Гражданка Игнатова, расскажите суду, что связывало вас с убитой Антоновой. Ограничивались ли ваши отношения только соседством, или вас объединяли совместные финансовые интересы?

- Были интересы, сынок...

- Игнатова, я попрошу вас избегать в обращении к председателю суда и другим участникам судебного процесса уменьшительно-ласкательных выражений.

- Хорошо, товарищ судья! Я не буду больше.

- Продолжайте.

- Мы с Васильевной живем на одной лестничной площадке...

- Обвиняемая Игнатова, когда вы говорите Васильевна, кого вы имеете в виду? Потрудитесь выражаться конкретно!

- Ну, ясно, кого – соседку свою, Васильевну. Ну… которую я... ударила…

 

Сморщенный старостью подбородок сгорбленной и сухой как перекати-поле женщины затрепетал мелкой дрожью. Глаза ее налились слезами. По правилам судебного заседания, ей пришлось говорить стоя, но силы были на исходе, отчасти от переживаний, отчасти - преклонный возраст подкашивал дрожащие колени. Старушка вцепилась в поручни заграждения костлявыми пальцами и только благодаря этой опоре удерживалась на ногах. Ей было восемьдесят пять лет. Муж погиб еще в сорок четвертом. Так сложилась судьба, что все оставшиеся годы Людмила Петровна Игнатова провела в одиночестве. Были подруги, были мужчины, которые обхаживали ее в послевоенные годы, было даже предложение от одного статного офицера с хорошей должностью в штабе, но в то время Люда еще надеялась на возвращение своего Коли, от которого осенью сорок четвертого получила последнюю весточку из-под Варшавы. Не было похоронки, было лишь извещение, что Николай Игнатов пропал без вести. Многие из пропавших вдруг появлялись и в сорок шестом, и в сорок восьмом, и даже в пятьдесят первом году. Поэтому, когда штабной офицер в пятьдесят втором году сделал предложение красавице медсестре из хирургического отделения военного госпиталя, она, не задумываясь, ответила отказом. Слишком любила своего Колю, слишком верила, что война пощадила его и скоро возвратит домой. Пусть инвалидом, пусть безногим, контуженным, слепым, каким угодно, но живым. Но ни война, ни пятьдесят третий год не вернули Николая. Только в восемьдесят седьмом Людмила Петровна получила письмо из КГБ, куда сделала запрос благодаря возможности, подаренной временами перестройки и гласности, где говорилось, что Николай Игнатов, попавший в немецкий плен в боях под Варшавой, был расстрелян в той же Польше в том же сорок четвертом, как изменник родины, сотрудничавший с итальянской разведкой. Место захоронения неизвестно. Все обвинения сняты.

Известие, пришедшее через сорок три года, не глубоко тронуло пожилую женщину - время излечило душевную рану. Но, всплакнув, Людмила Петровна все же почувствовала некоторое облегчение, потому что, наконец, перестала прислушиваться к шагам на лестничной площадке, в которых по многолетней привычке пыталась распознать давно забытую поступь когда-то любимого человека. Словно спала с плеч ноша ответственности за свою верность мужу, давно истлевшему в чужой земле. Но строить новые отношения было слишком поздно. Да и привыкла женщина к своему одиночеству. И сожаления не испытывала, что жизнь сложилась именно так. Смотрела на чужие семьи, на детишек, которые могли бы быть ее внуками, и не трепетало сердце в груди. Это их жизнь, а это – ее. Каждому свое!

 

- Игнатова, назовите полностью имя, отчество и фамилию той, о ком вы хотите рассказать суду.

- Что? – переспросила старушка.

Председатель с нескрываемым раздражением вдвое громче повторил вопрос, брызнув слюной на белые листы бумаги, исписанные свидетельскими показаниями и чистосердечным признанием совершившей убийство пенсионерки.

- А! Антонова Валентина Васильевна.

