выброшенные из шкафа книги раскиданы по полу. По комнате разбросаны меховые шубы, одежда из шифоньера. В углу валялся сброшенный со стола монитор. Экран телевизора разбит. Все тумбочки раскрыты. Из них вытряхнули какие- то бумаги, папки. Шторка на окне и ковер на стенке сорваны. Кресло перевернуто. Огромная хрустальная люстра валялась на полу.

— А где опера? — водитель подошел к скучавшему и заспанному, молодому сержанту.

— Да следственная группа уже уехали. Меня сторожить оставили до утра, — промямлил сопливый сержант. Пока слесарь не придет.

Он зевнул обнажив ровный ряд белых зубов

— А нахрена я понятых привез? — возмущенно дернул плечами ментовский водила. Бля! — подняли среди ночи, вызвали. Сказали понятых притащить, а сами срулили, — начал материться он.

— Они нужны для вскрытия квартиры, — оправдываясь проныл сержантик. Сигнал об ограблении поступил от соседей. Ну сам видишь, — он обвел рукой комнату. Опер сказал, чтобы ты отвез понятых в отдел, протокол вскрытия квартиры подписать.

— Чего, хоть украли? — спросил водила оглядывая погром.

— Опера что-то написали да уехали, я сам не знаю. Это депутата квартира.

Старшина прошелся по комнате разглядывая картину. Деловито открыв шкаф он округлил глаза. Потом что- то размышляя задумчиво уставился на сержанта.

— Подойди сюда, — он мотнул головой. Смотри.

Лапа тоже заглянул из любопытства. На нижней полке стоял ящик с каким то нерусским коньяком. Коробка большая, фигурные бутылки стояли ровненькими рядами, блестя золотистой фольгой на горлышках.

Старшина многозначно взглянув на сержанта, вытащил две бутылки.

— Нате держите, — он протянул пузыри Новикову и второму бомжу. Не дай бог проболтаетесь черти. Сейчас по дороге запрячете, а с суток выйдете заберете.

Андрюхин коллега, безучастно переминавшийся до этого со скучающей миной, вдруг оживился, глаза загорелись.

— Да ни в коей жись, начальник! — мое дело тишина, заметано… — засуетился он пряча бутылку за пазуху. Куда ящик нести? В машину?

Водила повернулся к сержанту изумленно застывшему с открытым ртом.

— Не грузись! Завтра после дежурства заберешь пол ящика у меня в гараже. Тут один черт без хозяина не определить, что украли, что нет. Опись будут делать когда депутат вернется.

Подписав протокол в гор. отделе, в тюрьму возвращались уже под утро. Восходящее солнце сверкало и переливалось на стеклах УАЗки. Ветерок через открытую форточку приятно обдувал морду. Проезжая по пустынному городу с однообразно мигавшими желтыми фонарями светофоров на перекрестках, Новиков удовлетворенно прикрыл глаза. Хорошо, что я согласился поехать понятым. Не доезжая квартала до ИВС, бутылки запрятали под сараем внимательно оглядевшись, чтобы никто не увидел со стороны.

На следующее утро проснувшись, Лапа обнаружил, что по руке ползла маленькая, полупрозрачная, зеленоватая мошка, перебирая множеством едва заметных лапок.

— Ё-моё! —вшей бельевых нахватал, — испуганно чертыхнулся Новиков. Он резко вскочил со шконки, лихрадочно начав стряхивать с рук, с головы. Потом дернулся в двери и, уже замахнулся долбиться в робота. Но резко тормознул.

И чё толку? — кисло скривившись подумал Лапа. Один черт послезавтра выпускают.

Он уныло присел обратно на нары. Не спеша снял с себя свитер, начав его старательно вытряхивать.

На соседней шконке Васька приподнял голову.

— С почином тебя.... — глаза насмешливо смеются.

— Иди на...й ! — Андрей раздраженно сплюнул, снимая грязную футболку.

Оставшиеся два он с нетерпением ожидал окончания пятнадцатисуточного срока .

Когда выпустили, Новиков своей бутылки в тайнике не обнаружил. От досады решил твердо завязать и с бомжами и со свалками.

За пятнадцать дней мозги немного просветлели. В квартире он не был уже месяц. Зайдя домой Андрюха обнаружил разбросанную на полке мелочь. На пиво хватало. В тапочках, в футболке и шортах он спустился в ближайший магазин, находившийся от подъезда всего в пятидесяти метрах.

Купив Балтику направился к дому. Усевшись на лавочку у подъезда, Новиков привычным движением открыл крышку зубами. Теплое, старое пиво сразу вспенилось через горлышко, потекло на землю, прекратив пузыриться, когда в бутылке осталось только половина янтарной жидкости. В воздухе разлился аромат ячменного солода.

Возле подъезда стояла пустая, детская коляска соседей-молодоженов. Новиков еще подумал: «Неудобно рядом с коляской распивать пиво. Наверное нужно отойти к другому подъезду?».

Из кустов выглянул бездомный пес со свалявшейся шерстью. Щурясь на утреннем солнце, он недоверчиво уставился на человека, по- собачьи раздувая ноздри, начал втягивать воздух. После чего подхалимски прогнувшись, помахивая хвостом и задницей, не отводя просящего взгляда от Новикова, почти ползком неуверенно приблизился и лизнул правый тапок.

Лапа не успел сделать глотка, как откуда ни возьмись, резко подъехала ментовская УАЗка.

— Новиков! — залезай в машину, — резко приказал участковый с кабины.

— Какого …уя! — возмутился Андрей. Я около своего подъезда сижу. По улицам не шатаюсь. Ты сам смотри! — показал он на свои ноги. Я в домашних тапочках…

— Ну ты, что не понял! — рявкнул мент. Ты пиво на улице распиваешь…

Выйдя через пол месяца из вытрезвителя, Андрей твердо решил не брать в рот ни капли спиртного. Во всяком случае в ближайшее время. Он прекрасно осознавал насколько засосало «гнилое болото». Нужно самостоятельно, как можно скорее выбираться из гиблой трясины.

По ночам начали сниться кошмары. Будто его, глубже и глубже затягивает в черноту помойной трясины, склизкое, грязное чудовище, походившее на водяного с Русских народных сказок.

«Нахрен! — отлежусь пару деньков и пойду работу искать», — решил Андрюха. «Нужно завязывать с бичеванием». — Хорошо, тубик от бомжей пока не подхватил! — смачно плюнул он на асфальт.

Подходя к двери, Андрей машинально заглянул в почтовый ящик, хотя писем ни от кого давно не получал, да и не ждал. В ящике лежала повестка явиться в ПНД.

«Что за бред?… — тупо уставился он в бумажку. Чего-чего, — а психом я пока не был. Может чего напутали?

По адресу указанному в повестке, он пришел на прием к наркологу в городскую неврологическую поликлинику. Между процедурками сновали молодые медсестры, со шприцами в руках, или катили капельницы.

— Мне тут повестку прислали…, — удивленно пожал он плечами, входя в кабинет.

— Да-да…, — ответил врач-старик, отыскивая среди бумаг на столе Андрюхину карточку.

— Так а что? — скривил губы Лапа. Уж вас, я чем заинтересовал…

— Ага вот…,— разыскал документы нарколог, пристально посмотрев на него сквозь толстые линзы очков. — Значит вы у нас теперь поставлены на учет, как хронический алкоголик.

— Чё-е?… — возмутился Лапа присаживаясь на стул..

— Из милиции поступили документы, что вы трижды попадали в вытрезвитель за систематические пьянки. Мы ставим вас на наркоучет, как зависимого от алкоголя человека. Значит теперь вы должны два раза в месяц отмечаться в городском ПНД. А по прошествии трех лет…, — он внимательно посмотрел на Андрея приподняв очки. Если вы не будете замечены в пьянках, мы вас снимем с учета.

— И что, мне ваш учет даст, не пойму…,— развел Новиков руками.

— Если вы будете устраиваться на работу, то мы будем решать, где вы можете работать, а где нет…, — ответил нарколог.

— И что? — где я теперь могу работать…— он возмущенно дернул головой округлив глаза.

— Водителем вы работать однозначно не сможете, охранником с оружием нельзя, электриком нельзя, монтажником, сварщиком…

Врач перечислил еще пару десятков профессий, на которых не может работать зависимый от алкоголизма человек. С его слов следовало, что Лапа может устроиться только грузчиком или дворником.

— Это не моя прихоть, — виновато добавил нарколог мягким, стариковским голосом. Это приказ Минздрава…

«Вот вляпался!… — саркастически издевался над собой Андрей, выходя из ПНД и пиная пустую консервную банку. Только хотел идти устраиваться на работу, а тут — «получай фашист гранату» — материл он все на свете.

Стихия на улице не в шутку разгулялась. В лицо бил промозглый, косой дождь с градом, пронизывающий до костей ветер, низко-свинцовое небо и подернутые рябью лужи.

— Ай…! — всё равно осталось пропадать, хоть напьюсь от души…, — едко ругнулся Андрей, решительным шагом направляясь в сторону городской свалки.

И понеслась жизнь по наклонной без тормозов. Всё лето он пробухал на свалке. Из квартиры попродавал всё, что можно пробухать. Холодильник, телевизор пропил за копейки. Зимнюю шапку, дубленку, пылесос, обменял цыганам на пять бутылок водки.

Пока не слишком холодно, бичи отапливали землянку печкой- буржуйкой. На свалке валялись тонны выброшенной, старой обуви. Васька с Амиром натаскали в землянку целую гору башмаков. Топить печку дровами, которые нужно рубить, не по приколу. Буржуйку топили различными сапогами, ботинками, туфлями, кроссовками. Золу от полусгоревшей обуви выбрасывали за землянку. Гора разномастной обувки в землянке, на улице выгребная куча из горелых башмаков, плюс соответствующий запах паленого дермантина… — Картина здорово напоминала печи фашистского концлагеря.

В конце осени ударили крепкие морозы. Бомжи всей «бригадой» переехали на «зимние квартиры».

От котельной парового отопления, тянулись трубы теплоснабжения, которые переплетались, разветвлялись в будке узлового теплоколлектора. От него трубы разбегались по теплотрассам, для обогрева жилых микрорайонов. Дверь будки закрыта на огромный навесной замок. Чтобы туда попасть, бомжам нужно постоянно открывать канализационный люк, недалеко от коллектора и по канализационной шахте, под землей проползать в строение. Внутри будки, даже в самые лютые морозы теплее, чем в любых квартирах и просторно, как в жилой комнате среднего размера. Лапа с Васькой умудрились притащить со свалки ватные матрасы. Лучшего пристанища в суровую, зимнюю пору не отыскать. На керосиновом примусе готовили пожрать и собственно ни кто не беспокоил. Пару раз в месяц, в коллектор заглядывал знакомый, сантехник ЖКХ.

— Мужики! — живите… — я вас понимаю! Но чтобы всё нормально… — просил он, распив с бомжами пару пузырьков. Костер главное не разводите внутри, можете ночевать здесь.

Под утро Лапа умирал с похмела. Вчера распили какой-то слишком паленой водки и теперь все пятером валялись, как бревна, держась за голову. На улице поднялась метель, да и сил идти на «большую дорогу» совершенно не было. Генку месяц назад посадили. Как-то так получилось, что ни денег, ни выпить ни у кого не оказалось.

Лапа лежал и уныло размышлял, где достать на опохмелку, что можно придумать? Занять было не у кого. Новиков уже настрелял у знакомых столько, что приходилось ходить по городу только задними дворами и вечно оглядываться.

У бомжей есть поговорка: «Волка — ноги кормят!» или «Кто ищет — тот всегда найдет!». Пробежаться по подъездам? Может кладовку с картошкой или консервами где вскрыть получится? Но сил шевелиться совсем не было . Голова раскалывалась, как…

Вонь перегара и немытых тел, гнилой запах ржавой воды в подтекавших трубах, завывания вьюги на улице. Общая вялость. В голове только стылые мысли. Громко скреблись и попискивали под трубами крысы. Хотелось вздернуться…

— Вешаются только петухи, — вяло просипел Васька, переворачиваясь на другой бок. И это…— если гонишь, то гони про себя. Вслух гусей не гоняй, — хриплым, скрипучим голосом добавил он.

— А !? — Андрюха ошарашено забегал глазами. Чё?

В полуобморочном полусне он начал бредить вслух.

Ночной ветер, то певуче убаюкивал, то порывисто и тревожно бился о стены будки. Промозглый холод из щелей пробился сквозь фуфайку. Пробрало до костей.

С каждым порывом огонек в подвешенной к потолку керосиновой лампе резко дергался, отбрасывая на стены мрачные тени. С похмелья холодело в душе. Начала бить мелкая неудержимая дрожь. Будто клешнями охватило жуткое чувство, от которого опускались руки и терялась воля - ощущение тягостного одиночества, безысходного ничтожества и бессилия. Скрипнув зубами Лапа перевернулся на другой бок.

Всего в полуметре от его лица, на трубе сидела огромная, грязно- серая крыса. Казалось она не обращает на человека никакого внимания. Горбато согнувшись крыса чистила шерстку. Потом она приподнялась на задних лапках, топорща и шевеля жесткими усами на вытянутой морде, начала водить в разные стороны носом, обнюхивая воздух, задрав мордочку кверху. Немигающие, красные глазки горели хищным огоньком. Голый, словно червяк, бледно-розовый, чешуйчатый с темными пятнами хвост, противно свисал с трубы вниз.

Шугануть тварь совсем не было сил. Новиков лежал и наблюдал.

Б-р-р... Лапу передернуло. Крыса снова приподнялась на задние лапки. Опустилась и быстро перебирая лапками побежала по трубе, скрывшись в широкой щели между досок.

Алик незаметно поднялся и тихонько шмыгнул в дальний угол коллектора. Там за переплетением труб его не заметно. Минут через десять он снова встал и юркнул за трубы.

«Обоссался он там, что ли?» — подумал Андрей. «Ведь договорено, в будке не гадить».

Опершись рукой на теплоизоляцию трубы, Новиков попробовал встать, но тут же со стоном повалился обратно. Ноги затекли и тряслись.

Амир тоже обратил внимание на необычное поведение Алика. Тяжело поднявшись Лапа пошатнулся от слабости, но удержался на онемевших ногах. Его повело в сторону, зацепив посуду с общака. С широкой трубы, приспособленной под столешницу, посыпались пустые бутылки, одноразовые стаканчики, пластмассовые тарелки, консервная банка. Потихоньку переваливаясь, держась за трубопроводные вентили, Лапа заглянул за трубы и остолбенел. Алик откручивал колпачок с почти полным флаконом «тройного».

Увидев, что его заметили, он быстрыми глотками стал вливать в себя одеколон. Трясущимися грязными руками, он жадно глотал из флакончика, давился, снова глотал. Жидкость текла по подбородку. Когда Амир с Андрюхой до него добрались, Алик успел вылакать весь пузырек. Опорожнив флакон, он уставился на друзей безумно-затравленными глазами.

— Ну ты сучара! — только успел выругаться Амир, громко скрипнув зубами.

Сзади Андрюхи из куч тряпья, как зомби поднялся Васька в своем похоронном пальто могильщика.

— Ах ты падла! Чухан, крыса вонючая... — Васька истошно заорал картавым голосом. Дайте его мне. Давайте я первый... У-у сучара! Дайте я ему приложу... — Васек суетливо прыгал за спинами Амира с Лапой, то в одну сторону, то в другую, пытаясь дорваться до Алика.

Раздался звон разбитого стекла.

— Порежу паскуда... — Белышев разбил бутылку о трубу, начав размахивать оскольчатым горлышком. Глаза бешенные, весь трясется. Орет визгливым матом. Он слега присел широко разведя руки. В одной розочка от бутылки, другой рукой крутит распальцовку веером.

Долго Альберта не …здили. Пару раз крепко стукнув по ушам, выгнали с коллектора, подальше от Васьки..

Весь вечер Алик простоял у двери будки. Ноющим, плаксивым голосом он просился, чтобы впустили.

— Мужики! — я замерз…, — плакал он. — Пустите погреться…

— Пошел на…уй! — крыса, — откликнулся Амир, добавив пару матюгов по- татарски.

— Мужики!…— я просился в ИВС, меня Дося не пустил.

Он сказал мне: « — Летом приходи, — камеры суточников без тебя зимой переполнены…»

Фамилия начальника городской «тюрьмы» Хабон, двух его заместителей Кокс и Клив. По продолу между камерами постоянно шнырял вечный, бессменный вертухай заведения, по прозвищу Дося. Обычно его ставили дежурным смены в городской тюрьме. Он здорово напомнил Андрюхе старого тюремщика Косоротова из фильма Вечный зов.

— Какой- же они национальности и откуда приехали с такими фамилиями? — размышлял Лапа.

Невольно вспомнилась книга Успенского, которую Андрей прочитал в начале девяностых . Называлась она "Тайный советник вождя":

"Сталин прочитавший списки работников НКВД, которых Берия, откомандировал из Грузии для работы в Москве, срочно вызвал на ковер Лаврентия Павловича.

Фамилии новых сотрудников внутренних дел: Какашидзе, Какабадзе, Какачишвили, Мочаидзе, Мочавариани, Бесик Цилколомидзе и даже Ирод Джопуа.

— Лаврентий! — ти что спициально понасобирал в доблистние органи НКВД столько засранцев? – Одни фамилии чиго стоят! — рассмеялся Иосиф Виссарионович. — Чтоби нимедленно почистил авгиеви канющни, – громко хохотал Сталин. – Ти все понял, Какуберия?

Местные менты не идут служить тюремщиками. Даже среди них такая работа считается западлом. Государство пошло на крайние меры. Ментов приглашают с Украины, делают им ускоренное принятие гражданства, по упрощенной форме в России. Среди персонала северных тюрем и колоний, так часто можно услышать украинскую речь.

Амир кряхтя подошел к закрытой двери.

— Пи...дуй к себе в Израиль!!! — прошипел он Алику через дверь. Там много таких, как ты друзей. С ними бухай теперь... Падла!!

Альберт не поняв издевки продолжил бубнить.

— Я был уже в Израиле... — проныл он. — Там не евреи, а менты жидовские только одни по городу ходят... Чё я там забыл?

Он еще час чего-то бормотал невпопад. Всё тише и тише. Иногда только визгливо выкрикивал матюги.

Под утро Лапа едва немного задремал. Разбудил Мишаня, который, тоже начал мочить корки. Он всю ночь тихо лежал, завернувшись в тряпки в дальнем углу. Даже голоса не подавал. Только часто чесался и храпел иногда.

— Кровь! — вдруг протрещал его спокойный голос в тишине.

Андрей приоткрыл глаза и повернулся в сторону Волкова.

Мишка сидел на трубе и пристально вглядывался в пустой угол.

— Мужики, откуда кровь льется? — снова спросил он. Я вижу.

Андрюха молча приподнялся на локте. Васька с Амиром спят.

Мишаня повернул в сторону Лапы лицо. Глаза безумные, испуганные, широко раскрыты. Он смотрит в сторону Новикова, но как будто сквозь него.

Ё- мое! Да у него белка... — сматерился про себя Андрей.

Миша поднялся, молча накинул на плечи свою фуфайку. Сделал пару шагов вперед.

— Бедненькая ! — он наклонился и поднял с пола Васькину ободранную шапку. Потом тупо развернулся и, кряхтя снова уселся на свою трубу.

— Одна ты у меня осталась, — проворчал Волков, поглаживая шапку рукой у себя на коленях. Никто нас не любит. А мне кормить тебя нечем.

— Люди! — он снова повысил голос. Есть у кого веревка, — плаксиво осмотрелся Мишка приподняв голову. Кошку повесить надо. Мучается бедная, мяукает. Жалко её.

Лапа уже не в шутку испугался. Он сел на трубу свесив ноги, в упор смотря на Волкова. Потом начал стрелять глазами вокруг. Лишь бы ничего острого по-близости не оказалось, — первое, что закрутилось в мозгу.

Мишка смотря прямо перед собой стеклянными глазами, вдруг начал бессвязно громким шепотом бормотать.

— А я чё ...бу что-ли? — он развел руками. Пошли вы все на...уй ! — вдруг истерично выкрикнул Миша, неизвестно кому.

Проснулся Амир. Молча взглянув на Новикова, перевел сонный взгляд на Волкова.

— Это кто такие? — дрожащим голосом вдруг выкрикнул Мишаня. — По брюкам ползут, — запричитал он. Ой, ой, выше... Ой, спасите, кусают, грызут.

Он рухнул с трубы на пол и начал кататься на спине, хаотично молотя ногами по полу и выкрикивая:

— Верка, ...лядь! Где ты? Смети их с меня, — зарыдал Мишка. Вдруг он неожиданно затих.

Андрей с Амиром ошарашено переглянулись. Амир схватил лежавшую у него в ногах деревянную палку.

— Вон моя нога в углу шевелится. Она плачет, я же слышу... — Мишка истерично заверещал, тыкая пальцем в сторону противоположной стены.

— Снимите, снимите..., Паутина! — он хаотично замахал руками в воздухе, стряхивая с себя невидимые нитки.

Андрюха встал с трубы на пол и придвинулся ближе к Амиру, не спуская взгляда с Волкова.

Мишка вдруг резко поднялся и решительно направился в сторону татарина. Остановился перед ним, смотря косым взглядом тому в лицо.

Амир потихоньку начал отползать назад.

— У тебя луна на лбу выскочила, — Волков потянул к лицу Ниязова грязный палец. Знаешь?

Амир резко отбил рукой его ладошку, отползая еще дальше назад.

Мишка молча застыл на одном месте. Потом тупо- заторможенным видом повернулся. Дойдя до своего лежака сутулой, шаркающей походкой, он залез на трубы и, отвернувшись к стене сразу затих.

— Бля... — тяжело выдохнул Ниязов. Выпить бы чего.

— Утро скоро. Придумаем, — Новиков прилег на трубу, тяжело положив голову на кучу тряпья.

До рассвета они так и не уснули. Мишка больше не вставал.

На утро метель немного улеглась. Андрюха, Амир, Мишка уже в своем уме, следом за ним Васька Белышев потихоньку начали выползать из коллектора через канализационный люк.

У закрытой двери будки, лежал наполовину заметенный снегом, околевший труп Алика с открытыми глазами. Зрачки закатились. Своими безжизненными белками, с открыто- перекошенным в судороге ртом он напоминал бледного гуманоида. Закаменевшая правая рука в полусогнутом сгибе, выставлена вперед, будто бомж отдавал последний, пионерский салют. Легкая поземка хриповатым шуршанием переметала труп, завихрялась вокруг снежными струями. Казалось тонущий в водовороте человек, призывно тянет руку с воды.

Перепуганные бичи разбежались кто-куда. Два дня Андрей промучался у себя дома. На третьи сутки пошел к коллектору разыскивать Амира с Васькой, чтобы узнать, что да, как развиваются события. Около будки, по-прежнему лежал замороженный труп.

В дежурной части ментовки, Новикова поначалу никто не хотел слушать. Через полчаса один из начальников, заставил двух рядовых ментов выехать на место обнаружения трупа.

Когда приехали к коллектору, менты вызвали судмедэксперта. Паталогоанатом приехал только через час. Мельком взглянув на труп, он брезгливо поморщился и пробубнил в усы.

— Больше нечего делать? Осматривать замерзших бомжей. Везите в судмедэкспертизу.

Он молча сев в машину и завел двигатель.

Перед ментами стал вопрос, как доставить труп в экспертизу. Они на ментовской «шестерке» в салон его грузить не захотели. В багажник окоченевший жмурик не помещался. Вызвали по рации труповозку с похоронного бюро, но через час ожидания передали, что катафалк городского бюро ритуальных услуг, сегодня весь день на похоронах.

— Давай грузи его на крышу…, — приказал Андрюхе, сам уже полузамерзший мент.

Мороз на улице стоял под сорок градусов. Лапа кое- как закинул Алика на раму навесного багажника жигуленка. Через весь город везли замороженный труп на крыше.

Когда прикатили в бюро медицинской экспертизы, оказалось, что паталогоанатома нет, и сегодня не будет, а у санитарки нет ключей от морозильника для трупов. Пока менты ругались с санитаркой, Лапа стащил покойника с решетки багажника на снег. За это обозленные менты, чуть не отдубасили его самого.

— Вот сам и тащи его в морг ! — злобно прорычал старший мент.

От судмедэкспертизы до морга не более полукилометра, но нужно перейти небольшую рыночную площадь с торговыми ларьками. В воскресный день не очень людно. Трескучий морозец разгонял праздных зевак на улице. Студеный воздух, прихватывая дыхание, резко покалывая иглами щеки, нос и подбородок, с каждым выдохом вырывался белым паром.

Ледяной ветерок, шурша по дороге поземкой, вдруг диким вихрем срываясь с крыш, быстро гнал плотные клубы белого дыма с трубы ближней кочегарки дальше за город. Из прорванной теплотрассы с шипением вырывался пар. Поднимаясь тучным облаком над землей, он оседал на ветках березы гирляндами пушистого инея.

Андрюха с трупом Алика на спине, останавливаясь через каждые двадцать- тридцать метров, пересек торговую площадь за полчаса. Иней сверкая, искрясь, с каждым порывом осыпался с ветвей березы.

Менты на жигуленке, на маленькой скорости ехали рядом. Редкие горожане шатавшиеся между продуктовыми киосками с покупками, недоуменно созерцали картину, как один бомж, тащит по базару труп другого окоченевшего бича, с рукой вздернутой в пионерском салюте. Рядом на ментовской машине едут мусора, подгоняя с кабины бомжа матюгами, на чем свет стоит.

Выглядело, будто начинающий, талантливый скульптор, из дома художественных ремесел, несет устанавливать на аллее пионерской славы, первый шедевр — гипсовую скульптуру Павлика Морозова.

Еще сутки Андрюху продержали в ментовском «обезьянике», нацепив наручники. Пару раз допрашивали, как он обнаружил труп и, при каких обстоятельствах наступила смерть? Через день пришло заключение из медэкспертизы, что смерть бомжа наступила естественным путем, в результате пьяного обморожения. Новикова же, забыв снять наручники, повезли в мировое судилище.

В суде, от похмельного психоза и нервного перенапряжения последних дней, Лапа наговорил судье черт знает - чего, не стесняясь в выражениях, ни по отношению к ментам, ни к правосудию.

Вместо пятнадцати суток, жрица фемиды отправила на сорок пять дней принудительного лечения от алкоголизма, в городской психоневрологический диспансер.

У Юрки Ширшова сегодня денюха. Исполнялось сорок лет. Такое событие бичи решили, не смотря ни на что, отметить. Ширшов, как фокусник достал два пузыря водки.

— Ты где их раздобыл? — изумился Лапа округлив глаза.

Ширшов заговорчески улыбнулся:

— Позавчера Кильяна в тачку заталкивали. Смотрю на полу, под седушкой, два пузыря лежат…

— Ты сдурел? — развел руками Соболь.

— Кильянов в жопу пьяный был…, — он не помнит ни хрена, — махнул Юрка рукой, распечатывая бутылку.

На грязном, вымазанном мазутом, деревянном ящике разложили куски хлеба. Кружки крепко пахли соляркой. Запах не перебивала даже водка. Собственно обоняние у Новикова притупилось от недельного запоя или наоборот обострилось. Черт его знает? Воспаленным носом он начал чувствовать запахи, которых в помине не должно быть.

Опорожнив одну бутылку, закусывая поджаренной на паяльной лампе картошкой, повеселевшие от спиртного мужики расслабились. Лапа не чувствовал физической боли и страха, будто «плохой сон» закончился. Застланное серой пеленой небо, край которого виден через открытые ворота бокса, казалось просветлело.

Неожиданно расслабившиеся мужики, услышали шум со стороны прилегавшего к боксу сарая. Соболь пошел посмотреть, что там такое. Тут же возвратился. Схватив топор побежал обратно.

Андрюха, будто дана команда к бою, тоже схватил палку рванул за ним.

Из сарая Соболь вытаскивал грязного пацана лет двенадцати- тринадцати. Следом, на трясущихся ногах, вылезал неизвестный мужик бомжеватого вида с красно- синей одутловатой мордой.

Соболь схватил пацана за шиворот и потащил в гараж. Андрюха с Юркой схватив за плечи мужика повели следом.

Мужиченка низкорослый, даже меньше Ширшова. В стареньком, засаленном пиджаке. Затекшие, красные глаза, небритый, с грязно-желтыми, загнутыми ногтями. Лохматая на висках голова с проплешиной на макушке. Спутанная бороденка с седыми прогалинами и застрявшими хлебными крошками. Обоженные усы. По его виду, сразу можно понять социальный статус. От одежды бича крепко несло затхло- обгаженным. Новиков скривившись брезгливо отцепил руки с плеча мужика. Даже притупившийся от водки нюх не выдерживал.

— Ну и чего бомжара тут делаешь? — сразу без предисловий, спросил Соболь.

— Ты хоть знаешь куда залез? — издевательским тоном, наехал на него Ширшов.

Мужик бухал беспробудно. Он пугался и вздрагивал после каждого слова.

Почувствовав безраздельную власть над слабым, его испуг, разогретые водкой Юрка с Соболем вошли во вкус. Они сразу начали вести себя, как хозяева. Лапа стоял в стороне и с удивлением разглядывал быструю перемену в поведении друзей.

— Ты знаешь куда вляпался задрот? — продолжал Ширшов.

— Ты понимаешь, чья это база? — ерепенился Соболь.

— А что, это частная собственность, известно тебе?

— Тут работаешь, работаешь, охраняешь дело, а такие, как ты — …здите всё подряд. Стоит на минуту отвернуться! — разошелся Соболь.

— Знаешь, кто тут хозяева? — нависая над мужичком, спросил Юрка.

— Вот лучше тебе этого не знать, попал ты… — понял? — не унимался Соболь, держа в руке топор.

Пацан с грязными, шелушащимися руками, сплошь покрытыми коростами и усыпанными ципками, одетый в заштопанную во многих местах, болоневую куртку фасона семидесятых годов, с чужого плеча, висевшую на нем как балахон, сначала ругался и матерился, как сапожник, вдруг неожиданно заплакал.

— Ты чего ноешь? — раньше нужно было думать! — весь ерепенясь прошипел Соболь.

Мужик так и не произнёс ни слова. Он только затравленно переводил испуганный взгляд с Соболя на Ширшова и обратно, которые по очереди «напрягали», не давая вставить слово.

— Ну? — что нужно в сарае? — смягчившись спросил Соболь.

За мужика ответил пацан:

— Мы с дядей Семеном алюминьку искали, думали тут ничейная сарайка.

— Вот больше не будете так думать, — уже остывал Соболь.

— В общем так орлы! — сделал вывод Ширшов. — Если не хотите, чтобы вас сдали братве, быстро несите пузырь, — понятно?

— Тебе понятно!? — резко подскочил Соболь.

Семён вздрогнул и быстро закивал.

— Наша работа охранять, а мы еще покрываем тебя! — возмущенно процедил Ширшов.

Андрюхе неожиданно стало смешно:

«Хоть бы помолчал. В таком виде, — из тебя охранник, как из меня… » — с усмешкой подумал он.

— Васька сходи у Людки…, ну у мамки попроси денег на пузырек, скажи я в беду попал, — плаксивым голосом, обратился к мальчишке «дядя Семен». Он неопределенно поднял покрытую язвами и царапинами руку. На тыльной стороне ладони воспалился гнойный лишай. Черные шелушащиеся ногти загнуты и врезались в кожу.

Хнычущий пацан, размазывая грязь по щекам, быстро пошел за ворота.

— А ты тут посидишь, — сказал Ширшов.

— Если пацан не придёт, то пеняй на себя, — громко добавил Соболь, так, чтобы слышал пацанёнок.

— Чё, пацан надеюсь принесёт? — ты учти мы ждать долго не будем, — и так сжалились над вами, — резко выпалил Ширшов.

— Ты смотри, из-под земли найдем, у нас руки длинные, — добавил Соболь, кривясь от водки.

— У наших «братанов» в городе всё схвачено.

Минут пять притихший мужик сидел молча, пока парни с деловым видом распивали остатки водки. Ширшов с напыщенным видом начал разливать по кружкам, но руки позорно тряслись, выдавая в нем бухарика, что разозлило Юрку. Он с едким матерком, резко переклонил бутылку, выплеснув все остатки в одну посуду. После чего жестом аристократа отбросил бутылку в угол гаража.

— Давай кругу, на троих… — вальяжно кивнул он, передавая кружку Соболю.

Андрюха видел, что мужик перепуган не на шутку.

— А пацан кто тебе? — покровительным тоном, обратился он к мужичку.

— Да это сын моей бабы, — ответил Семён. Ну с которой живу, — уточнил он.

— Знаешь чё дядька!? — давай-ка иди отсюда и больше не суйся в эту сторону, — серьёзно сказал Андрей, слегка подтолкнув мужика в плечё.

Соболь с Шишовым переглянулись. Мужик, растерянно глядя на них поднялся.

— Иди, иди давай! — махнул в сторону выхода Андрюха.

Семён втянув голову в плечи зашагал на улицу.

— Ну и нафига? — возмущенно спросил Соболь, когда мужик скрылся за воротами.

— Пузырь сам теперь притащишь? — с сарказмом добавил Юрка.

— Добрый какой! — со злостью сплюнул Соболь.

— Ну дак, а чё? — пожал плечами Андрей, — где пацан бутылку найдет? — сами дерьме сидим, так и нехрен…

— Да мне какое дело, где он будет искать? — Соболь встал и нервно заходил взад вперед.

Послышался шум двигателей. Выглянув из гаража, мужики увидели целую вереницу знакомых, ненавистных иномарок, въезжавших в ворота. Быстро попрятав остатки застолья, они медленно пошли к недостроенной беседке.

По дороге Андрей увидел, как Соболь с Юркой, нарвав свежих листьев и травы, быстро их пережёвывают, что сделал и сам, чтобы не слышно запаха со рта.

Машины подъехали прямо к тому месту, где строилась беседка. Выйдя из машин, братки тупо уставились на недоделанное сооружение. Подойдя к ним, Андрей сам невольно рассмеялся в душе, хотя внешнего виду не подал.

Столб, с приколоченными к нему накрест брусками, напоминал крест на Голгофе, одновременно виселицу для Зои Космодемьянской.

— Кто это сделал? — первым спросил Кильянов, деловито скрестив руки на груди.

Он бросил резкий взгляд на Ширшова.

Андрей попытался объяснить, что беседка с грибком ещё не совсем готова. Через пятнадцать минут они доделают. На что Кильянов, выпендриваясь перед братом Лаварского, которого считал соратником, отсидевшим в колонии, сделал вид, что пропустил мимо ушей слова Новикова.

— Значит, нам поставили могильный крест? Или виселицу приготовили? — Кто это сделал? — ещё раз, с едкой злобой прошипел он.

Андрей снова попытался объяснить, что конструкция не совсем готова. Но и на этот раз, Кильянов не обратил на слова внимания.

