5

 

Утром они уже шли на завтрак вместе, вызывая всеобщий интерес. Лариса – высокая и крепкая, а на локте у нее повисла бесплотная кроха-старушка, в брюках и мужском клетчатом пиджаке, да в шапчонке вязаной, с кисточкой на конце, – из тех, кого по первому впечатлению зачисляют в сумасшедшие. Впечатление это подкреплялось и свекольным румянцем на увядших щечках да кокетливым взглядом, никак не вязавшимся с голыми старческими веками, тоже густо замазанными зелеными тенями.

 

Лариса точно не замечала насмешливого недоумения встречных. Она была счастлива, что теперь не одна, и кто-то в ней по-настоящему нуждается.

Первые дни она водила бабулю по парку и поселку, терпеливо поджидая, когда та останавливалась отдышаться. Они ходили вместе в столовую и поликлинику, побывали в городской бане, где с Александрой Петровной приключился сердечный приступ…

 

Обычно старуха не признавалась в усталости во время прогулок, Лариса сама замечала:

– Вернемся домой? Вы, я вижу, устали, а мне еще в аптеку надо забежать. Идите по этой дорожке, она как раз к нашему корпусу приведет, ладно?

– Нет, я одна домой не пойду,– упиралась Александра Петровна.– И я с тобой в аптеку! Все равно дорогу не найду, у меня с памятью что-то худо совсем.

– Тут невозможно заблудиться Сворачивать никуда не надо. Зачем же себя терзать? А я – бегом!

– Нет, и я с тобой.

 

И она плелась следом едва живая, а Лариса молча поддерживала старуху под локоть, когда приходилось взбираться по лестнице.

– Что же будет, когда я уеду? – сокрушалась Лариса, поглядывая на квадратные носы допотопных старухиных сапог. Так и чувствовался их жуткий вес…

– А вот уедешь – и я рвану в Москву-матушку, – грозилась Александра Петровна с удовольствием, а потом заводила новую тему, занимавшую ее больше остальных.– Вот бы мне только купить чеботушки другие. Полегче. Эти тоже хорошие, но жмут вот тут, гляди.– Она наклонялась показать, где ждут сапоги. – В икре, заразы, жмут. И тяже-елые! Мне бы полегче что-нибудь.

 

– Купим, если найдем. В местном магазинчике поищем, а нет – так в Алупку поедем.

– Пра-авда? – радовалась Александра Петровна совсем по-ребячьи.– Поедем в Алупку, я хочу в Алупку!

Найти подходящую обувь оказалось проблемой. Путешествие в Алупку превратилось в утомительное и бесплодное мероприятие. Пока они бродили по тесным магазинчикам, забитыми дорогущими матерчатыми тапками – изделием местного кооператива, пока ждали автобус на остановке, Александра Петровна, молчаливая от усталости, вдруг, словно кто-то ее заводил, произносила с неожиданной энергией:

– Мне ничего больше не надо – только чеботушечки купить! В этих сапогах все-таки тяжело. Да и жмут они вот здесь, гляди, Ларисочка!

И наклонялась к своим тощим ногам, приглашая Ларису взглянуть на это место.

– Мне бы найти чеботушечки полегче! Правда, Лариса?

– Угу, – мычала та в ответ, чувствуя, как поднимается в ней раздражение. – Обязательно найдем!

– Правда? Вот и прекрасно! А то эти сапоги жмут...

Через двадцать минут молчания Александра Петровна делала глубокий вдох, набираясь сил на очередной эмоциональный всплеск, и заводила свою песенку. Лариса и сама уже страстно мечтала найти проклятые «чеботушечки» для своей старухи.

 

6

 

Каждое утро начиналось одинаково. Лариса просыпалась от звуков приглушенного плача.

– Что стряслось? – спрашивала она, стараясь сохранить тепло в душе и голосе. Спрашивала, прекрасно зная ответ.

– Как это – что?! Снова околела, как собака! Не топят, гады! Разве так лечат туберкулез? Да тут сдохнуть можно! Ах я, дура, старая кошелка, дырявая и безмозглая! Приперлась в такую даль – для чего?! Еще жратва как для свиней, туалет – помойка, сестры – индюшки надутые! Они нас всех ненавидят!

– Зато вам врачиха понравилась наша. И она вам симпатизирует. Вон какие лекарства прописала, Обычно за такие – подарки делают, а она...

– Да у нас в институте все эти дефициты всем назначали, невидаль какая! Нет, сегодня же уеду!

Лариса молча заправляла койку, одевалась, набиралась сил, чтобы сказать помягче:

– Здесь воздух лечит, климат. Нечего вам в институте больше делать. Раз вас выписали оттуда, кто же назад возьмет? Терпите, Александра Петровна. Веде жить можно, а уж здесь и подавно.

– Вы меня извините, Ларисочка, – уже не капризным, а просто жалобным тоном продолжала старуха, – это все нервы... Надоела я вам. – Она вздыхала громко. – Я очень одинокий человек, мне внимание нужно, я так в сочувствии нуждаюсь... Вон у вас муж прекрасный и детки, а у меня...