После этих слов воцарилась тишина. Все, и судьи, и адвокаты, и родственники убитой ждали продолжения рассказа, а старушка молчала, словно задумалась, строя следующую фразу. Пауза затянулась, и тишину прервал громкий звук голодного кишечника милиционера, сидящего около двери. Он покраснел от конфуза, а председатель усмехнулся и снова обратился к подсудимой.

- Игнатова, вы собираетесь продолжать?

Старушка встрепенулась, услышав свою фамилию, и машинально переспросила вопрос. Раздраженный председатель обратился к ней в предупредительном тоне.

- Людмила Петровна, суд ждет от вас подробного объяснения того, что послужило причиной рокового удара, приведшего к смерти Валентины Васильевны Антоновой. Расскажите нам, какие дела связывали вас с убитой, что послужило причиной вашей ссоры и что заставило вас ударить Антонову утюгом по голове.

- Она схватила меня за волосы и била по спине кулаком, а я…

- Стоп! Людмила Петровна, вы меня хорошо слышите? Я просил рассказать все по порядку! А вы мне как на лавочке у подъезда тараторите, кто кого за волосы схватил. Вы в суде, и вы обвиняетесь, смею вам напомнить, в предумышленном убийстве, поэтому будьте любезны выражаться четко и последовательно! – почти прокричал председатель, залившись краской в конце своего возбужденного монолога.

- Ваша честь! – обратился к председателю суда адвокат обвиняемой, который был предоставлен ей государством, потому что сама Людмила Петровна отказалась нанимать адвоката, полностью признав свою вину и не понимая, зачем ей нужен адвокат, тем более, что за его услуги нужно еще и платить. – Ваша честь, моя подзащитная не очень хорошо понимает, что именно ей нужно рассказать. Если обвинение не будет возражать, я хотел бы предложить суду построить выступление обвиняемой в форме вопросов и ответов. Я мог бы задавать Людмиле Петровне такие вопросы, отвечая на которые она смогла бы выстроить последовательное описание всего произошедшего между ней и пострадавшей Антоновой.

Председатель повернул голову к адвокату пострадавшей стороны и получил в ответ утвердительный кивок головой седовласого защитника, всю жизнь до самой пенсии проработавшего в прокуратуре.

- Хорошо, - обратился председатель к молодому адвокату обвиняемой в убийстве старушки. – Задавайте вопросы.

- И еще, Ваша честь, могу я попросить, чтобы подсудимая давала пояснения сидя, ввиду ее преклонного возраста?

- Я не возражаю! – ответил председатель и откинулся на спинку кресла, давая возможность адвокату вести диалог с обвиняемой.

Молодой человек усадил свою подзащитную на стул и начал беседу.

- Людмила Петровна, с какого времени вы стали соседями с Антоновой Валентиной Васильевной.

- Уже лет сорок, сыночек.

Председатель бросил грозный взгляд на старушку, но адвокат опередил его замечание.

- Людмила Петровна, я прошу не обращаться ко мне «сыночек»! Мы с вами в суде. Отвечайте коротко и четко. В каком году вы поселились по соседству с Антоновой?

- В пятьдесят шестом, как только дом наш сдали. Радость такая была въехать в отдельную квартиру! Я до этого в коммуналке жила…

- Это суду неинтересно, - прервал ее адвокат. – Получается, что с Антоновой вы прожили на одной лестничной площадке пятьдесят два года.

- Я не знаю, не вспомню сейчас, - смутилась старушка, потерявшаяся в цифрах.

- В течение всех этих лет у вас были серьезные ссоры? Может быть, обиды какие-нибудь друг на друга?

- Конечно, всякое бывало. Жизнь-то, какая долгая. И ссорились и мирились, всякое было.

- Когда-нибудь дрались?

- Да, упаси бог! Мы ж не бандитки какие! Могли не разговаривать месяц-другой, но драться – никогда! Ни я, ни Васильевна - непьющие обе. Это Семеновка из сорок шестой, та и с мужиками во дворе могла сцепиться. Ох, баба была – огонь! Царствие ей небесное…

- Людмила Петровна, как получилось, что вы с Антоновой стали жить в одной квартире?

