- Нет, Денис, в военкомат я не пойду. – Владик достал из пачки “Винстон” сигарету и прикурил от зажигалки. – Вообще это не наше с тобой дело. Есть у нас в стране демократия или нет – я уже и сам не знаю, кого слушать. Понятно, что для америкосов это лишь повод для начала войны. Но ведь и они в чем-то правы. Тут я согласен с географичкой. Каждый новый президент меняет под себя конституцию, из партий остались только три прокремлевские, остальные запрещены. Террористов поддерживаем всяких, иранских там, венесуэльских. Да ну всех этих политиканов в баню! И из военкомата тебя пошлют куда подальше, тебе ведь только шестнадцать. Короче, без нас с тобой разберутся. Может и без войны обойдется. И тебе-то нафига это надо?

Мы с Владиком сидели на трубах за нашей школой и курили. Только что я предложил ему идти к военкому и попроситься в армию. На Владика я надеялся, он был моим другом. Получасом раньше меня подняли на смех в классе. Никто не хотел воевать за Родину. Дембеля там почки опускают или вообще кастратом сделают. Географичка прямо на уроке вместо проверочной работы устроила лекцию о справедливости мирового сообщества. И санкции они экономические не вводят, и на российский народ надеются, что все выйдут на площади и потребуют от правительства демократических преобразований. Ну я не удержался и высказал, что об этом думаю. И сейчас вот повторяю то же самое другу:

- Дурак ты, Владик. Они когда Ирак бомбили, тоже и про демократию и про террористов песни пели. Мы тогда в первом классе учились, а я и то поражался этой наглости. А потом с Ираном та же история и с Венесуэлой. Теперь за нас принялись. Это же очевидно, неужели вы все не понимаете? Да, демократии никакой в стране нет, тут я, конечно, не спорю. Но ведь это наше, русское дело, какой у нас режим. Как дозреем, так и сами вышвырнем этого Петрова нафиг. И без всяких там доброжелателей обойдемся. Как ты считаешь?

- Да забей на все. Просто начитался ты дурацких газет и лезешь не в свое дело. Не на пикеты свои ходил бы, а на тренировках лучше б чаще появлялся. Ведь и в этот раз тридцать третья школа нас в баскетбол сделает. Докуривай скорее, а то на урок опоздаем.

Бросив хапцы в люк, мы побежали в школу. Как раз прозвенел звонок.

На алгебре Герасим объяснял новую тему, показывал на доске решение задачи.

Я все старался записывать, хотя мысли мои были совсем не о тригонометрии. Под конец урока Гоха, сидящий сзади подколол:

- А ты то чего учебой занимаешься, все равно тебе в армии табуреткой голову отобьют!

Некоторые пацаны вокруг захихикали. Герасим постучал по столу указкой, потребовал тишины и сказал, что на контрольной смеяться будет уже он.

Наш класс был дежурным по школе, так что пришлось оставаться после уроков. Я в паре с Кручилиным мыл полы на втором этаже, в рекреации у учительской. Потом Герасим, то есть Андрей Алексеевич, получивший кличку из-за фамилии Герасимов, наш классный руководитель, долго проверял чистоту, докапывался до не протертой пыли и до не оттертых на стенах полос от ботинок.

Домой со школы я пришел в четвертом часу. Мама варила суп и смотрела “Дом-2” на кухонном телевизоре.

- Дениска, попробуй вкусной колбаски, я сегодня в “стекляшке” купила.

Младшая сестра за моим письменным столом учила уроки. Я переоделся, налил чаю, сделал бутерброд. Включил “ящик” в большой комнате. На первом канале министр иностранных дел опровергал утверждения западных политиков о поставке в Венесуэлу противоракетных комплексов. По “Звезде” показывали военный фильм про десантников. На “Культуре” пел солдатский хор. Канал “Евроньюс” показывал репортаж из Каракаса, столицы Венесуэлы. Там сбит очередной американский вертолет. Гнусавым голосом диктор сообщил, что у международных экспертов не вызывает сомнений факт поставок оружия режимом Петрова венесуэльским террористам. По “ТНТ” Ксения Собак отчитывала двух девченок, которые, по ее мнению, неправильно строят любовь со своими парнями. На двадцать восьмом Боярский с мушкетерами пел “перед дождем так пахнут розы”.

Хотелось отвлечься от обиды. А уж обсмеяли меня сегодня знатно. Теперь станут подкалывать, причем не только пацаны из класса, но и дура-географичка. Ну и черт с ними! Солдатом быть я тоже не особенно желаю. Просто не хочется сидеть сложа руки. Хотя, что вообще здесь можно сделать?

Нет, все же не пойду я в военкомат. Может и правда войны не будет? Завтра сочинение по литературе, надо хоть подготовиться. Литературу мне надо будет сдавать при поступлении в универ, и оценка в аттестате нужна самая хорошая. Немного усилий и через год буду уже студентом-первокурсником истфака. Н-да…

Но отложу-ка я все эти запарки на потом. Пойду поиграю в компьютер, успокоюсь. И напишу эсэмэску Таньке, чтоб не обижалась на мою вчерашнюю пошлую шутку.