— Значит, ты соорудил? — Гхы! — готовь вазелин для жопы! — с ухмылкой «сострил» Кильян.

— Вот наши шныри, Дима, — показывая на Новикова, Юру и Соболя, обратился он к брату Лаварского, перейдя на уголовный жаргон.

Очевидно, он хочет продемонстрировать последнему свою тупоголовую, безграничную власть над притихшей троицей.

Дима Лаварский похож на брата, только коротко подстриженный. Как заметил Андрюха, он не имел на пальцах никаких наколок. У Кильянова все пальцы синие.

Новиков, разогретый водкой, сам не ожидая от себя, спросил Кильянова:

— А ты сам, не у параши зону топтал? — несмело выдавил Андрюха.

Конечно, зря он задал вопрос.

Последний аж рот открыл от неожиданности. Остальные рассмеялись. Не вытерпев такой наглости, посчитав себя оскорблённым до самого низа, он начал избивать Андрюху, сначала руками и ногами, затем схватил штыковую лопату он замахнулся ею. Андрей только закрыл глаза, прикрыв лицо и голову руками.

Он не видел, как к Кильянову подскочил Юрка Лаварский и схватился за черенок лопаты, поэтому Лапа не почувствовал последнего в этой жизни, как он ожидал, удара.

Открыв глаза, он увидел, что Лаварский с Кильяновым борются между собой, держась за лопату. К ним быстро подскочили оба Тригеля. Схватив Кильянова за локти, оттащили его от Лаварского. Юрка отбросив лопату, только сплюнул в сторону, ничего не сказав. Его брат, все это время, спокойно сидел в Фольксвагене.

Только освободившись из колонии, где отбывал срок за валютные махинации, он, насмотревшись в зоне на издевательства зеков, считавших себя буграми, паханами, блатными и прочими авторитетами над остальными, не захотел принимать в разборках участия, даже смотреть на происходящее. Праздника для него не получилось.

Кильянов, между тем, более и более распалялся. Начала действовать водка, которой он с утра накачался. Он считал себя «авторитетом» у друзей.!?? Не желая признавать собственное унижение, решил привязать Новикова к перекладинам креста. Андрей, парализованный страхом, не сопротивлялся.

Оба Тригеля и Кильянов подвели его к недостроенной беседке. Подняв за руки, приказали схватиться за один из брусков. Андрей покорно повис на перекладине, лицом к самому столбу. Старший Тригель приволок лестницу и верёвками крепко привязал обе руки Андрея к бруску.

Андрей остался висеть на одних руках, не касаясь ногами досок площадки. Он ожидал, что с ним будут делать дальше. Но никакой экзекуции не последовало. Отморозки ушли в гараж и там продолжали распивать спиртное, которого привезли два ящика.

Сначала Андрей висел без боли в руках. “Прямо как Иисус Христос”… — с сарказмом подумалось ему. Вот только Кильянов, в образе которого, он представил Понтия Пилата, очень не походил на аристократичного прокуратора. Невольно стало смешно.

Постепенно руки, крепко привязанные верёвками, начали затекать и болеть. Верёвки больно врезались в кисти. Лапа , обхватив ногами столб, немного ослабил натяжение. Распутаться от верёвок никак не получалось.

Так он провисел минут двадцать. Кисти рук окончательно затекли. Лапа их уже не чувствовал.

Через полчаса пришли недоноски, уже порядком пьяные.

— Ну что, угомонился? — спросил старший Тригель.

Со стоном Андрей ответил, что впредь будет вести себя примерно. Его развязали. Он свалился на настил. Онемевшими руками Андрюха схватив лопату, с силой ударил ей по приколоченному бруску, который отлетел от удара. После этого он кинул отлетевший брусок в сторону Кильянова. У Новикова был нервный срыв.

Кильянов, уже пьяный, схватил брусок и начал избивать Лапу по ногам, спине, всему телу.

Лаварского рядом не было, а Тригели стояли и молча смотрели на происходящее избиение. Андрей только закрывал руками голову, стараясь увернуться.

Удар по носу отозвался вспышкой в голове. Лапа покачнулся резко дернув головой назад , но на ногах устоял. С разбитого носа брызнула кровь и побежала по небритому, заросшему щетиной лицу. На грязной фуфайке быстро расплылось темное пятно. Лапа наклонился. Кровища закапала с подбородка на траву длинными, тянучими струйками.

Вдруг неожиданно сильный удар обжег кисть руки. Андрей почувствовал сильную боль, но не как от удара, а будто руку резко ошпарили кипятком. Он дико завыл и повалился на землю. Вспышка боли была ужасной. Прежде чем, что-то осознать и вскрикнуть, из глаз ручьем брызнули слезы. Кильянов сломал руку.

После того, как Андрей упал на землю и дико закричал, Кильян перестал его бить, отшвырнув брусок.

Новиков лежал на земле и тихо стонал, смотря в небеса.

Вокруг стояла мертвая тишина... Тишина была в нем самом. Просто глухое безмолвие и пустота. Лапа смотрел в высоту, словно, что-то размышлял. Он вспомнил былую жизнь. Дурковатое, наполовину безнадзорное детство – пьяную, безбашенную молодость - годы невезухи, море водки и океаны скорби.

Вялое солнце медленно выползало из-за туч. В вышине, в бледно голубых просветах меж разорванных облаков, бесшумно чертил полосу одинокий боинг. Во рту остро чувствовался солоноватый привкус крови. Он слизывал её с распухших губ.

Пока Новиков висел на перекладине, беспредельщики узнали, что парни пили водку в обед. Что Ширшов стянул, для этого случая, у самого Кильянова, две бутылки из машины. Теперь они избивали Юрку, в день именин.

Бил малой Тригель. Ему нравилось пинать Юрика. Тот маленького роста, щуплый, никакого сопротивления оказать не мог.

Между тем, приехал на БМВ Батон. Со свойственным ему, природным садизмом, начал долбить Юрку около гаража. Он очень раздражён, что представление началось без него.

Старший Тригель решил, что беседка не достроена по случаю именин. А именно, это Ширшов прервав строительство, сбаламутил Новикова и Соболя распивать водку.

— Пацаны! — возмутился он, обернувшись к братве. — А почему мы должны воспитывать черта? Руки об него марать! — Пускай двое ублюдков сами начистят ему морду. Они из-за него пострадали! — возмущенно скривив губы, прогундосил он.

Новикова привели к гаражу, когда Соболь уже бил Юрика. Соболя отозвали и Андрюху заставили делать тоже самое.

Алкоголь еще хорошо гулял по телу и притупившаяся боль как-то не особенно ощущалась.

Плохо соображавший Лапа машинально замахнулся, нервозно тряся крепко сжатым кулаком:

— Ну ты что, сука! — из-за тебя должен получать …зды? — да?! — с показательной агрессией закричал он на Ширшова.

Юрка похож на… Он плакал. У него сегодня юбилей. Все лицо в крови, которая текла с разбитых губ и носа. Глаза затекли от синяков, кожа от многочисленных ударов приобрела красно- синий оттенок.

Андрюха выглядел примерно так же, он увидел себя в осколок стоявшего в гараже зеркала.

Ему стало жалко Юрку. Не смотря на боль, он обхватил Ширшова здоровой, правой рукой, стараясь успокоить, потихоньку начал отводить его за угол гаража. Братки стояли рядом и недоуменно смотрели на то, что он делает.

Зайдя за угол Лапа слегка подтолкнул Юрку:

— Давай беги скорее, спрячься где-нибудь…, — показывая одними глазами в сторону сараев, громко зашептал он Ширшову.

Следом за ними, за угол зашел малой Тригель.

— Эй! — мужики! — гнусаво позвал он своих. — Вы смотрите, что этот вытворяет? — возмущенно закричал он, чтобы привлечь публику.

Показались Кильян и старший Тригель.

— Да ты чё плесень! — уже за нас решаешь? — возмущенно произнес Коля.

— Забыл, как в чужих руках срался? — ехидно подал голос Кильянов. Чё ? Глаз на …уй давно не насаживали…

— Ты! — да ты кем себя возомнил удрот? — грубо наехал батон, разминая кулаки.

— Не буду я его бить! — переминаясь с ноги на ногу, и покорно опустив руки, безвольно пробормотал Лапа, шмыгнув носом. Ярко красный отблеск заката, вырвавшись из-за стены леса на холме, окрасил его лицо.

Андрюхины слова повергли в шок. Новикова больше всех били, над ним сильнее, чем над остальными издевались. Отморозкам не понятно, как он смеет перечить.

Первым начал бить малой Тригель. К нему присоединился Батон. Андрей уже не чувствовал боли. Не устояв на ногах, он упал, потеряв сознание. Всё тело сплошной синяк. Пинать его прекратили, облив холодной водой. После чего Лапа очнулся.

— Я знаю, как с такими поступать, — решительно – резко прошипел малой Тригель. — Нужно Норда потренировать. Чтоб вспомнил старые подвиги.

Нордом звали ротвейлера, который принадлежал Тригелю. Два года назад Саша работал прапорщиком в службе охраны колонии. По работе ему требовалась служебная собака для патрулирования зоны. Собака специально надрессирована на заключённых от побега. Подчинялась она только Тригелю. Тот уволился с колонии, ротвейлер остался с ним. Как Саша его использовал в настоящее время, известно.

Норда он затащил за ошейник в клетку, после чего туда заволокли Новикова.

Сквозь решётку, они начали тюкать пса деревянными шестами, стараясь разозлить. Собака металась по клетке, рычала, хватала зубами деревянные палки. Короткая шерсть вдоль позвоночника встала дыбом.

Андрей забился в угол. Втянув голову в плечи, заслонил шею предплечьем правой руки. Левой он не мог защищаться, она сломана, распухла и посинела.

Тригель просунул палку через решётку, около головы Новикова. Подождав пока пёс схватится за конец, не стал вырывать из зубов, а потихоньку начал подтягивать шест с собакой к Андрею.

Подтащив собаку к жертве, он резко крутанул деревянный шест вокруг оси и выдернул наружу.

Пёс, выпустив палку из зубов, молниеносно схватил Андрея за руку чуть ниже плеча. Норд целился вцепиться в горло, но Андрюха интуитивно закрыл шею рукой, псина ухватилась зубами около плеча, так и осталась висеть.

Новиков почувствовал ужасную боль в предплечье, когда огромные челюсти с силой сжали руку. От перекуса спасла ватная фуфайка, в которую он одет. У своего лица он почувствовал учащенное, зловонно-сопливое дыхание псины. Собака уперевшись когтистыми, тяжелыми лапами Андрею в грудь глухо рычала, сквозь тяжелое, шумное сопение.

Между тем, Лаварский, который не принимал в “шоу” участия, быстро схватил толстый, деревянный шест. Просунув его между решёток, тупым концом со всей силы ткнул собаку в морду. Послышался хруст.

Неожиданно ослабив смертельную хватку, зверь разжал разжал челюсти и по-сучьи дико завыл. Отвернувшись полубоком, Норд начал истошно визжать. Потом хаотично заметался по клетке, брызжа слюнями, прижимая зад и роняя на ходу помет. Резко остановился. Поскуливая, собака стала натужно тереть морду передней лапой. Потом затихла, забившись в угол. Закрыв лапами нос, затравленно заскулила.

Лаварский открыл дверцу клетки, войдя туда, оторвал оцепеневшего Андрея от прутьев решётки и выволок наружу. После чего закрыл клетку, вставив в замочные петли железный болт.

— Ты мне испортил собаку! — агрессивно прорычал малой Тригель.

Он старался показать свой решительный настрой, сделав агрессивное выражение лица, но с места не двигался. Только крепко сжимал кулаки. Потом неуверенно начал оглядываться на остальных, ища поддержки.

— За волкодава заплачу, — спокойно ухмыльнувшись ответил Юрка. — А если бы она насмерть бича загрызла? Тебе идиоту!…— даже Топов не взялся помогать! — Больше я в ваши игры не играю, — он кисло скривился. Советую выгнать бомжей с базы. Из-за них могут быть большие неприятности. Он развернулся, сел в машину и уехал.

У Андрея, который сидел на земле, было нервное оцепенение. Он не мог говорить, боли не чувствовал. Перед глазами мелькали, какие-то неясные создания.

Его снова окатили холодной водой, влив в рот водки, после чего возобновилась тупая боль в теле. Новиков начал медленно приходить в сознание…

Вместо пятнадцати суток, сразу с зала суда, не снимая наручников, менты повезли Андрюху на принудительное лечение в городской ПНД. В процедурке диспансера привязав руки, ноги к кровати медсестра поставила какой-то больнющий укол. Воткнули в вены иглы на обоих руках. Два дня держали под капельницей. По нужде санитарка подсовывала туалетную утку. На третий день прокапали. Лапа уже не чувствовал похмелья, хотя во всём теле ощущалась ужасная слабость и вялость.

Санитарка провела в больничную палату, ни чем с первого взгляда не отличавшуюся от обычной больницы. Показала койку.

Среди пациентов большинство знакомые, городские алкоголики в полосатых пижамах. Некоторые понуро играли в шахматы или читали книжки. В углу на койке скрипя пружинами на продавленной кровати лежит неизвестный старик и монотонно бубнит отборными матюгами в адрес наркологов, Ельцина, коммунистов и своей старухи. В помещении едко воняет мочей и хлоркой, в углу больничная утка. На спинках кроватей застиранные, полинявшие, вафельные полотенца с номерками. На тумбочках мензурки из- под таблеток.

Буйные только несколько крайних палат, в которых пытались лечить молодых наркоманов. Когда у тех начиналась ломка, большинство не переставали канючить у врача, чтобы выпустил. Самые нетерпеливые пытались выломать железные решетки на окнах и дверях. Но труды тщетны. Решетки прочные.

Заведующий ПНД, лысый, бородатый дядька с красным носом и вечно трясущимися руками, в огромных затемненных очках выражался:

— Колхоз — дело добровольное… — Не хотите лечиться, — разводил он руками. — Идите на все четыре стороны. Когда по новой начнутся «галюники», сюда не проситесь.

В соседней палате Новиков неожиданно встретил бывшего соседа, лениво игравшего в шахматы с каким-то полоумным дедом. Витька работал опером в уголовном розыске .

Витек заметив Лапу, сперва замешкался и попытался отвернуться, сделав вид, что не заметил старого знакомого. Но деваться некуда. Он скромно кивнул. Ему было неловко. Мент одетый, как все остальные пациенты в рваную, застиранную пижаму, смущенно начал уводить глаза, переминаясь с ноги на ногу, в непарных, разного размера больничных тапочках, с написанными синей краской номерками. Полосатые больничные штаны, были ему коротки, едва не по колено.

— Во здорова ! — удивился Андрей. Ты здесь, как оказался?

Витька смущен.

— Та-а…— нехотя протянул он, смотря куда-то в сторнону. Жена, с-сучка сдала.

— Нахрена? — изумился Новиков.

— Забухал на неделю, гнать дома начал — сконфуженно скривился Витёк.

На опухшей морде, хорошо заметны три длинных царапины от уха до подбородка.

— Так теперь всё…— злорадно усмехнулся Лапа. Прощай бравая служба?

— Не-е…— растерянно помотал головой мент. Я в отпуске сейчас.

Таким Лапа никогда не видел Витька. Обычно наглый, самоуверенный. А тут сама скромность и учтивость. Ему давали успокоительные таблетки, поэтому опер был слегка рассеянно- заторможенный.

— Да я не про то… — После ПНД, кто тебе пушку доверит?

— Я базарил с врачем…,— ответил Витек. У них есть платная услуга. Анонимное лечение называется. Три куска заплатил, и на учет не ставят.

«Интересная штука» — мысленно изумился Лапа. Значит оба влетели в дурку с алкогольными глюками. У меня нет трех тысяч, — на три года поражение в правах. Ни на работу не устроиться, ни хрена. А он заплатил деньги, — иди дальше размахивай пистолетом по улицам? Плати деньги — ты не алкоголик. Нет денег, — грызи бамбук. Всё просто. Не хило наркология бизнес крутит.

Пролежал Лапа в психушке неделю, в течении которой пичкали таблетками и долбили уколы. Постепенно нормализовался сон и быстро появился аппетит.

В понедельник подошла медсестра:

— Новиков! — тебя в ординаторскую вызывает зав. отделением. — Иди зайди к нему, — пробасила дородная надзирательница.

Андрюха спокойно зашел в кабинет врача.

Нарколог с удивительной веселостью предложил присесть.

— Ну…, — как ваши дела? — первое, что спросил врач.

— Да в общем нормально, — дернул плечами Лапа.

— Ничего не болит? Кошмары по ночам не мучают? Чертики не снятся? — задал он череду вопросов.

— Нет вообще-то, — неохотно пробубнил Андрей. Чертей я пока не видел, — шмыгнув носом добавил он.

— Ну тогда всё нормально, — деловито закончил врач.

Несколько минут внимательно разглядывая Новикова, нервозно вертя в пальцах карандаш, чтобы не заметно, как трясутся руки, он прокряхтел:

— Я тут вот, что подумал, — задумчиво произнес нарколог. — В ПНД лежат конченные алкоголики. Что тебе делать с пропитыми хрониками? Парень ты не совсем спившийся…— Не желаешь нервишки подлечить в центре социально-психологичкой реабилитации ? — участливо задал он вопрос. Там же месяц принудки своей отмотаешь.

Новиков опешил.

— Это куда? Что за центр? — удивился он.

Под ярко светившей настольной лампой стоявшей на подоконнике, лежала обшарпанная книга «Практическая наркология в вопросах и ответах». В застекленном шкафу у задней стенки кабинета, стояли растолстевшие скоросшиватели с медицинской документацией. Среди них графин с водой. Из-за приоткрытой двери раздавались бряцанье железной швабры о ведро и визгливые маты санитарки на пациентов. На столе громко чеканили часы, сделанные в виде фигурки доктора Айболита. Комичная статуэтка развеселила Андрюху. Он расслабился.

Врач начал красочно расписывать, что-то вроде пансионата:

— Там в основном проходят реабилитацию бывшие руководители, директора, слегка подорвавшие психику на нервной, ответственной работе, — болтал нарколог. Центр расположен на юге, сосновом бору… — разукрашивал он.

В процессе рассказа, врач ни разу не упомянул психиатрическую больницу или дурдом.

Лапа по наивности развесил уши, совершенно не допетривая, каким должен быть санаторий для хронических синяков. Он искренне считал, что речь идет о реабилитационном центре для анонимных алкоголиков или что-то вроде этого. В них едут лечиться солидные люди, серьёзно решившие завязать с пьянками.

Андрюха имел отдаленное представление о психбольницах. Дурдом представлялся в основном из детских анекдотов — «Вот собрались три дурдомовца…», или из кинокомедии 30-х годов прошлого века «веселые ребята». Он никогда не сталкивался с психами и думал, что в дурбольницах держат умственно отсталых или людей с серьёзными отклонениями в мозгах. При чем тут он ?

Новиков, за неделю прошел необходимую медкомиссию. Даже спешил и радовался в душе, что медицина проявляет заботу о людях. Он не глядя расписался в документах о согласии на лечение. Получил билеты на самолет.

Перед вылетом ему лично в руки передали заклеенный печатями, прошитый нитью, непромокаемый конверт с медицинской историей заболевания. Строжайше предупредив не вскрывать. В ПНД объяснили, что встретят сразу по прилету. На выходе пассажиров с авиаперрона, будет стоять УАЗ «буханка», с красным крестом на борту и надписью «МЕДСЛУЖБА». «Реабилитационный центр» называется «Ботники».

С такими напутствиями и легкой душой, сотрудники ПНД сопроводили до вылета самолета в областной центр на юге западной Сибири.

Лапа проснулся, когда самолет приземлился и заруливал по перрону.

Холодный, зимний ветер, завывая в унисон шуму самолетных турбин, ошалело носился по авиационному полю белой поземкой. Аэродромный автобус к самолету не подогнали. Пассажиры, кутаясь от ветра, держа в руках баулы и чемоданы, гуськом потянулись к проходной.

Выйдя с зала прибытия на автостоянку, он не сразу увидел невзрачную УАЗку с надписью "МЕДСЛУЖБА".

Подойдя к машине, Андрей поинтересовался:

— Вы с социально-реабилитационного центра?

В машине кроме водителя, сидела женщина в белом халате и два бугая в одежде медбратьев. Один непомерно толстый, второй бородатый. Бугаи переглянулись и засмеялись. Женщина спросила:

— Вы в Ботники?

— Да-да, — ответил Новиков.

— Давайте документы и садитесь в машину.

Лапа вытащил с сумки запечатанный пакет и передал его. После залез в "буханку" и уселся на откидную скамейку.

В машине тепло. Автомобильный обогреватель дышал жарким воздухом на полную катушку. После морозного ветра на улице Андрея разморило. За окном завывая, проносились поднятые метелью снежные облака. По дороге в лечебницу Новиков размечтаться. «Социально- восстановительный пансионат «Ботники» он представил так:

« Небольшие, уютные домики стоят в сосновом бору… Кругом тишь и умиротворение. Весело щебечут птички на ветвях. Это ли не эмоционально- реабилитирующая обстановка?»

« Вокруг домиков, в одном из которых у него отдельная комната или на крайняк палата на двух человек, разбит парк в стиле Болдинская осень. По аллеям гуляют солидные люди в домашних тапочках и спортивных костюмах. Некоторые играют в шахматы на белых, парковых скамейках. Из репродукторов, под нежные звуки саксофона, льется спокойная музыка духового оркестра. Немного в стороне стоит огромный спортзал. В нем можно попрыгать с мячиком. Рядом расположены теннисный корт и бильярдный подвальчик. Далее возвышается спортивный бассейн с чистой, голубоватой водой».

«Вечером обязательно посещаешь комнату психологической разгрузки. Среди цветочной оранжереи ты сидишь в мягком, удобном кресле. Легкая, симфоническая музыка ласкает слух. Психотерапевт- гипнолог, мягким, спокойным голосом снимает напряжение пережитого дня… Ты легко и сладко засыпаешь.»

«С раннего утра — отдых для тренировки духа и тела. Инструктор организует небольшой туристический поход, с песнями под гитару у костра. Эффективная разгрузка от нервной суеты житейских будней?»

« Рядом с пансионатом протекает тихая речка с песчаным пляжем. В ней можно окунуться знойным, летним днем или утром посидеть с удочкой.»

УАЗку тряхнуло на дорожной ухабине. Андрюха очнулся от вдохновенных размышлений.

Машина ехала около двух часов, в течении которых санитары не произнесли не слова. Новиков подумал: "Нафига меня встречать целой делегацией?". Как бы мимоходом спросил одного:

— Спортзал уже не работает?

Тот, удивленно подняв брови, уставился на Новикова, как на идиота, после перевёл глупый взгляд на второго. Лапа заметил, как другой, улыбнувшись в усы, отвернул лицо. Больше Андрюха не задавал вопросов.

В течении последнего часа пока ехали, по пути не встретилось ни одного селения, всё однообразный лес да тайга.

Уже вечерело. Вдали засветились огни. Машина остановилась перед железными воротами.

С проходной вышел мужик в камуфляжной форме и подошел к машине. Андрюха выглянул в окно. От ворот, в обе стороны вглубь леса, уходил бетонный забор, по-верху которого, в несколько рядов протянута колючая проволока. На стене проходной, большими буквами написано "ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА". И ниже "Охраняемый объект, вход строго по пропускам".

«Что за ерунда?» — удивлённо подумал Лапа.

— Куда это мы ? — спросил он у санитара.

— Домой, домой прикатили, — засмеявшись ответил последний.

Новиков недоуменно начал оглядываться по сторонам. Кроме проходной по сторонам виден только густой лес, назад уходила дорога и терялась в сумерках. Что находится за трёхметровым забором видно не было .

Охранник в камуфляже быстро переговорив с водителем скрылся в домике проходной. Ворота автоматически начали сдвигаться.

Машина въехала внутрь. Андрюха выпучив шары рассматривал открывшуюся картину.

Сразу за проходной, примыкая к ней, находились пять больших, железных клеток, в которых бешено рыча, надрывались от лая здоровенные псины. Машина не останавливаясь поехала вперёд. Метров через сто от ворот, среди деревьев показались длинные, одноэтажные домики. Кирпичные здания местами оштукатурены грязно-желтой известкой. На окнах стояли толстые, железные решетки, от чего они больше смахивали на бараки ГУЛага, нежели на больницу. Проехав мимо двух бараков УАЗка остановилась у третьего.

— Всё вылазим, — резко приказал бородатый санитар.

Новиков вылез из машины и неуверенно застыл, держа сумку.

Около корпуса крутились десяток зомби, по другому назвать нельзя. В тюремных фуфайках, таких же шапках. На ногах валенки с калошами.

Лапа остолбенело уставился на открывшийся зоопарк. Удивленно повернувшись к санитару, он не в состоянии произнести слово. Только удивленно развел руками.

— И чё…, — куда меня привезли? — наконец сумел вымолвить Новиков.

«Зомби» всем скопом, как бараны, уставились на новенького. Одни показывали пальцами, двое начали клянчить сигареты.

Санитар ни слова не говоря, выбросил окурок. Огонек красным пунктиром разрезая потемки с шипением врезался в лужу. Вытащив с машины резиновую дубинку он отборным матом замахнулся на толпу.

— Пошли сразу к врачу, — спокойно пробасил надзиратель, кивнув на вход.

Андрей вслед за бородатым, молча переступил порог. Массивная, металлическая дверь походила на «робота» в тюремной хате.

Следуя за санитаром по коридору мимо палат, Лапа невольно втянул голову в плечи. Он чувствовал себя космонавтом, волей случая попавшим на инопланетный корабль, населенный пришельцами чужих миров. Каких только «страшилок» не увидишь в дурдоме.

Все, как на подбор наголо лысые. В рваной, застиранной до дыр, полинявшей одежде, которая висела не по размеру и напоминала, что-то среднее между робой зека и больничной пижамой. На спине каждого, большими, красными буквами написано «ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА», хотя и без надписи понятно. Фасон униформы спутать с другим невозможно.

Большинство обитателей молча глазели на новенького. У некоторых по подбородку пузырились слюни или блестели сопли под носом. Физиономии напомнили Андрею Ленинградскую «Кунскамеру», в которую его школьником водили на экскурсию. Только там уродцы заспиртованы в стеклянных банках. Тут они вдруг ожили и что-то бормотали под нос. Двое дрались из-за куска хлеба.

Санитар подойдя к дерущимся, огрел одного резиновой дубинкой по спине со всего размаху. Идиот с полувизгом - полухрюканием, согнувшись побежал в палату. С самих палат доносились приглушенные визги и маты. Хотя с первого раза Лапа усомнился, что звуки принадлежат разумным существам. В коридоре стоял тяжелый, спертый дух застоявшейся мочи, медикаментов и хлорки.

Дойдя до двери в конце коридора, с надписью «ординаторская», бородатый заглянул в кабинет. На двери наклеена бумажка: «Заведующий 3-м отделением, психиатр- нарколог Отрепьев Н. В.». Через минуту санитар пригласил Андрюху, а сам вышел в коридор.

Лапа зайдя в кабинет, неуверенно стал у двери, держа в руках сумку. За столом, что-то писал врач, в больших очках и белом накрахмаленном халате с жестко топорщившимся воротником. В помещении воняло йодом. В сумерках на улице завывал ветер, дребезжа плохо привинченной решеткой на окне.

Не поднимая взгляда на Андрюху, он произнес:

— Проходите, присаживайтесь.

Новиков присел на стул, с другой стороны стола.

— Нет, нет не сюда, вот на тот, в дальнем углу, — не отрываясь от бумаг, он указал рукой.

«Тю, ...ля, боится меня что-ли?» — подумал Лапа.

— Ну рассказывайте, — он поднял глаза, под кустистыми, седыми бровями.

— А что рассказывать? — недоуменно уставился на врача Новиков.

— Как себя чувствуете, есть жалобы на здоровье?

— Нет жалоб у меня нет. Объясните, что это за заведение ? — сразу деловитой серьёзностью, возмущенно задал он вопрос.

— Психбольница, — не выказав никаких эмоций ответил психиатр

— Но мне сказали, поеду в реабилитационный профилакторий, нервы подлечить.

Врач чуть заметно улыбнулся.

— Всё правильно, только специфика наших санаториев немножко отличается от обычных домов отдыха.

— Вы меня, надеюсь не будете в клетке держать?

— Что ты имеешь ввиду?

— С утра я хочу пробежкой позаниматься, тут речка рядом смотрю. Искупаться с утра, с удочкой посидеть вечерком.

Врач внимательно посмотрел на Новикова. Всем видом он, как бы говорил: «Сколько лет с идиотами работаю, а такого дурака вижу впервые».

— Вообще правила для всех одинаковые, исключений ни для кого не делается. Все подчиняются единому распорядку.

— Ну, не-е! — меня такое не устраивает, отправляйте обратно, — медленно замотав головой, протяжно вымолвил Лапа. Как мне отказ от лечения написать?

— Самоотказы больных у нас не практикуются.

— Пускай родственники приезжают, пишут заявление, что хотят забрать на поруки. Мы будем решать, отпускать или нет.

Андрюха уставился на врача ничего не говоря.

— Давай поговорим о тебе, — мягко сказал психиатр, деловито сцепив пальцы на руках.

Лапа немного в шоке. Поэтому молча обдумывал создавшееся положение.

— Ты крещеный? — задал вопрос Отрепьев склонив голову.

— Вот это плохо, — а в Христа веришь?

«Что за дурацкие вопросы?» — начал размышлять Новиков.

— Да вроде не замечал за собой .

— Нехорошо! — Отрепьев осуждающе покачал головой. В бога нужно верить и вести себя в жизни, как смиренный христианин.

«У него самого, с головой похоже не то», — промелькнуло у Андрюхи.

— Что тебе по ночам снится?

— Да когда как...

— Бывает, один сон повторяется несколько раз?

— Я как то не помню, — скривив губы и пожав плечами, пробубнил Лапа.

— Какую музыку предпочитаешь?

— Нету у меня особых пристрастий.

«Какие-то вопросы, как пятилетнему пацану?» — подумал Андрей. — "Ай! ладно не буду грузиться, отвечаю первое, что придет в голову."

Ярко побеленные стены сияли белизной. В углу шкаф с документацией и книгами. Шуршание листов бумаги. Из-за двери доносятся невнятные выкрики. Лапа приуныл.

Он сразу понял, что врач Отрепьев Н.В. гнет под дурачка. Вести с ним здравый диалог бессмысленно. Как говорят: «Ссыт в глаза — глаголет божья роса». Ему вспомнилось предисловие к одной книжке, которую прочитал в детстве. Правда он не помнил ни название, ни автора:

«В начале прошлого века, один начинающий приматолог, еще не имея ни питомника, ни вольеры для изучения обезьян, купил шимпанзе и принес домой. В комнате разбросал игрушки. Закрыв дверь, он приготовился наблюдать за животным в замочную скважину. Как примат поведет себя в новой обстановке? Каково было удивление ученого, когда в прорези замка, он увидел карий, немигающий глаз. Обезьяна уже наблюдала, чем человек занимается в коридоре?»

— Ну, а есть у тебя постоянные жизненные увлечения, взгляды, пристрастия? — кем хотел быть в детстве?

— Хгы! — понятно милиционером, кем еще? — ну на крайняк космонавтом! — язвительно ухмыльнулся Лапа.

— А дальнейшие какие планы?

— Выйду с дурдома, устроюсь участковым, — погнал пургу Андрей.

Собственно его понесло, почувствовал себя на коньке. Нарколог того и добивался, вызвать пациента на откровенность.

Тут Новикова осенило, даже слегка привстал со стула.

— А нет, нет… — прохохотал Лапа. Я врачебной практикой основательно решил заняться. Он хмыкнул.

Отрепьев деловито листая историю болезни приостановился.

— Наркологом пойду работать, — издевательски произнес Андрей. Людей буду лечить, — невозмутимой миной, иронично покачивая головой продолжил он.

Врач оторвался от папки с историей болезни и посмотрел на Новикова из-под очков.

— Это ты правильно решил, — смешливо произнес он, улыбаясь одними глазами. — Полежишь в нашем заведении. Тут же закончишь аспирантуру, защитишь диссертацию, — он улыбнулся. Я тебя определю в академическую палату. Наша больница самая сильная школа в стране. Выписываются только дипломированные врачи...

Отрепьев на секунду задумался.

— Ну ладно шутки в сторону, — он сразу сделался серьёзным. Перейдем к учебному процессу, так сказать, — он молча пожевал губами. Я конечно люблю остроумных. Но нужно разделять, где с кем шутковать.

Новиков молчал.

— Ты много выпиваешь за один раз? Бутылку…, две?

— Да сколько есть столько и пью, — хмыкнул Лапа, иронично отвернув лицо.

— И как часто?

— Да не часто. Каждый день только вот. Если есть при себе конечно.

Он надул щеки, с натугой выпустив воздух.

— А если нету, то один черт к обеду разыщу. Это без хлеба можно голодать, а на водку всегда найдешь...

— Какие наркотики помогают с похмелья ?

Андрюха опешил. Хотелось съязвить остроумное, но не получалось. О наркоте он знал не больше, чем царь Горох о теории относительности.

Дальнейшие вопросы врач стал задавать очень быстро.

— А котят или щенков в детстве мучал? — Может убивал?

— Э-э! — только когда с голоду опухал, не чаще. Жрать в блокаду очень хотелось… Понимаете? — смотря на врача в упор, медленно пробормотал Лапа

— Столица Гватемалы?

— Семь умножить на девять?

Андрюха непроизвольно задрал к потолку глаза. По физиономии, можно прочитать, как титанически он напряг мозги.

— В детстве, на твоих глазах человека убивали?

— Да нет вообще- то... — только в кине про бандитов.

— Чем муха от самолета отличается?

Новикова начало злить.

— Враги у тебя есть? — Не кажется, кто-то затаил зло, преследует? — Или весь мир восстал против тебя?

— Да нет вроде.

— А с похмелья?

Лапа вспомнил, как после недельного запоя отлежишься, «колотун- бабай» отпустит, но еще несколько дней сидишь на измене, страдая от подавленного чувства вины за свои пьянки. Выйдешь куда-нибудь в магазин за хлебом, пряча глаза в землю, чтобы не встречаться с укоризненными взглядами встречных прохожих. Кажется, всё общество только тебя одного порицает.

— Каких чертей видел?

Глюков у Андрюхи никогда не было, но в этом разговоре, потеряв бдительность, он начал красочно их описывать, совсем забыв с кем разговаривает. У синяков принято травить друг другу байки ради потехи, как с чертями общались.

Врач не перебивая, начал старательно записывать.

— Чувствуешь себя больным?

Тут до Лапы доперло, что психиатр его развел, как лоха.

— Послушайте?…— сколько меня держать собираетесь? — стараясь держаться спокойно, задал он вопрос, пытаясь придать лицу невозмутимое выражение.

— Пока не вылечим, — безразлично ответил Отрепьев.

— Но от чего лечить? — тут одни дураки лежат, — мотнул в сторону двери головой

— У тебя хронический алкоголизм.

