" Вы прошлой любви не гоните,

вы с ней поступите гуманно -

как лошадь, ее пристрелите,

не выжить. Не надо обмана."

 

Андрей Вознесенский

 

Подруга набрала номер на мобильном и загадочно улыбнулась.

- Игорь! Ты никогда в жизни не догадаешься, кто сейчас сидит передо мной. Ну, подумай, пожалуйста! Ладно, сама скажу! Это Настя. Да, приехала… Молодая, стройная, красивая. Да ну тебя! Не прибедняйся!

Прикрыв трубку рукой, прошептала:

- Говорит, что а он теперь- седой и старый…

 

И в этот самый момент Настя поняла, что то ветвистое дерево внутри, столько лет сначала разраставшееся, раскидывающее свои многочисленные ветки, которые так часто молодыми сначала царапали душу, а с возрастом своим и её, просто мешали спать, когда от лёгкого душевного волнения тихонько, жалобно поскрипывали ставшими сухими ветками, вдруг в один миг рухнуло и разлетелось на тысячи мелких кусочков… Она осознала, что эта страница её жизни, наконец-то, дописана, и возврата к прошлому уже никогда не состоится. Не потому что он – седой и старый, а потому что впервые за столько лет она получила эту возможность увидеть его, услышать голос, дать ему возможность понять ещё раз, что всё в его жизни не срослось, не получилось, не удалось только потому, что он должен был, просто обязан, заплатить за свою глупую мужскую самоуверенность, за её горе, её бессонные ночи, её состояние, когда всё внутри опрокидывалось в один момент, и жизнь теряла всякий смысл. Он был обязан заплатить за её молодость, которая так и осталась воспоминанием о её любви к нему…

 

Она не будет с ним встречаться. Она ничего не будет ему доказывать. Она оставит всё так, как есть. Воспоминания о нём никогда больше не потревожат. Никогда!

 

Каждая женщина, Настя почему-то была в этом уверена, когда-то испытала на себе мужское насилие. Пусть не изнасилование, в полном смысле этого слова, но попытку обязательно. Страх испытать это ещё раз заставлял стыть кровь, останавливалось дыхание и замирало сердце. Она никогда не смотрела фильмы со сценами насилия. Не надо было даже предварительно смотреть рекламу, чтобы убедиться, что фильм этого не избежит. С первых кадров резко начинала кружиться голова, пересыхало во рту…

 

Попытка насилия была напрямую связана с Игорем. Настя поняла только спустя много лет, насколько. Такое впечатление, что жизнь так сильно хотела её уберечь, увести её, оставить в её сознании чёткую метку, что он – это опасность, он – это страдание. Она, молодая и глупая, даже не подумала связать всё это воедино. Зарубка в душе осталась, но, казалось бы, к Игорю никакого отношения не имела.

 

Настя должна была лететь в N cдавать зимнюю сессию. И вдруг в её голове возник план. Она решила полететь чуть раньше сначала в город, где Игорь заканчивал в тот год училище, а потом сесть на поезд. Ей вдруг померещилось, что эта встреча что-то изменит в их отношениях, поможет вернуть его. Если из этой затеи ничего не получится, так хоть просто увидеть его. Она попросит посмотреть ей в глаза и сказать то, что он ей написал.

 

Женщина так часто питает свою жизнь надеждами. А та только улыбается в ответ и делает вид, что только с их помощью и продолжается. Мы наивные? Или жизнь действительно так устроена?

 

Он посмотрел ей в глаза. Он ответил словами своего письма. И с этого момента её будто втянуло в водоворот. Плохо соображая, помня только об одном, что от этого места надо уходить, убегать, уезжать немедленно, не теряя ни секунды времени, она ринулась на вокзал покупать билет. Ей дали билет в общем вагоне, не предупредив, что она может уехать по нему в течение трёх суток.

 

Да, может и сказали, а она ничего не слышала, потому что в голове билась одна- единственная мысль, что ничего уже изменить нельзя, что надо как можно быстрее вырваться из пространства, в котором у неё ещё есть возможность увидеть его. Она бежала от себя, зная, что не сможет совладать с собой и обязательно эту возможность использует. Она никак не могла поверить в то, что ещё совсем недавно она видела в окне автобуса его блестящие от слёз, горящие любовью глаза… Её сводило с ума это несоответствие. Боже, она никогда даже не подозревала, какими разными могут быть одни и те же глаза…

 

С тех самых пор Настя навсегда перестала доверять мужским слезам. Они вводили её в транс. Ей сразу становилось невыносимо находиться рядом. Для неё не было ничего фальшивее, театральнее мужских слёз.

 

Куда уходит любовь? Может ли такое случиться, что она ушла от него и поселилась в ней? Почему она не захотела делиться, а решила, что в Настиной душе ей будет лучше неразделённой? Кого она хотела наказать? Кого наградила?

 

Настя спустилась по ступенькам выхода из вокзала и стала лихорадочно соображать, как суметь так, чтобы как можно быстрее собрать вещи, вернуться на перрон, сесть на электричку и успеть к отходу поезда. И тут возле неё остановился «Москвич». Выглянул мужчина лет сорока и предложил довезти, сказав, что автобуса не будет ещё долго. Она села в машину и спросила, не сможет ли он подождать её и отвезти обратно к вокзалу. Он согласился.

 

Торопливо покидав в сумку вещи, наскоро попрощавшись с хозяйкой, у которой она остановилась, Настя выскочила во двор. Та пыталась удержать её, объясняя, что на дворе ночь, а она ещё слишком молодая, чтобы одной добираться. Просила остаться до утра. Настя ничего не хотела слышать. Села в машину, и они поехали.

 

Что говорил водитель по дороге, она вряд ли слышала. Мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое. Она отвечала на его вопросы невпопад. Только удивилась, когда он вдруг сказал ей, что они могут опоздать на электричку, и он подвезёт её до следующей станции.

 

А потом резко остановился где-то посредине между станциями и неожиданно навалился… Беспорядочно шарящие по телу руки. Мокрые, какие-то склизкие губы по её лицу. Запах пота, какой-то чужой и враждебной жизни. Сначала она растерялась, даже забыв, что можно закричать, начать вырываться. И вдруг со всей силы впилась зубами в щёку, оказавшуюся возле самого рта.

Страшный рык, вкус крови на губах…

 

Видимо от жуткой боли несостоявшийся насильник пришёл в себя, желание обладать улетучилось. Он выскочил из машины, выкинул на снег её сумку и уехал.

 

Настя до сих пор не могла вспомнить, как она оказалась на станции. В памяти осталась скамейка на заснеженном перроне, и слёзы, абсолютно бесшумно, как-то независимо от её мыслей и эмоций, как из плохо закрытого крана, непрерывно стекали по щекам, а от них постепенно набухали глаза, губы, щёки. В электричке, а потом и в поезде к ней подходили и спрашивали, что случилось, не нужна ли помощь. Она мычала нечленораздельное, мотала головой из стороны в сторону и пыталась улыбнуться…

 

Слёзы омывали душу, размягчая, растворяя жёсткий комок внутри. Как весенний майский дождь сильными крупными каплями превращает сухую, потрескавшуюся, казалось бы безжизненную, землю в блестящий плодородный чернозём, который спустя совсем незначительный промежуток времени, покрывается нежным светло-зелёным пушком молоденькой травки...

 

Нам назначено жить...