...В РАЮ

Вести из-за океана

 

Давид Г., 60-летний кишиневский шофер-таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин, отхватил «пятерик» по статье 188 УК - за «попытку провоза контрабанды». Он собрался «за бугор», где уже обжился его сын, и загрузил множество ящиков нажитым за долгие годы добром. В один из ящиков, в 17-й, он заныкал с десяток золотых монет (часть их была наследством) и серебряный крест с бриллиантами, в покупку которого были вложены немалые деньги. Таможенник был оплачен, ящик он будет досматривать вполглаза, счастье виляло хвостиком в пределах видимости.

Что случилось на самом деле – чьи-то козни? вероломство таможенника? начальническая показуха? антисемитский выпад? растреклятый человеческий фактор? – Давид так и не узнал. 17-й ящик был вскрыт, раскурочен, золото обнаружено, закутанный в тряпки серебряный крест обнажен и воздвигнут, торжествующе потрясаемый, над головой таможенника.

В то время, когда евреи хлынули через границу, таможня была не только вместилищем грузов, но и тайн, витавших над ними. Тайны были как с одной стороны («контрабанда»), так и с другой, в которой властвовала самая беспощадная, но не наказуемая ни одной статьей Уголовного Кодекса грабиловка.

Ну и вот... Ну и вот: судья произнес формулу наказания и 60-летний таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин двинулся на восток страны под безрадостный на этот раз перестук железнодорожных колес.

О жизни Давида в лагере я писать не буду, потому что ее не знаю. Известно мне только то, что он протоптал дорожку в санчасть, ибо болел стойкой гипертонией, и по причине болезни Бехтерева (откляченный навсегда зад и согнутая спина из-за окостенения позвоночника) нигде и никем не работал. Всего остального – нар, баланды, жестоких законов зоны, соседей по шконке, строю и столовке, расправ со строптивыми, лагерного жаргона, которым нужно было владеть и т. д. – он хватил по горло. В лагере враз помудревший Давид Г. был тише воды и ниже травы, а отличился только тем, что умел ныкать пачки чая так, что когда освобождался, «кум» умолил его раскрыть - простое человеческое любопытство - секрет «курка». Имея на руках справку об освобождении, Давид тайну раскрыл: пачки с чаем он прятал в нишечке над плафоном в коридоре. Чай пересыхал, но для чифиря он все равно годился.

Давид Г. вышел на свободу и вернулся в прошаренную обысками квартиру в день, когда всему миру было не до него: мир не отрывался от телевизионных экранов, потому что в Лондоне пышно праздновали свадьбу принца Чарльза и принцессы Дианы, и конная брачная процессия молодоженов, неторопливо идущая по улице, была осыпаема цветами тысяч счастливых жителей столицы Великобритании и ее многочисленных гостей.

Реакция вчерашнего зека на мировое радостное событие была выражена сочным, с затейливыми заворотами языком лагеря - единственным, чем таксист обогатился за 5 лет отсидки.

Жизнь Давида после заключения была сильно осложнена. Во-первых, должен был пройти какой-то срок, прежде чем он получит разрешение (таков закон) подать новое заявление об отъезде за границу. После того, как заявление будет подано, начнется долгий путь бумажного листа по канцелярским столам и неизвестно, чем это путешествие кончится. Плюс к этому – уже 65, не отпускающая гипертония, болезнь Бехтерева, безработье и тот душевный ущерб, который естественен для каждого благонамеренного гражданина, пустившего 5 лет жизни коту под хвост...

Сын Давида, жалея отца и прямо-таки отчаиваясь в желании хоть как-то облегчить его участь, не придумал ничего лучшего, как упросить знакомых ему бизнесменов написать письмо безвинно пострадавшему и попавшему вдобавок в очередную советскую западню человеку. Посочувствовать ему, внушить надежду... Авось, мол, американское - заокенское! - участие в судьбе советского страдальца малость облегчит его душу...

Давиду в самом деле стали приходить письма. Небольшие тексты на украшенных виньетками, чуть ли не надушенных листах с затейливыми, на полстраницы подписями наверняка богатых и уверенных в себе людей. Тексты на английском.

Английского Давид не знал, знал его немного я, его сосед. И он пришел ко мне с пачкой конвертов из Америки. Я снял с полки англо-русский словарь и начал потихоньку переводить.

«How are you, dear David!» - писали кишиневцу доброхоты-американцы. - Oh, dear David, I was so happy to hear…

Вслед за этим началом шло самое интересное. Я переводил с трудом, листая словарь ради почти каждого слова. – Как я был рад... нет, счастлив ... сейчас, Давид, сейчас... Да: сперва услышать, а потом увидеть... этих великолепных... black horses… черных лошадей с... это слово не могу перевести... впряженных в... сейчас, сосед, тут тоже незнакомое... да, в королевские кареты...

-Какие к х... лошади? – вскипал таксист. - У нас их там не было! И что, б... за кареты? Он про «воронки», что ли?

-«...поверьте, - продолжал я переводить, – свадьба таких прекрасных молодых людей, как...»

-...мммать! Это он о ком?

-«...как принц Чарльз и принцесса Диана... затмевает всё, что я...»

-А обо мне, обо мне он что-то пишет?

-Конкретно ничего, только в самом конце пожелание здоровья и успеха: «good lucк, dear David!»

-Читай следующее, может, там что-то...

Последнее письмо было верхом сочувствия.

-«How are you, dear David! I was so sorry... я был так огорчен... – произнес я и поднял глаза на Давида. Тот, услышав наконец-то сочувственное слово, тоже насторожился. – Огорчен… when I learned... когда узнал... что Вы... не имели... opportunity… возможности... as well as I… как я...