- А, как только деньги взяли у Алексея, так я к ней и перешла.

- Вы сначала расскажите. Кто предложил вам сдавать квартиру?

- Это Васильевна придумала. Витя ее три года тому повесился. Пил бедненький по-черному…

- Витя – это сын Антоновой, который проживал с ней в квартире и покончил с собой три года тому назад, - объяснил адвокат суду. – Как Валентина Васильевна предложила вам сдать свою квартиру? Где это произошло?

- Она ко мне пришла вечером. Я ждала пенсию, а тут праздники. Васильевне принесли перед Рождеством, а мне не принесли. Я собралась, было, на почту, а на улице морозище такой, что только вышла, до угла дома дошла и вернулась обратно. Рукавички я, безголовая, в магазине забыла, а когда вернулась, их уже не было. Вот я без рукавиц-то и осталась. А в мороз руки мерзнут, аж пальцев не чувствую. Кровь уже не та…

- Людмила Петровна, давайте по существу. Что вам сказала Антонова, когда вы сидели вечером на кухне?

- Это в какой раз?

- В тот раз, когда вы решили квартиранта взять.

- А! Это на Новый год было…

- Вы говорили, что перед Рождеством вам не дали пенсию, - поправил свою подзащитную адвокат.

- Пенсию не дали перед Рождеством, а на кухне мы сидели перед Новым годом. Васильевна мне тогда и говорит, мол, живем в центре города, вокруг богачи одни, а мы даже на Новый год голодные сидим. И рассказала, как племянница ее двоюродная сдает две квартиры и живет всей семьей на эти деньги. Не помню уж, сколько ей там платят, только квартиры-то ее на самой окраине города. Я там и не была никогда. Мы то уже старые. Кроме почты да магазина своего никуда не ходим. Иногда в Собес выеду, так это для меня целое путешествие. Потом неделю отлеживаюсь…

- Значит, Антонова предложила вам сдать свою квартиру, а самой перейти к ней, пока у вас будет жить квартирант? Правильно?

- Все верно, сынок.

Судья сделал глубокий и громкий вздох, но не стал перебивать с трудом выстраиваемый разговор, который должен был прояснить ситуацию, приведшую к трагедии. На самом деле все подробности этого невероятного (по причине преклонного возраста убийцы) происшествия были описаны в деле, которое теперь лежало перед председателем. Следователь ясно выписал, что убийство произошло на почве материальных претензий двух незадачливых пенсионерок-предпринимателей. Но закон обязывал суд предоставить слово подсудимой, чтобы она объяснила все произошедшее со своей точки зрения.

- Как вы нашли квартиранта Грищенко?

- Алеша снимал комнату в четвертом подъезде у Клавки. А у нее там такая грязища! Тараканы повсюду! И сама она не моется. По подъезду пройдет, так после еще полчаса запах ее стоит.

- Людмила Петровна, за какую сумму вы договорились сдать свою квартиру Алексею Грищенко?

Старушка замолчала, потупив взор. Адвокат прервал неожиданную паузу.

- Суду необходимо знать, сколько денег заплатил вам квартирант.

- Я не могу сказать, - прошептала женщина своему защитнику. – Я же налог за него не платила. Меня за это оштрафуют!

Председатель, услышав причину заминки, вмешался в разговор.

- Гражданка Игнатова, вы находитесь в суде, в котором рассматривается уголовное дело об убийстве восьмидесятитрехлетней женщины своей восьмидесятипятилетней соседкой. Хочу напомнить, что именно вы обвиняетесь в этом убийстве. И опасаться штрафа налоговой инспекции в вашем случае как минимум – неуместно! По закону вы обязаны говорить в суде только правду, поэтому я попрошу вас не отвлекаться и четко отвечать на вопросы вашего адвоката!