 

Ежедневно Лариса узнавала что-то новое о старухиной жизни, сама не расспрашивала из деликатности.

– Как муж умер, два года назад, так я больше никому не нужна. А сынок…– Тут Александра Петровна встряхивалась, бодро перебивая себя.– Ничего, Шурка, держись! Не дождутся они твоей смерти! А куда мы сегодня пойдем, Ларисочка?

 

– Куда захотите.

– Мне бы чеботушечки купить, а то ходить тяжело. Я же сюда прямо из института приехала, путевка горящая была. Говорят: срочно собирайтесь! Позвонила соседке, она и чемодан собрала: что под руку попало – такая дура. Да и на том спасибо,– добавляла старуха, чутко уловив неприметный вздох Ларисы.

– У вас же сын есть. Ему бы позвонили.

 

– Сын…Так он и проводить не приехал, сама чемоданище таскала. Перед людьми стыдно было. Все глаза проглядела, ждала, что хоть попрощаться приедет. Знал же все от соседки…Нет, он в институте за два дня до моего отъезда навестил свою мамочку. Десятку одолжить приехал, а у меня самой пусто. На два дня дай, мамочка! Дала…

– Не надо было последнее отдавать. Он что – пьет у вас?

– Сын у меня хоро-оший, – сладким голосом пела старуха.

 

На этой фразе обычно она обрывала разговор, но однажды Лариса не сдержалась:

– Говорите – хороший, а вот не приезжал в клинику проведать ни разу, как сами проговорились. А как денежки понадобились – тут как тут! Все вы ему, вижу, прощаете!

– Так он был хороший, пока с этой шлюхой не связался ! – вскинулась старуха, и голос ее, до того момента ласковый да тонкий, погрубел.

 

Лариса никак не могла привыкнуть к этим неожиданным перепадам – от скулящего голоска обиженного дитяти до гневного сипения. Голос точно садился, не выдерживая накала страстей. Ларису вообще поражало богатство его модуляций, хотя и было какое-то притворство в свершении пируэта – от гнева к жалобе и обратно. «Тебя бы в мою труппу», – думала Лариса в такие минуты. Казалось, в этой женщине жили сразу две – Шурка и Александра Петровна, и они поочередно прорывались на авансцену.

 

– Я так одинока, Ларисочка, вы меня простите,– уже стонала Александра Петровна.– Вы такая славная, вас сам Господь послал мне, а я жалуюсь на судьбу, грешная, надоедаю вам каждое утро!

«Чеботушечки» купили наконец-то. Лариса этому обрадовалась не меньше бабки, но тут же оказалось – преждевременно.

На первой же прогулке в обнове Александра Петровна доконала ее своими восторгами. Останавливалась через каждые десять шагов и приглашала полюбоваться прибретением:

– Хорошие чеботушечки, правда, Ларисочка?

– Очень.

– Нет, тебе и вправду нравятся?

– Конечно, покупали-то вместе.

– И мне! Легкие такие, молодежные, прямо модные, да? И не жмут! А те сапоги жали ужасно, хоть и проносила я их десять лет почти! Вот где жали, смотри!

 

Она выставляла ногу вперед и тыкала пальцем в засаленную от времени штанину, под которой вместо икры была пустота. И так стояла, пока Лариса не взглядывала.

– А эти удачные и симпатичные, правда?– А чего ты, Ларисочка, вроде бы посмурнела? Болит что-то?

– Нет.

– Нет, болит! Я же вижу! Или я надоела тебе? Вот, думаешь, старая кошелка, привязалась! Думаешь, да?

– Нет, не думаю.

– Ой нет, думаешь! Ларисочка, ты меня не бросай! Как я буду без тебя? Вот только уедешь – так и рвану в свою столицу.

« Рвани, милая, сейчас!» – готова была крикнуть Лариса.

– Мне, милая, нужна поддержка моральная, – уже задушевным тоном продолжала старуха. – Я столько перенесла. Ведь никому я не нужна. А сын мой…

 

Лариса вздохнула

– А чего ты вздыхаешь? Устала? А я вот не устала! Хорошо, что чеботушечки купили, правда?

Лариса кивнула.

– А чего ты все молчишь? Ох, я знаю, надоела тебе. Всем я надоела, а сыну родному… А ведь я, Ларисочка, инвалид второй группы. – Александра Петровна многозначительно глянула на нее и покивала головой, словно подтверждая догадку Ларисы, по какой именно хвори та инвалид.– Но вы не бойтесь, Ларисочка! Когда у меня приступ, я не буяню, а просто плачу…

« Этого мне еще не хватало», – подумала Лариса.

 

– Я же под электричкой побывала. Черепно-мозговая травма,– сообщила Александра Петровна с некоторой гордостью.– Семь месяцев в психбольнице. Хорошо еще, что мозги целые остались. Ведь я в реанимации две недели провалялась.

Больше на старуху Лариса не сердилась.

– Как же это случилось? – спросила она с искренним сочувствием.

– А сынок избил. Мишенька мой родной. Что вы смотрите так? Не верите? Невесточка, шлюха его, держала, а он бил. Ногами в живот, потом повалили и вдвоем – по голове, пока сознание не потеряла.