-А он-то что?

-«...to attend», Давид, – присутствовать...

-Где? Где, мать его за ногу, я не мог присутствовать?!

-«...на... этой брачной церемонии...

Ответом была длинная автоматная очередь из слов шоферского и зековского сленга, из которой мне стало ясно, что отношения Давида с американскими доброжелателями в этот раз не заладились.

Но их дежурное «How are you» в его памяти засело крепко.

Темное время таксиста и его жены в конце концов кончилось -они пересекли, вместе со своими ящиками, океан. Казалось, все несчастья позади... Но и здесь их ожидала неожиданность – того же, скажем, коленкора, что и своеобразное американское сочувствие. Сын в свой двухэтажный дом родителей не взял: в Штатах не принято жить со «стариками». Он купил им вполне приличную квартиру в доме «гостиничного» типа, но далеко от собственого жилья. Языка «старики», естественно, не знали, то есть ни на улицу, в магазин, не выйти, ни с соседями пообщаться. А соседи, пожилые американцы один улыбчивее другого! Прямо выставка вставных челюстей! В коридоре и в лифте от них только и слышишь знакомое по письмам: «How are you! How are you!» А что им скажешь? Чем поддержишь их радость при виде соседа? И однажды, спускаясь в лифте с третьего на первый этаж, Давид не выдержал и ответил особенно улыбающемуся соседу:

-«Хау ар ю» говоришь? «Хау ар ю»? Да как х... в раю! – вот как!

Американец ответа не понял, но предположил, конечно, - вот счастливые люди! - только хорошее и одарил Давида одной из самых обворожительных своих пластмассовых улыбок.

Да и переведи ему дословно этот славный оксюморончик, эту метафору, это мелкое словесное хулиганство, что так подходит к американскому How are you, он и тут не заподозрит ничего плохого, может, лишь разведет руками: кому, мол, что, кто как устраивается...

 

Пузырь

 

В иные здешние истории трудно поверить, и кому–то может показаться, что они придумываются. Ничего подобного! Смехотворность этой, например, ситуации – в нашем происхождении, в нашей, советской закваске, закваске, которую сейчас называют менталитетом.

Один врач-уролог, говорящий на русском, но уже с акцентом, сказал пациенту, что в следующий раз он должен прийти с полным пузырем.

Хорошо. С полным. Понятно.

В следующий раз пациент по имени Сеня дождался своей очереди, вошел в кабинет врача, достал из сумки 750-граммовую бутылку коньяка «Хенесси» и протянул доктору.

-Что это? – спросил тот, глядя на желтую жидкость в пузатой бутылке.

Сеня удивился вопросу и ответил:

-Пузырь.

-Это? – врач ошарашенно показал пальцем на бутылку.

-Ну да. Вы же сказали: «Приходите с пузырем».

-С полным, - машинально поправил врач.

-Не мог же я принести половину! – упрекнул доктора Сеня.

-Но я имел в виду другой пузырь!!

-Какой? Вы же не сказали, какой любите! – тоже уже пылко возразил Сеня. - «Планет»? «Курвуазье»?

-Я - люблю - мочу, - раздельно и сердито сказал врач. – И чтобы она была в пузыре. Но не в стеклянном, а в мо-че-вом. А вы как-то странно меня поняли.

-Ничего не странно, - защищался Сеня. – У нас там любой пацан правильно слово «пузырь» понимает. Скажешь ему: «Тащи пузырь», он тебе через минуту ставит его на стол.

Врач вздохнул, приказал пациенту спрятать бутылку и разъяснил ему, что означает в Америке и других цивилизованных странах предписание врача-уролога прийти в кабинет с полным пузырем. И послал пациента наливать оный в регистратуру, где Сеню ожидала полная бутыль родниковой воды «Deer park» и целый выбор печенья на закуску.

 

Связующее слово

Сценка

 

Я зашел в медицинский офис, зарегистрировался и сел на один из мягких стульев в вестибюле, который в Америке в таких заведениях называется waiting room. Переведем на русский - в ожидальне. Кроме меня вызова к врачу ждал только один человек, старик-еврей, сидевший возле бачка с водой (перевернутой бутыли c этикеткой «Deer park»).

Стоило мне сесть, как старик воззрился на меня. Усилю глагол: воззрился с немалым удивлением. Я понял это удивление так: офис в основном посещали пожилые евреи, жившие в этом районе, появление в нем русака с вятской физиономией сразу вызывало множество вопросов. Ну, примерно таких: каким образом? Откуда? Как? Что это вообще за притча?..

На лице старика возникло даже напряжение, - я видел это, - ему нужны были ответы, но ответы сами собой не придут, их нужно искать. Вырабатывать.

Вырабатывать: ко мне нужно было прилепить какое-то слово или два, или три, с которыми я, как с ярлыком, имел бы право на существование. Без ярлыка я был фантом, призрак, загадка – вот как я расшифровал напряжение на лице старика.

И тут я невольно помог ему. Я подошел к бачку, взял прозрачный, как стекло, пластмассовый стаканчик, налил воды и поднес ко рту.

Так вот чего не хватало облику незнакомца с вятской физией, полноте его имиджа, его самоидентификации – стаканчика с прозрачной жидкостью!

-Водка? – облегченно и радостно спросил меня старик. Ибо следующим за словом «русский» в Мировой Популярной Энциклопедии стояло, в нарушение порядка алфавита, слово «водка».

-Спирт! – сердито ответил я.