- Ваша честь, я хочу поставить последний вопрос по-другому!

Председатель взмахнул рукой, давая возможность адвокату продолжать.

- Людмила Петровна, действительно ли вы получили от Алексея Грищенко арендную плату за свою квартиру в сумме - восемьсот долларов США?

Старушка утвердительно качнула головой, но по-прежнему молчала.

- Гражданка Игнатова, - снова вмешался председатель суда, - секретарь, для того чтобы застенографировать ваш ответ должна его услышать! Вы получили восемьсот долларов от квартиранта Грищенко?

- Да, - не поднимая глаз, отвечала обвиняемая.

- Где хранились эти деньги? – продолжал председатель, стараясь строгостью своего голоса ускорить ответы подсудимой.

- Под полосатым постельным бельем.

- В чьей квартире, в вашей или у Антоновой?

- У Вали в шифоньере.

- Кто положил туда эти деньги?

- Валя, - по-прежнему не решаясь поднять взгляда на строгого судью, почти шептала старушка.

- Где теперь эти деньги?

- Там и лежат.

Судья перевел взгляд на прокурора.

- Следствие что, не приобщило вещественные доказательства к делу?

- Приобщило! – ответил прокурор, поднявшись со своего расшатанного стула, времен расцвета Советского Союза. – В деле есть опись, посмотрите там, где показания соседей. Шестьсот долларов и пятьдесят пять гривен.

Председатель покопался в папке с подшитыми бумагами и задержался взглядом на одной из страниц.

- Да, нашел. Хорошо. Защита, продолжайте!

- Людмила Петровна, соседка Антонова предложила вам сдать свою квартиру и перейти жить к ней, в ее однокомнатную. Она же договорилась с Алексеем Грищенко, который заплатил вам за месяц вперед арендную плату в размере восьмисот долларов США. Правильно?

- Да, правильно, - подтвердила старушка, успокоенная тем, что вопросы ей снова задавал вежливый адвокат.

- Как только вы получили деньги, то сразу перешли в квартиру Антоновой. С кем именно рассчитался Грищенко, и где это произошло?

- У меня на кухне. Мы с Валей сидели… Нет, я сидела около окна, а Валя стояла у шкафчика. Я его «пальчиком» называю. Знаете, узкий такой, длинный…

- Кто взял у Грищенко деньги?

- Он их на стол положил. Я взяла и дала Валентине пересчитать. Она всегда хорошо деньги считала. Она кассиром работала на мясокомбинате. На нее однажды бандиты напали, когда она…

- Людмила Петровна, не отвлекайтесь. Кто предложил деньги хранить в шкафу у Антоновой?

- Так, я сама сказала, чтобы она деньги у себя в шкафу держала. У меня-то Леша поселился. Я там прятать не могла, вдруг он найдет!

- Как вы договорились делить деньги с Антоновой?

- Половина ее, а половина мне. Я ведь у нее жила.

- Тогда почему все деньги вы держали вместе, а не разделили их пополам и не положили отдельно?

- Мы сначала так и хотели, но потом поговорили и решили, что не будем их делить, а будем вместе питаться, чтобы экономнее было. Так, мы одну кастрюлю супа наварим, картошку пополам натушим. Экономнее получается. Остальное откладывали на черный день. Да вот только день этот раньше настал, чем мы ждали его, - всхлипнула старушка и утерла тощими искривленными пальцами глубокие глазницы под редкими, почти нетронутыми сединой бровями. Мелкие морщины испещрили бледное лицо. Оно походило на дряблые бока иссушенного африканской жарой престарелого слона. Когда женщина говорила, то нижняя челюсть ее начинала мелко дрожать. Чтобы унять эту непроизвольную дрожь она то и дело сжимала губы, отчего при разговоре получалось чмоканье. В уголках рта собиралась слюна. Иногда старушка утирала ее, а иногда забывала. Из подбородка торчало несколько упругих, словно пружинки, черных волосков, которые так отличались от редких белоснежных волос, укрывавших маленькую головку. Старость проела женщину насквозь, не оставив даже напоминания о далекой свежести ни в голосе, ни во взгляде, ни в осанке. Время свершило свою безжалостную метаморфозу, и тем более удивительно было наблюдать эту женщину на скамье подсудимых, обвиняемую в непреднамеренном убийстве своей соседки и давней подруги.

