Серое платье упрямо давило под мышками. Напоминало о лишнем весе, о недостаточном количестве денег, чтобы купить дорогой дезодорант, о старой сумке, которую нужно открывать, держа лицом к себе, чтобы никто не увидел порванную подкладку и отвисшие припудренные края внутренних карманов. Всё было чужое. Она сама как будто жила в чужом теле – своей родственницы, которую ненавидела. Поэтому ела печенье на ночь, шоколадки с противным солоноватым арахисом и запивала молоком. Молоко пьют, если не хватает любви матери. Эта фраза где-то услышанная или прочитанная – теперь ставилась во главе любого неудачного дня. А их было ровно 365 дней в году. Она была не просто пассажиром в чужом теле –она была ещё и чужаком в том своём карликовом обличии, которое никто не знал. Не хотелось никому говорить о том, с чем самому страшно встречаться. С собой. Тебя папа будет любить, если… тут можно перечислять и учёбу, и уборку в комнатах, и мытьё посуды, и многое из того, что ненавидела делать, а делала. Ждала любви. Так живут люди, наверное. Чтобы их любили, они должны быть не собой. А если я не я, то зачем тогда вообще о чём-то думать и стараться исправить в своей жизни. Где та девочка, от которой ушла жизнь в другую сторону. В сторону того призрака любви, которого она так и не поймала. На ложь нельзя поймать истину.

Ей 40 лет. Отец так её и не полюбил, так как обещала мама. Обманули. Зачем же я тогда жила чужой жизнью все эти годы? Зачем я молчала о том, что ненавидела, когда меня будил утром папа в воскресенье и просил принести дневник. Я же видела, что это был спектакль для мамы и сестры. Почему тогда мне нельзя было сказать, что папа я вижу, что тебе противно притворяться, что ты интересуешься мной. Я понимаю тебя папа. Не лги мне. Скажи. Скажи мама тогда мне, что так бывает в жизни, что родители не любят детей – они просто выполняют свой долг. Мы выросли во лжи. Прости нас дочь. Но иди своим путём. Будь собой. Не лги себе. Не бывает такой любви, чтобы были условия – ты мне, я тебе. Это тогда не любовь. Я не знаю сама, что это такое. Но может быть ты, доченька найдёшь её. Но мне такое не сказали ни тогда, ни сейчас – я поняла сама. Только жаль, что я до 40 лет не знала, какая я замечательная. Что пусть меня не любят лучше за то, что я есть, чем любят за то что меня нет. Я теперь выбираю себя. Но что делать с фальшивыми семьями, друзьями – которые построенные были на страхе и лжи. Ведь везде – я тебе –ты мне. Даже мои дети. Рождённый во лжи – будет жить во лжи, пока сам себя не родит заново. Хотя бы в детях.

Моё платье то серое, которое якобы любил мой муж, за ним мой любовник, за ним ещё один муж – я выбросила. Как шкурку лягушки, но себя вернуть я не смогла пока ещё. Мне надо пройти теперь все круги обратно. Вернуться в то место где мне мама сделала отравленный укол лжи. В то место где сейчас я уже смогу сказать маме – это не моя вина, что папа не любит меня. Я не виновата в том, что у вас с самого начала не было любви, и я была просто вне любви и семьи. Меня просто не было ни для кого. Меня настоящей. Была некая дочь, которая была что-то должна делать, чтобы её хотя бы не видели лишний раз. Я никогда тебе этого не говорила папа. Я никогда тебе этого не говорила мама. Сейчас скажу – если бы сейчас я могла вернуть всё назад – и опять очутиться босиком на холодном полу перед кухней, где мама плакала и просила папу не относиться ко мне как к падчерице, а увидеть, как я на него похожа, какая я умница, отличница… А пьяный папа что-то мычал в ответ… Это была самая страшная ночь в моей жизни – я как маленькая семилетняя дочь подумала, что я не родная дочь и мне стало легче – так вот почему он меня не любит. Только такую причину могло принять моё маленькое сердечко, которое билось под куриной грудкой моих лёгких. И я стала жить жизнь падчерицы.