— А для чего режимная изоляция? — не пойму? — возмущенно пожал плечами Новиков.

— Такие правила.

— Не нравятся мне ваши правила! — В самом деле, я добровольно отдохнуть от пьянок приехал. Дома невозможно. Каждая встречная «собака» наливает, — с нарастающим возмущением выпалил Лапа.

Он начал раздражаться. Захотелось плюнуть врачу в глаз.

— Ну и отдыхай, у нас хорошо, светло, тепло, — с издевкой сострил Отрепьев. — Вон! — мотнул в сторону окна, — даже солнце светит в левый глаз…

— Во-во! — здравствуй доктор пида... ! — начал рифмовать Андрюха, но резко оборвал фразу, поняв, что заболтался. За окном совсем стемнело.

Доктор ожидал увидеть захлебнувшегося в безмерном хохоте дебила, оценившего «остроумие». Но черт не в тему дернул Лапу за язык.

Психиатр на глазах переменился. Лицемерно- благосклонную улыбку, как ветром сдуло. Он стал вдруг подчеркнуто серьёзным. Все дальнейшие вопросы задавал протокольным языком.

С первого дня пробежала кошка.

После «задушевного разговора» с врачем, санитар провел в подсобное помещение. Новиков облачился в дурпижаму. Сумку медсестра с другим санитаром обшарили, разрешив забрать с собой только безопасные вещи, а именно книжку и зубную щетку с пастой. Санитар новой смены провел его в одну из палат.

— Вот твоя кровать, — он указал Андрюхе на койку около окна. Рядом стояла покосившаяся тумбочка.

Лапа поставив пакет возле продавленной шконки, уселся, начав разглядывать обстановку и обитателей.

Палата в корпусе угловая. Три окна. Одно боковое и два выходили на лес. На всех рамах решетки, как с внутренней, так с наружной стороны.

« Как в тюрьме», — промелькнуло у Новикова.

В палате двенадцать кроватей. Несколько пациентов лежали. На нового никто не обращал внимания. В углу лежал какой- то старик. Ковыряясь в носу, он не смущаясь отправлял сопли в рот.

Лапа поставил пакет на тумбочку и задумался:

«Может в больнице такие правила? Пока санитарный карантин, меня первоначально поместили к психбольным? Но нахрена ?» Андрюха всё, ни как не мог взять в толк, куда он попал.

К кровати подошло существо, похожее на мартышку. Ростом человекоподобное не более метра с кепкой. Ноги заметно кривые. Когда чудо передвигалось, казалось, что оно жонглирует на одноколесном велосипеде. Глаза «обезьянки» настолько раскосые, что практически не видно. На одной руке нет указательного пальца, на другой мизинца и безымянного пальца, отчего существо походило и на трехпалого ленивца, которого Лапа видел в зоопарке.

— Ты кто? — спросило чудо.

Андрюха растерялся.

Вспомнился фильм «Ирония судьбы». Сюжет, когда пьяный артист Мягков спрашивает у неизвестного пассажира на Ленинградском аэровокзале: « — А ты кто?». Далее следует возмущенная растерянность на лице собеседника: « — человек!», — оторопело бормочет последний, не зная, что можно ответить в этой ситуации.

« Может пошутить? Но что у дурака на уме? Возьмёт еще да покусает. Как мне себя с такими держать?» — молча начал размышлять Лапа.

— Меня зовут Вячеслав Вануйта, — гордо представился дурак.

— Меня Андрей.

— А что у тебя есть? — снова задал вопрос Вячеслав.

У Новикова только пакет, который санитар при досмотре разрешил оставить у себя. В нем лежали мыло с мочалкой, зубная паста и щетка. Бритвенный станок изъяли на санитарном посту. Почему-то по рассеянности, разрешили оставить при себе флакон туалетной воды «Ягуар», чему Андрей долго удивлялся. Двести грамм спирта в дурдоме, это парадокс.

С дома он прихватил с собой книжку «Двенадцать стульев», больше ничего не было.

— А что ты хочешь увидеть?

— Чай есть?

— Да нет вообще-то? — усмехнувшись ответил Новиков.

На этом интерес дурака к нему пропал. Последний, скривил физиономию. Что-то бормоча под нос, неспешно отошел.

Андрюха решил выйти и прогуляться в коридоре. Палата выходила в большой холл.

Желто- пегие стены корпуса когда-то побелены известью, затем подкрашены желтой эмульсионкой, которой не хватило и, стены докрасили коричневой, половой эмалью.

Линолеум на полу затерт до дыр. Эти дырки залиты черным гудроном. На потолке коричневые разводы от воды. Местами их тоже пытались закрасить зеленой краской. Краска со временем отслоилась и, эти места подкрашивали уже синей эмалью. Внутренний интерьер коридора больше походил на огромную картину из творчества сумашедших. Вот уж воистину наглядное пособие для начинающих. Плафоны на потолке из толстого стекла, зарешечены ржавой металлической сеткой.

Около стенки, шаркая тапочками, озабоченно поглаживая подбородок, прохаживался пожилой, сутулый мужик в очках. Неожиданно он начал заразительно смеяться. Рыхлое тело и подбородок затряслись в припадке истерики. Вдруг он резко остановился и агрессивно повернулся к Новикову.

— Ты зачем на меня смотришь? — он с решительной нервозностью двинулся на Андрея. Тоже думаешь…

Лапа молча отвернулся, в страхе повторяя про себя слова Дроздова: «Не смотреть дикой горилле в глаза…, главное не смотреть в глаза…». Ноги непроизвольно затряслись. Он невольно втянул голову в плечи, ожидая удара по затылку, но дурак снова начал бубнить себе под нос, шаркая по полу.

За столиками сидели несколько мужиков и играли в карты. Некоторые без пижамных рубах, в одних штанах.

«Как в Третьяковской галерее», — промелькнуло у Андрюхи. Расписанные татуировками, как черти. Но в упор разглядывать неудобно. Лапа взглянул только мельком.

Неподалеку прохаживался один из санитаров. Здоровый, лысый бугай около двух метров ростом. В руке он держал дубинку.

— Ну как осмотрелся? — насмешливо в усы спросил он Новикова.

— А где тут туалет?

— Да вон по левой стене, в конце коридора, — показал надзиратель.

— Курить там можно?

— У тебя, что курево есть? — снова усмехнулся санитар.

Несколько блоков "Петра первого" изъяли при поступлении лазарет.

— У меня на посту сигареты.

— Ты еще не знаешь правила, парень, — ответил санитар. — Перекур в строго отведенное время, шесть раз в день. Сигарету получишь на посту, когда позовут к перекуру.

— А когда ужин будет?

— Да уже скоро, через пол часа, потом сразу перекур.

Лапа прошелся вдоль коридора.

— Эй человек! — человек который идет…, — донеслось до Андрюхи с конца пролетки.

Кричал коротышка походивший на цыгана. Может и не цыган, но смуглая кожа, да в облике, жестах, что-то цыгановатое. На лысой голове четко виднелся длинный, старый рубец. Когда- то ему хорошо стукнули по башке.

— Давай подходи ко мне, мужчина…

Новиков показал на себя рукой, удивленно приподняв брови.

— Да-да ты человек… — он усиленно замахал Андрею руками. Я буду тебе говорить.

Лапа несмело подошел.

— Давай, слушай меня… — начал дурак. Он задумчиво почесал затылок.

Андрей молчал, рассматривая цыгана.

— Тебе такого никто не скажет, только я. Запоминай! — цыган с достоинством вздернул подбородок. Вот ты не знаешь, как правильно дрючить кошку? — он поучительно осмотрел Новикова.

«Ё -мое!» — подумал Андрей. «Что ему нужно от меня?»

Он начал несмело оглядываться. «Может санитар подойдет?» «Как же мне отвязаться ?»

— Нужно брать самый большой валенок… — продолжал дурак. Засунуть в него кошку мордой вперед. Когда она будет выползать задом вверх. Ты вставляй под хвост. Она сама насадится… понял? Во !! — он покровительно склонил голову.

Лапа смотря на него ошарашенными глазами, сразу решил согласиться, часто закивав головой.

Незаметно подошедший сзади санитар, перетянул низкорослого дубиной по шее.

На ужин дежурные дураки расставили в холле столики, начав разносить порции. За каждым столиком сидели по четыре человека. Андрей присел за крайний, за которым сидели только два парня. Выражения лиц показалось боле-менее осмысленным, на фоне остальной массы пациентов. Главное они, одни из немногих, ели бурду в мисках, черпая ложками.

Меню на ужин составляло: баланда (полукаша- полусуп), кусок хлеба и компот.

Новиков ненароком взглянув за соседний столик, сразу потерял аппетит. Там сидели четверо. Повыливав в баланду компот и накрошив хлеб, они хлебали месиво без ложек, как собаки. Один пожевав похлебку, срыгнул её обратно в шлюмку, после чего, вновь принялся лакать. Второй, разлив помои на столе, слизывал языком. Лапу едва не стошнило.

Один из парней, с которыми он сидел за столом, заметив Андрюхино отвращение, пробормотал:

— А ты не смотри на животных, их не исправишь. Голос хриплый пропитый. Мы тоже по началу не жрали. Потом перестали обращать внимание на скотину.

Другой не поднимая глаз добавил:

— За свой столик никого не пускаем. Но ты смотрю, вроде нормальный. Садись к нам. Через пару дней осмотришься, поймешь — кто есть кто в дурке.

Кругом раздавалось визгливое чавкание, швырканье, сзади кто-то громко отрыгнул. Стук ложек.

После ужина начали раздавать таблетки. Все пациенты выстроились в очередь перед постом медсестры. Получив колеса, дураки выстраивались в новую очередь, перед дежурной комнатой санитаров. Санитар каждому выдавал строго по одной сигарете. В большой, картонной коробке у него лежали открытые пачки. Каждая подписана фамилией дурака. В основном в коробке лежала «Прима», но Андрей заметил несколько пачек с фильтровыми сигаретами. Как потом узнал, фильтровые курили «блатные». В психушке, как во всякой социальной среде, существовала иерархия, своя «элита».

Курилка представляла собой пристроенную к корпусу будку, пять на пять метров, с тремя крепко зарешеченными окнами без стекол. Новиков зайдя в подсобное помещение закурил. Вдоль стенок стоят деревянные скамейки, на которых расселись с десяток человек. Остальные курили стоя. Андрюха еще не знал, что согласно строгой дурдомовской субординации, сидеть могут только «избранные». Остальные присесть не имеют права. Еще не посвященный в местные, нерушимые правила, Новиков закурил стоя.

Мужики, с которыми он сидел за столом на ужине, заняли самую козырную скамейку. Один, схватив двумя пальцами за ворот пижамы здоровенного детину, с лицом «доброго дебила», усевшегося рядом с ними, резко рявкнул:

— Ну-ка! — сдернул отсюда…

Олигофрен молча поднявшись, без возражений отошел. Мужик кивнул Лапе:

— Присаживайся, — пусть Кучум постоит, ему полезно, — спокойно предложил он освободившееся место.

Задав Андрюхе пару несущественных вопросов, вроде разговорились. Оказалось, парни тоже с северных городов. Парятся в дурдоме около года.

— Василий…, — протянул руку тот, что моложе.

— А лучше Савелием зови, — с улыбкой поддакнул второй.

— Можно и Савелий, — без обиды кивнул Васька.

— А меня Евгений! — представился другой.

— Ты- то, как сюда залетел? — спросил Савелий. Смотрю, с головой вроде нормально?

Лапа развел руками:

— Да я парни, не совсем понял куда попал, — он возмущенно кривил губы. Вроде ехал в реабилитационный центр, нервишки подлечить, а очутился…

Мужики приглушенно расхохотались.

— Ладно не грузись…, — сквозь улыбку вымолвил Женька. Не ты первый — не ты последний. Тут каждый третий — скрытый алкоголик…, — ухмыльнулся он.

— Дак! — ну а, что за …лядство! — возмущенно разведя руками Новиков начал рассказывать свою историю.

Васька с Жекой слушали не перебивая.

— Видишь в чем дело…, — Женька казалось собирается с мыслями. Он почесал лоб. Психушка — гос. учреждение и финансируется с бюджета. Чтобы с казны на содержание дурдома поступало больше денег, все койко- места должны быть заняты пациентами.

— Ну то есть, больница не должны простаивать загруженная наполовину, — добавил Савелий. Их каждый год проверяет комиссия с департамента здравоохранения. Если дурдом не будет полностью забит, то на следующий год, лимит финансирования будет урезан. —где психушка насобирает столько натуральных психопатов? — продолжил он. Вот и придумали схему: Под предлогом, что ЛТП отменили уже лет десять как… Синяков сейчас закрывают в дурки, как психов.

— Запихивают сюда: спившихся бичей, бездомных бомжей, наркоманов… В основном из городских ПНД. Диспансеры поставляют в дурдом синяков, а их тут оформляют, как психически ненормальных. Под эту дудочку деньги с бюджета выколачивают, — вновь продолжил Женька. В ПНД врачи просто- напросто дурят залетевших к ним по- пьяни мужиков, расписывая им прелести «реабилитационного цента». Ну, а вы попав сюда удивляетесь, — закончил он.

— Психбольница, это не диспансер. Если в ПНД бухариков просто откачивают с запоя, то тут режимная изоляция, вроде тюрьмы, — невесело усмехнулся Савельев. По идее…, — продолжил он. В психушке должны париться, кого суд приговорил к принудительному лечению. — А на деле? — ты сам скоро допетришь, что происходит… Лечения никакого нет. Попросту удерживают людей, как зеков…

— Это еще не всё…, — вновь заговорил Женька. Для каждого психзаболевания существуют определенные сроки лечения. В психушке тебя не имеют права держать больше установленного срока. Но руководству это невыгодно. — Мало того, что людей насильно держат в «клетке», так врачи всеми правдами и неправдами, заставляют их продлевать себе сроки «лечения». Человека пичкают психотропами, а после подсовывают бумажку, чтобы он подписал согласие на продление госпитализации, — он усмехнулся. — А знаешь, как такое делается? — Женька внимательно посмотрел на Новикова. — Нарколог подсовывает тебе документ, и говорит, что он просто переписал историю болезни. Нужно вновь подписать свое согласие на лечение…, то есть, ту самую бумажку, которую ты уже подписывал. Чтобы сдать дело в архив, так как сроки лечения скоро закончатся. Будто чисто формальная процедура. Хотя дату на бумажке умышленно не ставят. После того, как ты поставишь подпись, они оформляют новый срок твоего « оздоровительного заключения» в лечебнице, и держат людей в психушке годами. — Смотри не попадись на удочку, — многозначно взглянул он на Андрюху. — Если ты «по синьке », больше полугода не продержат, — закончил Жека.

На пару минут они замолчали, глубоко затягиваясь сигаретами. Лапа переваривал сказанное.

— Да и еще, — вновь заговорил Женька. Тут много детдомовских. По- закону, после выхода с детских домов, государство должно дать каждому квартиру. Но система решила вопрос гораздо проще. Восемнадцатилетних, психически здоровых детей, помещают в дурдома или психинтернаты. Психиатр в тихушку оформляет его, как психбольного, и они остаются тут пожизненно. Дураку не положено отдельное жильё. Родственников у них, как правило нет. Никто на поруки не возьмет. Через два -три года психотропы сделают грязное дело. Они на самом деле станут ненормальными. — И государству не нужно тратиться на квартиры, и дурдому «в копилку» показатель численности, — смачно плюнул он на пол.

— Дальше, что…, — оживился Савельев. Приезжает комиссия с регионального здравотдела. Посмотрят, посчитают — все корпуса забиты психами под завязку… — Ну значит на следующий год нужно увеличивать процент финансирования, — едко рассмеялся Васек, дурашливо качая головой.

На вид Ваське Савельеву около тридцати лет. Но грубое, морщинистое лицо спившегося парня, с полубеззубым ртом старило лет на десять. Женьке казалось столько же . Хотя ему стукнуло сорок.

— А вас пацаны, каким сюда занесло? — спросил Андрей смотря на Ваську.

Савелий стыдливо улыбнулся.

— Да-а…, — он скривился. — Долгая история.

— Церковь Савелий грабанул, — усмехнулся Женька.

— Нихрена себе…, — поднял брови Лапа. Иконы что-ли?

— Да не совсем…, — нехотя пробурчал Васька.

Было видно, что ему не хочется рассказывать. Он скорчил гримасу.

— После зоны я возвратился домой. Отец сидел, мать умерла. Бабка работала при церкви. Привела меня к батюшке. Он взял меня разнорабочим.

Савелий немного задумался, размышляя рассказывать или нет?

— Я спер у священника два пузыря кагора.

— Так у них какой-то церковный, или как он? — ритуальный какой-нибудь, нет ? — Новиков сделал удивленное лицо.

— Да нет обычный, я сам каждую неделю в ближнем магазине закупал.

— Он ведь для крещения нужен или церковных ритуалов? — Андрюха развел руками.

— Ну да, вино смешивали с хлебом для причащения, — хмыкнул Савелий.

— И чё, каждую неделю закупали ?

— На службу и бутылки хватало! — усмехнулся Васька, — пару пузырей батюшка сам каждый день засаживал.

— И тебе не предлагал? — притворным удивлением хохотнул Жека.

— Я в тот день с похмелья болел, он мне поручил мебель в «келье» переставить, ну а там смотрю вино стоит.

— И ты причаститься решил? — продолжал прикалываться Женька.

— Одна бутылка открыта, я подумал: пару глотков сделаю и водой разбавлю, ну и засадил незаметно оба пузыря.

— Я у него испрощения просил. Он грехи мне отпустил, только с работы всё равно выгнал, — усмехнулся Васек.

— И чё, за это в дурку? — недоуменно потупился Андрюха. Его вдруг пробило на смех. — Ты хотя- бы пару глотков оставил. Батюшка поди с бодуна был? — прикололся он.

— Бичевал потом полгода в теплотрассе. Бабка с дому выгнала. Опозорил говорит на весь белый свет — богапродавец, — не обращая на сарказмы, продолжил Савелий.

— На работу не устроился?

— Да какой там, бухал каждый день, иногда возле церкви деньги стрелял.

— На паперти, что- ли ?

— Ну да, пока батюшка не видел.

— И что? — кидали подаяния? — Андрей вспомнил собственное бичевание.

— Да мало, — скривился Васька. Пол дня просидишь, в шапке мелочь только на дне, едва на тройной хватало. Вообще- то на праздники неплохо давали, — оживился он.

— Ты бы песенки жалистные пел: « — ...он был батальонный разведчик, а я писаришка штабной…» — не унимался Женька.

— На пасху, — дальше рассказывал Васька, — с самой ночи на церковном крыльце просидел. Замёрз, как собака, — хмыкнул он. А когда самый народ потянулся к службе, так меня староста и выгнал, даже на бутылку не дал настрелять. Я тогда вообще ужасно с похмела болел. Да еще задубел, как цуцык, — в нем нарастало возмущение.

Андрюха с Женькой рассмеялись.

— Я тогда пиз...ц разозлился на Степаныча! — продолжил Савелий, — обматерил с головы до ног, козла старого: ... «— Да пошел ты на... со своим батюшкой! — еще посоветуй помолиться, чтобы полегчало!» — ерепенился он в душе.

Он от злобы скрипнул зубами.

—- Ну в самом деле! — бросают люди подаяния, ему что? Жалко, что ли? — в голосе чувствовалась обида. Мне в шапку уж кинули несколько рублей, — досадно возмутился Васька. — Он меня прогнал за ограду, а на встречу, как раз народ потянулся. У всех морды торжественные, вдохновенные, — самая клиентура! — ну насшибал бы на пузырь, да ушел! — пожал он плечами.

Васька прервался и задумался, будто заново переживал досаду.

Толпа дураков в курилке с перекошенными рожами, пустыми глазами, бездумным безразличным взглядом, с соплями под носом, дымят приму. Никто никого не слушает. Один роется в урне. Другой ковыряет в носу с задумчивой улыбкой на лице.

— Тут колокола вонючие, начали звонить. У меня голова и без того раскалывалась, а они, будто по башке ударили. Меня и осенило, аж полегчало, — вновь заговорил Васька.

— Ангелы тебя услыхали, — засмеялся Женька.

— В прихожей церкви стоит ящик для пожертвований. Обычно он пустой, но на пасху должен быть забит деньгами до отказа? — он утвердительно склонил голову набок.

— С богом, господни подаяния разделить решил? — во всю хохоча повернулся к Андрюхе Женька.

— А в церкви же полно народу? — удивился Лапа.

— Ящик находится у входа. В храмовом притворе. Пока шла литургия, прихожане смотрели в сторону алтаря. Я и решил под шумок, за спинами спереть его.

— Не прокатило? — сочувственно покачал Андрюха головой.

— Ящик болтами прикручен к фанерному щиту на стене. Я когда его схватил, он заскрипел. Громче священника с амвона.

— Вот ты попал! — гоготнул Новиков.

— Я сильнее дёрнул. Щит сорвался со стены. Он до самого потолка был. Накрыл и меня и десяток старух, что рядом молились.

Лапа с Жекой уже не сдерживали смеха.

— Не пришибло никого?

— Да нет слава богу. Пока с под фанеры выбирался, убежать не успел.

— И сколько дали? — Андрей покачал головой.

— На суде долго крестился. Судье сказал: «думал, господь ниспослал озарение». Тюрьму заменили дурдомом, — уныло развел он руками.

Новиков с Женькой переглянулись, смеясь одними глазами. Но Жека быстро стал серьезным.

— В общем Андрюх! — пока не врубишься в местную обстановку, держись нас с Савелием, — без улыбки предупредил он, выбрасывая сигарету. Наша палата следующая за твоей. — Если что? — обращайся, — добавил он выходя с курилки. В открытую дверь курилки клубами вырвался пар с коридора. По ногам потянуло холодком.

Андрюха с Васькой остались вдвоем. Савелий достал из заначки вторую сигарету.

— Покурим…, — пробубнил он кивнув Лапе, глубоко затягиваясь.

Кроме них в курилке оставались несколько дураков. Трое шарились в мусорном ведре выискивая оплеванные бычки. Двое покорно стали около Васьки, в надежде упасть на хвост. Один из них заискивающе смотря на Савельева, угодливо подставил ладошки, чтобы Васек стряхивал пепел.

— Ну-ка! — срулили черти…, — прикрикнул Савелий. Мы уже курим на двоих.

Идиоты обиженно присоединились к троице у ведра.

— Тут значит, такой расклад…, — закашлялся Васек, выдыхая дым. В дурке, все у кого есть немного мозгов, сколотили «стайки», — он почесал затылок.

Андрюха внимательно слушал Савелия.

— У каждой «семейки» свой общак… и, держаться друг друга. Так легче выжить в зоопарке.

Васька глубоко затянулся.

— Всё остальное быдло…, — он показал на идиотов, которые дрались из-за бычка примы. В общем они «опущенные» , или «запомоенные», как хочешь называй. — Ну сам посмотри…, — он показал на урну. — После них не вздумай курить…, — и еще…, — он передал Андрюхе сигарету. — У тебя есть кружка?

— Нет…, — нафига, — Лапа пожал плечами. Возле питьевого бачка на продоле, куча кружек.

— Не вздумай прикасаться к тем черпакам, — замахал Савелий руками. — Запомни! — с бачка пьют воду только «обиженные»…, — он едко сплюнул. — Во-первых: те кружки вечно в слюнях или соплях, во -вторых они постоянно присасываются к кранику погаными губами.

Андрюха молча обдумывал местные порядки.

— Сейчас сходим на кухню, возьмем новый чифирбак из запасника. Пометишь и пей воду только из неё, — добавил Савелий.

— Слышь! — на зонах только у петухов шлёмки помечены, — недоумевая потупился Новиков.

— Тут и есть режимная зона, — развел Васька руками. Только настолько извращенная, что всё обратно до наоборот. В корпусе шестьдесят дуриков парятся. Половину понапривозили с колоний. Их там пропустили, через попенгаген в ротердам, а потом «гребней» сюда запихивают. У многих просто крышу на параше сорвало. Остальные на принудке после суда. И несколько таких, как ты…— он усмехнулся. — добровольцев. — Так что тут в основном зеки…— Ну и порядки соответствующие, сам понимаешь, — хмыкнул Савелий. Ничего не поделаешь, — хочешь не хочешь…, — развел он руками.

Андрюха глубоко затягиваясь, молча переваривал.

— В корпусе только человек пятнадцать можно нормальными назвать, остальные умственно отсталые. — А с олигофрена какой спрос? — Идиот он и есть идиот… — Вот и приходится подстраиваться к дурдому, да смотреть в оба…, — Кружки повсюду таскать. Он злобно плюнул. — А запаганишься по незнанке, потом хер отмешься, — раздажено закончил Васька.

Савелий пару минут молчал, что-то обдумывая:

— Да вот еще…, — спохватился он. Если захочешь попить, иди в дежурку к санитарам. Там кран водопроводный. Санитары прекрасно знают — кто есть кто…

Андрей докурил сигарету и пошел в палату. Он начал понемногу постигать нерушимые премудрости дурбольницы.

Еще в курилке Лапа обратил внимание на одного парня, который особенно ярко выделялся среди других. Он постоянно командовал, поучал других дураков, громче всех смеялся, вел себя нагло и развязно. Затюканные идиоты обращались к нему почтительно и называли Толиком, Женька назвал его Снегирем.

Ржаво-конопатая морда отпетой шпаны, оттопыренные уши, прищуренный взгляд, пальцы синие от наколок. Он постоянно гнул их веером, по-жигански харкался сквозь дыру выбитого, переднего зуба.

«Наверно из блатных», — уважительно подумал Андрей, — «масть держит?» — «надо бы с ним почтительней».

Перед сном Андрюха зашел в туалет. Отлив он услышал, что следом зашел кто-то ещё. Внутренней щеколды туалет не имел, чтобы дураки не могли закрыться изнутри. Лапа повернулся, за ним стоял Толик Снегирёв.

— Ты чего, не можешь подождать когда выйду? — возмущенно спросил Новиков.

— Я курить хочу, — тихо ответил Толян.

— А я причем? — дернул Андрей плечами. Он старался говорить развязано и непринужденно, но в неуверенном голосе проскакивали нотки учтивости.

Толя присел на корточки.

— Ну я это, — он заискивающе заулыбался, — давай в рот возьму, а ты мне дашь сигарету. Ладно ?

Лапа оторопел. Он конечно знал о петухах, но никогда с пидарасами не сталкивался. Как с ними себя держать?

— Ты это, иди кому другому там, — он перешел на повышенные тона. — Я тебе, что? -— растерявшись добавил он.

— Ну хочешь ночью, когда свет вырубят, приду тебе под одеяло, — не унимался гребень, — только сейчас угости сигаретой, а?

Андрюха рукой подвинул Снегиря в сторону, но Толик быстро встав на ноги загородил ему дверь. Он крепко схватил Лапу за рукав.

— Давай носки тебе постираю… — наехал он грубым тоном, скривив губы и покачивая головой. Я курить хочу, понимаешь ты это или нет…

Новиков почувствовал, как начинается легкий мандраж в коленках. Резко выдернув руку он молча подвинул Снегиря и вышел в коридор сразу направился в палату Савелия.

Кровати Женьки и Васьки стоят рядом. Они тихонько отхлебывают чифир из железной кружки по очереди передавая чифирбак друг другу. Закусывают шоколадной конфетой.

— Это! — Пацаны! — Лапа возмущенно обратился сразу к обоим, разведя руками. — А Снегирь кто такой?

Мужики рассмеялись.

— Чё?— уже тебе дупло подогнал? — сквозь кислый смех произнес Жека.

Он муторно скривился от горького чифира, крепко зажмурился, морду передернуло. Потом открыл глаза. В них неподдельное блаженство.

— Он дырявый! Снегиря еще на малолетке опустили, — усмехнулся Савелий. Говорят по его «очку» весь барак прокатился, а потом гребня сюда закинули, чтоб урки на зоне в конец не затюкали.

— Самый «козырный» петушек в корпусе, — продолжил Женька. Не принимай всерьез это создание. Если что… — бей сразу в рыло, — добавил он.

— Если хочешь? — можешь его попробовать…, — прикололся Васька, закинув ногу за ногу . Он за сигарету и чифир любому отдаётся. У Снегиря собственно на этом сорвало башню.

— Да я что? — басовито возмутился Андрей. За кого меня принимаете…

— Во-во…, — продолжил Савелий, почесав пятерней хилую, впалую грудь, с редкими волосьями. От таких можно, что угодно подхватить.

Крики, визги, маты, ветер за окном завывает.

После десяти санитар начал потихоньку разгонять дураков по палатам. Несмотря на весь «букет» бредовых сюрпризов, которые прошедший день ему преподнес, уснул Лапа мгновенно. Таблетки, которые вечером раздавала медсестра, снотворные.

Утром в окно заглядывало яркое, февральское солнце. Андрей резко проснулся от крикливого шума. Из соседней палаты доносился громкий, отборный мат. Дураки всем скопом ринулись в дверь.

— Что случилось? — спросил Новиков у соседа по кровати.

— Метлю чуханить, — оживленно ответил дебил.

Лапа вышел в коридор когда представление уже началось. Дураки дружно толпились около подсобной коморки. Некоторые в агрессивном раздражении сжимали кулаки, всем видом демонстрируя друг другу решительный настрой. Другие в предвкушении изощренной расправы «самым гнилым базаром падлили последнюю гниду», возбужденно брызгая слюнями. Больше всех старались перекричать друг друга обиженные.

— Эту я выцепил мышь позорную! — самодовольно бахвалился Снегирь.

— Мочить надо чмошника, у своих крысит! — визжит кто- то из толпы.

— По понятиям хуже западла! — вторит чей- то картавый голос.

В углу коморки обречено стоит щуплый, маленький пацан и затравленным взглядом побитой собаки смотрит на бушующую кодлу идиотов.

Саша Метликин каждую неделю, по ночам воровал зажигалки с карманов дураков в палате. По утрам их всегда находили в наволочке его подушки. За это пацаненка зверски избивали и пинали, как сами дураки, так и санитары. Врач в наказание, едва не каждый месяц держал его, по- нескольку дней на вязках и долбил лошадиные дозы «воспитательных» уколов аминазина.

Зачем зажигалки ему нужны? Пацан не мог ответить. Он даже не курил. Ребенок неравнодушным образом реагировал на разноцветные яркие игрушки, за которые принимал прозрачные, газовые зажигалки.

Метля съёжившись и втянув голову в плечи стоял в углу хозподсобки. Пацан плакал и весь дрожал. Женька подошел к нему и уселся рядом на табуретку.

— Уф! — как же ты надоел! — устало протянул он.

Санек вытер рукавом нос.

— Да не трясись, не буду я тебя бить.

Метля вхлинул.

— Послушай! — ну зачем ты это делаешь? — с досадой спросил Жека. — Давай договоримся, никто тебя больше пальцем не тронет, но и ты пообещай, что к чужой зажигалке больше не притронешься, — договорились?

Саша одобрительно всхлипывая, часто закивал головой.

Яркий белый, снег за окнами подсобки искрится, слепит глаза. Ветра нет. Из кухни пахнет приятным.

Лапа смотря на них вспомнил случай из детства. Когда ему было лет семь или восемь, летом отдыхал в деревне. У бабки жил кот, которого он помнил, как самого себя. Кот был старый и облюбовал туалет в коляске дядькиного мотоцикла, стоявшего уже лет пять во дворе под навесом, пока дядя Миша отбывал не так далеко. Дядька возвратился с колонии и конечно предъявил на мото свои права. Запах пятилетнего, кошачьего «свинства» ему пришлось отмывать целую неделю. Перевел на это дело не один литр бензина, ацетона. Чем только не марафетил мотолюльку, пробовал даже дустом и дихлофосом. Но до конца, так и не смог выгнать стойкий, кошачий аромат.

Андрюха с бабкой догнали дядю Мишу уже у реки. Отобрав у сына мешок с котом, старуха долго не могла угомониться.

— Все равно утоплю вонючее животное! — кричал вслед Мишка, — еще раз увижу ссаньё в коляске! — доносились его слова.

— Котик милый, ну не обсыкай ты больше мотоцикл! — со слезами на глазах просил Ваську Андрюха, сидя за дровяным сараем и поглаживая кота детской рукой, — ведь гад убьет тебя. — Я соорудил тебе другой туалет, — шептал он на ухо дворовому коту, стараясь подтолкнуть его в картонную коробку.

Кошак утирая лапой морду, казалось кивал головой. Андрюша посчитал это кошачьим согласием. Пацан очень радовался тому, что быстро удалось уговорить котика. Тогда Андрей не понимал, что отучить дряхлого, выжевшего с ума, восьмилетнего кота, от многолетних, животных привычек совершенно невозможно.

Утром он сжался под одеялом, услышав доносившийся со двора истошный дядькин мат. Ваську с тех пор он больше не видел.

Каждый раз после пропажи зажигалок, Метлика избивали, макали головой в унитаз, надевали на башку помойное ведро, защемляли пальцы дверью, прижигали руки сигаретами. Как только ни старались отучить от воровства. Каждый раз он давал клятвенные обещания и божился, но проходила неделя- другая, по новой, с утра под подушкой находили целый ворох зажигалок. Так длилось годами.

Мозг клептомана не в силах противостоять соблазну.

Досматривать спектакль Андрюха не стал. Ему стало противно и разболелась голова. Уныло побрел в опустевшую палату. До сознания наконец отчетливо начало доходить , где он очутился.

« Как выбраться из дурдома? — он не знал. Был в совершенной растерянности.

« Это ж надо так лохануться ! » — досадно корил самого себя.

У двери стоит босой идиот и пустым взглядом смотрит в потолок, монотонно качая головой взад вперед. По подбородку обильно текут слюни. Не реагируя на Новикова он подошел к обшарпаной стенке и высунув длинный язык начал слизывать известку.

Лапа рассеяно вошел в палату. Она должна быть пустой, так как, все обитатели побежали «чуханить крысу». Утреннее солнце ярко заливает помещение сквозь решетки.

Около кровати вертелись двое «чупиздриков», по другому их назвать нельзя. Андрюха настолько погружен в размышления, что не сразу обратил на них внимание.

Один с деловитым видом открыв тумбочку, шарился в его вещах. Новиков стал у двери и скрестив руки молча разглядывал открывшуюся картину.

Оба небольшого роста, но разрисованные наколками, как клоуны.

«Может шныри уборку наводят, да мебель протирают?» — «Или очередные клептоманы, не равнодушные к чужому добру шуруют?» — невольно подумал Лапа. Он старался ни чему не удивляться.

Малорослые «шнурки», казалось, его совершенно в упор не замечают или не обращают никакого внимания. Андрей ни слова говоря, подошел и уселся на кровать, удивленно приподняв брови.

Один мельком взглянув на него, продолжал самым наглым образом разглядывать содержимое вытащенного с тумбочки пакета. Второй повернувшись к Андрею начал бесцеремонным видом разглядывать его одежду. Взглянув на новые, цивильные тапочки, с разноцветной лейбой, которые Лапа привез из дома, он округлил глаза.