 

***

Дрожь пробирала, казалось, до самых костей. Два свитера, куртка, джинсы, ботинки – все промокло. Накануне вечером шел сильный дождь, и в лесу не оставалось ни одного сухого места. Где-то вдалеке громыхали взрывы. Я пробирался через кустарники, проваливался по колено в грязь. В некогда стильном рюкзачке лежал обгрызенный батон, большой кухонный нож, бесполезный мобильный телефон и отсыревшие сигареты, которые теперь можно было только выбросить.

И все-таки мне удалось сбежать из города, где озверевшие подонки убили папу, где грабили на улицах прямо днем и где каждый превратился в волка. И за мной тоже гнались, стреляли.

Хорошо, хоть маме с Машкой повезло оказаться вдалеке от города перед началом всего этого кошмара. Убегая от бандитов, я разодрал руку об арматуру в развалинах, белая подкладка на рваном рукаве была заляпана кровью. Странно, но боли я не чувствовал все это время, и вот только сейчас предплечие как будто зажгло огнем.

В лесу темно, ветки хлещут по лицу и приходится все время смотреть вниз и прикрываться ладонью, чтобы не повредить глаза. Я не знал, куда иду. Раньше хотелось только вырваться из города, ставшего адом, а вот теперь я оказался в другом аду, ночном, сыром и безлюдном.

Неожиданно надо мной пролетели вертолеты. Громкий стрекот винтов испугал меня, за короткое время привыкшего бояться всего. Я упал прямо в траву и закрыл голову руками и только потом сообразил, что вертолетам я не нужен. Встал и посмотрел на небо. Снова стало относительно тихо. Вдруг мне пришла в голову пугающая мысль, что в лесу я наверняка не один. В такое время леса должны кишить солдатами, бандитами, просто людьми, такими как я, сбежавшими от ужасов войны. Словно в ответ на мои мысли в той стороне, куда полетели вертолеты, раздались близкие взрывы и треск пулеметных очередей. Темное небо озарилось резкими вспышками. Очереди перекликались и отличались друг от друга. Там наверняка шел бой. Мне стало ужасно страшно. Я забрался в какой-то густой кустарник, чтобы меня никто из возможных случайно проходящих людей не заметил и стал рыдать.

 

***

- Хватит скулить, ты мужик или нет!

Я дрожал, сидя на раскладной военной табуретке, закутавшись в синее одеяло поверх своей мокрой одежды, и плакал. Передо мной на такой же брезентовой раскладушке сидел российский офицер в пятнистой форме и курил.

- Бутаков! – крикнул он и в будке появился молодой солдат, завернутый в плащ-палатку.

- Бутаков, дай ему малость спирту.

Солдат достал фляжку, снял с ремня продолговатый котелок и плеснул туда прозрачной жидкости.

- Да куда ты льешь столько, бестолочь! Не видишь, он пацан совсем!

Офицер взял протянутый солдатом котелок, заглянул в него, вздохнул и часть жидкости вылил прямо на пол, потом то что осталось протянул мне.

- На вот, пей все это залпом. Вот на столе в кружке вода, сразу запьешь.

Я взял из рук офицера котелок и сделал так, как он сказал. Сначала я почувствовал внутри себя сильное жжение, потом же стало просто тепло. И действительно, пришло успокоение, пропала дрожь. Боль в пораненной руке, которую недавно перевязали, тоже становилась не такой явной.

- А теперь давай все сначала и без истерик. Что ты делал в лесу и как туда попал?

 

***

Восемь человек, трое в деловых костюмах, четверо в военной форме и один в милицейской стояли посреди заснеженной поляны. Руки у всех были связаны за спиной. Мороз был несильный, но они, видать, все равно мерзли без своих пальто и бушлатов. Наш отряд, состоящий уже не только из военных, молча смотрел на побелевшие лица этих восьмерых. Коммиссар говорил громко, отрывистыми фразами:

- Люди, перед вами предатели. Они говорят, что выполняли приказ правительства. Какого же правительства? Их президент, который был пол года назад нашим общим министром обороны еще тогда, в мирное время, распинался, что мы готовы дать достойный ответ любому агрессору. И где же этот ответ? Десять российских городов со всеми жителями уничтожено ядерной бомбардировкой. Но ни одна… Ни одна наша ядерная ракета не упала на города противника. И даже не взлетела ни одна ракета! Потому-что правительство предало свой народ! И отдало приказ не отвечать! У них деньги в заграничных банках, а у нас миллионы трупов!

Последние фразы комиссар почти выкрикивал, но сделав паузу, перевел дыхание и продолжил говорить, жестко, но спокойно:

- Эти подонки выполняли приказ своего правительства. И что же именно они делали? Может быть, ловили грабителей и мародеров? Нет. Может быть они пытались поднять наполовину уничтоженный народ на освободительную борьбу с захватчиками? Опять нет! Они, продажные ублюдки, нанимали рекрутов для охраны трубопровода, по которому наша российская нефть течет к тем, кто нас бомбил! Вот вам и демократия и права человека. Вот вам и апельсиновая революция в Москве - через два дня после гибели тысяч людей в атомном пекле. Народный трибунал час назад приговорил этих людей к расстрелу.

Тишину перед залпом нарушил только хруст снега под ногами солдат комендантского взвода, четкие команды лейтенанта и крик того связанного, что был в милицейской форме:

- Суки, чтоб вы все сдохли!