В тот знаменательный день у матери Гришки было ночное дежурство. Ожидая сына, который в такие дни обязательно приходил к ней на работу, она расположилась в одной из комнат второго этажа, на огромном обитом толстой кожей диване. На столе стояла покрытая салфеткой еда, оставленная для сына. Припасла она и гостинец – аппетитное печеное яблоко, сверху слегка припудренное сахаром.

Гришка всегда приходил на работу к матери один. Она ему строго настрого запретила кого-либо приводить с собой. Впрочем, в ТАСС все равно никого и не пустили бы. Однако в этот раз с ним все-таки увязались его друзья Митька и Нина.

Они шли от Козихи к Никитским воротам по кривым переулкам вечерней Москвы. Купаясь в остатках желто-оранжевого заходящего летнего солнца город жил своей обыденной жизнью. Окна его серых домов с перекрещенными белыми полосами на стеклах безрадостно смотрели на пустынные улицы. По дороге встретился еще не закрывшийся магазинчик, отоваривавший народ подсолнечным маслом по карточкам. Временно ожившая очередью эта часть переулка, находящаяся под неусыпным оком стража порядка, словно оазис скрашивала унылость и однообразие бытия.

- Я вчера такую за молоком видал… Метров в сто, - сказал Гришка, когда они поравнялись с очередью стоящей в магазинчик.

- Врешь! Такой не бывает, - выразил сомнение Митька.

- А вот и бывает, - продолжил уверенно Гришка. – Там еще, знаешь, какая драка была. Милиция даже оружие….

- И что?! Неужели стреляла? – нетерпеливо перебил его Митька.

- Ну, она… - как-то замялся Гришка.

- Было понятно, что милиция не стреляла. Скорее даже и оружия не вынимала. Да и драка вряд ли большая была. Так….

- А мы вчера в убежище ходили, - неожиданно сменила тему Нина.

- Ага! - подтвердил Митька. – А бомбежки то так и не было. Хотя по радио объявили.

- А я никогда в убежище не хожу, - гордо произнес Гришка. – У меня и мать тоже не ходит.

- Нас Мария Александровна заставляет, - проговорил с некоторой завистью Митька.

Мария Александровна была матерью Нины. Митька, родители которого эвакуировались, случайно остался в Москве и теперь находился под ее полной опекой.

- А народу там… - промолвила Нина.

- Точно, - подтвердил Митька. - Будто сельдей в бочке. Толком не выспишься.

Друзья свернули в очередной переулок. Они уже вышли к Камерному театру…. Как вдруг…. Свист! Вой! Гул!…

Ребята инстинктивно прижались к стене рядом стоящего здания. Ахнуло!… Все содрогнулось…. Совершенно заложило уши…

Трамвай идущий по бульварному кольцу взлетел… Снова свист… Ахнуло еще раз! Но уже где-то там - дальше… Под испуганными взглядами ребят взлетевший трамвай повернуло в воздухе, и он упал носом. Исковерканная груда железа и еще… Страшно смотреть… С криками дети бросились к Никитским, наискосок в ТАСС… Там, на посту никого… И дальше наверх по лестнице…

- Мама!… Мама!… Мамочка!…

Гришка сразу же увидел мать. Она вся обсыпанная штукатуркой сидела на полу и, зажав руками уши, слегка покачивала головой. Кровь тонкой струйкой сочилась из-под ее ладоней…. Гришка бросился к ней….

Кругом ужасный кавардак. Диван – это массивное сооружение, встал на попа… Стол валяется в углу… На полу, штукатурка, остатки окна, осколки стекла… Разбросанные вещи… В стене торчит огромная голова, словно в насмешку над божьем наказанием, оторванная у памятника Тимирязеву

Обратный путь друзья проделали молча. Митька и Нина - под впечатлением увиденного, Гришка, которого не взяли сопровождать мать в больницу, сопел, чиркая своими подошвами асфальт.

…По ночам сбрасывали зажигалки. Огненные шары в ночном небе гроздьями летели на застывший в ожидании почерневший город. Падал небесный дождь, несущий огненный ад!…

Когда одна из зажигалок упала рядом с одноэтажным деревянным домиком, стоящим возле большого добротного дома, в котором жил Гришка, из него вдруг выскочил насмерть перепуганный Лев Моисеевич Кричевский (худосочный, похожий на длинную сосиску, скромный служащий одного из крупных учреждений, еще не эвакуированных из Москвы) и, бросившись к этому горящему факелу, начал прыгать вокруг него, крича во всю глотку:

- Вода! Песок!… Вода! Песок!… Нужно воду!…Воду, песок!… Вода!…

Из дома высыпал народ… Вот смеху то было… Потешались, кто как мог.

- О! Ненормальный то!…

- Гляди! Гляди! Во дает!…

Кричевский же, не обращая ни на кого никакого внимания, продолжал, словно шаман, скакать и выкрикивать свои заклинания.

- Вода! Песок!… Вода! Песок!…

Неизвестно как долго бы все это продолжалось, но сквозь людей окруживших Льва Моисеевича проскользнула щуплая фигурка белобрысого мальчишки с ведром. Он быстро высыпал песок на зажигалку. Она сразу погасла.

Кричевский резко осекся. Он как-то сник, и голова его понуро повисла на шее. Толпа по инерции еще продолжала веселиться…

- Совсем не смешно, - тихо, скорее самому себе сказал Гришка.

Смех застыл на лицах людей….

Глухие, темные здания быстро поглотили своих жителей в сумерках хмурой военной ночи.