— Шама! — ты в натуре, зенки разуй, — возбужденно пришел он в восторг. — Зацени шкеры у пассажира…

Второй оторвавшись от пакета со шмотками, молча наклонился, и ни слова не говоря, начал стягивать с Новикова тапки.

Первый глянув Андрюхе в лицо, резко растопырив пальцы перед его глазами, прошипел:

— Утухни плесень!

От такой наглости Лапа на миг потерял дар речи, молча скривив губы в тупом недоумении.

— Э-е-й… — алэнь! — ти коци сваи будэш сам скидавай… — да? — прошипел второй.

Мордой шкет напоминал хорька. Наглая, смуглая рожа с хищным, горбатым носом явно не славянского происхождения. Это Андрей понял сразу.

— Ну ты чё… — дятел! — не въезжаешь? — с показательным загибоном, снова дернулся первый на Новикова.

— Да вы что…— черти! — нюх потеряли ? — Новиков автоматом перешел на их базар.

Он ладонью в грудь оттолкнул коротышку, того, что стоял перед им.

— Ти слэды за мэтлой…, — поднимаясь с пола, прошипел тот, которого звали Шамой.

— Ты на кого грабли распускаешь? — с типично уголовными ужимками, загнув пальцы, начал наступать на Андрюху первый.

— Гроб! — клыент па ходю ни втыкаит? — возмущенно повысил голос Шама.

В интонации, явно слышится кавказский диалект. Он с грубым акцентом базарит по фене, со свойственным хачикам шипением. Выглядит комично.

Шибздик, которого Шама назвал Гробом, в это время поднял пакет с Андрюхиными шмотками. Отойдя в сторону, он засунул в него руку.

— У-ё-о! — вырвался с глотки возглас дикого восхищения. — Шама! — да оставь ты мутного дятла, — аж взвизгнул он, вытаскивая с пакета флакон одеколона.

Шама оторвался от Новикова и повернулся к Гробу.

— Ты прикинь, что закурковал задрот! — продолжил Гроб. — отнесем Хешу флакушку! — лыбится он, обнажив щербатый рот. — Порадуем старика…

Его наглая рожа светилась от удовольствия.

У Лапы от возмущения, автоматом сработала какая-то струна. Он слегка привстав, резким движением с локтя заехал Шаме в висок. «Черножопый» перелетев через кровать, растянулся на полу, дико завыв. Андрей повернулся в сторону Гроба. Но тот, быстро шмыгнув под койку, с необыкновенной резвостью прополз под тремя кроватями и выскочил в дверь. Одеколон он не бросил.

— Аль сюка! — чито надэляль! — заскулил на полу Шама. — Вай! — Ти пакойнык…

Андрей в крайнем возбуждении, агрессивно подскочив к нему, резко остановился, раздумывая заехать хачику по роже с ноги или не стоит.

Шкет заполз под кровать, продолжая бубнить.

— Да ти знаишь каво ударыль? — сюка! — Хэш тиба сваимы зюбамы загризот…, — с шипением бубнил он, вставляя нерусские слова.

— Закрой хавальник! — обезьяна черномазая…, — заглянул под кровать Лапа.

В дверях уже собралась толпа зевак, расталкивая которую, в палату влетел санитар. Молча осмотрев помещение он резко кивнул Андрею:

— Иди со мной…

Новиков мельком взглянув на притихшего Шаму, побрел за санитаром.

Зайдя за ним в дежурное помещение, стал у двери.

— Присаживайся на стул…, — показал тот Андрюхе.

Сам присел за массивный стол и достал толстую тетрадь.

Серо-бурые стены санитарной комнаты с низким потолком не отличавшиеся от палат чистотой, завешаны должностными инструкциями. На подоконнике стояла хрустальная пепельница с жирными бычками. Санитары иногда премировали дураков, разрешая в качестве поощрения сходить вытряхнуть в туалете содержимое пепельницы. Идиоты сразу вытряхивали окурки себе в карманы, как только пересекали дверь санитарной.

Яркое солнце переливалось на узорчатых стеклах. За окном дрожа рамой завывал зимний ветер. Мерзлые ветви березы с каждым порывом бились об оконную решетку на окне.

Лапа обратил внимание, что сегодняшний санитар без дубинки. Это седоватый мужик, уже в годах, но еще заметно крепкий. На его спокойном лице заметна усталость.

— Как тебя звать? — задал он первый вопрос.

Андрюха назвался.

— Ну и что там произошло? — спросил он, тяжело вздохнув.

Новиков сидя на стуле размышлял: «Рассказывать санитару все мелочи стычки подробно или не стоит?» «Если буду докладывать администрации, чего доброго в стукачи запишут», — рассудительно прикинул он.

— Да ничего серьёзного, — скривившись, мотнул головой Лапа. Пару раз пихнули друг друга и всё.

— Ты тут второй день, а уже руки распускаешь, — начал занудно корить санитар. — Хотя может ты и прав, — сделал он мимолетный вывод. Борзая шантропа совсем обнаглела, — тяжело вздохнул он.

— Извините! — поднял Андрюха глаза на санитара. — Я не знаю, как Вам обращаться?

— Называй Александром Ивановичем, — ответил тот.

— Сан Иваныч! — развел Новиков руками. Я приехал сюда на лечение, но что это за заведение, я до сих пор не могу врубиться, — возмущенно проговорил он.

— А тебя за что закрыли? — спросил санитар.

Андрей вкратце поведал, как он оказался в дурке.

— Н-н-да-а! — дела…, — почесал подбородок Иваныч, побарабанив пальцами по столу.

Несколько секунд помолчав, он вымолвил:

— В дурдом ты залетел…, — в прямом и переносном смысле. Даже не в переносном, а что ни есть прямом. Дурдом он и есть дурдом! — Режимная изоляция от общества…, — добавил Александр Иванович.

Лапа молчит.

— Тут такого насмотришься, что тошно станет, — вдруг разошелся Иваныч. Умственно отсталых, параноиков, шизофреников, уголовников с отклонениями, бичей, наркоманов…,— всех запихали в одну клетку и, назвали цирк лечебным учреждением. — Тут парень смотри в оба, — он задумчиво покачал головой, уныло глядя на зарешеченное окно. Дураки, как крысы в клетке, готовы сожрать один другого.

Андрюха хотел добавить от себя, но санитар кислой миной, махнул головой на дверь.

— Ладно иди…, — о происшествии не буду записывать в журнал, но если что, сразу обращайся, — закончил он, тут же добавил:

— Нас на смене только двое, да еще медсестра с санитаркой, а пациентов пятьдесят с лишним душ на двенадцать палат. — Где тут за всеми усмотришь?

Лапа вышел с дежурки. Около неё стояли Женька с Савелием и еще пара парней с ними.

— Ну что? — озабочено спросил Жека, напряженно смотря в глаза.

— Да всё нормально! — спокойно улыбнулся Андрюха. Санитар нормальный мужик. Мы с ним потрещали маленько, да отпустил меня.

— Да мы не за санитара спрашиваем, — вставил слово Савелий. Иваныч мужик нормальный, это понятно, — махнул он рукой в сторону дежурки. Единственный, порядочный из вертухаев.

— Он раньше председателем в соседнем колхозе был, — дополнил Женька. Колхозы приказали долго жить. Теперь за сто верст, на всю округу нет никакой работы. Вот колхозники и устаиваются работать в дурдом. Тут не плохо платят, — закончил он.

— Все остальные санитары в корпусе, бывшие менты. В основном отставные прапора с окрестных колоний, — продолжил Савелий. Ну и сам понимаешь…, — скривился он.

— Ладно пошли в хату. Расскажешь, что у тебя с Хешем произошло, — кивнул Жека головой в сторону палаты.

— А кто такие «Гроб» и «Шама»? — сразу спросил Андрюха.

— Да-а! — кисло цмыкнул Савелий. Они раньше были, что-то навроде шнырей. Только пальцы слишком гнули. Они в дурке еще раньше нас. Около двух лет торчат здесь. Откуда их привезли я сам не знаю.

— Мишка Гробанько с нами одно время тусовался, после отошел потихоньку. Дурковатый он малость, — добавил Жека. Дитя – «Индиго» короче… Семья, школа, комиссия по несовершеннолетним, подняли лапки кверху. Детдомовца с девиантным поведением — бесполезно перевоспитывать — клиент дурдома навеки. — Потом он с Шамой скентовался. А этот «чурек» с Дагестана, еще год назад по-русски только материться умел, да пару слов по фене знал. Шамилем его зовут, Асхабов фамилия. Метр с кепкой, а наглый как…

— С ними никто собственно и не считался. Та-а-к…, — скривившись махнул рукой Савелий. Понтов больше, чем говна. — Вроде не совсем дураки… — добавил он.

— Полгода назад, в дурдом со спеца привезли Якуба Сехниева. Узбек или таджик, — черт его знает? — продолжал Васька. По началу пошли слухи, он законник, от сходняка в дурдоме сховался…, — но черт его знает? Не проверишь ведь, — неопределенно пожал Савелий плечами.

Андрей усмехнулся: «Если в дурках лежат Наполеоны да Папы Римские, то воры в законе наверняка должны быть», — мимоходом промелькнуло у него.

Когда Хеш появился у нас, его сразу в крайнюю палату, для особого наблюдения положили, — продолжал Жека. Их ночью на решетку закрывают.

— А спец че такое? — спросил Лапа.

— У-у! — сразу в два голоса потянули парни. Это полная жопа…,— поведал Савелий. Он аж глаза закатил. — В общем, тоже дурдом, но со спецрежимом. Туда закрывают мокрушников с тяжелыми статьям… Если суд признал невменяемыми… — Собственно тюрьма закрытого типа. Психи сидят в камерах десятками лет. Их годами долбят галоперидолом, сульфазином, аминзином. Собственно половина со спеца уже не выходят, там и подыхают. А те, что выживают, иногда переводят в обычные психушки, как наша.

— Типа выздоравливающих, — рассмеялся Женька.

— На спеце снайпера на вышках, — продолжал Савелий. Если дурик сдернет, его сразу прихлопнут. В общем институт Сербского, — едко гыкнул Васька.

— Чё за институт? — удивился Новиков. На лбу прорисовалась широкая складка.

— Институт психиатрии в Москве, — пояснил Жека. Главная тюрьма для дураков.

— У-у! — округлив глаза, с пониманием «вьехал» Андрюха. Я оказывается, не в самое худшее место попал.

Парни рассмеялись обнажив гнилозубые рты.

— Когда Хеш появился, он мне показался безобидным, вежливым старичком, — ехидно, сквозь смех, ляпнул Васька Савельев. Потом как- то незаметно начал сколачивать «кодлу». Шама с Гробом у него вроде, как на подхвате.

— Там еще одно создание есть, — перебил его Женька. Они его сейчас Жак называют. Мы раньше Жакмагулова, Шреком называли.

— Это знаешь? — когда весь ум в силу уходит… — начал Савелий, но взрыв хохота остальных, заглушил его слова.

— Это когда у Шрека ум был? — сквозь смех начал ехидничать Женька. В общем гориллоподобный чурбан, с мозгами быка… Насколько здоровый, настолько тупой и агрессивный…, — чуть задень, морда кирпичем, бельма краской наливаются…

— Щас они тебе гадости будут делать, Хеш злопамятный…, — «успокоил» Васька.

— Что-то я пацаны врубиться не могу, — Андрей почесал затылок. Кучка чурбанов собралась и мазу держат? А вы сами, как с Хешем уживаетесь? — ухмыльнулся он, разведя руками.

— Да-а…, — протянул Савелий. Мы с ними, как-то не пересекались. Хеш сам по себе, мы сами по себе, — неопределенно, как- бы лениво вымолвил он.

— Тут видишь дело в чем…, — Жека начал издалека. Хеш снюхался с главным санитаром больницы.

Он на секунду замолчал что-то обдумывая.

— А бригадир у санитаров..., — татарский морда! — вдруг ругнулся Жека. Он родной брат главврача. Творит, что захочет. Самый обычный беспредел, — хмыкнул он. — Камиль сам не дежурит… , — ну администратор, сам понимаешь… Этот черт нерусский, назначает кому из санитаров, в какую смену заступать на дежурство, в какой корпус…, — и прочее, — пояснил он. В дурдоме три корпуса. Один женский и два для мужиков. Но мы со вторым почти не пересекаемся. Там держат тубиков, наркош- спидоносов или с гепатитом, — скривился он.

Савелий дернулся, что-то добавить, но поперхнулся и закашлял. Андрюха и остальные повернулись к нему.

— А главврач, — начал Васька прокашлявшись. Он вообще не имеет медицинского образования. — Врач тоже мне…— издевательски хмыкнул он. Несколько лет назад, один дурак пырнул гвоздем в сердце прежнего главврача. Тот был психиатром, как говорят. Потом долгое время не могли назначить руководителя. Перепробовали трех И.О. В конце концов назначили Ибрагимова. Он был замом по строительству и хоз.части. Вообще мужик он деятельный. Собственно он обустроил да обновил территорию дурдома. Но и для себя не забывает урвать.

Лапа молча слушал.

— Тут полежишь сам врубишься, что творят, — закончил Васька.

— В дурке сами наркологи бестолковые, — Жека сплюнул и гоготнул. Один терапевт по специальности, другой анестезиолог какой-то. Быдло по жизни, а в психиатрию лезут. Тут с них маленький спрос, все дела за семью печатями. Гинеколога и зубного протезиста только не хватает. Каждой твари по паре.

— Хеш быстро въехал, под кого нужно «плясать». Он с подручными у главного, что-то вроде вспомогательной бригады. Когда нужно, не медицинским способом «прижать к ногтю», кого-нибудь с дураков, начинающих качать права. Да еще Сехниев глаза и уши Кали Исматуловича, — продолжал Женька. Главный не особенно доверяет медперсоналу. Вот Хеш тренированным ухом и подмечает, кто -что из персонала говорил или возмущался…, — просветил он.

После обеда, на котором Лапа не видел ни Гроба ни Шаму он вышел в курилку. К нему тихонько подошел Гробанько и уже без блатных словечек шепнул:

— Слышь! — как там тебя? — когда покуришь, зайди в последнюю палату. С тобой переговорить хотят.

В этот раз он держался от Андрея на несколько почтительной дистанции. Передав приглашение, быстро срулил с курилки.

Женька с Савелием, сидевшие рядом, быстро переглянулись. Лапа перевел на них вопросительный взгляд. Женька злобно бросив недокуренную сигарету, кивнул на дверь:

— Пошли в палату, там обсудим.

Кроме Женьки с Васькой к ним подсели еще трое парней. Двое уже знакомые, а третьего звали Мишкой.

На вид все парни с осмысленным взглядом, только у Мишки выражение глаз ко всему безразличное. Казалось позови его головой в колодец, он не раздумывая прыгнет за тобой.

— По ходу запарка кончиться вязками под «галочкой», — хохотнул Васька, беспечно ковыряясь в носу.

— В общем Андрюх! — идем все вместе, — принял Жека решение. Мы в коридоре возле их палаты постоим. Если буза завяжется — решаем на месте, — серьёзно добавил он.

Парни всей толпой направились в конец коридора. Санитаров не видно. Один неизвестно куда отлучился, а второй следил за парой дураков, чистивших снег на крыльце. Сестра закрылась в процедурке, а санитарка гремела в буфете посудой. Около крайней палаты шатался Шама. Когда увидел «делегацию», его глаза округлились в растерянном недоумении. Он резво шмыгнул в палату.

— Ну давай! — как договорились… — Женька протянул Новикову руку.

Андрюха не спеша зашел в палату и остолбенел. На самой козырной, по тюремным меркам койке, поджав по-турецки ноги, сидел вылитый профессор Плейшнер из фильма про Штирлица. Плюгавенький, щупло- сутулый старичек, в канцелярских очках с толстыми линзами. Одна дужка замотана синей изолентой. Из-под очков торчит вздернутый, острый носик. Голова Хеша несоразмерно большая с проплешиной по- середине. На висках, как у клоуна, торчали пучки редких волос. Тонкие губы злобно поджаты. На круглом, безвольном подбородке виднелся шрам. Повстречав такого на улице, можно смело принять за затюканного бухгалтера с колхозного правления.

Но первое впечатление оказалось обманчивым.

Глядя в упор на Новикова, он молчал. Андрюхе стало немного не по себе. Сквозь толстые линзы в него пытливо уставились жесткие глаза с недоверчиво-подозрительным прищуром. Тяжелый, немигающий взгляд свинцовых зрачков, казалось буравил насквозь. Пальцами руки Хеш медленно перебирал деревянные четки.

— Присаживайся… — ленивой медлительностью показал Хеш на койку против него. Голос тягучий, сиплый.

На соседней койке сидела горилла. На тупо- невозмутимом, скуластом лице аксакала легко читался интеллект. Шрэк Жакмагулов напомнил Андрюхе, «мудрого» Инчучуна, обдолбанного марихуаной, из фильма про индейцев..

С двух сторон Новикова обступили Шама и Гроб.

— Тебя как зовут? — спокойно спросил Хеш.

— Чалдон! — хмыкнул Гроб. Погоняло какое ? — он показательно –смачно плюнул на пол около ноги Новикова.

— Лапой раньше называли, — Андрей внутренне напрягся, чуть отступив назад, стараясь не реагировать на оскорбление.

— Лапа !? — Хеш приподняв брови презрительно смерил Новикова.

Он насмешливой ухмылкой взглянул на Шрэка.

— Ну рассказывай… — наконец произнес Якуб постной мордой..

Андрюха недоуменно склонил набок голову, удивленно приподняв брови.

— Ты по какой статье…, — задал вопрос Сехниев иронично скривив губы.

— Да я вообще-то на лечебную терапию сюда… — усмехнулся Лапа. За дверью стояли пацаны. Он не беспокоился.

— Хэш я гаварыль тыбэ…, — это лэвый пасяжир, дятиль биспантовый, — подал голос Шама. Андрюха сразу почувствовал, как у него со рта несет одеколоном.

Якуб зыркнул на него резким взглядом, Шама сразу замолчал. Медленно переведя взор на Андрея, Хеш прошипел:

— Ты не справедливо босоту зацепил, надо расчитаться как-то…— произнес он, показав глазами на Шаму.

— Может наоборот? — усмехнулся Новиков.

Хеш перевел глаза на Андрюхины наручные часы.

— Котлы у тебя фартовые, — медленно кивнул он головой.

На Андрюхе часы «Ориент». С ними вообще целая история: Два года назад их подарили на день рождения. Часы цивильные, «натуральная фирма» и стоили не хило по тем временам. Они были какими-то заговоренными. Сколько раз он намеревался пропить часы, но либо не удавалось найти, кому загнать по дешевке, либо неожиданно, они вдруг терялись, именно тогда, когда не было денег на опохмел, а после внезапно отыскивались дома, когда он трезвый. В общем котлы для Новикова стали чем-то символическим.

— Может еще, что? — съехидничал Лапа, смотря на Сехниева прищуренным взглядом.

Он увидел, как надулись желваки на скулах Хеша.

В проеме двери молча показались Савелий с Мишкой. Якуб зыркнул на них резким взглядом, задумчиво посмотрев на Шрека. Хеш старался быть невозмутимым, но на лице читалась злобная досада.

— Иди, тебя ждут, — кивнул Сехниев в сторону двери, нервозно перебирая четки.

В коридоре Женька с Савелием громко хохотали, когда вместе с Андреем подходили к своей палате.

— Нормально разрулили… — ехидничал Савелий.

— Я думал будет по-другому, — улыбался Женька. Но Хеш запомнит… Так что… — не закончил он.

На следующий день Андрей, с разрешения врача, перебазировался в их палату, поменявшись местами с одним слабоумным.

Утро началось спокойно. Когда вышли в столовую на завтрак, услышали звон разбитого стекла и дикий, истеричный хохот. Женька с Васькой переглянулись и мигом бросились в палату, Новиков за ними.

Возле окна, в луже крови, стоит психопат по прозвищу Хорек, держа в руках осколки стекла. Кровь фонтанчиком хлестала из глубоко порезанных запястий. Внутри раны четко белеют концы разорванных сухожилий и проглядывают трубки рассеченых сосудов. Красная лужа растекаясь по полу, уже сворачивалась по краям сгустками липко- бурой слизи. Хорек по-садистски улыбался с безумным взглядом.

В этот день санитаром дежурил Сашка (как его называли), хотя имя Сахнут. Прослужив до пенсии прапорщиком в одной из ближайших колоний, он не горел желанием возвращаться в Азербайджан. Остался в Сибири, устроившись в дурдом санитаром. Второй санитар ушел сопровождать дураков, выносивших на свалку помои. В палату забежала перепуганная медсестра и столбняком застыла у двери. Сахнут стоял около Хорька, не по- русски матерился. Как оказать психу первую помощь он не знал, а стукнуть дубинкой по голове, вроде не тот случай.

Васька, зайдя сзади к Хорьку, обхватил его за локти. Андрюха с Женькой ногами выбили из рук дурака осколки стекол. После чего повалили психа на пол.

Сестра с дико выпученными глазами оцепенела и не могла вымолвить слова.

— Несите жгуты, — крикнул Васька. — Он же кровью истечет.

Распахнув в испуге «шары», медсестра застыла в растерянности. Она работала в дурдоме только месяц, а еще полгода назад трудилась в соседнем колхозе дояркой. Колхоз развалился и её направили на шестимесячные, сестринские курсы.

Васька поднялся весь измазанный кровью. Пока Женька с Лапой держали Хорька, прижав к полу, он быстро побежал в процедурку. В квадратном, застекленном со всех сторон, медицинском шкафу лежали бинты, пузырьки, пинцеты, таблетки и прочее. Савелий локтем разбил стекло. Схватив резиновый жгут побежал обратно в палату.

Когда наконец пришел дежурный врач, руки психопата пережаты жгутами и замотаны бинтами.

Вечером, заступила новая смена санитаров. Они положили Савелия на вязки, за то, что разбил медицинский шкафчик первой помощи.

Вязками называется наказание. Человека на несколько дней накрепко привязывают к кровати за руки и ноги прочными, тряпичными ремнями. За день неподвижного лежания спина и тело затекают до боли. Некоторых держали на вязках неделями. Кормит привязанного санитарка с ложки, а в туалет, один из дежурных дураков подсовывает больничную утку. В течении срока вязок, медсестра вкалывает человеку аминазин, галоперидол и всякую психотропную гадость, которую прописал врач. В качестве особой меры — сульфазин.

Андрей впервые увидел «лечебный процесс» во всей красе. От галоперидола Васька корчился в судорогах. Его голова скрутилась на бок, глаза выпучены. Видно, как его мучает одышка. Высунув язык, Савелий жадно хватал сухим ртом воздух. Бессвязно бормотал.

Лапа насмотрелся, как «лечили» аминазином. Аминазин - мощный психотроп мгновенного действия, подавляющий попытки к агрессивному сопротивлению. Основное предназначение — вызвать скованность и конвульсию мышц, также подавить волю. Когда лекарство отходит, всё тело начинает ломить. Аминазин - отупляет сознание. Человека кособочит. Он теряет вестибуляцию. Появляются неопределенное беспокойство, страх. Тело становиться ватным. Нос закладывает настолько, что человек начинает задыхаться. Раскоординированность движений.

Аминазин и галоперидол (галочка в простонародье) - психотропы, приводящие к искаженному восприятию реальности. Ухудшается память, снижается интеллект. Пару лет «лечения» — человек теряет интерес к окружающему миру. Оскотинившись, он превращается в безвольное животное.

На следующий день Андрей разговорился с Женькой.

— Это ты не видел, как сульфой под лопатки долбят, — усмехнулся тот. Был тут один…, — продолжил Жека, ковыряясь в носу. — Права постоянно качал. Доспорился с психиатром…, — закончил он, медленно покачивая головой.

Сульфазин, или «сера» — даже не психотроп, а высокотоксичный антибиотик. Психиатрам нужны его побочные эффекты. Вызывает сильную конвульсию мышц и болевой синдром. Подавляет агрессию, а с ней едва-ли не саму работу нервной системы. Температура повышается до сорока градусов. Попытки двигаться приводят к сильнейшей мышечной ломке, человека парализует от боли, руки и ноги отнимаются. Когда Сульфа начинает торкать — человек на сутки превращается в трясущийся кусок боли, а после отходняка — психическое истощение и, отупение до безразличия. Несколько сеансов «терапии» в четыре точки и, на лицо необратимые разрушения головного мозга.

Со слов дураков, сульфазин эффективно практиковался в фашистских концлагерях. Черт его знает? У нас препарат якобы запрещен. Наверное с подачи диссидентов. Да и то в конце перестройки. Запретить запретили, но с оговоркой: «Сульфазин запрещено применять без согласия пациента». Подразумевается, самого пациента должны спросить перед назначением препарата.

Дураку понятно, на «лажу», последний мазохист не клюнет. Всё дело техники. Если человек подписал согласие на лечебную госпитализацию в «центре психологической реабилитации», то «получай фашист гранату». Расписался — значит, дал согласие на «лечение». А чем «лечить», врач без тебя знает.

Через пять дней Ваську отпустили. Андрюху удивило его безразличие.

— Да, что первый раз что-ли? Я привык…, — махнул Савелий рукой, судорожно притопывая на одном месте от сковывающего эффекта галоперидола. — После добавил: — Я последние годы бухал в основном одеколон, — после него отходняк с похмела. — Гала, в принципе тоже самое.

В конце недели ему из церкви прислали посылку конфет. Парни коллективно налегли на карамельки. Подошел идиот по фамилии Чебураха. У психопата вечно тряслись руки, и едва не каждую ночь начинается приступ эпилепсии. На щеке прилип кусок каши.

— Вася, а можно мне конфетку?

— Пошел нахер отсюда! — прошипел Савелий.

— Ну хоть самую маленькую, хоть половинку, — Чебураха состроил умиленно- заискивающие глаза.

— А ты сам, хоть раз кого- нибудь угостил? — спросил Жека.

— Тебе каждый месяц приходят посылки, всегда в одну харю жрешь, — добавил Васька.

— Да мне ничего не присылали, вы что? — Витек возмущенно округлил глаза.

Парни весело разгоготались.

— Вот пришлют, я конечно вас угощу.

— Да на прошлой неделе тебе грев в посылке подогнали, уже сожрал наверное? — со смехом спросил Васька.

— Да никто мне никогда не присылал, — обижено ответил тот.

Вечером Чебурахе из буфета, в котором хранились продуктовые посылки дураков, санитарка выдала большой, полиэтиленовый мешок с продуктами. Витя набил полные карманы конфет, печенья, халвы, мармелада. Усевшись на стул в углу палаты, уткнувшись мордой в стену, вжав голову в плечи, он не оглядываясь начал быстро поедать сладости. Набив полный рот кинул назад затравленный взгляд. Ночью накрылся с головой одеялом, четко слышалось монотонное чавканье. Андрею это показалось дикостью, он о таком только в анекдотах слышал.

К Чебурахе подошел Кучум и попросил печенья.

— Пошел вон попрошайка, своё нужно иметь, — пробубнил Витек набитым ртом.

— Ну я же тебя недавно угощал, — плаксиво напомнил Кучум.

— Не помню, чтобы ты меня угощал.

Чебураха готов на коленях стоять, выпрашивая конфету или кусок сахара. Когда его самого кто-нибудь просил поделиться, он всегда отвечал: «нужно своё иметь» — в этом и заключалась психическое заболевание. Своего никогда не отдаст, хоть убивай его. Через неделю у него заканчивались конфеты, Витя снова попрошайничал у всех подряд. Тоже самое с сигаретами.

Вечером на улице установилась относительно теплая погода. Санитар вывел дураков на прогулку. Закатное солнце тушевало розовой кистью грязно- весенний снег. Больничных шапок в корпусе на всех дураков не хватало. Кто первым успел надеть, тот значит успел. Прохладный, мартовский воздух колко студил лысый череп. Безразмерная, рваная фуфайка без пуговиц. Приходилось запахивать отвороты и кутаться. Подмерзший ледяной корочкой снег, приятно хрустел под калошами, натянутыми поверх валенок. Сама прогулка заключалась в том, что пациенты всей толпой стоят на пятачке около крыльца, или нарезают круги по площадке, как арестанты. Между мусорными урнами у входа, как всегда уселся Чебураха.

Савелий, Женька и Новиков толпились вокруг принесённого санитаром радиоприемника. Ведущий радиостанции «травил» между песнями анекдоты:

« — Вчера папа пришел домой пьяный..., — болтал радиодиктор, — Ватикан был в шоке...»

Парни дружно разразились смехом. Вдруг вскакивает Чебураха. Отломав свисавшую с козырька над крыльцом здоровенную, ледяную сосульку, с диким криком набросился на Женьку с Андрюхой.

— Вам так смешно, гады!

Вместе с санитаром его скрутили, уложили на снег.

— Вы на до мной смеётесь! — думаете, я дурак? — истошно выкрикнул он. — А я не дурак, ясно вам!

Это происшествие впервые ошарашило Новикова.

— Вы думаете, если я один, не смогу постоять за себя ? — Вены себе перегрызу! — орал идиот.

— Что произошло? — спросила выбежавшая медсестра.

— Я вспомнил дедушку, у меня сигарета выпала со рта, а эти подлецы стали смеяться, — всхлипывал Чебураха.

— Да никто на него не обращал внимания, — дернул плечами Савелий.

— Замолчи! — истошно надрываясь заорал Витек.

Его начало трясти перед припадком.

— Я думаете не понимаю, что против меня задумали? Делаете вид все в порядке? Со мной не пройдет, — надрывался Чебураха, — у меня совсем нет друзей, вы все против меня.

Дурака скрутили санитары и положили на вязки. От полумесячной «терапии» галоперидолом башка у него, вроде встала на место. Вечерами Витю стали отпускать к телевизору.

Показывали сериал "Улицы разбиных фонарей". На экране Дукалис общался с бандитами. Вдруг Чебураха вскочил и с криком, подняв над головой стул, начал прорываться к телевизору. Его на силу остановили, забрали стул и повалили на пол. После чего снова привязали к кровати. Витек плакал и кричал, что совсем стыд потеряли. Кино про него снимают.

— Какое еще кино? — удивился санитар.

— Да вот по телевизору.

— Ну а ты при чем здесь? — он округлил глаза. Это про ментов кино.

— Ну я же сам видел…, — заорал Чебураха — Мордатый мужик в меня пальцем показывал.

— Да не на тебя он показывал, угомонись.

— Вы меня за дурака принимаете, да? — истерически закричал Витек.

Со рта начала брызгать пена.

— Я ведь слышал, как он говорил: « — из-под земли тебя достану», — всхлипывая добавил он.

К Чебурахе подсела медсестра:

— Ну и чего ты разошелся?

— Они всегда с этого начинают...

— Кто они, и что начинают?

— Но сейчас меня не провести.

— Да объясни ты толком.

— Мой дед, так говорил: «...— под землей тебя найду».

— И что из этого?

— Потом меня собаки искусали, — заикаясь заскулил Витя.

Он резко бледнеет, рожу сводит судорога, пена со рта, тело выгибается, судорожно дергает ногами.

Рассвет, солнечный зайчик дрожит на грязной побелке. Убогие зомби с воспаленными, заспанными глазами медленно сползают с кроватей. Некоторые разговаривают сами с собой. Один обосрался и вытаскивая руку из трусов, удивленно рассматривает обгаженные пальцы. Потом брезгливо вытирая ладонь о живот, в раскорячку плетется сообщить санитарке о своем недоразумении.

Андрюху конкретно ошарашил Женька. Утром проснулись, как обычно. Пока Жека одевался в пижаму, Лапа успел разглядеть, что вся грудь синяя от наколок. Но партаки не такие, как у зеков, а нарисованы непонятные знаки зодиака или окультные иероглифы. Прямо на солнечном сплетении красовалась пентограмма, на плечах астрологические символы.

Андрей не стал приставать с расспросами, неудобно… Жека достал книжку. Новиков взглянул название. В руках тот держал Новый Завет. Потом он вытащил тетрадь с карандашем и усевшись за тумбочку начал переписывать библию в тетрадку.

— Ты по ходу грехи замаливаешь? — подойдя к нему усмехнулся Андрей.

Женька поднял голову. Лапа невольно отшатнулся. Глаза безумные.

— Не богохульствуй…, — медленно произнес тот.

У соседней койки стоял Савелий. Молча строя Андрюхе гримасы, он показал пальцем на Женьку, после чего покрутил у виска. Махнув рукой на коридор, он направился к выходу с палаты. Новиков недоумевая последовал за ним.

— Ты это слышь…, — он с усмешкой повернулся к Адрюхе. — У Жени шиза клинит на богах, — ехидно хмыкнул Васька. Ты его не задевай в такие моменты.

Лапа удивленно поднял брови:

— Я думал он нормальный…, — Новиков развел руками.

— Я бы сказал, нормальный шизофреник, — издевательски выдал Савелий. Он помешался на религии. Обычно в своем уме, но иногда по утрам гонит.

Андрюха ошарашено смотрел на Ваську. Савельев продолжал:

— У Жеки житуха сложилась развеселая. Он в молодости играл в хоккей за Новосибирскую «Сибирь», мастер спорта, в загранку ездил. Потом попался на валютном кипише. После тюряги жизнь сломана. Через год снова залетел за поножовщину. А лет пять назад посадили за алименты на год, хотя своих детей лет пятнадцать уже, как не видел.

— А боги при чем? — хмыкнул Андрюха.

— А черт его знает! — скривился Васька. — Ты ему в тумбочку загляни… Там библия, Бхагават Гита, и Блавацкая с белым братством, и живая вера, и кришна, и Рерих с агни-йогой и какая-то языческая дурь и… — короче крышу сорвало у мужика.

Между отсидками, Женька не выползал с различных ЛТП. Там в конец спился. Считалось, лечебно-трудовые профилактории — больницы для синяков. На самом деле наоборот. Закрытые учреждения, как раз плодили алкоголизм в стране. За работу в ЛТП алканавтам платили какие-никакие деньги. Но потратить бабки на себя они не могли, ЛТП — принудительная изоляция. Сотрудники ЛТП имели хорошие деньги, продавая алкоголикам спиртные напитки.

Васька почесал затылок.

— Потом он залез в какое-то общество анонимных алканавтов, а там по ходу секта оказалась. Вот с тех пор…— он показал глазами вверх.

— При чем тут анонимные алкоголики и секта, — Андрей недоуменно дернул плечами.

— Да я сам в этом не шарю, — скривился Васька. По мне лучше синяком по жизни торчать, чем… — скорчив мину он мотнул в сторону палаты головой.

После Андрей узнал, что Женька в каких только не состоял сектах: Он и кришнаид и свидетель Иеговы и огнепоклонник шамбалы. Лапа слышал, что люди доведенные до отчаяния житейскими неудачами, часто ударяются в окультизм.