- Скажите, Людмила Петровна, - продолжал адвокат, - кто разменял двести долларов, и было ли это обоюдным решением?

- Мы сначала поменяли сто долларов. И я, и Валя заплатили коммунальные, за свет, за телефон. У нее за газ задолженность была тридцать гривен, она и ее погасила. Воду мы тоже оплатили. За вывоз мусора заплатили еще. За кабельное. В общем, все, что полагается, все оплатили. Чтоб долгов никаких перед государством не было. А-то вдруг с нами что случится, так долг и останется. А кто тогда заплатит?

- Людмила Петровна, а следующие сто долларов кто обменял?

- Валя ходила в банк. Я к себе зашла, пока Леша на работе был, решила прибраться в комнате. Пыль протерла, цветы полила в кухне на подоконнике – он вечно забывает. Посуду помыла, а то он на целый день ее в раковине оставляет, а тараканы – они на запах еды сразу от соседей наползут. У меня сверху Алик с девкой молодой живет. Пьют каждый день. Вот от них тараканы и лезут по всем соседям. Мы с Валей каждый год травим, а они все равно лезут. Сначала уйдут все, а потом снова возвращаются. Надо сразу тремя отравами разными…

- Людмила Петровна, скажите, когда Антонова пошла сдавать сто долларов, вы об этом знали?

- Нет, не знала.

- Ваша честь, - обратился адвокат к председательствующему, - я прошу обратить внимание на то, что Антонова обменяла деньги накануне убийства…

- Ваша честь, - прервал бывший прокурор молодого адвоката, - позвольте заметить, что уважаемый адвокат (слово «уважаемый» прозвучало насмешливо) только взялся помочь обвиняемой рассказать о произошедшем убийстве, а не произносить свою собственную речь!

- Протест принимается! Господин защитник, прошу вас воздержаться от личных пояснений и комментариев. Опрашивайте подсудимую без предвзятости.

- Хорошо, ваша честь. Извините!

 

В эту минуту на ржавый подоконник зарешеченного окна громко приземлилась пара голубей. В своей любовной игре они совершенно позабыли об окружающем мире. И уж тем более не интересовало возбужденную пару происходящее за стеклом судебное заседание. Самочка делала вид, будто хочет убежать от своего кавалера. Она поворачивалась к нему спиной и уходила на край подоконника, держа голову набок, чтобы одним глазком-бусинкой подсматривать за действиями возлюбленного. Он же в свою очередь неотступно преследовал ее, но не касался ни клювом, ни крылом, словно боясь испугать настойчивостью и нетерпеливостью. Когда отступать было некуда, кокетливая голубица зааплодировала крыльями и перелетела на противоположный край подоконника. Поклонник сиюминутно повторил ее перелет, и игривое преследование повторилось, сопровождаемое громким цоканьем когтистых лапок. Внезапно из выхлопной трубы рейсового автобуса раздался резкий хлопок. Птицы взметнулись с подоконника ввысь и скрылись от наблюдавшей за ними подсудимой.

Картина любовной игры за окном перенесла пожилую женщину на много десятилетий назад, в ее школьные годы.