 

У Ларисы голова пошла кругом.

– Спасибо соседке – вызвала «скорую». Она случайно заглянула, а так бы они… В общем, убежали, дверь не закрыли.

– А вы говорите – сын хороший?!

– Так пьяные ж были! Наверное…Разве трезвый такое сделает? В общем, меня сразу в реанимацию и повезли.

– Погодите, – не поняла Лариса.– А как же вы под электричкой оказались?

Старуха уставилась на нее обиженно.

 

– Какая вы невнимательная, Ларисочка! То совсем в другой раз было.

– Да-а, – протянула растерянно Лариса, теперь уже ничего не понимая.– И вы простили его? Все рветесь позвонить? А он…не проводил, писем не пишет.

– Так это ж давно было! В прошлом году еще, как только муж умер, Мишкин отец. Он после инфаркта скончался, скоропостижно.

Действительно путала что-то старуха: говорила, что муж два года назад умер, а теперь – год…

 

– Погодите, Александра Петровна, поморщилась Лариса, – получается, что сын избил вас…после смерти мужа? То есть, папа умер, а сынок побежал маму бить? Да еще в компании? Но за что?

– А убить хотели, – торжественно заявила Александра Петровна. – Я же их в квартиру свою не пускаю. У меня двухкомнатная, а у них одна в коммуналке. Вот сынок и хочет поселиться у меня с этой тварью, а я не пускаю. У его жены дочка замуж вышла, жить негде. Эта дочечка старше моего сына.

– Ничего не понимаю…

– Вот-вот! Сынку моему сорок два, а «падчерице» – сорок три, – засмеялась горько старуха.

 

– Сколько же тогда жене? Вы шутите, наверное?

– А жене шестьдесят! Во! – крикнула Александра Петровна.– И поверите вы, что такую невесточку можно в дом пускать без страха? Да эта баба меня сразу – в шею! И останусь я без дома вообще. Не-ет, не получится у них ничего.

 

– Да-а, – изумленно прошептала Лариса. – Чем же она его приворожила?

– Да просто обвела вокруг пальца. И расписались, представьте! Знала, видела, что я по больницам валяюсь без конца, подсчитала, что жить мне недолго осталось. А мой... лапоть, богом обиженный, под каблуком теперь, и плачет все: пусти, мамочка, а то заест совсем! Пущу, отвечаю, но только тебя одного. Кукиш своей крале передай от меня! Муж мой квартиру эту получил, выстрадал, считай; бедствовали, на кооператив копили, а пожил немного. Выплаченная.

 

– Так она им и не достанется. По закону, успокойтесь. А кто у вас муж был?

– Прокурор, – без запинки ответила Александра Петровна, чем удивила Ларису.– Военный прокурор. Я на фронте медсестрой была, а он…В общем, он до войны в КГБ работал. Его там все о-очень уважали…за справедливость. Вот!

«Мда-а», – только и сказала Лариса про себя. В фантастической судьбе старухи концы с концами не сходились, но наводить в этом порядок не хотелось.

 

– Не везет моему сыночку на женщин, – разболталась Александра Петровна, подбодренная вниманием спутницы. Они уже подошли к корпусу и остановились.– Первая жена…– тут старуха понизила голос до шепота, – отравить меня хотела. Еле-еле откачали меня в «скорой».

 

– Везет же вам, – не сдержалась Лариса, на что старуха так и вскинулась.

– Как это – везет?! Я чуть тапочки не откинула! Ничего себе – везет! Но и она, зараза, наказана по заслугам Господом.

– А эта чего от вас хотела? Тоже квартиры?

– А как же! На нее все облизываются: кукольная у меня квартирка, хоть и маленькая. Жанку он подобрал на Крещатике, тоже была…шлюха. Ей понадобилась московская прописка. Привез, меня не спросил. Куда денешься? Приняла. Молодая все же, красивая …

 

– Значит, не прописке дело, а в любви?

– Любовь? – засмеялась Александра Петровна ехидненько.– У кого любовь-то? У нее к Мишеньке? Так я и поверила. Мишенька у меня Богом обижен, не дал ему Господь внешности моей, только рост! Хроменький, перелом был такой в детстве. Лысеть начал еще в молодости. Заикается… Не-ет, какая там любовь! Да еще – лапоть, тютя! А она девка видная. Была. Сейчас от рака помирает.

 

– Такая молодая!

– Бог все видит! Хотела меня отравить – получай наказание, – жестко сказала старуха. – И нечего жалеть. Вот деток, внучат моих, этих жаль. Хорошие у меня внучата: Любаша и Тарасик. В Киеве живут сейчас, у бабки. Мне их не показывают даже, сердятся. А чего сердиться? Я им что – враг? Вот бабка вторая – это да, враг. Она ведь тоже шлюшка, прости ее, Господи.

 

– Ладно, – сказала Лариса, опуская глаза и вздыхая, – пойдемте в комнату. Они подошли уже ко входу, но похоже было, что старуха совсем не устала и готова гулять, рассказывая о себе, хоть до вечера.

 

7