Через несколько дней, Женька сделал попытку проповедать Новикову свои бредни. В кружке на тумбочке стояла вода. Жека показывая на неё, начал, как бы с далека.

— Это божье чудо…, — многозначительно произнес он округлив глаза .

— У чуда формула есть химическая, — усмехнулся Лапа. Аш два О-о называется, — добавил он с издевкой смотря на Жеку.

Женька надулся:

— А вот не правильно это…

— А как правильно? — начал прикалываться Андрюха.

— Ниспосланная благодать…, — задумчиво парировал тот.

— Короче понятно с тобой, — заржал Андрей.

Женьке без разницы. Ему нужен слушатель.

Новиков по началу, из уважения слушал его. С Женькиных слов он узнал, что все люди брахманы, так как человек выше богов. А есть еще полубоги.

— Значит смело могу повесить собственный портрет на стену и молиться на него? — прикололся Лапа.

Женька резко зыркнул ошарашенными глазами.

— А ты откуда знаешь? — он увел взгляд, задумчиво уставившись в одну точку.

Андрею стало не по себе.

— Понятно, как ты здесь, — пробубнил он, стараясь отойти от шизофреника.

— Какие твои годы, — вдруг оживился Жека. Со временем поймешь, что есть бог.

— Ага! — побухаю с твое. Лет десяток еще. Тоже богом буду, — он едко усмехнувшись покрутил у виска.

Женька начал перечислять богов. У него Кришна и Рама, Христос, Илайхим, — еще с десяток различных богов.

— А старик Бенамуки, что сидит на большой горе? — подколол Андрюха. — Он где у тебя?

Женька тупо задумался.

— Илайхим, это кто? — Новиков приподнял брови, ехидно прищурив глаз.

— Татарский бог.

— Так у них аллах. С чего какой-то илайхим? — Лапа дернул плечами.

— Они темные люди, не правильно его называют.

— Так научи неразумных мусульман, как молиться, — издевательски хмыкнул Новиков.

Поначалу он спорил с Женькой, но вскоре надоело. Шизофреника бесполезно переубеждать. Одержимый – он и есть одержимый.

— Слышь! — Женя… Когда у тебя шиза перемыкает, поищи уши в другом месте. Меня не доставай дурью.

Заё… наступают у Жеки обычно по утрам. Проходят они внезапно, как начались. Из последней секты его выгнали. Духовные пастыри требовали, чтобы каждый прихожанин приносил «богу» десятую часть заработка. Женя бомжевал и «богу» ничего не жаловал. За это его отлучили от церкви. Женька возмутился, начав доказывать, что в сутках двадцать четыре часа. Он ежедневно вспоминает бога два с половиной часа — это и есть господня десятина. У него даже нашлись сторонники среди прихожан. За такое вольнодумство, духовные одиторы секты сами сдали его в психушку.

Андрей уже не разбирал кто есть — кто. Поначалу, не считая умственно отсталых, многие пациенты кажутся вполне нормальными. У одних бессонница, у других ночные кошмары, кто-то с алкогольным глюками попал в психушку. Отклонения в мозгах многих пациентов сразу не заметны. Лишь со временем он начал подмечать. Иногда становилось просто страшно.

Когда произносят слово маньяк — воображение рисует, что-то здоровое, с садистско-тупой, самодовольной мордой. Ничего подобного. Сумашедший с маникакально-депресивным психозом, — что-то сутулое, маленькое, плюгавенькое, с трясущимися руками. Существо боится выйти с палаты в коридор даже на завтрак. Передвигается держась за стенку. Если кто-то проходит мимо, маньяк спиной вдавливается в стенку и дрожит. Стоит с ним заговорить или просто обратиться с вопросом, начинает трястись всем телом. Широко распахнутыми в испуге глазами, он смотрит на тебя, как на исчадие ада. Около своей кровати всегда ставит стулья, чтобы отгородиться от остального мира. Но тем оно и страшней ста тысяч тупорылых «гоблинов», что совершенно непредсказуемо.

Мишка воевал спецназовцем в Чечне. С его слов, попал в дурку после контузии. Может правда воевал? Как большинство солдат вернувшихся с Кавказа лечили его от наркомании. Самое несуразное в том, что своим лицом Мишаня сильно похож на голубое пугало эстрады — Бориса Моисеева. Особенно, когда задумчивой ухмылкой Моны Лизы, тихо улыбается сам с собой. Увязать службу в армейском спецназе с внешним обликом Мишани затруднительно.

Его койка стоит сразу за Андрюхиной. Днем он отсыпался. Только наступала полночь, вставал и аккуратно разложив на полу простынь, слюнявил пальцы и усердно- старательно пытался разгладить каждую складочку. Так до самого утра.

— Не могу уснуть на мятом белье, — начал искренне сокрушаться Мишка.

Андрюха прикололся:

— Мишань! — ты по ходу косишь? Может харэ? А то перестараешься… Он никак не мог врубиться, как днем нормальный парень, а с наступлением ночи его «запрягают демоны». Сколько можно прикидываться? Ну одну ночь, другую… — не каждую же подряд, — мысленно пожал Новиков плечами.

Окна палаты выходят на юг и на восток. Весь день солнце медленно кочевало по лицам дураков, постепенно перемещаясь с одних коек на другие. Перекошенные рожи, намазанные зеленкой лысые черепа, пустые глаза, слюни, пена на губах. Новиков лежал на спине в смотрел в потолок пустым, неподвижным взглядом. По грязной побелке медленно полз шевеля усами коричневый таракан. Он остановился перед трещиной на потолке и вдруг сорвался громким щелчком упал на пол между кроватями.

Шарканье ног, крики, визги, маты санитаров, стоны, с дальних палат гомерический смех. Запах мочи, хлорки, лекарств. Дурдом вызывает депрессию.

По другую сторону стоит койка Колбина, по кличке «бубен». Благодушное лицо Саши неизлечимо озаряет печать врожденного дебилизма. Если искать артиста на роль хряка, то лучше Бубна не найти. Вздернутый нос похож на пятак, маленькие свинячие глазки. Двойной подбородок. Пухлые, сальные, вечно слюнявые губы.

Он постоянно портит в палате воздух. Любит, когда за это хвалят. Накроется одеялом с головой, после чего, слышатся глухие звуки. Санитар постоянно нахваливал его.

— Ого! — Саня вот ты даёшь…, — качает головой Иваныч.

Саня делает озорно- поросячью морду, снова накрывается одеялом и от туда слышался глухой звук. Высунув «мордашку» из- под одеяла, строит санитару «игривые» глаза, ожидая похвалы. Из носа выползает длинная зеленая сопля, надувается пузырем и лопается.

«...баный в рот!» — сколько моя психика продержится? — размышляет про себя Андрюха, — быстрей- бы сойти с ума, что-ли?

Колбину постоянно слышатся голоса. Приложив ладошку к уху он любит «разговаривать по телефону».

Еще в самом начале Новиков спросил :

— С кем ты хоть базаришь?

— Да с самим собой, — простодушно ответил идиот. С тем моим мной, который живёт после меня.

Андрюха попробовал представить, как хрономобильная связь может выглядеть, но воображения не хватило.

— И что говорит твой будущий ты? — издевательски спросил он.

Идиот не понимает, что над ним прикалываются.

— Да ничего такого, обычно посылает меня на....

— А нахрена тогда базаришь с ним? — с показательной серьёзностью удивился Лапа.

— Так я тоже посылаю, — не смущаясь ответил Саша. Но иногда он рассказывает, как я буду жить через много-много лет.

— Ай! — гонит он, — Саша отмахнулся рукой. Я не верю. Да ты не обращай на нас внимания.

— Это слышь! — не обращай…, — усмехнулся Андрей. Он ночью позвонит, да прикажет придушить соседа по койке.

Саня идиотски засмеялся, обнажив ряд черных, гнилых зубов.

Вечером он попросил немного лейкопластыря, которым у Новикова обмотана сломанная авторучка.

— Зачем тебе?

— Дырку на лбу заклеить, а то мозги вытекают по ночам, подушка вся мокрая.

Лапа еле сдерживая себя, едко ругнулся, смачно плюнув на пол.

Среди ночи Новиков неожиданно проснулся. По телу сразу пробежал холодный озноб.

Четкий лунный диск прорезаясь на черном небе среди россыпи звезд, залил палату латунным светом. С соседних коек доносится громкий храп, неясный бред со стонами, бормотание.

Низко склонившись над лицом Новикова стоит бубен, уставившись пристальным, пронизывающим взглядом разглядывает его. Лунный свет падает на его лицо, отчего морда Колбина приобрела неестественно восковый цвет с темными провалами глаз.

— Ты чё…, — испуганно шарахнулся Андрей, натягивая на лицо одеяло.

Идиот не отрывая взгляда, молча попятился и улегся на свою койку, вытянув ноги.

Еще сквозь сон, под утро Новиков услышал бормотания:

— Андрюх! Слышь меня, а Анрюх? — Андрюх! Слышь , Анрюх…

Новиков под впечатлением ночного, решил не посылать идиота. Как можно спокойнее откликнулся…

— Да Саша говори…

— Андрюх! Слышь меня, а Анрюх? — Андрюх! Слышь , Анрюх… — Андрюх! Слышь Анрюх…

«Бубен» лежал с открытыми глазами не реагируя ни на что. Через минуту снова:

— Андрюх! Слышь , Анрюх…

Новиков тихонько, чтобы не шуметь вышел к санитару.

— Там это, бубен вроде… — он скосил взгляд на палату.

Бугай молча зевнув достал с тумбочки ремни для вязок.

— Пошли поможешь, — кивнул он заспанным взглядом. Не обращай внимания это с ним часто…

На потолке в столовой подвешены полоски клейких лент, чтобы на них прилипали мухи. Ленты пропитаны химсоставом для приманивания насекомых. К Андрюхе подошел Колбин:

— Хочешь, чё покажу? — возбужденно спросил он.

— Да иди ты нахер, — Лапу начали злить дураки.

— Не-е, правда, конкретная вещь, я придумал, как всех мух переловить.

Он лег на свою скрипучую кровать, вытащил из штанов член и раскрыл его. Потом обмазал липкой лентой. Через минуту начали кружиться мухи. Одна уселась на раскрытую головку и дебил быстро натянул кожу обратно. Слышно, как жужжит внутри пойманное насекомое. Последовал восторженный, идиотский смех.

— Ты так сможешь? — восхищенно спросил он Андрюху. Поросячья морда выражала верх удовольствия!

Новиков тяжело вдохнул, матеря в душе всё и вся.

— Ай щекотно! — засмеялся Колбин слегка похрюкивая.

Около его кровати собралась дураки. Подошел Александр Иваныч.

— Саша, разве так можно? Муха живое существо, а ты её х…м, — укоризненно покачивая головой произнёс он.

— Сан Иваныч, ты так спокойно ко всему относишься? — спросил Лапа санитара уже в коридоре.

— Так это дурдом, не министерство культуры, привыкнешь и ты.

— Как ты сам Иваныч, с ума не сошел в зоопарке? — удивился Лапа.

— А что поделаешь, — скривился Иваныч. Олигофрен — и есть олигофрен, не убивать же.

На следующий день Андрей услышал истошно- визгливое хрюканье Колбина, доносившееся из коридора. Он выглянул из палаты. По полу катался Саша с дико выпученными шарами.

Один с санитаров доверил ему в руки молоток, попросив забить в стенку под потолком гвоздь, чтобы повесить гардину для штор. Саша поставив на стол табуретку, залез на баррикаду.

Существует на земле непреклонная справедливость. Идиоту один- единственный раз в жизни, дали молоток, он и тут, умудрился попасть гвоздем, аккурат в проложенную под штукатуркой электропроводку.

Самое интересное, Колбин успел год отслужить в армии. В караульной роте на Байконуре, он охранял стратегические объекты. Когда его представили на присвоение звания ефрейтора, оказалось, что ни писать ни читать рядовой не умеет. В советские годы, дебилизм и шизофрения, не препятствовали службе Родине.

Шум, гвалт, визги с коридора, грубые маты санитарки с помойной, душевой комнаты, где она, вместе со своим помошником здоровенным имбецилом, каждый вечер обмывает обосранных кретинов.

После показательного суицида, Хорька поместили под особый надзор, а из наблюдательной палаты перевели дурака по кличке Филин. Прозвище соответствовало. Дряхлый скелет в безразмерном мешке больничной пижамы. Непропорционально огромная голова. Вылезшие с орбит, пустые навыкате глаза, с резким косоглазием, здорово напоминали сову. Особенно, когда он тупо моргал веками, Андрюха не мог сдержать смеха.

Все дни напролет Филин лежит на койке, уставившись в потолок. Только на обед выходит в столовую. Днем он ни с кем не разговаривал, даже не реагировал на вопросы. Дураки болтали, раньше он был поэтом. Сочинял стихи, строго под экстази. На этом свихнулся, едва не хапнув языка. Еле откачали в реанимации.

В первую ночь, он поднялся с постели. Аккуратно заправив койку, Филин начал ходить взад-вперед по палате, монотонно повторяя картавым голосом. «Я тот, чей взогх надежду гхубит, — я тот, чей взогх надежду гхубит… — Я тот, чей взогх надежду гхубит…, — так без конца.

Со всех сторон зашипели.

— Да захлопни пасть, черт картавый…

— Заткни варежку недоносок…

Филин переходит на повышенные тона, продолжая громче и громче повторять, — Я тот, чей взогх надежду…— я тот, чей взогх..

Недавно приняли нового санитара. Минут пять тот наблюдал за филином в палате. Потом вдруг передразнивая психозную походку дурака продолжил:

— Я тот, кого никто не любит…

Филин осекся на полуслове, будто наткнулся на невидимую стену. Лицо побледнело. Его затрясло. Со рта потекла пена. С диким визгом и безумными глазами, он набросился на санитара. Лапа с Савелием насилу оттащили его от надзирателя.

Филина положили на вязки, но уколы не долбили. Потом Андрюхе рассказали, что ему трижды, вырезали в хирургии твердые комки на ягодицах. Вся жопа в шрамах. Прогревание уже не рассасывало затвердевшую от аминазина мышечную ткань. Два года, почти без перерыва, ему кололи психотропы, но бесполезно. После экстази нейролептики бесполезны.

Утро началось как всегда монотонно. Вялые после ночных психотропов дураки медленно потянулись в курилку. По коридору от стены к стене ходит Филин. Вытянув руки вдоль тела, беззвучно нашептывает что- то себе под нос одними только губами.

В курилке Женька три раза перекрестил сигарету, после чего закурил. На завтраке он старательно крест на крест покрыл перстом тарелку и ложку, поклонился на три стороны. На обеде богомолу плевать на богов и на крестное знамение.

За соседним столиком сидит Метликин и не притрагивается к еде. Он напряжен, руки в карманах, глаза воровато бегают. Подходит санитар и молча вытаскивает с его кармана столовую ложку.

— Вот теперь руками жри, — смеётся Иваныч.

К молодому санитару заискивающе подошел Кучум. В мутных глазах олигофрена заметно играют хитрые искры. Он вызвался вынести из корпуса ведра с помоями.

Уже на выходе Иваныч заметив кто выносит помои быстро тормознул санитара.

— Э-э! Ты кого взял с собой? — он резко подбежал. Ну- ка! Поставь ведра… — прикрикнул на Кучума.

Молодой санитар недоуменно уставился на Александра Ивановича.

— Этого не бери никогда, — усмехнулся Иваныч. Он месяц назад…, я глазом не успел моргнуть, забрался в контейнер с помоями, сразу набил полный рот размокшими кусками хлеба, апельсиновой кожурой. У меня рука устала долбить его дубинкой. А он нехрена не чувствует. Знай жрет помои.

— Так я не знал, он сам вызвался…— молодой оправдываясь развел руки.

— В следующий раз лучше переспроси…

Надувшийся Кучум потупив морду ворчливо побрел в палату. Около двери он остановился. Бросил резкий, набыченный исподлобья взгляд на Иваныча.

— Ты плохой... — выкрикнул он, быстро рванув в палату.

— Вот так, — Сан Иваныч повернулся к молодому покачивая головой. К ним всей душой, а в ответ только оскорбления.

Лапа со стажером негромко рассмеялись.

Андрей ненароком начал наблюдать за Савелием. Он ожидал и тот выкинет фокус. Васька как-то раз подошел.

— Да не грузись…, — усмехнулся он. Я как ты — хроник по синьке. Только у меня принудка, а ты сам лоханулся. Если и гоню, так только по- пьяни, когда до «белки» добухаюсь.

— Это… — слышь Васек, — усмехнулся Лапа. А может сдернем отсюда? — грустно прикололся он.

— Ты может и сдернешь, а я на принудке…, — мне, ни как нельзя дергаться, — уныло улыбнулся он. Да и тебе это будет проблематично, — задумчиво мотнул он головой.

— Ну и куда побежишь? — вздохнул Савелий. Без одежды, без денег, без документов. Тебя лысого, в дурдомовской пижаме выцепит первый мент. Да обратно возвратит, — добавил он.

— Ну, а если добраться до прокуратуры, там заяву накатать?

— Ты по ходу вдвойне дурак. Нахрена ты нужен прокурору? — усмехнулся Савелий. Да и кого будут слушать, — сам подумай… Тебя дурака или врача? Пойми, сейчас ты никто, ты пациент психушки, у тебя прав меньше, чем у собаки.

Он на минуту замолчал

— У зека гораздо больше возможностей, — хмыкнул Васек. Он может обратиться с жалобой. Его освободить по УДО могут, — продолжал Савелий. А у тебя бессрочное лечение. Как ты понравишься руководству, так тебя и выпишут. А если не понравишься, то могут пожизненно держать. В дурке нет определённого срока. Когда посчитают нужным, тогда освободят.

Новиков намеревался возразить

— Никакие органы твоими правами не будут заниматься. Им достаточно показать бумажку, что ты психбольной и всё. А заяву от невменяемого никто не рассматривает, — хмуро закончил Васька.

Он на пару минут замолчал. Молчал и Андрюха обдумывая свое положение.

— Хотя у тебя может и прокатит, — неуверенно мотнул головой Савелий.

На стенке в углу под потолком ползает паук. Скрипят пружины кроватей. Солнце через окно нагревает палату усиливая вечный запах мочи. Желтые простыни навечно пропитались этим запахом.

Дурачек Юрочка считает пальцы на руках, сидя на подоконнике. Сбивается со счета, психует, начинает по новой, снова сбивается, с визгом бьет по- своей руке кулаком. Потом истошно орет, посылает всех на свете отборными матюгами и капризно- надутый отворачивается к стене. Продолжает ворчливо бубнить.

В пору «трудного детства и бурной молодости», Лапа несколько раз ломал ноги. К тридцати годам, стоило их переохладить на улице, если в валенки набирался снег, то несколько дней крутило суставы. Носки в дурке тонкие. Андрей часто мучается ломотой в ногах.

В его чемодане, на складе лежат шерстяные носки. Замучавшись упрашивать сестру-хозяйку отделения, он написал Отрепьеву заявление с просьбой выдать с больничного склада личные носки.

После обеда психиатр вызвал в ординаторскую.

— А зачем тебе домашние носки? — прищурившись спросил он.

У Андрюхи веселое настроение. Хотелось язвить.

— К побегу тихонько готовлюсь, — издевательски съехидничал он, дурашливо собрав в кучу глаза.

Носки Лапе не выдали. Через неделю Иваныч тихонько поведал, что Отрепьев подшил в дело с историей болезни, его заявку. Прямо на листке заявления он написал, что у больного Новикова наблюдается обострение заболевания, появляются навязчивые идеи побега. Главное, так мудрено насочинял, привел вымышленные факты врачебных наблюдений за поведением пациента, что не придерёшься. Андрей только пожал плечами.

Отдельная тема — чай в дурдоме. Дуракам запрещено иметь заварку. Идиоты доставали её подпольно через санитаров, трудотерапевтов или другой персонал. Заварить в кружке чифир в корпусе невозможно, а кипяток из кухни им не давали. Санитары зорко следили за этим. Дураки насыпав в ладошку целую пригоршню сухой заварки, глотали её не разжевывая. После чего запивали водой.

Может кофеин разлагаясь в желудке, нейтрализовал действие психотропов, черт его знает? Заварка считалась, чем-то вроде дурдомовского кайфа.

И хотя, едва ли не каждому третьему, вырезали аппендицит, дураков занятие совсем не останавливало. Считалось «вкинуться» сухим чаем, или нифелями (разбухшими остатками чая после заварки), самый верх удовольствия. Потому администрация больницы строго-настрого запретила держать пациентам в тумбочках чайную заварку. Если кого ловили с чаем, следовало наказание.

Идиоты с пустыми глазами шаркают по коридору. Нудное однообразие. С утра Лапа с Савелием в тихушку заварили чифир. Стограммовая кружка с водой в курилке закипала от одной скомканной газеты. Дым смешавшись с сигаретным, быстро выветрился в окошко. Настроение немного поднялось.

После обеда в палату зашел санитар. Это немного нервозный тип, с большой родинкой на щеке и противным, бабьим голосом. Надменный вертухай не понравился Андрею еще с первых дней. Он вальяжно оглядел дураков.

— Ты…— показал пальцем на одного, — ты и ты — ткнул в сторону еще двух дураков. — Быстро оделись и на трудотерапию. Он еще раз оглядел палату. И ты… — он кивнул Андрюхе.

Новиков удивленно поднял брови:

— Чё? — с грубой усмешкой пробасил Лапа. Мальчика нашел?

Санитар, злобно метнув взгляд, ничего не ответил. Забрав трех идиотов, он вышел в коридор. Минут через пять возвратился со вторым санитаром. В руках обоих дубинки.

Андрей лежал, читал на койке.

— Быстро поднялся! — рявкнул «медработник». Пошли в ординаторскую.

Новиков видя расклад, без возражений последовал за ними.

— Ну и какого ты выделываешься? — резко наехал Отрепьев.

Андрюха стоял потупившись. Он не привык к такому тону разговора. И не знал, чем это вызвано.

— Ты смотрю не хочешь лечиться? — начал грузить зав. отделением, не давая вставить слово. — На уколы захотел? — Так мы быстро организуем…,— он в упор смотрел на Новикова.

Лапа стоял в растерянности.

— Я почитал твое дело…, — продолжил Отрепьев. У тебя условный срок не закончился?

Сердце Андрюхи гулко забилось.

— Так смотри… — в моей власти сделать протекцию злостному нарушителю больничного режима, — рявкнул врач. Органы обязательно заинтересуются, — резко закончил Отрепьев.

Вышел Новиков с ординаторской, будто по голове стукнули. Около раздевалки ждал трудотерапевт.

В психушке придумали трудотерапию. Впервые услышав это название, Лапу развеселила несуразность словосочетания. В его понимании терапия, — лечебно- востановительные процедуры (психотерапия, физиотерапия). Занимаются ей специалисты, имеющие медицинское образование. Трудотерапия заключалась в том, что пациенты подметают пешеходные дорожки от мусора, расчищают снег, разгребают помойки и прочие хозяйственные работы. При чем, сами «медики» трудовой терапии — малограмотные механизаторы с окрестных, развалившихся колхозов. По уровню интеллекта, собственно не многим отличавшиеся от пациентов. Труженики «лечебной» терапии, выходили на работу с бодуна, заросшие, с подбитым глазом или поцарапанной мордой.

Деваться Андрею некуда. Пришлось взять в руки лопату, идти разгребать снег.

«Да уж! — веселенький поворот…, — размышлял он.

Каждый день Лапа просыпался вместе с дураками и рано по утру, еще затемно шел разгребать сугробы или выполнять другую работу.

«Прям как в «Золотом ключике» про Буратино: …солнце не взошло, а в стране дураков вовсю кипит работа» — он с сарказмом вспомнил слова из сказки.

Через неделю Новиков в одиночку возвращался в корпус на обед. Небо застланное тяжелыми зимними тучами нагоняло тоску. Редкий снежок медленно оседал на почищенную с утра тропинку. Около лавочки перед входом, толпилась кодла Хеша. На скамейке вальяжно раскинувшись, закинув ногу за ногу, сидел главный санитар больницы.

Хеш кивнул Андрею головой. Мол, подойди сюда. Новиков не спеша подошел.

— Закажи котлы…, — попросил Сехниев.

Андрюха задрав рукав фуфайки показал часы.

— Вон Камиль, смотри какие, — кивнул Хеш бригадиру санитаров.

— Ну-ка, ну-ка, можно получше взглянуть? — обратился Камиль к Новикову.

Лапа без задней мысли, расстегнув браслет, подал часы. Камиль минуту их рассматривал, потом нацепил часы себе на руку. Андрюха недоуменно на него вытаращился.

Санитар с невозмутимой миной на лице, удивленно поднял глаза.

— Как тебя звать? — как ни в чем не бывало, прищурившись спросил он.

— Это Андрюх… — я сегодня на смену часы забыл. Можно твои до завтрашнего утра потаскаю? — дружелюбно кивнул он Новикову, — договорились?

Лапа стоял в растерянности.

— Сам понимаешь, мне целые сутки еще дежурить…

— Н-ну ладно…, — неуверенно ответил Андрюха.

Снег оседая тяжелыми мокрыми хлопьями ложился нос. С открытых окон корпуса неслись визги.

Часы Лапа больше не видел, хоть дважды после этого подходил к Камилю. Тот постоянно отмахивался, будто их в кабинете забыл, после обеда отдаст, либо они у него в машине остались.

Женькиной с Савелием стайки придерживались еще два пацана. Андрюха Сыратэто и Саня по кличке Шершавый. Но держались они большей частью сами по себе. Оба замкнутые немногословные даже незаметные. Обоих перевели с Калининградского спеца. Шершавый десять лет отмотал за убийство матери-алкоголички, а Сыратэто за то, что выбил из дробовика глаз менту, после чего разрезал тому ножем рот до ушей и отрезал сами уши. Собственно дураком он стал уже в тюрьме по его словам. Менты на следствии …здили два месяца подряд не переставая каждый день.

Прибились к Савелию они чисто символически. Поддержать внушительность семейки, да столовались с этого общака. Васька с Жекой умели достать чай или раскрутить дураков на сигареты, на продуктовую отоварку в ларьке.

В остальном эти два типа нелюдимые, угрюмые. Андрей узнав у Савелия кто они такие, даже не думал ни о чем расспрашивать , чтобы в душу не лезть. Никто собственно не позволял себе держать себя с ними панибратски, даже санитары обходили стороной.

Андрюха Сыратето общительнее Шершавого. Он обратился к Новикову держа в руках газетку «Криминальный экспресс» которую притащил санитар. В газете напечатаны объявления из женской колонии, желающих познакомиться зэчек. Сыратыто не знал как красиво сочинить письмо, поэтому несмело подошел к Лапе.

Зэчка дала объявление, что ей осталось сидеть полгода, возраст 25 лет, хочет найти одинокую душу своего круга.

— Да так просто и напиши о себе, как в автобиографии , — посоветовал Андрей.

— Да я как то и не умею, — Сыратето пожал плечами. Ты вроде башковитый, как чё писать…

— Ну ладно пиши, — согласился Новиков. Сыратэто Андрей Выркивыч, 30 лет, ненец…

Тот скривился и замялся сконфужено кряхтя.

— Ну ладно…— Андрей сразу сообразил, поняв его смущение. Давай напишем украинец. У тех тоже фамилии на букву О заканчиваются.

— Ну-у, тебе видней…— согласился тот переминаясь с ноги на ногу.

« Лучше написать итальянец. У тех тоже фамилии Челентано, Карузо… Прикольней бы смотрелось, — усмехнулся про себя Новиков, но вида не подал.

На конверте для солидности написали обратный адрес : «Реабилитационный госпиталь Уральского военного округа «Ботники», третий травматологический корпус, Сыратэто А.В.

Письмо передали через трудотерапевта минуя цензуру. Самое интересное, оно дошло и через месяц пришел ответ.

Зэчка писала:

Здраствуй Котик. Я наверна тибя уже лублю. Толька вышла из ШИЗО. В нашем бараке стараста атряда полная сука, прашмандовка, вафлерша, …дараска… А я манашка па масти. Далее следовало пол страницы матюков о вонючих коблах.

Котик милый! — заканчивалось письмо. Я буду тибя лубить. Толька ты вышли мине пасылку чая. Чифиру заварить. Толька ни высылай зеленый чай. А пришли индийский крупналиставой или можна грузинский 36-й в брикетах…

Андрюха смотря, как больше и больше кривилось физиономия Сыратэто по мере письма, невольно подумал: «Чем собственно зона отличается от дурдома? Можно не шифроваться под госпиталь.» Правая щека психопата задергалась в нервном тике. Новиков решил быстрее отойти.

В соседней палате лежит Юра Гондо. Кто он по национальности с такой фамилий, не понятно. Какой-то азиат. Ему сорок пять лет.

Жизнь дурки течет обычным чередом. Медсестра гремит инструментами, разбирая их и сортируя в процедурке. Дураки накачанные нейролептиками заторможено прохаживались вдоль коридора, неподвижно глядя перед собой или разговаривая сами с собой. Небритый санитар в грязном зеленом халате читает газету. В палате стойкий запах лекарств мочи, горелого воздуха от кварцевой дезинфекции. За окнами низко проплыли серые тучи. Вокруг шатаются зомби. Перекошенные лица, пустые глаза, бессмысленный взор.

Юрик лежит в дурдоме всю «сознательную» жизнь, собственно другой жизни он не знал. На лице сильно раздвоенная верхняя губа. Из зубов остались только два гнилых клыка по бокам. Заячья губа здорово напоминает ласкового, игрушечного вампира.

В его тумбочке лежат две пары тапочек. В одних Юрик ходит по палате. Чтобы выйти в коридор надевает другие. Самое любимое его занятие наводить в палате уборку. Он старательно и прилежно вытирал полы. Половую тряпку тщательно всполоснув и выжав, клал себе под подушку. Каждое утро, аккуратно, по пол часа застилал постель. Занудно ворча, он раз по десять за день, вытирал тряпкой пыль с тумбочки и с подоконника около своей койки. Перед завтраком или обедом параноик обязательно мыл с мылом руки. Причем тер их так основательно, что у него, на это, каждый раз уходило минут по двадцать.

Андрюха с Савелием прикололись спрятав его мыло. Гондо целый день не притрагивался к пище.

Юрик очень любит смотреть телевизор. Когда вечером санитар разгоняет дураков по палатам, Юрка каждый раз крепко ругал Ельцина. Едва -ли не со слезами на глазах, он сокрушался:

— Почему Брежнев ушел? — ныл Гондо. При нем санитар разрешал смотреть телевизор ночью, а при Ельцине только до вечера.

— Юрик! — прикололся Лапа. Так Ельцина давно нет. Три года Путин главный начальник.

Для Юрика это было новостью.

— Ну а мне чё с того? — санитар все равно выключает телевизор, — дурак возмущенно развел руками.

Андрей с Савелием громко расхохотались.

— Да-а, Юра… — счастливый ты человек, — качая головой произнес Новиков. Тебя бы женить. Вот жена была бы счастлива, — засмеялся он. И сам убираешься. Порядок любишь. Такой работящий мужик.

— Да пошли вы…— психанул Юрка. Я никогда не женюсь. Вот что хотите делайте, а не буду жениться, — он капризно замотал головой.

Задумавшись через пару минут промолвил:

— Вот я не понимаю…— произнес Юрка, деловито скрестив руки на груди. Совсем не могу взять в толк, как ты меня собираешься женить, если я сам этого не хочу.

— Возьму женю тебя, и никуда не денешься, — с «серьезной» миной на лице, прикололся Андрей, переглянувшись с Савелием.

— Не верю я, хоть на что спорю, не женюсь, — замотал головой параноик.

— А вот увидишь через два дня…, — «издевательски» пообещал Лапа.

К вечеру он забыл про дурака и про разговор.

Через два дня, как обычно кособоко, по- бабьи вихляя широким задом, к койке подошел Гондо. По лицу видно, что он хочет спросить о чем-то, но не знает, как начать.

— Ну объясни мне, — наконец решился он. Как ты меня будешь женить, если я совсем не хочу, — гневно возмутился он, притопнув ногой.

Андрей не сразу и понял о чем он. Когда наконец доперло, надул щеки задрав кверху глаза.

«Ё- мое! — как мне теперь отделаться от дурака»

— Юрик… — вымолвил он. Ты же не совсем дурак, ведь умный парень…, — начал Лапа.

Гондо истерично взвизгнул:

— Сам ты умный! По горшкам дежурный, — закричал идиот. — Санитар, санитар… — начал звать дурак.

Подошел Иваныч.

— Что Юра случилось? — спросил он.

— Меня обзывают, — он начал визгливо жаловаться. Он говорит, я умный, по горшкам дежурный, — запричитал Гондо, показывая на Андрюху.

Иваныч посмотрел на Новикова, молча развел руками.

— Хорошо, пойдем Юрочка, никто тебя больше не будет обзывать, пойдем дорогой, — санитар смотря на Андрюху, покачал головой, от души угарая одними глазами.

Врач постоянно читает у дурдомовцев письма. Для чего он это делал? Читать письма можно только с письменного разрешения судьи. Но цензура почтовой корреспонденции считается в порядке вещей. В дурдоме законодательство пустой звук. Письма дуракам приносили в распечатанном конверте. И не важно на принудке больной или нет. Андрею никто не писал, он не куда не слал. Ему по барабану.

Один раз он отправил письмо, потом пожалел.

Медсестра или санитары, часто притаскивали газеты. Прочитав, оставляли их дуракам.

В областной газетке напечатан сканворд. Разыгрывались призы, среди тех, кто полностью разгадает его. Лапа за пару дней отгадал все слова и решил отправить вырезку в редакцию. Взяв у одного обеспеченного мудака конверт, он вложил вырезку газеты и написал в адрес редакции. Обратный адрес указал психбольницы. Запечатав конверт, отнес на пост медсестре. Как переполошилась медработница.

Иваныч приносит Андрюхе книжки. Днем в дурдоме их толком нельзя почитать. ( дурдом- есть дурдом). За то после отбоя, Новиков предавался удовольствию от души. В корпусе, в кабинете врача что-то вроде библиотеки, но кроме макулатурного дерьма, типа « политэкономии доисторического материализма» почитать нечего. Несколько полок занимают подшивки журнала «Трезвость и культура», начиная с 60-х годов.

Свет в палате на ночь не выключается, но яркость лампочки притупляли. При тускло-желтом свете читать тяжело, глаза быстро уставали и расплывались строчки.

Палата быстро погрузилась в полутемки. Накачанные снотворными дураки быстро ушли в сновидения. Минут через пять раздался громкий храп Савелия, иногда прерываемый глухим пердежом Колбина, испуганными вскриками во сне Метликина или тихими повизгиваниями Снегиря. Шершавый с Сыратетом оба уголовники со стажем, часто по ночам загоняют петушка под койку, там любят его по очереди. С утра Толик ходит слегка в раскорячку. В тайнике под тумбочкой он всегда держит банку вазелина.