 

Шел тридцать пятый. Двенадцатилетняя девочка сидела около окна в кабинете математики, как вдруг рядом с ней на ржавый подоконник с громким воркованьем и любовной суетой рухнули два голубя. Она встрепенулась от неожиданности. Увидеть голубей в последние несколько лет было необыкновенной редкостью. Начиная с лета тридцать второго, эти несчастные птицы стали пищей для вымирающего от голода населения Украины. Тогда Люда с родителями жила в Макарове, что в шестидесяти километрах от Киева. Сосед Мишка, в которого была влюблена девятилетняя девочка, ежедневно ставил силки на птиц, а по утрам ходил на рыбалку. В свои двенадцать он был единственным в семье кормильцем и, нужно заметить, отлично справлялся с этой нелегкой задачей. Именно он впервые угостил Люду голубиным супом. Было очень вкусно. Но особенно приятно было то, что Мишка сам пригласил ее на обед у костра. Были и другие девчонки, и влюбленная Людочка (так называли ее родители и все подружки) даже немного ревновала. Но у костра было весело, сытно, а главное, что Мишка уделял всем одинаковое внимание, в том числе и ей, несмотря на то, что она была младше на целых три года. А в тридцать третьем стало еще тяжелее. Люду с младшей сестрой отвезли к тете в Киев, и больше она своих родителей не видела. По деревням прокатилась инфекция, с которой многие изможденные голодом крестьяне не смогли справиться. Деревенское население сократилось вдвое. Умерла мама и отец. Умер и Мишка.

Но время шло. Вместе с ним ушли и голод и тоска. Солнечным утром тридцать пятого голуби уже не выглядели аппетитными, а несли своим воркованием веселье и надежду. Все дети устремили взгляды в окно, за которым две важные птицы, переливаясь перламутром в солнечных лучах, совершали свой брачный обряд.

 

Людмила Петровна, словно голубь, выпорхнула из зала суда, и, пролетев через многие десятилетия, вместе с одноклассниками наблюдала за влюбленными птицами. Было весело, тепло и так спокойно. Весна в разгаре, а впереди - целая жизнь. Но голос председателя вернул ее в грустную действительность, где она была исхудавшей, сморщенной старухой, убившей утюгом свою давнюю подругу.

 

- Игнатова, ответьте суду: когда вы узнали, что Антонова без вашего ведома взяла сто долларов, у вас разгорелся скандал? Вы поругались?

- Да. Она поменяла доллары и отдала деньги своему внуку. А я рассе´рдилась. Почему она у меня не спросила? Я бы никогда ничего не взяла без ее ведома! Мы весь вечер потом не разговаривали и все следующее утро… Так она даже не извинилась. Как завелась мол: «Я взяла из своих денег, а не из твоих!». А где там мои или ее, если они все вместе лежат?!

- Как же у вас получился скандал, если вы не разговаривали с Антоновой все утро? – почти усмехнулся судья.

- Я до обеда ждала, что она извинится, а потом сама сказала ей, что нужно деньги разделить и спрятать отдельно.

- И что, Антонова не согласилась?

- Почему не согласилась? Согласилась! Мы разделили деньги, завернули их в бумажки и подписали, чтоб не перепутать.

- И снова положили в одном месте? – удивился председатель.

- Сначала отдельно, но потом Валя извинилась, и мы спрятали оба пакета под полосатое белье.

- Постойте, - прервал председатель. – Так вы что же, помирились с Антоновой?

- Конечно!

- Но в деле написано, что у вас с Антоновой произошла драка на почве несправедливого раздела полученных денег, во время которой вы ударили Антонову утюгом по голове, что привело к большой потере крови и летальному исходу!

- Я не знаю, что там у вас написано, я же не читала.

- Как не читали, если тут подпись ваша стоит? Вот: «С моих слов записано верно, мной прочитано».

- Сынок, ну как я прочитаю, если очки мои дома остались!

- Одну минуту! А за что же вы тогда Антонову убили?

- Она меня за волосы схватила и по голове начала бить…

- За что? – прокричал возбужденный председатель.

- За то, что я Юру дураком назвала, - почти шепотом промолвила старушка.

Зал затаил дыхание.

- Какого Юру? - тоже почти шепотом спросил удивленный адвокат.

- Луценко*, - ответила старушка и заплакала.

 

 

* Юрий Луценко – министр внутренних дел Украины. (Прим. автора)