Обстановка в художественной студии спокойная и непринужденная. Все заняты делом - малюют свои шедевры. А у меня никак не получается пейзаж. Остался последний штрих - облако, которое не хочет оживать.

 

Звонит мобильный. Сосед по дому жалуется на жену, редкую стерву! Громкий голос женщины перекрывает Лешкин и мешает нашему разговору. Удивляюсь, как можно так орать, находясь в другой комнате. Народ в студии делает вид, что работает, а сам навострил уши. Интересно же! Лешка долго и нудно ноет в трубку и в конце рубит: "Надоело! Что делать?” Увлеченный своей мазней и тем, что не идет картина, бурчу в ответ: "Леш, давай я принесу тебе полтюбика цинковых белил!"

Художники давятся смехом. На другом конце провода - пауза. Наконец до приятеля доходит. Он ржет, как конь, и мы, довольные друг другом, потихоньку прощаемся.

 

Это облако меня достало! Уму непостижимо, сколько оттенков существует у белого цвета! Снова звонит телефон. На экране загорается имя, которое, несмотря на мои бурные протесты, жена собственноручно вбила в мобильный: "Лапа." "Волчья!", - добавляю я каждый раз про себя, испытывая несказанное удовольствие. Разговор нудный и старый, как дерьмо мамонта, состоящий из междометий "да" и "нет", еще больше выводит меня из себя. Я кладу трубку, задумчиво смешивая краски: "Нет, пожалуй, половины тюбика будет маловато..." Хохот сотрясает студию. На пол валятся кисти и палитры. Недоуменно поднимаю голову: "Я, что произнес это вслух?" Повторная волна хохота затопила студию...

 

Смеюсь громче всех, кисть трясется в руке, и несколько мазков цинковых белил ложатся на холст. Облако получается веселым и озорным. То, что надо! С удовлетворением ставлю в углу картины свою "фирменную закорючку", похожую на кремлевскую стену, - МагалеЦКиЙ.

Из-за подписи выглядывает облако и показывает мне язык…