Андрюха надев пижаму вышел в холл держа в руках книжку. Осторожно, чтобы не греметь он придвинул стул к подоконнику и тихонько уселся раскрыв книгу на загнутой странице.

За окном завис серп луны иногда затеняемый плывущими в ночи облаками. Через открытую форточку врывалась ночная прохлада с запахом зимней хвои. Далекий лай собак с деревни. Монотонно трещала стартером лампочка на потолке поливая страницы неоновым светом. Тихонько попискивает радиоприемник на посту около санитара.

В ту ночь дежурный врач по дурдому Отрепьев. Зачитавшись, Новиков не услышал, как хлопнула входная дверь корпуса. Лапа поднял глаза, когда врач стоял около него. Видно, что он раздражен.

— Санитар! — желчно рявкнул Отрепьев. Почему больные шатаются по ночам?

Андрюха стоял, как провинившийся школьник, держа в руках книжку и переминаясь с ноги на ногу.

— Да голова болит, заснуть не могу, — пробубнил он первое, что пришло в голову, показательно начав массировать виски.

— Зайдите в мой в кабинет! — резко приказал психиатр, подошедшей, заспанной медсестре.

Лапа молча проводил их глазами. Тяжело вздохнув он захлопнул книжку .

Вчера утром на летучке, Отрепьев сам, как провинившийся мальчишка получал выговор от главного. Главврач не стесняясь в выражениях отсчитывал его перед остальными собравшимися врачами, медсестрами и санитарами больницы, за то что утром, на два часа Отрепьев опоздал на дежурство.

Началось всё с того, что за ним в поселок не приехала служебная машина. Всех врачей по приказу администрации развозили на Волге. Остальной персонал приезжал на служебном автобусе. Рейсовые межгородские автобусы в Ботники не заезжали. Они останавливались за пять километров на трассе, пролегавшей между Курганом и Тюменью. Уже оттуда с автобусной остановки до психушки приходилось пилить только пешком.

Сначала Отрепьеву пришлось добираться в дурдом на попутках, а потом несколько верст шкандыбать на своих двоих. Теперь он раздраженно- мучительно размышлял, специально за ним не приехала в поселок машина или случайность?

По специальности Отрепьев анестезиолог. Два года назад его за систематические пьянки выгнали из Тюменской областной больницы. После чего, где- то в кабаке его подобрал Ибрагимов.

В поселке Отрепьеву дали комнату в общаге. За пару месяцев он переучился на врачебных курсах на нарколога и, теперь заведовал больничным отделением в психушке.

Вообще Ибрагимов любил подбирать врачей- неудачников второстепенных медицинских специальностей, из сельских больниц или неучей выкинутых с городских медицинских заведений.

Такие медики слишком не совали свой нос куда не следует и не качали права. Но более двух лет он врачей не держал в больнице. За это время они адаптировались в дурдоме и начинали понимать, что , как он крутит бизнес и, принимались потихоньку заикаться о квартире, о доплате за вредность, тяжелых условиях работы, ненормированном трудовом графике. Главврач спешил с такими быстрее распрощаться. А механизм придирок, за долгие годы практики, был у него отработан до мелочей. Сживать со света сотрудников он очень хорошо умел.

Теперь раздраженный Отрепьев, наконец поняв откуда дует ветер, не знал на ком сорвать зло. Как назло под горячую руке первым попался Андрей.

На утро, собиравшегося подметать дорожки Лапу, сестра пригласила в процедурку.

— Врач прописал тебе уколы от головы, ложись и снимай штаны, — нервно приказала она. Сам виноват. Нечерта жаловаться на боли в висках.

— А чё за уколы? — удивленно спросил Андрюха подходя к колесной кушетке.

— Азалептин… пробубнила сестра.

Дермантин на каталке напрочь разодран. Кушетка покрыта розовой, прорезиненной клеёнкой испроссатой до такой степени, что видно, как пятно одного слоя мочи накладывается на другое, словно осенние листья в парке.

— Я лучше стоя... — Лапа оголил зад повернувшись к сестре спиной.

— Учти, укол больной... — предупредила медичка.

— Ну азалептин, так азалептин, — согласился Новиков. Он не знал, что это такое.

Самое «приятное» началось днем. Лопата, которой он раскидывал снег, начала весить не менее тонны. Яркий солнечный диск на небе мутно расплылся. Ноги стали мелко трястись и норовили подкосится. Всё тело вата. В руках слабость. Во рту пересохло. В глазах двоится, от каждого порыва ветра холодеет в душе. Он кое-как добрел до корпуса.

— Чего вы мне вкололи? — срывающимся голосом спросил Новиков у сестры.

Медичка раскладывая таблетки по мензуркам раздраженно хмыкнула:

— Сам жаловался на бессоницу. Что врач прописал, то и ставим.

— А нафига с утра от бессоницы? — скривился Андрей тяжело дыша.

— Не я назначаю, — недовольно развела руками медсестра. Помолчав добавила: — Скажи спасибо, на складе ревизия, а в корпусе аминазин закончился. Щадящие уколы тебе ставим — отвернулась она.

У Сан Иваныча Лапа узнал, что азалептин, в принципе то же, что аминазин. Только слабее по степени переносимости.

Позже он сообразил, что причина письмо в редакцию.

Через неделю в корпусе поднялся переполох. С дурдома сбежали Метля и Карман.

Пациенты столпились около поста возбужденно передавая друг другу новость. В глазах некоторых заметно играл азарт. Гроб агрессивно ходит от стены к стене, нервозно задрав над головой руки шкаблит лысину. Руки чешутся. Он постанывает и скрипит зубами. В глазах злобно- припадочный блеск.

Лёха Карманов попал в психушку прямо с зоны. Спокойно отбывая срок колонии, он был любителем перекинуться в карты. Собственно игровому везло, но как- то не в меру увлекся и по крупному влетел. Чем дальше в лес, тем больше дров… Стараясь отыграться, долг взлетел до астрономических сумм. Возвратить деньги Лёха не сумел. Когда пришло время расплачиваться, он послал подальше блатных авторитетов. Собственно сам полез в бочку. Само собой, зоновский сходняк закинул грубияна к опущенным в парашный угол. Такого позора Лёха не вынес. Умом тронулся конкретно. Весь день пытался вздернуться, но никак не мог найти веревку. Вены вскрывать он не умел и побоялся. Пришла в голову мысль вылезти на запретку.

В колониях внешнее ограждение имеет два забора. Между ними расположена запретная полоса несколько метров шириной. На эту территорию зэк не может выйти, так как охранники с вышки, должны его непременно расстрелять, как за попытку к бегству.

Внутренняя ограда сплошной дырявый забор, обмотанный несколькими рядами колючей проволоки. «Обиженный» картёжник спокойно её перелез. На запретке полностью, до гола разделся и пятнадцать минут прохаживался между вышками. Снайпера сверху в него не стреляли. Даже наоборот, выйдя на открытую площадку вышки, спокойно курили и прикалывались над дураком. Вызванный патруль безопасности быстро упрятал его в штрафной изолятор. Далее последовала психиатрическая экспертиза и после пересмотра дела в суде Лёша оказался в дурдоме.

Карман часто встает по ночам и бегает нагишом по коридору тряся мудями. Иногда он забирается на подоконник, начиная дразниться на санитаров показывая язык:

— Ты щегол, ты щегол… — Ты петух жареный с бородой… — Ы-гы-хы-хи !!!

Глухой щелчек санитарной дубинки о башку заставил дурака замолчать.

Зимой на прогулке он полностью разделся и, с диким истеричным хохотом, расставив руки, как крылья побежал по территории. Оба санитара сразу рванули за ним. Минут десять толстые надзиратели бегали по сугробам за голым идиотом. Догнав они отыгрались по полной программе. Огромные синяки с черно -желтым отливом не заживали на Лешиной спине почти месяц.

— Нахрена тебе это надо? — спросил Савелий. То что ты дурак и так понятно…

— А мне радостно подогоняться, — восхищенно ответил идиот, склонив набок голову и припрыгивая на одной ноге.

С утра трудотерапевт забрал Карманова с Метликиным на работу, за территорией дурдома. Нужно нарубить елового лапника для похорон умершей в соседней деревне бабки. Надзиратель вышел на работу пьяный. Доверив дуракам топор, сам ушел на проходную. Там догнавшись самогонкой уснул, забыв про идиотов и про топор.

Метлик с Карманом не преминули этим воспользоваться. Когда их хватились, время уже после обеда, да еще узнав, что дураки бежали с топором. Шухеру на весь дурдом. Санитары (по одному от каждого корпуса), пару охранников, взяв с собой пятерых «благонадежных» дураков, пустились в облаву. Благо на снегу хорошо видны следы беглецов.

За окном завывала вьюга. Ветер врываясь сквозь щель перекошенной рамы, рассыпал снежинки по подоконнику. Раздраженная после разговора с Отрепьевым медсестра орала в конце коридора на какого- то мудака. У крыльца с серьёзным видом толпятся санитары и мужской персонал больницы с административного здания.

До вечера в корпусе только и разговоров о побеге. Все дураки с нетерпением ждали, чем всё закончится. Многие, как цепные псы просились у врача поучаствовать в облаве (всё же разнообразие).

Вечером полузамерзших, избитых Метлю с Карманом приволокли в корпус. Беглецов сразу положили на месячные вязки под аминазин.

После ужина, когда дураки собрались у дежурки за сигаретами, санитар сообщил, что в порядке наказания и профилактики побегов, врач распорядился лишить весь корпус курева и прогулок на неделю.

Весна пришла незаметно и быстро. Ворвалась монотонной капелью с крыш о жестяные подоконники, свежим, влажным воздухом в форточки. Неугомонным чириканием воробьев.

После раздачи таблеток Андрюха часто замечал, как Женьке и Савелию некоторые дураки в тихушку передают таблетки. Схема отработана годами. После ужина обитатели отделения выстраивались в очередь за колёсами перед постом. Дураки получив таблетки, тут же, на глазах у сестры, должны их проглотить и запить водой, поэтому стояли в очереди с кружками. У некоторых медсестра проверяла рот, после того, как дурак запьет психотропы. Но за годы тренировок идиоты настолько приловчились проделывать фокусы с колесами на глазах у медперсонала, что им мог бы позавидовать любой иллюзионист.

Некоторые новички закинув в рот таблетки старались их запрятать за губу или под язык, но медсестры таких легко вычисляли, заставляя показать открытый рот. Чайной ложкой проверяли под языком и за губами или требовали прополоскать рот водой. Настоящие же виртуозы получив в ладошку таблетки, умудрялись их запрятать, зажав между пальцами, или даже на глазах у сестры засунуть себе в карман. Беря таблетки одной рукой — дальше делали вид, что перекладывают во вторую . В это время другой дурак со стороны резко отвлекал внимание сестры.

Если выдавали таблетки вызывающие скованность мышц, вяжущие язык или подавляющие психику, от них естественно каждый старался избавиться. Если же прописывали транквилизаторы типа реланиума, феназепама, циклодола или что-то с этого ряда, то они своеобразная дурдомовская валюта. Их можно спокойно обменять у других идиотов на чай, сигареты, да и вообще на любую мелочь. Некоторые дураки, загоняли таблетки одному из санитаров, который сплавлял их в поселке местным наркоманам, а дуракам поставлял чай. «Ветераны» дурдома могли свободно, буквально на ощупь, не глядя определить, что за таблетка в руках. Если же кто-то из дураков вызывающе отказывался принимать психотропы, таких санитары силой укладывали на вязки и долбили уколы.

— Начерта тебе колеса, — спросил Андрюха у Женьки.

— Э-э, надо, — прищурив глаз ответил тот загадочно улыбаясь в предвкушении удовольствия.

— И чё… , балдеешь, что ли?

— Не то слово, — сделав довольную рожу, пропел Жека.

— С богами по ходу легче общаться? — издевательски усмехнулся Андрей.

— Хочешь вкинуться?

— М-м…— да я как-то, чего-то не тянет, — неопределенно ответил Лапа.

Подкатил Савелий. Глаза уже соловые. Весь на понтах, на шарнирах. Приплясывает.

— На! — накати, классная заморочка.

Жека протянул Андрею два колеса.

— Дак это мало, держи еще парочку, — добавил Васька, передавая Новикову еще три штуки.

Лапа не долго думая, закинул пять таблеток циклодола в рот, запив водой.

— И через сколько?

Савелий с богомолом переглянулись, еле сдерживая улыбки.

— Ну ты подожди немножко, не всё сразу, — «мудрено» пояснил Женька.

Через пол часа, перед глазами Андрюхи окружающий мир начал расплываться, будто он смотрел через дедовы очки с толстыми линзами. Очертания кровати, окна, двери, стали нечеткими, ни как нельзя определить сколько до них метров, два или пять? Начала нарушаться координация. Андрей ни как не мог ухватиться за дверной косяк, который - то приближался, то убегал. Руки, ноги стали «чужими». В голове послышались монотонно бубнящие голоса, похожие на однообразное шипение. За то очень ясно и отчетливо слышалось чириканье птиц на улице. Лапа попробовал материться, он не узнал собственного голоса, настолько тот был отдаленным и неестественным. Во рту пересохло. Андрюха начал конкретно тормозить. Все движение вокруг стало замедленным, будто притормаживали пленку кинофильма.

Подошел Савелий. Новиков видел, как тот, что-то говорит. Рот открывался, но слов Андрей не слышал. Только через несколько секунд донеслось:

— Ну, чё наркоман! — смотрю конкретно торкнуло, аж прет от удовольствия…, — говорил Васькин голос. Сам Савелий молчал, издевательски улыбаясь.

Андрей повернув его сторону заторможенный взгляд захотел ответить, но совершенно забыл, как нужно шевелить языком чтобы произносить слова. Внезапно нахлынула волна неопределенного беспокойства. Что-то он важное не успевает сделать и его за это накажут. Новиков стал крутить головой, пытаясь вспомнить, что он должен выполнить, но ничего не вспоминалось. Неопределенное беспокойство переросло в панический страх перед неминуемой расправой. В окно заглянула голова медведя с подранной мордой и, недобро улыбнулась. Сев на кровать, он закрыл голову подушкой, ожидая беды. Сколько так просидел, как заснул, Андрюха не помнил.

Через несколько часов он проснулся со свежей головой. Беспокойства нет, как совершенно не было аппетита. Появилось непреодолимое желание писать стихи. Хотя в жизни ничем подобным Лапа не занимался. Он даже не пошел на обед. Схватив авторучку, он за два часа исчеркал стихами всю тетрадь.

После полдника санитар объявил перекур. Дураки потянулись в курилку. Когда основная толпа собралась в подсобке, Андрюха затащил туда стул и встал на него посреди помещения. Развернув тетрадь, он принялся четко и с выражением читать дуракам стихи.

Свирепый, весенний ветер порывами поднимая поземку на улице завывал в унисон голосу поэта. Пациенты заходили в курилку, пару мгновений рассматривая очередного сошедшего с ума, безразлично теряли к нему интерес. Перекурив равнодушно выходили из подсобки. Никто ничему не удивлялся. Лишь один почти полный олигофрен, глубоко засунув в рот пальцы и задрав морду изумленно уставился на Андрея стараясь подвывать с каждым новым куплетом приседая и притопывая ногами. По полу тянет холодком.

Во время поэтического дебюта, Андрюха чувствовал себя на вершине славы. Ему казалось, что все присутствующие с одобрительным восхищением, смотрят только на него. Некоторые восторженно рукоплещут.

После выступления Лапа присел покурить. От гордой скромности он даже не поднимал глаза. Душа торжествовала и ликовала:

«Наконец я получил признание такой массы народа! — восхищался собой Андрей. — Полный аншлаг… И это только начало…» — голова приятно закружилась.

Еще не докурив сигарету, ужасно стало клонить в сон. Еле сумев дойти до кровати он уткнулся в подушку.

Когда Лапа проснулся, рядом сидели Савелий с Женькой и дико гоготали.

Влажная и промозглая, весенняя метель уже прекратилась и сквозь быстро бегущие рваные облака в окно изредка прорывались солнечные лучи. В пересохшем рту остро чувствовался привкус марганцовки.

— Ты не просыпайся. Если летишь — то лети дальше…, — сквозь смех вымолвил Жека.

Еще не пришедший в себя Андрюха не совсем понимал чем вызван смех.

— Ну как? — добрался до проксима центавра? — едко смеясь, спросил Васька. Или ты в туманность гончих псов порулил ? — ехидно прикололся Савелий.

— А ? — еще одурманенный Новиков рассеяно забегал глазами.

— На !!! — выкрикнул Савелий.

— Чё, гонишь что- ли? — недовольно проворчал Андрюха, начав приходить в себя.

Последовал дикий взрыв смеха в две глотки.

— В сравнении с тобой, он только начинающий гонщик, — улыбаясь сказал Жека, покачивая головой.

— Ты щас во сне корки мочил! — хохотал Савелий. — Странник по звездам, …ля!

— Идите на... долба... ! — отмахнулся Андрюха.

— Так когда ты собираешься срулить из дурки? — ехидничал Савелий.

— Да скорее бы. Чтоб ваши мерзкие рожи не видеть.

— Э-э, не-е братан! — по ходу Пушкин, ты тут надолго останешься, — засмеялся Женька, дурашливо собрав в кучу глаза, по- обезьянни почесав макушку.

Вода бурно зажурчала в батарее парового отопления. Показалось в батарею замуровали человека и он жалобно просится на волю.

— Ты хоть помнишь, как дуракам стихи читал? — добавил он.

— Медсестра на врачебный пост звонить собиралась, — усмехнулся Васька.

Лапа насторожился.

— Ну я что-то помню? — неопределенно пробубнил он, — Ну-ка базарь, что случилось?

— Ты чуть Кучума не прибил.

— Да нахер он нужен? — выдохнул Андрюха.

— Он поэзию не понял.

Рядом с кроватью на тумбочке лежала тетрадь. Новиков раскрыв её, стал читать:

Были у меня две кошки...

Одну я миловал, другую любил не на вкус...

Гуляя на луне...

Я грустил о войне?

Война, война — ушла она…

На этом стих заканчивался. Далее следовал другой, еще длиннее и круче первого. Андрюха не стал размышлять над глубиной собственной поэзии. Ему стало смешно и одновременно страшно.

«Ё-мое ! — Да я с ума схожу!» — ужаснулся он.

— Не-е ребята, если циклу глотаете, то без меня, — не надо мне кайфа, — усмехнулся Лапа.

— А чё, может зациклимся? — издевательски сощурился Савелий.

— У нас есть, — добавил божий папа .

— Забейте себе…, потом балдейте, — резко чертыхнулся Андрюха.

Немного помолчав, спросил у Женьки:

— А это, — слышь, — тебя гадость так же торкает? — в чем кайф не пойму?

— Ты бы сразу десяток колес заглотил, — хотел бы я посмотреть на тебя.

— Так, а на... вы мне пять штук всучили?

— Думали ты шаришь в этом деле. Эта доза на два, три раза. Я опомниться не успел, как ты всю жменю заглотнул, — ухмыльнулся Женька.

Его, как и Савелия, врач нередко долбит уколами галоперидола. Циклодол нейтрализовал или корректировал сковывающие эффекты нейролептиков. Сочетание цикла с галой давало балдёжный эффект или просто-напросто лекарство совершенно по-иному действовало на шизоидов или других на голову не того…

Психушка сама приучала к таблеткам. Те, которые выходили с дурдома, в большинстве конченные полинаркоманы.

Лапа медленно встал с кровати, потянулся разминая затекшие суставы, хруснул пальцами, зевнул, смачно плюнул вдоль всей палаты. Жирный харчек, перелетев через три койки приземлился зеленой соплей на подушку рядом с головой Вануйты. Послышалось недовольное ворчание. Жека с Савелием расхохотались. Славик обиженно отвернулся. Потом резко встал и выдернув подушку у парализованного деда страдавшего аутизмом, что лежал на соседней койке. Свою подушку бросил старому кретину на морду.

Интересная личность Славик Вануйта. Сами дураки прозвали его Чунга-чанга. Не читать, не писать, не считать он не умел. Сколько времени на часах не понимал. Не знал своего отчества, ни сколько ему лет. За то, как отче наш знал уголовные понятия.

Жека с Савелием, постоянно, через трудотерапевта доставали чай, но под матрацем у себя не держали. Время от времени, врач с парой санитаров устраивали шмон по палатам. Чтобы не запалиться, Васька назначил Вануйту «смотрящим» за общаком. У Славика в матраце периодически находили заварку. С дурака какой спрос?

— А я не знаю, чьё это…— каждый раз пожимал Славик плечами.

Подловить, кто прячет чай в матраце Вануйты санитары никак не могли.

— Так ты теперь пахан по чаю? — прикалывается Андрей.

Славик, стараясь придать лицу солидное выражение, кивал головой.

— Главным чифирастом поставили? — «понимающе» придуряется Лапа.

— Да я…, — с польщенным достоинством ответил Чунга, живописно пустив слюну.

От делать нечерта, Андрею пришла в голову идея, научить того читать. Почти три недели, он пытался выучить дурака первым пяти буквам алфавита.

— Славик! — вот запомни…— усердствовал Андрюха. А-Бэ-Вэ-Гэ-Дэ… — запомнил? — повтори.

Чунга повторял. Стоит его попросить, назвать эти буквы часа через два, Славик напрочь не мог их вспомнить.

Через пару недель тщетных попыток, Новикову пришла в голову мысль: « Может чунга визуально запомнит буквы?» Он написал буквы на бумаге и нарисовал возле каждой картинку.

— Вот Славик смотри… — Буква А — это арбуз. Буква Бэ — болт. Вэ — велосипед…

— Вячеслав внимательно слушая казалось запоминал.

— Ну? — понял теперь…

— А что такое весипе…,— не смог выговорить Славик

У санитара Лапа узнал, что Вануйта сирота с раннего детства. Сейчас ему двадцать пять. Привезли его полудиким ребенком с северной тундры. Детство провел в детдоме, в забытом людьми и цивилизацией хуторе. Лет в двенадцать перекинули в дом престарелых, в такую же глухую дыру. За немощными стариками нужно ухаживать (выносить ночные горшки, мыть полы), а некому. Санитарок в захолустье не было , да и платить нечем. В престарелые богадельни селили умственно отсталых подростков. В школе он никогда в жизни не учился. В городах ни разу не был. Что такое велосипед, которого ни разу не видел, маугли не знал.

Самые интересные фокусы, многие психи начали показывать в полнолуние. Андрюха лежал на кровати и бездумно разглядывал темнеющее небо через окно.

Незаметно погасла малиновая полоса на западе. Над кудлатой хвоей медленно поднялась желто-оранжевая луна. Майской ночью она безупречно кругла и чиста. Свет ярко залил палату. На улице безветренно и тепло. Гдето вдали вспыхивали зарницы. Непонятно отчего, но ощущение, что ночка будет буйной.

На фоне вечернего неба, холодной, темнеющей вязью, монотонно надвигались сумерки. Внизу становилось тише и тревожнее. Деревья уже не писались, как днем, отчетливо- стройными очертаниями. Они просто расплывались в темно- серой мгле, черной массой стволов, окутанных нависающей громадой хвои. Густая, непроглядная тьма наполнялась неясными шорохами и унылыми вздохами огромного, засыпающего леса. Ночь наступала неторопливо и равнодушно. Погружая лесную чащу, вместе с ней дурдом в глухой, смолистый мрак и сонную дрему. Только с неба, резко падал свет полной луны. Пробиваясь сквозь густые хвойные кроны он бросал через окно странные блики, порождая игру теней на полу. Их отбрасывали переплетенные ветви сосен. Что-то первобытное в этом пейзаже. Монотонный стрекот первой ночной цикады усугублял ощущение беспокойства.

В полнолуние Андрюха плохо засыпал. Что начали творить идиоты — настоящий цирк. Полная выпуклая луна, то пропадала в облаках, то вновь заливала меловым светом палату. Дураков начали посещать демоны.

Большинство метались во сне, вскрикивали, стонали, бредили. Некоторые бились в приступе эпилепсии. Казалось в самом деле наступило время разгула нечистой силы.

Да еще запах. Многие дураки гадили под себя в полнолуние. Убирали за ними только утром.

Колбин всю ночь орал в «телефонную трубку», наутро встал весь в говне. Дерьмо в волосах, размазано на щеке, постельное перепачкано. С утра его заставили перестилать постель. Он старую простынь скомкал и запрятал в Андрюхину тумбочу.

— Тс-с, — он заговорчески подошел к Лапе. Я тебе простынь подарил. Только не выдавай меня, договорились ? — на полном серьёзе прошептал он.

Из-за разорванных, черных облаков неожиданно- резво вышла насыщено- полная луна, отчетливо залив стены палаты ослепительно- холодным, светом.

Славик вскочил с кровати. Как зомби, выставив перед собой руки вперед с повисшими вниз кистями, с закрытыми глазами пошел по палате. Лунатик невнятно бормотал под нос на родном языке. Хотя ни одного слова не знал в обычное время. Его движения очень напоминали восставшего с того света. Подойдя к кровати Юрика Гондо, начал долбить того кулаками. Уснувший параноик, вскочил, ничего не понимая спросони, завопил настолько диким визгом, что у Андрюхи заложило уши.

Женька стоял на коленях на полу и всхлипывая крестился на луну в окошке.

— Почему? — Он визгливо всхлипнул. За что они так с Фиделем Кастро поступили? А? Ведь он... — богомол начал заикаться невнятно глотая слова.

Утром долго искали Метлика. Нашли его под кроватью Колбина. Забился в самый угол. Глаза затравленно бегают. Как забитая собака он сжался трясется. Коллективно выволокли из-под койки. В кармане клептомана лежала разноцветная зубная щетка Савелия.

В конце весны, на территории дурдома скопилось много разбросанного мусора. Руководство решило организовать субботник.

Два дня, дураки всей гурьбой, собирали разбросанные бумажки, сосновые шишки. Граблями чистили газоны от прошлогодней, сухой травы и осенней листвы. Весь мусор на носилках относили на задний двор за гаражами и сваливали в большую яму для сожжения.

За пару дней яму наполнили и оставалось за малым — почистить территорию около гаражей и хозяйственного склада.

Складовщик — веселый дядька с монголоидным типом лица, сам в этот день вызвался быть трудотерапевтом.

Он набрал в корпусе десяток ( по его мнению самых трудолюбивых дураков) и привел к складу.

— Перекурите мужики, — добродушно разрешил складовщик. Я пока посмотрю фронт работ.

Дурдомовцы расселись на ступеньках крыльца. День выдался солнечным и безветренным. Пригретая солнцем земля, скинув снежную шубу, дышала свежими, почвенными испарениями. Местами из-под прошлогодних листьев пробивалась зеленая трава. Куцие ветки ивняка набухали желтыми почками. Свежий запах весны с примесью дыма от не желавшего разгораться мусора окрылял и вдохновлял. С сосен с каждым порывом ветра осыпаются трепыхая в воздухе старые сухие иголки. Несколько штук упало Лапе за шиворот, легонько кольнув острым жалом в шею.

Около склада разбита цветочная клумба, густо заросшая прошлогодним бурьяном. В сухой траве игриво резвился маленький, серо-полосатый котенок. Его притащил либо сам складовщик, или подбросили из соседней деревни, кто-нибудь из обслуживающего персонала.

Котенок весело гонялся за жуком, перелетавшим с одного стебля на другой. Насекомое присело на стебель, бурьян задергался.

Завидев качавшийся сухостой, котенок пригнулся для броска, по-охотничьи припал лапами к земле, приклонил мордашку. Атакующе, плотно прижал ушки к голове. Мордашка серьезная, сосредоточенна на цель. Приготовившись к броску, он начал азартно подергивать кончиком хвоста, нетерпеливо притопывая задними лапками. Вдруг резво выпрыгнув свечкой из травы, он промахнулся. Жук даже не заметил «грозного хищника». Котенок выгнул спину. Ушки торчком. Вздыбил редкую шерсть и, бочком-бочком на прямых ногах, с фырканьем начал кружить вокруг стебля с насекомым.

Дураки курившие на крыльце дружно расхохотались. Наивная картина вызвала искренний смех среди однообразия скучной, дурдомовской жизни.

Наконец появился складовщик. Он притащил лопаты и грабли. За носилками отправили трех дураков. Когда весь рабочий инвентарь был на месте, складовщик раздал трудовые обязанности.

Самая «козырная» работа досталась Панцу.

Это длиннющий, долговязый жердь, под два метра ростом. Походка, движения, жесты настолько нескоординированы. Когда он вышагивает, со стороны казалось, одна нога обязательно должна запнуться за другую.

Разговаривать он не умеет, а эмоции выражал отрывисто- неразборчивыми фразами, будто глухо брехал дряхлый, цепной пес. Единственно из его брехни можно разобрать, это фамилию, которую он хоть и сокращенно, но выговаривал. Вообще звали его Пашка Анцупов, но внятно слышалось только Панц. Отсюда и прозвище. Но больше всего Новикова поразило, что Анцупова никто не может обыграть в шахматы. Когда он садился за шахматную доску, его взгляд приобретал осмысленное выражение. Своим мычанием, он старался логически размышлять, что-то объяснял, показывал на руках.

— Панц… — предупредил Савелий. Сегодня играем с Малуном и Хорьком. Понял?! Вечером котлеты на ужин. Тебе компот. Мне остальное. Без обидняков? — Васька протянул ему руку.

Дурак польщеный вниманием, удовлетворенно закивал головой.

Гена Молунов с Хорьком, олигофрены вечно обдолбленные транквилизаторами готовы проиграть и ужин и последнюю рубаху. Главное чтобы Савелий удостоил их чести и пригласил играть в шахматы или в домино. За Савелия всегда играл Панц. Васька в игре делал вид, что подает тому советы.

Всё остальное время, выражение физиономии Панца представляло собой…??? — вернее, ровным счетом ничего не выражало.

Длинные, ниже колен руки, сутулая спина, безразличный взгляд. На носу сидят круглые очки, похожие на дореволюционное пенсне. Где он их раздобыл? — черт его знает. Панц один из первых старожилов дурдома. Лет около сорока. Дурак самый исполнительный пациент психушки. Кто бы, чего ему не поручил, идиот добросовестно и беспрекословно выполнял любую работу.

— Мужики! — тут работы немного, — пришел трудотерапевт с добродушным взглядом. Давайте быстренько бревна за гаражами сложим, да песок раскидаем, — сообщил он. — А ты Паша… — он дружелюбно посмотрел на Панца. Подмети возле склада собачье дерьмо. Хорошо? — Я пока мусор схожу запалю. — Пусть горит потихоньку, все равно полусырой, — добавил складовщик, направляясь за склад.

Автоплощадка возле гаражей обильно загажена собаками и разлитым мазутом. Панц активно принялся за работу. Он метлой собирал в кучки раскисшее, собачее дерьмо, сметая его к бордюрам. Больше размазывал по асфальту. Собрав дерьмо в вязкие кучки, аккуратно зачерпывал кашу ладошками и складывал в жестяное, квадратное ведро из-под автола.

Андрюха вместе с другими дураками, быстро сложив десяток бревен к стенке, раскидав на площадке за гаражами кучу песка, сидели и спокойно перекуривали. Кладовщик ушел себе в коморку.

Яркое, утреннее светило стояло в зените. Отвесные лучи немилосердно палили, переливаясь, дрожащим, прозрачным маревом нагретого воздуха. От влажной травы тянуло душно- пряным ароматом. Невольно разморило.

Панц работал на другой стороне за углом. За ним никто не следил. Да вообще про него забыли.

Вдруг с той стороны, послышался душераздирающий, кошачий крик. Андрюха с Савелием переглянувшись, мигом бросились за угол, к складу. Тут же выбежал испуганный складовщик. Панца нигде не видно. Вся толпа разом рванула за склад, к мусорной яме.

В одном месте костер сильно разгорелся. Из него, до боли в ушах, доносились надрывные, кошачьи вопли.

Неподалеку стоял Панц. Скрестив руки на груди, он вдохновенно смотрел куда-то вдаль.

Савелий лопатой быстро выбил из костра жестяное ведро. Сверху оно сплющено. Изнутри раздавались кошачьи крики. Жесть в костре накалилось и до ведра невозможно дотронуться. Пацаны со складовщиком расковыряли лопатами сплющенную горловину. Когда ведро перевернули из него вывалилось что-то невообразимое.

Обгорелый кусок мяса нельзя назвать котенком. Даже удивительно, что он еще жив. Животное дымилось и пыталось конвульсивно шевелить лапками. Он уже не кричал, а просто хрипел. Вся шерсть на бедном животном обгорела, усы сгорели. Лапки и кончик хвоста обуглились до костей. Ужасно воняло паленым мясом. Вместо глаз сидели две кровавые, вылезшие из орбит, затянутые белесой пленкой горошины. На скрюченном тельце вздувались волдыри ожогов.

Дураки столпившись вокруг умирающего котенка, молча смотрели ошарашенными глазами на корчившийся комок. Никто не знал, что делать дальше. Всем совершенно ясно, что животное не выживет. Но сколько оно еще промучается?

Дело решил складовщик. Он поддел котенка на штыковую лопату и отнес за угол склада. Там сразу отрубил животному голову. После выкопал яму и засыпал труп землей.

Как по команде дураки повернулись в сторону Панца. Внутри Андрея взыграла какая-то пружина. Он выхватив из рук Савелия лопату, хотел замахнуться на Анцупова, чтобы раздолбить очки на его морде. Но что-то остановило…

Панц даже не реагировал на агрессивный выпад. Мельком взглянув на его физиономию, Лапа не узнал идиота. Его морда сияла от удовольствия. Безумно- шальные глаза светились садистско- блаженным огнем. Новиков застывший с палкой в руках растерялся, по телу пошла волна страха. Что у помешанного на уме, не известно. Анцупов стоял и, в задумчивости скрестив руки на груди, казалось смотрел в пустоту.

Он невольно представился Андрею вдохновленным поэтом, которого нежданно окрылила муза творчества. Дураки стояли за спиной Новикова. Многие похватав грабли, лопаты не решались подойти.

Складовщик стоял позади всех. Он казалось совсем приуныл. Получалось, что он остается крайним в этой истории.

Панц глядя безумным взором в никуда, медленно повернулся и молча расправив плечи, решительной поступью зашагал в корпус.

Картина выглядела комично. Впереди шагает Анцупов. Сзади, на некотором расстоянии девять дураков с лопатами и граблями. Позади семенил складовщик. Он суетливо- показательно пересчитывал остальных дураков, боясь потерять кого-нибудь. На самом деле, он больше всех боялся Панца, потому прятался за спинами.

В корпусе санитары сразу скрутили Анцупова и привязали к кровати. Идиот даже не сопротивлялся. Через пару минут прибежали целая когорта врачей. Заметно они не в шутку взволнованы.

Панца, прямо на кровати перетащили в отдельную, безопасную палату (помещение без окон, обитое внутри войлоком). Через пару дней помешанного увезли в неизвестном направлении. У Андрюхи долго перед глазами стоял обгорелый котенок.

Многих дураков, как больных людей, поставили на группу инвалидности. Назначена социальная пенсия. Тем, кому по- жизни «мой дом — дурдом». Деньги они конечно не получали на руки, но при больнице числилась социальный работник. Когда поступала пенсия, они писали на листочке или диктовали ей, что хотят купить, а она уже, списывала с их счета деньги и покупала в коммерческом магазине при дурдоме, сладости, сигареты, мыло, зубную пасту и прочее.

В соседней палате лежит вечно счастливый Ванюшка ( его так все называют). Деду за шестьдесят. Он всегда и всем улыбался, смотря на окружающий мир небесно -голубыми глазами безвинного младенца. Когда приходила соц. работник, он заказывает ей продукты, сразу на всю пенсию.

Вечером она принесла в полиэтиленовом пакете сладости. Дед сразу пригласил Ваську, Андрея, Женьку, разделить с ним трапезу. Парни разумеется не отказались.

Ванюшка начал доставать из пакета продукты. Грамм двести халвы, два блока сигарет «Тройка», кило ирисок, кило карамелек, кило печенья и две банки вареной сгущенки.

Савелий всё разделил по- справедливости. Деду достались три пачки сигарет и банка сгущенки.

Конфеты и халву он имеет исключительное право получить у Васьки по первому требованию. В пределах разумного конечно. Остальные сладости считалось пойдут в братский общак.

На утро дед уже забудет, что он тоже в доле с братского общака. Через пару дней Ванюшка смиренно роется в мусорке выискивая заплеванный бычек.

А сейчас, пока Андрюха с Васькой «помогали» ему вытаскивать из пакета сладости, подошла соц. работница и протянула старику ведомость.

— Вот здесь, где галочка распишись Ванюша, — передала дураку авторучку.

Дед чиркнул какую-то загогулину и отдал ручку обратно. Писать и читать он не силен. Под старость его научили лишь ставить, что-то вроде росписи.

Андрей заглянул в бумажку. Роспись стояла напротив цифры две тысячи рублей.

Солнце изредка пробиваясь сквозь рваные облака, то затеняло, то ярко освещало палату. Из коридора доносились визги дерущихся дураков. Вслед за ними раздались маты санитара. В углу скрипела кровать дрочившего под одеялом Колбина. Через открытые форточки шурша занавесками порывами врывался влажный, весенний ветерок, доносивший аромат соснових игл, хоть на миг прогонявший застоявшийся запах старой мочи и хлорки в палате.

Когда отошла социальный работник, Андрей удивленно обратился к Ваське:

— Это чё? — за пару килограмм конфет, у него месячную пенсию списывают?

— Слышь, не суйся в это дело — прошамкал Женька, уже набитым ртом, бросив настороженный взгляд назад. Не у тебя бабки списали.

— На проходной магазинчик для персонала, в нем и дураков отоваривают, — продолжал Васька. Мне, как то Борька — трудотерапевт проболтался, что магазинчик, собственность главврача. Дураку поступает пенсия. Ему покупают конфет, рублей на двести, а стоимость в ведомости пишут на две тысячи. — Идиоты ведь не соображают, как у них деньги воруют…,— усмехнувшись, развел он руками.

Ванюшка стоял рядом. С детской наивностью ковыряясь в носу, он блаженно улыбался, не понимая, что разговор о нем.

Вечером Андрей пошел за водой в санитарку. Дверь в дежурке приоткрыта, он стал невольным свидетелем разговора. Савельев полушепотом говорит санитару:

— Иди быстрее, богомол на толчке дрочит… Только тихонько подходи, — добавил он.

У Андрюхи глаза на лоб полезли, едва не поперхнулся.

Васька быстро шмыгнул из санитарной комнаты. Новиков стоял за дверью с выпученными шарами :

— Ты чё скотина делаешь? — пробасил Лапа разведя руками.

Савельев испуганно вздрогнув, остановился.

— Он на меня постоянно стучит…, — уводя взгляд быстрее ретировался он.

У Андрюхи пропал дар речи. Он минут пять стоял у окна в коридоре, задумчиво глядя в пустоту. Небо застлано серой пеленой. Шумливым гулом мелко трепыхавших крыльев, рассекая низко над землей воздух проносятся стрижи, предвещая скорый дождь. В полуметре на полу, прислонившись к стенке, в луже мочи сидит полный кретин. Раскачиваясь взад вперед с открытым ртом он однообразно мычал. Сквозь открытые форточки доносился щебет воробьев. Из палаты неслись истеричные вопли Чебурахи. Сквозь разрыв облаков в окно проник последний отблеск заката. Новиков очнулся от иллюзий, когда его прямо в веко, ощутимо-больно укусил комар. Звонко прихлопнув мерзкое насекомое, он начав приходить в себя. Неожиданно Андрюху пробило на смех.

«Опять забыл где нахожусь!» — начал честить он себя сквозь хохот.

Чтобы владеть полной информацией обо всём, что происходит в дурдоме, администрация организовала целую систему доносительства. У каждого санитара свои осведомители. Надзиратели, периодически подогревали нужных им дураков чаем. Кажется сомнительным, что они покупали заварку на свои деньги. Чай для поощрения стукачей, надзиратели получали на продуктовом складе. Осведомительство не считалось особенным западлом среди дураков, если сравнивать с зоной. Состроил невменяемую морду, затупил под непонятку: «Идиот я и есть идиот, какой с больного спрос?» Никаких понятий. Стучали все. Жека с Васькой постоянно доносят на других санитаров, медсестер, в галимую стучат друг на друга, сдают олигофренов (идиотам вообще-то это по барабану). За свои старания, они имеют награду в виде чифира. Как заметил Андрюха, подпольно заработанный, таким способом чай, под матрацы прятали, едва не половина пациентов корпуса. Через неделю, Отрепьев с санитарами из другого корпуса делают шмон. У кого находили заварку, ложили на вязки. Свои санитары из третьего корпуса шмонали дураков уже в соседнем бараке. За то, что обнаружили и отмели у идиотов чай, им ставились галочки. В конце месяца выплачивалась премия за бдительность.

Делиться секретом в дурдоме или коллективно, что-то планировать…— Как сказал Генрих Мюллер: «Что знают двое — знает свинья».

От переизбытка эмоций Лапа звонко съездил сидевшему рядом дауну ладошкой по уху. Идиот только громче замычал, завалившись боком в лужу мочи на полу. Новиков что-то глупо насвистывая вразвалку побрел по коридору.

Среди ночи Андрей резко проснулся. Холодный проливной дождь с низко- набухших туч, безотрывно долбил по стеклам. От налетевшего ветра, как бешенные колыхались деревья за окнами. Сосны яростно гнулись и вздрагивали кронами, стараясь стряхнуть с себя, как можно больше мерзкой влаги. Во всю дурь загремел гром.

Дураки в палате накачанные транквилизаторами дрыхли, как черти.

У Андрюхи раскалывалась голова. Вены на висках вздулись, приглушенным шумом пульсируя на ушных перепонках, долбились в мозгу мерными, тугими ударами. Лапа крепко зажмурил глаза, со всех сил сжав голову руками.

Как метеопат, он очень болезненно реагировал на резкие перепады давления в плохую погоду. Но попросить таблетку от головы у медсестры даже не думал. Один раз допросился... Больше садиться на уколы у Новикова желания не было .

Помещение дышало промозглой сыростью. Темный свод неба за окном разорвался. Молния, разгребая мрак ночи, осветила контуры палаты. Ливень с удвоенной, бешенной силой затарабанил по шиферу. Удары грома потрясали пространство. После каждого удара мелко дребезжат стекла.

В углу на своей кровати завернувшись в одеяло и вжавшись в стенку сидел и поскуливал Вануйта.

Удары грома сотрясая землю и воздух, рубили по ушам. Ветвистые молнии резали небосвод на части. Раскаты перешли в неумолкаемую канонаду.

Лапа встал и дошел до Славкиной кровати. Присев на койку, он как можно спокойнее положил Вануйте руку на плече.

— Ну что ты, как дитя малое…— спокойно ухмыльнулся Новиков. Это просто дождь идет и ничего страшного, — как можно добродушней произнес он. Не нужно бояться, успокойся…

Чунга прижался к Лапе плечем всхлипывая и вздрагивая всем телом.

Внезапно, ослепительно- яркой вспышкой небо разорвало пополам. Гигантская молния, разрывая тьму толстым, изломанным зигзагом врезалась в землю за лесом, где-то в стороне от проходной.

Вануйта резко взвизгнул. В дверях появился полусонный санитар. В эту ночь дежурил черт, который несколько месяцев назад выгнал Андрюху на трудотерапию. После той стычки вертухай часто дергал и старался придраться к Лапе по любому поводу.

— Вам чё? — отдельное предложение надо? — прошипел надзиратель. Все спят, а они… На вязки захотели? — он повысил голос.

— Да вот… — Новиков показал рукой на чунгу. Грозы боится. Как бы эпилепсия не тряхнула.

— Ты чё мудак! — медработник замахнулся на Славика кулаком. Не будешь спать… — аминазин в жопу давно не кололи?

Со рта санитара крепко несло слащавым запахом анаши. Новиков молча поднялся и заковылял к своей койке. Накрыв голову подушкой он не заснул до утра.

В самом конце мая, один из трудотерапевтов, собрал на работу целую толпу дураков. К корпусу подогнали дурдомовский автобус, развозивший по домам медперсонал больницы. Человек тридцать дураков повезли куда-то далеко, за территорию психушки. Как объяснили в колхоз. Вскапывать поле для картошки.

Андрей сидел рядом с Васькой и радовался в душе. Солнце с облаками казалось плыли наперегонки с автобусом. Ветер в окошко приятно обдувал лысину. Грязно- ржавая Исеть, густо заросшая по берегам камышами и редкими, дымчато зелеными кустами можевельника, стремительно разгонявшая свои воды с Уральских склонов, неслась по тайге бурным течением, сверкая, как мутное зеркало. Автобус потряхивал и скрежетал, медленно переваливаясь по разбитой дороге. В течении всего пути попадались только заброшенные деревни и железные опоры высоковольтной ЛЭП, стоявшие среди поваленных деревьев, на вырубленных через тайгу просеках. Хоть какое-то разнообразие, сменить обстановку от муторного, дурдомовского однообразия.

Вдоль дороги деревенский пастух с длинным хлыстом, в тяжелых, резиновых болотниках на ногах, гонит трех коров. С передних сидений донесся возглас неподдельного восхищения:

— Коровы, коровы !!!

Половина автобуса прильнули в окнам. Впереди сидят олигофрены братья Баймурзины. Хрен его знает, как они получались братьями? Одному восемнадцать, второму за сорок. Но считаются братья. При чем старший выглядел моложе. Может из- за отсутствия умственной активности и мыслительных процессов в черепной коробке, на его лице ни одной морщинки? Возраст младшего, по перекошенной морде, напрочь побитой оспой и чиряками, вечно воспаленными, бездумными, по- стариковски страдальческими глазами и заячьей губой, определить невозможно.

Автобус притормаживая, сбавил ход, стараясь объехать глубокие ухабины, выщербленные на асфальте.

Одна буренка остановилась. Тупо повернув рогатую морду, протяжно замычала. Потом задрала грязный хвост. Из-под него вывалилась и шлепнулось на асфальт густая, жидкая масса. Брызги полетели в разные стороны.

— Ты корова ! — восхищенно выкрикнул старший Баймурза, поворачиваясь к младшему.

— Нет ты корова...

— А ты циклоп…

— Ты циклоп, ты сковородка, ты картошка тухлая…

— Ты жаба…

— А ты, ты… Мама приедет, машину привезет, я тебя позадавливаю…

— А я всем расскажу, ты ночью обосрался в трусы…

Новиков кисло скривился, уперев ладонь в щеку:

« Черт побери! Только на минуту стоит забыть про дурдом, нет… Спешат напомнить.»

Привезли в большую деревню. На самой окраине, возвышался настоящий замок, в восточном стиле отдаленно напоминавший Тадж Махал.

Андрюха рассеяно огляделся. Из соседних дворов доносились крики петухов, блеяние коз. За речкой стучала телега, мычали коровы. По улочке хлопая ушами беззаботно пробежал облепленный репейником пес.

У кривобокой избы, через дорогу напротив, на приземистой лавке, дремал старый, сморщенный бабай в калошах и зеленой, татарской шапочке на голове. На носу очки с толстыми линзами.

Грязные куры бродили между луж на дороге, разгребая лапами сухой навоз. Что-то клевали из него. На заборе вверх дном насажены стеклянные банки. От уличной помойки поднимался пар. Воровато выглянула с соседней подворотни разбойничья морда тощего кота с подранным ухом.

Двухэтажный особняк с подземным гаражем густо обсаженный кустами рябины, смородины, цветами и молодыми саженцами Ранета, резко контрастировал, на фоне деревянных домиков небольшой, татарской деревни.

Дураков повели на огороженное, картофельное поле, размером с гектар. Трудотерапевт раздал лопаты и показал, как нужно перекапывать огород.

— Такое ощущение, что не колхозное поле, а огород председателя, — Андрей удивленно посмотрел на Ваську с Женькой.

Парни дружно загоготали.

— Это фазенда Ибрагимова, — сквозь смех подсказал Васька. Мы сейчас огород вскопаем. Посадим картошку. В августе будем собирать.

Он размахнувшись пнул ногой сухой ком земли. Земля рассыпаясь пылью и мелкими камешками полетела в стадо идиотов столпившихся у забора.

— А нахрена главному столько ? — не допетрил Андрюха, сморщив лоб.

— Мы в прошлом году выкопали, — продолжил Женька. Собрали в мешки. Потом в дурдом целую неделю возили. Каждый мешок взвешивал складовщик, сгружали на склад. Оформлялась картошка, как закупка у фермера для нужд больницы.

На ветку ранета в паре метров от Лапы присел пушистый воробей с желтым пухом около клюва. Нахохлился, распушил хвост и начал чистить перья. Безотрывно потупив взгляд, Новиков задумчиво уставился на птаху. Воробей склонил голову высматривая, чем поживиться на земле.

Машинально нащупав в кармане фуфайки, небольшой кусок засохшей корки от хлеба, Андрей бросил её под дерево. Увидев хлебную крошку птица вспорхнула с ветки. Недоверчиво поглядывая на Лапу бусинками глаз, она запрыгала, схватив хлеб.

Вдруг с другого куста, шумно разрезая крыльями воздух, на него набросился другой воробей. Нахальный, шустрый, с куцым подранным хвостом, с растрепанными перьями грязно-бурой окраски, он быстро отбил крошку у молодого. Громко чирикнул. Повернувшись задом, брызнул жидким пометом, оставив на земле белое, склизкое пятно. Схватив клювом крошку, вспорхнул, шумно взмахнув крыльями.

Растерявшийся молодой воробей, обиженно чирикнул и позорно запрыгал в кусты смородины.

Лапа вышел из задумчивости. Оторвавшись от птиц он поднял глаза и медленно перевел взгляд на Тадж Махал. Для главврача, дурдом и бесплатная рабсила и собственный рынок сбыта. Не хило он раскрутился. При таком размахе не фазенду, можно дворец построить.

Лето наступило вяло и монотонно. Ничего нового оно не принесло. Пошел пятый месяц Андрюхиного, добровольного заточения.

День был выходным. На трудотерапию никого не погнали. За окном, через настеж открытую раму, шелестела ветками молодая береза, зеленели ива и ольха. Как океан, шумели кроны сосновых великанов, у земли воздух неподвижен и сух. Пахло смолой, сухой хвоей и багульником. Слышалось разноголосье лесных птиц.

На полу, посреди палаты, сидит Карман, скрестив ноги и потупив взор, в одной безразмерной, рваной майке без трусов. Руками он держался за босые пятки, легонько раскачивался. Нудно повторяя: — больно мне больно, ой как худо... Умереть буду скоро...

На ногах длинные, загнутые ногти. Вдруг без всякой причины, его физиономия расплывается в улыбке. В глазах идиотская блажь.

— Весело, весело, встретим новый год... — брызгая слюнями пропел Карманов, игриво покачивая лысой башкой.

Андрюха, Васька, Женька, еще пару парней, от скуки забивали козла. По палате четко разносились щелчки доминошных костяшек. В углу палаты от стенки к стенку вдохновенно расставив в стороны руки с бездумными глазами кружил один из идиотов, безостановочно повторяя бу-бу-бу…

В палату заглянули Шама с Гробом. Не смотря, как-бы игнорируя парней, игравших в домино. Обращаясь к остальным дуракам, Шама беспрекословным тоном прошипел:

— Э-е-й! — черти… Сёдна на ужи-ин никто не будит жрат. Всэм панатна?

— Пока Жака с вязок не отпустят… — добавил Гроб. Все слышали?

Андрюха с Савелием переглянулись. Шама с Гробом побежали объявлять голодовку в следующую палату.

Через пару минут к Лапе подошел Хеш.

— Это пацаны… — начал он издалека, обращаясь сразу ко всем. У меня чай есть… — он многозначительно посмотрел на Андрюху. Потом чифирнем…— в голосе слышались заискивающие нотки. Своим видом, он упрашивал поддержать голодовку.

«Шрека» Жакмагулова с утра положили на вязки. На завтраке он избив двух дураков, забрал и сожрал их порции. Теперь Хеш решил организовать всеобщую голодовку, чтобы Жака отпустили.

Когда Сехниев ушел, Андрей с Женькой и Савелием, несколько минут молча переваривали новость.

— Да ладно… — скривился Лапа. Скажем, что в домино заигрались, да забыли про ужин. С нас маленький спрос…

Трое дежурных с санитаром принесли с кухни жратву. За хлебом всегда снаряжали Кучума. На плечи тупо-здоровенного имбецила навешивали сразу два огромных мешка с буханками, килограмм на пятьдесят. За работу его премировали каждый день лишней полбулкой хлеба. Сколько неподдельного счастья в глазах олигофрена в такие минуты.

На обеде вечно голодный идиот, сожрав за пару секунд свою порцию, покорно становился у соседнего столика и смиренно ждал. Некоторые дураки оставляли ему объедки. Он старательно вылизывал остатки каши в чужих тарелках, обгладывал недоглоданные кости, высасывал раскисшие сухофрукты из компота, всегда культурно благодаря тех, кто оставлял ему помои. Шама с Гробом смачно наплевав полную миску хорчков, заставляют его широко открыть рот и заливают в глотку. Кучум не возражает. Поначалу санитары долбили его дубиной, чтобы отучить, но потом плюнули на олигофрена.

Огромная кастрюля с киселем, большое ведро с котлетами и два ведра с макаронами, одиноко стоят посреди столовой. Между ними с тупым недоумением стоял Кучум с мешками за спиной. С губы свисает длинная слюна. Он крутит маленькой, лысой головой с огромными, оттопыренными ушами, глаза в кучу, глупо моргает зенками и никак не может сообразить, что происходит, что ему делать.

Дураки начали потихоньку подтягиваться в холл. Между ними шныряют Гроб с Шамой и злобно предупреждали, кто притронется к «помойке», будет иметь дело с Хешем.

— Ну ты чё, мудак — не понял? — резко наехал гроб на Кучума. Не дай бог будешь жрать…

Дураки животной толпой, нерешительно столпились вдоль стенок столовой. Голодными глазами они уставились на ведра. Приглушенный, недовольный шепот невпопад. Нервная толкотня.

Когда с кухни, из соседнего здания приносили пищу, дежурные идиоты сразу относили бачки в буфет. Санитарка накладывала порции, а дураки расставляли их на столы. Сегодня дежурные не отнесли емкости в буфет и ведра стоят посреди холла.

Андрюха с парнями даже не вышли в столовую. Они с показательным азартом, продолжали резаться в домино.

Из холла раздался дикий визг. Лапа с Женькой переглянулись. Истошно голосил Чебураха. Он стоял за спинами других дураков, как вдруг нервно затопал ногами, его затрясло, истерично начал долбиться в стенку головой. Расталкивая толпу он кинулся к макаронам. За ним сразу последовал Снегирь. Дальше сдержать дураков невозможно. Кисель разлили. Макароны, котлеты летели в разные стороны. На полу, в растекавшейся луже, дико рыча, толкая друг друга, хватая один другого за волосы, разрывая пижамы, боролась толпа идиотов.

Подошедший к двери Андрей, еле сдерживая улыбку, молча взглянул на Хеша. Сехниев играя желваками, злобно плюнул на пол. Развернувшись он молча побрел себе в палату.

«Протест солидарности» захлебнулся в зародыше.

В первых числах июня наступила устойчиво-жаркая погода. Солнце палило нещадно. Да еще, как назло прорвало водопровод. Пока сантехники чинили, воду в корпусе перекрыли. Дураки мучались от духоты. Пить кипяченую воду из общего бачка Хешу с кодлой западло. Запрягли коридорного шныря, дурачка по кличке Тузик, раздобыть им воды.

В холле орет телевизор. В тон ему на весь коридор картавым голосом подпевает один из олигофренов. — Мальчих гхочет в Тамбов… Мальчих гхочет в тамбов… Из туалета доносятся стуки сантехников. Жара, пыль, жирные, зеленые мухи жужжат на окне… Кучум провожает их жадным, голодным взглядом. Прошлой осенью его любимым занятием была ловля мух на окошке. Наловив целую пригоршню, он с хрустом щелкал их, как семечки. Один раз прихлопнув муху на окошке он случайно разбил стекло. За это санитары долбили его дубинками по голове пол часа подряд. От мух отучили.

— Туз! — слушай меня сюда… — подойдя вразвалку к забитому дурачку со шваброй, грубо наехал Гроб. У медсестры графин с водой стоит на посту. Как хочешь проси, а чтоб воды притащил… — Понял? — Давай вперед… — Пять минут тебе…

В соседней палате «отдыхает» дитя гор по имени Дауд. Его история вообще…

— Мы с дядя Саид прадаваль на базарь бащмак… — рассказывал он. Дадя Саид ушоль, а я осталься старажить тавар. — А на улица вай холядна, я замерзьнюль сильна-сильна. Али дал мине водка, чтоби я не замерзьнюль…

Умственно отсталый Дауд из горного, Азербайджанского села. Дома, зная о его болезни, родственники запрещали пить пиво. Он с дядькой приехал в Новый Уренгой торговать обувью на открытом рынке. Дадя Саид отлучился в туалет, оставив Дауда сторожить разложенный на прилавке товар. Хачик, непривыкший к сибирским морозам задубел конкретно. Соседние торговцы согревались на морозе водкой. Налили ему стакан. После чего Дауд оказался в дурдоме.

В дальних, высокогорных кишлаках средневековье. Дауд не знал туалетной бумаги. Он ходит по нужде с бутылочкой воды. Вернее фигурная, сразу заметная бутылка из-под ликера, всегда стояла, наполненная водой, в углу туалета. Санитарки, которые мыли в корпусе пол знают об этом. Бутылку не трогали. Дураки и подавно. Самый последний гребень считал западлом притронуться к бутылочке Дауда.

Тузик быстро притащил в палату Хеша свежей, холодной воды. Через несколько минут, в палату заглянул Дауд.

— Эй! — возмущенно наехал он на Тузика. Ты зачемь из мой бутилька весь вада забраль?

Тузика, вместе с ним и Дауда били долго и жестоко. Когда наконец прибежали санитары, Туза немедленно пришлось везти в городскую травматологию с перебитой челюстью, сломанными пальцами и отбитыми почками.

Хеша с компанией закрыли в отдельную, наглухо закрытую комнату. Через сутки приехали менты и увезли их в следственный изолятор.

Недаром говорят: «с кем поведешься - того наберёшься». Андрюха не раз подмечал, как Отрепьев направляясь, куда-нибудь в одиночку по дорожке вдоль корпуса , тихо разговаривал сам с собой.

Вечерние, длинные, косые тени ложатся на траву. Шелестят сосны, словно бормоча кроной над головой. Изредка с порывом ветра на тропинку осыпаются старые, пожелтевшие, сухие иглы или мусор с ветвей. Психиатр идет по дорожке перед корпусом и разговаривая себе под нос, усердно жестикулирует руками. Неожиданно подловив себя, что его могут видеть со стороны, быстро останавливается и, испуганно зыркает глазами по сторонам, не смотрит ли кто? Со стороны его поведение, выглядит комично. Человек не посвященный, легко примет самого Отрепьева за малость помешанного.

В таком примерно разрезе проходит Андрюхина «одиссея» в «реабилитационно -восстановительном центре». Через месяц перестали давать таблетки, даже витаминки отменили. Принудительный, сорокапятидневный срок давно истек. Заканчивался четвертый месяц «добровольного» заточения в дурдоме. Но «дергаться», как выразился врач, он даже не старался. Несмотря на то, что скучать не приходилось. Едва не каждый день преподносил сюрпризы. Время тянулось медленно.

Медленно, нудно тянутся дни… Безотрывно находясь в замкнутом пространстве «клетки», в однообразном окружении общества дураков, Лапа подловил себя, что начинает сходить с ума. Непроизвольно он начал копировать поведение, манеры, даже образ мышления пациентов. Один раз на обеде, Андрюха вытащил из носа длинную соплю и предложил дураку за соседним столиком. Девиантное поведение это в нормальном обществе. В дурдоме «остроумная шутка» вызвала восхищение, став объектом подражания.

Среди ночи Новиков вскочил в холодном поту. Приснилось, будто он нашел в мусорном баке бутылку водки и набухался. За поступок его судят всем дурдомом. Главный обвинитель Отрепьев показывал пальцем:

— Таким не место среди нас…

Андрей стоял на коленях и слезно умолял не прогонять из психушки.

«Е-моё!» — он очумело встряхнул он головой. Мозг еще подсознательно, но уже адаптировался в дурдоме. Скоро ему и сознательно не захочется покидать психушку.

Случайно Лапа обнаружил, что депрессию эффективно разгоняет разгадывание сканвордов. Периодически напрягая мозги, голова становилась на место.

Медперсонал, часто оставлял на посту недоразгаданные кроссворды. Для Новикова они лучше всяких лекарств. Каждое утро он дожидался смены дежурства санитаров, с жадностью наркомана прибирал к рукам оставленные «Кузьмич», «Зятек», «Тещин язык» со сканвордами.

Во время перекура, к подсобке, с решетками вместо окон, подбежала собака со свалявшейся шерстью, облеплена репейником. Псин из клеток, охрана иногда отпускала побегать по дурдому. Злые овчарки только в вольерах. На воле псы становились обычными, уличными «дворнягами». Зверь по-собачьи склонив голову вбок грустно уставился на Андрея, какими-то человечески- смущенными глазами. «Ну нет у меня кусочка хлеба, чтобы угостить тебя, несчастное создание за решеткой», — собака словно просила прощения виноватым взглядом:

На большой цветочной клумбе, под окнами корпуса резвились пестрые бабочки, перелетая с оранжево-черных бархатцев на желтые хризантемы. Ветерок доносит запах цветущего лета из соснового леса, выгоняя через окна тучный дым вонючей Примы. Вдоль дорожки распускались густо облепленные фиолетовыми четырехлистниками кусты сирени, наполняя пространство чудными и неповторимыми ароматами свежести. Весело щебетали пичуги на деревьях.

«Черт побери!» — псы с интеллектом. Мы в клетке. Только в дурдоме такое… — кисло ухмыльнулся Андрюха.

Он уныло перевел взгляд в другую сторону, туго выдыхая дым.

В верхнем, сыром углу курилки под потолком, разрисованном бледными, мокрыми разводами, блестит паутина. Вдруг она пружинисто задрожала. Запутавшаяся муха лихорадочно задергалась, громко жужжа.

Мгновенно выскочив из щели между досками, стремительно перебирая длинными, мохнато- суставчатыми лапками по трясущейся сети, к добыче устремился большой, черный паук. Бег упругий, стремительный. Он приблизился к жертве, быстро начал заматывать её нитями.

Под паутиной в уголке стоит Гондо и шмалит короткий бычек. На лице блаженное удовольствие.

Взгляды Юрочки и Андрюхи пересеклись. Молча, одними глазами Лапа кивнул наверх. Гондо задрал голову. Вдруг он лихорадочно дернулся, отбросил бычек и пронзительно заверещал. Брыкнулся на пол, закатил глаза, затрясся. С психозной брезгливостью начал стряхивать с лысины насекомых. Лихорадочно разрывая на себе одежду, смахивать невидимых букашек. Истерично задрыгал ногами.

Через секунду на шум ворвался толстый, бородатый санитар. Молча бросив резкий взгляд на притихших дураков, он, ни слова не говоря, схватил Юрика за ворот пижамы и потащил верещавшего психопата в палату.

Из коридора донеслись крепкие маты, свист дубинки. Дверь курилки задрожала. Вертухай долбил дурака головой о стенку. Истеричный визг сразу прекратился. На благодушных лицах остальных дураков полное безразличие.

С утра по понедельникам, врач демонстративно делает обход пациентов. Он и без того прекрасно знает что, у кого, где «болит». Обход делался для виду. Этого требовали правила.

В рассветной, лесной дымке за окошком пробивались лучи солнца. Мягкие отсветы меланхолично падали на заросли кустарника и тихо двигались меж деревьев, убегая, по извилистым, узловатым корням дальше, сквозь толщу мохнатых сосен, в бесконечную, зеленую глубину. Трещали, замирали в тенистом воздухе веселые крики птиц. Долбился дятел, мерно и озабоченно постукивая клювом. Всё тело ломило после аминазина. Голова раскалывалась на части. Нарколог все таки решил прописать Андрюхе для профилактики неделю уколов, чтобы не умничал.

В это утро Отрепьев, как никогда навеселе. Шутил, улыбался. Через пару дней он уходит в отпуск с последующим увольнением. По такому случаю пропустил сто грамм.

За ним по пятам следовал недоразвитый даун по прозвищу секретарь. Чудо появилось в дурке задолго до Андрея. Откуда оно взялось, собственно никто не знал. Дурак ко всем пациентам обращался строго на вы. Еще давно, он где-то нашел красную тряпку. Обвязав ей рукав, целые дни напролет, сидел возле дверей дежурного поста. У всех входящих спрашивал пароль.

Врач в халате, заложив руки за спину делает обход. На левом ботинке развязался шнурок и тянется далеко позади. На этом же, до блеска начищенном, черном ботинке отпечатался и хорошо заметен свежий плевок. Все видят, но никто ничего не говорит.

Олигофрен с деловым видом следовал за ним с тетрадкой и карандашем, хотя ни писать, ни читать не умел.

Отрепьев подходя к кровати больного, «заботливо» интересовался его состоянием. После чего поворачивался к секретарю и с показательной серьёзностью просит добавить.

— Ринат, а в этой палате, что происходило?

Воцарилась мертвая тишина.

— Товарифь доктоф, — подробно доложил дурак, брызгая слюнями и глотая слова, стараясь высказаться пока не прервали. Вот этот мальфик, — он показал пальцем на Метликина. Вчера пифьку руками трогал. Фто будем делать?

Савелий загоготал:

— Ринат, ты покажи, как Метля дракона гонял? — а то никому не понятно, — добавил он.

Палата разразилась смехом. Даже врач заулыбался в усы.

— Вот, товарифь доктоф, сами видите, как мне тяфело с ними, — начал серьёзно сокрушается он. Они все дураки потому-фто.

— А еще кто…

Ринат начал перечислять, кто трогает... Палата махом притихла. Десятки глаз вонзились в дауна испепеляющим взглядом.

— А этот муфчина ночью пукал, нуфно пфинять меры, — сообщил он, стоя у кровати Колбина.

— А этот таблетки изо фта выплюнуф, я сам видел, — покачивая головой, он осуждающе посмотрел на Женьку. Я таблетку нефаметно поднял и завернуф в бумафку. Вот она пофмотвите.

— А вот эти муфчины, — он переходит он на заговорческий полушепот, — вчера ночью истории про голых тёток рассказывали, я сам слыфал, — Ринат ужасающие округлил глаза.

Еще до приезда Андрюхи, его отмудохали дураки. Засунули в дупло запаленную сигарету, всей кодлой на клык намотали, нассали в рот.

Ринат, последующие два года, каждой заступающей смене санитаров, гордо хвастается, как его насиловали. При этом не упускает подробности, будто всё происходило вчера.

Яркое утреннее солнце заливало палату. Ветерок через форточку, трепыхал занавесками раскачивая сосны за окнами. Солнечные зайчики пробиваясь сквозь колыхавшиеся кроны деревьев, плескались на полу игривой рябью.

Дойдя до кровати Андрюхи, Отрепьев язвительно спросил:

— Ты чего такой загруженный! — как дела, самочувствие?

— Да-а! — как в сказке! — нехотя пробурчал Андрей, отворачиваясь с недовольным видом.

— У-у !!! — Я тебе завидую! — сказочная жизнь легка и прозаична! — «добродушным» сарказмом пошутил врач, покачивая головой.

Немного помолчав добавил:

— И всего делов! — закрываешь глаза, как ты у лукоморья…, — издевательски лоснится физиономия. — Вокруг очаровательный мир…, — Ярко светит жаркое солнце, небо голубое и бездонное..., — под ногами душистая трава..., — благовонием смолистой коры, опьяняют воздух деревья..., — ласково шелестят листья на ветру..., — птицы радужной окраски поют райские песни..., — радостно резвятся добрые, пушистые зверушки..., — теплый воздух пропитан свежестью цветов:

Отрепьев закатил глаза, покачивая головой.

— Кругом распускаются розы, лилии, ландыши. Пышно цветут жасмин, орхидеи, магнолии, — источая волшебный, дурманящий аромат..., — в воздухе порхают пестрые бабочки и стрекозы...— Снежной ватой плывут облака... — Розовые волны заката сливаются с берегами голубой лагуны...

Он замолчал на пару секунд, глумливо смотря на Новикова:

— Ты проваливаешься в бесконечность счастья! — нежно прижимая к груди, самое бесценное и желанное: — не раскупоренную бутылку мутной бормотухи. Но в твоих глазах «живительная влага денатурата», — кристально-чистая и лазурная…, — словно серебристая, утренняя роса!

Он снова прервался, что- то обдумывая:

— Журчанием весеннего ручья наполняется немытая чарка. — Глухой дрязг стакана звенит, словно горный хрусталь...

Нарколог вдохнул порцию воздуха:

— Волшебное «благовоние» суррогата, заставляет забыть о тревогах и проблемах. — Залпом накатываешь первую стопку. Ласковое тепло разбегается по телу. — Эмоции переполняют несказанным восторгом. Хочется прыгать и петь...

Он с покровительной благосклонностью, усмехаясь глазами, взглянул поверх очков:

— Сладкая дрема окутывает твое существо. — Лежишь и вдыхаешь «аромат» своего перегара, — такой отвратительный и до боли привычный...

Врач приостановился, поправил на носу очки:

— Однажды, вкусив сто грамм «волшебного нектара», попадаешь в тот сказочный мир.

Нарколог прикрыл глаза и покачал головой.

— Он лунной серенадой манит снова и снова...

Лапа потупив взор, молчит. Тишина в палате. Только натужный сопот.

C ехидной ухмылкой Отрепьев продолжил:

— Окунувшись в мутную пелену хмельных грёз, тебя незримо опутывает магия туманных чудес: — Где явь и сон порой неразличимы...,— где жизнь легка и необременительна..., — где с первой рюмкой забываются печали и неудачи. Душа подхватывая пьяный мотив — уносится далеко-далеко, переливаясь всеми цветами радуги...

Раздрочив себя словоблудием Отрепьева понесло. Подняв указательный палец, он состроил вдохновенного философа:

— Как мало человеку нужно, чтобы попасть в сказку?!!!

Он замолчал, подбирая подходящие слова. Вдруг реплику вставил Савелий:

— Хы! — язвительно выдохнул он воздух, — Прям сказки пьяного леса говорите какие… — тупо скривив морду, гыгыкнул Васька, отвернувшись к окну.

Притихшая палата, разом грохнула со смеха.

Врач, бросив резкий, недовольный взгляд, продолжал:

— Только твоё желание!… — он развел руками. — Пожелай! — как сладкий сон станет явью! — Отрепьев приподнял брови. — Войди в хмельную сказку…, — душа возликует блаженством! — Ничего тебе больше не нужно ? — занудно кивая головой, закончил он.

Андрюха не перебивая, уныло дослушал нарколога. По мере продолжения идиллической тирады, его лицо больше и больше кривилось в кислой мине.

— Да нет дорогой Айболит! — Лапа скривил губы. — Вы конечно великий оракул хмельных душ! — хмыкнул он. — Но я с другой сказки !!!

Едко ухмыльнувшись, он увёл взгляд.

— Она не столь прозаична, — и проще будет, — добавил Новиков, подняв глаза на Отрепьева.

Секунду помолчав он устало усмехнулся:

— В моей — чем дальше, тем круче…

Слова Лаварского отрезвили Тригелей и Батона. Оставив Новикова лежать на земле, они пошли глушить водку и обсуждать создавшуюся проблему.

Другое дело Кильянов. Напившись настолько, что еле стоял на ногах. Он всё же придумал новую гадость.

Багряное солнце медленно клонилось к закату поливая стены бокса и дальние холмы насыщено оранжевой тушью.

Каким-то образом, выехав из гаража на сто тридцать первом ЗиЛке, он привязал к нему сзади железный трос, около пяти метров длиной. Второй конец примотал к железной бочке без крышки.

Бочка двухсотлитровая, из-под бензина. Около горловины пробито отверстие. Сквозь дыру он привязал трос.

Андрей не понимал, что тот делает, но заметил, как Соболь, разгадав задумку Кильяна, закинул в бочку две толстых, ватных фуфайки.

Пока Тригели с Батоном в гараже не видели, что Кильянов сооружает, этот дурак подтащив Новикова к бочке, заставил влезть в неё. Андрей не соображал, что делает, воспринимая всё происходящее, как в тумане, он машинально влез в бочку. Кильянов завёл машину и поехал, сильно газуя.

Бочку с Андреем внутри бросало из стороны в сторону, она билась о лежащие на земле камни и бетонные столбы, об углы гаража , подпрыгивала на пригорках, крутилась и тряслась на колдобинах.

Кильянов уже один раз успел объехать вокруг гаражного бокса, когда выскочили Тригели и Батон. Последний бегом поравнявшись с кабиной ЗИЛа, вскочил на подножку. Просунув руку в кабину, через окно, поворотом ключа зажигания заглушил двигатель.

Андрей слабо помнил, кто и как вытаскивал его из бочки. Перед глазами кружилось, гараж, земля, деревья покачнулись, поплыли в сторону и стали медленно переворачиваться вверх тормашками, между ними летали разноцветные тени, тошнило и рвало. На ногах он стоять не мог. Сколько пролежал на земле, неизвестно?

Куда, и в какую сторону он побрел? - Новиков не помнил. Он вяло, будто в сумрачном полусне, просто шел, точнее плелся.

Ему не больно, не страшно, не жарко, не холодно, не темно, не ярко, и совершенно безразлично. Перед глазами всё расплывалось в тумане.

Он не понимал, какими силами поднялся на ноги и шатаясь, побрёл в сторону ворот базы. Вокруг никого. Ротвейлер или сдох, или заперт в клетке. Вторая собака не обратила никакого внимания, она не дрессированная и, держали её только для устрашения.

По приезде с дурдома, сразу с вокзала, Андрюха скорым, решительным шагом направился прямиком домой. Раннее утреннее солнце, ярко сверкало на стеклах распахнутых форточек. Встречные прохожие, с заспанными физиономиями спешили на работу. Солнечные лучи растапливали подмерзшие за ночь уличные помойки, наполняя пространство кислыми испарениями. Звонкие ручьи журчали по канавам вдоль дороги. Новиков старательно обходил весенние лужи. В прохладном зеркале под ногами, отчетливо отражались плывущие облака.

«Лишь бы не встретить старых корешей». — размышлял он. Очень не хотелось никому объясняться — куда он на пол года пропал, где обитал.

«Как меня удачно выпустили из Ботников, всего через пять месяцев? А другие бедолаги сидят там годами! — благодарил он судьбу.

После того, как Хеша с компанией раскидали по различным спецам и дурбольницам особого надзора, места в корпусе освободились.

«Как говорится: — «Свято место пусто не бывает!» — дурдомовское начальство срочно запрашивало городские ПНД о направлении в Ботники новой партии алкоголиков. Чтобы «не дай бог» — не занизить показатель количества пациентов, а вместе с ним не урезали бюджет финансирования учреждения.

Но на местах не расчитали и прислали синяков больше, чем требовалось. Куда их размещать? Администрация психушки решила выпихнуть на «волю» несколько, более-менее «выздоравливающих» пациентов. В число которых, случайно попал и Новиков. Отрепьев уволился, его место занял другой нарколог, не знавший Андрюху.

«Сейчас осмотрюсь, что да как в квартире. Завтра, прямо с утра пойду на биржу искать работу», — уверенно размышлял Лапа.

Еще подходя к подъезду своего дома, Новиков услышал звонкие, ребяческие голоса. Лампочка в этой части коридора не горела и, слабый свет падал только со второго этажа.

В темном углу под лестницей, прямо на полу, наполовину свернувшись клубком, лежал бомж. В нос сразу ударил характерный запах. Андрей остановился в проеме входной двери. Он уже поотвык от такого аромата, и невольно скривился.

На бомже надета грязно- вытертая, женская шуба с оторванным воротником. Шов на спине цигейки широко разошелся. Под ним виднелась голая спина мужика.

Спутанные волосы на голове торчат сосульками. Бомжик спал прикрыв голову руками. Одна нога чуть согнута, вторую подтянул к груди. Грязные, наполовину спущенные джинсы и босиком.

Грязные, обмороженные ноги с черными загнутыми ногтями. Грубая, шелушащаяся кожа ступней в глубоких трещинах. Замусоленная, нечесаная борода топорщилась клочками, прикрывая чумазое лицо.

Вокруг бомжа прыгали, заливаясь громким смехом трое ребятишек, лет десяти - двенадцати.

— Пьяница, пьяница, за бутылкой тянется... А бутылка не даётся... Пьяница в очко ...бётся.

Один, самый высокий из них, одетый в модную курточку, в детской шапочке с козырьком и надписью Спартак в ромбике, подбежал и пнул с размаху голову бомжа.

— Я Егор Титов... — звонко выкрикнул он, горделиво вздернув подбородок.

Башка бомжика дернулась, глухо стукнувшись об пол. Он замычал. Пацан быстро отбежал и запрыгал на одной ноге, заливаясь от восторга.

Другой мальчишка, одетый победнее, агрессивно- решительным шагом подошел к бичу. С демонстративным артистизмом взглянув на остальных, он вытащил спички, чиркнул и бросил тому на лицо. Горящая спичка застряв в бороде, ярко вспыхнула в спутанных волосьях бомжа. Пацан плюнул на лежавшего. Потом немного отбежал, кривляясь и гримасничая сквозь задорный смех.

Бомж заворочался и, приподняв голову, повернул свое опухшее, бородатое лицо.

Васька ! — Лапа сразу узнал Белышева.

Васек залитыми, опухшими глазами туманно обвел подъезд. Потом снова бессильно уронил голову на пол. Пацаны игриво отбежали дальше по-коридору, кичливо хохоча, иногда бросаясь отборными матюгами, своими ангельскими, по-детски задорными голосами.

Лапа дернулся было подойти к Белышеву, но на площадке загромыхал замок ближайшей двери. Железная дверь лязгнула и со скрипом приоткрылась.

Там жила вредная, сварливая бабка. Новикову очень не хотелось с ней встречаться. Он медленными шагами, тихо ступая назад, вышел из подъезда на крыльцо. Стал наблюдать с улицы, через наполовину приоткрытую дверь подъезда.

Сначала показалась старушечья голова, в очках за толстыми линзами. Бабка щурясь, слеповато задрав нос, высунула из приоткрытой двери голову с редкими, седыми волосами.

— А ну скотина! Давай иди отсюда! Насрал уже пьянь! Ах, ты... Я сейчас милицию позову! — картаво заверещала старуха, выглядывая из-за полуприкрытой двери.

Пацанва шумно рванула по длинному коридору, ко второму выходу из дома.

— Тут дети играют! А он заразу принес... — ворчливо надрывается старуха.

Новиков отошел подальше за косяк входной двери, подглядывая с улицы только одним глазом.

— Я тебе говорю: убирайся, а то милицию вызову! — голос бабки срывался на визг. — Из-за тебя весь подъезд провонял.

Лапа достал сигарету, начав хлопать себя по карманам, ища зажигалку.

— Поднимайся, срань! — крикнула она снова, брызгая слюнями.

За спиной Андрея резко взвизгнула и притормозила машина. Он оглянулся. Из УАЗки вылезали два мента.

Нифига себе... — Они как так быстро успели? — он потупил взгляд, молча нахмурив брови.

Менты, грохая тяжелыми башмаками по крыльцу, решительно направились в подъезд. Проходя мимо Лапы, один мельком оглядев его, бросил быстрый взгляд назад, через плече.

Лапа подняв голову, перевел глаза в ту сторону, куда посмотрел сержант. На самой верхушке бетонного, фонарного столба прикреплена видеокамера. ( Уже на следующий день прогуливаясь по своему шанхайчику, с беспорядочно раскиданными деревянными, одноэтажными бараками, оставшимися еще со времен ГУЛага, позднее перестроенных под жилье для малообеспеченных, Лапа насчитал на столбах в районе, девять камер видеонаблюдения).

Старуха продолжала ругаться и поносить Ваську матом на весь подъезд.

— Вас всех нужно облить бензином и сжечь на свалке. Куда милиция только смотрит...

— Всё, всё гражданка... — усатый старшина решительно посмотрел на бабку. Мы уже приехали.

Старуха запнулась на- полуслове. Высунув чуть дальше свой нос, она недоверчиво, слеповатыми глазами из-под очков, осмотрела ментов. Потом молча захлопнула дверь. Горевший желтым огоньком глазок на её двери потух. Бабка наблюдала изнутри.

Мент с ярко рыжими волосами, тот, что помоложе, пнул ботинком на грубой подошве, Ваську в бок.

— Белышев вставай, домой поехали... — процедил он, с какой-то злобной иронией в голосе.

Васек захрипел и начал с ворчливыми матюгами подниматься. Но встать на ноги у него никак не получалось.

Менты молча отвернув физиономии, подхватили его под руки и поволокли. Обоссанная мотня спущенных до колен штанов бомжа, волочилась по полу, оставляя на досках мокрый, зловонный след.

Они дотащили Ваську до задней двери воронка. Бросили на землю. Один вставил квадратный ключ в замочную скважину створки, провернул и распахнул. Они вместе, снова подхватили Белышева и грубо забросили в машину. Послышался грохот и Васькин хриплый стон. Машина завелась и брызгая грязью из-под колес резко рванула по лужам.

Новиков нащупав зажигалку, наконец закурил, провожая УАЗку долгим, задумчивым взглядом. Потом щелчком пальцев, резко отбросив сигарету, быстро развернулся и вошел в подъезд.

Заглянув в почтовый ящик около своей двери, он обнаружил целую кучу бумаг с печатями. Не глядя Лапа запихнул весь ворох макулатуры в карман и вошел в квартиру. Ключ, каким- то чудом лежал под половиком, перед входом.

В хате он не ожидал увидеть ничего хорошего. Грязь, бардак, толстый слой пыли кругом, плесень в раковине. Андрюха раздевшись, зашел на кухню. Достав с кармана красную пачку примы с усатым портретом Сталина, он закурил последнюю сигарету. Скомкав пустую пачку, бросил на пол. Потом вытащил с кармана почтовые бумаги.

Сизый дымок потёк по кухне в открытую форточку. Лапа жадно сделал пару глубоких затяжек, ища глазами, куда стряхнуть пепел. На подоконнике стеклянная баночка из- под майонеза, с оплывшей свечой внутри. Забегав зрачками он машинально затушил бычок в пустую пробку из- под водки валявшуюся на столе.

Среди кучи бумажек, около десятка уведомлений ЖКХ, о необходимости погашения задолженности по коммунальным услугам. Хоть уведомления за несколько последних месяцев, дата выписки на всех, стояла одним числом.

В одной, «большой» бумаге сообщалось, что гражданин Новиков А.И., за два года неуплаты коммунальных платежей за квартиру, должен внести на счет муниципального, жилищно-коммунального хозяйства — сорок тысяч рублей. С учетом набежавшей пени, за каждый месяц просрочки — в общей сумме пятьдесят три тысячи, триста рублей, двадцать девять копеек.

В другой повестке, на бланке коммунальной службы, с красочным логотипом муниципального предприятия ЖКХ, Новикова срочно приглашали явиться на комиссию по рассмотрению вопроса, о рестуктуризации задолженности. Как ни странно, комиссия назначена именно на завтра, в одиннадцать часов утра.

Следующий день начался пасмурно. Утро, окутанное влажным туманом, наполнено шумом автомобилей неизвестно с какой стороны и, протяжными гудками теплоходов с реки. В парке на деревьях раскаркалась стая ворон. Птицы густо облепили ветки еще голой березы. Душа Новикова начала протяжно наполняться смутной тревогой.

Андрюха несмело постучал в обшарпанную дверь кабинета в перекошенном от времени здании жилкомхоза. Неизменный канцелярский запах с примесью духов сирени заставил глубже втянуть воздух. Монитор на столе, с заставкой плывущих сквозь вселенную звезд, плотно обставлен кактусами в горшках. На подоконнике закипал пластмассовый электрочайник, стояли две фаянсовые чашки с чайными пакетиками в них. В вазочке лежали конфеты «Мишка на севере». За столами сидели две женщины.

— Вы по какому вопросу? — спросила одна.

— Моя фамилия Новиков, я по повестке, — ответил Андрей не ожидая для себя ничего приятного.

Тетки переглянулись.

— Да-да!…— минуточку… Они сразу засуетились.

— Марина Викторовна пригласите Николая Петровича, — попросила одна другую, а я сбегаю за юрисконсультом.

Андрей стоял около двери, мял в руке кепку.

Наконец дверь распахнулась и в кабинет, решительно вошел длинный, худощавый мужик в очках. По возрасту видно, что это либо сам директор службы, либо его заместитель. Следом зашли одна из теток и молодая девушка — юрист ЖКХ.

Николай Петрович ничего не сказав, сразу уселся за один из столов, уставившись на руки.

— Ага! — значит появился! — сразу наехала на Новикова, самая агрессивно настроенная сотрудница — походившая на экономиста или бухгалтершу.

— Вы знаете сколько ты задолжал? — накинулась она на Андрея беспрекословным тоном.

Её подхватила вторая, которую назвали Мариной Викторовной. Пол часа, обе как цепные собаки, набрасывались на Андрюху. Новиков несмело оправдывался, что лежал в больнице, что не мог найти никакой работы. Его никто не слушал.

— И что за два года ты не смог найти никакой работы? — съехидничала Марина Викторовна.

— Послушайте… — повысил голос Андрей. Я купил квартиру полтора года назад. Почему вы хотите, чтобы платил за два ? — развел он руками.

— Мы всё проверим, — деловито заверила экономистка. — Ведь так Эрна Карловна? — наконец обратилась она к молоденькой юрисконсульту.

После чего безостановочные реплики строгой комиссии, «со слюнями на губах», начались по новому кругу. На Андрюху кричали, стыдили, унижали, запугивали…

Он стоял у двери и не слушал крики. Смотря на Марину Викторовну ему стало жалко женщину. Такой, как у неё необъятно- грузной заднице позавидовала бы самая толстожопая свиноматка с колхозной фермы.

«Как она бедная усаживается на стандартный, канцелярский стул? — представлял он. Для такого огромного, до неприличия провисшего гузна, нужно не менее трех стульев».

«Да! — остались «женщины» в русских селениях…, — вспомнил он стихи Некрасова.

Чтобы не рассмеяться Андрей закусил губу. Смех в создавшейся ситуации, не совсем уместен.

Наконец голос подал сам Николай Петрович.

— Общем так! — встал он из-за стола. Вы задолжали за неуплату огромную сумму денег. Если в течении двух недель задолженность не будет погашена, то… Он многозначительно посмотрел на юриста. Мы будем подавать заявление в суд о выселении вас с жилплощади, с предоставлением менее благоустроенного жилья.

Он ненадолго замолчал, что-то обдумывая.

— Эрна Карловна, готовьте заранее документацию, на иск по выселению гражданина ! — отрезал он, нервно закурив прямо в кабинете.

«По-моему, менее благоустроенной квартирой, чем моя, может быть собачья конура или коллектор теплотрассы», — озадачено подумал Андрей.

— Но что же мне делать теперь? — развел он руками. За две недели я не смогу погасить такую сумму. Я только вчера приехал из больницы и еще не нашел работу.

— Есть другой вариант! — ответил Николай Петрович. Вы устраиваетесь на работу к нам в ЖКХ. Мы сами будем высчитывать половину жалования из Вашей зарплаты ежемесячно. Пока не погасим долг. Марина Викторовна у нас остались вакансии дворников? — спросил он.

— Нет Николай Петрович, все заняты задолженниками, — быстро ответила она.

— Какие у тебя специальности? — обратилась она к Андрюхе.

— Я юрист по образованию…

— Ну юрисконсульт у нас есть, — недовольно ответила вторая тетка. Какие у Вас рабочие профессии?

— Я служил в технических войсках. У меня корочки сварщика, электрика, и разрешение на допуск к работе с горюче-смазочными материалами.

— Вот на нефтебазе у нас, как раз и не хватает специалистов, — смягчившись ответил Петрович. В кадрах напишешь заявление на работу слесарем ГСМ. — Будешь обслуживать нефтепровод закачки солярки в топливные резервуары и, подачи в отопительную котельную. — Открывать, перекрывать вентили, — дополнил он. И пусть выдадут направление на медкомиссию для трудоустройства. Я распоряжусь в кадрах, — добавил начальник выходя из кабинета.

Вышел Андрей из комиссии по задолженности с легкой душой. Ладно уж…, — пол зарплаты будут высчитывать, на остальные как-нибудь проживу. Выпивать уже не буду, — уверенно решил он.

Город окутан пеленой белого, клочковатого тумана. Сырой воздух пропитан запахом автомобильных выхлопов. Липкая влага сразу осела на лбу. Солнечный диск висел в вышине, словно белая, размытая клякса. Мерзкие, только появившиеся комары быстро облепили шею.

Платную медкомиссию, для устройства на работу: терапевта, лора, хирурга, окулиста, невролога он обошел за два дня. Оставался психиатр-нарколог. Андрей направлялся в психиатрическую поликлинику с тяжелым сердцем.

За столом сидел усатый нарколог. Прежний старичек наверное ушел на пенсию.

— Ну и куда ты дергаешься? — ухмыльнулся тот, посмотрев Андрюхины документы. Ты состоишь на учете, как хронический алкоголик? Да еще лечился в психиатрической больнице.

Он иронично улыбнулся в усы, поигрывая шариковой ручкой между пальцев.

Вентилятор с широкими лопастями за его спиной, колыхал шторки на окне, шурша раскиданными на столе бумагами. На углу лежал журнал «Социальная и клиническая психиатрия», а на стенке прикреплен кнопками большой плакат «Алкоголизм – деградация личности», на котором уныло повесила голову бутылка, одетая в наряд бомжа. В воздухе чувствовался запах нашатырного спирта.

— И что? — ты думаешь я тебе подпишу медкомиссию для работы с горюче-топливным оборудованием? — Или сварщиком? — на допуск к аппаратам, высокого напряжения,? — Ты хочешь работать электриком?.. — на опасном производстве? — Ты у нас дурдомовец! Он иронично приподнял брови. Этим всё сказано…, — категорично закончил он, цмыкнув уголком рта.

Новиков взглянув в глаза наркологу, ужаснулся. Зрачки врача сузились и похожи на две свинцовые точки. Сколько раз Лапа видел в дурдоме такие стеклянные глаза, с застывшим взглядом у наркоманов, которых «обдолбили» психотропами. Взгляд и мутное выражение глаз он ни с кем бы не спутал.

Участковый нарколог имея постоянный доступ к транквилизаторам, сам конкретно сидел на наркоте.

Андрей ничего не сказал. Развернувшись, с силой хлопнув дверью, он вышел из кабинета.

Новикова встретила, продуваемая ветрами, промозглая сырость. На городской площади, несмотря на редкий дождь, полным ходом шумел очередной праздник Дня молодежи. Всюду разбросаны пивные бутылки, смятые пластиковые стаканчики. Ветер разносил обрывки бумажек, которые трепыхали на кустах, на деревьях или валялись намокшие в покрытых рябью лужах.

Лапа глубоко сунув руки в карманы кисло разглядывал празднество. На сколоченной трибуне горланили популярные песни провинциальные музыканты из местного дома культуры: « Увезу тебя я в тундру… — Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним…— Говорят, что Север крайний…»

— Тьфу! мать иху… — едко сплюнул Новиков.

С этой песни уже двадцать лет, неизменно начинались все городские культурно-массовые мероприятия. От «Самоцветов» тошнило. Молодые горожане поголовно распивали пиво и остальное горячительное.

После праздника, через неделю, намечался «день города», далее день…, и так далее. — «Праздник- за праздником!» — Чтобы народ не скучал!

Городские власти организовали культовые, народные гуляния, а коммерсанты прокручивали в дни мероприятий, на одном только пиве, торговый оборот, в десятки раз превышающий месячную выручку на будничном, алкогольном бизнесе. И не мудрено, ведь предприниматели в основном финансируют из части прибыли, предвыборные программы мэров городов или городских депутатов. Подавляющая масса бизнесменов, сами являются муниципальными депутатами.

Собирающаяся на центральных площадях, в дрызг пьяная молодежь, сметает с прилавков магазинов, одного пива больше, чем бичи раскупают за полгода. В конце — концов каждое, культовое, общенародное торжество, знаменательных событий превращается в обычное празднование «ТЫСЯЧИЛЕТИЯ — ГРАНЕНОГО СТАКАНА». И так каждый месяц — из года в год. Народ спивается, с молоду приучаясь к праздничным запоям или традициям « по сто грамм».

Вот и ответ: откуда появляются спившиеся БИЧи, — БОМЖи, — прочие дегенераты?

Новиков заметил знакомых парней, которые сами еле стояли на ногах, но до отказа затарились пивом и водкой.

— Ай!… — «один черт» пропадать без жилья… — хоть « с музыкой, под фанфары!!! » — направился Андрюха к друганам…

После недельного запоя с корешами, в голову пришла задумка: — Где бы раздобыть малость денег? — Может поискать цветмет на «заброшенной» базе…

После выходки Кильянова, Андрей медленно прихрамывая, плелся вдоль дороги. Шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, он направлялся к паромной переправе. Соседние города находились в тридцати километрах друг от друга. Их разделяла Обь. Во время весеннего разлива река разливалась на десяток километров в ширину. Моста между городками нет. Сообщение осуществлялось паромом.

Шагая, как в бреду, пошатываясь, не разбирая дороги, Новиков падал, полз, вскакивал, старался бежать, его заносило в сторону, спотыкался, снова падал.

В медлительно бредущем, будто в стельку пьяном мужике, нельзя узнать молодого человека.

По дороге, заметно прихрамывая, шаркая и подволакивая левую ногу, влачился исхудавший, сутулый, еле живой человек неопределенного возраста, в грязных лохмотьях.

Всё тело в синяках, кровоподтеках, рубцах и порезах.

Облик изменился до неузнаваемости: не бритое лицо, заросло жесткой, щетиной. Спутанные от грязи волосы, свисали сосульками запекшейся крови. Бледно-желтое, будто восковое лицо осунулось. Кожа на левой щеке содрана. Морщины заметно прочертили углы сжатых губ. Скулы заострились. Нос распух. Сухие губы потрескались. Страдальческие, запавшие глаза, ввалились и подчеркнуты безразличием. Правый глаз с желто- фиолетовым отливом совершенно заплыл. Под левым залегли темные круги. Равнодушный взгляд неохотно фиксировал окружающий мир.

Паром, — многотоннажная баржа, которую буксируют от одного берега до другого, специально приспособленные, рейдовые катера. На баржу одновременно помещалось до двадцати легковых автомобилей, заезжая на неё по широкому, грузовому трапу. Приходилось иногда ждать до получаса, пока баржа заполнится машинами, только тогда паром отчаливал на противоположный берег. Транспортировку ежедневно осуществляли три парома. Ширина между берегами в самом, узком месте реки, три километра. От злополучной базы до переправы расстояние около пяти- семи километров.

Каким образом, шатаясь и постоянно падая, Андрей добрёл до причала, он не помнил. Дурковатые чайки сопровождали баржу голодными криками. Изредка они плюхаясь за рыбой в разбегавшуюся от катера волну. На воде позади буксира, радужными разводами расплывались пятна солярки. Влажный, речной воздух, пропитанный запахом водорослей и тины, приятно освежал лицо. Лапа поежился от сырой прохлады.

Стоя на отходящем от берега пароме, Новиков увидел, что к переправе, на огромной скорости подъехала знакомая, жёлтая Мазда Тригеля. Ей потребовалось около получаса ждать, пока заполнится следующая баржа. Только после этого паром с иномаркой тронулся. В это время Андрей уже на другой стороне.

Он шёл по обочине шоссе в сторону города, до которого около десятка километров. Лапа даже не старался свернуть в лес и укрыться. У него совершенно не было сил. Он с огромным трудом передвигался, пройдя за пол часа вдоль трассы не более километра.

Единственное желание найти железный, арматурный пруток, которые нередко валяются вдоль дорог. Им он намеревался проткнуть сволочей из Мазды. Но, как назло, на пути ничего не попадалось.

Андрюха обернулся. Всего в полукилометре позади себя, он заметил летящую на предельной скорости, до боли знакомую, ненавистную иномарку.

Удирать в лес, взбираясь вверх по отлогу холма, у него совершенно не было сил. Новиков и без того еле стоял на ногах. Свернув с дороги Лапа кое- как вскарабкался на несколько метров вверх по склону, старясь запрятаться за ближайшими, редкими кустиками, которые даже не заслоняли со стороны трассы. Новиков прислонился спиной, к одиноко стоявшей на возвышении, полусухой, куцей ели. От досады и злости на свое бессилие, он вдавился в дерево спиной, уперевшись в него хребтом, как на последнюю в «глухой» судьбине, твердую опору.

По лазурному небу безразлично плыли облака похожие на замысловатые фигуры невиданных зверей. Красно- вечернее солнце, клонясь к горизонту, окрашивало их в алые цвета. Воздух пропитан запахом хвойной смолы и прелого, прошлогоднего мха. Распухшая, как шар кисть руки, отливая черной синевой, пульсировала ноющим подергиванием.

Обречено закрыв глаза, запрокинув голову назад, Андрей начал потихоньку сползать по шершавому стволу на землю.

«Ну вот и всё! » — сейчас они остановятся — и пиз… мне настанет!»

Ему чего-то вспомнилась квартира. «Неужели её отберут?»

Вдруг Новикова пробило на истерический смех.

— Ну нет суки! — убивать вы меня не станете, — нервозно пробормотал он. Вы сперва заставите переписать на вас хату. А уж потом?…

— А я ведь в самом деле теперь Б.О.М.Ж., без жилья ! — усмехнулся Андрюха, измучено шевеля разбитыми губами. Ну да мне собственно все одно: — что бандиты отберут квартиру, — или государство реквизирует в судебном порядке…, — с равнодушной безнадегой размышлял он. Всё равно мое обиталище теперь городская свалка… Если в живых оставят конечно? — с какой-то беспечностью подумал он.

Переключив размышления на братков, он со злобно- издевательской насмешкой, одними только ссохшимися губами прошептал:

— Вот я над вами чертями приколюсь!… — хату перепишу на Тригеля, а через неделю пристав принесет решение суда об изъятии квартиры за неуплату. — Вот вы суки побеситесь !.. — с едким сарказмом, истерически хохотнул Лапа. На душе сразу стало легче.

Скользя спиной вниз по стволу ели, на не сгибая ноги в коленях, он опустился на мох. Левая нога, не встретив на пути препятствий, свободно вытянулась по земле, а правая уперевшись во что-то твердое, осталась полусогнутой. Андрей приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, что ему мешает распрямить ногу. Пятка упиралась в какой-то камень, почти идеально круглой формы, походивший на баскетбольный мяч.

От ели до дороги, на расстоянии семи- восьми метров, шел небольшой склон. Лапа со злобой оттолкнул камень ногой, да еще так яростно, будто пудовый булыжник причина его злоключений.

Единственное, он увидел, как тяжелый валун быстрее и быстрее, подпрыгивая с глухим, каменным стуком на неровностях, покатился вниз, вылетев на дорогу. Андрей устало закрыл глаза.

Всё дальнейшее, произошло слишком молниеносно. Внезапно он услышал режущий уши визг тормозов, сразу за ним, противный скрежет железа. От резкого и громкого звука Лапа в испуге открыл глаза.

Всё, что произошло дальше, он увидел, как в замедленной съёмке каскадёрского ролика:

Мазду подбросило вверх метра на два. Сильно кренясь на лету, она стала проворачиваться вокруг оси. Приземлившись на крышу, иномарка стала кувыркаться в пологий, каменистый овраг, на другой стороне дороги.

Когда машина остановилась колесами вверх, Андрюха не стал дожидаться, когда начнут выползать подонки. На коленях он пополз вглубь леса.

Всю ночь Новиков шатался по лесу. Сначала из боязни, как заяц прятался в кустах пугаясь каждого шороха. Но постепенно страх перешел в глухую апатию.

Он безразлично, механически шагал разбитыми ногами через холмы, через высохшие болота, усеянные мохнатыми кочками. Утомительно и однообразно, сумрачные деревья расступались перед ним, смыкаясь за спиной зеленым, безликим молчанием. Новиков не разбирая дороги продирался сквозь кусты, перебирался через коряги и бурелом, вброд переходил ручьи, брел по чащебам, спускался в овраги, взбирался на пригорки. В бреду он бродил по бескрайнему лесу.

Остановился Андрюха когда почувствовал, что не может дальше передвигаться. Ноги что- то связало. Лапа начал удивленно оглядываться. Он стоял по колено в мутной, холодной трясине, которая отдавала влажным запахом гнили и прелого мха. Впереди и позади простирались топи.

Вместе с тем, ледяная вода привела в чувство, немного сняв боль. Легкое покалывание в щиколотках начало выводить из транса.

Справа и слева лежала сплошная трясина. Иногда среди ржавой, пахучей травы торчали сгнившие, черные ветки или блестели склизкие шляпки болотных поганок. Болото вздыхало, урчало и хлюпало. С трудом вытягивая ноги из липкой, чавкающей грязи, Новиков начал медленно продвигаться в сторону кустистой поросли.

Уныло тянулась буро-ржавая поверхность торфяного болота, кое-где зеленевшая пятнами мха да мертвенно-бледными проплешинами гниющих лишаев. Пробираться по болоту тяжело. Под ногами чавкала топь, едко пахло болотным зловонием, ноги проваливались все глубже. В башмаках хлюпало от набравшейся воды. Андрюха весь облеплен вонючей грязью, зеленой тиной, водорослями и бурой слизью. Хватаясь за стебли травы, он до крови изрезал руки колючей осокой.

Добравшись до ольховой поросли, не останавливаясь он начал продираться сквозь кусты.

Дальнейший путь плотнее и плотнее преграждали густые заросли, шипастый кустарник, коряги да валежник. Кусты, растопырив цепкие пальцы, вставали на пути. Новиков с трудом продирался сквозь переплетение ветвей. За ними вставали новые, другие, третьи... Казалось совершенно не будет конца непролазной бесконечности...

Он увязал по колено в грязи, противно чавкавшей под ногами, спотыкался о торчащие коряги, застревал в вымокшем, гнилом валежнике. Ветки хлестали и царапали лицо, натыкались в глаза. Он отмахивался от них продираясь сквозь жесткую чащебу.

Наконец ольховые заросли разом расступились. Лапа выполз на сухой пригорок.

Все тело, от висков до натертых мозолей, мучительно томилось жаждой отдыха и покоя. Он свалился в полнейшем изнеможении. Сил подняться не оставалось.

Задыхаясь от бессилия, Новиков лежал среди молодой, еловой поросли, отуманенный бешенным стуком сердца и тяжестью напряжения последних дней. Распростершись на мягком, сыром ягеле, даже не шевелясь, Андрей чувствовал насколько измотан душой и телом. Ныли разбитые мускулы, крупный, горячий пот слепил глаза. Монотонно стучало сердце, вздрагивая и наполняя пространство мощными, глухими толчками. Лапа незаметно вырубился.

Солнце выглянуло из-за холма, и растворяя пегую, утреннюю пелену, рассыпало золотые лучи по земле. Бледнеющая луна теряла очертания. Утренний ветерок шевеля стеблями прошлогоднего бурьяна, пробежал между деревьев. Новиков тяжело открыл глаза. По лесу щебетали пичуги.

Он встал, слегка пошатываясь от закружившейся на свежем, утреннем воздухе головой, встряхнулся и тоскливо огляделся.

Светлела нежная белизна берез, особенно яркая на фоне темно-зеленой хвои корявых сосен. Щербатые камни в пятнах серого мха. Среди них проглядывали красно-коричневые переплетения узловатых корней. Туманилась желтизна осин и кое-где красно-янтарными каплями уже набухала морошка. По берегу болота, яркой дымкой, зеленели заросли можжевельника. Местами проглядывали ягоды еще зеленой брусники.

В рассветной, лесной дымке пробивались лучи солнца. Мягкие отсветы меланхолично падая на заросли кустарника, тихо двигались меж деревьев. Незаметно по извилистым, узловатым корням сквозь толщу мохнатых елей, они убегали в бесконечно- зеленую глубину. Трещали, замирая в тенистом воздухе веселые крики птиц. Мерно и озабоченно постукивая клювом долбился дятел. Всё тело ломило, голова раскалывалась на части.